Суд над Маврой Волоховой, обвиненной в убийстве своего мужа. Российская империя, 1867 г. - Алексей Кузнецов - Не так - 2016-06-12

12.06.2016

Суд над Маврой Волоховой, обвиненной в убийстве своего мужа. Российская империя, 1867 г. - Алексей Кузнецов - Не так - 2016-06-12 Скачать

Сергей Бунтман

―

Добрый день всем! Мы сегодня начинаем немножечко раньше. Рубрику «Ордена» мы сегодня пропустим, потому что у нас в проекте «Детская книга войны», и мы поддерживаем этот проект «Аргументов и фактов», довольно большой фрагмент будет в конце передачи. Читает один из дневников, читает Владимир Хотиненко. Вот. Так что вы послушайте в конце этой передачи. Ну, а «Ордена» мы обязательно включим все возможные и всех степеней в наши последующие передачи. Сегодня у нас любопытный случай произошел на этой неделе. Я сразу представляю участников: Алексей Кузнецов собственно…

Алексей Кузнецов

―

Добрый день!

С. Бунтман

―

Добрый день! Светлана Ростовцева и Сергей Бунтман. С нашими пленэрными преступлениями на свежем воздухе-то. У нас борьба шла до самого конца, и у нас неожиданно выскочила наша соотечественница. В самом конце.

А. Кузнецов

―

В самом конце. За последние двое суток она выскочила и, в общем, сейчас, на сегодняшний момент там полпроцента. То есть, ну, такой достаточно…

С. Бунтман

―

Да, фотофиниш нам надо было применять. Да?

А. Кузнецов

―

Да. Но как-то обошлось без фотофиниша. В общем, достаточно…

С. Бунтман

―

Ну, обошлось без переголосования у нас.

А. Кузнецов

―

Да, да.

С. Бунтман

―

Да.

А. Кузнецов

―

Но дело в том, что с одной стороны мне немножко жалко вот этой очень драматической финской загадки, вот этих 3-х смертей на озере Бодом, а с другой стороны мы их предложим в качестве повторных, разумеется. Но сегодняшнее дело, оно тоже очень интересное. Оно очень знаковое. Поэтому я с удовольствием его представляю. Значит, это самое-самое начало нового суда пореформенного. Это один из первых, ну, значит, таких вот… Один из первых заметных процессов с участием присяжных и с участием сторон, как положено по новому судебному уставу. Значит, это процесс, который имел место в начале 1867 года. Московский окружной суд его рассматривал. А суть дела была следующая. Значит, на территории 2-х нынешних московских районов – это районы Нагатинский Затон и Садовое Нагатино – располагалась большая деревня. Деревня Садовая Слобода. Собственно это название «садовое», оно и сейчас там вот в некоторых названиях улиц оно мелькает. Эта деревня очень старая. Она возникла еще в XVI веке как минимум. И располагалась она всегда на землях удельного или дворцового, иными словами, ведомства. То есть это вот те земли, которые принадлежали собственно, ну, там сначала царской, потом императорской фамилии. Дело в том, что это неподалеку от Коломенского. И жители этой деревни, крестьяне, они снабжали, значит, Коломенское продукцией садов и огородов в основном. Что касается хлеба? Хлеб они не сеяли, только для своих собственных нужд. А вот производство фруктов и овощей было очень большим. Я нашел такие данные, что в конце 60-х годов, вот как раз в те самые годы, когда происходило вот это печальное дело, значит, деревня, в которой было менее тысячи жителей, около 900 мужчин и женщин по переписи 68-го года, значит, включая естественно маленьких детей сюда. Эта деревня ежегодно зарабатывала 400 рублей на торговле огурцами… А Вы понимаете, какой это дешевый товар.

С. Бунтман

―

Да, да.

А. Кузнецов

―

Да? 400 тогдашних рублей. И 700 рублей на капусте. Еще более дешевый…

С. Бунтман

―

На квашеной?

А. Кузнецов

―

Нет. Видимо, на обычной свежей…

С. Бунтман

―

На обычной. Да.

А. Кузнецов

―

… под закваску. Да? То есть это совсем гроши. Но это заливные луга. Это пойма. Да? И поэтому собственно вот эти… Значит, поскольку они жили на удельных землях, а надо сказать, что удельные крестьяне из 3-х основных категорий крестьян соответственно помещичьи, государственные и удельные, им легче всего далась крестьянская реформа. Там и выкупы были наименьшими. И вполне приличные наделы они получили. И кроме того у них по-прежнему были возможности всяких побочных заработков. То есть это в принципе достаточно…

С. Бунтман

―

А с чем это было связано? Почему?

А. Кузнецов

―

Почему? Ну, удельное ведомство, видимо, не хотело, может быть, в том числе и с точки зрения, как мы бы сейчас сказали, пиара, не очень хотело вот так откровенно наживаться на своих крестьянах. Ну, вот я приведу такой пример. Значит, средневыкупная цена десятины для крестьянина помещичьего рубль 80 в год, а для удельного – 80 копеек. То есть более, чем в 2 раза.

