Военный суд над участниками Холерного бунта в Севастополе. Российская империя 1830 год - Не так - 2020-07-26
Сергей Бунтман
―
Добрый день! Мы, правда, записываем с Алексеем Кузнецовым.
Алексей Кузнецов
―
Добрый день!
С. Бунтман
―
И как-то в непривычном зале там. Ну, скажем так, суд на ремонте у нас.
А. Кузнецов
―
Да.
С. Бунтман
―
Да. Так что…
А. Кузнецов
―
… помещение для присяжных.
С. Бунтман
―
Да, для присяжных. Ну, там всё эти… Как они называются? Ну, и так далее. Вот но сегодня мы записываем для вас передачу о том, что скрепы-то они велики. Они мощны.
А. Кузнецов
―
Прочны и…
С. Бунтман
―
Скрепы просто – это вот такое вот… можно сказать, что это такая сталь.
А. Кузнецов
―
Я когда вот начал читать материалы этого дела, а это даже не процесс, это целая серия судов, вот это знаменитая фраза о том, что в России может за 20 лет поменяться всё, а за 200 ничего, никогда…
С. Бунтман
―
Причем одновременно. Причем это одно другому не…
А. Кузнецов
―
Да! Да!
С. Бунтман
―
Одно другого не исключает. Да.
А. Кузнецов
―
Это именно дополняет одно другое.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Потому, что вот это всё на свежие впечатления от нашей нынешней эпидемиологической обстановки, вот ситуация, связанная с этим бунтом, ну, собственно я постараюсь сегодня об этом рассказать. Да?
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
И поделиться этим. Значит, в тысяча…
С. Бунтман
―
Ну, сразу скажем, что это…
А. Кузнецов
―
Да.
С. Бунтман
―
… о чем это. Это холерный бунт. Севастополь. Это 1830 год.
А. Кузнецов
―
Причем если вы начнете искать какой-то материал, ровно пополам этот будет называть где-то холерным, где-то чумным. Редчайший случай: и то, и другое правильно. Бунт был холерным, но все были уверены, что он чумной, включая администрацию, против которой бунтовали. Значит, дело в том, что в 1826 году в Индии зарождается то, что потом учёные назовут 2-й пандемией холеры, и потихонечку не торопясь, начинает распространяться по окрестностям. Из Индии она добирается до Ирана. Из Ирана она добирается на нижнюю Волгу, на Каспий. Из Ирана она добирается в Бухару. С Бухарой в это время через Оренбург достаточно активно торгует Российская империя. И уже в 28-м году на территории Российской империи в пограничье первые заболевшие. В Оренбурге и в Астрахани. Поскольку в принципе по российскому югу периодически гуляют так называемые мОровые или моровЫе поветрия, – да? – то как бы набор мероприятий, он заранее, в общем, более или менее известен. Это не новость для, так сказать, особенно для южных и пограничных властей. Значит, карантины и окуривание, окуривание и карантины. Всех заподозренных в барак. Кто выживет, выживет. Кто не выживет, тому царствие небесное. Ну, окуривание ещё никому не мешало. Тем более что на окуривании, как выяснится, делались неплохие деньги, потому что, ну, в дым всё уходит, всё… всё уходит в дым. Вот. По документам окурили 10 раз, а в реальности 2 раза. Ну, всё мы это наблюдали на обработке подъездов буквально в этом году.Значит, Севастополь. Севастополь оказался между двумя заразами. Дело в том, что с одной стороны к нему приближается вот эта самая индийская холера. А с другой стороны, так уж повелось, Россия в этот момент как обычно воюет с Турцией. А в этот момент на западном побережье Чёрного моря чума. Поэтому в Севастополе не знают, что придет первым. Да? Ждут и с той, и с другой стороны. И в 29-м году начальство начинает, не торопясь, с чувством, с толком, с расстановкой, вроде как очень разумно принимать превентивные карантинные меры, потому что либо придёт с запада, либо придёт с востока, но придёт всяко. Значит, первая же мера – это введение карантина. Выставляются кордоны. Благо в Севастополе это не так сложно сделать. Да? Не… не особенно там обойдешь какими-то балками да горными тропками. Выставляются кордоны. Всех подозрительных помещают в двухнедельный карантин. Подозрительны практически все кроме господ офицеров и чиновников. И местные крестьяне смекают, что вообще-то лишний раз в город соваться не надо, потому что есть большой шанс, что либо тебя закроют на 2 недели. Да? Что семья будет делать? Либо тебе придётся откупаться. То есть в любом случае невыгодно. А дело в том, что в Севастополе снабжение было устроено, скажем так, диверсифицированно. Корабельные экипажи и воинские части гарнизонные снабжались естественно централизованно. А все остальные питались за счет лавочек, базаров, магазинчиков. То есть частным образом. А всех остальных более половины жителей этого 30-тысячного города. Город-то по тем временам ого-го какой немаленький! Значит, кто это? Это офицеры и чиновники, их семьи, разумеется. Это семьи солдат и матросов, потому что старослужащим солдатам и унтер-офицерам разрешалось заводить семьи. И они у них там жили где-нибудь в какой-нибудь слободке, периодически там раз в неделю с отцом и мужем видясь. Кроме этого это семьи сверхсрочников, инвалидов, как тогда называли. И это довольно большое количество рабочих, потому что на Корабельной стороне, которая сегодня будет звучать постоянно, находятся ремонтные всякие верфи, заводы и всё прочее, и там достаточно большое количество рабочих. Значит, приток продуктов город резко сокращается. Начальство мудрое. Начальство заботливое. Начальство бдит. Начальство говорит: «Хорошо. Конечно, не бросим, не оставим своими заботами. Интендантское ведомство распорядится». Я думаю, что интендантское ведомство первое, что сделало, побежало в храмы ставить свечки, потому что на них сваливается огромный объём неучтенных заказов. Они и раньше мухлевали на поставках в армию, но там это ежегодно, это есть одни и те же поставщики, там новое что-то придумать не…
С. Бунтман
―
Ну, это как… как получка. Как это…
А. Кузнецов
―
Это да. Они…
С. Бунтман
―
… такая регулярная…
А. Кузнецов
―
… это уже зарплата.
