Суд над крестьянами села Люторичи по обвинению в противодействии представителям власти (адвокат Федор Плевако), 1880 г. - Алексей Кузнецов - Не так - 2016-10-02

02.10.2016

Суд над крестьянами села Люторичи по обвинению в противодействии представителям власти (адвокат Федор Плевако), 1880 г. - Алексей Кузнецов - Не так - 2016-10-02 Скачать

Оксана Пашина

―

12 часов и 8 минут в столице. В программе «Не так» Алексей Кузнецов, историк, и ее ведущая, я – Оксана Пашина. А говорим мы, я не знаю, я так для себя…

Алексей Кузнецов

―

Добрый день!

О. Пашина

―

Добрый день! Да. Это дело коллекторов или как это?

А. Кузнецов

―

Ну, в общем, в каком-то смысле да. Это дело о взыскании долгов. Да. Но прежде всего надо напомнить, почему мы предложили вот в прошлый раз такую подборку дел. Дела с участием знаменитых московских адвокатов и дореволюционного, и советского времени. Дело в том, что в среду на прошедшей недели исполнилось 150 лет учреждению Московского совета присяжных поверенных. Соответственно это рождение второй по возрасту в России адвокатуры региональной. Первая петербургская родилась в мае этого же года. И это праздник, с которым я поздравляю от всей души не только вообще всех людей причастных к этой замечательной профессии, но особенно адвокатов Москвы, Московской области, Калуги, Тулы, Владимирской области, Тверской области, потому что тогда они входили в Московский судебный округ, округ московской судебной палаты. Соответственно это тоже их праздник. И я хочу начать поздравление со слов человека, о котором мы сегодня будем очень много говорить. Вот на одном из адвокатских банкетов более 100 лет назад великий русский адвокат Фёдор Никифорович Плевако сказал о профессии так: «Профессия дает нам известные привычки, которые идут от нашего труда. Как у кузнеца от работы остаются следы на его мозолистых руках, так и у нас, защитников, защитительная жилка всегда остается нашим свойством не потому, что мы хотим отрицать всякую правду и строгость, но потому, что мы видим в подсудимых по преимуществу людей, которым мы сострадаем, прощаем и о которых мы сожалеем. Нужно только уметь поставить пределы того чувства к подсудимому, о котором я говорил, и чувства справедливости к тому человеку, который страдает». Вот такие вот замечательные слова. Я поздравляю тех наших слушателей, среди которых есть представители адвокатской профессии. А дело это одно из множества дел, в которых Федор Никифорович Плевако выступал защитником обиженных, простых людей: крестьян, рабочих, которых судили за сопротивление властям, за забастовки, за еще какие-то действия, иногда насильственного характера, как вот в этом деле. Когда люди, доведенные до отчаянья вопиющей, хотя иногда и в рамках закона несправедливостью, бунтовали. И вот в таких случаях Плевако, насколько я знаю, ни разу не отказывался от подобных дел. При этом надо сказать, что он, наверное, единственный из знаменитых русских адвокатов кто никогда не принимал участия в таких вот откровенно-политических делах, как там это процессы народников, эсеров, социал-демократов. Все, все принимали участие, он нет. С чем это связанно, мне трудно сказать. Он вообще, видимо, не очень интересовался политикой. Хотя в конце жизни успел побывать депутатом III государственной думы от партии октябристов. От партии такой умеренно консервативной. Ну, он скончался в разгаре как бы работы дума. Не успел оставить там о себе какого-то яркого впечатления. Он болел много в последние годы своей жизни. Но вот тем не менее это был человек, для которого явно совершенно вот как Анатолий Федорович Кони сказал про профессию адвоката, что защита есть общественное служение. Вот для него это безусловно было.

О. Пашина

―

Ну, и надо сказать, что в этих делах крестьян и рабочих он безусловно выступал бесплатно и безусловно это был не пиар, как бы сейчас сказали, потому что Федору Плевако, простите, пиар был не нужен.

А. Кузнецов

―

Не нуждался. Абсолютно в нем не нуждался. По крайней мере, в том году, в который происходит этот процесс. 80-й год. Он уже более 10 лет адвокат. Формально 10. Но до этого он будучи помощником, 5 лет он был помощником присяжного поверенного, он вел самостоятельно дела. Он уже создал себе определенное имя. Уже проявил себя как ярчайший судебный оратор. И вот уже 10 лет это действительно один из самых знаменитых адвокатов. Причем не просто знаменитых. Знаменитых адвокатов тогда было множество. Несколько десятков можно назвать прям вот слету. Но это был вот народный адвокат. И вы знаете, самые яркие свидетельства этого хранятся в фонде Плевако, в архиве ЦГАЛИ, по-моему… в РГАЛИ, где содержатся письма к нему. Он получал, как многие адвокаты он получал обширную почту. Но вот на многих конвертах: «Москва. Главному защитнику Плевако». Да. Одно письмо, по меньшей мере одно письмо, дошло с таким адресом: «Москва. Федору Никифоровичу». Вот на деревню дедушке Ваньки Жукова, наверное, не дошло, а что касается вот этого случая, Москва знала, кто у нее Федор Никифорович.

