Алексей Венедиктов - Будем наблюдать - 2019-07-06
С. Бунтман
―
Как всегда после 13.10 «Будем наблюдать». Алексей Венедиктов здесь. Добрый день. Сергей Бунтман. Звукорежиссер Александр Смирнов. У нас есть временный номер для sms +7-922-800-00-65. Можете sms присылать, и они уже идут. Чат работает, все в порядке. И я хочу напомнить, что в магазине «Москва» уже достаточно бурно со вчерашнего дня происходит наша акция. Что вместе с одним номером «Дилетанта», который вы покупаете, бесплатно можете выбрать любой из 10-ти, который там есть вышедших районных номеров. Это серия «Мой район». Каждому району посвящен исторический альманах путеводитель. Вот такой журнал, который мы издаем. Можете любой, свой, чужой выбрать. А если альманах, что сегодня и происходило уже, если альманах «Эхо Москвы» покупаете…
А. Венедиктов
―
«Дилетант».
С. Бунтман
―
Черт возьми. Если «Дилетант» покупаете, поучаете 5 районных номеров. Хорошо идет, так что спешите. Там еще номера есть. Переходим к нашим делам. Гибель подводников.
А. Венедиктов
―
Совершенно очевидно, что сегодня вот хоронили 14 человек, понятно, что это чрезвычайно секретное подразделение. Это подразделение, которое занималось контрдиверсионной и диверсионной работой на морском дне. Известно, что информационные кабели проложены по дну мирового океана. И задача подобных групп, которые существовали уже в Советском Союзе, чтобы было понятно, естественно, в других странах, в частности в США существуют, они и в Китае существуют. Это в случае военного конфликта нарушить информационное сообщение. А в случае отсутствия военного конфликта – перехватывать информацию. Собственно, понятно, что это ультрасекретное подразделение с ультрасекретной техникой. Несмотря на то, что эта техника, которую нам показывали или которую мы видели, она разрабатывалась при Горбачеве еще 1988 год, по-моему. Но все равно такая техника живет долго, надо только апгрейдить ее. И, судя по всему, проводились испытания. Судя по гражданскому специалисту, который там был в этот момент на этом аппарате спускаемом. Поэтому знаете, ничего необычного в этой работе нет. Это военные люди, которые занимаются военным противостоянием. Даже в мирное время против стран вероятного противника.Не удивлюсь, если подобные аппараты существуют не только на Северном море. Но и на Дальнем Востоке в первую очередь, насколько я понимаю и знаю, которые занимаются той же самой работой. Еще раз повторю, что подобные группы существуют, подобные отряды, unite – как говорят французы. Отряды, отделы существуют в ВМФ всех ведущих держав, в том числе ядерных. Во Франции они есть. Их можно называть диверсантами, контрдиверсантами, и то и другое будет неполным. Поэтому очень большая доля секретности, именно поэтому на Серафимовском кладбище, где сейчас хоронят 14 погибших офицеров, собственно, атмосфера секретности. Ровно потому что туда приходят прощаться люди, чьи лица, в общем, необязательно показывать.
С. Бунтман
―
Не надо светить.
А. Венедиктов
―
Да. Но это такая работа. Она существует. Она реально существует. Конечно, параллельно с этим надо понимать, что комиссия по причинам возгорания, история с возгораниями довольно странная. Мы знаем, что большая часть трагедий технических происходит от либо халтуры в производстве, либо ненадлежащим уходом. Я имею в виду, прежде всего, там, где военная техника. Потому что существуют протоколы, которые надо исполнять. И уж военным точно. И да, это первое, пожар на подводном судне, тем не менее, по всем протоколам, с которыми вы можете ознакомиться, они не закрытые, приборы индивидуального дыхания, назовем так – должны быть всегда под рукой, даже во время отдыха. Во время сна. Вот под рукой – физически под рукой. Что происходило там за эти минуты или полминуты, когда загорелся, начало разносить продукты горения ядовитые. Кстати, что за продукты горения, тоже это как в самолете в Суперджете. Я напомню, что сейчас уже не помню, публиковалось или нет, но мы знаем, что, по-моему, говорил я, что в основном люди в самолете в Суперджете погибли от продуктов горения, а не от того, что они сгорели. От того, что они отравились. Несколько минут. А маски не выскочили. То есть что, где, как – вот эта штука должна военными следователями, кстати, их очень мало, у которых есть допуск к этому аппарату. И они приехали из Москвы, местных следователей в Североморске не допустили до исследования аппарата поднятого.Надо понять, что там вызывало такое ядовитое горение, что произошло с масками индивидуальными для дыхания, которые дают несколько секунд для того чтобы подключиться к стационарным разъемам, где можно дышать, которые вделаны. Объясняю просто. Это, конечно, зона ответственности – там. Была ли халтура, было ли исполнено все, что надо. Поэтому меня совершенно, Сереж, не волнуют и удивляют дискуссии про секретности. Это некое непонимание, а иногда и лицемерие, понятно, почему секретности. Противостояние. У государства есть свои гостайны. Тут я солидарен с Дмитрием Муратовым, который про это говорил. Но даже внутри этой секретности есть вопросы для будущих военных.
