Суд над Валерием Саблиным, пытавшимся поднять восстание на большом противолодочном корабле "Сторожевой", СССР, 1976 - Не так - 2016-11-20
20.11.2016
Суд над Валерием Саблиным, пытавшимся поднять восстание на большом противолодочном корабле "Сторожевой", СССР, 1976 - Не так - 2016-11-20
Скачать
Сергей Бунтман
―
Добрый день! 12 часов 9 минут. Алексей Кузнецов.
Алексей Кузнецов
―
Добрый день!
С. Бунтман
―
Сергей Бунтман. У нас Светлана Ростовцева. Всем встать!
А. Кузнецов
―
Суд идет!
С. Бунтман
―
Можно сесть! Хорошо, у нас слушается дело, дело Саблина, Валерия Саблина. И это из наших повторников. Из вторых мест, которые у нас приближались к первым. И мы их периодически раз в месяц, мы их даем на переголосование. Выбрали вы Саблина.
А. Кузнецов
―
Да. Причем…
С. Бунтман
―
Большой отрыв.
А. Кузнецов
―
… с огромным отрывом. У нас давно такого не было, чтобы одно дело собрало более 50 процентов, то, что называется с одного тура. Да?
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
И вот начнем давайте, Владимир с Татарстана прям сразу спрашивает: «Есть ли где-нибудь памятник Саблину? Если еще нет, то где, с вашей точки зрения, его следует поставить?» Памятника Саблину нет и быть не может, потому что в отношении него никто не отменял приговора военной коллегии Верховного суда 94-го года. Это пересмотр приговора 76-го года, согласно которому Саблин приговорен к 10 годам тюремного заключения за превышение власти, неповиновение и сопротивление начальнику. Вот это действующий на сегодняшний момент приговор, который заменил приговор к высшей мере, приведенный в исполнение в августе 76-го года. И где с моей, лично моей точки зрения, его следует поставить – нигде. Мне кажется, ему не надо ставить памятник. Вот. А почему? Ну, вот собственно и постараюсь я, значит, об этом рассказать. В чем проблема с памятью о Валерии Михайловиче Саблине? Напомню, заместитель командира по политической части большого противолодочного корабля «Сторожевой», который в ночь с 8-го на 9 ноября 75-го года попытался поднять на корабле мятеж с не очень понятными на сегодняшний момент целями. То есть, скажем так, есть серьезные разногласия в понимании этих целей, его мотивов и всего прочего. Проблема в том, что существует литературы не мало, не могу сказать, что очень много, но не мало. Но совершенно колоссальная поляризация мнений. Значит, с одной стороны о Саблине пишут как о лейтенанте Шмидте в тех лучших, что называется, романтических традициях, вот примерно в том ключе, в котором произносит свой замечательный монолог Тихонов в фильме «Доживем до понедельника». Он романтик, русский интеллигент и так далее. Есть резко противоположенная точка зрения о том, что это человек не вполне психически здоровый, с мелкой душонкой, карьерист, мономан. Человек с манией величия, подставивший под удар более ста человек экипажа и так далее, и так далее. Значит, по середине почти ничего нет. Вот эта проблема тем… в том, что очень сложно разобраться в некоторых существенных нюансах. То есть какие-то такие крупные вещи, они, в общем, достаточно однозначны, но вот нюансы, от которых в данном деле очень многое зависит, оно… они… с ними много путаницы. Значит, сразу хочу сказать, что наиболее фундаментальная, наиболее фундированная с точки зрения документов, которых там цитируется очень много, и за это автору безусловное спасибо при всей моей несимпатии к нему. Значит, эта книга Владимира Шигина, отставного офицера флотского, тоже замполита, тоже служившего несколько позже, чем вот эти события на Балтийском флоте и знавшего немало людей, которые каким-то образом к этой истории прикасались. Он пишет, пишет довольно много. Пишет с довольно ранних лет на морскую тематику. И вот есть книга, которая называется «Мятежный «Сторожевой». И книга эта… Эту книгу обязательно надо прочитать любому, который этим делом интересуется, потому что… хотя бы ради документов. Почему я говорю про свою несимпатию к этой книге?
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Понимаете, потому что буквально с первых страниц становится понятно и постоянно подчеркивается, постоянно вытаскивается на первый план политическая позиция самого автора, причем изложенная достаточно так вот, ну, что называется, плакатно. Да? Значит, во-первых, постоянно мечутся громы в адрес его оппонентов, пишущих о Саблине с других позиций. Значит, там он неизобретателен, обычный набор, значит, таких вот громов и молний в адрес либеральных журналистов. Это я очень нейтральное выражение привожу. Значит, на каком-то этапе мой глаз стал цепляться вот за какие вещи. Вот Вы помните, изначальную фамилию Евгения Александровича Евтушенко?