С. Бунтман
―
Да, да, да.
А. Кузнецов
―
… понятно. А тут нужно резко увеличить объемы. А это значит, никто не будет придираться к тому, что…
С. Бунтман
―
А это прогрессивка.
А. Кузнецов
―
А это 13-я, 14-я, 20 не знаю, какая зарплата. Значит, в результате они рьяно принялись за дело. И это тут же естественно результаты не могли не сказаться. Значит, качество питания упало. Ассортимент сократился. Цены выросли в разы. Не на проценты, а в разы. И в городе начинается, во-первых, голод, во-вторых, ропот. Значит, настолько этот ропот был громким, что слухи доходят лично до государя-императора Николая Павловича, который, как известно, управлял страной в ручном режиме. Было такое в те годы, когда не было свобод. Он, значит считал, что от любой общественной напасти лучшим средством является комиссия. Каковая и была направлена для изучения положения на месте. Возглавлял комиссию человек, лично государю хорошо известный, очень доверенный боевой офицер, великолепный моряк, капитан второго ранга Николай Петрович Римский-Корсаков, дядя композитора. Значит, комиссия, надо сказать, без труда обнаружила многочисленные злоупотребления, констатировала, что по севастопольском порту допущено весьма важное злоупотребление, приказы главного командира насчёт приёма провизии вовсе не исполняются. Но когда Николаю, так сказать, пришло время накладывать какие-то резолюции, он, видимо, с сильным кавказским акцентом произнес про себя фразу: «Нет у меня для вас других интендантов», и велел Римскому-Корсакову работу комиссии сворачивать. В результате никаких особенных, так сказать, карательных мер принято не было. И тем временем в город наконец приходит холера, которую принимают, правда, за чуму. И вот почему, собственно говоря, бунт называют то чумным, то холерным? Потому, что он действительно холерный, но вплоть до его окончания все, включая докторов, были абсолютно уверены, что они имеют дело с чумой. Правда, насколько я понимаю, это не имело решающего значения. Мероприятия всё равно были бы одни мероприятия и те же.
С. Бунтман
―
Мероприятия – да. Но всё-таки пришло им через воду.
А. Кузнецов
―
Ну, трудно сказать, насколько это повлияло. Да. Но дело в том, что были учреждены карантины для экипажей. Собственно вот название бухты Карантинная…
С. Бунтман
―
Ну, да.
А. Кузнецов
―
… оно появилось именно…
С. Бунтман
―
Это везде во всех… во всех портах.
А. Кузнецов
―
Ну, вот конкретно в Севастополе…
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
… название Карантинная бухта…
С. Бунтман
―
Ну, именно от этого. Да.
А. Кузнецов
―
… именно холера 30-го года. Значит, пошли первые смерти. Пошли первые заболевшие. Начинается следующий этап борьбы с заразой, который заключается в том, что вводится что? Правильно. Режим самоизоляции. Жителям запрещается покидать дома. Отлично, да? Вот мы жалуемся на наш режим самоизоляции. Ой, беда! Сидишь дома, света белого не видишь. А в дверь постоянно звонят. Да? То «Яндекс.Лавка», то «Перекресток», доставка.
С. Бунтман
―
Да, да. Да.
А. Кузнецов
―
То еще что. В Севастополе в 1830 году ничего подобного не было.
С. Бунтман
―
Ну, а как же там мальчишки-разносчики…
А. Кузнецов
―
Так патрули на цлицах…
С. Бунтман
―
… из лавок там…
А. Кузнецов
―
Патрули на улицах всех ловят. Нет, если бы режим самоизоляции был введен, ну, так шутливо по-штатски, – да? – так сказать, вот типа поймаем, накажем. Да? А он был введён с всей армейско-флотской строгостью…
С. Бунтман
―
То есть никаких, я не говорю электронных, даже…
А. Кузнецов
―
Пристрелить могли.
