Убийство Михоэлса - Алексей Кузнецов - Не так - 2014-09-13

СЕРГЕЙ БУНТМАН: Добрый день! Сегодня мы с Алексеем Кузнецовым. Добрый день, Алексей!

АЛЕКСЕЙ КУЗНЕЦОВ: Добрый день!

С. БУНТМАН: Мы продолжаем серию преступлений. Но вот как справедливо написал нам слушатель…

А. КУЗНЕЦОВ: Алексей из Ганновера.

С. БУНТМАН: Да. Алексей написал: «Собственно, а в чем тут тайна?» Известно, кто заказчик, кто исполнитель. Даже сам ход преступления известен. Но преступление, оно настолько какое-то удивительное и бессмысленное, может смысл в нем какой-то тайный и был. И не зря началась компания очень большая и антисемитская компания после убийства Михоэлса. Но вот восстановить вот этот смысл, намерение как раз преступления мы сегодня и хотим. Речь идет об убийстве Соломона Михоэлса. И я хочу начать с маленького фрагмента, который, я думаю, знают все. Хотя этот фрагмент исчез из фильма «Цирк». Довольно долгое время его не было. Но все равно вот послушайте. Я думаю, все узнают эту мелодию. И поет тут Соломон Михоэлс.

Фрагмент из фильма «Цирк»

С. БУНТМАН: Соломон Михоэлс – великий актер, признанный великим при жизни.

А. КУЗНЕЦОВ: Режиссер.

С. БУНТМАН: Режиссер, общественный деятель, абсолютно советский человек.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, вот действительно в том событии, о котором мы сегодня рассказываем, нет большого вопроса, было ли это убийство или несчастный случай. Это вопросом остается только для Юрия Ивановича Мухина и его аудитории. Всем остальным понятно, что это было убийство. Абсолютно известны его исполнители. Ну, там есть некоторые небольшие нюансы в распределении ролей, но вот собственно список этой с позволения сказать бригады, он известен. Сегодня эти люди будут названы. А что же действительно… Единственное, о чем… что позволяет включить в наш цикл – это довольно небольшой разнобой мнений по вопросу о мотиве. Действительно, вот Вы правильно сказали, убийство как-то вот такое не очень понятное, зачем оно. Да? Еще год…

С. БУНТМАН: Даже не фоне репрессий.

А. КУЗНЕЦОВ: Даже на фоне репрессий, которые впрочем еще только начнутся.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Еще впереди страшная судьба еврейского антифашистского комитета…

С. БУНТМАН: Да и на фоне репрессий вообще, на фоне тех методов, которые были, что заставляет нас ретроспективно думать о многих других таинственных смертях.

А. КУЗНЕЦОВ: Но вот тут-то... да, дело в том, что во многих версиях, там основные сегодня я постараюсь перечислить, очень много смешивается, потому что действительно буквально в 2 года 47-48-й, 48-49-й очень плотно укладывается такое большое количество событий. А нам через почти 70 лет иногда трудно понять, что, скажем, одно из них было на несколько месяцев позже других. Поэтому оно не может быть причиной. Да? Оно может быть только еще одним следствием. И вот здесь разобраться, почему же это произошло, надо попытаться, хотя, конечно же, мы сегодня не сможем никакую точку поставить. Мы собственно ни в одной передаче этого не делаем. Да? Ну, сначала, наверное, вот собственно установленные факты. Соломин Михоэлс на момент своей смерти занимал две видные должности. Он был, как Вы совершенно справедливо заметили, ведущим безусловно артистом и художественным руководителем ГОСЕТа – Государственного еврейского театра, который располагался в том здании, где сейчас находится в Москве театр на Малой Бронной.