С. Бунтман
―
Гангнус.
А. Кузнецов
―
Да. А Вы почему ее помните?
С. Бунтман
―
Потому, что учебник Гангнуса и Гурвица.
А. Кузнецов
―
Да. Так вот видите, Вы помните, потому что учебник. А вообще, я, например, даже никогда не знал о том, что у Евгения Александровича Евтушенко была такая фамилия.
С. Бунтман
―
Я знал, потому что внук Гангнуса, математика.
А. Кузнецов
―
При том, что я люблю Евтушенко, там некоторые его вещи. И в свое время многое читал и многое знал наизусть. Вот зачем говоря, и походя, это на самом деле не какой-то важный эпизод, вот зачем говоря о том, что Саблин пытался связаться и, видимо, связался по телефону в свое время с Евтушенко, которого тоже любил. Евтушенко там на контакт к нему не пошел.
С. Бунтман
―
А это… это да. Это…
А. Кузнецов
―
Зачем вот упоминать Гангнус-Евтушенко?
С. Бунтман
―
А это люди 48-го года.
А. Кузнецов
―
Да. Раскрытие псевдонимов.
С. Бунтман
―
Да, да.
А. Кузнецов
―
Хотя автор, в общем, он по духу, а не по рождению.
С. Бунтман
―
По духу, по духу, да.
А. Кузнецов
―
Когда говорят о Троцком, то обязательно подчеркивают, что он Лейба Бронштейн.
С. Бунтман
―
Да, да.
А. Кузнецов
―
И наконец, единственный человек из экипажа, который пошел вместе с Саблиным под суд, старший матрос или по-сухопутному ефрейтор соответственно, Александр Шеин, превращается в Шейна.
С. Бунтман
―
Ну, естественно.
А. Кузнецов
―
Я проверил. Нигде больше, только в этой книге он Шейн.
С. Бунтман
―
А боярин у него тоже Шейн.
А. Кузнецов
―
Боярин… Ну, не знаю. Судя по тому, что…
С. Бунтман
―
Если бы…
А. Кузнецов
―
… боярин-то не справился и был осужден за измену, так что, наверное, тоже Шейн.
С. Бунтман
―
Да, да.
А. Кузнецов
―
Наверное, тоже Шейн с «й кратким». Но одним словом, все это создает определенный фон. Я уж не говорю о том, как он вспоминает своего сослуживца. Своего уже, не саблинского, латыша по национальности. И пишет: «Вот он после распада Советского Союза изменил присяге и стал, значит, главкомом ВМФ Латвии». Ну что у этого человека в голове? Почему латыш, уроженец Латвии изменил присяге?
С. Бунтман
―
А почему так долго об этом говорим? Потому что он документировал?
А. Кузнецов
―
Потому что, понимаете, эта книга с одной стороны, действительно ее не надо обходить, а с другой… Ни в коем случае. Ее надо прочитать, пока не появилось чего-то другого. Я имею в виду по степени документированности всего происходящего. А с другой стороны эта книга совершенно определенная. Поэтому читайте ее, читайте документы оттуда, но не связывайте себя суждениями автора. Там и конспирологии немало и так далее. Ну, Бог с ним с Шигиным. Я сегодня цитирую документы по его книге. Еще раз говорю за это ему большое спасибо, что он их ввел в оборот. Он работал со следственным делом. Он работал с судебными материалами, получив допуск после того, как дело было рассекречено в архивах КГБ. Вот человеку, который возьмется за очень нелегкий труд когда-нибудь постараться написать об этих событиях книгу, надо, конечно, будет серьезно работать с архивами. Это должен быть, конечно, человек флотский, потому что очень многие нюансы, опять-таки сухопутному человеку не понятны. Сразу хочу сказать, мне очень помогал, бесценно совершенно помогал в подготовке этой передачи один наш слушатель, который проявился на сайте. Я нашел возможность с ним связаться. Тоже человек, прослуживший в военно-морском флоте всю свою жизнь офицером. Человек, который служил в момент описываемых событий на корабле входившим в состав той же бригады, что и «Сторожевой», на, значит, большом противолодочном корабле «Сильный». Они оба, эти два корабля, в начале ноября вышли из Балтийска. Это самый западный город Советского Союза. Это Калининградская область.
С. Бунтман
―
Пиллау.
