Суд над композитором Алябьевым по обвинению в причинении смерти коллежскому советнику Времёву и составлении «игрецкого общества», 1825-27 - Не так - 2020-03-22
22.03.2020
Суд над композитором Алябьевым по обвинению в причинении смерти коллежскому советнику Времёву и составлении «игрецкого общества», 1825-27 - Не так - 2020-03-22
Скачать
Сергей Бунтман
―
Ну, добрый день!
Алексей Кузнецов
―
Добрый день!
С. Бунтман
―
Добрый день! Ну, что же? Мы начинаем тогда. И у нас удивительно интересное дело, за которым я наблюдаю издалека. Это дело композитора Алябьева. И то ли это дело… Алёш, добрый день!
А. Кузнецов
―
Добрый день!
С. Бунтман
―
Добрый день всем слушателям! Добрый день! Да. То ли это дело, которое обнаружили при изготовлении журналов районных.
А. Кузнецов
―
Да, конечно. Это дело, которое… к стыду своему я ничего о нём не знал. И когда мы готовили один из выпусков журнала «Мой район», который выпускает «Дилетант» уже… Уже скоро год – да? – мы выпускаем эти наши районы.
С. Бунтман
―
Да! Да, да, да.
А. Кузнецов
―
Вот. И когда, значит, мне выпало поручение написать о почтовой станции Чертаново, которая располагалась там, где сейчас находится район Северное Чертаново, я обнаружил буквально одну фразу, что вот на этой почтовой станции того-то, того-то умер такой-то, такой-то. И вот дальше, так сказать, что стало причиной несчастья и резкой перемены жизни известного композитора Алябьева. Вот что по этому поводу пишет авторитетнейший словарь Брокгауза и Ефрона: «Майор Времев был убит в Москве в 1828 году во время карточной игры известным композитором Александром Александровичем Алябьевым, что стало причиной ссылки последнего в сибирский город Тобольск». 6 ошибок в одной не очень длинной фразе. Вот это очень…
С. Бунтман
―
Не Москва!
А. Кузнецов
―
Не Москва. Да. Не был убит. Не майор. Не в 1828 году, а тремя годами раньше. Не во время карточной игры. Ну, и вот под вопросом, можно ли уже было в 25-м, когда на самом деле это произошло, можно ли было называть Александра Алябьева известным композитором. Он уже имел некоторую известность, но, конечно, далеко ещё не ту, которую он приобретёт позже своими в частности знаменитыми романсами.
С. Бунтман
―
Но «Соловей» был написан?
А. Кузнецов
―
Нет еще. Нет.
С. Бунтман
―
Нет еще?
А. Кузнецов
―
«Соловей» будет написан в узилище вот как раз, когда он будет проходить…
С. Бунтман
―
А! Вот там еще.
А. Кузнецов
―
… под арестом. Да. Вот тогда будет написан «Соловей». Пока у него есть несколько довольно известных русских, но в узких кругах романсов. У него есть несколько водевилей и, по-моему, одна, но не ставшая известной опера. Значит, что же произошло? 27 февраля 1825 года на почтовой станции, точнее, на постоялом дворе при почтовой станции Чертаново, это первая почтовая станция за Серпуховской заставой по Серпуховскому тракту. Она такая, в общем, на ней обычно люди не задерживались. Люди уж если выезжали из Москвы, они старались в первый день доехать хотя бы до Подольска. Вот там станция капитальная. Там лошадей можно поменять. А здесь такая, ну, вот ей в основном этой самой чертановской почтовой станцией пользовались те, кто готовился въехать в Москву. Вот они, поскольку в городе…
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