История же с подлодкой «Курск», неизбежно нас возвращает эта трагедия к подлодке «Курск». Кстати, во вторник есть решение Европейского суда по правам человека по подлодке «Курск» по жалобе «Новой газеты». О запрете на информацию, связанную с госсекретами. Европейский суд по правам человека, 8 лет ждали, между прочим, разбора. Признал, что тот повышенный уровень секретности, который был – он не соответствует (после гибели) общественному запросу. Мы это разместим. Это решение. Оно есть в «Новой газете». Но история заключается в том, что вопрос не про тайны, а вопрос, чтобы это не повторилось. И в истории с «Курском» мы же видели расследование, которое проводили военные следователи. Именно секретность или вернее отсутствие секретности или секретность привела к тому, что стало понятно, что просто руководство Северного ВМФ просто вовремя не поставило в известность, скажем, компетентные органы, спасательные, верховного. И что в принципе можно было спасти. Можно было спасти. В этом история.
Здесь, видимо, спасти было нельзя. По времени. Там по времени. А здесь по времени нельзя. Но надо понять – а почему. А что разве подобные аппараты на предмет возгорания аккумуляторных батарей не испытываются. Не проверяются. Не отыгрываются, когда ты лежишь на дне. Здесь они лежали на дне, как я понимаю, не очень глубоко. И подъем занимал около 10 минут. Но, собственно, этот аппарат может опускаться на глубину 6 километров. Тогда вообще бы никого не спасли. Поэтому это вопрос, необязательно нам озвучивать ответы, там секретные материалы, из которых делаются аккумуляторные батареи. Но надо признать военным, что этот вопрос существует. Он существует. И семьи должны в первую очередь знать. Семьи будущих подводников.
С. Бунтман
―
Как раз Виктор в чате говорит: «Почему со времен «Курска» не прибавилось специальных глубоководных спасательных средств».
А. Венедиктов
―
Да прибавилось. Только спасать огромную подводную лодку и спасать этот аппарат, на котором 25 человек экипажа. Просто разные… И аппарат не надо было спасать. Там нужно было понять, что случилось с экипажем, могли ли они выжить. А если не могли, почему это так устроено. Что у них было несколько секунд. Это же не взрыв. Это пожар. Еще раз: это не взрыв. Это пожар. Пожар и люди погибли, еще раз я вам повторяю – от ядовитых продуктов горения. Услышьте меня. Уже неважно, это подводная лодка или ваша квартира.А.Венедиктов: Нужно биться за то, чтобы закон был скорректирован и барьер был резко уменьшен
С. Бунтман
―
Да.
А. Венедиктов
―
Или самолет, кстати. Суперджет.
С. Бунтман
―
Сергей Сазонов говорит: «Почему нет расследования государственной комиссией аварии подводной лодки».
А. Венедиктов
―
Я не очень понимаю, честно говоря, назначена комиссия Минобороны, как я понимаю. Туда входят представители Следственного комитета, которые имеют допуск. Там очень важно, к этой лодке, я же вам объяснил про секретность. Нужны допуски. Там входят представители Федеральной службы безопасности и, насколько я понимаю, представители администрации президента. Ну вот вам госкомиссия, какая разница, как она называется. Сейчас важнее всего флоту понять, что случилось. Не вы заинтересованы, Сергей, в этом так, как флот и офицеры, которые продолжают служить на подобных аппаратах. Не я так заинтересован, как офицеры, которые продолжают служить на подводных аппаратах. Поэтому как называется: госкомиссия, москомиссия, шоскомиссия, коскомиссия – я не думаю, что это имеет какое-то значение.
С. Бунтман
―
Напоминаю номер sms он временный, когда у нас будет возможность техническая, мы вернемся на свой номер. Почему официальные СМИ до сих пор хранят молчание об этом.
А. Венедиктов
―
О чем?
С. Бунтман
―
О катастрофе…
А. Венедиктов
―
Ничего они не хранят молчание.
