Территория свободы: 90 лет журналу "Современные записки" (продолжение) - Олег Будницкий - Не так - 2010-12-04

С. БУНТМАН: Это наша совместная программа с журналом «Знание – сила». И ведет ее Сергей Бунтман уже много-много лет. А сейчас вот насчет «много-много лет» несколько технических сведений. Во-первых, идет видеотрансляция, вы можете видеть Олега Будницкого – добрый день.

О. БУДНИЦКИЙ: Здравствуйте.

С. БУНТМАН: Сведение второе: вы можете посылать смски, помимо ваших вопросов в Интернете, немногочисленных и не всегда относящихся к делу. Посылайте смски: +7-985-970-45-45. И третье: спрашивают о расшифровках программ, где они появляются. Например, несколько раз у нас повторялись программы старые, и, естественно, их заново расшифровывать никто не будет. Программа «Не так» у нас… Вы залезаете на нашем сайте, вы смотрите в разделе «Программы», находите «Не так». И можете искать и по именам ведущих, авторов программы, или по названию. Вы можете найти тексты, так что старые программы, в том числе и программа о Красной армии, о которой вы спрашиваете, там-то как раз и находится и в звуке, и в тексте. Так что, пожалуйста, ради бога, смотрите наши архивы. А заново когда повторяется наша передача, естественно, никто ее расшифровывать не будет – зачем делать двойную работу? Вот так вот. Я не знаю, Олег, сделали ли домашнее задание такое подспудное, которое у нас было, посмотрели ли, где «Современные записки» находятся в Интернете. Открыли у себя в формате pdf и прочитали… И первое задание ведь было, первый намек и школьникам, и даже тем, кто забыл, например, «Хождение по мукам» прочитать настоящее начало «Хождения по мукам», не подвергнутое переработке в угоду новым взглядам и новому месту проживания… новому старому месту проживания Алексея Николаевича Толстого.

О. БУДНИЦКИЙ: Как написал Роман Гуль, «неизгаженное».

С. БУНТМАН: Ну вот да, прямо и с прямотой времени он написал об этом…

(смех)

С. БУНТМАН: Напомню, что «Современные записки», 90 лет назад, в ноябре, появился первый номер. До 40-го года в Париже он просуществовал. И вот в том… наверно, это можно считать настоящим истинным временем «Современных записок», то, что было во Франции между двумя войнами, и как там сконцентрировалась во многом первоклассная русская литературная, литературно-критическая и в чем-то общественно-критическая жизнь.

О. БУДНИЦКИЙ: Ну, кстати, печатали они авторов, живущих не только во Франции…

С. БУНТМАН: Да, естественно, да.

О. БУДНИЦКИЙ: И в Германии, и в Югославии…

С. БУНТМАН: Ну, тот же Сирин жил… в основном вот его немецкие произведения берлинского периода…

О. БУДНИЦКИЙ: Нет, конечно, он жил в Берлине, который очень не любил, вот, и о котором писал, что «Берлин похож на меблированную комнату, сдаваемую зловонной немкой». Вот. И вообще…

С. БУНТМАН: Но это еще невключенность ни в немецкий язык, ни в немецкую культуру. Мы говорили о проблеме языков, кстати…

О. БУДНИЦКИЙ: Это он декларировал…

С. БУНТМАН: Ну да!...

О. БУДНИЦКИЙ: Я прочитал потом, что он, оказывается, в общем-то, вполне успешно правил… вычитывал свои тексты на немецком языке, переводы своих книг.

С. БУНТМАН: Ну да, ну да.

О. БУДНИЦКИЙ: Но заявлял, что немецкого не знает, не владеет. Видимо, для него это означало, что он не может свободно писать по-немецки так, как по-английски.

С. БУНТМАН: Он говорил об этой проблеме, кстати, о проблеме языков. И так в скобочках скажем, что одна абсолютно правильная мысль была: он очень не любил, когда его сравнивали с Джозефом Конрадом. Вот, что… он говорил: человек же ни строчки на родном языке не написал, а для меня всегда был язык… тот же самый английский, на котором он начал писать, он должен был стать таким же искусным инструментом, сложным, как мой русский. И поэтому, кстати говоря, у него очень своеобразный и необычный английский язык…

О. БУДНИЦКИЙ: Ну, это бесспорно.

С. БУНТМАН: Да.

О. БУДНИЦКИЙ: Он довольно своеобразный, и некоторые знатоки утверждают, что в переводе Барабтарло Набоков сильно выигрывает. (смеется)

С. БУНТМАН: Ну, ну, ну, ну, ну…

О. БУДНИЦКИЙ: Ну, это уже вопрос дискуссионный, дискуссионный. Так что печатались разные люди на разные темы. Вот сегодня я бы хотел немножко рассказать о другом и поговорить не только о содержании журнала, но и об архиве журнала.

С. БУНТМАН: Да.

О. БУДНИЦКИЙ: Вот о том замечательном проекте, который завершился как исследовательский, и вот сейчас идет как издательский. Я упоминал книгу статей, вышедшую в издательстве «Новое литературное обозрение» о «Современных записках». И последуют 4 или 5 томов переписки. И здесь возникает, кстати говоря, много таких вопросов, в том числе этический: а надо ли залезать в редакционную кухню и вообще в литературную кухню и вообще изучать биографии писателей?

С. БУНТМАН: Ну, это вопрос о подходах. Вопрос о подходах и, конечно, это этический вопрос. Но это необходимо делать, если ты хочешь увидеть полную картину. Другое дело, какие выводы, и насколько ты будешь потом делать выводы… «они все такие же как мы низкие, как Пушкин писал», да …

О. БУДНИЦКИЙ: Да-да-да.

С. БУНТМАН: Нет, не такие.

О. БУДНИЦКИЙ: Он мал, как мы…

С. БУНТМАН: Мерзок, как мы, да.

О. БУДНИЦКИЙ: Нет, «мал и мерзок, но не так, как вы».