С. БУНТМАН: Кстати, есть мемориальная доска. Это к вопросу, что нельзя ставить, как сейчас выясняется, в случае и Таировым, и Коонен, что нельзя на учреждениях культуры ставить мемориальные доски.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, а вот раньше можно было. Да? И кроме того он возглавлял организацию, которая была создана в начале войны, формально она была создана в 42-м году, но работа по ее созданию началась уже в 41-м году – это Еврейский антифашистский комитет, куда вошли несколько виднейших, несколько десятков даже виднейших представителей разных областей. Там было очень много представителей творческой интеллигенции и актеры помимо Михоэлса, Зускин, например, его партнер по сцене и, так сказать, 2-й по величине актер этого театра. Там были писатели и поэты как тот же Перец Маркиш. Там были ученые. Кстати, среди ученых был один не еврей Петр Капица. Вот он тоже был членом этого комитета. Там были государственные и общественные деятели. Вот это Совинформбюро Лазовский – да? – заместитель, а по сути практически руководитель Совинформбюро. Вот. Самые разные люди. И этот комитет выполнял во время войны очень большую работу, о чем мы обязательно скажем. А затем вот его деятельность все больше и больше натыкается на различные препоны, и возникают проекты его роспуска. Почему, мы тоже скажем. И вот в конце 47-го года над Михоэлсом сгущаются тучи. По крайней мере, видимо, где-то в районе середины декабря лично Сталиным дается указанием разработать ликвидацию Михоэлса. На тот момент двумя основными способами такой вот ликвидации негласной, тайной было либо отравление, либо автомобильная катастрофа. Вот Хотя Павел Судоплатов, который непосредственно… Ну, это известная фигура. Это один из главных специалистов по, что называется, мокрым делам в составе нашей госбезопасности. Хотя он лично не имел отношения к этой операции, но двое его людей были в ней задействованы. Он потом в своих знаменитых мемуарах говорил о том, что Михоэлс был отравлен. Нет, это совершенно точно – никакого яда здесь не использовалось. На каком этапе было принято решение о том, что это будет инсценирована автомобильная катастрофа, сказать сложно. Тут есть разные версии. Но, так или иначе, принимается решение о ликвидации Михоэлса. Назначаются ответственные за это. Общее руководство, так сказать, генеральное руководство возложено на министра государственной безопасности Виктора Абакумова. Непосредственно курирует операцию один из его заместителей генерал-лейтенант Огольцов. Ну, и затем постепенно подобрана бригада. Я чуть позже этих людей назову. Видимо, это обсуждается в узком кругу самых близких соратников Сталина, потому что вот один из ведущих наших историков этой конкретно проблемы, вообще еврейского вопроса в Советской Союзе Геннадий Васильевич Костырченко, он полагает, что уже 23 декабря во время встречи в кабинете Сталина, где присутствовали Маленков, Берия, Жданов и еще целый ряд самых близких Сталину людей, вот Костырченко полагает, что на этой встрече Абакумов предъявил Сталину некий компрометирующий материал на Михоэлса, и вроде бы там впервые прозвучало вот указание, так сказать, Михоэлса наказать. Дальше принимается решение о месте проведения операции. Видимо, она первоначально планировалась в Москве. Но наружка, походив за Михоэлсом несколько дней, доложила, что практически ни на минуту он не остается один, с ним все время, так сказать, какие-то люди. Жил он при театре, то есть тоже прямо скажем, место неудачное для того, чтобы там проводить такого рода операции. И тогда принимается решение провести операцию в Минске. Минск и сейчас не очень большой город. Я надеюсь, что минчане не обидятся. А тогда чрезвычайно пострадавший во время войны, это маленький провинциальный городок…

С. БУНТМАН: Еще не отстроенный.

А. КУЗНЕЦОВ: Не отстроенный совершенно. А порядка 90 процентов Минска лежало в развалинах после Великой Отечественной войны. И маленький, тихий провинциальный городок… Вот есть разногласия. Одни считают, что Михоэлса специально туда направили, заманили. А другие, как тот же Костырченко, полагают, что так совпало. Михоэлс собирался в командировку в Минск. И это предопределило выбор места совершения вот этого, будем называть вещи своими именами, террористического акта. Михоэлс был членом отборочной комиссии по сталинским премиям, и в Минск он ехал официально в командировку от комитета по премиям для того, чтобы посмотреть два спектакля, ну, которые он должен был либо номинировать, либо не номинировать вот на сталинскую премию. Две оперы. И с ним поехал… То ли опять же совпало, потому что, ну, в принципе это входило в его обязанности, то ли он был приставлен к нему. Один театровед, который писал под псевдонимом Потапов, настоящая фамилия этого человека Голубов, довольно известный в свое время театральный критик. Они были хорошо с Михоэлсом лично знакомы. Он был уже много лет к этому времени осведомителем МГБ. Он, конечно, не был в курсе, так сказать, цели этой операции. Трудно сказать, на каком этапе ему дали указание информировать о, так сказать, всех действиях Михоэлса, но возможно, что еще в Москве, возможно, что называется, по дороге. И вот Михоэлс с Голубовым в 1-х числах января выезжают в Минск. И туда же на 2-х автомобилях отправляется группа работников государственной безопасности, значит, в которую помимо генерала-лейтенанта Огольцова входит один из ведущих сотрудников контрразведывательного управления МГБ, полковник Федор Шубников, два судоплатовских специалиста по автомобильным катастрофам – полковник Лебедев, старший лейтенант Круглов, один из сотрудников Огольцова, ну, в общем, его адъютант фактически. И к ним на месте присоединяется майор Повзун – это, видимо, как… что называется, офицер связи от Министерства госбезопасности Белоруссии. В какой-то степени в курсе этой операции был министр государственной безопасности Белоруссии Лаврентий Цанава, как его называли его подчиненные Лаврентий II, выдвиженец Берии, так сказать, хороший его знакомый. Но, видимо. Цанава узнал о том, какая именно операция предстоит только, когда группа уже прибыла.