С. Бунтман
―
Не хранят абсолютно.
А. Венедиктов
―
Вы просто их не смотрите, видимо, и может и правильно делаете. Но они не хранят молчание. Они так подробно не разбирают, потому что они официальные СМИ. Потому что они могут распространять только официальную информацию, она может быть правдивой, может быть частично правдивой, она может быть лживой. Но официальные СМИ скованы этими правилами.
С. Бунтман
―
Жека у нас пишет: «А почему нет парламентской комиссии».
А. Венедиктов
―
Мы уже имели парламентскую комиссию в Беслане. Но еще раз хочу вам сказать, а что должна расследовать парламентская комиссия. Если я повторю, есть уровень секретности. Суперсекретный аппарат. Много ли у нас депутатов, которые обладают нужной компетенцией. И нужной секретностью. И чего вам важнее, парламентская комиссия что ли. Мне на самом деле в данном случае важнее ответ на вопрос: как случилось так, что а) эти офицеры не успели, высококвалифицированные не успели надеть средства индивидуальной защиты. И как случилось так, что скажем честно, ядовитые продукты горения распространились в течение нескольких секунд на это всё. И насколько они были ядовитые. Вот же о чем речь. Если можно было бы спасти, тогда понятна внешняя история. Но там внутри, судя по всему, ее не было.
С. Бунтман
―
Когда говорят о парламентской комиссии, я был бы за, потому что парламентская комиссия свидетельствует о том, что компетентные люди, избранные народом, как бывает в сенатских комиссиях и комиссиях палаты представителей США, что они занимаются всем. Вплоть до суперсекретных, имеют право заниматься всем, что важно общественно. Но у нас просто этой практики нет. Нет и не было и никак не получилось. Не зря вспомнил беслановскую комиссию. Мы уже поняли тогда все про парламентские комиссии. Все ли мы поняли, оказывается, не совсем. Вчера была большая передача «Запархом-бюро».
А. Венедиктов
―
Фамилия – Запархом.
С. Бунтман
―
Это вместо «Сути событий» Сергея Пархоменко. Так вот, здесь пишут у нас насчет МН-17. Нет, про моряков. То, когда ты передавал свои гамбургские впечатления.
А. Венедиктов
―
По гамбургскому счету.
С. Бунтман
―
«Вчера вы предположили, что если наши отдадут моряков Украине накануне выборов, да нужной нам партии, то те смогут набрать дополнительные голоса». Там о 5% шла речь. «Неужели украинцы так наивны, что не смогут раскусить эту лажу с собственными предателями?»
А. Венедиктов
―
Даже не готов на это отвечать. Глупости. По сути ну как, давайте сделаем шаг и поговорим про наивность. Вот сидят в узилище несправедливо 24 украинских моряка. Вот лидер одной из политических партий уговорил Владимира Путина отдать моряков без всяких на то условий. Погружает в свой самолет и везет в Киев. Моряков там встречают, освобожденных этим человеком. Что правда считаете, что люди не будут благодарны ему, независимо ни от чего. Вы что, правда, считаете, что нет, лучше пусть они сидят там. А еще лучше пусть там умрут. Чтобы иметь мучеников. Какое было бы счастье, получается, по-вашему, чтобы эти 24 моряка там бы сгинули.А.Венедиктов: Это не взрыв. Это пожар. Пожар и люди погибли от ядовитых продуктов горения
Я сейчас с точки зрения украинского избирателя. Не со своей точки зрения говорю. Нет, конечно, люди будут благодарны. И история голосования по благодарности, если человек кого-то спас, вне зависимости оттого, что его политические взгляды вам не близки. Условно говоря, этот человек не смог спасти, а этот смог спасти. Ага, значит он эффективный. В переговорах. Ага, почему бы ему ни иметь несколько дополнительных мест в Раде. Это конструируется таким образом. На выборах благодарность за что-то отражается. Может быть это не 5%, может быть 2%. 2% - еще пять кресел. Это не имеет значения. Имеет значение, что в нынешнем высокоэмоциональном мире благодарность можно превратить в электоральный успех. Вот что я имел в виду. И это не вопрос наивности, вы говорите «наивность», а я говорю – эффективность. Вот не мог Порошенко освободить моряков? – не мог. Они сидели. Не может Зеленский освободить моряков? – не может. Они сидят. Не может Тимошенко освободить? – не может. Они сидят. А вот Медведчук может. Вы даже фамилию его не упоминаете. Стыдливо. Наивно. О, значит, он может договориться с Путиным. Чтобы не было войны. О-о-о! И какая-то часть электората, безусловно, будет голосовать за него. Простите, а голосование за президента Владимира Зеленского, который конструировал себя как партия мира в отличие от партии войны Порошенко на выборах. Результат? – 75 на 25. Наивность, ожидания. Благодарность за позицию. Электоральные голосования и мы это увидим на выборах в Мосгордуму, они связаны, в том числе с высокоэмоциональным восприятием того, что говорит кандидат, того, что делает кандидат, того эффекта, который достигает кандидат. Тех ожиданий, которые достигает кандидат.