С. БУНТМАН: … «не так, как вы – иначе». Конечно.

О. БУДНИЦКИЙ: Это верно. Это верно. И вот в связи с этим припоминаю, когда началась публикация Бунина из цикла «Темные аллеи», уже не в «Современных записках», а в «Новом журнале» нью-йоркском, и один эмигрант пишет другому… он такой делает обзор журнала. Журналы сами по себе доходят очень медленно – война идет. И он пишет: «Бунин тешит свою старческую похоть».

С. БУНТМАН: Ну да, приходит такое на ум…

О. БУДНИЦКИЙ: Да, и, по-моему, бесспорно. Другое дело, что тысяча стариков тешит свою старческую похоть, но ничего, кроме слюны, из этого не получается.

С. БУНТМАН: Именно.

О. БУДНИЦКИЙ: А у Бунина получаются «Темные аллеи».

С. БУНТМАН: Именно.

О. БУДНИЦКИЙ: Так… поэтому… старичок был такой, своеобразный, да? Так что, дело это тонкое. Ну, для меня бесспорным является то, что нужно изучать. Я принадлежу к другому племени, историков, а не литературоведов, но всегда считал, что, во-первых, граница очень тонка, и вообще без русской литературы русскую историю понять очень сложно – иногда это просто нераздельно. Это было заметнее в 19-м веке, но это очень заметно и в 20-м, особенно в первой половине.

С. БУНТМАН: Естественно, нельзя сводить одно к другому…

О. БУДНИЦКИЙ: Да, но, тем не менее, это вещи очень связанные друг с другом. И я уже как читатель, а не как исследователь, мне всегда было интересно, что стоит за книгой, личность автора. Что он за человек, как он к этому пришел, откуда он это вытащил, да? Такие образы и так далее. Я всегда с увлечением… потому что мне когда кто-то нравился, я начинал читать дневники, переписку и так далее, вдруг выяснялось, что дневники не менее увлекательное чтение, чем сами тексты. Я имею в виду, Льва Николаевича Толстого…

С. БУНТМАН: Да.

О. БУДНИЦКИЙ: Или письма Антона Павловича Чехова – это шедевр не меньший, чем его проза. И так далее и тому подобное. И поэтому, с моей точки зрения, «Современные записки», особенно учитывая своеобразие этой эмигрантской среды, чрезвычайно интересно почитать, посмотреть эту переписку редакционную с авторами и внутриредакционную. И вот вопрос. Ведь прокатилась же война, да? По Франции. Так. Двое редакторов успели уехать в Штаты: Вишняк и Авксентьев. Авксентьев там и умер в 43-м году, а Вишняк прожил, по счастью, долгую жизнь, и умер в 1976-м году – ему 93 года было. Так? И Руднев умер во Франции в 40-м году. Фондаминский, увы, был захвачен нацистами и убит в Аушвице, в Освенциме, в 42-м году. Вот такова судьба редакторов. Гуковский, - я напомню, - покончил с собой в 25-м. А как же архив? И почему, каким образом этот архив, часть его, оказалась – где бы вы думали? В Университете Индианы в городе Блумингтоне среди кукурузных полей.

С. БУНТМАН: О Господи. «Дети кукурузы»…

О. БУДНИЦКИЙ: Да, вот это совершенно увлекательная, с моей точки зрения, история. Когда Вишняк за 8 дней до сдачи Парижа успел бежать на юг Франции, а потом сумел выбраться в Америку, конечно, он не мог прихватить с собой физически этот архив…

С. БУНТМАН: Нет, ну, а что он с собой… ну, это же, наверняка, это папки, папки, коробки…

О. БУДНИЦКИЙ: Это большой объем.

С. БУНТМАН: Да.

О. БУДНИЦКИЙ: Реально большой объем. И что он сделал? Он перепоручил архив «Современных записок» Борису Николаевскому, знаменитому архивисту – ну, а кому как не ему? И Николаевский, как туманно написано, значит, в мемуарах… точнее, в статьях Вишняка, он где-то в районе Луары в каком-то подземелье закопал в землю…

С. БУНТМАН: О Господи!

О. БУДНИЦКИЙ: Да. И знал только он и Анна Бургина, его, в общем, такая хорошая знакомая, иногда ошибочно называют женой. Она стала женой, там, в конце жизни, но это отдельная увлекательная история. И стала такой женой чисто формально. Так. Так что, у архивистов тоже бывает… бурные романы и всякие там треугольники и все прочее.

С. БУНТМАН: Ну, естественно.

О. БУДНИЦКИЙ: И Николаевский тоже выбрался в Америку, но, что самое интересное, он Вишняку не говорил ни слова, что с архивом. Может быть, будучи старым конспиратором, - все-таки был социал-демократ, большевик, потом меньшевик, - он разумно считал, что вот если знает два человека – значит, в общем, не знает никто, кроме них. А если будет третий, то мало ли там чем дело кончится. А может, - Борис Иванович был сложный человек, - думал, что когда-нибудь ему этот архив-то и достанется в собственность, ведь он был таким собирателем и в конце, на исходе уже, так сказать, дней своих он продал Гуверовскому архиву свою эту коллекцию. Она составляла несколько тонн весом. И вообще, тот, кто не работал с коллекцией Николаевского, ничего не знает в этой жизни. 811 коробок документов.

С. БУНТМАН: Господи!

О. БУДНИЦКИЙ: И причем, условие было такое, что он получил пожизненный, значит, найм, и он был куратором этого же своего архива и приводил его в порядок и описывал. А после его смерти… почему он предложил Анне Михайловне Бургиной выйти, наконец, за него замуж, хотя там были всякие отношения с 20-х годов. Он говорит: ну, а кто вы будете вот после моей смерти? Они сочетались браком и включили, значит, что после этого она занимается разбором архива, чем она и занималась. Вот. Ну, не могу не сказать, все-таки, два слова об Анне Михайловне – не знаю, будет ли еще такой случай. Анна Михайловна Бургина когда-то вошла в историю благодаря тому, что в 17-м году она вместе с некоторыми еще гимназистками организовала кормление арестованных царских министров. Это в мемуарах было коменданта Кремля будущего, Павла Малькова, что пришла, появились, значит, гимназистка Бургина и вот они, значит, там, эти, стали кормить, хотя она была никаких там не монархических взглядов, она была как бы демократических, но считала, что людей-то посадили…

С. БУНТМАН: … считала гуманным, да.