С. Бунтман

―

Там меньше, наверное, было еще заинтересованных сторон…

А. Кузнецов

―

Ну, да. То есть там…

С. Бунтман

―

… которые хотели еще на этом…

А. Кузнецов

―

Конечно, там не было мировых посредников, там не было вот этих алчных помещиков. Особенно с помещиками небогатыми было трудно крестьянам развестись, поскольку те каждую копейку учитывали.

С. Бунтман

―

Ну, естественно.

А. Кузнецов

―

То есть это, в общем, деревня благополучная, подмосковная большая деревня.

С. Бунтман

―

Да.

А. Кузнецов

―

Но все равно в ней есть неблагополучные люди. Вот к таким неблагополучным крестьянам относился молодой человек, ему около 30 лет, Алексей Волохов. Значит, он жил со своей женой Маврой или в просторечье Марфой. И всего единственный у них был сын Гриша. Хотя они прожили в браке уже 9 лет, но вот у них был только один мальчик. Там путаница его возраста. Он в документах где-то говорит, что ему 5 лет, где-то 6. Ну, неважно. Может быть, не было других детей, что называется, Бог не дал. Может, умирали в младенчестве, как это часто бывало в то время. И он пил запоями. Он был пьяницей таким, что называется, заправским, и плюс он еще во хмелю был достаточно… бывал достаточно буйным, поэтому постоянно попадал в какие-то передряги. И вот 17 августа 66-го года он пропадает. Его видели пьяным на улице среди бела дня. Несколько раз он бывал в трактире, с кем-то там успел поцапаться. А потом он исчезает, и в течение 5 дней от него ни слуху, ни духу. А затем 22 августа он в подполе… Точнее не в подполе, а в погребе, который располагался не под домом, как, ну, мы привычно себе представляем, а это отдельная вырытая такая вот накрытая досками яма, куда по весне набивали плотного снега и льда, если была возможность напилить ледяных брусков. Ну, и туда как бы старались не каждый день ходить, чтобы поменьше – да? – контакта было с теплом, а брали сразу, ну, достаточно много продуктов, перетаскивали их собственно в подпол. И туда уже каждый день. То есть это не такое место, где по несколько раз в день разные люди бывали. И вот в этом самом, значит, погребе под слоем воды, песка и камней обнаруживается его тело, причем тело разрублено на 2 части. И сразу же следствие, а, ну… значит, вызвали полицейского пристава. Значит, приехал судебный следователь. И следствие сразу же начало разрабатывать только одну версию, что он убит собственной женой. Почему следствие пошло по такому пути? Ну, во-первых, это наиболее очевидная вещь. До сих пор полиции всех стран мира…

С. Бунтман

―

Первый…

А. Кузнецов

―

… муж, жена. Конечно.

С. Бунтман

―

Да.

А. Кузнецов

―

Тем более что в данном случае были единогласные показания жителей деревни, что жили они плохо, что они постоянно ссорились, что она его там называла всякими словами, ругала каторжником и так далее. Ну, и он, собственно говоря, так сказать, в долгу не оставался и руки распускал. Ну, это было принято в крестьянской среде. Кроме того как-то никакой другой вот очевидной версии вот не попалось. Поэтому разрабатывается эта самая версия. На 2-м этаже… А Волоховы… Вообще там Волоховых, как я понимаю, полдеревни, потому что среди свидетелей там братья двоюродные, братья, сноха и так далее. И все они по фамилии Волоховы. Значит, Волохов Алексей имел полдома, причем похоже, что это даже были не его полдома, а он просто жил в этой половинке. 2-ю половину дома занимал его родной брат с семьей. И вот, судя по всему, весь дом целиком принадлежал брату. Дом большой, 2-этажный. И вот в комнате на 2-м этаже, значит, этого самого дома следователь обнаружил заметные такие следы крови на обоях, что, кстати, меня удивило. Я обратил внимание…

С. Бунтман

―

Обои.

А. Кузнецов

―

Обои в крестьянской семье в конце 60-х годов. Но там это существенный момент, что на обоях. На, значит…

С. Бунтман

―

Я сразу стал себе представлять, что под ними… Стал технику сразу представлять, как обит сруб…

А. Кузнецов

―

Ну, дранка какая-нибудь, может быть…

С. Бунтман

―

Дранка. Да.

А. Кузнецов

―

Потом что-нибудь еще, чтобы они, так сказать, не гнили…

С. Бунтман

―

А что под них?

А. Кузнецов

―

… быстро.

С. Бунтман

―

Газеты?

А. Кузнецов

―

Не знаю. Газеты, но откуда бы?

С. Бунтман

―

Откуда газеты, да?