О. Пашина

―

Ну, это уже стало именем нарицательным. Потому что говорили: «Ну, он хороший адвокат, но не Плевако».

А. Кузнецов

―

Не Плевако. Совершенно верно. И когда в 9-м году Федор Никифорович умер, то его приемник, можно сказать, в звании адвоката номер один Николай Платонович Карабчевский сказал, написал в некрологе и сказал в своем выступлении на похоронах, что Москва лишилась одной из своих достопримечательностей таких как Царь-пушка, Царь-колокол, как Храм Василия Блаженного и как Третьяковская Галерея. Вот в такой пятерке оказался Федор Никифорович Плевако. Вот сегодня мы попытаемся понять почему он был действительно народным адвокатом. Собственно, фабула дела достаточно простая. Речь идет о жителях села Лю́торичи или Люто́ричи, я нигде не смог найти ударение. Это село есть до сих пор. Оно сейчас по-прежнему село Узловского района Тульской области. Ну, это примерно, условно центральная часть Тульской области. Не очень далеко от Новомосковска. И это бывшие крепостные, напомню на дворе у нас 79-й год, когда дело начиналось, 80-й год, когда суд. Это бывшие крепостные одного из богатейших русских вельмож. Алексей Васильевич Бобринский, на минуточку, был правнуком Екатерины II. От ее неофициального брака, скажем так. Граф Бобринский, вот как его описывает хорошо его знавший, его современник Мусин-Пушкин: «Это был крупный, некрасивый человек, но с осанкою и манерами вельможи. Никто так не любил и не умел угощать, как он, и его приезды осенью в Покровское всегда сопровождались целым обозом разной снеди и пития. Он был очень умён и образован и считался выдающимся председателем собраний». И вот за эти качества он был избираем губернским предводителем дворянства в Московской губернии. То есть это был человек, который, на первый взгляд, принадлежит к таким типичным русским барам. И должен был бы по сложившемуся у нас стереотипу, ну, например, подобно старому графу Ростову должен был бы свое огромное состояние просто проедать, пропивать вот на этих приемах, охотах и прочих мероприятиях. А он на самом деле был очень жестким, вполне современным таким хозяйственником и очень внимательно следил за тем, чтобы его имения приносили ему доход. И когда, значит, после отмены крепостного права происходило наделение крестьян землей, надо напомнить, что для разных районов страны были установлены некие минимальные наделы, которые должны получить бывшие помещичьи крестьяне. И дальше соглашением крестьян и помещика уже устанавливались границы этих наделов. Но была такая лазейка, уловка. Значит, если крестьяне того хотели… Дело в том, что за эти наделы они должны были платить. Платить на самом деле очень большую в конечном итоге сумму. А можно было выразить согласие, получить так называемый четверной надел. То есть одну четверть от полагающегося, но зато бесплатно.

О. Пашина

―

Бесплатно, да.

А. Кузнецов

―

Вот тебе земля. Вот пожалуйста.

О. Пашина

―

Ваучер. Вот тебе.

А. Кузнецов

―

Да. Потом эти наделы назовут кошачьими или сиротскими. Вот чтобы мы понимали, что получили крестьяне этого села на душу мужеского пола… Бобринский уговорил… Бобринский и его управляющий уговорили крестьян, большинство получило вот эти четвертные наделы. Дело в том, что помещики черноземной полосы, а Тульская губерния – это уже, в общем, север черноземья, они были заинтересованы, в отличие от своих не черноземных коллег, они были заинтересованы в том, чтобы земли сохранить как можно больше, поскольку на ней было вполне возможно вести доходное хозяйство. А вот нечерноземные помещики, они очень часто наоборот были заинтересованы в том, чтобы воспользоваться случаем, реформой, перевести в деньги вот эти свои не очень плодородные земли. И он уговорил крестьян получить этот самый четверной надел. Значит, получилось в результате на душу ¾ десятины. Это меньше гектара. Причем это не меньше гектара пашни, это меньше гектара вообще всего.

О. Пашина

―

Вообще всей земли.

А. Кузнецов

―

Всей земли, включая, значит, под двор, хозяйственные постройки, там огород и покос, выпас и все прочее. Плюс, поскольку население медленно, но увеличивалось, то к моменту, о котором мы говорим, через 20 с лишним лет, через 15 лет примерно, эти наделы стали еще меньше. Потому что семьи росли. А количество земли не прибавлялось естественно. И крестьяне вынуждены были, им деваться было абсолютно некуда, брать в аренду у тех же самых графов Бобринских. Они бы может и рады были взять у кого-то еще, но все их земли были окружены землями графа. Им просто, ну, надо было бы тогда ездить куда-то в соседний уезд, если бы они арендовали у кого-то другого землю. И граф и в первую очередь зверствовал особенно его управляющий, немец, по фамилии Фишер. Они использовали формально законные, но на самом деле совершенно жульнические приемы. Вот взимание с арендаторов не только… несколько платы даже, сколько всяких вот недоимок. То есть, например, заплатил крестьянин часть арендной платы, – да? – часть не заплатил. Вообще в гражданском праве считается, что уплата части долга – это признание долга в целом, это признание намеренья выплатить этот долг. И соответственно в этом случае штрафные санкции отодвигаются.

