Убийство Кирова - Алексей Кузнецов - Не так - 2014-12-06
06.12.2014
Сергей Бунтман
―
Добрый всем день! 14 часов 57 минут. Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман здесь.
Алексей Кузнецов
―
Добрый день!
С. Бунтман
―
Добрый день!
А. Кузнецов
―
14 часов 10 минут.
С. Бунтман
―
10. А сколько…
А. Кузнецов
―
Вы сказали 57.
С. Бунтман
―
10.
А. Кузнецов
―
Да.
С. Бунтман
―
57 секунд было. 9 минут 57 секунд. Вот смотрите: значит, мы обещали вам передачу о расследовании убийства Кирова. С документальным материалом звуковым в основном вы познакомились, те, кто слушал программу «Вот так». Кто не слушал, может ее скачать из архива, там послушать. Но сегодня с нами еще будет один выступающий, будет небольшая документальная запись. Но мы будем говорить вот сегодня, тогда я и всех предупреждал, что буду воздерживаться от любых предположений, версий убийства Кирова, и даже я не так много сказал о последствиях убийства Кирова, как в общем и целом сказал о полной реорганизации, такой вот уже реорганизации, я бы сказал и правосудия, и любого и следствия реорганизации, что привело к массовым репрессиям. Вот. Ну, что же? Убийство Кирова. 1 декабря 1934 года.
А. Кузнецов
―
Около 16:30. Смольный, соответственно здание ленинградского обкома партии, 3-й этаж, на котором находился собственно обком, потому что 1-й и 2-й этаж там занимали другие организации – Ленсовет и ленинградское отделение рабоче-крестьянской инспекции. В таком небольшом закутке, который вел к коридору 1-го секретаря обкома партии, раздаются два выстрела. Охранник Борисов, который по, так сказать, существующей версии отстал шагов на 15 от Кирова, он сопровождал его. Киров достаточно неожиданно приехал в Смольный. Борисов, которого иногда называют его телохранителем, он не был, строго говоря, его телохранителем, он был сотрудником охраны Смольного, но в его обязанности входило, когда 1-й секретарь находится в здании, он должен был его сопровождать по зданию, ну, и дежурить около его кабинета, когда он там. Вот Борисов подотстал шагов на 15-20. И когда он на 1-й выстрел завернул за угол, он, ну, практически слился: вот он повернул и одновременно 2-й выстрел. Он завернул, как он потом говорил, ну, это не было задокументировано, потому что Борисов проживет чуть больше суток после вот этого всего происшествия, что составляет до сих пор одну из самых загадочных сторон этого убийства. Он увидел 2-х лежащих людей. В это время уже из кабинетов начали выскакивать люди на звуки выстрела. И в одном был опознан Сергей Миронович Киров, а 2-й человек находился без сознания. Это был человек, который, в общем, судя по всему, является его убийцей – Леонид Николаев. Вот с этого момента собственно все и начинается. Хотя начинается, конечно, раньше, за несколько месяцев до этого. Но вот в этой точке все пересеклось. И буквально на следующий день, то есть прошло где-то полсуток, в утреннем выпуске газеты «Правда» уже от 2 декабря дается такое сообщение, я цитирую: «1 декабря в 16 часов 30 минут в городе Ленинграде в здании Ленинградского совета (бывший Смольный) от руки убийцы, подосланного врагами рабочего класса, погиб секретарь Центрального и Ленинградского комитетов ВКП и член президиума ЦИК СССР товарищ Сергей Миронович Киров. Стрелявший задержан. Личность его выясняется». Ну, личность была выяснена сразу же, потому что у еще находящегося без сознания Николаева из кармана достали партийный билет, тот документ, благодаря которому он смог проникнуть в Смольный, так что личность его была, в общем, к этому времени более или менее установлена. В ночь с 1-го на 2-е специальным составом в Ленинград прибывает Сталин с Ягода, с ним Ежов, с ним некоторые ответственные работники центрального аппарата НКВД. По некоторым воспоминаниям, которые впрочем оспариваются другими авторами, вроде бы сразу же сойдя на перрон вокзала, встречавшему руководителю Ленинградского НКВД Филиппу Медведю Сталин дал пощечину со словами: «Не уберегли товарища Кирова». Это тоже потом, так сказать, будет по всякому интерпретироваться. Вот. И дальше очень интересно, как в сообщениях прессы потихонечку развиваются версии о том, кто стоит за вот этим. Да? Если в 1-м официальном сообщении он назван просто «подосланным врагами рабочего класса»…
С. Бунтман
―
Да, врагами рабочего класса. Да.
А. Кузнецов
―
Ну, это как бы, мне кажется, тут даже никакой…
С. Бунтман
―
Ну, а как еще? Нет, нет.
А. Кузнецов
―
Вот! Никакой конспирологии. Да? Есть сторонники этой точки зрения, что версия была состряпана заранее, чуть ли не текст лежал уже в редакции «Правды».
С. Бунтман
―
Естественно любого вот возьми, даже вот просто редактора сельской газеты…
А. Кузнецов
―
Ну, разумеется. Конечно.
С. Бунтман
―
Кто убил Кирова? Враги рабочего класса.