О. БУДНИЦКИЙ: … кормить-то надо. Во втором издании гимназистка Бургина исчезла, просто гимназистки пришли какие-то. В третьем вообще все это исчезло, потому что ну, зачем советским людям про этот буржуазный гуманизм читать. Так, и вот она в 22-м году эмигрировала тоже, у них начался какой-то бурный роман с Николаевским, а потом она влюбилась в Церетели. В Церетели – депутата второй Думы, и потом лидера Советов, одного из лидеров Советов, министра…

С. БУНТМАН: Да, меньшевик-Церетели, в одно слово…

О. БУДНИЦКИЙ: Да-да-да. Министра Временного правительства, потом - одного из лидеров независимой Грузии. И, как мне говорил афористично Сергей Васильевич Утехин, - увы, ныне покойный, профессор, - всех их знавший, вот, что Николаевский любил ее, а она любила Церетели. А Церетели был грузин.

(смех)

О. БУДНИЦКИЙ: И на этом он ставил точку. Вот, значит, вот описание романа и…

С. БУНТМАН: Это самое краткое описание романа.

О. БУДНИЦКИЙ: Да, да. И в 59-м году умер Церетели, и как-то Николаевский и Бургина вот как-то съехались, были уже люди немолодые, и вот потом она, значит, за него вышла замуж. Ошибочно пишут… я прочел недавно в статье моей коллеги, что, вот, его жена в сорок каком-то году… она, конечно, не была его женой. И Анна Михайловна была женщина очень своеобразная. Например, как мне рассказывали люди, ее знавшие… я жил там год, точнее, два года с перерывами в Стэнфорде, в этих местах, где они жили, сохранился дом Николаевского. И люди, знавшие, - из русских эмигрантов, - рассказывали, что, когда Анна Михайловна, там… какой-то спор начинался, и она была недовольна, она просто ложилась на пол. И спор заканчивался.

С. БУНТМАН: Все

О. БУДНИЦКИЙ: Все, да. Или, ну, вот у нее была такая проблема, она, значит… трудно ей было змейку застегнуть на платье на спине, что она делала: она звонила в пожарную команду. И что вы думаете?

(смех)

О. БУДНИЦКИЙ: И что вы думаете? Они приезжают. Причем они знают, что звонит уже эта русская леди. Ну, что делать, они не могут не приехать. Так что, вот такой был человек, Анна Михайловна, вот. Ну, при всей своей невероятной разговорчивости, если не употребить другое слово в переписке… Церетели часто жалуется Николаевскому: тут она стала говорить, ну, вы знаете, что было потом. Она, значит, ни слова никому не говорила, и архив все-таки был извлечен и привезен в Штаты. Как он оказался в Индиане и почему в Индиане. Тут тоже есть замечательная история, я уж прошу прощения за такое вступление, как писал тот же Набоков, комментарии – это и есть история. В Индиане возник замечательный центр по славистике. Почему в Индиане? Потому, что американцы… вообще, русистика была в загоне в Штатах в первой половине столетия. Во время войны колоссальный был интерес к Советскому Союзу, значит, началась холодная война, градус поднялся уже сугубо прагматически, а после запуска спутника и вообще, да, значит, там создавали всякие, значит, центры, и были выделены, уж не помню, Госдепом или еще кем-то, гигантские гранты на создание таких русских центров научных в университетах.

С. БУНТМАН: Так.

О. БУДНИЦКИЙ: Ну, естественно, получили Гарвард, Колумбийский, я уж не помню, Стэнфорд или Беркли. Такой был замечательный американский историк Роберт Бирн, автор прекрасной биографии Ключевского, к сожалению, я уже не застал его в живых, и он когда-то работал в разных разведслужбах во время войны и поработал потом в ЦРУ и писал в своих мемуарах - он совершенно откровенно об этом пишет – в ЦРУ-то были самые главные интеллектуалы, что такое, там, эти университетские? Вот. Как точка зрения. И он, будучи человеком опытным, будучи уже профессором Индианы, он написал, значит, такой application, что вот мы создаем центр и так далее, вот, представьте, вот, русские, значит, по нам врежут. Естественно, они вдарят по всем этим городам, по побережью, и мы останемся без русских центров. А до Индианы…

С. БУНТМАН: …хитро, хорошо…

О. БУДНИЦКИЙ: … и он, значит, получил этот гигантский грант, и в результате – в Индиане замечательный русский центр, замечательная библиотека, потому что на эти деньги, конечно, прежде всего, купили книги, там и так далее и тому подобное. И, конечно, покупали разные архивные материалы. Так, и Вишняк отдал вот этот архив, свой архив, - де факто это архив, часть архива «Современных записок», - отдал этому университету в обмен на что? На то, что его воспоминания о «Современных записках» будут изданы этим университетом. И они вышли в Блумингтоне, Индиана в 57-м году на русском языке.

С. БУНТМАН: Боже мой…

О. БУДНИЦКИЙ: Вот такая история. И это основополагающий, так сказать, источник был длительное время. Я думаю, что после выпуска переписки все-таки это стало самым главным источником по истории «Современных записок», мемуары Вишняка. Вот такая упоительная история.

С. БУНТМАН: Замечательная история, хотя очень характерная для века прошедшего.

