Последние приготовления к войне. Планы сторон - Алексей Кузнецов - Не так - 2012-06-02

СЕРГЕЙ БУНТМАН: И мы продолжаем нашу серию на весь этот год, каждую субботу в программе «Не так» мы говорим о войне 12-го года, но сейчас у нас все уже, с одной стороны у нас разрешилась одна ситуация исторически, я думаю, в «Хрониках» вы это слышали, ежедневных, разрешилась ситуация с Турцией. Алексей Кузнецов у нас в гостях.

АЛЕКСЕЙ КУЗНЕЦОВ: Добрый день!

С. БУНТМАН: Не он разрешил…

А. КУЗНЕЦОВ: Нет. Хотя тоже на «К».

С. БУНТМАН: Да, да. Хотя тоже на «К». И это была очень большая дипломатическая победа. Конечно, тут иного не скажешь и, наверное, стратегически это тоже была очень большая победа, и нужно было тому же Наполеону видоизменять свои планы, наверное, учитывать то, что не будет отвлечения на южном фланге у русской армии, и не будет она отвлекаться на бесконечные – и мы это описывали – свои бесконечные борения. Такая классическая русско-турецкая война.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, да. Правый берег Дуная, левый берег Дуная.

С. БУНТМАН: Правый берег Дуная, левый берег Дуная, правый берег Дуная…

А. КУЗНЕЦОВ: Да, Силистру взяли, Силистру отдали…

С. БУНТМАН: Да, да. Все зависит и от погоды, все зависит от настроения, и такая же долгая дипломатия была у Кутузова, такая долгая русско-турецкая дипломатия с подкупом всевозможных важных лиц при дворе султана.

А. КУЗНЕЦОВ: Понеже визирь есть великий емец. Да, конечно.

С. БУНТМАН: Да, да. Вот это все изучение очень долго, причем Михаил Илларионович при этом – за что его страшно ругали – он вел великолепную совершенно дипломатию свою длинную, но не гнушался никакими радостями жизни при этом…

А. КУЗНЕЦОВ: Завел себе Валашку. Да, совершенно верно. О чем…

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: За что его будут современники упрекать. Надо сказать, что наши с Вами современники сейчас, я встретил тут такой упрек Кутузову, что вот поздно он закончил… поздно подписан Бухарестский мир, вот если бы на два месяца раньше, то тогда бы вот эта огромная дунайская армия успела бы подтянуться к западным границам…

С. БУНТМАН: Ну, тут еще надо дойти до кузницы и гвоздя все причины, что надо было сделать…

А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. Непонимание…

С. БУНТМАН: … для того, чтобы быстро подписать этот мир.

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно, то есть то, что…

С. БУНТМАН: Надо было бросить всю армию туда…

А. КУЗНЕЦОВ: … Кутузов сумел его в мае подписать – это действительно, Вы совершенно правильно сказали, величайшая его дипломатическая победа, следствие военных его побед и действительно для принятых тогда на Востоке стандартов дипломатии это абсолютно стремительное подписание мира, ведь не будем забывать, что Кутузов прибыл-то к дунайской армии, в общем, сравнительно незадолго до этого. Там кто только не был1 Там успели побывать такие вообще полководцы времен очаковских и покорения Крыма, что Кутузов был, по-моему, пятым в этой 6-летней войне главнокомандующим, так что тут действительно в него камень бросить совершенно было бы несправедливо.

С. БУНТМАН: Ну, да. И, ну, через полста лет примерно еще со своим восприятием таким европейским, мистическим еще ко всему восприятием Турции еще Россия хлебнет горя, вот тогда, когда крымская война будет, еще хлебнет горя, недооценка и Турции, и в особенности турецких сил. Хорошо. Ну, это сделали. Но существуют планы сторон. Существует план и у Александра, и у Наполеона естественно. Существуют планы, существуют варианты будущего. Если это, то то-то. Если так, то так-то.

А. КУЗНЕЦОВ: И вот это очень путает все карты позднейшим исследователям и французских, и русских планов, потому что… Ну, вообще что мечта историка в этом вопросе? Чтобы был извлечен из архива документ, в котором было бы написано «план», где стояла бы резолюция «утверждаю», и вот этот единый, единственный план, он, так сказать, дальше можно было бы обсуждать, в какой степени он выполнен, в какой степени он от него отклонились. А сложность заключается в том, что такого документа нет, ни русского, ни французского. Сложность Наполеона… Вот я думал, когда как начать описывать эти сложности в таком вопросе, который, казалось бы, очень хорошо изучен. Сложность с Наполеоном заключается в том, что, во-первых, Наполеон любил красивую фразу, он, в общем, во многих случаях говорил практически афоризмами. И иногда, видимо, увлекаясь вот красотой, парадоксальностью, еще какими-то особенностями этой фразы, он говорил вот это вот мо. И теперь исследователи пытаются понять, всерьез он это сказал, не всерьез, не было ли это для отвлечения внимания, не было ли это, так сказать, поза, что вот из этого можно принять за действительную его точку зрения на тот момент, потому что все, кто пишет о планах Наполеона, приводят, разумеется, цитаты из него, и эти цитаты зачастую совершенно взаимоисключающие. Вот вопрос, казалось бы, такой без ответа на который вообще дальше двигаться нельзя: собирался ли Наполеон, еще не начав кампанию, но уже спланировав ее, собирался ли он идти на Москву? И с одной стороны вроде бы есть цитата, которая абсолютно четко указывает на то, что да. Французскому послу в Польше перед отъездом давая инструкции, Наполеон говорит: «Я иду в Москву и одно или два сражения все кончу. Император Александр будет на коленях просить мира. Я сожгу Тулу и обезоружу Россию. Меня ждут там. Москва – сердце империи. Без России континентальная система есть пустая мечта». Вот вроде совершенно определенно.