А. Кузнецов
―
Ну, конечно. А кто еще мог поднять руку на, так сказать, верного ленинца, большевика и одного из руководителей любимой партии. Конечно, враги рабочего класса. То есть этому бы я не придавал никакого особенного значения. Дальше постепенно нарастает мысль о том, что все-таки за Николаевым стоят какие-то люди. Такие достаточно глухие предположения, что это могут быть за люди, там белогвардейцы, контрреволюционеры внутри страны, и резко меняется тон. Тон становится гораздо более определенным. С момента это примерно середина декабря, 15-е, 16-е, 17-е декабря, когда становится уже официально назначен приемником Кирова Жданов. Собственно Жданов стал приемником Кирова ведь еще до гибели Сергея Мироновича. Дело в том, что Сергей Миронович по сути сдавал дела. Он был избран секретарем ЦК, и, судя по всему, ленинградскую партийную организацию он и так должен был, так сказать, оставить и переехать в Москву и сосредоточиться на работе в центральном аппарате, потому что вот эта должность – секретарь Центрального и Ленинградского комитетов – для того времени это странное совмещение. Всего-то было 4 секретаря ЦК. И поэтому естественно, что совмещать даже с руководством 2-й в стране партийной организации такую должность практически было невозможно. Киров долго к этому времени работал в Ленинграде, более 7 лет. Судя по всему, Сталин был его работой вполне доволен, потому что самое главное достижение Кирова на этом посту – это разгром очень беспокоившей Сталина оппозиции, хотя Зиновьева самого лично, он был до Кирова секретарем ленинградской парторганизации, 1-м секретарем. Хотя Зиновьева не очень любили, он был человеком малоприятным, насколько я понимаю, высокомерным, хамоватым, но, тем не менее, вот именно…
С. Бунтман
―
Очень барственным, в таком советском смысле этого слова. Несмелый человек. Очень многие пишут вот 19-й как раз год и оборона Петрограда, там Зиновьев себя проявил очень и очень…
А. Кузнецов
―
Истеричный. Ну, одним словом он действительно был малосимпатичным человеком. Но вместе с тем в Ленинграде чуть ли не самая кадровая партийная организация. Она меньше московской, ну, в силу понятных причин. Но там очень много вот старых большевиков, тех, кто вступил в партию накануне революции, в 17-м году собственно. И она, в общем, поддерживала Троцкого, которого Ленинград хорошо помнил по 17-му году.
С. Бунтман
―
Да и по 19-му…
А. Кузнецов
―
И по 19-му. Да.
С. Бунтман
―
Именно решение Троцкого было оборонять Ленинград… Петроград.
А. Кузнецов
―
Да, Петроград от войск Юденича. Да. И в этом смысле действительно Ленинград рассматривался как такое своеобразное гнездо оппозиции. Вот Кирову удалось, ну, скажем так, как сказали бы в то время, вернуть ленинградскую партийную организацию, так сказать, на правильные рельсы.
С. Бунтман
―
И он это делал очень жестко.
А. Кузнецов
―
Он это делал жестко. Когда в перестроечное время, которое, ну, это неизбежно, видимо, было, когда на смену старым советским мифам пришли новые постсоветские, тоже, к сожалению, мифы, родится такая версия о том, что Сергей Миронович был такой человеческой альтернативой Иосифу Виссарионовичу. Киров был очень жестким человеком. Можно почитать о том, как он действовал, скажем, в Астрахани в годы Гражданской войны.
С. Бунтман
―
Очень жестко.
А. Кузнецов
―
Там и расстрел заложников. Он был в этом смысле абсолютно таким же как все они. Он, тем не менее, умел к себе привлечь людей. Все, кто его знал, даже те, кто, видимо, не очень хорошо к нему относился, вот уже в начале 80-х в беседах с Феликсом Чуевым Молотов, который, судя по всему, не очень любил Кирова сказал, вот он организатор был посредственный и так далее, но тоже отмечал, что он был блестящий совершенно в выступлениях. Вот он великолепно умел общаться, что с активом, что…
С. Бунтман
―
Ну, это вот мы слышали. Я давал послушать в программе 5-минутное выступление Кирова. Он очень хорошо владеет аудиторией. Там не очень большая аудитория. Но так как это кинокадры, я их видел, он чувствует, он держит аудиторию и это видно. Очень естественный. Интонации, смена темпов, ритмов.