О. БУДНИЦКИЙ: Да. Я могу еще добавить некоторые детали, потому что непосредственно переговоры вел с Вишняком вовсе не Бирн, а Михаил Саулович Гинзбург. А Михаил Саулович Гинзбург и в библиотеке Колумбийского университета Галина Глушенок, одна из авторов статей в этом сборнике, обнаружила экземпляр с автографом Вишняка, да? Значит, это был сын Саула Гинзбурга, был такой известный очень историк, историк евреев России, автор книги «Евреи и Отечественная война 1812-го года», там, разных, да? Значит, а это его сын. Ну, сын уже заканчивал классическую русскую гимназию в Петербурге. Если у отца был родным языком идиш, то у сына – русский. И он учился, преподавал в Европе, потом оказался в Америке, значит, там стал преподавать. Во время войны попал, естественно, в разведку. После войны тоже служил в разведке военно-воздушных сил. А потом стал профессором славистики в Индиане. И вот он-то и договорился с Вишняком об этом обмене. И вот готовил там русистов, славистов в этой самой Индиане, которая была и есть одним из центров славистики в Штатах, вот, посреди этих кукурузных полей, где работали и работают многие замечательные люди – я, к сожалению, там не бывал, но знаком с очень… ну, с некоторыми людьми, которые там работали и работают. Они в восторге от университета, но они говорят: ну, эта кукуруза вокруг!

(смех)

С. БУНТМАН: Ну, что же делать? Лучше среди кукурузы архив большой, чем…

О. БУДНИЦКИЙ: … да, невольно…

С. БУНТМАН: … пустота в каких-нибудь центрах великих…

О. БУДНИЦКИЙ: … невольно вспоминается Чехов, его письмо, обращение к Лике Мизиновой: «кукуруза души моей».

(смех)

С. БУНТМАН: Да, так что, вот так вот. Олег Будницкий, мы говорим о «Современных записках». Пишите нам +7 985 970 45 45. Через пять минут мы продолжим нашу программу. Это программа «Не так», смотрите видеотрансляцию заодно. Уже некоторые чудесные сообщения к нам пришли, бедный студент под впечатлением решил купить два тома «Записок», а кто-то еще говорит, что можно купить на Озоне по 1300 рублей за том, то есть, в готовом переизданном виде.

О. БУДНИЦКИЙ: Ну, это… а, в переизданном?

С. БУНТМАН: Да, да, да, ну, естественно.

О. БУДНИЦКИЙ: … я думал, что…

С. БУНТМАН: Нет-нет-нет. Слава богу. Но, держать в руках просто книгу – это лучше. На пять минут расстаемся.

НОВОСТИ

С. БУНТМАН: Мы продолжаем нашу программу. Ведущий Сергей Бунтман, в гостях – Олег Будницкий. Сегодня вторая программа о «Современных записках», о журнале «Современные записки» и об архиве «Современных записок», что тоже чрезвычайно важно. Если говорить о мире «Современных записок», что дал архив? Вот, какие основные можно сделать из этого выводы? Что собой представлял этот мир, уже имея в виду и собственно редакционную кухню, переписку его сотрудников, дневники?

О. БУДНИЦКИЙ: Мир? Ну, во-первых, это, конечно… мир был очень такой неспокойный, я бы сказал. Вот, принято считать, что удивительным образом они смогли примирить непримиримое и сделали вот такой журнал, который Струве даже предлагал, поздравляя «Современные записки» с юбилеем, с 10-м номером, называть не общественно-политический, а что-то такое… общекультурный. В таком духе, что да бросьте вы эту политику. На самом деле, политика там была, и видно, какие расхождения были между редакторами. С каким трудом проходили некоторые тексты. Как сложно было иметь дело с некоторыми авторами. Это все чрезвычайно занимательно. Это и история литературы, и история русской общественной мысли, и история, конечно, русской эмиграции, да и нашей страны, потому что они ведь комментировали происходящее в СССР. От московских процессов, скажем, до выхода каких-нибудь книг по историографии. И комментировал не кто-нибудь, а, скажем, Александр Александрович Кизеветтер, счастливо высланный из пределов Советской России в 22-м году. И вот выходит, скажем, сборник «Русская историческая литература в классовом освещении», двухтомник под редакцией Покровского еще, это 31-й год. И Кизеветтер пишет… вот я специально выписал цитату, думаю, а что же это по истории-то по нашей, да? «Сборник производит, - цитирую, - впечатление, отчасти комическое, отчасти – удручающее. Одна из отличительных черт всех вообще большевиков – полное отсутствие чувства комического. Ни сам Покровский, - не только большевиков, я бы добавил, - ни сам Покровский, ни его послушная паства, не могут догадаться, сколь комичное получается зрелище, когда разные, никому не ведомые господа рубачи, ледаки, петровы и сидоровы, - это имена, один из них, Сидоров, потом был директором института истории Академии Наук, между прочим, - или только что, едва-едва заявившая себя печатными работами, как госпожа Нечкина (наиболее серьезный автор в числе сотрудников сборника)…»

С. БУНТМАН: Да? Наиболее серьезный…

О. БУДНИЦКИЙ: Да, да. Ну, вот, у Кизеветтера чутье, почувствовал будущего академика сразу, да? «Либо строго разносят за недомыслие и историческую неосведомленность Чичерина, Соловьева, Ключевского, Милюкова…»

С. БУНТМАН: Чичерина – того, да?

О. БУДНИЦКИЙ: Ну, конечно, Бориса Николаевича, да. Значит, «рубачи, ледаки, петровы и сидоровы разносят Чичерина, Соловьева, Ключевского, Милюкова, либо снисходительно жалеют о том, что эти историки не были знакомы с нашим петухом, то есть, идеями товарища Покровского. Но это зрелище наводит в то же время и на тяжелые мысли, ибо оно показывает, что целое поколение ушибленных марксизмом молодых русских историков обречено на исторический дальтонизм и на беспрерывное топтание все на одном месте».