С. БУНТМАН: … серьезная в серьезном секрете.

А. КУЗНЕЦОВ: В очень серьезном секрете, не смотря на то, что все переговоры велись по закрытым линиям правительственной связи, Цанава, видимо, по телефону получил только указание быть готовым к выполнению важнейшего поручения партии и лично товарища Сталина. Да? А вот уже все детали ему были изложены… Группа, сразу минуя, не заезжая в город, прибыла на дачу Цанавы, и вот она собственно становится и штаб-квартирой этой группы и местом, где будет совершено убийство. Вот только там Цанаву посвятят в то, какое задание предстоит. В течение нескольких дней Михоэлса, что называется, ведут, но ведут очень аккуратно. Наружка, плотное наружное наблюдение не применяется, а о его шагах информирует Голубов, который с ним не расстается. Значит, почему не применяют наружку? Дело в том, что есть много свидетельств, в том числе Александра Аркадьевича Галича, который вот за несколько дней до отъезда Михоэлса из Москвы, у него был дома, что Михоэлс предчувствовал гибель и не просто предчувствовал, как бывает иногда, человека какое-то такое мистическое чувство охватывает, а Михоэлс, видимо, чувствовал какое-то наблюдение. Кроме того он знал, что арестованы несколько человек, один из них был близким его сотрудником. Такой Гринберг – это его помощник по делам Еврейского антифашистского комитета. И Михоэлс очень нервничал. Поэтому решено было в Минске к нему… лишний раз его не нервировать. Затем когда… Да, тоже столкнулись с теми же сложностями. Михоэлса все время сопровождала группа его восторженных поклонников, как в рапорте написано, представители местной интеллигенции. И тогда было решено, зная, что Михоэлс любитель застолья, у него было такое свойство. Он любил, так сказать, в компании выпить, закусить, вообще был человеком таким… любил жить. Вот.

С. БУНТМАН: Поговорить.

А. КУЗНЕЦОВ: Поговорить, конечно. Все, кто его знал, говорят, что он был гениальный рассказчик и баек, и всего. Ну, такой актер от Бога с большой буквы «А» и от Бога с большой буквы «Б». И было тогда принято решение поймать его на этот крючок. И все тому же Голубову дано указание, вот это уже прямое его участие в этом убийстве. Значит, Голубов должен был Михоэлсу сказать: «Вот у меня здесь есть друг. Некто инженер Сергеев». Вообще очень прозрачный псевдоним. И странно, что Михоэлс никак на него не дернулся. Дело в том, что к этому времени в ряде советских театров, в частности в Малом театре уже несколько лет шла пьеса «Инженер Сергеев», которая была написана одним из ведущих руководителей госбезопасности Меркуловым, который как многие, кстати говоря, специалисты этого профиля, в свободное время пописывал. Вот. И не чурался вообще литературы. Вот эта пьеса «Инженер Сергеев», главный ее персонаж был выбран в качестве псевдонима. Вот значит у этого якобы друга Голубова, инженера Сергеева то ли свадьба, то ли там еще какое-то семейное торжество, и вот его приглашают прийти, но непременно с Михоэлсом, обязательно. Вот как же так? Такой великий человек. Ну, и Михоэлс согласился и, видимо, не без удовольствия согласился. Дальше в гостиницу вечером 12 января 47-го года, в гостиницу, где жили Голубов и Михоэлс, заезжают на машине Цанавы… заезжает якобы инженер Сергеев с водителем. В роли водителя был старший лейтенант Круглов, а вот Сергеева исполнил полковник Шубников. И дальше они играют свою роль на протяжении всей дороги, заезжают на дачу Цанавы. Ну, а там уже играть нет необходимости, потому что к этому времени, видимо, уже получено последнее подтверждение. Кстати, об этом последнем подтверждении. Есть известный кусок из мемуаров Светланы Сталиной – Светланы Аллилуевой «10 писем к другу», где она вспоминает, как она совсем еще, в общем, девочка в кабинете у отца, вот о чем-то они разговаривают, телефонный звонок. Отец снимает трубку. Молчит, слушает. Потом говорит: «Да, да, ну, пусть автомобильная катастрофа». Причем Аллилуева специально отмечает, что это было произнесено не тоном согласия, а тоном вот принятого решения.

С. БУНТМАН: Принятого решения.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, тоном указания.

