Присоединение Прибалтики и депортация накануне войны - Наталья Лебедева - Не так - 2008-07-05

Рубрика Елены Сьяновой.

МАЛЕНЬКИЕ ТРАГЕДИИ ВЕЛИКИХ ПОТРЯСЕНИЙ

«Революция – это я». Так написала о себе первая леди тогдашней Франции, супруга министра внутренних дел Манон де Ла Платьер. «Революция – это я». Так ощущала себя эта женщина-мотор партии власти. Той власти, которая родилась в её воображении, дозрела в её голове и была вытолкнута в мир усилием её воли. Так или не так – судят историки. Современникам же это было очевидно и невероятно. Париж гадал – как чёртовой бабе удаётся заставить слушать себя лучших ораторов Национального Собрания. Как смогла она оставить за собой, женщиной, последнее слово. Единственный мужчина в партии Жиронда – это мадам Ролан. Так говорили парижане. Это был высокий удел и тяжкий труд. Чтобы исполнять его, нужно было слушать революцию каждый её день, каждый час.

Манон первой поняла, что революции прискучили речи. Потоки слов, как ветры над океаном, баламутили воду, взбивали пену, гнали волну, топя чьи-то судёнышки. Но океан дышал и двигался от иных причин. Его дыхание, терпкое и жаркое, Манон ощутила на площадях Парижа. Когда герцог Брауншвейгский наступал на Париж, грозя превратить его в пустыню, Париж начал вооружаться. А в её салоне мужчины часами упражнялись в словоблудии. Распустить коммуну, эвакуировать правительство, не давать парижанам оружие. Слова, речи, болтовня… Не то! Не так! – отстукивало сердце Манон. Не дразнить коммуну, пусть вооружается, пусть дерётся и пусть падёт, наконец. Она ясно видела эту картину: последний санкюлот и последний пруссак в предсмертных объятиях валятся на площади Пик.

Но в тот вечер, когда правительство её мужа решало судьбу Франции, Манон никак не могла заставить себя заговорить. Вокруг яростно спорили, а она сидела молча, глядя в пол. Они вопили и махали руками, а она невольно, сама того не замечая, прижимала руки к животу, словно защищая что-то. Она знала, что лишает её воли. Другая обманулась бы. Манон – никогда. У мужчин честолюбие в голове. Снующие вокруг него мысли могут сбить его с толку. Зато у женщин оно под сердцем. И всем распоряжается. Пока ему там не помешали. В тот вечер, так ничего и, не сказав, Манон ушла в спальню. Её мутило, она прилегла. То поджимая ноги к животу, то вытягиваясь, она разглядывала своё безволие, похожее на светлый колеблющийся шар, над которым властно пульсировало её сердце. Но шар ему не противился, он совершал что-то своё, нежное и могучее, как та непостижимая субстанция, из которых сотворяются нимбы над головами святых. Ей шёл 38-ой год. Это дитя, зачатое от любимого, было её последним шансом.

Промучившись до рассвета, она встала и прошла в кабинет мужа. Аккуратно выведенное слово «Декрет», под которым не стояло ни единого слова, сказало ей всё. Решение они так и не приняли. Ролан спал на диване, поджав к животу острые колени. Коричневый камзол с протёртыми рукавами, которым он накрылся, предмет насмешек парижских острословов, весь сбился у него вокруг шеи. Лучше быть бедным и живым, чем богатым – и на фонаре. Хе-хе. Так рассуждал её муж. И не лгал. Они и впрямь жили в долг. У них ничего не было, кроме расчётов на славу и власть. Он тоже был честолюбив, её муженёк. И на многое смотрел сквозь пальцы. Манон снова почувствовала тошноту. Она вернулась в спальню, легла и, подняв рубашку, положила на живот руку. Её ладонь светилась. Она так хотела это дитя, последний шанс, казавшийся бесповоротно счастливым, ускользал и таял. Бесповоротная неумолимость решающего дня.