А. Кузнецов
―
Пиллау, совершенно верно, в свое время. И вот они вышли и до определенного момента шли вместе парой, апотом разошлись на парады. «Сторожевой» ушел в Ригу на военно-морской парад, посвященный годовщине Октябрьской революции. А «Сильный» пошел дальше, соответственно, в сторону Ленинграда, в Ленинград. Дальше «Сторожевой» принимает участие в параде. Значит, там, ну, в репетициях, подготовках. И дальше, собственно говоря, Валерий Саблин, замполит, начинает осуществлять свой план. Когда этот план у него возник? Трудно сказать. Он на следствии давал разные ответы на этот вопрос. Он вообще на следствии давал в разное время разные, несколько разные ответы на ключевые вопросы. Но судя по всему, это вещь, выношенная довольно давно. Дело в том, что Валерий Саблин из потомственной морской семьи по обеим линиям, и по отцовской, и по материнской у него военные моряки. Значит, он закончил главное, насколько я понимаю, флотское училище, Высшее военно-морское училище имени Фрунзе.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Сейчас…
С. Бунтман
―
Командное оно.
А. Кузнецов
―
Командное, да. Это собственно старейшее наше училище, еще при Петре основанное и так далее. То есть это элита флота там готовиться офицерская. Закончил. Дальше он начинает строевую службу. Он далеко не сразу стал замполитом. И она у него идет, ну, вот, не быстро. Ну, скажем, ему задерживают на год присвоение очередного звания старший лейтенант. С чем это связанно? Тоже разные есть вещи. Он еще с училища вот отличался такой повышенной общественной активностью в смысле нетерпимости к различным, скажем так, теневым сторонам партийной советской жизни. Вот собственно я хочу процитировать, чтобы об этой его позиции вы имели представление, что называется, из первых уст. На первом допросе Саблин, рассказывая о своем выступлении перед офицерами и мичманами, когда вот он пытается поднять мятеж, он говорит так: «Я говорил час с лишним. Суть моей беседы выразился в следующем: я намерен выступить по телевидению с критическим анализом некоторых вопросов внутренней политики КПСС. В своем выступлении хочу сказать, что по ряду вопросов у нас невозможно выступить, у нас нет свободы слова и печати. Социализм более развитый строй по сравнению с капитализмом. Общественные отношения должны развиваться и совершенствоваться. Необходимо изжить бюрократизм, разрыв между высшим и низшим окладами, активизировать работу комсомола. Надо добиться, чтобы в КПСС принимали больше рабочих и крестьян. Я сказал, что еще выступлю перед рядовым личным составом, после чего начнем подготовку к бою и походу, - ну, так называется, – да? – так сказать, команда на выход «к бою и походу», - затем снимемся и выйдем в Балтийское море. С моря дадим телеграмму Главнокомандующему, чтобы он обратился в ЦК», - ну, это радиограмму я процитирую чуть позже. У него с молодых лет, вот он весь нацелен на борьбу с этими негативными последствиями.
С. Бунтман
―
Да, то есть он хочет возвращения некой чистоты.
А. Кузнецов
―
Совершенно верно. И это распространенный в те времена. Вспомним Петра Григоренко и вспомним, что многие диссиденты…
С. Бунтман
―
С чего начинали, да.
А. Кузнецов
―
Не все – да, – но многие говорили о возвращении вот той, так сказать, чистоты, о которой… Назад к Ленину. Да? Помните спектакль «Диктатура совести», наделавший в свое время очень много шума в «Ленкоме» у Захарова?
С. Бунтман
―
Да, да.
А. Кузнецов
―
Да? Вот назад к Ленину. Саблин этого Ленина и Маркса нечувствительно изучал. Колоссальные делал выписки, постоянно этим интересовался. Вот еще один спор, что его привело в военно-политическое училище? Он уже был капитан-лейтенантом. У него в перспективе было, видимо, назначение на должность командира небольшого корабля. А он прилагает большие усилия… Это очень непросто было поступить в Высшее военно-политическое училище имени Ленина. И он туда поступает. Не исключено, что помогли ему, там какие-то знакомые, может быть, отца. Его отец – капитан I ранга, ветеран Великой отечественной войны. Был во время войны помощником начальника штаба северного флота. Возможно, какие-то отцовские знакомства. Так или иначе, он туда поступает. 4 года там учится. И в училище, и во время начала своей службы на флоте, и уже в академии он постоянно пишет письма на высочайшие имена. Он пишет в ЦК. Он пишет лично Хрущеву. Один раз его вызвали в мурманский обком, там как-то с ним поговорили: «Ну, что ж Вы так?», - там и так далее. Ответов он не получает. Я имею в виду вот оттуда, с самого верха. И вот, видимо, в нем… Я не знаю, я не психолог. Но, видимо, в нем накапливается вот эта вот самая… Не знаю раздражение, ненависть, как это чувство назвать? Для него борьба с вот этими мельницами, уж не знаю насколько их можно назвать ветряными, она, видимо, превращается в смысл жизни. Вот по его дневниковым записям, по его показаниям на следствии видно, что его обязанности, непосредственные обязанности, ужасно раздражают. Вот там у него