Это просто правило современного мира. В современном мире голосование уже оно не по программам, а по людям и по их поступкам. И их заявлениям. Чтобы вы понимали. Все очень быстро и резко. Мы видим, как это происходит. В связи с этим мы видим подъем, в том числе правого популизма, назовем его так, начиная от Дональда нашего друга Трампа. Где есть победы. Или в Италии, где есть победы или еще где-то там. Неважно сейчас. Именно за счет таких ярких действий. Ярких слов, ярких действий, полез на стену на границе. О, какой мужик. Понимаешь, что это значит. Ничего не значит. А здесь я думаю, еще раз повторяю, я же не знаю, какое будет принято решение. Но мое наблюдение за тем, что Владимир Путин говорит про моряков и отвечает на разные вопросы: да решим, решим. Когда это он говорил «да решим, решим». Он всегда говорил, что вот когда суд закончится – тогда. Да нет. А 17-го числа через неделю российский суд должен пересмотреть, истекает срок моряков под стражей. Пересмотреть меру пресечения. Запомните эту дату. 17 июля. Ну и посмотрим.
С. Бунтман
―
Алексей Венедиктов. Мы продолжим через несколько минут.НОВОСТИ
С. Бунтман
―
Мы продолжаем. Небольшой прыжок в сторону. Потому что после того как мы объявили, что в магазине «Москва» вместе с «Дилетантом» вам могут выдать любой из номеров районных, которые вышли. У нас вопросы с Западного Дегунино нашего любимого.
А. Венедиктов
―
Да, там есть еще Дегунино, но уже заканчивается.
С. Бунтман
―
Из самого района, вот вы говорили, что нам должны по ящикам. И каждый день в ящик ничего нет пока.
А. Венедиктов
―
Это было сделано еще в мае. Он был один из первых. Единственное, что я вам могу сказать, что по просьбе департамента культуры, который устроил мне разнос, что я им не заложил тираж, мы будем допечатывать эти первые 10 номеров. И в случае, если у нас будут рекламации и с конкретным адресом, мы их будем рассматривать. Давайте сделаем так. Если вы пришлете адрес, куда не получили, я свяжусь с управой и посмотрим.
С. Бунтман
―
Ну да. Там еще с осени будут. Школа. Обратите внимание, школы, где будет…
А. Венедиктов
―
Каждый ученик в школе этого района получит этот номер. Своего района.
С. Бунтман
―
Когда учебный год начнется.
А. Венедиктов
―
Естественно.
С. Бунтман
―
Мы возвращаемся к нынешним делам. Когда начнется учебный год, сразу начнутся и выборы в Мосгордуму.
А. Венедиктов
―
В день города 8 сентября.
С. Бунтман
―
Буквально сразу. Конечно, очень здорово. Сегодня последний день сдачи собранных подписей.
А. Венедиктов
―
Документов.
С. Бунтман
―
И вот подачи. Здесь что можно заметить. Конечно, самый яркий ход у Ильи Яшина, который на сутки опередил. Яркий политический ход. Сделал. Что можно заметить по сдаче подписей.