Разбудив горничную, Манон велела собрать всё необходимое и ждать в карете. Она вернулась через сутки, бледная трепещущая оболочка. А под ней – тарпейская скала, с которой предстоит сбросить всех врагов партии Жиронды. Но именно с этого дня мужчины её партии как-то непостижимо переменились. Они перестали её слушать. Манон утратила над ними былую власть. Может быть оттого, что теперь, когда она уже ничего не боялась, их объединил страх. Страх всегда ведёт к поражению. И, совершая ошибку за ошибкой, партия власти покатилась к гибели. «Революция – это я». Так написала о себе первая женщина-политик новой истории Манон Ролан. Написала, возможно, и не до конца сознавая, насколько близка к трагической истине.

С. БУНТМАН: Мы продолжаем программу «Не так», совместную с журналом «Знание - сила». Мы продолжаем тему нашу, нашу серию, в которой речь идёт о народах и репрессированных народах, и народах, я бы так сказал просто-напросто, порабощённых, наказанных, якобы, за какие-то грехи. Это наша История. Мы сегодня обратимся к Балтийским странам, к Прибалтике, вместе с Натальей Лебедевой. Добрый день.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Добрый день.

С. БУНТМАН: Дискуссия, опять же, обратимся к дедушке Ленину, про критику справа и слева. Когда в Интернете я читал замечания к названию передач, тут же пошли замечания. Присоединение Прибалтики, депортации. О депортациях никто не говорит. Я думаю, что в ходе передачи мы уточним и терминологию. Одни говорят из Латвии: «Ага! Боитесь сказать «оккупация»!» А другие говорят: «Какое присоединение? Это добровольное вхождение». Был замечательный термин употреблён одним из посетителем сайта. «Это демократическое восстановление территории Российской Империи». Это тоже хорошо. Я думаю, что кто-нибудь должен взять на карандаш. Это удобный термин.

Мы сейчас не будем спорить о терминах, мы обратимся к ходу событий.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Да. Я думаю, что факты говорят ярче, чем все термины, взятые вместе. Я думаю, что присоединение Прибалтики к СССР – это был не какой-то отдельный акт, а очень сложная, многоходовая операция. Она началась даже не 23 августа 1939 года, как многие считают, а ещё весной, летом 1939 года, во время переговоров СССР с Англией и Францией о взаимопомощи, которая предусматривалась на случай агрессии Германии. И в это время уже были достигнуты определённые сближения позиций, но в конце марта СССР выдвинул новое положение о косвенной агрессии. Это положение относилось не только к моменту, когда бы Германия напала на Прибалтийские страны, но на случай, если бы, по мнению Москвы, ей угрожал переворот внутренний или изменение позиций в прогерманскую сторону.

И вот в этом случае мог бы СССР ввести свои войска в страны Балтии. Не получив на это согласия и напомнив в декабре 1941 года, во время переговоров с Иденом, вспомните, мы с вами в 1939 году не договорились из-за Прибалтики. Не договорившись из-за Прибалтики…

С. БУНТМАН: А это что, документально сказано, что мы не договорились из-за Прибалтики?

Н. ЛЕБЕДЕВА: Да. Это во время переговоров Идена, декабрьских, со Сталиным. Прямо именно вот такой термин. И тогда они стали уже смотреть в сторону Германии, а Германия, боясь заключения договора СССР с Англией и Францией, поспешила пойти навстречу СССР и предложила ему раздел сфер влияния, очень выгодный для Советского Союза. То есть, Германия была себе Польшу, до Вислы. Всё остальное, в общем-то, половина Польши, все страны Балтии, кроме Литвы, Финляндия, часть Румынии, которая Молдавия. Вот это всё отходило…

С. БУНТМАН: Бессарабия.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Бессарабия. Это всё отходило в сферу интересов Советского Союза. Очень быстро, 23 августа уже было заключено не только договор о ненападении, но и секретный протокол к нему, который всё это зафиксировал. И после того, как Советский Союз вошёл в Польшу, Сталин, всё-таки, передумал. Он решил, что те земли в Польше, которые населены в основном поляками, т.е. часть Варшавского и Люблинское воеводство, пусть их забирает себе Германия. А в ответ отдаст Литву. Вот в результате это соглашение уже было оформлено 28 сентября 1939 года и вся Прибалтика в результате оказалась в сфере влияния СССР.

С. БУНТМАН: Не по [неразборчиво] пошли на этот обмен?