где-то есть фраза перед поступлением в училище: «Надо готовиться в училище, а для этого нужно иметь безупречную характеристику. Вот как отвлекает от настоящего дела служба». А вот настоящее дело – это изучение трудов Маркса и Ленина. Служба его отвлекает, да? С этой точки зрения, он, конечно, видимо, как офицер был не подарок для своих начальников. Это… Ну, как вам сказать? Тип человека, который увлечен чем-то другим и поэтому службу выполняет в лучшем случае, так сказать, в рамках там каких-то предписаний. Да? Ни инициативы, ни какого-то там огня, ничего такого нет. Видимо, уже из училища он возвращается с идеей вот этого самого мятежа, потому что он на следствии будет говорить, что вот я специально… Училище… То есть не училище, простите, академию. Он закончил с золотой медалью. Его имя было выбито на доске выпускников. Потом пришлось сбивать эту надпись после произошедшего. Значит, он сам говорил, что он мог выбирать как блестящий выпускник дальнейшее место службы. Вот на гораздо более перспективный подводный флот мог быть назначен. Там и продвижение, и оклады, насколько я понимаю, большие. Но вот он на надводный корабль, потому что это ему, так сказать, необходимо для осуществления его плана. Дальше некоторое время он осуществить этот план не может. Значит, корабль новый. Его в 74-м году только со стапелей спустили. Потом там он на боевом дежурстве в Средиземном море. Потом он идет на Кубу с визитом дружбы. Возвращается. Командир корабля и замполит получают, ну, видимо, по разнарядке, только, только введенный орден «За службу Родине в вооруженных силах» III степени. Там остальные получают какие-то медали. Ну, в том числе матросы и старшины, некоторые за боевые заслуги и так далее. И вот дальше представляется возможность. Значит, корабль идет на парад в Ригу. При этом с корабля снимается его боезапас. Значит, ракеты, как я понимаю, они оставили в Балтийске. Остальное вооружение они сдали в Либаве. И потом они после этого парада должны идти в Либаву. В Лиепаи, извините, почему-то у меня дореволюционное название выскочило. Да, оно же современное. Они должны идти в Лиепаю на докование. То есть корпус судна будут чистить там от наростов и так далее. То есть такое профилактическое… профилактические работы. Значит, вроде бы, если верить Шигину, то Саблин добивается того, что с корабля как раз перед этим отправляется несколько очень авторитетных офицеров. Один плохо себя чувствовал, Саблин достал ему путевку в дом отдыха. Хотя по другим источникам, он в госпитале находился. То есть может Саблин здесь и не при чем. Это старший помощник Николай, капитан-лейтенант Николай Новожилов, человек очень авторитетный. С другой стороны, значит, еще одного очень авторитетного человека Александра Иванова – это командир БЧ-5, то есть это электромеханическая часть…
С. Бунтман
―
Да, да.
А. Кузнецов
―
То есть это механик главный. То есть человек, без которого корабль, в общем, не жив, что называется. Тоже ему, значит, вроде бы Саблин достает путевку. Этих людей в этот момент на корабле нет. Вот здесь спрашивают про особиста. Значит, вот мой уважаемый консультант, которому я очень благодарен, он рассказал, что особист шел на их корабле вместе с ними на «Сильном» в Ленинград. Дело в том, что до вот попытки саблинского мятежа для таких кораблей, кораблей II ранга, один особист полагался на два корабля. Он курировал два корабля. В данном случае, по логике он должен был бы идти на «Сторожевом» в Ригу, потому что на «Сильном» в Ленинград идет командир бригады. Но сам особист был ленинградец, у него там была семья. И он воспользовался определенной свободой, которую его положение ему давало, для того, чтобы, видимо, ну, семью повидать вполне по-человечески. Понятное дело. Но когда все это заварилось, он, я думаю, что потом получил за ослабление бдительности, утрату ее и так далее, и так далее. Значит, Саблин делает ставку на то, что его поддержат часть хотя бы офицеров и значительная часть мичманов, старшин и матросов. А старшинами, напомню, называются на флоте те, кто в сухопутной армии называются сержантами. Да?
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
То есть это срочники. Мичманы уже не срочники. Это, так сказать, люди, окончившие там специальные курсы, и аналог армейские прапорщики. Значит, это технические специалисты, как правило. И, видимо, на свой авторитет офицера, капитана III ранга, то есть майора, политработника и так далее он рассчитывает. У него есть по меньшей мере один, может быть несколько своих людей в команде. В частности, это вот старший матрос Шеин, которого Саблин явно совершенно выделяет, курирует. Сделал его своим протеже. Он практически освобожденный библиотекарь, руководитель ансамбля и так далее. Хотя это не освобожденные должности на таком корабле, но он живет…
С. Бунтман
―
Но он фактически может…
А. Кузнецов
―
… он живет в библиотеке, фактически считая ее своей каютой. То есть это очень…
С. Бунтман
―
То есть службу не несет.