О. Пашина

―

Как сейчас говорят «добросовестный заемщик».

А. Кузнецов

―

Добросовестный заемщик, – да, – и так далее. А благодаря всяким уловкам, на которые Фишер, видимо, был большой мастер, так получалось, что часто все 100 процентов этой самой вот арендной платы в качестве штрафа на крестьянина накладывались да еще с совершенно кошмарными пенями и всем прочим, и всем прочим. Да, а бывали совсем жульнические вещи, когда, значит, крестьянам приходила повестка в суд для взыскания, а эта повестка до них не доходила. Почему? Чуть позже мы про это поговорим. Ну, и в результате, в какой-то момент очередной суд, потому что действительно все вроде как по закону, признал за крестьянами села Люторич, когда-то без «и» оно писалось, долг на сумму более 7 тысяч рублей. Ну, чтобы вы понимали, это два годовых генеральских жалования. Это огромная сумма. Далеко не первый это долг. Это огромная сумма. И, значит, соответственно, Фишер обратился в суд для того, чтобы были присланы судебные приставы для взыскания. И вот 22 апреля 79-го года судебный пристав тульского окружного суда Прусаков явился в село для взыскания по трем исполнительным листам вот этой самой огромной суммы в пользу графа и его управляющего Фишера. Крестьяне заявили, что на самом деле это неправомерное взыскание, потому что они часть долга уплатили. И Фишер, видимо, не очень себя уверенно чувствуя, заколебался, сказал: «Да, давайте, мы на пару недель взыскание этого самого долга отложим». Но через две недели опять вызвал судебного исполнителя, судебного пристава, как мы бы сейчас сказали. Тот явился, а крестьяне не дали описывать их имущество. И тогда он явился еще через пару дней, приведя с собой батальон, 400 человек солдат.

О. Пашина

―

Солдат.

А. Кузнецов

―

Солдаты окружили село. Взвод вместе с судебным исполнителем начал описывать имущество. Большинства взрослых мужчин в это время в селе не было. Они как раз пошли к графу, чтобы попытаться его убедить поступить в этом деле не так жестко. Значит, за ними сбегали. Они примчались. Видят, описывают имущество. Детишки плачут. Бабы плачут. Значит, ну, понятно, жуткая совершенно картина. Они полезли в драку. Помяли нескольких солдат. Особенно досталось старосте по фамилии Ширяев. И вот по этому поводу было возбуждено уголовное дело. Причем не по поводу какого-то там нанесения незначительных телесных повреждений. Серьезно, в общем, насколько я понимаю, никто не пострадал. Ширяева побили, но все равно, инвалидом он от этого не стал, слава Богу.

О. Пашина

―

За сам факт сопротивления законным требованиям…

А. Кузнецов

―

Сопротивление властям.

О. Пашина

―

Властям. Да.

А. Кузнецов

―

А надо сказать, что уже несколько месяцев, с мая 79-го года, уже больше года, такого рода дела не подлежали рассмотрению присяжными. Это вот эхо дела Засулич. Значит, такие дела рассматривали судебные палаты с так называемыми сословными представителями. То есть судебная палата, которая вообще-то была в основном апелляционной и кассационной инстанцией по рассмотрению приговоров нижестоящих судов окружных, она становилась судом первой инстанции. Что такое с сословными представителями? Суд состоял из 9 человек. 5 из них – это коронные судьи. То есть судьи, назначенные императором. А четверо – это такие квазиприсяжные. Значит, двое – представители от дворянства. Это губернский предводитель дворянства и один из уездных. А так же человек, один представитель от мещан. Как правило, это один из городских голов. И один представитель от крестьянства. Это один из старост. Вот, соответственно, такие… С одной стороны, они представляют три сословия основных. С другой стороны, это люди, ну, скажем так, близкие к власти. Да? То есть это по идеи гораздо менее демократический суд, чем вот эти 12…

О. Пашина

―

Присяжных.