Н. ЛЕБЕДЕВА: Не совсем. Но они понимали, что всё это вообще, всё, что они отдают СССР – это ненадолго. Они планировали уже после разгрома Франции, готовиться к войне с СССР и понимали, что очень скоро они это всё отберут. Поэтому они тут уже не цеплялись за что-то. И в результате это было достигнуто такое соглашение. И параллельно уже шла подготовка к навязыванию странам Балтии договоров о взаимопомощи, в соответствии с которыми вводились от 25 тысяч до 20 тысяч вооружённых бойцов и получались военно-морские базы и в Латвии, и в Эстонии.

С. БУНТМАН: А вот скажите только одно. Навязывание. Вот когда Вы говорите «Навязывание». Каково было умонастроение в самих Балтийских странах?

Н. ЛЕБЕДЕВА: Очень отрицательное. Вообще, они с самого начала, когда шёл вопрос о косвенной агрессии, они восприняли это, как агрессию, как превентивную оккупацию, и были категорически против этих предоставлений ей гарантий. Когда было заключено соглашение 23 августа, они поняли, что, в общем-то, уже ситуация изменилась, тем не мене, когда Сельтер, Министр иностранных дел Эстонии, приехал в Москву на переговоры и в это время был Риббентроп в Москве, он сопротивлялся введению этих войск. Сначала Сталин назвал цифру 40 тысяч, потом сократил её до 35, наконец, согласился на 25. И надеясь на помощь Германии, он, всё-таки, сопротивлялся этому заключению этого соглашения о взаимопомощи. Но Сталин ему очень чётко намекнул, даже не намекнул, а прямо сказал, что Германия об этом знает, и это с её согласия. То есть, фактически…

С. БУНТМАН: То есть, можете туда не обращаться.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Да. Фактически он выдал этот пункт секретного протокола, не назвав это, конечно, секретным протоколом. В результате, после этого последовали переговоры с Латвией, где тоже называлось уже 50 тысяч вооружённых сил, которые должны были ввести в Латвию, военно-морские базы, но согласились на 25 тысяч. И больше всего сопротивлялась, как не удивительно, Литва. Хотя Литве был и пряник уготован – Вильнюс, часть Вильнюсского края. Не весь. То, что им отдавали не весь Вильнюсский край, их тоже не очень огорчало. Они очень настаивали, чтобы все волости были им переданы, но этого не получилось.

И всё-таки, Сталин пошёл на некоторый компромисс, уменьшив им цифру вооружённых сил до 20 тысяч. И сообщив им, что эти вооружённые силы не будут размещаться в крупных городах, и места их дислокации будут согласованы с литовской стороной. Вот в результате, к 10 октября все три соглашения были заключены. И тем самым был создан механизм, который потом обеспечил беспрепятственное присоединение Прибалтики к СССР, т.е. эти вооружённые силы уже являлись каким-то гарантом, что это можно будет сделать легко и безболезненно.

С. БУНТМАН: Общественное мнение было в Балтийских странах? Что говорило общественное мнение?

Н. ЛЕБЕДЕВА: Конечно, общественное мнение боялось ввода войск. Но достаточно быстро успокоилось после того, как войскам было приказано не вмешиваться ни в какие внутренние дела, не проводить никакой агитации и держаться очень скромно там. В то же время, конечно, это предоставляло рабочие места какие-то, это…

С. БУНТМАН: Обслуживание баз, да?

Н. ЛЕБЕДЕВА: Да. Это обезопасило бы их от Германии, потому, что Мемельская область была только что захвачена Германией в Литве, у Литвы, Клайпеда. И всё это против Германии настраивало, конечно. А тут, всё-таки, какая-то была гарантия от захвата Германией Прибалтики. Тем не менее, конечно, никакой радости по поводу заключения этих договоров не было, кроме как у лево настроенной интеллигенции и прокоммунистических сил.