… в городе жить дороже, они приезжали, останавливались, там как-то приводили себя в порядок и потом уже ехали, собственно говоря, в Москву. А некоторые вообще останавливались и в Москву просто приезжали на день, а потом опять уезжали обратно. Наш герой, которого звали Тимофей Миронович Времев, он не майор, он в момент описываемых событий носил… имел чин коллежского советника. То есть шестой класс «Табеля о рангах». Это соответствует полковнику. Правда, он в своё время был в офицерских военных чинах, но потом перешел на штатскую службу. Значит, он приехал в Москву по делам своего имения. Приехал он в опекунский совет. Имение его находилось в тогдашней Воронежской губернии. Сейчас вот место, где оно располагается, – это Белгородская область, село Голофеевка. И он, приехав, отправился к своему другу, давнему другу, тоже уже отставному офицеру Александру Алябьеву. Они вместе служили во время наполеоновских войн. Времев старше Алябьева. Алябьеву в этот момент под 40, еще нет 40. Времеву 51 год. Но тем не менее они на «ты». Они друзья. Алябьев бывал у него в его воронежском имении. И, значит, вот на квартире Алябьева в Леонтьевском переулке, неподалеку от того места, где потом будет дом Константина Сергеевича Станиславского. Значит, Алябьев снимал квартиру. И там вот вечером 24 февраля, то есть за 2 с половиной дня до смерти Времева в Чертанове, там состоялся дружеский ужин на 5 персон с необильными, но тем не менее отчетливыми возлияниями. Значит, присутствовали помимо Алябьева и его гостя Времева, присутствовал взять Алябьева, муж сестры его Николай Шатилов и два тоже их товарищам по наполеоновским кампаниям 2 отставных майора Николай Давыдов и Иван Глебов. Надо сказать, что Давыдов вообще жил в этой квартире постоянно, не платил за неё. То есть он был у своего боевого друга Алябьева что-то вроде приживалы. Он на следствии потом покажет, что у меня своей прислуги не было, я пользовался прислугой Алябьева. Квартиры не было… Ну, в общем, довольно распространенное в то время явление. Алябьев был человеком вполне зажиточным. У него перед ним остро денежный вопрос не стоял. И после того, как они отужинали, повспоминали минувшие дни, они перешли к карточной игре. Вот они впятером играли в «Штос», он же «Банк», он же «Фараон». Это игра описана и воспета, можно сказать, в русской литературе…
С. Бунтман
―
Пушкиным. Да.
А. Кузнецов
―
Ну…
С. Бунтман
―
Пушкиным…
А. Кузнецов
―
Толстым в «Войне и мире». Собственно Долохов Ростова…
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
… обыгрывает в это же самое. Да? Ну, вот…
С. Бунтман
―
Простая азартная игра.
А. Кузнецов
―
Очень простая, очень сверх азартная. «Чекалинский стал метать, руки его тряслись. Направо легла дама, налево туз. - Туз выиграл! – сказал Герман, и открыл свою карту. - Дама ваша убита, - сказал ласково Чекалинский». Собственно в чём игра? Один из игров… один из игроков держит банк. Он называется банкомёт. Он мечит карты налево и направо. Другой, тот, кто садится с ним играть, понтёр или понтировщик на своей колоде… Нужны две колоды для этой игры. На своей колоде загадывает карту, помечает её. Там есть разные способы с загибанием углов. Это будет зависеть… Разные варианты ставок. Он помечает карту. А дальше банкомёт начинает прометывать, это называется, свою колоду, раскладывает карты направо-налево. Если карта та, на которую поставил понтёр, легла на лево от банкомёта, то понтёр выиграл. Если направо от банкомёта, то понтёр проиграл, что собственно и случилось с Германом. Да? Вот. Попроще, в общем, трудно себе представить. Азарт невероятный. Времев играл больше других. Метал майор Глебов. И Времев сначала выигрывал, а потом начал проигрывать и проиграл существенную сумму денег. В материалах следствия фигурировали 100 тысяч рублей. Видимо…
С. Бунтман
―
Ого!
А. Кузнецов
―
Видимо, это деньги, которые он привёз в опекунский совет. И, так сказать, то есть это деньги его имения. И тогда Времев обвинил майора Глебова в нечестной игре. Он сказал: «Вы играете наверняка». Вот сегодня мы бы эту фразу не поняли. Да?
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
А тогда…
С. Бунтман
―
Ну, картежник поймёт. Поймёт картежник.