А. Кузнецов
―
… очень привилегированный человек. Вот он будет с Саблиным, что называется до конца. Много пишут о том, что Саблин делал ставку на так называемых годков или, перевожу на общевойсковой, дембелей. То есть у нас ноябрь, это матросы, которые вот-вот должны уволиться. Так же, как и в сухопутных войсках, все, кто служил, знают, что увольняют в течении трех месяцев. Можно уволиться сразу, а можно под новый год. И это очень важно для срочников. Ну, вот после перерыва…
С. Бунтман
―
Ну, мы здесь, да… Мы здесь остановимся и потом продолжим.**********
С. Бунтман
―
Мы продолжаем. Мы продолжаем рассматривать дело, хотя многие говорят: «Ну, сам случай чрезвычайно необычный, интересный, а вот с процессом все понятно».
А. Кузнецов
―
Ну, с процессом более-менее действительно было все понятно. Что ж тут? Ну, а дальше Саблин обманом изолирует командира корабля Потульного в одном из помещений, собирает тех офицеров и мичманов, по 13 человек и тех, и других, которые в этот момент были свободны от несения, что называется, вахты и обращается к ним. Вот я уже цитировал его собственное изложение, его выступление. Достает черные и белые шашки, предлагает проголосовать. При первом голосовании все его не поддерживают. Тогда он идет на прямой обман и говорит, что командир корабля его поддерживает, и что их поддерживают на других флотах и так далее. В результате, двое офицеров и 5 или 6 мичманов его поддерживают в результате. Причем поддержавшие его офицеры – это лейтенанты, совсем недавно появившиеся из училища на флоте, и один из них вообще по хозяйственной части, другой еще, в общем, не вошел в курс корабельной жизни, не имеет даже допуска на заведование своей непосредственной работой самостоятельно. И дальше, значит, группа офицеров… Насколько я понимаю, главная инициатива… Они группировались вокруг командира БЧ-3 старшего лейтенанта Саитова. Значит, они пытаются этот мятеж, что называется, предотвратить. Вот эти вот матросы, которым Саблин обещал немедленное увольнение как только… со срочной службы, как только они придут в Ленинград. Для них это важно, это, в общем… Ну, что такое дембеля знают все, кто служил в армии. Представляют себе, кого оставляют на самый последний срок, под елочку, под новый год. И понимают, что это люди, у которых с дисциплиной серьезные проблемы. Несколько мичманов были, видимо, прилично выпившие. Тем более что после парада часть экипажа сходила на берег. В общем, группа офицеров пытается, значит, освободить командира. Не получается, не дают им это сделать матросы и прапорщики, поддержавшие Саблина. В результате, тем не менее, одному из офицеров удается, старшему лейтенанту Владимиру Фирсову удастся спуститься по швартовочному концу на бочку, на которой был пришвартован «Сторожевой». Он голосом дает сигнал на стоящую рядом подводную лодку. Это все после… Ордер парада, да? И, значит, его оттуда подбирают, и о случившимся становится известно. Саитов Саблину говорит, что мы сообщили. И Саблин понимает, что фактора внезапности больше нет. А он рассчитывал выйти спокойно в Рижский залив, потому что «Сторожевой» и должен был уходить в Лиепаю. То есть как бы все, если соблюсти все, так сказать, формальности, то нормально могли бы выйти. Но вот тем не менее, значит, он все равно продолжает действовать и корабль выходит, значит, снимается с якорей, выходит в Рижский залив. Дальше идет радиограмма главкому ВМФ – это адмирал флота СССР Горшков на тот момент. Вот я ее процитирую целиком: «Прошу доложить в Политбюро и лично Леониду Ильичу Брежневу. Наши требования: 1. Объявляем территорию корабля свободной и независимой территорией от государственных и партийных органов до 1 мая 1976 года. 2. Предоставить возможность одному из членов экипажа по нашему решению выступить по центральному радио и телевидению в течение 30 минут в период с 21.30 до 22 часов, - то есть после программы «Время», - по московского времени ежедневно, начиная с указанного времени». То есть пропаганда должна идти в эфир их идей каждый день.
С. Бунтман
―
Ну, да.