С. БУНТМАН: Насколько сильные были прокоммунистические силы. Об этом писали, что достаточно левые сильные партии, и поэтому они меньше чем через год выиграют выборы и объявят добровольным вхождением.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Абсолютно неверно. Прокоммунистические силы были очень слабые, большинство из них ещё находилось в тюрьмах коммунистов, их не выпускали в это время из тюрем, это только уже после 14-15 июня 1940 года началось. А в это время коммунисты вообще не играли никакой роли. Но либеральные силы, которые дружественно были настроены, часть интеллигенции, настроенной против Германии и в таком просоветском духе, она влияла в определённой мере, в прессе. Во всяком случае, её влияние было отнюдь не преобладающим. Очень и очень небольшим. И по указанию Москвы, с ней не особенно и заигрывали, чтобы не возбудить какие-то подозрения в стремлении советизации. И всё это продолжалось, пока шла Финская война.

С. БУНТМАН: Вот такое положение. Сейчас мы прервёмся.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Не вмешивались во внутренние дела до того, как шла Финская война.

С. БУНТМАН: Наталья Лебедева. Мы прервёмся на пять минут, послушаем Новости. Задавайте вопросы, не забывайте, что есть такой способ общения - +7-985-970-45-45, присылайте смс.

НОВОСТИ

С. БУНТМАН: Продолжаем нашу тему. Наталья Лебедева. Мы сегодня говорим о присоединении Прибалтики и о депортациях накануне войны. Два вопроса. Андрей из Твери: «А почему прибалты не отказались от присоединения?» Мы попробуем это сейчас проследить. И второй вопрос, пока у нас идёт Финская война и держится статус кво, у меня такой вопрос. Скажите, пожалуйста, в основном, какими документами Вы пользовались в своих исследованиях? В основном Литвой Вы занимались в последнее время. Откуда документы и какие из них новые, вот что важно всегда.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Огромный комплекс документов находится в РГАСПИ (Российский государственный архив социально-политической истории), бывшем партийном архиве. Там хранятся не только все решения политбюро, включая секретные, они как раз были в это время рассекречены, и я первая их видела и включила, естественно, в свой том «СССР и Литва 1939 – 1945», вышел первый том по августу 1940 года. И огромный фонд, который пришёл из президентского архива, непосредственно по Литве. Это материалы, которые вообще никто не видел, фонд Сталина, фонд Молотова, другие материалы, материалы РГАСПИ, материалы РГВА (Российский государственный военный архив), показывающий военную подготовку как раз, к нападению на эти страны, если они откажутся сначала подписать пакты о взаимопомощи.

Была очень серьёзная военная подготовка, и если бы они не согласились на заключение пактов о взаимопомощи, их просто бы разгромили. И так же было, это я ещё сейчас поподробнее скажу, когда им уже предъявили ультиматум. После 12 марта 1940 года заключение мирного договора с Финляндией, появилась перспектива большевизации этих трёх стран. Курс в отношении их стал значительно жестче со стороны Москвы. Это побуждало и возросшую активность Германии в этом регионе. Каунас, Рига и Таллин пытались как-то координировать свои действия в рамках Балтийской Антанты, что ещё больше раздражало Москву и заставляло её предпринимать определённые меры.

Но главным фактором, побудившим сталинское руководство перейти ко второму этапу аннексии стран Балтии стало изменение военной ситуации в Европе. Германия напала 9 апреля на Данию и Норвегию, оккупировав их, 10 мая – на Бельгию, Голландию. И через 3-4 дня уже прорвало линию Можено и в конце мая вышла к Атлантическому побережью в районе Дюнкерка и потерпела там поражение. И Сталин страшно испугался. Он рассчитывал на длительное противоборство между западными державами и Германией, и понял, что Рейх должен скоро завершить разгром Франции и нейтрализовать Великобританию. Тогда все советско-германские договорённости могли быть зачёркнуты. В Кремле сочли, что наступил благоприятный момент для занятия стран Балтии, возможно, это был последний шанс.

Удалось мне по этим новым документам выяснить и даже точную почти дату этого решения. Это было 24-25 мая 1940 года.

С. БУНТМАН: Из чего это следует?

Н. ЛЕБЕДЕВА: Накануне было принято решение политбюро о переселении этнических литовцев из приграничных белорусских земель, приграничных с Литвой. И если бы такое решение о присоединении Литвы к СССР было уже принято, то это постановление было бы абсолютно бессмысленным. А 25 мая Молотов вызывает к себе посланника Литвы Наткявичуса и предъявляет ему очень жёсткие и резкие требования в связи с пропажей двух красноармейцев. Были и раньше дезертиры, были исчезновения, никого это не тревожило. Но здесь просто был найден повод. И хотя литовская сторона сказала очень доброжелательно, что всё будет расследовано, что их будут искать. И 30 мая было опубликовано в «Правде» ещё более резкое заявление о происках литовского правительства.