С. БУНТМАН: Сердце империи, но ведь…

А. КУЗНЕЦОВ: Сердце империи…

С. БУНТМАН: … разговор про голову – Петербург…

А. КУЗНЕЦОВ: Да, да. Я поражу ее… если, так сказать, Киев там заняли, да? Петербург – голову, а взяв Москву, я поражу ее в самое сердце. То есть это вот образ Москвы как сердце империи, как некоторые цели у него был. Да? В нескольких местах он об этом говорит. С другой стороны есть абсолютно тоже заслуживающее доверия и даже более подробные цитаты, которые говорят о том, что он не планировал такой глубокой кампании. Да? Вот, например, уже по дороге к своим войскам, встретившись с Меттернихом на немецкой территории, Наполеон говорит: «Мое предприятие принадлежит числу тех, решение которых дается терпением. Торжество будет уделом более терпеливого». Вот вроде да, тоже сказал, что кампания будет стремительная, а теперь выясняется «более терпеливого».

С. БУНТМАН: Так здесь он абсолютно был прав.

А. КУЗНЕЦОВ: Да.

С. БУНТМАН: Так и вышло.

А. КУЗНЕЦОВ: Я открою кампанию переходом через Неман, закончу я ее в Смоленске и в Минске, там я остановлюсь. Я укреплю эти два города и займусь Вильни, где будет моя главная квартира в течение ближайшей зимы, организацией Литвы, которая жаждет сбросить с себя русское иго, и мы увидим, кто из нас 2-х устанет первый. Вот она война на измор. Да? От того, что я буду содержать свою армию на счет России, или Александр от того, что ему придется кормить мою армию на счет своей страны, и, может быть, я сам уеду на самые суровые месяцы зимы в Париж. То есть планируется вот такая вот…

С. БУНТМАН: Закрепиться, да?

А. КУЗНЕЦОВ: Да.

С. БУНТМАН: Максимум Смоленск на Востоке.

А. КУЗНЕЦОВ: Не дальше Смоленска. Правильно, потому что за Смоленском… ну, от Смоленска начинаются исконно русские земли. Да.

С. БУНТМАН: Да, он понимает, что Смоленск – это переходящее знамя.

А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно.

С. БУНТМАН: И он понимает историю вполне здесь, понимает зыбкость западных окраин, может быть, переоценивает их, но понимает, что Литва – это скорее Польша, чем Россия здесь…

А. КУЗНЕЦОВ: Видимо, даже не очень переоценивает, потому что как раз очень многие мемуаристы, в том числе участники войны, младшие офицеры пишут о том, как изменились настроения мирного населения, как только подошли к Смоленску. Да? Сразу же вот исчезла враждебность, сразу же армию стали встречать… русскую армию, отступающую как родную, тут же начали уходить вслед за армией, сжигать свои дома, угонять скот, то есть вот тут началась действительно та самая народная война. А что касается западных губерний, я совершенно, кстати, не собираюсь их за это осуждать, потому что действительно я понимаю, что многие коренные жители не чувствовали Россию своей родиной. Для нее Россия это, в общем… особенно для тех, кто был постарше, это оккупант, разделы Польши, в общем, произошли совсем не так давно и с этой точки зрения значительная часть местного населения, скажем так, может она и не была очень про французски настроена, но для нее сначала одни пришли, потом другие пришли. Почему за одних надо умирать, так сказать, а против других надо сражаться? Да?

С. БУНТМАН: Да, это очень хорошо, и я должен сказать в скобках обязательно, что последние исследования феномена Восточной Европы, они это показывают, потому что Восточная Европа – это такое изобретение 18-го века, именно понимание Восточной Европы. Было понимание держав, различных европейских факторов, но именно самой Восточной Европы, вот этого, извините меня, достаточно кровавого и тяжелого проходного двора, когда появилась Россия как европейский фактор – это очень интересно. И посмотрите, был такой как статьи и исследования «Общее изобретение Восточной Европы». Вот это здесь понятное, и Наполеон – один из факторов вот этого осознания Восточной Европы.