А. Кузнецов
―
Да? В прайм-тайм. «Обеспечивать корабль всеми видами довольствия, согласно норм в любой базе. Разрешить «Сторожевому» постановку на якоре и швартовку в любой базе и точке территории вод СССР. Обеспечить доставку и отправку почты. Разрешить передачи радиостанции «Сторожевого» в радиосети «Маяк» в вечернее время. При сходе на берег членов экипажа «Сторожевого» считать их неприкосновенными личностями. Не применять никаких мер насилия и гонения по отношению к членам семей, к родственникам и близким членов экипажа. Наше выступление носит чисто политический характер и не имеет ничего общего с предательством Родины, и мы готовы в случае военных действий быть в первых рядах защитников Родины. Родину предали те, кто будет против нас. В течение 6 часов члены ревкома, начиная с 04 часов 00 минут, будут ждать политического ответа на требования. В случае молчания или отказа выполнить вышеперечисленные требования или попытки применить силу против нас, вся ответственность за последствия ляжет на Политбюро ЦК КПСС и лично Леонида Ильича Брежнева. Члены ревкома корабля, - запятая, - капитан 3-го ранга Саблин». Конец цитаты.
С. Бунтман
―
Ну, то есть это вот такой очаг.
А. Кузнецов
―
«Командую флотом. Шмидт».
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Да. И надо сказать, что фигура лейтенанта Шмидта, конечно, оказывала на Саблина большое влияние. Это есть в его дневниках. Есть выписки. Понимаете, с Петром Петровичем Шмидтом все тоже, мягко говоря, не так, как мы привыкли воспринимать в свое время. И я не буду сейчас из пушек по воробьям стрелять. Я очень надеюсь, что когда-нибудь, когда мы предложим… Мы один раз предлагали пока суд над лейтенантом Шмидтом, по-моему, один раз, не два. Я надеюсь, что его выберут в следующий раз. И я с большим энтузиазмом взялся бы за подготовку этой передачи, потому что там все очень сложно, точно так же, как и с вот тем делом, которое мы сейчас рассматриваем. Колоссальный вопрос собственно тот, который до сих пор обсуждается больше всего: «Собирался ли Саблин уйти в Швецию?». Его спрашивали об этом на следствии. В материалах судебного дела этого нет. Там ему не предъявляли как обвинение попытку угнать корабль в Швецию. Дело в том, что после того, как корабль вышел в Рижский залив и в Ирбенский пролив, ведущий уже непосредственно в Балтийское море, он продолжал идти курсом, который очень сильно отклонялся от курса на Ленинград. То есть он шел кратчайшей дорогой в шведские территориальные воды, скажем так. Ему оставалось, когда его остановили, до этих шведских территориальных вод где-то полтора часа ходу. Час, полтора. Саблин сам потом объяснял, что он и не собирался идти кратчайшей дорогой, обычным, проторенным курсом в Ленинград. Он хотел взять по мористе, надеясь на то, что в районах, где активное судоходство его труднее будет остановить. Но категорически, значит, отклонял все обвинения в том, что он собирался, значит, в Швеции попросить политическое убежище и сдать корабль. Не доказать, не опровергнуть этой точки зрения. Владимир Шигин, как ему кажется, доказывает, что Саблин шел в Швецию. Мне кажется, что…
С. Бунтман
―
Ему очень хочется.
А. Кузнецов
―
Ну, черт его знает. На самом деле, объективности ради, мы не знаем, куда он шел, что было у него в голове.
С. Бунтман
―
Это очень хочется автору. Да.
А. Кузнецов
―
Конечно. Это конечно. Это логично было бы. Понимаете, тут мы… Вот после того, как я зачитал это, – да? – у нас две версии. Либо он человек, в общем, неадекватный. Не понимает, так сказать, обстановки.
С. Бунтман
―
Ну, в чем-то да. Вот…
А. Кузнецов
―
Да, конечно.
С. Бунтман
―
Ну, не то, что не понимает…
А. Кузнецов
―
Вот эти требования. Да? Ну, какое это имеет отношение к реальности? Понятно же. Да. Либо это все бросание камней по кустам для отвода глаз, а на самом деле он хитрый, матерый, значит, вот такой предатель Родины. У меня эта картинка… У меня этот пазл не складывается в голове. Честно вам скажу. Я вижу человека, действительно помешавшегося на идее. Не сумасшедшего, а именно мономана. Человека одной идеи. Да? Вот как у Лермонтова. Помните? «Он знал одной лишь думы власть, Одну — но пламенную страсть».
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Что подтолкнуло… Вот Дмитрий спрашивает: «Каковы мотивы?». Так это главный вопрос: каковы мотивы? Я не знаю, каковы они. То есть у меня и у любого, наверное, человека, относительно беспристрастного, который с этим делом знакомиться, несколько вариантов возникает разных. И я не могу сказать, что я склоняюсь к тому или иному. Вот пишут здесь: «По требованию видна очевидная политическая наивность. Не при каких условиях его требования, конечно, никогда не были бы выполнены», - Виктор пишет. Конечно, не были. Но вот он действительно не понимал этого, и тогда эта наивность на грани с помешательством. Либо это прикрытие, дымовая завеса и он понимал. Не знаю.