С. БУНТМАН: Но интересно…

О. БУДНИЦКИЙ: … как в воду посмотрел…

С. БУНТМАН: Да, а, с другой стороны, он видит преемственность, воспринимает как молодых русских историков, как некое поколение, которое вот зародилось еще там, и вот, и это – ударенные марксизмом. Что это вот сужение до марксизма и вот объединение картины полное, которое приводит к ее искажению.

О. БУДНИЦКИЙ: Да, там он, кстати, выделяет работу Нечкиной о Ключевском впоследствии из этих вот ранних работ. Было начало большой вообще работы, она же выпустила вот такой огромный том, это «Биография Ключевского». И, в общем, биография очень толковая, с моей точки зрения. Конечно, там вся эта идеология, надо ее вычистить. Ну, деваться некуда. Милица Васильевна была дамой осторожной – было, чего опасаться. Кроме того, что она была ученицей Покровского, там были еще всякие такие семейные связи, которые могли привести к большим неприятностям, вот. И она там пишет о Ключевском, и Кизеветтер там позднее в этом же тексте пишет, что, в общем, мысли какие-то есть. Но вот что она пишет, что Ключевский, конечно, не знал марксизма и поэтому вот он такой был как бы неполноценный. Значит, ей, наверное, в голову не приходит, что Ключевский знал теорию Маркса еще до того, как она родилась, что естественно. Да?

С. БУНТМАН: Вообще-то, да.

О. БУДНИЦКИЙ: Ключевский умер в 1911-м году.

С. БУНТМАН: Да.

О. БУДНИЦКИЙ: И что если он никак эту теорию не использовал и не применял, то, наверное, по другим причинам, нежели незнакомства с ней. Просто он, вероятно с ней был не согласен, и она ему была просто не нужна.

С. БУНТМАН: Как они видели вот, например, авторы тех же самых «Современных записок», как они видели, где здесь было такое вот упоение в целом молодого… упоение учением, и такой всеприменимостью, универсальная отмычка для всего? Или конъюнктурой, ритуальными танцами, которые надо было станцевать для того, чтобы написать хоть какую-нибудь работу? Вот, как они видели и как они отмечали, когда это в реальности ведь тоже очень непростой процесс был в Советском Союзе?

О. БУДНИЦКИЙ: Ну, естественно, естественно. Но, видите ли, они анализировали тексты. А тексты были вот такие.

С. БУНТМАН: Они не могли анализировать ситуацию, они могли по текстам воспроизводить? Насколько они были осведомлены?

О. БУДНИЦКИЙ: Ну, понимаете, вот, напишешь в эмигрантском издании. Ну, этот-то человек все понимает, и поэтому он просто оставляет какую-то отписку по поводу Маркса.

С. БУНТМАН: Так это навредил, то, что называется. Тут же навредил.

О. БУДНИЦКИЙ: Использовали же тексты письма старого большевика против Бухарина. Просто цитировали, вот, смотрите, что он там рассказывал о Николаевском.

С. БУНТМАН: Да.

О. БУДНИЦКИЙ: И там всякие… а как вредили публикации «Социалистического вестника» берлинского меньшевистского, потом – парижского. Потому что по этим публикациям потом просто искали людей и вменяли им, так сказать, всякие там вещи. Или они там что-то критикуют, и вот опубликовано сейчас письмо заведующего отделом, по-моему, секретным отделом ГПУ Самсонова. Он пишет: ну, совсем они распоясались, надо провести какую-то акцию по меньшевикам. Те там в Берлине пишут, давайте мы здесь этих меньшевиков недобитых посадим, так? Так что это была такая ситуация, очень неоднозначная.

С. БУНТМАН: Насколько не осознавали эту моральную проблему в тех же «Современных записках»?

О. БУДНИЦКИЙ: Не всегда, заграницей не всегда понимали, не всегда понимали. Они мыслили еще такими категориями другими. Например, я приведу из другого, что называется, пример. Обсуждался вопрос о репатриации на Родину, да?

С. БУНТМАН: Когда?

О. БУДНИЦКИЙ: В начале 20-х годов. Была, в общем, масса людей, которые оказались в эмиграции… ну, оказались именно. Понимаете? Там, те же солдаты, какие-то простые люди, которые по каким-то соображениям бежали от какой-то опасности, и вот они оказались заграницей, особенно в Румынии, Польше им было совсем туго. И некоторые говорили: пускай едут обратно – ну, кому они нужны? Ну, они такие, в общем, случайные, только пусть Советская власть даст гарантию, что у них будут такие же права, как у советских граждан. И все нормально. И вот, юристы российские в Берлине пишут заключение по своей инициативе. Почитайте кодексы – там что написано? Что чем надо руководствоваться? Социалистическим правосознанием. Там что написано? Что это, в общем-то, все действует, но в том случае, если, там, скажем, Наркомат юстиции не сочтет это противоречащим, там, чему-то. А, там, ВЧК, - ну, они называют его ЧК, - это, вообще каким законам подчиняется? Они от самого Совнаркома, там, независимы. Какие гарантии? И вывод: никаких гарантий личности там нет. Поэтому все, что говорит советская власть – этому верить нельзя. Даже в законах у них написано то, что личность никаких прав и гарантий не имеет. И когда Василий Маклаков увидел новый советский этот самый Кодекс уголовный, гражданский кодекс они анализировали…

С. БУНТМАН: Это какого года Кодекс?

О. БУДНИЦКИЙ: 22-го года.

С. БУНТМАН: 22-го, да?

О. БУДНИЦКИЙ: 22-го года, да. Там повторялись во многом статьи все те, которые были в прежних дореволюционных, плюс добавлялись вот некоторые такие вещи, которые сводили на нет всю эту… все эти статьи. Так? И Маклаков одной фразой это определил: это как в наши прежние времена: право не быть высеченным, пока не высекут.