С. Бунтман
―
… даже механические пропусков нет?
А. Кузнецов
―
Пристрелить могли, да? В результате народ сел по домам, но потом понял, что он сейчас просто с голоду до всякой холеры умрет по домам и начал нарушать режим самоизоляции. Военное начальство подумало-подумало и режим отменило, но сохранило другие ограничения. Город был разделен на сектора. Между секторами поставлены кордоны. То есть вот если мы город разобьем на несколько частей, и они между собой сообщаться не будут, то это хоть какой-то, – да? – но создаст, так сказать, заслон на пути вот этой самой… распространения этой самой заразы. Тем временем время от времени вспыхивают какие-то инциденты, каждый из которых может рассматриваться как, ну, в относительно мелкий, но которые обращают слухами и нагнетают обстановку в городе. Вот один из таких инцидентов. Просто-напросто я процитирую документы следствия: «Всеобщее оцепление, объявленное с 10 марта, предотвратив возможность для недовольных действовать сообща, не прекратило отдельных преступлений, являвшихся протестом против издевательств над населением. На другой же день после его объявления, а именно 11 марта в Севастополе произошло событие, взволновавшее весь город и послужившее новым весьма сильным толчком к возбуждению населения и материалом для агитации против властей, - до бунта ещё два с половиной месяца. - В этот день карантинный чиновник, делая обход, обнаружил в семье матроса 13-го ластового экипажа Григория Полярного, - он один из старослужащих. Вот он живет с семьёй, - больных жену и дочь, которые сейчас же были объявлены чумными и отправлены в карантин. На самом деле как удостоверяет доктор Закревский, лично знакомый с этим случаем, они заболели весьма распространенной в то время в Севастополе болезнью, рожистым воспалением, от которого вскоре выздоровели».
С. Бунтман
―
Ой, ты, Господи!
А. Кузнецов
―
«Когда карантинный чиновник стал настаивать, чтобы сам Полярный вместе с младшей, совершенно здоровой дочерью отправился в карантин, последний схватил ружьё и выстрелил в чиновника. Когда об этом донесли генерал-губернатору Столыпину, он лично отправиться на место происшествия в артиллерийскую слободку в сопровождении флотского начальника, адъютантов и отряда войск. Прибыв к дому Полярного, Столыпин убеждал его подчиниться приказу. Полярный ответил, что свою здоровую дочь он в карантин не отдаст и сам не пойдёт, а первого, кто приблизится к дому застрелит, после чего забаррикадировал двери. Тогда по приказанию Столыпина была открыта отрядом стрельба в Полярного через окна», - Корабельная сторона вообще очень плотно застроена. Да? То есть вот при… средь бела дня такой вот штурм спецназом, так сказать, какого-то… какой-то видимой хибары. «А он, - Полярный, - взобравшись на чердак, отстреливался через слуховое окно. В результате Полярный убил адъютанта флотского начальника лейтенанта Делаграмматика и опалил выстрелом самого Столыпина. Но в конце концов был схвачен и здесь же у своего дома без суда и следствия по приказу Столыпина расстрелян. Этот случай бессудной казни матроса, не захотевшего отправить свою совершенно здоровую маленькую дочь в чумной карантин на верную смерть, произвел огромное впечатление на всех жителей города, в особенности на население слободок». Странно, правда?
С. Бунтман
―
С чего бы это? Да.
А. Кузнецов
―
Вот такие вот вещи происходили достаточно регулярно. То одно, то другое. Тем временем потихонечку с наступлением теплого времени… Я не знаю, как это связано, но в документах сказано, что с наступлением теплого времени болезнь пошло на убыль. Вот почему-то жара, видимо, так сказать, на неё…
С. Бунтман
―
Не знаю. Надо кого-то спросить, потому что…
А. Кузнецов
―
… не лучшим образом действует. Да. И в двух наиболее таких вот скученных, живущих в наиболее антисанитарных условиях, то есть наиболее опасных с точки зрения распространения эпидемии слободках, в Артиллерийской и в Корабельной, в Артиллерийской несколько случаев осталось, так сказать, заболеваний. Да? А в Корабельной вообще заболевания закончились. Ну, в течение нескольких дней ни одного нового заболевания. Начальство решает смягчить режим, но при этом поступает парадоксальным образом. Артиллерийскую слободку, где заболевших мало, но они есть, освобождают от карантина. А Корабельную, где заболевших нет оставляют на карантине. И объявлено, что вы еще 2 недели просидите в своей слободке…
С. Бунтман
―
А чем мотивируют?
А. Кузнецов
―
Как потом выяснится, дело в том, что именно Корабельная слободка была наиболее, выражаясь уголовным жаргоном, шухарной. Именно там было наибольшее количество всяких выступлений, недовольств. Но она самая бедная. Там ещё… Там живут рабочие верфи.
С. Бунтман
―
Ну, да.