А. Кузнецов

―

… присяжных, из которых очень часто большинство составляли простые крестьяне. То есть перед Плевако стояла чрезвычайно сложная задача. Значит, во-первых, на самом деле сам факт преступления на лицо. Действительно вот есть побитые люди. Есть законный приговор суда. Есть исполнительные листы. Вроде как все. Дело достаточно дохлое с точки зрения защиты. И суд еще далеко не самый благорасположенный к вот именно к такого рода преступлениям. Тем не менее Федор Никифорович без сомнения берет дело. Как Вы правильно совершенно сказали, ни копейки… Не только ни копейки за него не требует. Крестьяне жили в Туле, они не были арестованы до суда. Крестьяне жили в Туле около трех недель, он полностью оплатил все их расходы, их содержание там. То есть он содержал своих подзащитных. И их было не много, не мало – 34 человека. И вот начинается суд. И надо сказать, что суд не был расположен к какому-то вот изначально жесткому приговору. Значит, во-первых, в судебном заседании председательствовал сам глава Московской судебной палаты, он назывался старший председатель, Александр Николаевич Шахов. Это очень мудрый, очень порядочный человек, большой энтузиаст судебной реформы. Он по сути основал новые суды в трех губерниях. То есть его… Не его одного, но вот были такие вот замечательные юристы, которых посылали на год, на полтора председателем нового окружного суда, чтобы они перевели все на новые рельсы. Тяжелейшая совершенно была работа. Вот он с ней блестяще справился. Если не ошибаюсь, в Костромской, в Ярославской, по-моему, губерниях, вот он создавал, по сути, с нуля эти новые суды. То есть это был человек очень приверженный не только букве новых судебных уставов, но, в общем, и совершенно правильно понимавший их дух. И даже прокурор, который всегда вроде как по положению, – да? – враг адвоката… Ну, мы не говорим враг. Процессуальный противник, но все равно противник.

О. Пашина

―

Ну, да.

А. Кузнецов

―

Лев Викторович Шадурский принадлежал к лучшим представителям прокурорского племени, среди которых, разумеется, есть разные люди. Это был грамотный юрист. Он закончил знаменитое петербургское училище правоведения. Он учился на одном курсе с Чайковским. Они дружили. Чайковский даже как-то одно лето у них в имении у Шадурских гостил. То есть это был просвещенный человек. И он в своей обвинительной речи сам признал, что факты противоречат некоторым материалам дела, что все было не совсем так. И что некоторые обвинения против крестьян надуманные. Что крестьяне, в известном смысле, сам прокурор это признал, были спровоцированы. И прокурор отказался… Это редкий случай, даже в дореволюционном суде, в советском вообще уникальный. Прокурор отказался поддерживать обвинение в отношении почти половины. То есть он попросил 18 крестьян все-таки счесть виновными, но попросил очень снисходительного с учетом тяжести тех обвинений, которые предъявлялись, приговора. А вот обвинение, – да? – чтоб вы понимали формулировки. Бунт и приготовление к нему, составление и распространение воззваний, подстрекающих к бунту, приготовление к бунту, злостное противодействие исполнению начальственных предписаний.

О. Пашина

―

Там, кстати, женщину обвиняли единственную в этом.

А. Кузнецов

―

Одну женщину, – да, – там была такая солдатка. Видимо, женщина очень вспыльчивая. Вот она наравне с мужчинами, она там, видимо, сыграла…

О. Пашина

―

Злостно сопротивлялась.

А. Кузнецов

―

Злостно. Одну из лидирующих сыграла ролей в этой истории, солдатка Пименова. И вот он попросил из 34-х, значит, соответственно 16 оправдать, а 18 приговорить: 6-х наиболее активных к 10 месяцам тюрьмы, а 12 – к полутора месяцам. То есть все было мягко вроде бы. Да? И не было особенных оснований у Плевако, что называется, надрываться. В любом случае он бы не был сочтен проигравшим этот процесс. Тем более, что суд вполне возможно еще бы и немножко, ну, часто бывает, что прокурор запрашивает побольше, понимая, что суд даст…

О. Пашина

―

Поменьше.

А. Кузнецов

―

… чуть-чуть поменьше. Есть такая… Значит, есть такое умолчание в суде. Всегда было. Плевако бросается в бой так, как если бы от этого дела зависит вся его адвокатская репутация, зависит жизнь буквально вот этих вот защищаемых людей. Я считаю, что это одна из лучших его речей. Я прочитал около 40 речей Плевако. И он не ровный оратор. Он, видимо, во многом человек вот такого стихийного вдохновения и настроения. И бывало, то ли он плохо себя чувствовал, то ли у него по каким-то причинам ему не очень хотелось это дело вести. Бывало, что он произносил речи, ну, все равно, конечно, яркие.

О. Пашина

―

Формально.

А. Кузнецов

―

Но такие вот… Вот это не Плевако. Да, вот это не то. Но это я считаю просто шедевр.

О. Пашина

―

А можно вопрос дилетанта? Я когда читала эту речь сегодня с утра, я, конечно, прониклась. Но меня поразил такой момент. Он юрист. Ну, да? Все-таки. И вдруг он апеллирует не к закону, а к справедливости. Когда он говорит, что да, юридически распределение земель было правильное, но… С буквой закона все соответствует, но дух нравственной составляющей безусловно нарушен. То есть фактически он говорит, что да, по закону все правильно, а по справедливости нет. Это нормально вообще?

А. Кузнецов

―

Как Вам сказать? Дело в том, что опять-таки, вот к вопросу о народности. В русском народе, наверное, даже в большей степени, чем у других народов, у которых тоже, разумеется, это присутствует, есть понимание того, что есть закон, а есть…

О. Пашина

―

А есть справедливость.