С. Бунтман
―
Ну, не похоже. Потому что человек, который обеспечивает себе прикрытие, он ведет себя нормальнее нормальных. Вот, ну, так примитивно тоже, но он ведет себя обычно, нормальнее, чем самые нормальные люди.
А. Кузнецов
―
Вы понимаете, вот тут, собственно, есть несколько комментариев от разных наших слушателей примерно в том же направлении. Действительно вот практически все, о чем Саблин говорит, и блат, и очковтирательство, и совершенно вот такая казенщина, канцелярщина, все это, конечно, есть. Но вот у подавляющего большинства людей, многие из которых сейчас вспоминают середину 70-х как очень благополучное время, они были благополучным временем. Тут пишут: «Вот, как же так? Это же пик холодной войны». Нет, 75-й год – это не пик холодной войны.
С. Бунтман
―
Нет, это разрядка.
А. Кузнецов
―
Это как раз самая, что ни на есть, разрядка. Это Хельсинский акт. Это большие успехи в космосе. Это большие успехи в… Последний год девятой пятилетки, если не ошибаюсь. Достаточно успешный. Достаточно удачный. Это пиковые цены на нефть для того времени и нефтедоллары. Это еще нет такого чудовищного дефицита, который в 80-е будет. Большинство людей, у них в голове заключился некий такой вот, знаете, общественный договор с государством. Мы повторяем то, что говорят по телевизору и на партсобраниях. Так сказать, за эту лояльность вы нам даете жить, ну, более или менее нормальной человеческой жизнью. Да? А мы за это вас не трогаем. То есть такой нормальный договор авторитарного государства со своим народом. Да? Вы нас не пытаетесь сменить. Мы вам, так сказать, за это подбрасываем, что есть. Ну, дальше корабль, конечно, будет остановлен. Причем остановлен довольно гуманно. Летчики… Два борта были подняты в воздух. Летчики отметались так, что корабль практически не был поврежден. Это, ну, либо не попали, либо это высочайший пилотаж. Я склоняюсь ко второму. Тогда летчики летали много, и моряки в море выходили часто. Не нынешняя ситуация, когда вечно керосина нет. Вот. Корабль был остановлен. К этому времени уже смогли освободить офицеры, не поддерживавшие Саблина, командира Потульного. Тот пошел сам, прострелил Саблину ногу. Сознательно стрелял в ногу для того, чтобы его, что называется, изолировать, но не убивать. Хотя, наверное, мог бы, и это, возможно, ему как-то облегчило бы несколько ситуацию, но не стал. У них вроде были хорошие отношения до всего этого. Ну, а дальше следствие, быстрое, но при этом довольно подробное и Военная коллегия Верховного суда, значит, под председательством генерала-майора юстиции Бушуева, при обвинителе генерал-майоре Шантурове. Было два адвоката. Два человека под судом, Саблин и Шеин. Остальных, кого арестовали, еще 12 человек, вот они попали под влияние. Вообще судьба экипажа «Сторожевого» разная. Но практически всем досталось. Только один из офицеров, насколько я понимаю, более или менее благополучно закончил службу. Остальных, кого на берег списали, командиров боевых частей разжаловали в матросы, значит, уволили в отставку. Но, правда, квартиры вроде дали в Ленинграде, поскольку нельзя им было их оставлять в режимных военных городках и так далее. Ну, в общем, много, кому Саблин сломал службу.
С. Бунтман
―
Были последствия? Вот особые проверки?
А. Кузнецов
―
Вы знаете, вот я спрашивал… Во-первых, я спрашивал моего консультанта, во-вторых, я в нескольких материалах… Нет, Вы знаете, старались явно не поднимать шум. Не было никаких инструктивных закрытых партсобраний, никаких закрытых приказов. Явно делалось все для того, чтобы все это потихонечку забылось. Увеличили резко число особистов. Теперь особист полагался на один корабль один особист. Значит, видимо, кадровые службы, так сказать, еще раз внимательно все шерстили. Но сказать, что на флоте была такая какая-то паника или великое кадротрясение – нет, этого не было. Более того, говорят даже еще до 85-го года иногда возникали вопросы на партсобраниях, это не вызывало… офицерских, я имею в виду. Это не вызывало там никакого особенного шока. Вот. Ну, и, собственно говоря, вот что Саблин говорил на следствии: «Признавая, что мои преступные действия, изложенные в представленном мне обвинении, можно квалифицировать как измену Родине, я в то же время заявляю, что не могу считать себя изменником Родины». И дальше про неправильно понятую политическую теорию. Он, в общем, признается, якобы раскаивается. Трудно сказать, как на самом деле. «Отказываясь от всех своих лжетеорий, как неверных и вредных, признавая себя виновным в совершении преступлений, я хочу заверить, что искренне желаю искупить свою вину и докажу это всей своей последующей жизнью на благо Родины». Последующей жизни ему не отмерено. 13 июля 76-го года он приговорен к расстрелу. Шеин к 8-ми годам. Его ходатайство о помиловании было отклонено Верховным советом за подписью Подгорного и Георгадзе, как положено. 2-го было отклонено, 3-го августа приговор приведен в исполнение. Вот в 94-м году, как я говорил, Военная коллегия Верховного суда пересмотрела и обвинение в измене Родине удалила, оставив только вот в превышении власти и неповиновение начальникам. Вот такая история.