А. Венедиктов
―
Яркие ходы делают, когда нет подписей. Когда есть подписи – их надо сдавать скучно. Яркие ходы делают, когда нужно привлечь внимание, поскольку кампания еще не началась. Перед регистрацией, а также как было сделано заявление с требованием зарегистрировать всех независимых кандидатов. А зависимых можно не регистрировать. Смотрите, у нас было подано 373 кандидата в начале кампании. Из них 182 – должны были собирать подписи. Остальные соответственно 91 – это кандидаты от парламентских партий, от «Справедливой России», КПРФ, ЛДПР. Которые идут без подписей. В соответствии с законом. 182, нет, чего я сказал, 190. 182, из них 5 уже отказалось, итого – 177 самовыдвиженцев. Включая кандидатов, которых поддерживает «Единая Россия». Должны были собрать определенное количество, несколько тысяч подписей в зависимости от жителей района. Сегодня мы узнали о том, что «Яблоко», которое выдвинуло 15 кандидатов, плюс 2 поддерживало, я не очень понимаю эту историю. То есть я ее понимаю, 2 кандидата были поддержаны не столько «Яблоком», сколько командой Максима Каца. 118, давайте не будем лукавить. Из них 8 человек собрали подписи, а 9 не собрали. Кстати, эти двое, две девушки Беседина и Брюханова, которых поддерживал и выдвигал Максим Кац, собрали подписи.А.Венедиктов: Вот вам правоприменение вашего муниципального фильтра. И все равно ничего не двигается
Сейчас мы говорим о факте сбора подписей. И вот половина, грубо говоря, половина собрано, половина не смогла собрать. И это приводит еще раз меня к мысли, что это абсолютно запредельный барьер. Этот сбор подписей. И по количеству, и по требованиям. Я напомню, что это федеральный закон, а не московский. И здесь требование соблюдать закон он мне кажется таким важным по привлечению проблемы, но неисполнимым. А любая прокуратура оспорит и правильно сделает. Нужно биться за то, чтобы закон был скорректирован. Чтобы барьер был резко уменьшен. Чтобы прошло обсуждение по поводу электронных подписей. Но самое интересное, что те люди, которые (сказал я с обидой) которые бьются за введение электронных подписей, с тем же успехом бьются против электронного голосования. Вы уж, ребята там, либо крестик, либо штаны. Как было сказано. И, собственно, вот все остальные, ну посмотрим. Сегодня до 18 часов все должны сдать в окружные комиссии. Это не Мосгоризбирком. Это в 45 окружные комиссии. Комиссии, которые в округах. 10 дней на проверку. До 10 дней. После чего отвергнутые подписи можно будет оспорить в рабочей группе Мосгоризбиркома. Который вынесет свое решение на Мосгоризбирком. Или в суде. Собственно, вот. Или там и там. Сказал бы я.
С. Бунтман
―
Здесь намекали и как-то говорили о том, что неплохо было бы сделать сам этот процесс проверки подписей максимально прозрачным.
А. Венедиктов
―
Персональные данные с адресами. Извини меня, для того чтобы ввести трех человек из Общественной палаты в рабочую группу по Мосгоризбиркому, мне потребовалось 5 лет. Найти юридическое обоснование. Потому что у нас таким же образом с 13-го года, с того момента, как Общественная палата стала наблюдать в Москве, нас туда не пускали. На основании закона о персональных данных. Повторяю, с домашними адресами, номерами паспортов. Это закон, он существует. В свое время мы обходили, договаривались, чтобы у нас были наблюдатели, скажем, в медицинских учреждениях, в родильных домах. Это все находился некий юридический компромисс. Потому что был закон о врачебной тайне с одной стороны, с другой стороны наблюдение. Как его совместить. Или в СИЗО. И вот здесь та же самая история. Поэтому я повторяю, что давайте меняйте законы, пусть депутаты меняют законы. Давайте ставить вопросы. Допуск к персональным данным огромного количества людей к моему адресу, к моему паспорту - я не думаю, что всех это устроит. У людей это не спрашивали. А закон точно определяет, кто имеет право. Поэтому на самом деле нужно добиваться, чтобы это было максимально ясно и прозрачно, совершенно верно, но при этом для этого нужно менять закон, конечно же.
С. Бунтман
―
Но подписи, как считает Рупрехт, вообще бы хорошо отменить. И заменить залогом.
А. Венедиктов
―
То есть богатенькие.
С. Бунтман
―
Возвращать который нужно только победителю и вышедшему во второй тур. Но деньги легче собрать, чем подписи.
А. Венедиктов
―
Ну конечно, но обсуждали это в свое время, когда вводилось, по-моему, был Александр Волошин, глава администрации и я как Рупрехт ровно то же самое говорил. И обратку получал: богатенькие. По мне хоть залог, я например, считаю, что не только парламентские партии, а та политическая партия, которая на выборах в городе на предыдущих собрала там 5-7-3%, неважно, должна иметь право выдвигать своих кандидатов, не собирая ничего и не внося залог. Как сейчас делают парламентские партии. Если говорить о партиях. А что делать с самовыдвиженцами. Конечно, это нуждается в обсуждении. Конечно, надо облегчать доступ кандидата к избирателю. Но при этом должна быть понятная процедура, в том числе для избирателей.
С. Бунтман
―
Да, абсолютно.