А. Кузнецов
―
Нет, картежник, наверное, да. Вот. Но вы играете наверняка, то есть вы не можете проиграть. Значит, вы играете нечестно. Да? А друга своего Алябьева обвинил фактически в том, что тот ему подыгрывает, что он содержит притон, где вот обирают честных людей. А вот то, что произошло дальше, мы знаем исключительно со слов. Все четверо показывали потом на следствии одно и то же, что Алябьев вспылил и дал несколько пощечин Времеву. А тот не вызвал на дуэль. Потому, что на самом деле после такого обвинения развитий событий в основном могло быть два. И оба имели в конце дуэль, потому что, так сказать, защитить свою честь иным способом в то время офицеры, пусть и бывшие, никак не могли. Вопрос в том, кто бы вызвал. Да? В принципе мог Алябьев вызвать Времева сразу в ответ на обвинение, но он предпочел этого не сделать, а дать возможность Времеву вызвать. Да? Нанес ему оскорбление действием, на что должен был следовать вызов на дуэль. Картель, да? Но Времев по каким-то причинам, по каким-то соображениям не стал этого делать и покинул негостеприимный дом. По представлениям того времени, в общем, покинул его в бесчестьи. После этого он ещё два дня… Он уехал куда в Подмосковье, не уверен, что в Чертаново, а может быть на этот же постоялый двор, и ещё 2 дня приезжал в Москву, занимался делами, вот ради которых он в первопрестольную приехал. 26-го вечером он, уже собираясь уезжать в имение, выехал из Москвы. С ним было два человека. Его сопровождал его приятель, тоже отставной чиновник, губернский секретарь Сергей Калугин и дворовый человек, крепостной по имени Андрей. В дороге вечером Времев начал жаловаться на сердце. Потом на следствии Калугин скажет, что он жаловался, что ему как бы прокололо сердце. Вот такое выражение. Они решили остановиться, не ехать дальше, заночевали в Чертаново. Утром Времев попросился по большой нужде на двор в нужник, присел и умер. Умер в одночасье, одномоментно. С ним был его дворовый человек, который помог ему сойти по лестнице. Он его подхватил. Всё, тот уже не дышал. Была приглашена полиция. Был приглашен врач. И был проведен осмотр. Значит, было проведено вскрытие сразу, потому что в таких случаях, когда причина смерти была неочевидна, полагалось это делать. Было проведено вскрытие, значит, которое проводил достаточно компетентный, достаточно опытный врач – лекарь Карецкий, закончивший в свое время Московский университет и имевший вполне положительные рекомендации как доктор. Он пришел к выводу, что причиной смерти был апоплексический удар. Сердечный приступ, спровоцировавший то, что мы сегодня назовем инсультом.
С. Бунтман
―
Да. В общем, всё похоже.
А. Кузнецов
―
Всё похоже. Да. Никаких особенных, так сказать, не было по этому поводу сомнений. Поэтому с разрешения московского гражданского губернатора тело было предано земле на территории московского Симонова монастыря. Это неподалеку от Чертаново сравнительно. Да? И в принципе на этом всё бы закончилось, если бы московский полицмейстер Ровинский не… не заподозрил, что здесь дело нечисто. А заподозрил он вот почему. Дело в том, что по Москве пошли гулять слухи, что вот была такая игра, и вот с таким-то скандалом она произошла. И народ начал передавать выдуманные подробности, что вроде как Рови… значит, Времева не просто там ему по физиономии пару раз съездили, а, значит, когда он отказался платить, его схватили вчетвером, перевернули головой вниз, начали трясти, у него из сапог золотые монеты там выкатывались…
С. Бунтман
―
О, боже мой! Господи!
А. Кузнецов
―
И вот он этими золотыми монетами часть долга заплатил. Поэтому его отпустили. У Ровинского возникло подозрение, что всё не так просто, и что его кончина как-то связана с этой историей. Кроме того у Ровинского были все основания считать отставного подполковника Алябьева, человекам вздорным, вредным, ну, скажем так, склонным к различного рода не безобидным проказам. Знаменитой история, которую я думаю, слышали многие наши слушатели, которая имела место за год до этого. В театре во время некоего представления в Москве, значит, зрители начали шуметь. Ну, в то время это было, в общем, практически принято. Это потом Художественный театр введёт другие правила. Да? Во время…
С. Бунтман
―
Тишину…
А. Кузнецов
―
Тишину…
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Не прерываясь спектакль аплодисментами. Это будет специально оговариваться. А тут шикали, свистели, аплодировали, выкликали любимых актеров, кричали, значит, «бис», «браво». Значит, поднялся шум. И особенно усердствовали в этом шуме два человека, одетые в гражданские фраки. И в очередном антракте Ровинский, сопровождаемый квартальным надзирателем Кузьминым подошёл к ним, и дальше между ними произошел следующий диалог:Ровинский, обращаясь к более молодому из двоих: «Как ваша фамилия?»
Тот спрашивает: «А вам на что?»
Ровинский: «Мне нужно это знать».
Тот отвечает: «Я Грибоедов».
Ровинский квартальному: «Кузьмин, запиши».
Грибоедов: «Ну, а как ваша фамилия?»
Ровинский: «Это что за вопрос?»
Грибоедов: «Я хочу знать, кто вы такой».
Ровинский: «Я полицмейстер Ровинский».
Грибоедов: «Алябьев, запиши».