А. Кузнецов

―

… справедливость с большой буквы «С». «С», конечно, я понимаю, что я сказал, намеренно сказал – да? – по-народному, с буквы «С». И вот Плевако почувствовал, что в данном деле даже для коронных судей и для вот этих именитых сословных представителей, ну, слишком очевидно, что справедливость нарушена. И он начал на это давить. То есть эта блестящее использование рискованного, вообще рискованного, конечно, перед профессиональными юристами говорить, что закон соблюден, но все равно это не правильно. Но вот здесь он попал. Вот здесь он почувствовал, что это уместно. Хотя Вы совершенно правильно заметили, это, конечно, такой момент более чем… Ну, как сказать? Спорный.

О. Пашина

―

Спорный. Да.

А. Кузнецов

―

Спорный. Да. Ну, вот сейчас у нас будут новости, а потом мы большую часть, вторую часть передачи, я хочу, чтобы вы, в моем несовершенном исполнении, ну, все-таки послушали самого адвоката.

О. Пашина

―

И оно того стоит, поверьте.

**********

О. Пашина

―

Мы продолжаем. И я напомню речь идет о суде над крестьянами села Люторичи по обвинению в противодействии представителям власти. И мы говорили о речи адвоката Плевако.

А. Кузнецов

―

И вот как Плевако характеризует причины того, что произошло. «Документы прочитаны, свидетели выслушаны, обвинитель сказал свое слово — мягкое, гуманное, а потому и более опасное для дела; но жгучий и решающий задачу вопрос не затронут, не поставлен смело и отчетливо. А между тем он просится, он рвется наружу: заткните уши, зажмурьте глаза, зажмите мои уста, — все равно, он пробьется насквозь; он в фактах нами изученного дела; его вещают те заведенные порядки в управлении владельца деревни Люторич, те порядки, которые я назову «картиной послереформенного хозяйства в одной из барских усадеб», где противоестественный союз именитого русского боярина с остзейским мажордомом из года в год, капля по капле, обессиливал свободу русского мужика и, обессилив, овладел ею в свою пользу». Одно из главных обвинений против крестьян было то, что это не стихийная вспышка, а это подготовленный бунт. Вот были подстрекатели. А главное доказательство заключалось в том, что незадолго до вот повторного явления, значит, властей в село, крестьяне провели сходку. И на этой сходке, значит, договорились о том, что они будут протестовать. И вот что на это, действительно очень серьезное обвинение, что на это Плевако говорит: «Частное лицо, получившее повестку о неправильном взыскании, имеет право думать само собой о незаконности иска и соображать, нельзя ли опротестовать опись. Деревенская община — юридическое лицо. Она думает на сходке, и, по условиям юридического лица, она иначе не может думать, как вслух и речами. Сильные голоса того и другого на сходке — это рельефные мысли думающей юридической личности; здесь пользование своим правом, здесь нет преступления». Вот это абсолютно блестяще.

О. Пашина

―

Народное самоуправление.

А. Кузнецов

―

Дело даже не в этом. Дело в том, что иск предъявлен не к отдельным крестьянам, а дело в том, что земельные вопросы с помещиком, в основном по-прежнему, как и в начале после реформенного времени, решала община. И община, действительно, юридическое лицо.

О. Пашина

―

Юридическое лицо.

А. Кузнецов

―

И Плевако показывает, что здесь не приготовление к бунту, а здесь лицо обдумывает, и это его законное право, обдумывает способы защиты.

О. Пашина

―

То есть это не преступная сходка каких-то элементов.

А. Кузнецов

―

Да, это абсолютно законное поведение. А то, что отдельные лица на этой сходке произносили особенно громкие речи, это вот, как он это подает, это рельефные мысли думающей юридической… Ну, согласитесь, у нас в голове тоже одни мысли потише, другие мысли погромче. Вот и люди точно так же. Значит, побили старшину. Ему досталось особенно сильно, старшину Ширяева. Вот как это объясняет Федор Никифорович. Обратите внимание, человек никогда не бывший крестьянином. Он вырос в семье небогатого чиновника, обедневшего то ли поляка, то ли украинца. Мать его женщина простая, то ли калмычка, то ли киргизка, то ли казашка. Киргизами раньше называли казахов, киргизов. Вот. Это, кстати, видно в его лице достаточно хорошо. Но он до 9 лет жил в городке провинциальном. Потом он живет в Москве. И вот какое проникновение в психологию крестьянина. «Прошу вас припомнить, что старшина — сельчанин той же деревни. Он одновременно и некоторая власть, а вместе и свой человек, родня, сосед обвиняемых. Как старшина, он мог принять за всех повестку, быть представителем юридического лица — деревни. В его показаниях есть места, из которых видно, что он, и никто кроме него, повинен в том, что повестка о вызове в суд была принята, а крестьяне не знали ни о суде, ни о его решении». То есть этот человек, то ли по сговору с Фишером, то ли просто боясь его, он не сообщил крестьянам, что вот пришла эта самая повестка в суд, где они теоретически могли бы объяснить спокойно, как дело обстоит. «Он один настаивал на том, что крестьяне должны, - имеется в виду из деревни, да? - но вместе с тем в его доме, не в меру другим, опись не производилась». Хотя он тоже часть этой общины. Да? И как зажиточная часть должен был бы, казалось бы, больше других. Да? «Не мудрено, что крестьяне смотрели на него, как на ренегата, продавшего и разорившего их, и боялись, что своими, в качестве представителя деревни, действиями он свяжет их и здесь, опять приняв повестку, сделает для них обязательными и непоправимыми все действия пристава. Крестьяне мешали ему быть их представителем, когда они сами хотят вступить в спор со взыскателем. Вот смысл удерживания, хватания его за руки и т. п». То есть Плевако подает это так, что его не столько били, сколько пытались не дать ему говорить от имени общины, убедившись в том, что он засланный казачок, скажем так. Да?