А. Венедиктов
―
Но я бы предпочел, чтобы все 177 самовыдвиженцев были бы зарегистрированы. Ну потом мне скажут: подожди, ты же видишь, здесь нарисованные подписи. Вот «Яблоко» честно призналось, что 8 человек только собрали подписи и есть среди них люди, хорошо известные. Скажем, Евгений Бунимович, Андрей Бабушкин. Они собрали подписи. А, скажем, Виктор Хамраев, журналист из «Коммерсанта», которого выдвинуло «Яблоко», журналист, который ушел после этого скандала. Не собрал подписи. А глава муниципального совета, по-моему, Андрей Морев – не собрал подписи. В своем районе. Это честно было сказано. Это честно? – честно. Хорошо? – плохо. Плохо, что не собрали. Не так: плохо, что они не будут кандидатами.А.Венедиктов: Надо облегчать доступ кандидата к избирателю. Но при этом должна быть понятная процедура
Я считаю, на 45 округов «Яблоко» смогло выдвинуть 8 кандидатов всего. С учетом сдачи документов. Может быть, еще к каким-то подписям придерутся и кого-то не зарегистрируют. Это тоже может быть. То есть еще меньше может быть. Но это вторая партия была в городе, хорошо, третья после КПРФ. Ну простите, ради Бога, третья партия в городе не может выдвинуть почему-то своих кандидатов во всех округах. Потому что ресурсы на сбор подписей вообще огромные. И, конечно, эту штуку надо менять. Но я знаю, что Элла Памфилова, глава ЦИК трижды заходила к президенту по поводу муниципального фильтра. Трижды. И говорила о резком снижении муниципального фильтра.
Мы же знаем, что то же «Яблоко», Борис Вишневский не смог собрать голоса муниципальных депутатов, чтобы зарегистрироваться кандидатом на пост губернатора Санкт-Петербурга. Трижды заходила. И, скажем мягко, не нашла понимания. Не только у президента не нашла понимания, но и в администрации ее не сильно поддерживали. Тем не менее, заходила и вопрос стоит. И надо, придется ей зайти и в 4-й, и в 5-й раз. И после выборов я надеюсь, что мы все-таки люди может быть менее влиятельные, чем Элла Памфилова, но в Общественную палату мы свои рекомендации по подписям этим на заседание внесем, и если палата поддержит, мы предложим Мосгордуме и депутатам от Москвы ГД публично, вот это публично, скорректировать закон. Потому что оно того не стоит. Решать должны избиратели. А не графологи из МВД. При всем уважении.
С. Бунтман
―
Здесь есть предложение расширить возможности госуслуг, которые очень хорошо…
А. Венедиктов
―
Да-а? Электронные. Они на сайте мэра. Ничего, что они на сайте мэра.
С. Бунтман
―
Нет, госуслуг.
А. Венедиктов
―
Ну и что. И на сайте государство их контролирует, госуслуги-то. Они на сайте государства. Не боитесь, нет?
С. Бунтман
―
Что нарисуют за тебя.
А. Венедиктов
―
Это же аргументы по поводу электронного голосования. Чего ни предложи – сразу нет. Любая история – сразу нет. Поэтому все равно электронное движется. Мир, я имею в виду движется. Все равно движется.
С. Бунтман
―
Не знаю, мне казалось бы, что и если подписи останутся и собирать их через госуслуги…
А. Венедиктов
―
Так я же говорю, я – за. Но уже представитель ЦИК Николай Булаев сказал, что он против.
С. Бунтман
―
Речь идет о наших деньгах. Они могут быть большими и небольшими на госуслугах, о наших деньгах. О тех всех личных данных. И там такая система вообще входа и идентификации и прочего…
А. Венедиктов
―
Сереж, это политические возражения. Они не технические. Поэтому я говорю, что надо понимать, что мы живем в цифровом мире уже. Уже. И в этом смысле я сторонник сбора подписей через госуслуги, через что угодно. Электронных подписей. Если они сохраняются.
С. Бунтман
―
А вот муниципальные фильтры, Александр абсолютно прав: в помойку.
А. Венедиктов
―
Ну и что, ну сказал. Ну выкрикнул. Ну и что. Вот три раза сказала Элла Александровна. Еще раз напомню, как только он вводился, я в публичном поле сцепился с президентом Медведевым по этому поводу. Как сейчас помню, в РИА Новости и все это сказал ему в глаза. Он еще не был введен, а был только предложен. И мне было сказано о том, что вы ничего не понимаете, посмотрим правоприменение. Вот вам правоприменение. Партия, которая набирает в Санкт-Петербурге больше 10%, не может выставить своего кандидата. Вот вам правоприменение вашего муниципального фильтра. И все равно ничего не двигается. Но надо повторять, не опускать руки, конечно.