А. Кузнецов
―
Там ещё хуже положение, чем у семей отставных солдат, матросов и старослужащих. Да? И в результате решили таким образом наказать. Ах, вот вы недовольны, мерзавцы, всеми, так сказать, благими мерами, которые мы предпринимали, ну, вы ещё посидите в карантине. При этом проникают слухи в Корабельную слободку, что их не просто ещё на 2 недели будут держать в карантине, а что тех, кто вызывает какие-то там санитарно-эпидемиологические подозрения, вообще выведут за город в лагерь. То есть ещё изолируют и от своих товарищей по слободе, выгонят из дома, так сказать. «Кормить?» - спросили жители Корабельной слободки. «Кормить?! - удивилось начальство. - Как кормить? Берите припасы с собой». «Какие припасы?» - сказали в Корабельной слободке. «Ну, ваши припасы. Вы же не солдаты. Вы же не матросы. Мы вас кормить не обязаны». В общем, понятно, что это должно было взорваться. Что именно станет триггером, поводом в данном случае неважно. Хотя случай сам по себе очень странный. Жила-была старуха Щеглова. Никого не трогала. Последнее время болела, но как покажут соседи, в том числе врач, который её пользовал, болела она каким-то обычным нарывом. Ну, старый человек, – да? – так сказать, по крайней мере помирать явно совершенно не собиралась. И в последние мгновения своей жизни она вообще спокойно сидела и обедала. К ней пришли мортусы, то есть врачи в специальных эпидемиологических халатах. Даже не халатах… Как назвать? Плащах про… просмоленных. Да?
С. Бунтман
―
Ну, да, да.
А. Кузнецов
―
Масках вот этих самых. После чего соседи услышали ее сдавленные крики, а через некоторое время врачи вышли, сказали, что она умерла. Что это было? То ли они пытались ее зачем-то утащить в барак, она сопротивлялась, её как-то там случайно… Ну, вряд ли намеренно. Кому нужна эта бедная старая старуха, да? Бед… Ну, да, плохо сказал. Ну, в общем, бедная старая женщина. Но так получилось, что она умерла. Вот врачи пришли, она умерла.
С. Бунтман
―
Ну, мало ли. Может быть там любое… Там разрыв сердца…
А. Кузнецов
―
Да всё, что угодно.
С. Бунтман
―
… сердца, инсульт…
А. Кузнецов
―
Вот скорее всего, конечно, ее начали тягать явно совершенно в холерный барак…
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Она начала сопротивляться, то ли ее толкнули, то ли действительно сердце не выдержало, то ли еще что-то. Потом пойдут по городу слухи, что у неё вот у мертвой рот был забит морской травой. Но это явно совершенно фольклор городской.
С. Бунтман
―
Это…
А. Кузнецов
―
Это понятно. Да? Но факт остается фактом. Да, а когда слухи… эти самые крики-то раздались, соседи-то естественно всё слышали, стены-то картонные. Да? Все живут друг на друге. Они сбежались к ее дому. Эти выходят, говорят: «Она умерла». Врачей избили. Одного чуть не утопили в море, случившемся тут же рядом. И народ высыпал на улицы. И начинается то, что мы сейчас бы назвали кампанией гражданского протеста. Люди отказываются уходить в дома. Вот мы будем на улице. Вы требуете, чтоб мы сидели по домам, а мы будем на улице и не будем даже ночью уходить, ну, или по крайней мере по очереди там кто-то будет уходить, кто-то будет костры жечь. Вот нехорошо говорить о, значит, военном губернаторе Николае Алексеевиче Столыпине в плохом ключе. Он человек был, видимо, достаточно достойный, безусловно храбрец, кавалер орденов за 12-й год. Вот писатель Крестовский, автор «Петербургских трущоб»…
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
… который его хорошо знал, о нём пишет как о человеке исключительно честном, преданном военной службе и умным. Вот я на эту характеристику обратил внимание, потому что все действия военного губернатора, мне кажется, удивительно…
С. Бунтман
―
Бездарные.
А. Кузнецов
―
… неумные в последние дни его жизни. Он погибнет. Да? Это, кстати говоря, дядя… двоюродный… Нет, не дядя. Вру. Двоюродный дедушка 2-х великих Столыпиных. Его младший брат родной дедушка Петра Аркадьевича. А его старшая сестра знаменитая бабушка Михаила Юрьевича Лермонтова. Да.
С. Бунтман
―
Да, ведь…
А. Кузнецов
―
Конечно.
С. Бунтман
―
Кстати. Кстати. Да, да, да.
А. Кузнецов
―
Конечно. Они же четвероюродные братья получаются.
С. Бунтман
―
Да, да, да.