(смех)

О. БУДНИЦКИЙ: Саммери советского, так сказать, законодательства. Вот. Так что… и люди не всегда это понимали. Те, которые считали, что, ну, пускай, я поеду, гарантии дадут – и все нормально. Они не понимали, что это ничего не значит. Ничего не значит. Что их могут встретить на пристани чуть ли не с оркестром, а потом, где-нибудь там, приехали они к себе домой…

С. БУНТМАН: Да, да.

О. БУДНИЦКИЙ: … а тут местный отдел ГПУ займется этими людьми, которые, там непонятно отчего, там… каких мыслей нахватались в какой-нибудь Румынии или Польше.

С. БУНТМАН: А насколько доходили сведения, потому что это не только могли, но это и бывало.

О. БУДНИЦКИЙ: Доходили сведения, особенно хорошие связи с Россией были у меньшевиков. Вот у тех реально были корреспонденты и… люди, некоторые люди, кстати, бежали заграницу. Бывали случаи, когда люди умудрялись бежать из лагерей или из ссылки переходить за рубеж. Ну, наиболее известный случай, позднее, там, Солоневича, да? И так далее. И это был не единичный случай. Потому что были перебежчики просто, были невозвращенцы. В общем, доходили сведения. Доходили сведения, но, конечно, в полном объеме то, что творилось в СССР, это было представить себе невозможно. Особенно в 30-е годы, когда страна уже стала практически герметически закрытой. И там, каких-то знатных иностранцев возили в спецвагонах, выплачивали им безумные гонорары за публикации в изданиях и просто покупали, как известно. Вот, Дюранте, корреспондента «Нью-Йорк таймс», если мне память не изменяет, да? Американца, который писал о замечательных достижениях Советского Союза, и даже получил Пулитцеровскую премию, а потом выяснилось, что, вообще-то, он был на содержании, и так далее. Поэтому, ситуация была очень сложная, и многие деятели, писатели, в общем-то, они такую картинку изображали, как Лион Фейхтвангер, наиболее известный случай, «Москва 37-й», о процессах…

С. БУНТМАН: Да.

О. БУДНИЦКИЙ: … просто нормальные товарищеские разборки идут. Суть в этом, и вообще, если культ Сталина есть, то он исходит не от самого Сталина, который им недоволен. Ну, и так далее.

С. БУНТМАН: Ну, да, висят портреты человека с усами… они даже и это убирали. Даже это фильтровал.

О. БУДНИЦКИЙ: … издали в СССР, а потом изъяли, испугались, все-таки.

С. БУНТМАН: Да, я помню, у меня в руках была эта книжка, я читал…

О. БУДНИЦКИЙ: У меня и сейчас стоит на полке, да.

С. БУНТМАН: Да-да-да. но обманывали иногда бдительность, как Андрей Жид.

О. БУДНИЦКИЙ: Андрей Жид, да, вот тот, конечно, преподнес такой сюрприз, все понял, все увидел, вернулся во Францию и все написал. Да, это был, конечно, такой афронт, ошибочка вышла, вот. Так что, возвращаясь к редакционному архиву, что там можно найти еще, да? Вот, в частности, о том же Иване Алексеевиче Бунине, тоже очень интересно. Сохранились 32 его письма Вишняку, а в архиве Бунина, когда он открылся в 2000-м году, - я, кстати, был одним из первых, кто кое-чего там посмотрел, я был в 2002-м году в Лидсе, вот. Поэтому несколько… там мы и нашли вторую часть архива «Современных записок». Если время останется, я об этой, тоже увлекательной истории, где уже ваш покорный слуга был непосредственным участником, расскажу. Так вот, в архиве Бунина писем Вишняка нет. Вот почему? А Иван Алексеевич свою биографию строил. И он время от времени сам это пишет, и в дневниках есть у близких, - он устраивал аутодафе, он сжигал какие-то письма, которые его не устраивали, которые… как-то не так, ему казалось. И он же запретил публиковать все письма свои, которые он кому-то отправил. Ну, это он уже был не властен. А его архив был закрыт до 2000-го года. И там очень любопытно. С одной стороны, такая взыскательность писателя. Вот, он пишет Вишняку, он требует корректуру, а тот, - ну, у них же типография, это же расходы, это сроки, - говорит: ну, вы сразу давайте текст, который вот в набор, и все будет нормально. И он ему пишет: «Лев Толстой требовал с «Северного вестника» сто корректур «Хозяина и работника». Ну, хорошо, во сколько я раз хуже, чем Лев Толстой, в десять? Дайте мне десять корректур. А я прошу всего две». Вот. То есть, в корректуре можно увидеть то, в чем он совершенно прав.

С. БУНТМАН: Конечно, нет, это он абсолютно прав.

О. БУДНИЦКИЙ: Абсолютно прав. Но вот, это мастер, который не пропускает. И тут же вот такой мастер, вот такой классик, вот такой настоящий писатель и уже, ну конечно, в старости, уже когда он… так немножко его характерологические особенности усилились, он читает письмо Михаила Осоргина 28-го года. Осоргин ему пишет: «Ну, плюньте вы на эту Нобелевскую премию, все равно вам ее не дадут, ну, не переживайте» - о том речь давно шла, и его номинировали там неоднократно, и главным лоббистом был, между прочим, Эмиль Нобель, из русских Нобелей.

С. БУНТМАН: Ну, да.

О. БУДНИЦКИЙ: Если бы не Нобель, там… ну, там, конечно, были всякие разногласия, кого… была идея выдвинуть двоих сразу, Бунина и Мережковского, а Бунин не хотел, и Мережковский, видимо, тоже. В общем… а вдруг дадут Мережковскому, а не Бунину. А еще где-то на горизонте маячил Горький, а вдруг дадут, так сказать, этому нехорошему человеку – в эмиграции в то время уже его в конце 20-х – в начале 30-х сильно не любили, так? Ну, и так далее, и тому подобное. И вот Осоргин ему пишет, видимо, чистосердечно: «Ну, плюньте вы на это дело». А Бунин, уже много лет спустя, - и Осоргин уже умер, - пишет на полях: «А, откуда он знал – значит, тогда, - небось, сам хотел получить, сукин сын!»