А. Кузнецов
―
Он был неплохо образован, надо сказать, вот для этого поколения руководителей партии и правительства. Хотя университетов в его послужном списке не значилось, но он закончил училище… он вообще из бедной семьи, он закончил училище на благотворительные деньги. Судя по всему, он много занимался самообразованием. Говорят, что в ссылке он, например, занимался немецким языком, которого, так сказать, не знал до этого. У него была очень большая библиотека. Он не просто ее собирал. Он ею действительно пользовался. Он очень серьезно готовился ко всем выступлениям. И вот в этот самый трагический для него день собственно на вечер в Таврическом дворце должно было произойти собрание партийно-хозяйственного актива Ленинграда и области. И Киров утром сидел, готовился. И было известно, что он к таким вещам готовится очень серьезно. Его не ждали в Смольном совершенно в этот день. Он должен был вот приехать вечером прям в Таврический дворец. А в это время к этому моменту уже несколько часов по Смольному слоняется Леонид Николаев, который очень старается достать билет на вот этот самый актив в Таврическом дворце, гостевой билет. Значит, надо сказать несколько слов об этом человеке. Он совсем еще молод. Ему в 34-м исполнилось 30 лет. Он 904-го года рождения. Он тоже из бедной семьи как и Киров. Только в отличие от Кирова, который был хотя и невысокого роста, но таким здоровичком и крепышом, Николаев был очень больным человеком. Он в детстве страдал и тяжело страдал рахитом, два года провел вообще загипсованным, более или менее нормально двигаться, ходить он смог только к 11 годам. Он тоже поучился. У него было несколько классов училища за спиной. И дальше он делает… Ну, он был освобожден естественно от военной службы. Он не принимал участия в Гражданской войне как военнослужащий. Он делает карьеру такого мелкого советского, партийно-советского чиновника. Именно чиновника. Ни на каких ответственных постах, где, скажем, ему надо было принимать какие-то самостоятельные решения, он никогда не занимал, но вот благодаря тому, что у него было несколько классов образования, он работал обычно на каких-то бюрократических должностях. В частности, видимо, вершина… Он несколько месяцев проработал в ленинградском обкоме, но на технической должности. А вершиной, видимо, его такой профессиональной карьеры было за несколько месяцев до убийства, он был уволен с должности в Ленинградском отделении института истории партии. Он, насколько я понимаю, был чем-то вроде инспектора отдела кадров. То есть опять-таки должность ненаучная, не особенно руководящая, но, тем не менее, она приносила ему неплохие доходы, ну, чтобы мы понимали. Дело в том, что это важно. Одна из версий, так сказать, того, что произойдет, будет сильная обида Николаева в том числе и за то, что его семья после его увольнения оказалась в стесненных материальных условиях. Его зарплата в Институте истории партии достигала 250 рублей в месяц. А потом, когда его оттуда уволили, то, что ему предлагали – 90 тире 120. Это довольно резкое, значит, снижение. Все-таки семья из пяти человек. Он с женой… Жена работала, правда, тоже и тоже неплохую зарплату получала. Плюс на иждивении у него находилась теща и двое маленьких детей. Но вместе с тем они жили по тогдашним меркам почти роскошно в смысле бытовых условий. Они жили в отдельной 3-комнатной квартире. Вот. Так что сказать, что он такой вот совсем люмпен нельзя. Что касается причин его увольнения, он, видимо, обладал чрезвычайно склочным характером. За 15 лет, что он работал, а с 15 лет он работал, он сменил, подсчитали дотошные историки, 13 мест работы. То есть он практически нигде больше года не задерживался. Он везде ни с кем не поддерживал никаких товарищеских отношений. Он сразу же начинал писать какие-то жалобы, докладные, закладные и прочие слезницы. И судя по всему, он еще и работник был довольно плохой. Вот при отсутствии там большого рвения плюс он еще ничего особенно и не умел делать. Вот он был какой-то неумеха, недотепа, неудачник такой.
С. Бунтман
―
Что-то такое вырисовывается, то, что называется социопатом таким вот.
А. Кузнецов
―
Совершенно верно. Да. Вот он такой социопат. И довольно удивительно, что в нем нашла его жена. Ну, ее часто описывали как женщину очень интересную внешне. Сохранилось всего две фотографии.
С. Бунтман
―
Ну, что там? Она вполне интересная.
А. Кузнецов
―
Вот на одной фотографии, где они вместе с Николаевым, видимо, сразу после свадьбы, они еще совсем молодые люди…
С. Бунтман
―
Да, да. Посмотрите, кстати говоря, это легко можно…
А. Кузнецов
―
Да, такая своеобразная северная, прибалтийская красота, но правильные черты лица вполне миловидны. И есть фотография уже времен ее работы в ленинградском обкоме, когда ей уже за 30, ну, так уже… несколько, так сказать, видно увядание некоторое. Вот. А так, ну, в любом случае действительно она, видимо, была такой при всем этом очень хорошей женой, потому что не смотря на тяжелый, ну, не может быть такого, что человек, который склочник на работе, чтобы он в семье был абсолютно милым. Хотя вот она сама говорила, что нет, он неплохой человек, он просто очень тонкий, очень ранимый, вот он…
С. Бунтман
―
Всяко бывает. Между прочим тоже подруга социопата – это тоже…
А. Кузнецов
―
Тоже тип, конечно, определенный.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Ну, вот он очень детей… У них двое детей было. Младший совсем маленький.
С. Бунтман
―
Ну, бывает.
А. Кузнецов
―
Вот очень любил, с ними много возился и так далее. Сразу надо сказать, одна из самых таких распространенных версий, которая начала гулять по Ленинграду практически сразу же после убийства, заключалась в том, что Николаев – ревнивец, который приревновал Кирова к своей жене. Ее звали, я не назвал ее, Мильда Трауле. И якобы он приревновал небезосновательно. Вот никаких оснований, даже хотя бы там агентурных донесений на этот счет нет. Кроме общей репутации Сергея Мироновича, которого народная молва наделяла чертами любителя, так сказать, женского пола любитель и ценитель. Надо сказать, что это в этом смысле он в партийном советском руководстве не был каким-то исключением, если это было так.