А. Кузнецов
―
И вот Столыпин отпр… Он безусловно человек отважный. Вот этого у него этого не отнимешь, он отправляется на Корабельную слободку. Но с чем он отправляется? С уговорами? С разъяснениями? С извинениями? Нет. С требованием выдать бунтовщиков и зачинщиков. На это ему отвечают, между нас нет зачинщиков, мы все как бы вот протестуем. Да? Мы все здесь, так сказать… Ну, вот процитирую: «Мы не бунтовщики. И зачинщиков между нами никаких нет. Нам всё равно умереть ли с голоду или от чего другого». Вот что в этой ситуации нужно было сделать? Организовать подвоз продовольствия. Как-то объяснить, рассказать, что вот в ближайшее время вот то-то, то-то. Если не планировали выводить в лагерь, то развеять слухи. Если планировали выводить в лагерь, попытаться объяснить зачем и пообещать, что там, ну, хоть какие-то условия будут созданы. Нет вместо этого он требует… так сказать, с команда расстрельная. Да? В общем, всё как обычно.
С. Бунтман
―
Ну, да. Это не… не для 830-го года вот разумные такие действия. В общем-то, позже – да, – тот же самый Столыпин… Столыпин – тот, который Столыпин, также он будет действовать в своих губерниях.
А. Кузнецов
―
… николаевское царствование. Ведь картошку буду вводить точно так же расстрельными командами.
С. Бунтман
―
Да. Да. На самом деле да. Давайте сейчас прервемся мы. А после новостей продолжим.**********
С. Бунтман
―
Продолжаем, друзья. И Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман. Мы записываем эту программу, причем абсолютно так, даже не делая вид, что была демократия, что выбирали…
А. Кузнецов
―
Мы решили попробовать. Да? Как…
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Как это оно…
С. Бунтман
―
Да, да. Ну, потому, что вот здесь нам надо записать. Не будет Алексея Кузнецова…
А. Кузнецов
―
Да, я ухожу в обычный летний отпуск…
С. Бунтман
―
Обычный летний отпуск.
А. Кузнецов
―
… трудно было бы…
С. Бунтман
―
А вот кто в «Ютьюбе» смотрит, увидит, что в кармане у Алексея Кузнецова здесь карточка прессы. И это потому… для того, чтобы показать, что здесь не ерундой какой-нибудь занимается, не устраивает холерный бунт, а работает в этой студии.
А. Кузнецов
―
И не призываю…
С. Бунтман
―
И не призывает…
А. Кузнецов
―
… к неповиновению властям.
С. Бунтман
―
Да, да. А вот он работает…
А. Кузнецов
―
А как написано на карточке…
С. Бунтман
―
… освещает…
А. Кузнецов
―
… в соответствии с «Законом о средствах массовой информации» имею право искать, запрашивать, получать и распространять информацию…
С. Бунтман
―
Вот чем и занимается сейчас Алексей Кузнецов.
А. Кузнецов
―
… 47 пункт 1-й. Да.
С. Бунтман
―
Ну, вот давайте мы…
А. Кузнецов
―
Вот.
С. Бунтман
―
И мы идем дальше в нашем распространении 830-го года.
А. Кузнецов
―
И вот наступает такая ситуация патовая, потому что люди на улицах в Корабельной слободке, значит, не хотят уходить, расходиться и выдавать зачинщиков. А город хотя и большой, но всё… всё-таки маленький, извините – да? – за оксюморон такой. Естественно об этом всем знают в корабельных экипажей.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Естественно об этом знают в казармах. И это тоже людей заводит, потому что солдаты и матросы, они не чужие люди вот этим, значит, рабочим-то. А у них у всех там общие друзья, общие знакомые. Кто-то на ком-то там женат и так далее, и так далее. Вот. И в этой ситуации понимая, что… видя, что командование не собирается идти ни на какие, так сказать, встречные шаги, начинают организовываться отряды. Да, это правда, бунт будет. Это будет настоящий бунт. Это будет не призрак бунта. Начинают организоваться отряды под руководством отставных унтер-офицеров. Кроме того оружие отобрали всякое, частное, личное оружие, которое было. Да? Как было сказано в приказе Столыпина, всё хоть чем-нибудь напоминающее оружие. Вот это всё отобрали. Но складировали там же на Корабельной стороне в каком-то плохо запертом сарае под присмотром какого-то одного часового. То есть было понятно, что если надо, это всё будет быстренько, так сказать, взято.Опять же поводом к восстанию полу… послужит вещь еще менее значительная, чем смерть старухи Щегловой. По городу разойдутся слухи… слухи, основанные на действительности. Это правда была, что Столыпин распорядился усилить охрану своего… своей резиденции. И вот почему-то это стало вот той самой соломинкой, которая переломила хребет верблюду. Город взбунтовался. И в течение буквально нескольких часов он оказался в руках восставших. Люди бросились к резиденцию губернатора, ворвались туда, вытащили Столыпина, растерзали его. Гарнизон отказался повиноваться офицерам. И естественно взбунтовавшиеся люди первое, что они бросились делать – это громить квартиры провиантских и карантинных чиновников. Досталось врачам. Ну, кто такие карантинные чиновники, да? Это чиновники отчасти из врачей и отчасти, так сказать… Ну, и провиантских естественно тоже.