С. БУНТМАН: … Осоргин…

О. БУДНИЦКИЙ: Да! Ну, где Осоргин, а где Нобелевская премия!

С. БУНТМАН: Ну, да…

О. БУДНИЦКИЙ: Ну, ну вообще, я вам хочу сказать, что экзотика была самая разная. Значит, например, выдвигали на Нобелевскую премию Гребенщикова, был такой писатель. Значит, Бунин сам выдвигал неоднократно и постоянно Алданова на Нобелевскую премию. Алданов, конечно, - не Гребенщиков…

С. БУНТМАН: Конечно, нет…

О. БУДНИЦКИЙ: … но это, все-таки, не Нобелевская премия, при всем моем почтении к его историческим романам. Все-таки это литература, ну, немножко не первого сорта, скажем так, да?

С. БУНТМАН: Ну, скажем так, я вообще очень не люблю вот эти градации в этом мире такие, вот, маршалов, генерал-лейтенантов, генерал-полковников…

О. БУДНИЦКИЙ: … я с вами согласен, все-таки, когда читаешь…

С. БУНТМАН: … нет, ну, конечно…

О. БУДНИЦКИЙ: … разница-то гигантская. Ведь вопрос, опять же, - о чем мы говорили до передачи, - не в том, о чем написано, а как написано.

С. БУНТМАН: Ну, конечно, да…. нет, конечно…

О. БУДНИЦКИЙ: … и у Алданова замечательные очерки и портреты…

С. БУНТМАН: … а с другой стороны, у нас есть один из величайших писателей 20-го века, русских писателей, если не величайший просто, второй половины, Владимир Владимирович Набоков. Вот…

О. БУДНИЦКИЙ: Ну, про Набокова писали, что Нобелевская премия его недостойна.

(смех)

О. БУДНИЦКИЙ: Так что, тут сложные, на самом деле, моменты. И, ну, Набоков… вообще, конечно, если говорить о биографии, обо все об этом, вот это увлекательнейшая вещь – поразительная жизнь человека в двух, в трех мирах, вообще даже, да? В России, в эмиграции, в Германии в основном, потом в Америке, там, это просто… Ну это, уже, слава богу, сделано, я имею в виду биографию Бойда, два гигантских тома, невероятных совершенно по объему, это просто…

С. БУНТМАН: Замечательно… Мне так приятно, что я… как-то получилось, что мы были свидетелями почти с самого начала, как только вышла, русский Набоков вышел Бойда, Бойд нас удостоил приездом своим на студию…

О. БУДНИЦКИЙ: О! Да?

С. БУНТМАН: Да, да. Это было, это было, как только вышла, еще была только на английском «Русские годы Набоков», а вот, к сожалению, у нас-то архив пропал при переезде. Почти весь. Пленочный архив наш…

О. БУДНИЦКИЙ: Ну, может, обнаружится еще?

С. БУНТМАН: Нет-нет-нет, там…

О. БУДНИЦКИЙ: Вот, кстати, в назидание я вам приведу пример с архивом Николаевского, с одним из архивов.

С. БУНТМАН: Да.

О. БУДНИЦКИЙ: Он же из Германии бежал в 33-м. Ну, как бежал? Выехал. И вывез два вагона материалов: один вагон был архив германской социал-демократии, другой вагон – то, что он там насобирал в эмиграции. И он очень немного сумел вывезти с собой заграницу, а эти материалы были захвачены нацистами, и вот некоторые коллеги до сих пор пишут, даже в этом сборнике я прочел, что так его и не разыскали. Он в Германии… ни его, ни Тургеневскую библиотеку – тоже вывезли нацисты.

С. БУНТМАН: Да.

О. БУДНИЦКИЙ: Ну, как не разыскали, товарищи дорогие? В Москве это находится.

С. БУНТМАН: Тургеневская библиотека - да.

О. БУДНИЦКИЙ: Тургеневская библиотека не только в Москве. Эти варвары, и не знаю вообще, как их называть, они же ее расчленили, этот комплекс расчленили.

С. БУНТМАН: Я просто…

О. БУДНИЦКИЙ: … часть в Минск отправили, часть еще где-то. Ну, где-то не хватает книг…

С. БУНТМАН: В Москве про Тургеневскую библиотеку я знаю с детства просто, когда вдруг появлялись тома, мне мама говорила. Мама работала в Климентовке, и невероятными усилиями… почему они молчали об этом? Невероятные усилия тогдашнего директора Книгообменного фонда, который в Климентовском переулке находился, удавалось это спасти от макулатуры. Потому что, как только просочились сведения, начали уничтожать, начали выбрасывать.

О. БУДНИЦКИЙ: Ну, вот, это, конечно, полное безобразие. А архив Николаевского, часть его в ГАРФЕ оказалась, вот там скромно написано: «передано из особого архива» - то есть, то, что захватили у немцев. Так. Часть архива состояла в Польше, там не знаю, кто-нибудь знает, на нашей стороне или нет. И, представьте себе, вот, как я об этом узнал. Я работал в архиве Холокоста в прошлом академическом году. Вот. Мне говорят: вы знаете, из Польши тут кусок архива Николаевского. Каким образом? Что такое? Они решили: они переснимают все, что относится, естественно, к истории Холокоста и к нацистскому режиму, да? И они то, что в польском… в архиве польского МВД, и там материалы, захваченные Гестапо и всякое прочее генерал-губернаторство и так далее. И там просто сплошняком переснято все. А среди этого всего – кусок архива Николаевского, пятьсот с чем-то листов. Почему немцы это в Польшу отправили, непонятно. Там вот, кстати говоря, и переписка этого треугольника – Церетели, Николаевского и Бургиной 20-х годов, так, и так далее и так далее. Еще там много есть любопытнейших вещей, и это вот каким-то образом лежит в Польше, а копия – в архиве Холокоста… и у меня в компьютере, конечно, потому что…