С. БУНТМАН: Да. Ну, в это время ей 20 с небольшим.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, да, она молодой… Девочка – это я, конечно, зря сказал. Безусловно. И вот, видимо, получено вот это вот… Скорее всего к этому времени Михоэлса и Голубова уже везут на дачу Цанавы. Вряд ли их привезли, а потом стали Сталину звонить за указанием. Да? Вот их, видимо, везут. Вот последняя виза, что называется, последняя как Сталин говорил, «птичка». Он когда визировал что-то, он ставил галочку в уголке документа. Вот последняя «птичка» прилетела. И после этого по показаниям самого Федора Шубникова, который давал эти показания в 95-м году, он дожил до 98-го года этот человек. В 95-м году был процесс, когда один из бывших руководителей служб безопасности подал в суд на журналиста Молчанова. Журналист его обвинил в том, что он был одним из руководителей этой операции. Тот подал в суд и суд выиграл. Он действительно не имел непосредственного отношения к этой операции. Вот Шубников давал показания. И вот там он в суде подтвердил, что ударами дубинок Михоэлса и Голубова то ли оглушили, то ли сразу убили. После чего «Студебекером» был совершен наезд на их тела. После чего тела уже были отвезены в Минск, выложены недалеко от гостиницы. Видимо, какое-то количество крови с собой прихватили, разлили рядом, потому что местная милиция, которая была не в курсе дела, на утро обнаружив тела, вот она ретиво взялась за расследование. Потом их будут тормозить, о чем я после перерыва расскажу. И вот они зафиксировали достаточно большое количество крови на месте преступления, в том время, как понятно, особенно зимой эта кровь там через час, скажем, после убийства уже вытечь не могла. И вот соответственно таким образом это произошло. В общем, все это сейчас на сегодняшний момент достаточно хорошо документировано. Я назову документы, я назову книги, где можно посмотреть эти документы. Обязательно.

С. БУНТМАН: Да, есть и сборники дела…

А. КУЗНЕЦОВ: И сборники дел отдельные. Да, да.

С. БУНТМАН: Подробнейше, подробнейше все изложено. Вот о причинах нам уже пишет Наталья, дочь актера ГОСЕТа Гертнера, и говорит, что была личная зависть к…

А. КУЗНЕЦОВ: Мы эту версию обязательно рассмотрим.

С. БУНТМАН: … и много раздражало Сталина в Соломоне Михоэлсе. Мы сейчас прервемся и продолжим программу «Не так» через 5 минут.

С. БУНТМАН: Алексей Кузнецов, Сергей Бунтман. Мы говорим об убийстве Михоэлса. Ну, вот убийство совершено.

А. КУЗНЕЦОВ: Да. И Аня нас спрашивает, все равно не понимает, чем он помешал. Давайте сейчас посвятим это время разбору версий.

С. БУНТМАН: Да, но были устроены похороны.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, были устроены похороны, торжественные, по государственному разряду. Кстати, на этих похоронах произойдет один интересный эпизод. Судя по всему, мне не удалось найти такого железобетонного подтверждения, но есть косвенное основание полагать, что на этих похоронах, на которых было много разных глаз, Полина Жемчужина, на минуту жена Вячеслава Михайловича Молотова, давала понять в частных, правда, разговорах, там не в речи над гробом, но, так сказать, она много с кем общалась на кладбище, что это не автомобильная катастрофа.

С. БУНТМАН: Не несчастный случай. Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Она это, судя по всему, знала к этому времени наверняка, потому что Вячеслав Михайлович, известно, что он с женой делился. Она была для него не только любимой женщиной, но и боевым соратником. Абсолютно убежденный сталинист. Лагеря это убеждение не поколебали. Вот Молотов, видимо, вернувшись с заседания Политбюро 13 января, на котором Сталин поведал о том, что произошло с Михоэлсом, значит, он поделился с женой, и она это знала и не стала… Загадочный для меня момент. Зная ситуацию, зная обстановку, почему она стала об этом говорить? Какое-то, видимо, эмоциональное потрясение. Но вот она начала делать такие намеки, и это, видимо, было одним из моментов, которое повлияет на решение Сталина потом бросить ее в лагерь. Вот. Значит, есть несколько версий. Одна версия сводится к личному отношению Сталина к Михоэлсу. Ну, вот Наталья, дочь актера ГОСЕТа Гертнера пишет: «У Сталина была личная зависть к такому таланту и дару». Я не думаю. Но все-таки Сталин действительно очень любил театр, как известно, любил приглашать к себе актеров. Среди них были и великие таланты, которые вполне можно поставить в один ряд с Михоэлсом. Это и Качалов, это и Леонидов, это и многие-многие другие.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: И вот их судьба сложилась вполне благополучно. Так сказать, по крайней мере, никаких преследований со стороны власти они не испытывали. Что касается личного антисемитизма Сталина, это вопрос широко дискутируемый, вопрос, конечно, дискуссионный. И мне не хотелось бы сейчас в него углубляться, потому что в любом случае судьба Михоэлса не может объясняться только личным, так сказать, юдофобством вождя, которая, кстати говоря, под некоторым вопросом. Я имею в виду степень этого дела. А вот, что заслуживает, на мой взгляд, внимания, это то, что Сталина, видимо, очень насторожила информация, которая к нему пришла через Абакумова. Информация о том, что Михоэлс ищет сведения, так, по крайней мере, это было подано, Михоэлс ищет сведения о личной жизни, о семье Сталина. Так это подал Абакумов. А поскольку Михоэлс ездил в Америку, поскольку Михоэлс был чрезвычайно популярен за границей, в сознании вождя, мы о нем кое-какое, об этом сознании имеем, тут же, конечно, выстраивается цепочка: ищут подходы, так сказать, агенты…