С. Бунтман
―
Ну, уж да.
А. Кузнецов
―
Да. Потому, что некоторый такой, вот назовем это старинным русским словом гедонизм, был некоторым присущ, тут можно и Енукидзе вспомнить, и Калинина Михаила Ивановича вспомнить, и Ворошилова. Хотя были и другие типы. Да. Скажем, Молотов, судя по всему, был абсолютно безупречным семьянином.
С. Бунтман
―
Да. Ну, вот Киров, он действительно небольшого роста. Судя по фотографиям, он меньше ростом, чем Сталин.
А. Кузнецов
―
Да, судя по фотографиям. Хотя фотографиям верить нельзя. Как известно, Сталина фотографировали под особым ракурсом, чтобы он казался значительней.
С. Бунтман
―
Да нет, там такая фотография сверху…
А. Кузнецов
―
Когда они по перрону вокзала идут, Вы имеете в виду? Да, это известная фотография.
С. Бунтман
―
Да, да. Это такая не церемониальная фотография. Настоящая фамилия Кирова – Костриков. Замечательно, что один из псевдонимов Кирова… Привет тоже ленинградской партийной организации, совершенно другой партии и уже Санкт-Петербурга. Один из псевдонимов Кирова – Сергей Миронов.
А. Кузнецов
―
Сергей Миронов, да. Ну, это понятно. И, кстати, Киров – не столько партийный его псевдоним, сколько журналистский. Дело в том, что Киров до революции работал журналистом и написал очень много. В архивах хранится порядка полутора тысяч написанных им газетных заметок. Он работал во Владикавказе, по-моему.
С. Бунтман
―
Да, и это его… Киров – это его северокавказский псевдоним.
А. Кузнецов
―
Да, северокавказский псевдоним. По одной из версий он впервые его использовал в день святой Киры. То есть вполне могло получиться так, что вот сидел человек, придумывал себе псевдоним, и вот подвернулся этот… Хотя есть и другие версии. И там и персидский царь Кир Великий, конечно, поминается. Но в любом случае фамилия его Костриков.
С. Бунтман
―
Кстати говоря, имя Кира очень популярно было среди старых большевиков, называли Кирами своих детей очень и очень часто.
А. Кузнецов
―
Вот. И соответственно, значит, нет никаких оснований утверждать, что у жены Кирова… у жены, извините, Николаева и Кирова был какой-то роман. И самое, пожалуй, самый сильный аргумент против этого: всего несколько лет назад, в 9-м году был рассекречен документ чрезвычайной важности в контексте этого дела – это так называемый дневник Николаева. Он не совсем дневник вот в классическом смысле слова. Это не какие-то вот регулярные записи с определенными датами. Это собрание разных собственноручно написанных Николаевым вещей. Там и письма, видимо, не отправленные. Там и документ, который он называет «политическое завещание», хотя ничего особо политического в нем нет. Это скорее некое кредо такое. И действительно…
С. Бунтман
―
Сильное словосочетание – политическое завещание.
А. Кузнецов
―
Да, да. Ну, наверное.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Вот это записи действительно дневникового характера. И вот этот документ был 5 лет назад… стал достоянием гласности. Там нет ни намека на то, что Николаев подозревает жену в измене.
С. Бунтман
―
Алексей Кузнецов. К нам присоединиться еще Лазарь Моисеевич Каганович после…
А. Кузнецов
―
По телефону хочется сказать.
С. Бунтман
―
Да. И мы с вами продолжим разбор убийства Кирова.*****
С. Бунтман
―
Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман. Мы сейчас рассматриваем, расследуем убийство Кирова. И вот достаточно подробно говорили о пресловутом любовном треугольнике, о том, что…
А. Кузнецов
―
Которого, скорее всего, не было.
С. Бунтман
―
Скорее всего, не было. Ну, скорее всего, какие причины личные, патологические, личный террор? Мы знаем… Вот Таня абсолютно правильно пишет, что это ЧП важно как спусковой крючок террора. И это было… Воспользовались случаем или здесь именно из-за Кирова?
А. Кузнецов
―
Ну, да. Я тоже так понял вопрос, что это, так сказать, подготовлено или это случайность, которой воспользовались. Ну, Вы знаете, я вспоминал наш предыдущий эфир по поводу Каплан. Если покушение на Ленина, есть одна из версий, могло быть действительно подготовлено для того, чтобы развязать террор, то утреннее в тот же день убийство Урицкого Каннегисером, судя по всему, действительно выстрел одиночки. Ну, дело в том, что для того, чтобы запустить механизм террора, конечно, хорошо бы громкое убийство. Но в принципе можно использовать и любой другой, так сказать, случай. И понимаете, вот это… Сразу давайте к версиям перейдем. Магистральных версий собственно, ну, три. А дальше от каждой идут еще какие-то…
С. Бунтман
―
Давайте послушаем Лазаря Моисеевича, которому все ясно.
А. Кузнецов
―
Давайте, конечно. Который озвучит одну из версий, скажем так.
С. Бунтман
―
Да. И Лазарь Моисеевич Каганович выступал на похоронах Кирова. И я выбрал вот кусочек, который как раз о том, кто убил, и что с этим делать. Ну, слушаем Лазаря Кагановича.