О. Пашина

―

Предатель.

А. Кузнецов

―

Ну, или по крайней мере двурушник. Ну, и, конечно, вот я считаю, это вершина адвокатского ораторского искусства. И жалею, что мы не можем услышать живой голос Федора Никифоровича, потому что все, кто его знали говорили о том, что его речи, записанные на бумагу не производят и половины того представления, который этот, казалось бы, совершенно не обладавший вот такими внешними актерскими данными человек…

О. Пашина

―

Харизмой, так скажем. Да?

А. Кузнецов

―

Да. Вот есть воспоминания Кони о том, как впервые Плевако появился в суде. Вот эта раскосое калмыцкое лицо. Плохо сидящий фрак, явно с чужого плеча, то ли напрокат взятый, то ли в какой-то лавочке, значит, уценено купленный. Потом Плевако будет очень богатым человеком. И будет у него, конечно, и сшитый лучшим портным фрак. Но он все равно никогда не производил впечатления вот… Он не Карабчевский, который был просто вот иконой стиля, как сейчас модно выражаться, – да? – во всем. И вот это вызывало к нему еще большее доверие. Но голос его, его манера, его… Вот все, что он вкладывал, производило на слушателя совершенно потрясающее впечатление. Ну, за неимением гербовой, пишут на простой. Прочитаю я: «Но подстрекатели были. Я нашел их и с головой выдаю вашему правосудию: они — подстрекатели, они — зачинщики, они — причина всех причин... Бедность безысходная, бедность — создание Фишера, одобряемое его владыкой, бесправие, беззастенчивая эксплуатация, всех и все доведшая до разорения, — вот они, подстрекатели! Одновременно… - Это он отвечает на вопрос почему все крестьяне вдруг как бы вскинулись в один раз, да? - Одновременно, потому что одинаково невыносимо всем становилось, вспыхнуло негодование люторовцев против бесцеремонного попирания божеских и человеческих законов, и начали думать они, как им отстоять себя. И за эту драму сидят теперь они перед вами. Вы скажете, что это невероятно... Войдите в зверинец, когда настанет час бросать пищу оголодавшим зверям: войдите в детскую, где проснувшиеся дети не видят няни. Там — одновременное рычание, здесь — одновременный плач. Поищите между ними подстрекателя. И он найдется не в отдельном звере, не в старшем или младшем ребенке, а найдете его в голоде или страхе, охватившем всех одновременно». И вот это то, что судьи, видимо, и так уже сами чувствовали. И прокурор это понимал. Да? И дальше, вот часто Федора Никифоровича… Он стал героем множества адвокатских баек. Наверное, о нем одном рассказывают больше, чем обо всех остальных вместе взятых. Что-то было на самом деле, как в случае там с этим попом, старушкой и чайником. Это случай очень хорошо известный. Что-то было, но отчасти. Что-то было, но не с ним. Чего-то вообще не было. Но вот эти анекдоты они тоже свидетельства того, что это народная любовь.

О. Пашина

―

Да, это популярность. Да.

А. Кузнецов

―

Конечно. Вот. И говорят, вот Плевако, он такой трюкач. Вот он, значит, исключительно за счет внешних эффектов. Вот он как в случае со священником, апеллирует тем, что отпускал грехи, отпустите теперь ему. А вот тут кульминация, которая приходится на завершение речи, вот мне кажется, что здесь ни одной фальшивой буквы нет. «Но если слово защиты вас не трогает, если я, сытый, давно сытый человек, не умею понять и выразить муки голодного и отчаянного бесправия, пусть они сами говорят за себя и представительствуют перед вами. О, судьи, их тупые глаза умеют плакать и горько плакать; их загорелые груди вмещают в себе страдальческие сердца; их несвязные речи хотят, но не умеют ясно выражать своих просьб о правде, о милости. Люди они, человеки! Судите же по-человечески!» Здорово!

О. Пашина

―

Да.

А. Кузнецов

―

Понимаете, если бы это было произнесено перед присяжными, мы могли бы… Многие адвокаты… Кстати, ну, что произнести, придумать такие слова. «Судите же по-человечески», - любой адвокат мог. Но чтобы тебе поверил коронный суд, чтобы тебе поверили эти тоже сытые сословные заседатели, среди которых губернский предводитель дворянства, уездный предводитель дворянства, из мещан явно небедный человек и деревенский староста, коллега того, которого побили, – да? – вот чтобы они поверили.