В результате старшим на команде остаётся генерал-лейтенант Турчанинов, герой 12-го года самый настоящий без преувеличения. Его портрет работы мастерской Доу есть в военной галерее Зимнего дворца. Человек большой храбрости. Он, ну, уж я не знаю, понимал, может быть, и раньше это, но в любом случае в этой ситуации он-то начинает действовать разумно. Он снимает внутренние кордоны, снимает вот это внутреннее разделение города на сектора. Он отодвигает от города внешние кордоны на две версты. И он разрешает богослужения. Вот еще одна очень важная вещь, на что жаловались обитатели Артиллерийской и Корабельных слободок, на то, что даже помолиться нельзя вот за усопших, за, так сказать, за здравие там, за упокой и так далее.
А тем временем до императора, управлявшего страной, напомню, в режиме ручного управления донесли, что в Севастополе бунт. Что император делает? Император отдает указания взять решительные меры. Но проблема в том, что как любая военно-морская база Севастополь – объект двойного подчинения. На любой военно-морской базе всегда есть противостояние армии и флота, если только база не… не отдана флоту полностью. Но эта база не отдана флоту полностью, как не отдан флоту полностью будет Порт-Артур, например, в русско-японскую. И в романе Степанова много, как вы помните, наверное, страниц посвящено описанию боданий между там, значит, руководством тихоокеанской эскадры и, значит, с одной стороны и Стесселем, Кондратенко, Фоком с другой стороны для кого Порт-Артур в 1-ю очередь для флота или в 1-ю очередь для армии. И здесь есть то же самое. Здесь есть генерал-губернатора Новороссийского края Михаил Семенович Воронцов, прекрасно нам всем известный.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
И есть командующий Черноморским флота адмирал Алексей Самуилович Грейг. Да? Приказ им в равной степени. Вот эти два человека, которые и так не любят друг друга и постоянно друг друга подозревают в подсиживании, выполняя этот приказ, рассорятся окончательно до такой степени, что по этому будет поводу отдельное решение кабинета министров. Значит, в город входит дивизия генерала Тимофеева. То есть армия. Надо сказать, что город понимал, что устраивать Парижскую коммуну, до которой еще 40 лет, совершенно бесполезно, и поэтому никакого сопротивления не оказывалось. Город как бы покорно ждал своей судьбы. Да. Всё, армия входит. Был… были произведены массовые аресты. И было высочайше приказано учредить следственную комиссию во главе с самим Воронцовым. Михаил Семенович хотя и, 3-й раз за сегодняшнюю передачу произнесу это словосочетание, но все три раза это правда, тоже герой 12-го года, тоже портрет в галерее военной. Да? Но он при этом талантливейший бюрократ. Вот всё, что касается учреждения комиссий, официальной переписки, вот тут он гроссмейстер из гроссмейстеров. Он образует следственную комиссию во главе с самим собой. Следственная комиссия разделена на подкомиссии по приему жалоб. Отдельно по морскому ведомству, отдельно п армии. 2. 3-я – по изысканию причин возмущения. 4-я – по определению убытков. 5-я – военно-судная. И всё это сладострастно начинает заниматься, так сказать, в рамках своей компетенции всякими делами. В частности, значит, военно-судную комиссию возглавляет генерал Карл Леонтьевич Дежерве. И для розыскания виновных и суда над ними на основании военно-полевого судопроизводства. Ну, наказание виновных, видимо, с точки зрения военного руководства было делом сугубо техническим. А вот определение виновных – важнейший политический вопрос, потому что Грейг мечтал увидеть в выводах комиссий и в списке виноватых сухопутных, Воронцов – ровно наоборот, флотских. И всё это привело к тому, что начинается сплошное бодание. В Петербург летит донос за доносом. Комитет министров, ну, это далеко ещё не правительство. Да? Это такой достаточно…
С. Бунтман
―
Да, да, да.
А. Кузнецов
―
… бюрократический и технический орган, но всё-таки один из высших в империи. Комитет министров вынужден был по итогам всего этого упоительного бюрократического процесса констатировать, цитирую: «Настоящее дело превратилось ныне более в личные пререкания между двумя высшими чиновниками, ограждающими себя от взаимных обвинений». Что предложил комитет министров? Естественно соломоново решение. Там тоже сидят люди опытные. Предложили дело прекратить. Что и было сделано. Я имею в виду, бодание между Воронцовым и Грейгом. Значит, комиссия по приему жалоб продемонстрировала филигранную работу с населением. Вот мы периодически задаемся вопросом, где… где Гоголь брал свои сюжеты, где…
С. Бунтман
―
Как где?
А. Кузнецов
―
Как он это всё придумывал, да? Значит, еще не написан «Ревизор». Замечу. Да? До «Ревизора» ещё несколько лет.
С. Бунтман
―
Он тут… он тут уже пишется.
А. Кузнецов
―
Вероятно. Потому, что рассмотрев жалобу 26 горожан, из них 19 женщин на то, что дни ужесточения карантина их выпороли единственно за просьбу выдать им казённое пособие, цитата: «Эти жалобы являются вымышленными в оправдание нарушаемого ими порядка».