С. Бунтман
―
Совершенно верно. Светлана, здесь речь идет не об электронных подписях в этом понимании, здесь совершенно другая вещь. Системы, которые связаны и с нашими деньгами со многими вещами очень важными и даже с налогами, которые мы платим, там другая совершенно система идентификации. Которую можно было применить, необязательно свою электронную закорючку ставить.
А. Венедиктов
―
Вот люди критикуют, не понимая вообще, о чем идет речь. Вы разберитесь сначала. Что Бунтман говорит.
С. Бунтман
―
Вот смотрите. Фильтры в помойку, они вышли из строя. Даешь другие фильтры.
А. Венедиктов
―
Даешь. Кто вам даст-то.
С. Бунтман
―
Это очень хорошо.
А. Венедиктов
―
Для этого надо поднять задницу, поехать и купить другие фильтры. А еще заставить производителя придать им те характеристики, которые нужны. Вы производителя пойдите, заставьте.
С. Бунтман
―
Ну да. Есть еще одно, мы говорили об Элле Памфиловой, которая ходила и настаивала, как могла на…
А. Венедиктов
―
Могла и настаивала. И осталась при своем мнении, что нужно смягчать муниципальный фильтр.
С. Бунтман
―
Было у нас очень интересное выступление и Эльвиры Набиуллиной, и Голиковой. И Скворцовой одновременно.
А. Венедиктов
―
Что у тебя за гендерный подход.
С. Бунтман
―
У меня не гендерный подход. Это просто наиболее интересные выступления этой недели.
А. Венедиктов
―
Это правда. Но очень кажется важная дискуссия между Набиуллиной и Орешкиным по разным вопросам. Очень сущностная я бы сказал. Про закредитованность микрокредитами, про производительность труда. Про инвестиции. На самом деле я вот рассказывал вчера, но недорассказал. Я встречался с Сергеем Петровым, который «Рольф». По дороге в Гамбург, это называется, залетел. И история заключается в том, что я приблизительно представляю, что про это думает Путин в целом. Но у него есть такие пограничные ситуации, когда близкие ему люди, а он, безусловно, доверяет таким людям. Как Набиуллина, как Силуанов, как Орешкин. Причем они занимают как Белоусов, помощник, они занимают разные позиции по разным вопросам. То есть внутри правящего класса, правительства идут дискуссии. Потому что ситуация, если она не критичная, то она кризисная и я думаю, что это понимают все вышеозначенные. Включая Путина.Но вот Путин, например, точно как бы сказать, не обижен, наверное, точно не воспринимает увод денег в офшоры и не инвестицию внутрь. И как бы при этом, закрывая глаза на то, что именно политика правительства, его политика, его правительства и политика силовых органов создает те условия, когда капиталы бегут. Это бегство капитала. И обижайся тут, не обижайся, но ты не останавливаешь как минимум действия твоих силовиков. Потому что считаешь, что с ворами надо бороться, вор должен сидеть в тюрьме. Сейчас просто берем простые вещи. И Набиуллина, и Скворцова, и Голикова, и Силуанов, и Орешкин – они действуют в тех условиях, которые обозначил президент. То есть, есть границы. И вот дискуссия внутри этих границ достаточно серьезная про внутреннее инвестирование означает следующее. Если я правильно понял, что происходит. Основные деньги инвестиционные находятся в государственных компаниях или связанных с государством компаниях. Ну, например, понятно, что в России частные компании не могут построить самолет.
С. Бунтман
―
В России – нет.А.Венедиктов: В современном мире голосование уже не по программам, а по людям и их поступкам
А. Венедиктов
―
Но есть Боинги, а здесь не можем. Это означает, что только государственным компаниям под контролем ФСБ, очень много безопасности, можно доверять. То есть главное и определенное в экономической политике то, чего понимают люди, окружающие Путина и то, чего мы должны тоже понимать. При выборе между модернизацией и безопасностью - всегда будет выбор в сторону безопасности. В широком смысле слова. И в этой связи это тоже относится к экономике. К любой. Условно говоря, развитие там чего, генетики. Генома. Как продолжение. Мы можем допустить туда иностранный капитал? Чтобы он потом наш геном может подвергать, внутри понимая, мог подвергать изменениям, чтобы мы вымерли. Не можем. А можем мы туда допустить частный капитал? Российский. Оно, конечно, можем, но, во-первых, он не пойдет, потому что завтра придут и скажут, что у вас неверная оценка и начнут сажать. А с другой стороны частный капитал большой тоже интернациональный. Значит, там сидит независимый директор из Австрии, который связан с ЦРУ. Условным ЦРУ. Моссадом. И вот не может. Значит, кого мы можем туда отправить инвестировать? Правильно – «Газпром», «Роснефть», вот эти все. РЖД. РФПИ. И вот эта история, а как инвестировать, это те же полубюджетные деньги. Они полубюджетные.