И началась непосредственная военная подготовка к оккупации стран, сначала Литвы, а потом и других стран Балтии. То есть, все вооружённые силы, которые были расположены в Литве, Латвии и Эстонии, были переподчинены непосредственно наркому обороны Тимошенко. И 4-7 числа войска Ленинградского, Калининского и Белорусского фронта были приведены в боевую готовность и передислоцированы к границам Литвы. Кроме того, были подтянуты огромные силы, 435 тысяч человек, 8 тысяч орудий, 3,5 тысячи танков и 2,6 тысячи самолётов. Это при том, что все армии вместе, Прибалтийские, всего 66 тысяч человек. Это абсолютно несопоставимые силы, которые могли раздавить эти страны в любой момент. Более того, я нашла как раз после рассекречивания секретных решений политбюро, постановление о создании, это 13 июня, накануне предъявления ультиматума. О создании сети госпиталей, эвак-пунктов и эвак-поездов на 24 тысячи раненых.

То есть, совершенно чётко готовился военный захват Прибалтики.

С. БУНТМАН: И думали, что будет сопротивление.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Боялись, что будет сопротивление.

С. БУНТМАН: Как в Финляндии.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Да. А 11-го был разработан конкретный план боевых действий, цель которых была разгромить литовскую армию, не допустив её отхода в Восточную Пруссию. И за 3-4 дня занять всю территорию Литвы. Я нашла и опубликовала документы, в которых прямо говорится: «Вражеская территория, захватить всё, разгромить». И это уже даже документы, которые были после ультиматума и после введения наших войск уже в Прибалтику. То есть, даже тогда это уже рассматривалось не как страна, которой надо помогать или что-то делать, а именно, как вражеская страна.

С. БУНТМАН: То есть, военный захват в прямом смысле. Занятие, военная оккупация.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Она планировалась, военная оккупация, но фактически было то, что было сделано с Чехословакией немцами 15 марта 1939 года. Когда они под угрозой применения силы и согласия правительства Чехословакии, заняли территорию Чехословакии. И то же самое было здесь. 14-го, поздно вечером, был вызван Урбшис, Министр иностранных дел Литвы, который в это время находился в Москве, и ему был предъявлен ультиматум: «Если вы до 10 утра не соглашаетесь на создание правительства, которое устраивает Москву, на введение дополнительных неограниченных контингентов советских войск в страну, то войска, всё равно, будут введены, но уже с помощью силы». То есть, это была прямая угроза применить вооружённую силу и ничего не оставалось литовскому правительству, как принять этот ультиматум. Хотя его, всё-таки, долго, почти всю ночь обсуждали. И президент страны отказался подписать это и перешёл в Германию.

Вот всё это показывает, что отнюдь не добровольно, отнюдь не с согласия, ни населения, ни правительства, эта акция была осуществлена. Это было, конечно, я считаю, что период с 15 июня до присоединения к СССР, т.е. до аннексии Литвы, это была военная оккупация. Потом это уже было частью СССР, т.е. говорить о 60-летней оккупации я бы тоже не стала. Но вот этот период, это, с моей точки зрения, со мной далеко не все мои коллеги согласны, но с моей точки зрения, это была военная оккупация на этот период.

С. БУНТМАН: А затем установление режима, такого же, как везде.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Такого же коммунистического. Советизация. После вхождения, до вхождения ещё один период, эта многоходовая операция продолжалась до 3 августа, т.е. первая, после того, как ввели войска, в очень большом количестве и заняли практически всю страну, а с 17 июня заняли также Литву и Эстонию под таким же нажимом…

С. БУНТМАН: Латвию и Эстонию.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Латвию и Эстонию. После этого начался период формирования правительств, которые были угодны Москве. Туда были направлены в Литву Деканозов, зам. Наркома иностранных дел.