А. Кузнецов

―

Хотя с другой стороны могли поклянчить. Все-таки удельные крестьяне дворцовые. Значит… А, может, какие-нибудь отчеты, еще чего-нибудь, какие-нибудь бумаги. Трудно сказать. На стекле несколько капель. Значит, застекленный дом опять-таки. Дом богатый. Защитник в своей защитной речи будет приводить как пример буйства, значит, вот этого Алексея Волохова, что при осмотре в его половине дома ни одного целого стекла, все с трещинами. «40 стекол расколото», - сказал князь Урусов, защитник. Да? То есть представляете себе, это очень зажиточный крестьянский дом с обоями да с таким количеством стекол, в то время как в большинстве обычных деревень по-прежнему бычьим пузырем пользовались. Но вот, тем не менее, вся семья очень не… Сама недостаточная, как тогда говорили. То есть бедная. И вот обнаружились следы крови. Подняли пол. Обнаружили некоторое количество крови в щелях, но небольшое. 3 врача… Значит, полицейский врач сразу был на месте. Потом еще в качестве экспертов привлекли 2-х сторонних врачей, как сказано, профессоров медицины. Они не смогли ответить на вопрос о том, какое количество крови собственно пролилось. Некоторое. Видимо, небольшое, судя по описанию. Мавра Волохова показала, что кровь эта имеет, значит, следующее происхождение. Значит, буквально за 2 дня до исчезновения был, – прошу прощения, – был праздник Успение Богродицы, 15 августа, муж напился, с кем-то подрался, пришел домой пьяный с окровавленной головой, с разбитым носом, и в этой комнате он отсыпался. Вот, собственно говоря, оно, значит, и натекло. Отдельные капли на обоях, вот там одна капелька крови на стекле, ну, может, там головой тряс, или шатало его, или еще что-то. Значит, ну, следователь счел, что это уловка. В конечном итоге, когда следователь, значит, надзирающему за делом товарищу прокурору передал материалы… товарищу прокурора передал материалы следствия, тот отказался составлять обвинительный акт. Он сразу сказал: «Да Вы что?! Следствие проведено безобразно. Вот это не сделано. Вот это не выявлено. Вот это вот». Но интересный сюжет: суд присяжных, точнее суд, – да? – судьи сказали: «Так, мы все равно берем это дело к рассмотрению. Вот на то и суд присяжных, чтобы в судном заседании установить истину». Да? Это время удивительного совершенно кредита доверия вот к этим новым судебным учреждениям. Вы знаете, ну, можем мы себе сейчас представить, чтобы какая-нибудь популярная газета весь номер несколько полос, 6-8 полос отводила под отчеты о судебных заседаниях, причем не какие-нибудь там… Я не знаю, как вот у Олега Пеньковского и Гревилла Винна – да? – в 60-е годы. А вот о таких делах, когда обвиняется крестьянка самая обычная в бытовом убийстве своего мужа. И, тем не менее, такое было. И надо сказать, что именно поэтому вот был такой у нового суда юношеский энтузиазм. Да? Давайте сюда, мы разберемся, мы распутаем. Очень большой был уровень доверия к присяжным заседателям. Вот поскольку и сейчас эта тема, ну, сейчас она в основном как профессиональным сообществом обсуждается, я не вижу каких-то особенно общественных таких вот обсуждений. А тогда были, конечно, когда вводились новые судебные уставы, сомнения в том, что эти зачастую просто неграмотные люди смогут разобраться. Ну, вот я хочу процитировать всеподданейший отчет министра юстиции императору о 1-м полугоде суда присяжных. Значит, охватывается период с 17 мая по 17 ноября 66-го года. И вот, что он пишет: «Министр юстиции, между прочим, указывал, что участие присяжных заседателей в решении уголовных дел и сопряженная с ним торжественность отправления правосудия, возвысили общее уважение к судебным установлениям и вместе с тем сблизили взаимным доверием состав суда со всеми слоями общества. Отчет с большой похвалой отзывается об уездных присяжных заседателях, состоявших по большей части из крестьян».

С. Бунтман

―

Вот. Вот.

А. Кузнецов

―

И соответственно, значит, вот это дело, недорасследованное по… так сказать, что называется, по-человечески, – это с самого начало было признано, – попадает в суд. Значит, стороны. Обвинение представляет Михаил Федорович Громницкий. Это имя сейчас не очень хорошо известно, даже в профессиональной среде немногие о нем слышали, хотя одна его книжка переиздана сравнительно недавно. А тогда это одна из звезд вот российского обвинительного красноречия. И Анатолий Федорович Кони, который, в общем, высокими оценками направо и налево не разбрасывался, вот что он пишет о Громницком уже после смерти Михаила Федоровича к 50-летию вот этих вот судебных уставов, то есть перед самой революцией Кони вспоминал его, а он его хорошо знал, так: «Скромный, задумчивый и молчаливый, бледноликий с непокорными волосами и бородой он как-то вдруг сразу вырос на обвинительной трибуне, и из его уст полилась речь, скованная железной силой логики и блиставшая суровой красотой скупого слова и щедрой мысли. Это и был Громницкий. Кто слышал в свое время, пятьдесят лет назад, его ровный металлический голос, кто вдумался в построение его речи, испытал на себе эти неотразимые и в то же время простые, по-видимому, доводы, обнимавшие друг друга как звенья неразрывной цепи, тот не может его позабыть. Сочетание силы слова с простотою слова, отсутствие всяких ненужных вступлений и какого-либо пафоса, спокойное в своей твердости убеждение и самое подробное изучение и знание всех обстоятельств и особенностей разбираемого преступления делали из его речи то неотразимое «стальное копье закона», о котором говорит король Лир».