А. КУЗНЕЦОВ: Вот. Так что Наполеон в другом месте еще до начала кампании четко совершенно, достаточно подробно Меттерниху расписывает свой план. И, конечно, можно говорить, что, наверное, Наполеон с Меттернихом не до конца откровенен, ну, в общем, насколько Меттерних дипломат до мозга костей, а следовательно человек, который руководствуется сиюминутными какими-то возможностями, интересами, это все ему было понятно, но тем не менее в этот момент Австрия – союзник, Наполеон женат на австрийской принцессе, Австрия выставляет достаточно большой корпус в этой войне. Да, он вспомогательный, но тем не менее достаточно большой. Шварценберг должен контролировать Украину и тем самым обеспечивать правый фланг наполеоновского наступления. Так что я не думаю, что он Меттерниху, что называется, лапшу на уши вешал, по крайней мере, отчасти это, безусловно, его план на тот момент. Ну, и наконец, когда он дойдет до Смоленска, он скажет в Смоленске, в частности вот то, что я цитирую, это маршалу Даву было сказано: «Теперь моя линия отлично защищена. Остановимся здесь. За этой твердыней я могу собрать свои войска, дать им отдых, дождаться подкреплений и снабжений из Данцига. Польша завоевана и хорошо защищена – это результат достаточный. В два месяца мы пожали такие плоды, которых могли ожидать разве в два года войны. Довольно. До весны нужно организовать Литву и снова создать непобедимую армию. Тогда если мир не придет нас искать на зимних квартирах, мы пойдем и завоюем его в Москве». То есть все то же самое. Кампания – самая короткая в два года, в два приема. Сначала мы захватываем бывшие восточные польские области, организуем на них некое, видимо, марионеточное правительство или некий устраивающий нас режим, даем армии передышку, пополняем ее и потом, если за это время Александр не попросит мира, вот тогда мы, может быть, пойдем на Москву. Петербург, как мы видим, вообще не упоминается в качестве операционного направления, что свидетельствует о том, что Наполеон, конечно, и стратегическое и историческое значение Москвы. Вот. И с этой точки зрения вот нынешнее принятое в современной науке представление о планах Наполеона как раз заключается в том, что его целью было по возможности нанести как можно больший урон русской армии в нескольких приграничных сражениях. Некоторые историки современные пишут об одном сражении, но это, конечно, не так. И на это вот в частности Николай Александрович Троицкий в своей книге, которую я уже много раз упоминал, обратил внимание, что как раз цель Наполеона была не дать русским армиям соединиться, поэтому ни о каком едином генеральном сражении в начале войны речь не шла.

С. БУНТМАН: Минимум два, да?

А. КУЗНЕЦОВ: Минимум два. Да, то есть некое такое в большем масштабе повторение прусской кампании 806-го года, такая двойная «е» на Аурштед, так сказать, одновременный разгром, после чего должен наступить коллапс, и русская армия либо вообще разгромлена, либо, зализывая тяжелые раны, отползает в традиционную Россию, после чего от Александра следует ждать, конечно, предложений мира, и Наполеон, видимо, готов был заключить именно мир. Конечно, он планировал никакой оккупации России. Ну, оккупация России – это вообще не подъемная совершенно задача, а уж для начала 19-го века тем более, и собственно он уже с Испанией имел пример. Да?

С. БУНТМАН: Ну, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Хотя Испания значительно меньше по территории.

С. БУНТМАН: Там не хватало занять ключевые города несколько…

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно.

С. БУНТМАН: … вот с Испанией да, действительно уже здесь остановился. Ну, что ж? Разумный план. Да?

А. КУЗНЕЦОВ: Абсолютно.

С. БУНТМАН: С точки зрения человека, который начинает кампанию, с точки зрения очень крупного полководца и политического деятеля, который понимает европейскую ситуацию и не совсем так, как мы говорили, вот не только эти всевозможные интриги придворные, и теперь уже семья Бонапартов – это одна из династий, и тут надо было лавировать с… как… где Наполеон не особенно хорошо разбирался в хитросплетениях.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, уже сын родился.

С. БУНТМАН: Здесь…

А. КУЗНЕЦОВ: Он уже действительно уверен в том, что династия…

С. БУНТМАН: … все в порядке. То есть он придумал. И единственное остается, почему же решение изменилось и так капитально.

А. КУЗНЕЦОВ: Вот это, конечно, совершенно вопрос… абсолютно закономерный вопрос, на который, ну, видимо, не существует какого-то такого вот общепринятого ответа. Вот тот же Троицкий пишет о том, что Наполеон всегда во всех кампаниях шел за армией. Территориальные приобретения не были его главной целью. Главная цель победы в войне – это разгром вражеской армии. И то, что русская армия уходила потрепанная, но в общем не побежденная, абсолютно еще боеспособная, видимо… Ведь он в Смоленске достаточно на долго останавливается. Вообще Наполеон в этой кампании после Немана совершит – что удивительно для него – три на первый взгляд абсолютно немотивированные остановки, в Вильне он проведет вообще почти 2 недели и в Смоленске несколько дней, причем это сделает Наполеон, девизом которого всегда была скорость, который поражал Европу молниеносностью своих решений, передвижений своих войск, мы об этом уже тоже не раз говорили. Значит, он не уверен, он решает, что делать. В Смоленске он вообще сделает вещь уже много лет неслыханную – соберет военный совет. Наполеон соберет военный совет! Есть свидетельство, что на маршалов-участников это произвело совершенно удручающее впечатление. Они-то как раз уже привыкли к тому, что они абсолютно уверены в том, что он знает…

С. БУНТМАН: Ну, с одной стороны есть планы. Есть план остаться в Смоленске, а с другой стороны есть неуверенность такая.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, и…

С. БУНТМАН: Идти по фразе или по плану. Вот так вот скажем, да?

А. КУЗНЕЦОВ: Да.

С. БУНТМАН: По фразу про сердце и прочее или идти по очень разумному плану – остаться здесь.

А. КУЗНЕЦОВ: И, видимо, уже вот втянувшись в эту войну, Наполеон, скажем так, и увидев отсутствие каких-то встречных движений Александра и поняв, что потенциал России, людской в первую очередь, ну, и промышленный тоже, позволит русской армии использовать вот эту передышку, может быть, гораздо лучше, чем ему, возможно это все привело к мысли о том, что надо двигаться дальше. Кроме того Смоленск ведь был… Что было взято? Это ведь был уже не город Смоленск, это были развалины, это было пожарище. И в самом Смоленске, конечно, армия на зимние квартиры встать не могла, значит, надо было ее отводить. А здесь еще один момент: Наполеон чрезвычайно трепетно относился к тому, что скажут люди. Вот тот самый образ, который он создал, который был известен всей Европе, он совершенно исключал вот это пусть даже на небольшое расстояние, но вот это движение назад.