С. БУНТМАН: Бывший посол, полпред в Берлине.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Да. В Латвию был направлен Вышинский, который в это время являлся зам. Председателя Совнаркома, и в Эстонию – Жданов. И Жданов, фактически, руководил действиями этих всех трёх эмиссаров, которые создавали угодные правительства в этих странах, которые готовили выборы, которые должны были закамуфлировать этот процесс присоединения, как какой-то легитимный процесс. Ещё 30 июня, когда новый министр иностранных дел Литвы приехал в Москву, Молотов ему прямо заявил: «Литва должна будет войти в СССР и все, и Латвия, и Эстония тоже». Вот это прямо было ему заявлено.

Но, всё-таки, камуфляж должен был быть. И 5 июня, в один и тот же день, делается заявление о предстоящих выборах с избирательной кампанией в 9 дней. Всё было, как в Советском Союзе – один из одного выбирается, попытки включить каких-то альтернативных кандидатов немедленно отметаются, под предлогом, что у них не такая программа. Им сказали, что программу нужно за один день, как их могли зарегистрировать. Ночью они писали. После того, как они написали, им говорили, что эта программа противоречит чему-то, и отвергали. В результате, практически ни одного альтернативного кандидата, кроме тех, кто был Союз Трудового Народа, или аналогичные в других странах. Выборы были проведены 14-15 числа. Всем гражданам Прибалтики ставили отметку в паспорте, поэтому они боялись, что будут репрессии, почти все пришли на выборы.

И, поскольку программа эта, опубликованная, была абсолютно нейтральной, в ней не говорилось ни о советизации, ни о национализации, ни о присоединении к СССР, ничего такого в ней не было. Были просто благосостояние, крестьянам, образование, т.е. общедемократические цели.

С. БУНТМАН: Но при этом кандидаты были отобраны.

Н. ЛЕБЕДЕВА: С помощью компартии, с помощью наших послов и эмиссаров, с помощью новых режимов, которые быстро-быстро создавались. Причём, коммунистов в правительствах было мало, всего два на все три страны министров внутренних дел: Гедвилас и ещё один в Латвии, в Эстонии вообще не было. И в основном была такая демократическая интеллигенция: Полецкий в Литве, в Эстонии был поэт Варес-Барбарус и в Латвии – профессор Кирхенштейн. Это была демократически настроенная, вполне просоветски интеллигенция. Но, в общем-то, не коммунисты. Коммунисты были в некоторых случаях заместителями министров, или просто в аппарате. Плюс, из Москвы были присланы многие лица, которые должны были в аппарате тоже работать и проводить ту линию, которая была бы угодна Москве.

14-15-го, в один и тот же день, все делалось в один день в трех странах, это уже показывает, что дирижировали из Москвы.

С. БУНТМАН: И чтобы не успели посмотреть, как это происходит друг у друга.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Почти одними и теми выражениями была написана программа, одними и теми же методами создавались вот эти избирательные комиссии и т.д. И 14-15 числа парламенты были созданы. 21-го они собрались. И тут уже начинается сразу за Советский Союз, вхождение в Советский Союз, объявляется советская власть в этих трёх странах. И всё, что не было сказано до выборов, всё начинает говориться. И принимается решение с просьбой о вхождении в СССР. 3 августа это решение рассматривается по отношению к Литве, 5 августа – по отношению к Эстонии и Латвии. И все три страны входят в СССР. Входят, как говорил Молотов. Не включены, он поправлял наших Жданова и других, не включены, а входят.

С. БУНТМАН: Добровольное вхождение.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Сами, добровольно входят. Естественно, что никакого добровольного вхождения не было. Все документы и всё делалось под диктовку Жданова, Деканозова и Вышинского. И в дальнейшем начинается полнейшая советизация. Аресты уже проводились до ещё включения в СССР. Ульманис был арестован и 22 числа отправлен в СССР, другие лица, Мунтерс и другие деятели Латвии, Литвы и Эстонии тоже были отправлены в СССР. Ну, а уж после присоединения, аннексии, я бы сказала, Литвы в СССР начинается массовые аресты, начинаются массовые подготовки к национализации, к советизации в целом. То есть, к унификации со всем Советским Союзом.