Лазарь Каганович
―
Товарищи! Враги, подославшие убийцу, они думали, что это внесет смятенье в наши ряды, что это расстроит ряды бойцов. Нет, они ошибаются. Наши ряды не расстроятся. Мы – победители! Мы сумели многого добиться. И мы уверены в нашей победе и впредь. Мы не только не расстроим ряды, мы не только не допустим смятенья, наоборот, мы еще теснее сплотимся вокруг ленинского ЦК. Мы еще крепче, еще смелее будем строить, бороться. Мы еще решительнее будем расправляться с врагами, которые не дремлют. Мы проявим еще большую бдительность, и, товарищи, сумеем сделать то, что делал и к чему стремился всю свою сознательную революционную жизнь товарищ Киров. Мы сумеем всей своей борьбой, всей своей самоотверженностью обеспечить победу дела коммунизма во всем мире.
С. Бунтман
―
Это Лазарь Каганович, глава московской организации.
А. Кузнецов
―
Да, то есть он человек того же уровня в принципе. Кирова хоронят в Москве, ну, урну с прахом хоронят в Москве в кремлевской стене.
С. Бунтман
―
Почему его сожгли? По уровню-то, по уровню там же уже были могилы за мавзолеем-то.
А. Кузнецов
―
Трудно сказать. Вот я честно…
С. Бунтман
―
Были, были. Дзержинский там.
А. Кузнецов
―
Дзержинский, мне кажется, в стене тоже.
С. Бунтман
―
Свердлов там. Да.
А. Кузнецов
―
Я никогда об этом не задумывался. Ничего не могу сказать, но вот Вы сказали, что Лазарю Моисеевичу уже все ясно, нет, Лазарю Моисеевичу пока ясно только, что враги. А какие враги Лазарю Моисеевичу неясно. И это очень показательно. Вот эта речь, речь на похоронах – это 6 декабря. А более или менее все станет ясно, скажем так, в 1-й раз все станет ясно где-то дней через 10, когда Жданов… Я начал об этом говорить, потом уполз куда-то в сторону, как это со мной часто бывает. Когда Жданов, наконец, озвучил, что за этим стоит Зиновьев и Каменев. Вот это первые названные по именам люди, которые чужими руками, от этой версии никто отходить не будет, но чужими руками убили товарища Кирова. И начнет выстраиваться последняя для Зиновьева и Каменева, далеко не 1-й, многие наши слушатели историю, драматичную историю этих 2-х людей знают. Там были и исключения из партии. Там были и ссылки. Там были и восстановления в партии. Но вот сейчас они вступили на последний, так сказать, отрезок. В декабре 36-го года так называемый 1-й московский политический процесс и их, и в том числе и других людей приговорят к смертной казни, приговор будет немедленно приведен в исполнение. Вот им будет инкриминироваться создание оппозиционного центра, московского центра. А вот под контролем московского центра был ленинградский центр, в котором состоял Николаев, и который по поручению этого ленинградского центра убил товарища Кирова. То есть вот собственно выставилось. Дальше вплоть до смерти Сталина, вплоть до 53-го года кого только к этому убийству не будут подверстывать. Потом выяснится, что и Зиновьев с Каменевым – не главные, а главный, конечно, Троцкий из-за границы. А после войны будут звучать: по заданию иностранных разведок. А до этого еще и Николаеву повесят, ну, и Николаеву и всему ленинградскому центру повесят связь с белогвардейскими кругами соответственно в эмиграции.
С. Бунтман
―
Как всегда чисто и оппозиции, и возможной оппозиции, и очередная чистка бывших.
А. Кузнецов
―
Вот всех. Но дело в том, что закончится сталинский период, а традиция-то продолжится. И Хрущев, когда он в 56-м году обвинит Сталина в том, что Сталин стоит за убийством Кирова, а в 57-м Хрущев попытается к этому Молотова, Маленкова и Кагановича приконопатить в том смысле, что, конечно, они на спусковой крючок не жали, но вот знали, не предотвратили там и так далее.
С. Бунтман
―
То есть история про то, что Киров конкурент Сталина, история с подсчетом голосов, очень странная история с подсчетом голосов на 17-м съезде.
А. Кузнецов
―
Очень странная история, очень странные результаты… не то, чтобы странные, а не очень верифицированные результаты расследования, которое проводились в 50-е годы, и о которых потом урывками в разное время рассказывала своим знакомым Ольга Шатуновская, очень интересный человек, старая большевичка. Кстати, тоже я посмотрел ее фотографию в интернете, потрясающе, видимо, красивая в молодости женщина. Она была секретарем Шаумяна во время Бакинской коммуны. Очень трудная жизнь. Потом она в лагерь попадет в 37-м году и просидит там по полной программе, и ссылка потом будет. Но вот она была реабилитирована и примет активное участие в работе по реабилитации, в частности она будет входить в одну из комиссий, я не помню, Шверника, по-моему, которая будет заниматься вот, так сказать, изучением материалов. И вот от нее пойдут слухи, что якобы на 17-м съезде при голосовании, при избрании центрального комитета против Кирова было подано всего три голоса, а против Сталина чуть ли не…
С. Бунтман
―
Чуть ли не 200.