С. БУНТМАН: А чем это отличается от Испании? Тем, что там Наполеона не было самого?

А. КУЗНЕЦОВ: Там не было же Наполеона, конечно.

С. БУНТМАН: Это они…

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Маршал Сульт может терпеть поражение 10 раз, так сказать, это факт биографии маршала Сульта. Наполеон не может. Акела не может промахнуться на охоте. Любой из его волков, пожалуйста.

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: Но он себя загнал вот именно в такую ситуацию, когда он прекрасно понимает, что все вот эти его покоренные им государства и та же Австрия и, конечно же, Пруссия, и другие государства… Единственное за кого можно было не беспокоиться – видимо, за герцогство Варшавское, оно, так сказать, не колеблясь, было на его стороне, а все остальные очень внимательно следят. И он, наверное, предполагал, что могут возникнуть сложности у него в тылу, что армия вставшая на зимние квартиры, в общем, - это не лучшее для нее занятие, потому что неизбежно армия начинает разлагаться в такой ситуации. Он прекрасно помнил национальный состав своей армии, в ней только половина французов, даже чуть меньше. Я думаю, он представлял себе в красках картину, что будут делать эти баварцы и вюртембергцы, и саксонцы, окажись они на территории бывшей Восточной Польши, и как они на этих зимних квартирах будут время проводить, и к каким репрессиям придется прибегнуть для того, чтобы эту армию удержать в каком-то, так сказать, нормальном состоянии…

С. БУНТМАН: А распустить нельзя?

А. КУЗНЕЦОВ: Распустить нельзя. Их не соберешь потом. Поди это распусти… Это как дворянское ополчение в России до петровских реформ. Их только отпусти осенью по домам, их весной потом убегаешься собирать.

С. БУНТМАН: Или посполитые рушения, все то же самое.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, или посполитое рушение. Абсолютно верно. Все то же самое. Так что он в конечном итоге себя загнал в ситуацию, когда абсолютно логичный на бумаге план оказался не тем. Вот.

С. БУНТМАН: Ну, да. Один выход получается – военный совет, вот удивительный военный совет, потому что здесь, правда, и самому Наполеону нельзя проигрывать, нельзя здесь оставаться, потому что армия разложиться. С другой стороны нельзя идти дальше, потому что дальше увидев такой Смоленск, дальше будет хуже.

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Тем более армии уже соединились. Да, русская?

С. БУНТМАН: Да, да. И что русская армия будет только прибавлять на своей территории, если ее отпустить сейчас.

А. КУЗНЕЦОВ: Дайте ей зиму, она…

С. БУНТМАН: И все она мобилизуется и здесь, так скажем, покроется мускулами и жиром. Жиром не вот этим, а то, что будет уже она готова, корочка такая будет у русской армии. То есть действительно почти безвыходное положение. Интересно есть ли какие свидетельства, которые дают, как это осознает Наполеон?

А. КУЗНЕЦОВ: Трудно сказать. Есть вот описание, ну, в частности в воспоминаниях того же Коленкура, в воспоминаниях Сегюра есть отдельные такие штрижки, которые показывают, что, видимо, Наполеона… вот реакция маршалов на военном совете на него произвела впечатление. Он увидел, что они в совершенном остолбенении, что у них спрашивают совета, и они же, в общем, мямлят. Вот эти закаленные воины…

С. БУНТМАН: Скажите, что делать, сир, вообще-то?

А. КУЗНЕЦОВ: То есть они высказывают какие-то суждения, но таким голосом и в таких формулировках, что он понимает, что это не совет, а просто молчать нельзя…

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: … надо что-то сказать.

С. БУНТМАН: Мы, сир, не про это.

А. КУЗНЕЦОВ: Да.

С. БУНТМАН: Мы вот… вперед! Или назад, если надо…

А. КУЗНЕЦОВ: Да. Но в любом случае вы отдаете приказ. И дальше мы его выполняем. Вот так.

С. БУНТМАН: Да. Прервемся сейчас…

А. КУЗНЕЦОВ: Видимо, это его убедило.

С. БУНТМАН: Да. Прервемся мы и задумаемся как Наполеон. Алексей Кузнецов в нашем проекте. Через 5 минут возвращаемся к теме.

С. БУНТМАН: Мы продолжаем сегодня разговор о планах сторон. Мы сейчас подробно говорили о планах Наполеона, каковы они были, и о ключевом моменте. Смоленск все-таки этим планам, если они были такие, как представляется – остаться в Смоленске, подождать другого года, действия Александра, – то здесь реальность как-то эти планы сломала. Алексей Кузнецов у нас в гостях. Ну, вот мы остановились в Смоленске. Ну, вот здесь план, ну, русской армии, скажем так. Русская армия и Россия действовала, мы уже говорили о планах, всевозможных планах соединения, планах организации лагеря, мы говорили об этом. Но стратегический план России существовал, и каков он был? Превентивный ли это план?