С. Бунтман

―

Да. Хорошо написано.

А. Кузнецов

―

Прекрасно. Вы знаете, вот я, по-моему, уже упоминал, мне повезло купить в Петербурге в 8-томник Анатолия Федоровича Кони. У меня до этого был только 2-томник. Я его читаю подряд, просто наслаждаясь помимо всего прочего тем, как это написано.

С. Бунтман

―

Да. И вот очень здорово, что написано, когда говорится, что о бьющем точно в цель копье закона. И видно и вот эту простоту, которая делает настоящий пафос и настоящий смысле речи, вот видно, что автор сам это любит, это ценит и просто на деле в своем тексте это…

А. Кузнецов

―

Любит и ценит…

С. Бунтман

―

… осуществляет.

А. Кузнецов

―

Анатолий Федорович Кони – великий судебный обвинитель.

С. Бунтман

―

Да, да.

А. Кузнецов

―

Это известно.

С. Бунтман

―

Вот и то, что вот именно его восторг перед отсутствием цветистости – это очень… И он сам это реализует. И у него собственный текст такой. Это очень здорово.

А. Кузнецов

―

Вот. А его процессуальным противником является совсем молодой человек. Значит, если Громницкому прилично уже за 30. Он успел до новых судебных уставов поработать еще в старом суде. Он работал в, я не помню, то ли в Воронеже, то ли… В общем, где-то на юге. То ли в Липецке. То есть это опытный уже судебный деятель. А противник у него абсолютно начинающий, совершенный птенец, казалось бы. 23 года. Представитель блестящего аристократического урода… Рода. Извините. Князь Александр Иванович Урусов. Он недавно с университетской скамьи. Но у него проблемы с поступлением на государственную службу. Он как очень многие молодые люди попал под надзор полиции за не восторженный образ мыслей. Даром, что князь, да? И вот единственное, что он смог для себя, блестяще закончив университет московский, что он смог найти, эта должность называлась «кандидат на судебные должности». То есть такой стажер при суде. Он пока не только ни присяжный поверенный, он даже не помощник присяжного поверенного. Потом он им станет.

С. Бунтман

―

Мы об этом говорили, об этой системе…

А. Кузнецов

―

Да, да.

С. Бунтман

―

… мы тоже говорили.

А. Кузнецов

―

Он пока просто вот при суде, но поскольку дел огромное количество, присяжных поверенных даже вместе с помощниками пока катастрофически не хватает, вот им поручают такие дела. Это его 2-е дело. 1-е дело он проиграл. И, кстати говоря, проиграл все тому же Громницкому. В Коломне на выезде они слушали за пару месяцев до этого, значит, дело о ложном доносе. И вот, значит, этот самый 23-летний Александр Иванович Урусов… В чем, собственно говоря, основная аргументация обвинения? Значит, в обвинительном акте 6 улик против Мавры Волоховой. Все они косвенные, разумеется. Это показания сына маленького, вот этого 5-летнего Гриши Волохова на предварительном следствии о том, что якобы он видел, как отец лежал неподвижный на полу, окровавленный, а мать его била палкой от топора. Ну, то есть топорищем. 2-е – показания еще одного из братьев Волоховых, Терентия, не того, который жил за стенкой, соседа о том, что 21-го, за сутки до того, как труп был обнаружен, он видел, как Мавра во дворе что-то там лопатой кидала в погреб. То есть вроде как закапывала.

С. Бунтман

―

Ага.

А. Кузнецов: 3

―

е – показания еще одной родственницы, солдатки Марьи Волоховой о том, что когда 22-го на следующий день Терентий полез в погреб, – он собственно и обнаружит останки, – Мавра вся побледнела, и даже пот с ее лица стал капать. Это было приобщено. 4-е – показание ряда свидетелей о том, что при аресте Мавра сказала двоюродному брату покойного мужа Никите опять же, как Вы понимаете, Волохову: «Что будет мне, то и тебе. На одной доске будем стоять». Вот это было сочтено как такое полупризнание. Да? 5-е – то обстоятельство, что в день исчезновения мужа Мавра с сыном ушла ночевать к соседям, потому что ее ужас берет якобы. Да? И оставалось у них несколько последующих дней. То есть днем она ходила, а ночевали они с Гришей у соседей. Свидетельства родственников и односельчан, что Мавра с мужем своим жила чрезвычайно дурно и иначе не называла его как арестантом и мошенником. Вот собственно все это…