А. Кузнецов
―
Я даже 300 слышал. Это все информация, ну, поймите меня правильно, недостоверная, ну, нет, так сказать, железобетонных доказательств того, что…
С. Бунтман
―
Есть один факт, что 17-й съезд был съездом победителей, но и съездом расстрелянных.
А. Кузнецов
―
Да. И вот это факт непреложный. И вообще надо сказать, что самый, наверное, мощный, хотя, конечно, абсолютно косвенный аргумент в пользу того, что Сталин стоял за этим убийством – это то, что началось после этого. Действительно смерть Кирова, она такой определенный рубеж, после которого начался новый виток. Когда говорят, начался большой террор – это неправда. 1-й большой террор – это еще Гражданская война, а затем большой террор после крестьян…
С. Бунтман
―
То, что называется большим террором…
А. Кузнецов
―
В узком смысле слова – 2-я половина 30-х. Да? Вот это, конечно, начинается после убийства Кирова.
С. Бунтман
―
Да. Но Киров, но мотив еще. Мотив развязать террор, можно было и без Кирова обойтись.
А. Кузнецов
―
Ну, конечно. Можно было.
С. Бунтман
―
Это первое. А, во-вторых, Киров вполне верный человек. Он очень Сталину человек.
А. Кузнецов
―
Вот надо понимать, как сложно было в 20-е годы ни разу не вляпаться в то, что потом будет сочтено оппозиционной платформой, оппозиционной группой, антипартийной группой.
С. Бунтман
―
Ему единственное, что вменяли, что он поздновато стал большевиком.
А. Кузнецов
―
Ну, ему кадетское, якобы кадетское прошлое… Молотов его в этом обвинял. Он не был кадетом. Он работал в газете до революции, которая, ну, да, по ее политической программе такой вот либеральной можно условно назвать кадетской. В газете «Голос», по-моему, он работал. Конечно, никаким кадетом он не был. Это все. Киров действительно верный сталинец, и нет никаких оснований подозревать, что это не так. Якобы к нему на 17-м съезде подходили отдельные делегаты, говорили что-то вроде «Мироныч, давай Сталина на тебя променяем». Ну, теоретически это представить можно, практически уже трудновато. После разгрома рютинской платформы по сути… Ведь Сталин свое выступление на 34-м съезде начнет с того, что…
С. Бунтман
―
На 17-м…
А. Кузнецов
―
То есть на 17-м в 34-м году. У меня тоже с цифрами… На 17-м съезде Сталин скажет, на 15-м нам приходилось бить оппозицию, на 16-м нам приходилось добивать оппозицию. Сегодня нам никого не надо добивать. Сегодня съезд победителей. Все. Единомышленников. Нет никакой оппозиции. Поэтому мне кажется, что то, что за Николаевым кто-то стоял, ну, понимаете, действительно есть некоторые косвенные основания полагать, что так могло быть. Не очень понятна история с задержанием Николаева 15 октября за полтора месяца до убийства. Когда неподалеку от дома, где жил Киров, он был задержан, при нем нашили при личном обыске револьвер. Николаев сказал, что он хотел поговорить с Кировым, вот он ему писал письма. Он действительно ему писал письма. На них приходили стандартные отписки Он хотел вот пожаловаться на ту несправедливость, что вот его сначала из партии исключили, потом, правда, восстановили, но выговор оставили, не хотят этот выговор снимать, вот он без работы, там дома голодают и так далее. Он действительно об этом писал. Он Сталину об этом писал, и Кирову он об этом писал. Действительно по дневнику видно, как он это переживал. Но вот интересно – дневник, на котором мы прервались. 25 августа, то есть за 3 месяца до происшедшего, запись, которую Николаев озаглавливает «Мой ответ перед партией и Отечеством».
С. Бунтман
―
Ну, вот мы сейчас опять прервемся.
А. Кузнецов
―
Ну, это заговор. Теперь точно это заговор. Да? Так сказать, очевидный.
С. Бунтман
―
Да, это заговор, товарищи. Да, мы сейчас прервемся, но уже дневник станем читать ровно через 2 минуты.*****
С. Бунтман
―
Мы продолжаем. Ну, наконец-то мы почитаем Николаева.
А. Кузнецов
―
Да. И вот 25 августа за три с лишним месяца до происшествия он пишет: «Как солдат революции мне никакая смерть нестрашна. Я на все теперь готов, а предупредить этого никто не в силах. Я веду подготовление подобно Желябову и готов быть на это ради человечества, оставляя на добрых людей мать, жену и малолетних детей. Привет царю индустрии войны Сталину». Ну, я не говорю про то, что он в падежах путается. Но даже вот в 4-х строчках совершенно жуткая каша. Фамилия Желябова, конечно, сразу бросается в глаза.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Я на все готов – вот это вот, ну, не знаю, но в любом случае поза – не поза, вот это ощущение, так сказать, обреченности какой-то. Это, конечно, сильный документ, показывающий, что Николаев к чему-то подобному готовился.
С. Бунтман
―
Убить Сталина?