С. Бунтман
―
Ага!
А. Кузнецов
―
Вот этот анекдот вообще о Ровинском, об Александре Павловиче Ровинском, отце, надо сказать, выдающегося в последствии русского правоведа, одного из авторов судебной реформы и очень крупного собирателя, коллекционера гравюр, эстампов и другой печатной продукции художественной, которую он потом передал обществу, значит, вот о нём ходили, о полицмейстере, множество анекдотов. В частности потом когда произойдёт меньше, чем через год после описываемых событий коронация Николая Павловича, значит, пустят анекдот, что Александр Павлович Ровинский якобы подал на высочайшее имя ходатайство с просьбой о том, чтобы его имя, которое… он очень гордился в правление Александра Павловича, в новое правление изменили на Николая Павловича. Это говорит, в общем, о том, какую репутацию человека недалекого, человека лишенного чувства юмора полицмейстер имел. Но память у него, видимо, была хорошая. И он фамилию Алябьев, видимо, запомнил. Трудно сказать, насколько это повлияло, но Ровинский настоял на эксгумации, довольно редко в то время проводи… проводившейся, на том, чтобы была создана специальная медицинская комиссия из 6 уважаемых докторов, и они должны были ещё раз исследовать останки Времева для того, чтобы разобраться в причинах его смерти. 14 марта эксгумация производится. Значит, прошло более 2-х недель с момента его смерти. И доктора, действительно уважаемые, действительно опытные люди, сейчас я их назову, приходят к выводу, что причина смерти была определена неправильно, что Времев умер не от разрыва сердца, не от апоплексического удара, а от разрыва селезенки. Процитирую: «Из всего вышеписанного заключаем, что главною причиною смерти его Времова был разрыв селезенки, последовавший от наружнаго насилия, причинивший кровоизлияние в брюшную полость, препятствие в кругообращении крови через брюшныя внутренности; — а через то апоплексической удар». То есть они не отрицали инсульта, но причины его видели не сердечном приступе, а в разрыве селезенки.
С. Бунтман
―
Но как же при 1-м вскрытии не такие страшные…
А. Кузнецов
―
Конечно. Конечно. Бинго! То есть в десятку! Сейчас… Сейчас попробуем. «… главный по полиции штаб-лекарь доктор фон Шульц, императорской Медико-Хирургической академии профессор, доктор, надворный советник Высотской, оной же Академии — адъюнкт анатомии, доктор, надворный советник Клементовский, Арбатской части штаб-лекарь Антон Шитц, Пресненской части лекарь Василий Виноградский». Солидная компания.
С. Бунтман
―
Ну, абсолютно. Да.
А. Кузнецов
―
Плюс присутствует сам полицмейстер при вскрытии, плюс 2 пристава. То есть начальника отделения на нынешние деньги, начальников РУВД. И присутствуют еще добрый свидетели, 2 добропорядочных гражданина. И присутствует доктор, который делал первое вскрытие, значит, лекарь Карецкий. И вот это заключение о том, что имело место некое внешнее насилие, оно после… так сказать, имело своим последствием травму селезенки, а это привело к смерти, значит, это уже над Алябьевым и его товарищами очень нехороший, так сказать, нависает… нехорошие последствия. Алябьева и других троих берут под стражу. Сначала под домашний арест, а потом переведут в арестный дом. Но надворный суд… Это суд для дворян – да? – в дореформенное время. Надворный суд просит уважаемых врачей, собственно говоря, уточнить и настаивает на том, чтобы был оформлен акт, в котором был бы ответ на вопрос, вот который так сформулирован: «Ежели главною причиною смерти был разрыв селезенки, то скоро ли он мог сказаться сей признак после наружного насилия, и мог ли бы Времев с такими признаками быть живым в продолжении двух суток после побоев?» Вопрос абсолютно правильный. Если…
С. Бунтман
―
Ну, законный.
А. Кузнецов
―
Абсолютно. Да. Если мог, если такая возможность существовала, это бросает на Алябьева и его товарищей очень серьезное подозрение, что дело не пощечинами ограничилась, что было избиение, и что была нанесена травма, которая в результате привела к летальному исходу, но, правда, не сразу. Если же это невозможно, тогда по крайней мере эта версия не работает, и нужно искать причину во временах гораздо более близких к смерти Времева на постоялом дворе. Ну, и это будет большая сложность для полиции, потому что ночь он провел на станции при свидетелях. Смерть произошла при свидетелях. Никакого насилия, так сказать, к нему в этот момент не применялось. То есть в этой ситуации если врачи ответят, что разрыв селезенки приводит к быстрой смерти, – да? – то в этой ситуации нужно будет какую-то другую конструкцию выдумывать. И тогда дело передается в Медико-хирургическую академию и попадает, к счастью для Алябьева и к счастью для нас нынешних, попадает к трём выдающимся врачам. Это… Вот, к сожалению, сегодня мы не можем показать вам картинки. Я их подготовил. У нас нет технической, значит, возможности. Это профессора Мухин, Мудров и Гильтебрандт.