С. Бунтман

―

Все косвенное…

А. Кузнецов

―

Все косвенное, конечно. И Громницкий, конечно, прекрасно понимал, что ему надо это все чем-то связать и компенсировать. И он это сделал. И впоследствии он такие вещи будет делать. Значит, вот… Ну, скажем так, ораторскими приемами. Вот я нашел высказывание одного известного юриста рубежа веков, который анализировал вообще приемы судебного красноречия. Вот в частности о Громницком он пишет, что тот довольно часто именно психологически давил на присяжных. Он таким образом интерпретировал самые-самые отдаленные какие-то, так сказать, маленькие черточки, что они вместе выстраивались в такую вот почти неопровержимую картину преступления. И в результате действительно речь Громницкого, мне удалось ее найти, она произвела сильное впечатление на присяжных в месте, хотя он допустил, я имею в виду Михаил Федорович, там несколько, как показал его оппонент, несколько очень серьезных ошибок. Значит, во-первых, он указал как на одну из главных улик на всеобщее мнение и высказал в том смысле, что, ну, не бывает дыма без огня. Практически вся деревня показывает на Волохову, что вот, значит, это вот… А дело в том, что это было вообще не так. В деревне следствие провело так называемый повальный обыск. Это совсем не то, что мы сейчас понимаем под повальным обыском. Значит, это старинное русское следственное действие, которое было регламентировано и расписано по правилам аж еще в петровские времена, как проводятся малые обыски, как проводятся повальные обыски. Значит, это опрос жителей деревни. Потом из этого опроса… Значит, опрашивают при повальном обыске всех взрослых. Потом по жребию выбирается 10-12 показаний. Обвиняемый может несколько показаний отвести как, ну, заведомо недоброжелательные. Мавра Волохова этим правом не воспользовалась. Она: вот, что показали против меня, то показали. Но вот интересно, что этот повальный обыск в основном дал мнение о ней достаточно благожелательное. И никто из жителей деревни под запись не показал, что она женщина злая, дурная. То есть, видимо, когда следователи там следствие вели, кто-то что-то там, какие-то сплетни пересказывал. Но когда нужно было говорить ответственно да еще и под присягой, вот тут люди начинали думать о том, что, может, не самое место и время сплетни-то пересказывать, и выяснялось, что им нечего о ней сказать кроме того, что она женщина честная, трудолюбивая и, собственно говоря, муж у нее был, мягко говоря, не сахар.

С. Бунтман

―

Ну, вот задумайся, почему это вкралась такая ошибка, почему это было одним из аргументов в речи обвинения. Задумаемся об этом и через 5 минут попытаемся разобраться.

**********

С. Бунтман

―

Ну, что ж? Мы продолжаем. Мы продолжаем. И вот то, что можно считать ошибкой: общее отрицательное мнение о подсудимой.

А. Кузнецов

―

И это особенно, конечно, ошибка применительно к присяжным, в основном крестьянам, вот они прекрасно понимали, что такое общее мнение, и как на него можно ссылаться, и как в деревне рождаются вот такого рода вещи. 2-я ошибка, которую допускает Громницкий, вот эта ошибка, на мой взгляд, совершенно непонятная. Дело в том, что незадолго, буквально за несколько недель до убийства был такой эпизод: Мавра Волохова призналась в краже. Она украла у своей снохи, у жены брата своего мужа, то есть вот у женщины, которая жила за стенкой в том же самом доме, она украла 150 рублей. Это еще раз к вопросу о зажиточности крестьян этого времени. Да? Украла, видимо, из мести. Та ее при каждом случае, значит, при… на людях, что называется, попрекала: «Вот, у тебя муж – пьяница. Вот у тебя муж – никудышный человек». Ну, вот это к вопросу о деревенских нравах. Да? Она ее травила. Та украла у нее деньги. А потом сама на исповеди священнику призналась и покаялась, и деньги вернула. Громницкий зачем-то об этом заговорил. И сказал так: вот смотрите, какая она. Вот она ненавидела, значит, своего мужа, поэтому она решила деньги украсть, видимо, для того, чтобы его в краже, значит, заподозрили. Да?

С. Бунтман

―

Да, да.