А. КУЗНЕЦОВ: Вы знаете, вот единственное, если можно, одну минуту, просто тут поступил очень хороший вопрос, поскольку мы от планов французских переходим к планам русским…

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: … вот нас спрашивают: «Почему Наполеон отказался от первоначальных намерений освободить русских крестьян от крепостной зависимости?»

С. БУНТМАН: И тут еще примыкающий вопрос, который очень важен был, от Тани. Ну, это вопрос психологический, но он был важен…

А. КУЗНЕЦОВ: Да.

С. БУНТМАН: … он просто ли был такой вот гиперавантюрист или у него была миссия, ощущение миссии?

А. КУЗНЕЦОВ: Да.

С. БУНТМАН: То есть идеология и освобождение крестьян – это тоже ведь часть миссии какой-то, может быть…

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Вы знаете, на счет освобождения русских крестьян. Дело в том, что сам Наполеон об этом будет размышлять, как мне кажется, после 12-го года больше и тщательнее, чем до 12-го года, потому что, насколько я могу судить, он… Да, у него действительно несколько раз до войны несколько раз проскакивала такая вот фраза, что, а вот если что, я еще и рабов освобожу от рабства, и они составят мою, так сказать, важную социальную опору. А вот потом уже на Святой Елене он очень много будет возвращаться к этому и говорить, вот все-таки я вел войну цивилизовано, я мог еще на Александра и натравить десятки миллионы рабов, но вот я этого делать не стал. Вы знаете, мне кажется, что лучше всего на этот вопрос в свое время ответил Альберт Захарович Манфред в своей замечательной монографии «Наполеон Бонапарт», где он писал о том, что да, Наполеон образца 1796 года несомненно так бы и сделал. Да? Вот когда он освобождал Италию и вводил, так сказать, на ее территории вот эти революционные нововведения, преобразования демократические, когда он еще был генералом Великой французской революции, безусловно, для него это был абсолютно логичный шаг. А вот Наполеон-император, который – как Вы упомянули вот династию, да? – заботится сейчас, который вдруг стал таким своеобразным легитимистом…

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: … как это ни странно применительно к нему. Да?

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, вот стал, стал тем не менее. Достаточно перечитать все его… о том, как он собственно вот… почему он расстается с Жозефиной, как серьезно он относится ко второму браку, как он выбирает, как он радуется рождению сына. Это радость не только и не столько отца, но это радость еще человека, который, наконец, основал династию. И вот Наполеон, который… Я не помню точно, но, по-моему, Альберт Захарович примерно в таком ключе отвечает, что Наполеон, который стал членов клуба европейских государей, вот он уже на это пойти не мог.

С. БУНТМАН: Ну, да.

А. КУЗНЕЦОВ: То есть, видимо, он всерьез и не планировал освобождение крестьян, по крайней мере, как средство борьбы с Александром как такое вот, вспомогательная вещь. А на счет того азартный он тщеславец или он считал, что у него есть миссия. Вы знаете, если выбирать из этих двух, мне кажется из этих 2-х вариантов, мне кажется ближе, что он все-таки азартный тщеславец. Вот миссия в таком смысле… Наполеон, он был суеверен, безусловно, но он не был вот так глубоко истово религиозен, а мне кажется, это чрезвычайно важный компонент для вот таких людей осознающих…

С. БУНТМАН: Дмитрия Сергеевича Мережковского тогда надо читать, если уж о миссии говорить и о каком-то воплощении солнечного божества…

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, да.

С. БУНТМАН: … как Александр Великий, то надо читать Мережковского, что, кстати говоря, любопытно. Очень.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, безусловно не надо это воспринимать, как, скажем, такое строгое историческое исследование, это своеобразное, очень большое, но все-таки эссе. Но оно очень интересное, да. Теперь давайте вернемся к русским планам. Был ли у России стратегический план? Вообще как это не раз в нашей истории случалось, беда заключалась не в том, что не было плана, а в том, что их было много. Вот за сравнительно короткий период с начала 1810 года до середины 1812 года сейчас вот уже современной науке известно более 20 подробных, детальных записок, рапортов, поданных на высочайшее имя, которые можно рассматривать как своеобразные планы кампаний. Были планы наступательные. Ну, например, такой план подал в начале 11-го года известный нам уже хорошо Леонтий Леонтьевич Беннигсен, причем с этим планом интересно. С одной стороны генерал Беннигсен в этот момент находится, ну, скажем так, в отставке, в запасе, он неофициальное лицо. С другой стороны те сведения, которыми он явно совершенно располагает при составлении этого плана, дают основание заподозрить, что ему эти сведения дали. Не он их сам добывал, а ему предоставили некую информацию. И вот есть такая точка зрения, что план Беннигсена был ему заказан, то есть это не личная инициатива генерала, который мечтает вернуться в строй, напомнить о себе…

С. БУНТМАН: Да, да.

А. КУЗНЕЦОВ: …таким вот образом наоборот Беннигсен очень осторожен в этом плане, но, тем не менее, он предлагает план превентивной войны. Он предлагает стремительно пройти Великое герцогство Варшавское, он предлагает в качестве линии, на которой Наполеон должен быть встречен, Одер. С польской армией предполагается поступить по ситуации, либо поляки вследствие этого движения все-таки сочтут благоразумным примкнуть, и тогда польскую армию можно использовать как вспомогательную военную силу, либо, и судя по всему Беннигсен считает, что это более вероятный вариант, ее придется разбить, но разбить отдельно польскую армию еще до подхода Наполеона – это задача, которую русская армия решала…

С. БУНТМАН: Когда Беннигсен делает этот план?