С. БУНТМАН: … Америка? 47-й год. Это конец 46-го – начало 47-го.

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно.

С. БУНТМАН: Это вот действительно рухнувший, как сказал Черчилль Железный занавес.

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Точнее…

С. БУНТМАН: Это очень тяжелая история.

А. КУЗНЕЦОВ: Рухнувший в смысле свалившийся с неба и вставший. В этом смысле рухнувший.

С. БУНТМАН: Да, да. Обрушившийся…

А. КУЗНЕЦОВ: Обрушившийся.

С. БУНТМАН: … и разделивший Европу на 2 части.

А. КУЗНЕЦОВ: И Михоэлс, видимо, действительно искал такие выходы на Сталина, по крайней мере, по двум каналам. Действительно Гринберг, его сотрудник, разговаривал со Светланой, искал выходы на ее уже бывшего мужа Григория или еще не бывшего. Они как раз примерно в это время будут разводиться с Григорием Морозовым. И есть еще один канал. Через ту же Полину Жемчужину Михоэлс, он спрашивал ее, она потом об этом рассказывала. Он спрашивал, с кем можно поговорить, можно ли обратиться к Молотову, можно ли обратиться к Кагановичу. Вот из этого разговора мы знаем, зачем Михоэлсу этот выход. Дело в том, что еврейский антифашистский комитет, который создавался с совершенно определенной целью, он должен был работать на Запад. Он должен был аккумулировать, во-первых, симпатии…

С. БУНТМАН: В том смысле работать на Запад, а аккумулировать симпатии…

А. КУЗНЕЦОВ: Аккумулировать симпатии. Он был одной из многочисленных пропагандистских витрин, но одной из таких очень мощных. И, конечно, он должен был объединять поддержку мировых еврейских кругов, поддержку Советскому Союзу, который борется с нацизмом, евреи которого, так сказать, гибнут. И поддержка эта в том числе и финансовая, и поддержка техникой и другими стратегическими материалами была очень существенной. И Михоэлс начал в себе чувствовать, видимо, впервые общественного деятеля. Он ведь им никогда не был в 30-е годы. В 30-е годы это чистый человек искусства.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Это гениальный актер, который…

С. БУНТМАН: А вот во время войны…

А. КУЗНЕЦОВ: Который готовит и играет свои лучшие роли. Я говорил, вот в том числе вчера я разговаривал с человеком, который видел Михоэлса в обеих этих ролях в 43-м году. Это мой директор Юрий Владимирович Завельский. Это его гениальный король Лир и это его гениальный «Вий» молочник. Да? А вот во время войны он становится общественным деятелем и, видимо, очень близко к сердцу принимает эту вот функцию для себя. И как гениальный актер он вживается и становится тем, кого его сначала попросили сыграть. А он им стал этим общественным деятелем.

С. БУНТМАН: И вот он стал общественным деятелем. Мы послушаем сейчас фрагмент выступления Соломона Михоэлса как раз уже в завершающий период войны, и послушайте, что он говорит.

А. КУЗНЕЦОВ: И как он говорит.

Фрагмент выступления Соломона Михоэлса

С. БУНТМАН: Да. Вот…

А. КУЗНЕЦОВ: Вот прозвучали очень важные слова, которые сразу многое объясняют. Разве можно кому-то еще начинать свое выступление словами «братья и сестры»? Понимаете? Конечно, у Сталина возникло ощущение, что Михоэлс превращается в фигуру очень крупную.

С. БУНТМАН: Слишком крупную.

А. КУЗНЕЦОВ: Собственно он действительно в нее превращается. В данном случае это не какая-то там маниакальная, так сказать, не имеющая под собой оснований подозрительность Сталина. Михоэлс действительно превращается в колоссальную фигуру. И он действительно принимает на себя и чувствует себя выразителем интересов евреев, советских, конечно, евреев. Об этом говорят и его в частности и не только в частности его хлопоты… Вот был такой проект, не реализовавшийся о создании еврейской автономии, советской еврейской автономии в Крыму.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Потом это Михоэлсу тоже будут ставить в вину как буржуазный национализм и так далее, хотя это абсолютно советский проект.