А. Кузнецов

―

А когда вот это не прошло, значит, она деньги вернула и начала думать над другим способом. Вот если у тебя слабая карта, ты лучше ее вообще, что называется, не доставай, потому что Урусов блестяще… Он, кстати, приберег этот эпизод на финал речи, потому что это действительно получился такой ударный момент. Вот посмотрите, что это за женщина. Ну, действительно довела ее сноха, решила та ей отомстить, взяла эти деньги, но ее совесть замучила, она сама покаялась. Разве можно заподозрить такую женщину вот в том, что она до сих пор по прошествии там уже почти полугода после гибели мужа вот так спокойно, так сказать, с достоинством сидела бы на скамье подсудимых. О том, как она сидела на скамье подсудимых, я приведу слова свидетеля. Довольно известный в то время юрист Лютецкий был просто зрителем на этом процессе. И вот, что он записал в своих воспоминаниях: «Она будто устала от всего пережитого, но сохранила всецело твердость и самоуважение. Телодвижения ее проникнуты важностью, но тихи и мягки. Голос ее порою звучит какой-то преданностью и грустью, порой же каким-то горделивым сознанием своего преобладания над обвинением. Невольно думаешь, что эта женщина способна сильна мстить. Она же, однако, не чужда и самой задушевной нежности. Гнев и кротость постоянно в ней спорят; ее заподозришь, но как-то безыскусственно и строго, спокойно достигает она желаемого к себе доверия. В течение всего 2-дневного заседания ее поведение удивительно выдержанно, но что-то загадочное представляет собой эта крестьянка, все в ней осязательно возвышает ее над обыденной ее средой. И зритель-слушатель приходит в безотчетное недоумение». Вот непростая эта 29-летняя крестьянка Мавра Волохова. Конечно, можно списать и нужно, наверное, вот это как раз 60-е годы, любой интеллигент…

С. Бунтман

―

Такое любование… Да, да.

А. Кузнецов

―

Отношение к народу. Вот она настоящая русская простая женщина. Но на пустом месте…

С. Бунтман

―

Все наизусть Некрасова читали.

А. Кузнецов

―

Конечно.

С. Бунтман

―

Да, да.

А. Кузнецов

―

Но на совсем на пустом месте Лютецкий, конечно, не мог такого записать. То есть она, видимо, действительно держалась с большим чувством собственного достоинства. Кстати, еще один интересный момент. По тогдашним процессуальным нормам, когда родственники показывали против обвиняемого, обвиняемый мог настоять на том, чтобы их допрашивали не под присягой. Была такая форма. Дело в том, что присяжные показания не под присягой ценили, конечно, меньше, чем показания данные под присягой, и верили им меньше. И Урусов предложил Волоховой. Она сказала нет. Вот пусть, как им совесть подсказывает, вот пусть так и показывают. То есть она рисковала тем, что они под присягой скажут да, она мерзавка, то, сё, 5-е, 10-е. Но вот удивительная сила присяги: почти все обвинительные показания следствия на суде повторены не будут. И выяснится, что…

С. Бунтман

―

Всерьез принимали.

А. Кузнецов

―

Да. И выяснится, что мальчик Гриша, оказывается, его дядя подговорил вот это все показать. Он вроде чего-то действительно видел, но похоже, и Урусов так это интерпретирует, возможно, он видел, как мать действительно там, может быть, стукнула несколько раз пьяного, валяющегося на полу отца палкой, но кровь-то была не от того, что она его избивала до смерти, а от того, что он пьяный опять где-то подрался, приволокся домой и, так сказать, до беспамятства там напившись, заснул. Да? Вот это мальчик мог видеть. А дядя вот его подтолкнул, подпихнул. Дело в том, что это совершенно не вязалось с результатами медицинской экспертизы. Алексей Волохов, в его убийстве, расчленении трупа принимали участие как минимум 3 орудия преступления. Это было 3-гранное шило. Это был нож. И это был топор. Но вот палки не было. Да? И, наконец, значит, Громницкий, не имея действительно вот таких аргументов совершенно убийственную, на мой взгляд, совершает ошибку. Урусов его еще пощадил. Он мог на нем еще больше оттоптаться. Он говорит: «Посмотрите, какая это сильная женщина – да? – вот перед нами сидит. Вот такой характер и нужен для того, чтобы мужа убить». Ну, это, конечно… Это не тот Громницкий, о котором Кони вот пишет, что это совершенно логика неубиенная такая. Да? Это Громницкий, который сам, видимо, будучи опытным судебным деятелем, понимает, какими белыми нитками шито обвинение. Но вот есть в нем, видимо, вот это вот… Он не может этого признать. Он все-таки боец. И для него в данном случае вот эта… Ну, как сказать? Дело, оно вот такое ристалище своеобразное. Он не может уйти без боя. Нехорошо, конечно, на самом деле, но вот, что есть, то есть. И в конечном итоге, когда Урусов начинает говорить… Я приведу, ну, просто вот опять же не устаю цитировать Анатолия Федоровича Кони. Тоже это написано через много-много лет, уже после смерти Александра Ивановича, к сожалению, очень ранней. «Войдя в зал судебного заседания Московского окружного суда по делу Мавры Волоховой, обвиняемой в убийстве мужа, как скромный кандидат на судебные должности, назначенный защищать, он вышел из нее сопровождаемый слезами и восторгом слушателей и сразу повитый славой, которая затем, в течение многих лет, ему ни разу не изменила. Я был в заседании по этому делу и видел, как лямка кандидатской службы, которую был обречен тянуть Урусов, сразу преобразилась в победный лавровый венок». Да? А вот отчет. Газета «Московские ведомости». В те же самые дни, сразу же после процесса: «Господин защитник окончил свою речь словами: «Я, господа присяжные, не прошу у вас смягчающих обстоятельств для подсудимой; я убежден, что вы ее оправдаете». Затем, после речи господина председателя, в которой он рассказывал обстоятельства дела, - ну, это так называемая инструкция присяжным, - присяжные удалились в залу совещаний и, возвратившись через 10 минут, на вопрос суда: виновна ли подсудимая крестьянка Мавра Егорова в предумышленном убийстве мужа своего Алексея Волохова, отвечали: «Нет, не виновна». Зала потряслась от рукоплесканий; председатель, громко позвонив, остановил восторги публики. Когда председатель объявил подсудимую от суда свободною, она бросилась целовать руки у защитника и, поклонившись судьям и присяжным, проговорила со слезами: «Благодарствую, что вы меня, невинную, освободили от суда». И Вы знаете, поразительно: единодушное совершенно вот в прессе будет восторженное отношение к этому делу. Вот я приведу вам коротенькие, последние коротенькие цитатки. Герцен в Лондоне наблюдает за этим делом. Когда приговор вынесен, вот, что он пишет: «Дело это читателям нашим известно, несчастная женщина оправдана. Как должно быть странно для русского народа видеть в суде — суд, а не лобное место, не «болото», на котором истязают». Да? А вот человек совершенно другого плана – Михаил Никифорович Катков, еще не тот реакционер, каким он станет в 80-е, но уже человек, в общем, от либерализма ушедший. Правда, он очень большой поклонник новых судебных установлений. Вот в этом смысле он большой энтузиаст нового суда. И он в передовой газете, а он как раз редактор этих самых «Московских ведомостей» в это время, в передовице он пишет: «Впечатление, вынесенное всеми присутствовавшими на суде, было то, что приговор присяжных вполне справедлив, и что другого приговора они не могли произнести. Живое сочувствие публики к оправданной подсудимой служит лучшим тому доказательством. В этом отношении общественная совесть может вполне успокоиться: присяжные сделали свое дело, как следует».