(смех)

О. БУДНИЦКИЙ: … отцифровано, и это все… на всякий случай зайду в компьютер и, значит, если когда-нибудь дойдут руки… мы немножко начали готовить переписку, ну, вот этого, Бургиной с Николаевским, очень интересно, жизнь и быт. Она в Париже была, а он – в Берлине, это в общем…

С. БУНТМАН: Олег, расскажите про Лидс, все-таки. Я напоминаю, что Олег Будницкий…

О. БУДНИЦКИЙ: Про Лидс история была такая, очень сжато. Меня пригласили поучаствовать в таком земгоровском проекте по истории Земгора. И в том числе, вот, как бы позвали в Лидс, чтоб там посмотреть архив Земгора. А история была такая, что архив Земгора парижского, он находился на какой-то ферме под Парижем. Лежал там в сарае, и, в общем, девать его было некуда, и Ричард Девис, создатель и куратор русского архива в Лидсе, замечательный совершенно архивист, он его, в общем, забрал. Я уж не знаю, какие там были соглашения… ну, ему отдали. И он лежал не разобранный. Ну, это, как говорят британцы, не его чашка чаю, он занимается, там, Андреевым, Буниным тем же, но никак не Земгором. И это 200 таких здоровенных коробок, не обычных архивных стандартных, вот стандартных архивных… в каждой из этих больших коробок было примерно 3-4 штуки, то есть, 600-800.

С. БУНТМАН: Так, так…

О. БУДНИЦКИЙ: И он лежал не разобранный. И Ричарду, я так понимаю, было очень скучно этим заниматься. И тут, значит… короче, говоря, поехал я в Лидс. А мне тоже было скучно. Я думал, там будут прошения… ну, что, непонятно, что такое архив Земгора, благотворительной организации? Но он говорит, там бумаги вашего Маклакова есть, там, ну, понятно, что там должны быть бумаги моего Маклакова и так далее. Ну, хорошо, приехал я, значит, в Лидс, и что мы с Ричардом Дэвисом делаем. Да, он открывает, - у меня было два визита, сначала короткий, потом я уже приехал на месяц, - во время этого короткого он открывает первую же коробку, и я вижу там наверху папка, и все, так сказать, померкло у меня в глазах, потому что там написано: «Мишель де Гирс». Это Михаил Николаевич Гирс, российский посол, глава русского… Совета российских послов в Париже, то, чем я тогда занимался. И вдруг я понимаю, что здесь, среди Земгоровских бумаг, кусок архива русского политического совещания и русских дипломатов. Вот там, где я нашел последние следы, куда Колчаковское золото...

С. БУНТМАН: Да-да-да.

О. БУДНИЦКИЙ: Вот. А значит, мне Ричард Девис говорит, тут письма Цветаевой почему-то… Почему-то, он потом сам… не потом, а сразу же сообразил: Руднев-то работал в Земгоре, он же ничего не зарабатывал в «Современных записках», а работал в Земгоре и свои бумаги держал в Земгоре, в том числе и переписку.

С. БУНТМАН: Вот, как оно получилось!

О. БУДНИЦКИЙ: Конечно. И вот, представьте себе, значит, после конца рабочего дня, когда нет уже читателей, или в выходные мы приходим, вот эти коробки прямо вываливаем на стол, эти папки, и начинаем их раскладывать: вот это – Земгор, вот это – дипломатические архивы. Там среди прочего был архив консульства в Берне, включая дневник наблюдений за Лениным. Ну, Ленин-то жил не Берне, но агентура доносила туда.

С. БУНТМАН: Да, да.

О. БУДНИЦКИЙ: Так, значит, и эти записки вообще германской агентуры в Швейцарии. В общем, там, всякие такие сюжетики дополнительные. И рудневские бумаги, то есть, архив «Современных записок». Там, если я не ошибаюсь, 9 вот таких вот здоровенных сшивов было. Вот отсюда, кстати говоря, и берет начало этот проект по публикации переписки «Современных записок», когда стало ясно, что две такие серьезные части архива есть в распоряжении исследователей. Но, кроме того, переписка есть в самых разных местах: и в бахметьевском архиве, и в гуверовском архиве, туда Вишняк отдал часть своего архива, но уже как бы личного тоже, включающего элементы, там, «Современных записок» в обмен на что? На публикацию другой книги его мемуаров. Всего они вышли на русском языке в Стэнфорде…

С. БУНТМАН: Хорошие сделки…

О. БУДНИЦКИЙ: Да, замечательные. И материалы для исследователей чудные – 13 коробок…

С. БУНТМАН: … всем польза…

О. БУДНИЦКИЙ: … посмотрел, и книжка вышла. Вот. Ну, у нас переиздали, кстати говоря, и не помню, все ли, но две точно, из 3-х его мемуарных книг вышли на… здесь уже у нас в России в недавнем прошлом. Так. И «Годы эмиграции» вышли, по-моему, да, «Годы эмиграции» вышли и «Современные записки» тоже вышли в Питере, по-моему…

С. БУНТМАН: Ну, что же, обобщим. Действительно, удивительное явление, которое во все большей полноте предстает, если, конечно, внимательно к этому отнестись.

О. БУДНИЦКИЙ: Это замечательная часть, замечательная часть русской культуры, мысли, литературы – чего угодно. Это надо читать и перечитывать. И это очень вкусно, я бы сказал, читать, именно в журнале, в единстве стихов, прозы, публицистики, историографии, рецензий даже.

С. БУНТМАН: Да, и номер за номером, год за годом, вот следить за этим.

О. БУДНИЦКИЙ: Конечно, конечно.

С. БУНТМАН: Это потрясающее удовольствие. И спасибо, Олег Будницкий, который нас к этому удовольствию каким-то образом приобщил. Программа «Не так», всего доброго.

О. БУДНИЦКИЙ: Читайте «Современные записки».