О. Пашина

―

Чтобы они поверили, что это практически дети. Крестьяне они как дети.

А. Кузнецов

―

Да, да.

О. Пашина

―

Голодные, бесправные и не умеющие выразить свои претензии.

А. Кузнецов

―

Глуповатые. Да, конечно, они сделали не так. Конечно, они сделали неправильно. Но их спровоцировали. К этому подвели опытной рукой. Плевако не может сдержать ненависти, когда он говорит о Фишере. Даже если вы будете, я надеюсь вы прочитаете эту речь целиком, ее нетрудно найти в интернете. Сейчас режет слух, он постоянно подчеркивает, что Фишер немец, что…

О. Пашина

―

А сельский управляющий. Да.

А. Кузнецов

―

А сельский управляющий. Да, вот помните…

О. Пашина

―

Барин там еще куда не шло...

А. Кузнецов

―

Противоестественный союз.

О. Пашина

―

… но вот его сельский управляющий.

А. Кузнецов

―

Но, я думаю, что надо понимать, что были другие нравы, и Плевако важно подчеркнуть вот это. Поймите, это еще и не по-русски. В этом есть некоторый национализм, но это национализм такого, знаете, не самого дурного толка. Что ж мы так позоримся? Да? Вот мы же не такие. И так далее. Вот я, по крайней мере, это так воспринимаю. И, конечно, оправдательного приговора... С присяжными мог быть. Присяжные Веру Засулич оправдали. Да? С сословными представителями совсем оправдательного приговора, наверное, быть не могло. Но он фактически был оправдательным. 30 человек оправданы. Трое мужчин, действительно наиболее активных, получили несколько месяцев тюрьмы. И вот та самая солдатка Пименова получила 5 рублей штрафа, причем было сказано, что если у нее этих денег нет, то они заменяются, по-моему, двумя что ли днями на гауптвахте или в тюрьме, или что-то в этом роде, заключения. Да? Мягкий приговор. Безусловная победа адвокатская. И Владимир Александрович Гольцев, был такой юрист, но он не был практикующим юристом. Он журналист довольно известный. Издавал правовые газеты всякие. Он был на этом суде. Вот как он описывал реакцию: «В зале гремели рукоплескания взволнованных, потрясенных слушателей; мужики-подсудимые стали на колени. Крестьяне бросились благодарить защитника, из публики несчастным жертвам отвратительной корысти начали сыпаться деньги. В обществе до сих пор не прекращаются выражения сочувствия несчастным разоренным крестьянам и искреннего и признательного уважения к их талантливому защитнику. Так, в трактире купца Князева у Серпуховских ворот 30 декабря собралась компания в девять человек из мещан и крестьян, прочитала речь Плевако…».

О. Пашина

―

Прочитали!

А. Кузнецов

―

Прочитали в газете.

О. Пашина

―

Не слышали, а просто прочитали.

А. Кузнецов

―

Конечно, да. Просто прочитали. «… и до того была тронута, что тут же сделала складчину в пользу крестьян, которую и препроводила затем к самому Плевако, причем приложила бумагу с выражением ему искренней благодарности. Бедные люди жертвовали по 2, по 3 рубля». Вот, знаете, нравственная составляющая профессии адвоката, хорошего, настоящего, честного адвоката в том, что она еще как священник, как учитель, как журналист, она будит в людях лучшие чувства. Что мы ничего не знаем о прижимистости крестьян и мещан, – да? – у них иной раз копейку, – да? – нищий не выпросит. А тут бедные люди по 2, по 3 рубля. Огромная сумма по тем временам. Курицу можно было купить.

О. Пашина

―

Ну, да, побудительный мотив для того, чтобы скинуться.

А. Кузнецов

―

Эта деятельность, она будит в людях лучшие там чувства, их можно назвать христианскими, их можно назвать общечеловечными, в любом случае лучшие чувства. «И как сложилась, - Дмитрий спрашивает, - дальнейшая судьба крестьян?» Я не знаю. Но судя по тому, что ничего о повторном деле не известно, а было бы известно, потому что было бы еще одно дело, вот уж тут Плевако точно приехал бы в любом качестве на этот суд. Он не бросил бы своих подзащитных. И в этой ситуации, наверное, можно делать вывод о том, что дело, видимо, было улажено. Я не сомневаюсь, что граф Бобринский уволил Фишера. Это был человек, я имею в виду Бобринского, который понимал, какой колоссальный урон его репутации нанесен, в том числе и среди московского дворянства, предводителем которого он был. А предводителя ведь избирают. А московское дворянство, оно не самое либеральное может быть. Тверичи там, скажем, в те времена давали 100 очков вперед. Но оно не любит, когда вот так вот. Да. Вот это…

О. Пашина

―

То есть он почувствовал тренд и решил от зельского управляющего избавиться.