С. Бунтман

―

«А убийца-то кто?» - спрашивают. Ха-ха-ха!

А. Кузнецов

―

И Дмитрий Мезенцев спрашивает…

С. Бунтман

―

Да-да, он самый. Это все здорово…

А. Кузнецов

―

Так убила она или нет? Вы знаете, это одно из тех дел и Катков, кстати, об этом напишет через несколько дней еще одну статью. Это одно из тех дел, где убийца не найден. Дело в том, что когда составители уставов садились за работу и засучивали рукава, у них было перед глазами несколько образцов. Есть британский образец, где суд может, установив невиновность, сам установить виновность другого. А наш суд так же как и французский, скажем, – да? – не может это сделать. Должно быть новое следствие, выделение дела и так далее. Очень серьезные подозрения вызывали братцы Волоховы. Очень серьезные. И вот здесь один из слушателей спросил… слушательница спросила: «Неужели крестьянка могла расчленить здорового мужика?» Ну, разрубить топором тело поперек естественно, а не вдоль крестьянка могла. Крестьянкам приходилось с топором обращаться и, так сказать, с дровами управляться и так далее.

С. Бунтман

―

Да, и тушу могла…

А. Кузнецов

―

И тушу. Тем более муж – пьяница. Да? Далеко не всегда на него можно было рассчитывать. Тут дело другое. Если она его убила в доме и разрубила на 2 части, чтобы две половины, положив в мешки, потом спустить, тайно ночью перетащить в подпол, у нее была целая ночь. Здоровый мужчина, тело, ну, скажем так, около 80 килограмм на две половины, если у тебя есть время и ты женщина, я думаю, она бы разрубила на большие части. Да? Так легче и так не так заметно все-таки. Представляете себе, в мешке половину человека. Да? Вот у меня большое подозрение, что не дошел в тот день Алексей Волохов до своего дома. Никто его, кстати говоря, не видел вернувшимся домой. В тот день он со своим двоюродным братом повздорил и подрался в трактире. Этот брат потом это будет отрицать. А трактирщик подтвердил. Трактирщик, которому совершенно все равно, как будет. Да? Да, было. Да, вот они днем подрались. Похоже, там были какие-то семейные счеты. Возможно, надоел он тем, что занимал полдома со своей семьей, и хотелось эти полдома… А выгнать родного брата было вроде как неудобно, хотя он везде кругом и должен быть. А может еще какие-то обиды. А может быть еще что-то. Кроме того Алексей Волохов был не просто буян и пьяница, он был еще и жуликоват. Он несколько раз, это было подтверждено на следствии, вызывался вне очереди пойти в рекруты, а потом каждый раз сворачивал обратно. Это же еще до 74-го года. Еще рекрутчина. Она не такая жесткая, но все-таки это на 10, там на 7 лет приходилось уходить. Значит, можно было вне очереди сказать «Я пойду вместо кого-то, на кого выпал жребий». Естественно от этого человека в таком случае полагалась благодарность там кормить семью, пока ты в армии – да? – или что-то. Вот, похоже, он вызывался. Видимо, брал задаток, а потом говорил: «Нет, я передумал». Вот упоминается солдатка Мария Волохова, которая дала показания против. Вот не было ли, скажем, с ее мужем… раз она солдатка, значит, ее муж сейчас в армии. Да? Вот не было бы… не было ли финта с ее мужем? Явно родственником каким-то, видимо, достаточно близким. Вот, похоже, мог он надоесть своим родным вот этими самыми постоянными выцыганиваниями денег.