С. Бунтман
―
Угу. Прервемся, да?
А. Кузнецов
―
Прерываемся на новости.**********
А. Кузнецов
―
Итак, дело поступает, точнее, не дело. Извините. Тело, конечно, поступает…
С. Бунтман
―
Тело. Тело все-таки.
А. Кузнецов
―
Да. Тело – да, – поступает к 3-м действительно выдающимся без малейшей иронии врачам, и они, значит, начинают изучать результаты вот этих двух исследований. А тем временем Алябьева и 3-х других участников дела переводят в тюремный замок. Правда, единственная привилегия, которой Алябьев добился, ему разрешили, и его друзья доставили туда ему инструмент. И вот, собственно говоря, главный, наверное, один из двух самых знаменитых алябьевских шедевров будет написан в это время там.Звучит фрагмент романса «Соловей».
А. Кузнецов
―
Ну, а 2-е его самый знаменитый шедевр – это, конечно же, «Вечерний звон». Вот.
С. Бунтман
―
Ну, да. Стихи Козлов и Мура.
А. Кузнецов
―
Да.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Точнее на перевод Козлова…
С. Бунтман
―
Ну, да.
А. Кузнецов
―
… вольный перевод из Мура. Совершенно верно.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
И когда в знаменитом шукшинском шедевре – да? – вот исполняется… партию «бом-бом» исполняют те, у кого подходят к концу сроки заключения, это, в общем, довольно символично, потому что Алябьев и «Вечерний звон» тоже напишет, будучи, так сказать, заключённым. Да? Так вот. Значит, что врачи? Ну, заведующий кафедрой анатомии, физиологии и судебной медицины Ефрем Осипович Мухин, изучив документы, пришёл к выводу, что 2-я комиссия, вот эта из 6 докторов, всё сделала правильно, определила причину смерти правильно. Первое вскрытие было недостаточно качественно проведено. И дальше за дело берется Матвей Яковлевич Мудров и Фёдор Андреевич Гильтебрандт. По… порознь каждый из них свои заключения составляет самостоятельно. И вот потом, когда их заключения будут сведены, выяснится, что между ними возникло серьезное противоречие. Мудров первоначально склонен согласиться с заключением комиссии из 6 врачей. А Гильтебрандт говорит нет, первоначальное вскрытие имеет большее значение, потому что врач имел дело со свежим телом. По отчёту видно, что вскрытие проведено грамотно. По второму отчету видно, что тебе признаки, которые еще сохранились, что они подтверждают версию соответственно лекаря Карецкого. И вот тут происходит вещь довольно редкая, к сожалению, в научном мире. И Мудров, и Мухин после раздумий, очень непростых раздумий признают правоту своего коллеги.
С. Бунтман
―
Так!
А. Кузнецов
―
И в конечном итоге уже в сентябре, уже полгода… больше, чем полгода прошло, уже в сентябре появляется согласованное мнение ученых Военно-хирургической академии о том, что всё-таки причина смерти – это проблемы сердечные, а что касается разрыва селезенки, то вот отвечая на твой вопрос, как же, значит, доктор…
С. Бунтман
―
Да. Да.