А. КУЗНЕЦОВ: Это начало 11-го года.

С. БУНТМАН: Начало 11-го, то есть…

А. КУЗНЕЦОВ: Меньше полутора лет.

С. БУНТМАН: … сосредоточение войск таких…

А. КУЗНЕЦОВ: Нет, еще. Но уже герцогство Варшавское достаточно продемонстрировало, так сказать, свою лояльность Наполеону. И вот интересно, что в это же самое время примерно, когда Беннигсен представляет этот план… Да, и собственно в чем еще идея Беннигсена? Он считает, что вот такое движение, во-первых, нейтрализует поляков и не позволит им присоединиться к Наполеону, а с другой стороны поможет России присоединить себе очень важного, с точки зрения Беннигсена, союзника – Пруссия. Вот это движение, оно поставит Пруссию в наши ряды. И хотя та самая кампания, в которой Беннигсен был главнокомандующим, она показала, что прусские войска не очень хороши, хотя корпус Лестока достаточно храбро сражался в составе русской армии в 806-7-м году, но, тем не менее, вот лишить Наполеона союзников, видимо, Беннигсену представляется не менее важным. Ну, и кроме того он исходит из того, что в этом случае будет куда отступать, будет такой своеобразный, так сказать, простор для маневра, все-таки встретить противника не на своей территории, не подвергать ее разорению, то есть по сути Беннигсен… Почему еще идея, то есть почему есть еще соображение, что его попросили этот план составить? Кто у нас лучший специалист по этому региону на этот момент? Кто единственный имеет практический опыт командования большими массами войск на этом театре военных действий? Только Леонтий Леонтьевич.

С. БУНТМАН: Да. Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Это логично. Если выбирать, кому поручить составлять план, имея в виду в качестве театра военных действий территорию Великого герцогства и Восточной Пруссии, да, конечно, Беннигсену, тем более что счет, с которым он закончил, ну, в общем все равно вызывает уважение. Да, был Фридланд, но был и Прецсиш-Эйлау, был и Пултуск, в общем, была вполне себе равная борьба. С другой стороны в это же самое время похоже, что Александр предпринимает большие усилия к тому, чтобы дипломатически обеспечить нечто похожее на этот план. Об этом немножко в свое время Вы говорили в самом-самом начале цикла с Александром Вальковичем, когда речь шла о польском вопросе.

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Да?

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, вот мы просто, может быть, напомним нашим слушателям, что в это время Александр через Чарторыйского, поляка и польского патриота, хотя он и на русской службе, хотя он министр иностранных дел российский. Но он, безусловно, в душе, и Александр это знает и ценит, он горячий польский патриот, мечтающий о восстановлении в каком-то виде своей родной Польши. Александр инструктирует Чарторыйского, чтобы тот через свои связи в польской верхушке, попытался перетянуть поляков на русскую сторону, в частности он инструктирует его… цитата: «Не смотря на то, что их заставляют считать Россию единственным существующим препятствием к восстановлению Польши, совсем не невозможно, что именно Россия осуществит их мечты». И дальше он дает, ну, как дипломату, дает инструкции, он дает совершенно конкретные указания, о чем следует торговаться и что следует предложить. Надо сказать…

С. БУНТМАН: То есть это подкрепляемо? И как раз с самого начала возникает вопрос вот такой вот: вхождение в Польшу, чем оно подкреплено идеологически и дипломатически?

А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно верно. Потому что вот с одной стороны Беннигсен создает военный план. По этому военному плану мы должны встретить Наполеона на Одере, а вот здесь и, кстати говоря, в этом плане тоже интересный сюжет, Беннигсен сам пишет, что вот в, скажем так, дипломатические соображения я не вхожу, то есть явно совершенно ему дана инструкция. Вот, пожалуйста, мы обеспечиваем благоприятную ситуацию, а Вы напишите, как ей можно воспользоваться. И Чарторыйскому даны инструкции. Значит, Польша должна отречься от Наполеона, ну, имеется в виду Великое герцогство Варшавское, отречься от Наполеона и передать в распоряжение России 50-тысячную армию. Ну, это в 2 раза меньше, чем поляки дадут Наполеону в конечном итоге. За это Польше обещана максимально возможная автономия в составе Российской империи – да, но максимально возможная автономия, обещано, что все посты в польском политическом руководстве и в польских вооруженных силах будут занимать поляки, обещана демократическая либеральная конституция. То есть, в общем, Александр обещает то, что потом после войны и будет дано, и до польского восстания 31-го года так оно и будет. Польская администрация, польское командование, польская армия. Ну, да, будет наместник. Но наместник будет вполне себе пропольский, насколько мы знаем, и женится даже…

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: … на полячке Великий князь Константин Павлович, так что тут с этой точки зрения все вроде бы более или менее. Но у Чарторыйского не получилось, отчасти в большой степени не получилось, потому что поляки не верили. Можно понять почему. Ну, и, видимо, Чарторыйский тоже оказался не очень хорошим в данном случае дипломатом, по крайней мере, одну ошибку он точно совершил. Он, стараясь привлечь польскую аристократию, сделать ее союзниками вот этой идеи, он показывает, прям показывает письменную инструкцию Александра никому иному, как Понятовскому. Ну, и Понятовский тут же информирует Наполеона. Наполеон по этому поводу делает, так сказать, представление Александру и будет потом об этом… приводить это в качестве действительно очень веского примера того, что Александр, так сказать, за спиной своего союзника ему готовит беду. Надо сказать, что когда вот эта переписка была опубликована, я имею в виду переписку Александра и князя Адама, Михаил Николаевич Покровский в 20-е годы 20-го века, руководитель, можно сказать, советской исторической школы, даже сделал такой вывод, что после этого вот, после того, как Наполеону стала известна эта переписка, что для него война против России превращается в оборонительную, превентивную войну. Ну. Михаил Николаевич в 20-е годы делал, как Вы наверняка помните, много таких экстравагантных…

С. БУНТМАН: Ну, вот я… при упоминании имени я вздрогнул.