С. Бунтман

―

Ну, и потом последняя ее фраза…

А. Кузнецов

―

Да, «на одной доске будем стоять». И понимаете, вот я и думаю, что, похоже, убивали они его не дома. Времени у них не было особенно. Они очень торопились. Двое здоровых мужиков. От этого и несколько орудий убийства разных: и шило, и нож. Да? Потыкали, они убили быстро, разрубили пополам. Быстро раскидали по 2-м мешкам. Быстро снесли в погреб. А потом Терентий же и в погребе сам начинает искать. Похоже, они знали и хотели свалить это все на Мавру. Хотя это не железобетонно…

С. Бунтман

―

Нет.

А. Кузнецов

―

И мы не можем железно утверждать. Но суд сделал то, что он сделал. И доказательств недостаточно для ее осуждения. Кстати, вот тут спрашивает Виталий: «Что за убийство давали?» Если не было смягчающих обстоятельств, от 10 до 15 лет каторги.

С. Бунтман

―

Каторги.

А. Кузнецов

―

Каторги. Где она бы, конечно, сгинула.

С. Бунтман

―

К чему мы с вами обратимся для следующего воскресенья? Обратимся мы к тем судам, которые станут потом киносценариями. И начнем…

А. Кузнецов

―

Это, кстати говоря, наши слушатели нам подсказали это…

С. Бунтман

―

Да, да.

А. Кузнецов

―

Так вот за что им большое спасибо.

С. Бунтман

―

Да, да. Огромное спасибо.

А. Кузнецов

―

Вы, пожалуйста, подсказывайте.

С. Бунтман

―

Где…

А. Кузнецов

―

Мы будем…

С. Бунтман

―

То есть мы взяли. Во многих фильмах и сценариях есть суды, и причем суды реальные есть. Но то, что несущий именно процесс, именно процесс составляет основу фильма. Суд над Мэри Сарретт, предполагаемой соучастницей убийства Линкольна. Фильм, дивный фильм Роберта Редфорда «Заговорщица». А суд этот произошел в 1865 году.

А. Кузнецов

―

Но, по-прежнему, не стихают в США дебаты и баталии по поводу того, была ли она виновна.

С. Бунтман

―

Да. Но вот Роберт Редфорд, изучив суд, он стоит на очень твердой позиции и такой частичной виновности, но что она не достойна была смертной казни. 2-й суд над Николаем Павленко, организатором фальшивой воинской части. «Черные волки».

А. Кузнецов

―

Ну, сам по себе сериал «Черные волки», он неплохой, но обычный сериал. Но вот этот сюжет совершенно потрясающий.

С. Бунтман

―

Сюжет – да.

А. Кузнецов

―

Человек во время войны организовал липовую воинскую часть, и она работала. Строила. Военные строители. Дороги, мосты. Он потом ее переформатирует, что называется, после войны. Вообще потрясающе совершенно. Остап Бендер – это просто даже, ну, ничто по сравнению с этим человеком.

С. Бунтман

―

Ну, вот суд 3-й у нас над Рудольфом Абелем, «Шпионский мост».

А. Кузнецов

―

«Шпионский мост». Да. Потрясающий совершенно фильм.

С. Бунтман

―

Да.

А. Кузнецов

―

И потрясающе сыгранный там Абель, кстати говоря.

С. Бунтман

―

Да, да. И, кстати, здесь об этом говорили вот… мне говорили, что потрясающе к этой роли отнеслись. И дочь Донавана, и вдова вот…

А. Кузнецов

―

Я уже вполне допуска. Конечно.

С. Бунтман

―

«Вот это Оскар», - сказали они. Три суда над Жаком-Рене Мерином, грабитель и предполагаемый убийца. Блестящий фильм с Венсаном Касселем «Враг государства №1».

А. Кузнецов

―

Не путать с «Public enemy», – да? – вот с американским фильмом.

С. Бунтман

―

Ну, да.

А. Кузнецов

―

Это французский фильм.

С. Бунтман

―

Да. Суд над участниками ограбления почтового поезда. Это телефильм «Великое ограбление поезда». Суд состоялся в 64-м.

А. Кузнецов

―

Это единственное дело, которые мы ранее предлагали.

С. Бунтман

―

Да.

А. Кузнецов

―

В свое время.

С. Бунтман

―

Так что, пожалуйста, голосуйте. Все уже висит. Мы с вами прощаемся…

А. Кузнецов

―

Висит оно там.

С. Бунтман

―

Да. И обращаемся к «Детской книге войны».

А. Кузнецов

―

Всего доброго!