А. Кузнецов
―
Она была цела. Вот тот разрыв, который наблюдала комиссия 6 врачей, – это от естественных процессов, которые происходили в теле. Стояла тёплая ранняя весна. Значит, тело было погребено и находилось во влажном состоянии. Плюс очень подробно в отчетах описано, что Времев был человеком тучным, апоплексическим, и что у таких тел соответственно процессы разложения идут быстрее. Всем кому интересна судебная медицина в этом деле, а её тут очень много, и она для любителей медицины, конечно, бесценна совершенно, так сказать, все эти подробности, я хочу вас отослать к небольшой книжке, которой я… активно ее использовал в подготовке к этой передаче. Большое спасибо ее автору Евгению Христофоровичу Баринову, доктору медицинских наук, профессору кафедры судебной медицины и медицинского права Московского 3-го медицинского института, ну, точнее сейчас уже – да? – Медико-стоматологического университета, который написал книжку «Игрецкое дело Александра Алябьева, - в скобочках подзаголовок, - грустная история». Вы можете найти ее в интернете. И вот тогда собственно там более половины книги – это подробный, детальный разбор, в том числе и с позиции современной судебной медицины тех материалов, они обильно цитируются, которые составят вот эту вот экспертизу, ныне хранящуюся в музее Московского университета.Тем временем он должен принять решение. Суд получил заключение. Наконец, непротиворечивое заключение. И по идее Алябьева и его товарищей должны были бы выпустить. И большинство судий, значит, надворного суда склоняются к тому, чтобы их оправдать. И тут вступает совершенно неожиданный человек, точнее человек-то ожиданный, неожиданно выступает. Один из судей надворного суда московского Иван Иванович Пущин, большой Жано…
С. Бунтман
―
О!
А. Кузнецов
―
Большой Жано. Совершенно верно. До восстания ещё 2 месяца. Большой Жано, «мой первый друг, мой друг бесценный» категорически против того, чтобы это дело закрывали. Хорошо, убийства может быть и нет, но есть игра, есть создание ситуации. В одном из чатов, где обсуждалось это дело, значит, кто-то написал: вот все декабристы – мерзавцы. Мы теперь это знаем.
С. Бунтман
―
Ну, точно. Да.
А. Кузнецов
―
И Пущин… Да, вот Пущин тоже.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Значит, я хочу процитировать воспоминания о Пущине Евгения Оболенского: «[Пущин] оставил военную службу и променял мундир конногвардейской артиллерии на скромную службу в Уголовной палате, надеясь на этом поприще оказать существенную пользу и своим примером побудить и других принять на себя обязанности, от которых дворянство устранялось, предпочитая блестящие эполеты той пользе, которую они могли бы принести, внося в низшие судебные инстанции тот благородный образ мыслей, те чистые побуждения, которые украшают человека и в частной жизни, и на общественном поприще…» То есть с точки зрения Ивана Ивановича Пущина вот эта компания, компания Алябьева, 2-х отставных майоров – это компания людей, которые позорят русское дворянство, занимаясь черте чем, которые ведут вот этот паразитический образ жизни, и за который хорошо бы их показательно наказать, потому что это должно содействовать вразумлению, так сказать, остальных людей. Вот это его римские нравы. Это его римские нравы такие вот старо-отеческие. Да?
С. Бунтман
―
Я понимаю. Да. Но не правовой подход-то вообще-то.
А. Кузнецов
―
Не правовой.
С. Бунтман
―
Конкретные вещи. Конкретный есть случай, конкретное преступление. Или его нет.
А. Кузнецов
―
В общем, Пущин за то, чтобы дорасследовать. А мы подробно разбирали в деле Сухово-Кобылина, как могло неоднократно дело возвращаться на всякие пересмотры, доследования, дорасследования и так далее. Но кроме того, помимо честных благородных помыслов Пущина есть ещё мстительная недоброжелательность московского полицмейстера и московского прокурора, у которого свои счёты с Алябьевым. И тут наступает декабрь 25-го. И с Алябьева и его друзей снимают подозрение в убийстве, оно отпадёт уже через год. Но пойдёт другое дело о создании общества. Это ничего, что игрецкое. Это ничего, что они, так сказать, в карты играют. Но само слово «общество» в 26-м году дурно звучит. Тем более что в этом обществе люди десятками родственных, служебных, дружеских связей связаны с тем, в отношении которых сейчас ведётся следствие гораздо более, так сказать, масштабное и гораздо более пристрастное.
С. Бунтман
―
Я как раз хотел спросить, потому что очень часто пишут, что вот такое преследование Алябьева и бесконечные отказы в помиловании и облегчения его участи, они связаны с декабристскими связями. Я подумал, ну, советская пропаганда явно.
А. Кузнецов
―
Нет. Нет. Нет. Похоже, что у Николая Павловича действительно очень крепко в голове это дело увязалось, если не с самими тайными обществами, то оно в его картине мира оно порождение тех же условий. Просто одни за мыслили государя ниспровергнуть, ну, так им за это и, так сказать, и смертная казнь и бессрочная каторга, а другие занимались другой ерундой, но опять-таки ерундой.
С. Бунтман
―
Ну, да. И то, и другое – разврат, в общем, общественный. Да.