В то же время хочется сказать, что эта унификация проводилась гораздо более осторожнее и медленнее, чем это было в Западной Украине и Западной Белоруссии в 1939 году.

С. БУНТМАН: У нас есть несколько минут. Какие этапы, какое число было и кого депортировали и кого арестовывали? Существует убеждение, которое выражает наш слушатель Александр: «Нацистское влияние, многие ждали прихода Гитлера, те, кого не депортировали – ушли в подполье, потом зверствовали, совершали акты геноцида, воевали на стороне Гитлера». То есть, здесь это превентивный акт был. Врагов, шпионов.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Ну, конечно, население в значительной мере было недовольно ни национализацией, ни другими многими мерами, не только национализировались предприятия, но все банки были национализированы, все счета рядовых граждан были арестованы, им выдавалось по очень маленькой сумме ежемесячно. Кроме того, была введена советская валюта, тоже постепенно очень, с рядом промежуточных мер, одновременно вводилась советская и их валюта, потом переходили чисто на советскую валюту. И все эти меры очень ущемляли значительное число граждан.

Безусловно, многие были недовольны. И действительно, эта первая депортация, идея которой была высказана ещё в апреле, в марте даже Меркуловым в письме к Сталину, предложение об этой депортации, она была нацелена, конечно, на устранение из Прибалтики всех, как это раньше называлось, социально чуждых элементов – СОЭ, социально опасных элементов. И в эту депортацию включались семьи политических деятелей, которые были арестованы, т.е. «таутинники», с которыми в своё время дружили даже, т.е. как бы у нас коммунисты, все семьи коммунистов. Это правящая была партия, «таутинники». Их арестовывают, семьи подлежат депортации. Всех помещиков, как они называли, крупных собственников, кулаков, всех тех, кто был в армии, причём, сначала армию в трёх странах не разоружили, а включили, как территориальные корпуса, в состав Советской армии. Но в эту депортацию, которая должна была проходить 14 июня и проходила 14 июня…

С. БУНТМАН: 1941 года.

Н. ЛЕБЕДЕВА: 1941 года. Она включала всех офицеров этих вооружённых сил, т.е. больше 1 тысячи офицеров, некоторые из них ушли из корпусов ещё раньше или не были приняты, как офицеры корпусов, и те, кто продолжал служить. Были арестованы и те, кто служил в полиции, больше 1200 человек. То есть, всего по всем трём странам Прибалтики были арестованы и депортированы в эту первую только депортацию 40 тысяч человек. Причём, ссылались семьи, вместе с детьми, стариками, подавляющее большинство мужчин арестовывалось, а их семьи, включающие только в основном женщин или пожилых мужчин, стариков и малолетних детей, они ссылались в Новосибирскую, Красноярскую области, Алтайский край, т.е. в очень сложных климатических условиях, не обеспечивая практически их почти жильём. Многие вынуждены были жить в землянках, размещали в трудовых посёлках, где в домах уже были, однокомнатных домах, где уже в некоторых комнатах жили по две-три семьи, а их ещё подселяли туда. Сами представители НКВД пишут о страшной нехватке жилья и тяжёлых условиях.

Конечно, были и другие тяжёлые вещи: не было продовольствия, люди опухали от голода, дети болели и умирали, многие помещения вообще не отапливались при сибирских морозах и т.д. Смертность была колоссальная.

С. БУНТМАН: Последнее, что я хотел спросить. Что бы Вы порекомендовали нашим слушателям почитать? Внятное, документированное и ясное.

Н. ЛЕБЕДЕВА: Мы опубликовали том «СССР и Литва в годы Второй Мировой войны», том 1, есть в библиотеке исторической и в «Энионе». Очень хорошая вышла книга недавно Зубковой «Кремль и Прибалтика». В ней не только период, как у нас в томе, с 1939 по август 1940 года, мы сейчас готовим второй том, который будет до 1945 года. А у Зубковой с начала вообще, о Прибалтике общие сведения и до 1953 года, очень интересная и документированная книга.

С. БУНТМАН: Она вышла в той серии, которая, я думаю, вы спросите у А. Венедиктова в передаче «Без посредников», по которой у нас намечена серия программ. Наталья Лебедева. Спасибо большое. Это была программа «Не так», совместная с журналом «Знание – сила».