С. БУНТМАН: Советский проект…

А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно советский.

С. БУНТМАН: Не такой как еврейская автономная область…

А. КУЗНЕЦОВ: Да, но тот к этому времени уже понятно.

С. БУНТМАН: А здесь международная поддержка…

А. КУЗНЕЦОВ: Международная поддержка…

С. БУНТМАН: Такой Израиль в Крыму.

А. КУЗНЕЦОВ: … с какой-то даже такой, знаете, идеей восстановления справедливости, поскольку именно евреи советские там понесли самые страшные потери в войне. Я имею в виду Холокост и вот да, благодатная земля Крым и так далее. Хотя не такая уж она и благодатная, большая часть я имею в виду Крыма…

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: … очень трудная земля, похожа на Палестину в каком-то смысле. И вот это, наверное, обуславливает ревность, если угодно Сталина к Михоэлсу. Нельзя говорить «братья и сестры» никому, кроме…

С. БУНТМАН: Заслоняет. Потом еще все-таки, если можно… Меня всегда не покидала мысль, что было бы очень трудно начать вот такие мощнейшие репрессии 48-го года – разгон Еврейского антифашистского комитета, такие крупные посадки и поэтов, и актеров. И потом то, что завершится не только разоблачением псевдонимов, раскрытием псевдонимов и, скажем, борьбой с космополитизмом, но и совершенно чудовищным делом врачей выйдет. При живом Михоэлсе это сделать было бы очень трудно уже сейчас.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, потому, что этот человек, скорее всего, нашел бы возможность возвысить свой голос. Наверное.

С. БУНТМАН: Может быть. И потом он заметный человек.

А. КУЗНЕЦОВ: Он именно международно заметный.

С. БУНТМАН: Да. И не зря это не просто фотки во время путешествия в Америку и с Эйнштейном и с Чаплиным…

А. КУЗНЕЦОВ: Это 100-тысячные митинги, которые собирались…

С. БУНТМАН: И причем…

А. КУЗНЕЦОВ: … в Америке. Да?

С. БУНТМАН: Да. И это на равных.

А. КУЗНЕЦОВ: Абсолютно.

С. БУНТМАН: С Эйнштейном и Чаплиным – это фотографии равных людей.

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, создание Американского еврейского комитета помощи Советскому Союзу во главе с Эйнштейном было реакцией, ответом на создание Еврейского антифашистского комитета во главе с Михоэлсом. Абсолютно это известно. И вот Михоэлс ищет выходы на Сталина или хотя бы на кого-то из самых близких к нему людей, чтобы поделиться беспокоящими его вещами, то, что опять поднимается бытовой антисемитизм, что во многих, так сказать, на местах, что называется, преследуют евреев по национальному признаку. Потом очень…

С. БУНТМАН: А это все уже клубится…

А. КУЗНЕЦОВ: Уже клубится. Ведь это все то, что начнет делать власть, оно на хорошо унавоженную почву ляжет. И уже широко, так сказать, хотя и не официально идут разговоры, что пока русский Иван сидел в окопе, Абрам торговал в Ташкенте, так сказать…

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: … и приставал к Ивановой жене.

С. БУНТМАН: Это знаменитая про ташкентский фронт живо до сих пор…

А. КУЗНЕЦОВ: Да, да. Еврейская дивизия, которая взяла Ташкент. Все это уже есть. Вся эта мерзость уже есть. Естественно вокруг Михоэлса она аккумулируется. И он хотел, видимо, вот чувствовал свое призвание, сою обязанность, свою миссию в том, чтобы поговорить со Сталиным об этом. Я уверен, что он верил, что это не Сталин, что Сталин против. Поэтому, что Сталин и разберется. Но вот ему нужен выход на Сталина.

С. БУНТМАН: И он видел, как люди начинают скрывать снова, стесняться говорить на идише.

А. КУЗНЕЦОВ: Да.

С. БУНТМАН: Что идиш пропадает. Ну, да, одно дело естественная ассимиляция, которая идет при всех народах. И мы об этом говорим по совершенно другому поводу. Это давняя… одно из направлений.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, вот при этом интересно… я вчера, говорю, Юрия Владимировича во время разговора спросил: а Вам не мешало… Мой директор не знает идиш. Он говорит: ты знаешь, во-первых, когда играет гениальный актер, это же не имеет никакого значения…

С. БУНТМАН: Все равно. Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Юрий Владимирович сказал: я и английского не знаю, но когда приехал «Old Vic» во главе с Оливье, это совершенно не мешало мне, так сказать, все это воспринимать. А, во-вторых, - он говорит, - вообще в залах вот тогда во время войны было не очень много людей, понимавших идиш, а залы, тем не менее, было полны. То есть вот…

С. БУНТМАН: Это был очень популярный театр.