А. Кузнецов
―
Да. Совершенно верно.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Не порядок. Да?
С. Бунтман
―
Да. Да.
А. Кузнецов
―
И в результате к 27-му году, когда наконец суд вынесет окончательное решение, Сенат его подтвердит, и император напишет «Быть по сему», к этому времени один из участников той игры майор Давыдов уже скончался в заключении, Алябьев и его зять Шатилов были приговорены к лишению дворянства, к лишению воинских званий, к лишению наград. А у Алябьева 2 боевых ордена и медаль вот та самая, не нам… Не нам, не нам, но имени твоему за 12-й год и заграничный поход. Он штурмовал Дрезден. Он был ранен под Лейпцигом. Он действительно боевой офицер, который свои подполковничьи эполеты выслужил, что называется, на поле боя, а не на паркете. Вот они лишаются всего этого, лишаются некоторых других прав состояния. И в Тобольск, в места отдалённые, в город, где Алябьев когда-то произошел на свет, потому что его отец был тобольским губернатором, оставил по себе, кстати, очень хорошую память в тех временах, в тех местах. И вот теперь Алябьев, обесчещенный, лишённый дворянства с омерзительной статьей, – да? – предполагающей организацию карточного шулерского притона. Это ж еще статейка-то какая, да? Вот он отправляется по этапу. Единственный, кого помиловали – это майора Глебова из уважения к его прежним заслугам, его просто сослали, но не так далеко, не лишали дворянства, не лишали чинов и наград. То есть он отделался сравнительно легко. А дальше начинаются мытарства Алябьева. Он был влюблён, несмотря на по тем временам уже очень солидный возраст и приличную разницу в возрасте, он был влюблён. Как раз вот его взяли в самую острую фазу этого чувства. Был влюблён в безумно красивую женщину Екатерину Александровну Римскую-Корсакову, дочь знаменитой Марии Ивановны Римской-Корсаковой, чем… чей дом считается прообразом дома Фамусова. Грибоедов там бывал множество раз. И Алябьев там бывал множество раз. Они потанцевали на балу. Он начинает ей демонстрировать знаки внимания. Она вроде, насколько это возможно, на них откликается. И всё. И на 2 с половиной года под следствие в тюрьму. За это время её стремительно выдают замуж за Андрея Офросимова, сына знаменитой на всю Москву сумасбродки и…
С. Бунтман
―
Офросимовой, да? Она же…
А. Кузнецов
―
Конечно. Прот… прототипа Ахросимовой в «Войне и мире».
С. Бунтман
―
Ахросимова…
А. Кузнецов
―
Да, да, да.
С. Бунтман
―
Да, да, да.
А. Кузнецов
―
Алябьев об этом знает. И то, что вот он теперь как композитор будет в первую очередь специализироваться на романсах, в этом, конечно, его личная драма, потому что, ну, романс, он про это. Да? Про… Про любовь несчастливую. Дальше будет Тобольск. Потом немножко полегче – Омск. Потом на Кавказ, потому что Алябьев к этому времени будет болен. У него со зрением будет очень плохо всё. Переведут на Кавказ. Потом переведут в Оренбург. Максим Курников, меня водя по Оренбургу, мне рассказывал в том числе и про следы пребывания Алябьева в этом городе. К нему в Оренбурге, кстати, очень хорошо отнёсся губернатор Василий Львович Перовский, и он содействовал…
С. Бунтман
―
Ну, Перовский…
А. Кузнецов
―
Конечно. Он много содействовал тому…
С. Бунтман
―
Да, Перовский…
А. Кузнецов
―
… чтобы Алябьеву…
С. Бунтман
―
… удивительный человек.
А. Кузнецов
―
… Алябьеву разрешили вернуться, но, правда, не в Москву. Николай стоял на своём. Не в Москву. Под Москву. В конце история будет счастливая. Екатерина Александровна в девичестве Римская-Корсакова к тому времени овдовеет, и они соединятся. Они поженятся и 10 с небольшим лет проживут счастливо, ну, правда, детей у них не будет. Они будут воспитывать девочку-сироту. Вот. А потом Алябьев уйдёт лучший из миров. Она через некоторое время последует за ним. И вот от чего трудно избавиться, от какой мысли в этой ситуации? Вот не случись в его жизни этой драмы, получили ли бы мы замечательного композитора и одного из главных создателей целого мощнейшего музыкального направления? Я имею в виду романс, из которого выйдут и жестокий романс, и уголовная лирика, и авторская песня. Да? Трудно сказать, потому что продолжай он вести тот образ жизни, какой он вёл, все эти карты, попойки, эти друзья, он бы по-прежнему, вполне вероятно, писал бы водевили, из которых он…
С. Бунтман
―
Ну, вероятно. Хотя что не так плохо. Но там еще одна вещь, Алёша, есть замечательная, ведь он же везде, где был, он же собирал песни.