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, естественно. Ну, понятно, что фигура одиозная, хотя очень жалко, потому что это был достаточно высоко образованный историк, получивший свое классическое историческое образование, но вот, тем не менее, такая вот вещь с ним случилась. Он же, в конце концов, сделает вывод о том, что война была прогрессивной, я имею в виду со стороны Наполеона, потому что он нес буржуазные порядки в отсталую феодальную крепостническую Россию. Ну, так, конечно, тоже нельзя, разумеется. Но это 20-е годы, тогда много было всего удивительного. Но я к тому, что вот сама по себе, наверное, здравая во многих отношениях идея Беннигсена, она после того, как Польша совершенно очевидно осталась верна Наполеону, после того, как Наполеон быстро среагировал и перенес в Данциг, можно сказать, главную… выдвинул туда корпус Даву и, так сказать, начал создавать там такую базу снабжения своей армии, после этого на этих вариантах можно было ставить крест. И когда князь Багратион представляет еще один план такой вот превентивного удара на территории Польши, уже поздно, потому что это делается в 12-м году, а в 12-м году это уже исходит из совершенно невозможной ситуации. Да? Хотя за 4 дня до начал войны Багратион пишет из своей 2-й армии Александру в 1-ую – это очень часто цитируют эту фразу: «Неприятель есть сущая сволочь». В данном случае Багратион не ругается, в начале 19-го века это слово означало сброд, с миру по нитке, что называется, он это имеет в виду. И, так сказать, прикажи наступать государь. Да? Но это уже, конечно, совершенно нереально. И был собственно, вот к моменту начала войны было 2 плана, которые были один высочайше утвержден как план – это 2-й план Барклая. Дело в том, что Барклай подавал в свое время на высочайшее рассмотрение 2 документа, которые можно считать планом войны. Во-первых, это документ, который был подан еще в 1810 году, как только Барклай стал военным министром, - это была записка об обороне западных границ. Это не совсем план. Это скорее… Ну, как сказать? Такой вот обзор возможных ситуаций, которые могут в ближайшие годы сложиться – прошу прощения – вот в этом регионе, то есть там действительно очень много всяких вот «а при этой ситуации», «а в этой ситуации», «а вот тут», «а вот здесь». Надо сказать, что по этой записке, тем не менее, предпринимались кое-какие действия. Например, в 1810 году начинается создание в тылу русских армий на западной границе резервной оборонительной линии, начинается с нуля строительство 2-х крепостей – это крепости в Динабурге, ну, это нынешний Даугавпилс, и крепости в Бобруйске. Параллельно производится ремонт и расширение старых крепостных укреплений в Риге, в Киеве, то есть создается укрепленная линия, на которую русская армия может отступить, в случае если Наполеон все-таки начнет войну, и создается она четко по линиям 3-х рек – это Даугава или Западная Двина, как нам привычнее, Березина и верховье и среднее течение Днепра.

С. БУНТМАН: Так.

А. КУЗНЕЦОВ: Абсолютно резонное, так сказать, видимо, решение, потому что…

С. БУНТМАН: Ну, одна из естественных…

А. КУЗНЕЦОВ: Совершенно естественных.

С. БУНТМАН: … да, линии обороны…

А. КУЗНЕЦОВ: Линий обороны плюс…

С. БУНТМАН: … вообразить.

А. КУЗНЕЦОВ: … по расстоянию от границы это как раз… Вот. Что собственно отступая на эту линию… русская армия какие преимущества получает? Она получает возможность к этому времени уже четко понять, где наносится главный удар противника, а где вспомогательный, и в соответствии с этим перегруппироваться. Немаловажно, что мы не имеем, отступив туда, мы не имеем у себя за спиной вот эти очень сомнительные районы, потому что собственно отступаем на линию, ну, такую…