И тогда мы приходим к чисто советской истории: давайте Политбюро или секретариат ЦК будет решать, как направлять ресурсы. И тогда мы приходим к русской Википедии. Потому что их надо разократь. Потому что они шальные. Бюджетные деньги – шальные. И, как правило, потому что, грубо говоря, Михаил Ковальчук из Курчатовского института своим долголетием уже достал всех, включая президента. Но под это же нужны деньги. А где у нас Курчатовский институт возьмет деньги. Правильно – в бюджете. Поэтому мы говорим вам: Владимир Владимирович, вы будете жить вечно, мы уже тут нашли вечную пилюлю, но нам не хватает 440 миллионов 320 тысяч 17 рублей.
С. Бунтман
―
37 копеек.
А. Венедиктов
―
Мы же не миллиард и не триллион просим. Вот 440 миллионов вы знаете, нам нужно одну колбу еще купить и тогда все будет хорошо. Ради Бога. Ради вечной жизни на земле – да, Господи, 440 миллионов – тьфу какое-то. Это какое-то тьфу. И в этом история порочная этой системы. Иностранный капитал нельзя, потому что безопасность. Частный капитал российский а) не хочет, потому что ему небезопасно и б) он связан с иностранным – смотри выше. Значит, остается только госкорпорации и госмонополии. А для них это тоже, в общем, налог. Вот если я Ростех, мне говорят, что ты должен вложить триллион в развитие искусственного интеллекта. Он говорит, хорошо, только можно я решу, куда. Не-не, ты будешь вкладывать в Курчатовский. Там искусственный интеллект. Сколько ты продал МИГов Кении. И С-400 Турции. Вот эти деньги ты возьми и их отдай туда, чтобы нам тут пилюлю вечную. И вот так оно будет, скорее всего. И люди, которые в экономике понимают, в большой экономике, они так с легким ужасом, потому что они все равно профессионалы, понимают ограничения. Они начинают спорить про другие… Про это спорить нечего. Это решено. Это вопрос между безопасностью и развитием. Вот такая история. Вот что в базе этой всей дискуссии.
С. Бунтман
―
Ну понятно. Здесь еще вишенка на этом изумительном совершенно торте – конечно, Скворцова, которая говорит, что не надо мне ваших дорогих отечественных самолетов. Мне нужен дешевый и надежный.
А. Венедиктов
―
Так вот оно самое. То же самое. Нельзя, а если туда засунут жучок. Который будет подслушивать разговоры стюардесс, которые возят министров или больных. А больные бывают высокопоставленные. Нельзя. Все должно быть простукано. Нельзя.
С. Бунтман
―
То есть жучки должны быть наши только.
А. Венедиктов
―
Жучки должны быть наши. Самые большие микросхемы.
С. Бунтман
―
Там еще трогательное, что самолет-то есть вот такой, так у него просто это АН, а у него двигатели уже исчерпали ресурс. А они украинские.
А. Венедиктов
―
Да.
С. Бунтман
―
И, в общем, так замечательно. Триумф всего. Здесь интервью, вот о Путине ты говорил, интервью «Corriere della Sera»…
А. Венедиктов
―
Ничего нового. Вообще ничего нового. Как говорит Владимир Владимирович… Я считал, - говорит Владимир Владимирович, - что и «Financial Times» у меня проходное интервью. А уж это уж «Corriere della Sera»…
С. Бунтман
―
А какое не проходное, интересно.
А. Венедиктов
―
Да все проходное. У него мюнхенская речь не проходная была.
С. Бунтман
―
Это было в 18…
А. Венедиктов - В 19… В 2007
―
м. А я считаю, что часть интервью «Financial Times» - это вторая часть Марлезонского балета, вторая часть завершения мюнхенской эпопеи. Это просто продолжение развития, обоснование того, что он сказал в 2007 году. Просто обоснование еще раз. И если в 2007 году перед Медведевым это было… То сейчас это на следующие 5 лет. Такое понимание. Мне кажется, что это очевидно.
С. Бунтман
―
Так что, Мюнхен навсегда. Друзья мои, мы завершаем программу. А я с вами встречусь через час. Будем слушать 90-е годы.