А. Кузнецов
―
Нет, вряд ли. Хотя потом на следствии, на очень коротеньком следствии, оно будет продолжаться всего две недели, Николаев будет, меняя иногда показания, говорить о том, что он разных людей… он не с самого… он собственно… Как сказать? Киров не был единственной возможной жертвой. И это, кстати говоря, на мой взгляд, еще один аргумент в пользу того, что не было лично к Кирову. Он говорил о том, что, ну, может быть там, называет фамилию директора вот этого ленинградского отделения института истории партии – видного тоже большевика. Второго секретаря ленинградского обкома Михаила Чуева – тоже может быть. То есть, похоже, не было у него определенной жертвы. Как он потом будет описывать, вот он в Смольном бродил, бродил, бродил. Зашел в туалет, вышел из туалета, и прямо на него идет Киров. А у него с собой револьвер. Вот такая вот вещь. Что касается револьвера, как его пропустили с револьвером на охраняемый 3-й этаж? 3-й этаж действительно охранялся еще дополнительным постом, но есть свидетельство, что для прохода на 3-й этаж достаточно было предъявить партбилет. Он у Николаева был. Он при нем найден.
С. Бунтман
―
И вообще этот партбилет как пропуск в любой райком, обком…
А. Кузнецов
―
Да. Только беспартийные должны были выписывать отдельный пропуск. А члену партии тогда…
С. Бунтман
―
Это традиционно для…
А. Кузнецов
―
Да. Когда Киров находился в кабинете, у его кабинета должен был находиться охранник. Ну, вот тот самый Борисов, о котором сейчас надо сказать несколько слов. А когда Кирова не было в кабинете, когда он шел по коридору, ну, охранник шел за ним. Вот теоретически возможно, что Николаев действительно оказался с Кировым вот в коридоре с ситуации, когда он уже морально давно готовый, ему оставалось… Как он пронес наган? Ну, так и пронес. Никого не досматривали на входе. Рамок, металлоискателей не было. Вот так он его пронес. То есть понимаете, я не хочу сказать, что точно доказано, некоторые пишут, там особенно вот Юрий Николаевич Жуков любит на этот счет: «Точно доказано, что Сталин не имел никакого отношения к убийству…» Конечно, это не может быть точно доказано. Да, документы не сохранились, а и не могло быть никаких письменных документов. Ну, не тайным же решением политбюро такое принималось. Да? Нет, конечно, никаких прямых доказательств против Сталина, и собственно только поэтому я все-таки склоняюсь к серии убийцы-одиночки. Для меня совершенно очевидно, что Николаев был человеком психически нездоровым, что он был человеком очень разочарованным, в каком-то смысле озлобленным. То есть он был тем идеальным материалом, из которого получаются вот такого рода убийцы. Можно вспомнить и Равальяка и Жана Клемана, убийство и Генриха IV, и Генриха III, и множество других убийств, осуществленных, в общем, такими вот не вполне здоровыми психически одиночками.
С. Бунтман
―
И никто не доказал еще наличие заговора в убийстве Кеннеди.
А. Кузнецов
―
Конечно.
С. Бунтман
―
Не смотря на все эти миллионы тонн.
А. Кузнецов
―
Да. Да нет, безусловно. Ну, конечно, есть несколько моментов скверных для убийцы-одиночки. 2 декабря одного из важнейших, может быть, ключевого свидетеля вот НКВДшника Борисова везут на допрос, и машина попадает в автокатастрофу. Она въезжает то ли в стену, то ли в тумбу. Причем погибает только Борисов. Шофер отделывается легкими ушибами. Потом показывает, что Борисов схватился за руль и, так сказать, машину направил в стену. Я думаю, что Борисова таки действительно убрали, но это совершенно не доказательство того, что он там какой-то участник, соучастник заговора. Или как некоторые даже пишут, он стрелял, а не Николаев. А Николаева он просто оглушил, и тело того нашли рядом с револьвером рядом с телом Кирова. Дело в том, что, похоже, действительно дело с охраной лично Кирова обстояло из рук вон плохо. Бардак был. Вот у нас к эфиру был один из вопросов, какая роль здесь ленинградской НКВД во всем этом деле. У меня такое ощущение, что там был чудовищный бардак, по крайней мере, с охраной вот первых лиц. И кто мог отдать приказ убрать Борисова? Да тот же Медведь.
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Который уже получил, по некоторым данным, по лицу за то, что не уберегли товарища Кирова. А Борисов мог на допросе подробности показать, как именно они халатно, плохо, неумело Кирова охраняли.
С. Бунтман
―
Такое сцепление интересов…
А. Кузнецов
―
Такой клубок змей.
С. Бунтман
―
Да. И интерес Сталина, конечно, во-первых, это страшно. Каждый может прийти… Вот представьте себе, каждый может прийти и выстрелить. Если, предположим, он узнает, что Николаев убил, что-то тут такое вообще не то. Значит, надо здесь усилить, тут подтянуть. И Каганович о том и говорит. Мы тут подтянем, здесь затянем. Это уже разговоры идут. А мы здесь усилим и будем видеть врагов.
А. Кузнецов
―
Еще один косвенный аргумент в пользу того, что за этим стоял кто-то. То есть есть несколько версий о том, что Николаев да, действительно сам принял решение, и Николаева, что называется, вели, вот его направляли, его подталкивали.