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: И злая не просто ирония, а злая воля, наверное, Сталина заключалась в том, что закроют-то ГОСЕТ формально за то, что его перестанут посещать. Да? Не нужен нам больше такой театр, никто туда не ходит.

С. БУНТМАН: Бывает, да.

А. КУЗНЕЦОВ: А как это было сделано? На выходе со спектакля стояли фотографы, фотографировали каждого выходящего на протяжении нескольких месяцев. Да, театр опустел после этого. Конечно. Вот. И это одна версия, что маниакальная подозрительность плюс помноженная на то, как Абакумов это подал, что вот американская разведка через сионистские круги тянет щупальца лично к товарищу Сталину, к его семье – это одно. А другое – это, конечно, то, о чем мы уже заговорили, это то, что этот человек превращается в крупнейшего общественного деятеля. То, что чувствует, Сталин это чувствует, поднимается советское еврейское национальное самосознание. Правда, самый яркий его всплеск еще предстоит впереди через несколько месяцев, в сентябре 48-го года, когда 1-й посол Израиля, уже провозглашенного в мае, да? – провозглашено создание государство Израиль, а в сентябре приезжает 1-й посол Голда Меир.

С. БУНТМАН: Голда Меир. Да.

А. КУЗНЕЦОВ: И люди, я тоже знаю нескольких людей, которые кто-то лично присутствовал, один человек, двое других там рассказывали от своих знакомых, что творилось в Московской хоральной синагоге, где была встреча, так сказать, Голды Меир с советскими евреями…

С. БУНТМАН: А представьте себе, опять же стою я на своем, чтобы было, если бы там был Михоэлс.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, понятно, кто бы эту встречу вел с советской стороны, по крайней мере, никого другого… У нас ведь было два человека такой степени популярности, которые всегда подчеркивали, что они евреи. 2-й – это Эренбург. Но Эренбург совершенно, конечно, не годился на роль вот такого вождя, и не чувствовал себя таким вождем.

С. БУНТМАН: Верно.

А. КУЗНЕЦОВ: Вот я, говоря о книгах, очень рекомендую прочесть замечательное совершенно такое большое, огромное эссе недавно ушедшего от нас Бенедикта Сарнова «Случай Эренбурга». Там все это замечательно описано.

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Все метания Ильи Григорьевича, все его нравственные страдания, все его опасения и все прочее. А вот Михоэлс, видимо, как мотылек на огонь, но, тем не менее, так тоже, знаете, по-актерски в таком вот сценическом запале он на этот огонь летел. Это, конечно, делало его очень опасным. Вот, видимо, тут переплелось. Я не думаю, что какая-то одна версия играет роль. Тут все переплелось.

С. БУНТМАН: Я думаю, что просто стало ясно, что лучше каким-то вот таким способом освободиться, избавиться от Михоэлса, потому что способом, ну, таким привычным – арестовать и опорочить… Арестовать и опорочить тоже как-то не очень получалось. Уже как-то не так. И вот здесь, и очень была при всей своей, я бы сказал, почвенности фигура Михоэлса, это очень европейская, даже больше того западная, атлантическая фигура становился. Он становился таким вот воплощением вот этого союзничества, вот этого того, что Советский Союз во время войны, что он вот всеми связями особенно через такой народ как еврейский народ и пострадавший от нацизма с одной стороны, а с другой стороны и связующий очень многие страны-союзники связующий. Он оказался той вот связующей субстанцией, может быть, которая была уже абсолютно не нужна и страшно мешала.

А. КУЗНЕЦОВ: Более того опасна.

С. БУНТМАН: И страшно мешала.

А. КУЗНЕЦОВ: И тут вот еще говоря о том, почему… Вот иногда вопрос ставят так: вот почему Михоэлса тайно убили, инсценировав его смерть, а похоронили с почестями? А буквально там через 2 года еврейский антифашистский комитет расстреляют…

С. БУНТМАН: Да, абсолютно логично.

А. КУЗНЕЦОВ: Но вот дело в том, что 2 года, кажется, что это очень маленький промежуток. А ведь там между этими двумя событиями пролегает чрезвычайно важная для всей этой истории ситуация. Это резкое изменение советской позиции по Израилю, потому что в момент, когда Михоэлса убивают, Советский Союз официально не просто поддерживает, а является одним из инициаторов создания государства Израиль. И одно из последний публичный выступлений Михоэлса как раз звучало после того, как прозвучало знаменитая речь Громыко в Организации объединенных наций как раз, где Советский Союз выразил свою поддержку вот этому проекту, скажем современным словом. И поэтому нельзя было Михоэлса, признанного лидера советских евреев… Это шло бы в разрез с государственной внешнеполитической…

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Кроме того не надо забывать до 50-го года формально в Советском Союзе отменена смертная казнь. А Михоэлсу дать 25 и 5 по рогам – это извините, это вот просто несопоставимые вещи. Да? Михоэлса можно было только убить.