С. Бунтман
―
Супер! Отлично!
А. Кузнецов
―
Унтер-офицерская вдова…
С. Бунтман
―
Да. Да.
А. Кузнецов
―
… сама себя высекла.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Значит, военно-судная комиссия, разумеется, справится с работой в одиночку не могла. Поэтому было учреждено некоторое количество, я так и не смог точно выяснить сколько, около дюжины военно-полевых судов. Они состояли из… преимущественно из офицеров тимофеевской дивизии. Флотских туда особенно не вводили, чтобы, так сказать, не вносить раскол. Ну, и действительно объем работы – около 6 тысяч человек было арестовано, и им предстояло как-то всё это рассмотреть. Рассматривать списками они не имели права. То есть формально они должны были по каждому человеку рассмотреть дело. Значит, какие меры были приняты для того, чтобы суды получили материал? Всем офицерам, находившимся в дни мятежа 3-4 июня в городе, было приказано представить две бумаги. Во-первых, это рапорт о своих передвижениях. То есть такой само… самозаклад. Да? А, во-вторых, рапорт о перемещениях подчиненных им людей. Надо сказать, что несколько молодых и, видимо, романтических офицеров попытались мятежников из числа своих подчинённых скрыть. Не думаю, что все, но некоторые из них были разоблачены, и будут отданы за это под суд. Явно совершенно военные следователи ожидали, что арестованные будут друг на друга валить. А это вот он меня вовлек и так далее. И тем самым облегчает работу следствию. Но к чести севастопольцев, надо сказать, что они, ну, видимо, вот в те часы, когда ждали подхода тимофеевской дивизии, видимо, они договорились и выдержали эту договорённость. Значит, они выбрали такую тактику с одним, значит, отсечным рубежом. При первом допросе они говорили, не был, не участвовал, не видел, значит… А если их припирали какими-то свидетельствами в угол, то они переходили на следующую позицию: был увлечен толпой против своей воли.
С. Бунтман
―
Мудро.
А. Кузнецов
―
Но это не остановило суд, потому что в их руках было абсолютно универсальное средство – статья 137-я артикула воинского. Петр Великий, начало XVIII века: «Всякий бунт, возмущение или упрямство, без всякой милости имеет быть виселицею наказано». Всё. Недвусмысленно. Правда, позже появилось толкование: «В возмущении надлежит винных на месте и в деле самом наказать и умертвить. А особливо, ежели опасность в медлении есть, дабы чрез то другим страх подать, и оных от таких непристойностей удержать (пока не разширитца) и более б не умножилось». В результате военные суды штамповали приговоры просто как хорошо смазанная машина. 1580 человек было в конечном итоге осуждено. Всё равно только одна четверть из арестованных. Но дело в том, что тем, кто не был осужден, всё равно кому линьков, кому, так сказать, розог. Наказание они получили.
С. Бунтман
―
Во множестве как обычно.
А. Кузнецов
―
Да, во множестве, но…
С. Бунтман
―
При бунте это обычно.
А. Кузнецов
―
Но не посуду, а, так сказать, в порядке увещевания. И по приговорам вот этих военно-полевых судов 626 человек приговорено к смертной казни, 382 – к лишению всех прав состояния, то, что мы знаем, как гражданскую казнь.
С. Бунтман
―
Ну, да.
А. Кузнецов
―
И 30 человек – к тюремному заключению. Дальше естественно это уже переходит из юридический в политическую плоскость. Я не знаю, советовался ли Михаил Семенович. Уверен, что советовался в Петербурге. Уверен, что он советовался. Но в результате он утвердил только 7 смертных приговоров. Остальным как вот в случае с декабристами будет понижение на разряд. Значит, тем, кто был приговорён…
С. Бунтман
―
А там тоже разряды были, да?
А. Кузнецов
―
Конечно. Конечно.
С. Бунтман
―
Ну, да. Как принято – да? – было?
А. Кузнецов
―
Конечно. Да. При массовых таких вот репрессиях действовали везде одинаково. Значит, тем, кто был приговорён к смертной казни, заменили смертную казнь шпицрутенами. То есть палками. От 500 до 3-х тысяч ударов.
С. Бунтман
―
Ой, всё.
А. Кузнецов
―
Несколько человек умерло…
С. Бунтман
―
Да, 3 тысячи – это…
А. Кузнецов
―
… немедленно.
С. Бунтман
―
За полторы тысячи – это… это наверняка…
А. Кузнецов
―
Другие умирали, так сказать, там…
С. Бунтман
―
Даю
А. Кузнецов
―
… от заражения крови, от чего угодно и так далее. Значит, лишённых прав состояния освободили от этого наказания, заменив лишением особенных прав. Ну, большинство этих людей были самых простых, что называется, сословий. Поэтому никаких особенных прав у них нет было, но со ссылкой в Сибирь и конфискацией имущества. Правда, естественно, что нужен был стрелочник. Поэтому от начальства крайним был назначен генерал Турчанинов, единственный, насколько я могу судить, кто в ситуации бунта принимал относительно разумные меры, с ним… пытался снять напряжение. Ему это естественно было предъявлено как потворствование бунтовщикам. Естественно.