С. Бунтман
―
… не препятствовали.
А. Кузнецов
―
Как с тем же самым Клеманом, которого я уже упомянул, судя по всему. Не препятствовали. Да. И даже, так сказать, делали на него какую-то ставку. Но это может быть. Есть некоторые такие косвенные, не вполне объясненные вещи, которые ложатся в эту обойму. Ну, вот говорят, слишком маленькие наказания получили руководители того самого ленинградского НКВД. Действительно от 3-х до 5 лет дали ленинградским НКВДшникам разного ранга. А что касается заместителя Медведя Запорожца, то он вообще практически не сидел. Его быстренько сделали сначала заместителем начальника одного из управлений «Дальстроя», а потом и начальником. И только в 37-м их всех…
С. Бунтман
―
Вспомните, что еще не пошло, не поехало.
А. Кузнецов
―
Да, еще не пошло, не поехало.
С. Бунтман
―
Для 1-й половины 30-х это нормальные наказания и достаточно суровые.
А. Кузнецов
―
То, что Анна Андреевна Ахматова назвала вегетарианским периодом. Да?
С. Бунтман
―
Да.
А. Кузнецов
―
Это еще давали три и пять по рогам. То есть 3 года лагерей и 5 лет ссылки и поражение в правах. Да? И это считалось достаточно много. Перечитайте Анатолия Рыбакова. А вот потом действительно очень быстро пойдут вот эти десятки без права переписки, что означает по сути расстрел и так далее. Поэтому ничего определенного сказать нельзя. Вот я стараюсь называть книги, где можно почитать. Я подобрал несколько книг, где как раз даются разные версии. Прочитав каждую из них, у вас будет ощущение, что вот эта версия, наконец, правильная. Поэтому имеет смысл читать все. Есть известная исследовательница темы – историк Кирилина, по-моему, Анна Кирилина. Последняя, ну, крайняя, как сейчас поправляются, по времени книга Киров…
С. Бунтман
―
Надо говорить последняя.
А. Кузнецов
―
Да.
С. Бунтман
―
Нормально.
А. Кузнецов
―
«Киров известный и неизвестный». А вообще у нее несколько. В интернете легко найдете. У нее несколько работ, посвященных и убийству Кирова, и жизни Кирова и так далее. Такой взгляд со стороны, взгляд достаточно беспристрастный – норвежский исследователь, профессор, историк, Осмонд Эгге написал книгу, которая переведена на русский язык, она есть в интернете, «Загадка Кирова. Убийство развязавшее сталинский террор». Он приходит к выводу… и он, и Кирилина приходят к выводу, что это убийца-одиночка. Вот. Дальше есть книга, которую трудно найти. В интернет она не выложена. Я специально посмотрел, ни один из больших интернет-магазинов… сейчас ее нет в наличии. То есть она разошлась. Это книга Бастрыкина, надо сказать, руководителя следственного комитета, в соавторстве Ольгой Громцевой «Тени исчезают в Смольном. Убийство Кирова».
С. Бунтман
―
Ой, я помню. Да.
А. Кузнецов
―
Она вышла 10 примерно лет назад.
С. Бунтман
―
Да, я ее помню хорошо.
А. Кузнецов
―
Интересная книга. Я, если можно, я ее читал. Я не буду, чтобы не портить, так сказать, интерес, я не буду рассказывать, к каким выводам пришли авторы, скажу только, что в пользу этой книги – они много документов цитируют. Они цитируют действительно много документов. И этим эта книга, безусловно, ценна. Ну, и я уже упоминал Юрия Жукова, доктор исторических наук, по справедливости скажем, сотрудник Института российской истории Академии наук. Он разрабатывает такую свежую, хлебную версию: царь хороший, бояре плохие. Вот он в частности по вопросу об убийстве Кирова тоже считает, что, так сказать, Сталин здесь абсолютно не причем, но могли быть различные, так сказать, группы, которые вот убийцу подтолкнули. Да? Антипартийные группы. Есть такая группа версий на счет того, что была в рядах партии группа, испытывавшая личную неприязнь именно к Кирову.
С. Бунтман
―
Ну, может быть.
А. Кузнецов
―
Еще одна версия. Да. Тоже возможна. Вот что я бы порекомендовал посмотреть, а вообще литература об убийстве Кирова чрезвычайно обширна. Здесь поройтесь, покопайтесь. Вот здесь спрашивают: «Достоверна ли книга «Мальчик из Уржума»?» Ну, книга написана в начале 50-х, она достоверна…
С. Бунтман
―
Она житийная книжка.
А. Кузнецов
―
Абсолютно житийная. Житие маленького Кирова. Я ее читал тысячу лет назад…
С. Бунтман
―
Я тоже читал.
А. Кузнецов
―
По-моему, она заканчивается где-то его 17-летним или 18-летним возрастом.
С. Бунтман
―
Да, да.
А. Кузнецов
―
Ну, как рассказы Зои Воскресенской о маленьком Ленине.
С. Бунтман
―
Увлекательная книжка такая.
А. Кузнецов
―
Да.
С. Бунтман
―
Молодецкая. Ну, что ж? Спасибо большое. Будем продолжать разнообразные расследования. Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман. Программа «Не так».