С. Бунтман
―
Да. Эта история, ну, я бы сказал, она вызывает какой-то… Некоторую оторопь.
А. Кузнецов
―
Абсолютную.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Абсолютную. Вы знаете, дело в том, что у нас ведь в свое время дело Саблина, вот когда оно стало вторым, оно довольно долго шло первым.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Я уже начал готовиться к этой передаче. То есть я в этом материале… Простите меня за сбивчивость изложения.
С. Бунтман
―
Нет, нет.
А. Кузнецов
―
Вот когда я рассуждаю спокойно и не торопясь, можете не сомневаться, я готов посредственно. Когда я прочитал очень много, это все трудно структурировать. Это очень трудно все изложить в какую-то такую одну, так сказать, линию. Ну, действительно оторопь, действительно шок. И я вас прошу, избегайте, если вы заинтересуетесь этим делом, прямых решений. Вот Таня нам пишет, что человек, выросший при советской системе, бывший политработником и отличником, не мог не знать, что шантажирующий систему не выживет, это завеса бегства.
С. Бунтман
―
Что значит, не мог не знать? Человек был одержим теорией своей.
А. Кузнецов
―
Да.
С. Бунтман
―
Одержим действием.
А. Кузнецов
―
Да.
С. Бунтман
―
Марксисткой литературой.
А. Кузнецов
―
Да.
С. Бунтман
―
Которая предполагала ему благородное действие…
А. Кузнецов
―
Человек – сложное существо и у него в головах бывают и раздвоения. И это не обязательно шизофрения. Бывают и другие варианты раздвоений. Но человек, конечно, подставивший под удар очень многих людей, от него в том числе зависящих. Это тот же упрек, который мы можем декабристам… Это упрек, который мы не можем выдвинуть Шмидту, кстати говоря, потому что не он поднимал мятеж на «Очакове». Его туда позвали. Но тем не менее, так есть.
С. Бунтман
―
Теперь мы возвращаемся к национальным особенностям преступлений. У нас скандинавские процессы. У нас суд над Агнес Магнусдоттер и Фридриком Сигурдссоном. Сразу догадаюсь, что это Исландия, столь любимая...
А. Кузнецов
―
Агнес, – да, – это женщина.
С. Бунтман
―
Да, конечно, если доттер. Ну, Господи. Все, после нынешнего чемпионата Европы все обожают Исландию.
А. Кузнецов
―
Конечно.
С. Бунтман
―
Да. По обвинению в убийстве двух человек, 1828 год, Исландия.
А. Кузнецов
―
Она была последней казненной в Исландии. Последним казненным в Исландии человеком. Да, вот такое вот дело.
С. Бунтман
―
Суд у нас 1929-го года в исландской бывшей метрополии, Дании. Суд над Дагмар Овербай, серийной убийцей.
А. Кузнецов
―
Ой, это совершенно жуткая история. Она убивала маленьких детей, создав якобы контору по их усыновлению. Ужасная совершенно, омерзительная история.
С. Бунтман
―
А вот у нас политический преступник и это… ставший именем нарицательным.
А. Кузнецов
―
Абсолютно нарицательным.
С. Бунтман
―
Суд над Видкуном Квислингом, премьер-министром Норвегии во время нацистской оккупации.
А. Кузнецов
―
Да, это человек, который потом будет утверждать, что он все это делал для блага Норвегии, но вот…
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
… был суд и была смертная казнь.
С. Бунтман
―
Суд над Кристером Петерссоном по обвинению в убийстве премьер-министра Улофа Пальме, 1989 год.
А. Кузнецов
―
Загадка этого убийства, не распутанного по сей день. Вроде бы дело опять открыто.
С. Бунтман
―
Да. Загадка XX века. Правильно. Суд над Нильсом Густавсоном по обвинению в тройном убийстве, «Тайна озера Бодом». Это Финляндия…
А. Кузнецов
―
Да, подростки пошли в поход, трое убиты, один ранен. И вот через четверть века его обвинят в том, что он их убил, а для прикрытия себя ранил. Выберете, расскажем.
С. Бунтман
―
Уже голосование идет, пожалуйста.
А. Кузнецов
―
Идет, идет.
С. Бунтман
―
Всего вам доброго!