С. БУНТМАН: Это не 37-й год?

А. КУЗНЕЦОВ: Нет.

С. БУНТМАН: Это 47-й.

А. КУЗНЕЦОВ: Это 47-й год. И действительно после войны…

С. БУНТМАН: Скажем, другой.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, до 50-го года формально смертная казнь в Советской Союзе не применялась. Фактически применялась. И вот это играет, видимо, тоже огромную роль. А с еврейским антифашистским комитетом уже не церемонились, потому что к этому времени поменялась позиция, резко поменялась, практически на противоположную. Почему? Это долгий отдельный разговор. Кстати говоря, вот я во время перерыва чуть-чуть порылся и нашел: чуть больше года назад в августе 13-го года в «Цене победы» у Виталия Дымарского была замечательная передача, я сразу вспомнил о судьбе Еврейского антифашистского…

С. БУНТМАН: Антифашистского комитета.

А. КУЗНЕЦОВ: … комитета Да, надо будет…

С. БУНТМАН: Посмотрите, послушайте.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, да. И еще раньше в 2008 году в передаче «Именем Сталина» было интервью с уже вот упоминавшимся мной сегодня Костырченко, тоже очень интересное. Я тоже его советую перечитать или переслушать в связи с этим. Вот. И чтобы закончить с книгами, значит, помимо тех, что я назвал. Значит, работы Костырченко, их несколько, но, пожалуй, такая, которая мне кажется наиболее полной и наиболее удачной с точки зрения внутренней структуры и логики, это его труд, который называется «В плену у красного фараона». В интернете он, по-моему, есть, но, в общем, эту книгу найти можно. Я вот вчера посмотрел специально, она есть у меня в бумажном варианте, ну, есть на «Озоне» можно ее заказать, купить. Одним из оппонентов Костырченко по целому ряду довольно принципиальных вопросов был знаменитый журналист Аркадий Ваксберг, тоже крупный исследователь этой темы, написавший такую художественно-документальную книгу «Земля и камень»… «Змея и камень в зеленой траве» как раз тоже, где убийство Михоэлса является одной из главных сюжетных линий. Есть еще несколько книг. Вообще материалов много и опубликованы, как Вы совершенно правильно сказали, и документы. Главным документов является… Ведь реабилитация врачей-убийц и реабилитация Михоэлса, которого посмертно обвинили все-таки в буржуазном национализме и в том, что он агент международной сионистской организации «Джойн», начинает Берия.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Это весна 53-го года. Какими бы его мотивы не были, но это вот тот самый случай, когда…

С. БУНТМАН: Это поразительные два с половиной месяца, которые были… даже 3 месяца.

А. КУЗНЕЦОВ: И именно Берия начинает раскапывать эту историю. И собственно вот такой мощный документ – это его докладная записка Маленкову, которая опирается на материалы уже ведущегося следствия, на показания того же Огольцова и других участников всей этой истории, которых после убийства Михоэлса наградили. Единственного Огольцова не наградили, потому что в тот же день, когда вручали награды, он получал награду за другое предыдущее дело, а не принято было давать два ордена сразу. Вот. А так всех остальных наградили боевыми орденами. Вот тоже, конечно, главных вот этих вот собственно исполнителей наградили орденом Отечественной войны. Представляете, вот за убийство Михоэлса вот орденом Отечественной войны 1-й степени.

С. БУНТМАН: Это абсолютно подонство, кстати говоря.

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно.

С. БУНТМАН: Боевые ордена и по отношению к настоящим кавалерам этих орденов.

А. КУЗНЕЦОВ: Да. Ну, Вы знаете, я человек абсолютно не мистического, так сказать, склада. Совершенно такой приземленный материалист. Но вот иногда история такое подбрасывает. Вот Юра из Санкт-Петербурга нам написал, ну, говоря, о мотивах убийства: «Да и просто мстительность, классическая чекистская мстительность, не такой убить, которая очевидно передается по наследству». На счет по наследству. Внук, родной внук одного из главных исполнителей этой операции погиб в автомобильной катастрофе под колесами грузовика. Вот после этого, что хотите, говорите про то, есть в истории мистика, есть некая, так сказать…

С. БУНТМАН: А мы с вами сейчас послушаем одну удивительную запись 32-го года. Соломон Михоэлс поет, и это оркестр Государственного еврейского театра, поет это. И песня из спектакля «200 тысяч» по Шалом Алейхема. И вот мы на этом вот действительно и мистичной, такой проникновенной…

А. КУЗНЕЦОВ: Минорной.

С. БУНТМАН: … песни мы и завершим.

Звучит песня в исполнении Соломона Михоэлса