С. Бунтман
―
Ну…
А. Кузнецов
―
А как же?
С. Бунтман
―
Ну, да.
А. Кузнецов
―
3 боевых ордена за 12-й год и заграничный поход, золотая шпага за храбрость, которая покруче, так сказать, многих орденов. Разве что с Георгием может состязаться, да? Его обвинили в малодушии, разжаловали в рядовые. Но, правда, намекнули, что как это было принято, в общем, в то время в таких случаях в рядовых он побудет пару месяцев, после чего будет отправлен в отставку. Но генерал Турчанинов не выдержал и умер от огорчения, получив вот такое вот…
С. Бунтман
―
Сколько ему лет-то было?
А. Кузнецов
―
… позорное наказание. Ну, ему немало было, потому что он был генералом уже в 12-м году.
С. Бунтман
―
Ну, были молодые генералы.
А. Кузнецов
―
Да нет. Конечно.
С. Бунтман
―
Но уже… Но времени-то прошло тоже…
А. Кузнецов
―
На па… Я не помню. Я не посмотрел, но на портрете работы Доу, там они все примерно вот середины 20-х, 2-й половины 20-х годов, он выглядит человеком лет 35-40. Значит, наверное, ему было к 50.
С. Бунтман
―
Ну, так. Примерно так. Да.
А. Кузнецов
―
Как-то так. Да.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
И вот я хочу сказать в заключение, что в финале фильма «Союз спасения», который мы полгода назад обсуждали, там в титрах идёт такая фраза, что вот после 5 казненных декабристов в николаевское царствование в России никого не казнили. Казнили. Вот хотя бы 7 казненных, значит, по… Не казнили гражданские суды. Но военные суды казнили. Казнили не тысячами, но десятками. И в общей сложности казненных по приговорам военных судов в николаевское царствование наберется…
С. Бунтман
―
А забитых сколько?
А. Кузнецов
―
А забитых не считали. Это не приго… Вот как сейчас некоторые любители приуменьшить масштаб репрессий говорят, а давайте считать репрессированными только тех, кто был расстрелян по приговорам судов. А тех, кто умер в лагере, давайте не будем считать репрессированными. Или тех, кто был забит на следствии. Ну, какой маршал Блюхер репрессированный? Не было суда? Не было. Да?
С. Бунтман
―
Ну, да.
А. Кузнецов
―
И здесь примерно та же самая статистика. Вот. И вот это дело, оно, конечно, поразительное. Да? Начинается с разумных мер предосторожности, потому что даже это дурацкое окуривание, оно имеет, ну, некий мобилизующий…
С. Бунтман
―
Ну…
А. Кузнецов
―
… характер. Да? Люди задумываются…
С. Бунтман
―
Ну, хотя бы. Ну, хотя бы да. Да.
А. Кузнецов
―
… что-то не так. Поэтому надо вести себя поосмотрительней.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
И в какую же это вакханалию идиотизма, корыстолюбия, полной неспособности заглянуть вперед превращается!
С. Бунтман
―
Общественный резонанс был?
А. Кузнецов
―
Нет. Какой же общественный резонанс? Всё для борьбы с чумой. А вы хотите, чтобы холера перекинулась…
С. Бунтман
―
Да. А вы хотите, чтобы было как…
А. Кузнецов
―
Да. Как?
С. Бунтман
―
Вот. Ну, ладно. Мы не хотим, чтобы было как тогда. Вот.
А. Кузнецов
―
Заметьте, даже в великой русской литературе, по-моему, нет ни одного упоминания об этом холерном бунте.
С. Бунтман
―
Именно севастопольский 30-го года, да?
А. Кузнецов
―
Да, севастопольский 30-го…
С. Бунтман
―
Я думаю, что польское восстание все…
А. Кузнецов
―
Конечно. Конечно.
С. Бунтман
―
… конечно, все очень…
А. Кузнецов
―
Отечество в опасности. Куда…
С. Бунтман
―
Да, да, да. Всё…
А. Кузнецов
―
… непотребное окружение…
С. Бунтман
―
Ну, всё очень сильно…
А. Кузнецов
―
Польская интрига. Да.
С. Бунтман
―
Ну, произошел такой информационный коллапс. Одно заслонило другое. Да. Охо-хо. Ну, что ж? Вот такой у нас… Ну, у нас еще и следующая будет записанная.
А. Кузнецов
―
У нас следующая будет записанная…
С. Бунтман
―
И тоже будет такое…
А. Кузнецов
―
… будет без выбора. Да.
С. Бунтман
―
… волюнтаристический.
А. Кузнецов
―
Будет волюнтаристический.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
А вдруг вам понравится, вы привыкните…
С. Бунтман
―
Ой, не-не-не. Не надо! По 3 дня будет выбирать. Ну, не-не-не. Не надо. Хорошо. До новых встреч!