А. Кузнецов
―
Совершенно верно.
С. Бунтман
―
Собирал мелодии.
А. Кузнецов
―
Он собирал кавказский…
С. Бунтман
―
Обрабатывал…
А. Кузнецов
―
… кавказский фольклор, украинский…
С. Бунтман
―
И мы получили миллион вообще все эти богатства.
А. Кузнецов
―
… казачий. Совершенно верно. Он действительно ещё и выдающийся такой вот музыкальный коллекционер. Он один из первых, кто в музыку начал привносить национальные мотивы. И, в общем, то, когда Глинка говорил о том, что музыку сочиняет народ, а мы, композиторы, только ее записываем, вот Алябьев – один из первых, кто начал практиковать это. Ну, а дальше что же? Вот осталась такая… Осталось такое клеймо, как то, что я процитировал из дореволюционного словаря Брокгауза и Ефрона: убит в Москве во время карточной игры. Что там было, мы на самом деле не знаем, но вот, судя по всему, современные врачи, современные судебные медики на основании документов подтверждают, что не похоже, что причиной смерти Времева было что-то произошедшее за 2 с небольшим дня до этого. Похоже, что у него действительно были серьёзные проблемы с сердцем. Он не молодой по тем временам человека. Ему 51 год. Очень тучный. Обнаружены явные сердечные проблемы, сосудистые проблемы у него при вскрытии тогдашними врачами. Так что, скорее всего, не было вообще никакого… никакой связи. Но вот так получилось. Звёзды сошлись. Да? Смерть эта наступила быстро, вскоре после этой игры. Об игре стало известно. 25-й год. Пущин с его принципиальностью, черт бы его подрал. Да? Вот это всё сложилось, слиплось в один клубок. И в результате вот на судьбе Алябьева вот таким вот несчастливым образом сказалось. Я зачитаю – да? – следующие темы нашего этого самого…
С. Бунтман
―
Я… я зачитаю, если меня хорошо слышно.
А. Кузнецов
―
Хорошо слышно. Хорошо. Отлично. Да.
С. Бунтман
―
Сделаю что-нибудь полезное. Вот. Итак, у нас судебные процессы Соединенных Штатов Америки, вторая половина XIX века. Первое и великолепное – суд над Джоном Брауном, аболиционистом, предводителем восстания против рабства. Это штат Вирджиния, 1859 год. И боевой марш мы с вами послушаем, я надеюсь.
А. Кузнецов
―
Если вы выберете…
С. Бунтман
―
Если вы выберете.
А. Кузнецов
―
… мы обязательно послушаем. Конечно.
С. Бунтман
―
Да. 2) Военный суд над Чемпом Фергюсоном, командиром отряда войск Конфедерации, по обвинению в нарушении обычаев войны, штат Теннесси, 1865 год. Очень тяжелая история.
А. Кузнецов
―
Это один из двух казненных…
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
… за вот эти вот военные преступления в ходе войны Севера и Юга.
С. Бунтман
―
Судебный процесс Шарля Гито, убийцы президента США Джеймса Гарфилда, округ Колумбия, 1881-82 годы. Это одно из убийц, которые мы мало помним в отличие от других. Суд над Генри Маджеттом, известным как Х. Х. Холмс… Или Н. Н. он?
А. Кузнецов
―
H. H. Holms.
С. Бунтман
―
Первым серийным… Н. Н. Первым серийным убийцей Соединенных Штатов. Это Пенсильвания, 1896. И наконец…
А. Кузнецов
―
Ну, по крайней мере 1-й зарегистрированный, – да? – так сказать, серийный убийца.
С. Бунтман
―
Ну, да, 1-й признанный таковым.
А. Кузнецов
―
Да.
С. Бунтман
―
Да. Суд над Томом Кетчамом, грабителем поездов, территория Нью-Мексико, 1901 год. Ох, ты!
А. Кузнецов
―
Я подумал, что немножко вестерна нам не помешает.
С. Бунтман
―
Конечно. Да. Вот. Ну, что же? Голосуйте! Всё в ваших руках! И встретимся через неделю!
А. Кузнецов
―
Через неделю. Всего доброго!