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: … можно сказать, достаточно традиционную уже российского государства, то есть вот всех этих сомнительных поляков, литовцев мы, так сказать, оставляем Наполеону. Да? В тылу у нас наши верные подданные и, садясь на эту укрепленную линию, получаем, конечно, превосходные, так сказать, возможности обороняться. Так что вот эта записка Барклая, она имела вполне такие практические последствия. Ну, не успели действительно достроить крепость в Бобруйске, не успели достроить крепость в Динабурге, даже Дрисский укрепленный лагерь не успели достроить, как мы знаем, но, тем не менее, строим. И в марте 1812 года Барклай предоставляет план, если не ошибаюсь, на плане сделана пометка, что читано, по-моему, 14 марта 812-го года, значит, не позже этого времени план поступил к императору. Там уже 2 варианта. Один вариант – это если будет принято решение действовать превентивно, и 2-й вариант на тот случай, если мы занимаем пассивную позицию и ждем нападения Наполеона. Вот этот план и предусматривал в значительной степени то, что произойдет. Отступление, соединение армий, изматывание противника отступлением вглубь страны, тактику выжженной земли. Надо сказать, что, видимо, Барклай в данной случае опирается на такой 100-летней давности пример, как действие русской армии во время Северной войны в 1706-9-х годах перед Полтавой, то, что будет названо тактикой томления неприятеля. И вот соответственно этот план явно совершенно, ну, вот он действительно был в головах не только у Барклая, он действительно был принят. И все вот эти вот известные высказывания там того же Ростопчина, что русский император будет непобедим в Тобольске. То есть вот мысль о том, что мы можем жертвовать, временно конечно же, частью территорий для получения всех этих преимуществ, эта мысль, она действительно была укоренена и у военных, и у политиков, и, видимо, у самого Александра. Наряду с этим был план Фуля, который широко не объявлялся, хотя, конечно, военным было известно о строительстве Дрисского лагеря. Вопрос, почему Александр – ну, как сказать? – не сделал четкого выбора, вот все-таки какой план. Вот тот же Троицкий… Я просто просматривал, готовясь к передаче, в очередной раз эту его книгу, которую я очень люблю, «812-й – великий год России». Вот он пишет о том, что, видимо, Александр не видел принципиальной разницы, то есть он воспринимал план Фуля как одну из составных частей вот этого общего отступательного плана. Если это так, тогда Александр, конечно, не видел принципиальной разницы. Принципиальная разница заключается в том, что одно дело отступить недалеко от границ, когда еще территория не успела, как следует воздействовать на великую армию, и поставить армию в очень опасное положение… Ну, мы о плане Фуля с Вами уже…

С. БУНТМАН: Да, говорили. Да.

А. КУЗНЕЦОВ: … раньше говорили. Чего возвращаться? И совсем другое дело план Барклая, который предусматривал действительно стратегическое отступление, такое, когда действительно сама территория будет перемалывать армию Наполеона, когда местное население создаст, так сказать, вот этот режим невозможности пополнять армию продовольствием, армия будет лишена ночлегов, армия действительно окажется во враждебной стране. Барклай в отличие от догматика Фуля, о котором даже его соотечественник, правда, несравненно более талантливый Клаузовец пишет о том, что генерал Фуль был замечательный человек, но он абсолютно вообще… как только он выпадал из своего иллюзорного мира в реальный, он превращался в сущего ребенка, потому что он совершенно не понимал, что с этим реальным миром делать, Александр Македонский и Цезарь были ему гораздо ближе, чем живые люди окружающего…

С. БУНТМАН: Да, но это такой… Отступление Фуля – это такой отблеск в общем-то известный с римских времен еще и тактики…

А. КУЗНЕЦОВ: Ну, да. Нет…

С. БУНТМАН: Всем известный…

А. КУЗНЕЦОВ: Фуль опирался на более свежий пример, но главное, что это абсолютно все…

С. БУНТМАН: Но все равно это классика все.

А. КУЗНЕЦОВ: Это все какая-то абсолютная вот схоластика такая, так сказать…

С. БУНТМАН: Да. Ну, Александр не мог принять другое, потому что план более глубокого стратегического отступления, он слишком смело… политический деятель, отец народа и ответственный за каждого своего подданного не мог такое принять. Слишком глубоко.

А. КУЗНЕЦОВ: Да, это требовало, конечно, совершенно иной глубины и широты стратегического мышления, которого у Александра не было. Он не был военной бездарностью. Потом, кстати говоря, в 13-14-м году он будет иногда брать даже командование на себя…

С. БУНТМАН: … ну, это другая ситуация.

А. КУЗНЕЦОВ: Но он, конечно…

С. БУНТМАН: Здесь историческая ответственность за свое государство.

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Он, конечно, в этом смысле не Барклай и не Кутузов, хотя когда потом он предоставит все-таки возможность сначала Барклаю, потом Кутузову руководить событиями, вот в качестве такого символа отца нации он окажется на своем месте. Вот его абсолютная уверенность в том, что никаких переговоров с Наполеоном, она, конечно, будет очень важна.

С. БУНТМАН: Но прими он план Барклая у нас, он подставит себя под удар. Здесь он перестает быть арбитром, а это было очень важно, тем более при непростых обстоятельствах, получившего корону…

А. КУЗНЕЦОВ: Конечно. Мы знаем, что получил Барклай, в результате какие ушаты на себя он получил. Да?

С. БУНТМАН: Да.

А. КУЗНЕЦОВ: Ты немец, ты предатель…

С. БУНТМАН: Получил бы Александр.

А. КУЗНЕЦОВ: А он был чрезвычайно чувствительным к тому, что о нем говорят в отличие от Барклая, который умел становиться над этим. Он тоже был чувствительным! Когда Барклая изображают такой гранитной глыбой, это абсолютно неправильно, внутри у него бушевали страсти, и когда они, наконец, прорвутся в Тарутино, ну, тогда уже можно будет. Барклай очень четко понимает, когда нельзя давать ход эмоциям, а когда можно. Когда они прорвутся, мы узнаем из его вот этого обиженного рапорта, мы узнаем, какие они были, в нем бушевали.

С. БУНТМАН: Ну, вот мы пока оставляем стороны и Наполеона, и Александра, и Францию, и Россию мы оставляем с планами, потому что очень скоро, исторически равно 200 лет назад начнутся собственно военные действия. Алексей Кузнецов в нашем проекте.

А. КУЗНЕЦОВ: Спасибо за внимание.