А. Кузнецов

―

Думаю, что да. Я нигде не нашел ничего о судьбе Фишера. Но я не сомневаюсь, что он от него избавился, потому что это было бы совершенно колоссальным дальнейшим ударом по его репутации. Вот здесь Виталий Авилов спрашивает: «Можно ли назвать Плевако адвокатом пролетариата?» Да, он защищал многих рабочих. Знаменитое дело рабочий конической фабрики, защищал рабочих морозовских фабрик, он… Коншенской фабрики. Извиняюсь. Он действительно, ну, он защитник, я бы не сужал, он защитник бедных и униженных. Не только пролетариата. Да? Ну, вот и крестьян, и так далее. Вот. И обижаемых национальных меньшинств. То есть вот для него… При этом, скажем, он не стеснялся драть втридорога с богатых купцов, которые его обожали совершенно. Есть знаменитый рассказ о том, как один купец, такой типичный самодур, значит, он особую награду пообещал Плевако, тот подумал, что пойдёт речь о чем-то таком, выиграл дело, купец говорит, ну, вот такого-то числа будь готов, заеду. Заехал, поехали. Приезжают куда-то огромный склад, набитый посудой. Купец берет палку и говорит: «Бери вторую. Будем бить».

О. Пашина

―

Отлично.

А. Кузнецов

―

И Фёдор Никитич сам вспоминал вот это не апокриф, сам вспоминал. Ну, я, говорит, мне, говорит, неловко, но он бьёт, я бью, а потом вошёл…

О. Пашина

―

В раж.

А. Кузнецов

―

… в раж. Да. И в конце, когда они побили всю посуду, купец говорит: «Ну, ты понял?» Он говорит: «Да, я понял». Вот. Так вот с купцов он брал втридорога, а этим людям оплачивал их…

О. Пашина

―

И при этом, как мы говорили в начале программы, был достаточно далёк от политики, то есть он за справедливость.

А. Кузнецов

―

Да, да.

О. Пашина

―

Да.

А. Кузнецов

―

Да за справедливость. И он, в этом смысле действительно вот… какая бы…

О. Пашина

―

То есть не политическая конъюнктура, да?

А. Кузнецов

―

Какая бы эпоха не настала, он всё равно в памяти останется великим адвокатом, потому что адвокат бывает, что в политике часто бывает и часто это оправдано, но идея служения она более высокая. Это служение не государству. Это служение некой высокой миссии. Да? Плохо сказал «служение миссии», конечно, но Вы меня поняли.

О. Пашина

―

Высокой цели.

А. Кузнецов

―

Высокой цели, высокой идеи.

О. Пашина

―

И у нас остаётся меньше полутора минут для того, чтобы определиться с темами следующей программы. «Гражданские войны». Вот мы от бунтов народных переходим к гражданским войнам. И варианты такие для вас: суд над Карлом I Стюартом, королём Англии, 1649 год. Я вообще без раздумий выбрала сразу это.

А. Кузнецов

―

Это то, чем закончилась…

О. Пашина

―

Судили, казнили…

А. Кузнецов

―

… гражданская война в Англии.

О. Пашина

―

Да, да.

А. Кузнецов

―

Судили, казнили большинством в один голос.

О. Пашина

―

Суд над майором Джоном Андре британским разведчиком, Великобритании, Североамериканские колонии Великобритании, 1780 год.

А. Кузнецов

―

То есть война за независимость США. Да. И она по сути гражданская, если вы выберете, её так не называют, но если вы выберете её я объясню, почему она по сути гражданская.

О. Пашина

―

Суд над Жоржем Кадудалем, одним из лидеров шуанов, Франция, 1804 год.

А. Кузнецов

―

Всё, кто любит литературу о Наполеоне, прекрасно знают, кто такой Джордж Кадудаль. И собственно человек готовил, осуществил… готовил несколько покушений на Наполеона. Это очень известная фигура.

О. Пашина

―

Громкая история, громкое дело суд над участниками заговора, в результате которого был убит президент США Линкольн, 1865 год.

А. Кузнецов

―

Да, это Мэри Сарат и трое её, скажем так, подельников. Дело очень спорное. По сей день издаются книги, в том числе и с рассуждениями о том, что суд не справедлив был и так далее. Но опять-таки выберите, постараемся раскрыть всё.

О. Пашина

―

Ну, ближе к нашем временам. Суд над Хулианом Гримау Гарсиа, активным участником Гражданской войны в Испании, 1960-й.

А. Кузнецов

―

В Москве есть улица Гримау, еще в паре российских городов есть улица Гримау. Вот если вы выберете, у вас будет шанс узнать, кто собственно этот человек, на чьей улице вы живёте. Причем тут важно сказать, что его судили через несколько десятилетий после того, как вот совершены были те действия, за которые он был в конце концов осужден.

О. Пашина

―

Выбирайте и голосуйте на сайте «Эха Москвы». Ну, а мы с Алексеем Кузнецовым с вами прощаемся.

А. Кузнецов

―

Всего доброго!

О. Пашина

―

До свидания!