1937 год: репрессии в Красной Армии - Олег Будницкий - Не так - 2007-09-22

СЕРГЕЙ БУНТМАН: Добрый день, 13 часов и уже 12 минут. У микрофона Сергей Бунтман и мы начинаем наши дневные программы. И начинаются они как всегда с программы «Не так» совместно с журналом «Знание - сила». Сначала у нас будут небольшие «Маленькие трагедии великих потрясений» Елены Сьяновой. Цикл. Это минут на пять, а потом программа «Не так». Собственно начинается наша тема, одна из тем, посвященных Красной Армии. Здесь уже другой проект. Издательский проект Интерроса, будет книга РККА и в нее войдут диском некоторые наши передачи. Сегодня 1937 год, репрессии в Красной Армии. Олег Будницкий у нас в студии. Вот программа на сегодня на 13 часов, о дальнейшем я вам еще расскажу.

ЕЛЕНА СЬЯНОВА: 1 сентября 1918 года временно исполняющий обязанности председателя ВЧК Петерс публикует в газете «Известия ВЦИК» следующее сообщение: «Из предварительного следствия выяснено, что арестованная, которая предположительно стреляла в товарища Ленина, состоит членом партии социалистов-революционеров черновской группы… Она упорно отказывается давать сведения о своих соучастниках и скрывает, откуда получила найденные у неё деньги…»

Через двадцать лет, в 1938 году в следственном деле самого Петерса, это слово «предположительно» станет одним из пунктов предъявленного ему обвинения.

Тогда в 18-м, после самоотставки Дзержинского именно ему, Петерсу, пришлось отвечать за расследование дела о покушении на Ленина. С точки зрения революционной целесообразности это был на редкость неудачный выбор судьбы. Всего семь лет назад, в 1911 году, в Англии, Петерс, политический эмигрант, проходил по знаменитому «делу на Хаундсдич», вошедшему во все учебники для британских полицейских. Засевшие в доме №100 на Сидней-стрит террористы несколько дней оборонялись от лондонских полицейских, которыми руководил министр внутренних дел Уинстон Черчилль. Потом был долгий суд: полгода заседаний, 655 страниц уголовного дела, показания самого Черчилля… И оглушительное фиаско британской Фемиды. Суд ничего не смог доказать! Петерс и его товарищи были освобождены в заде суда.

И вот с таким опытом бесстрастного европейского правосудия Яков Петерс сделал попытку подойти к делу о покушении на Ленина. 31 августа он провел первый допрос подозреваемой Каплан, протокол которого она согласилась подписать. До этого женщина сидела, сцепив зубы, глядя в пол. Петерс был первым, кому она стала отвечать. А сам он с первого же допроса понял, насколько непрофессионально начато это расследование, сколько в нем уже неувязок, как противоречивы показания свидетелей, как слаба доказательная база! Наконец, насколько «закрыта» сама личность Фанни Каплан, к которой он только-только начал подбирать ключ…

Но уже 1 сентября Свердлов требует публикации в «Известиях», а 2 ого собирает заседание президиума ВЦИК, на котором требует от Петерса отчитаться. Петерс докладывает, что следствие ведется, появляются новые данные, готовится следственный эксперимент, будет проведена дактилоскопическая экспертиза… Свердлов согласился – следствие нужно продолжать, но с самой Каплан всё решить сегодня. Петерс снова заговорил о сложностях в ходе следствия. Вот фрагмент стенограммы дальнейшего хода этого заседания:

«Свердлов: Я бы всё же попросил товарища Петерса не отвлекать наше внимание на малосущественные подробности… В «деле» есть признание подозреваемой? Есть. Вношу предложение, товарищи, гражданку Каплан за совершенное ею преступление расстрелять.

Петерс: Я категорически против такой поспешности. Признание не может служить доказательством вины.

Свердлов: Я вынужден напомнить товарищу Петерсу о политической целесообразности такого решения.

Петерс: Следствие должно работать, собирать улики…

Свердлов: Ты как будто меня не слышишь…

Петерс: Я прекрасно слышу. Но я считаю, что именно с «дела Каплан» Чрезвычайная Комиссия имеет шанс твердо заявить о недопустимости подмены закона какой бы то ни было целесообразностью».

После этого заседания начинается краткое противостояние спецслужб и партии, беспрецедентное в нашей истории.

2 ого, вечером, комендант Кремля Мальков приезжает на Лубянку, чтобы по решению ВЦИК забрать Фанни Каплан. Петерс подозреваемую не выдает. Мальков приезжает ещё раз. Результат тот же. В ночь со второго на третье сентября Каплан всё ещё находится в здании ВЧК. В письме к своему другу Луизе Брайант Петерс так описывает свое состояние в ту напряженную ночь:

«У меня была такая минута, когда я до смешного не знал что мне делать: самому застрелить эту женщину, которую я ненавидел не меньше, чем мои товарищи или отстреливаться от моих товарищей, если они станут забирать её силой или застрелиться самому».

3 его, утром Ленин просит доложить ему дела. Свердлов, опасаясь возвращения из Питера Дзержинского, решает поторопиться.

3, около полудня, на Лубянку приезжает Луначарский.

Анатолий Васильевич Луначарский был поистине трагической фигурой в стане большевиков. Русский интеллигент, сердцем принявший идею движения к справедливости и равенству, он усилием воли и насилием логики подчинил себя законам смертельной борьбы.

Из письма Петерса Луизе Брайант:

«Анатолий Васильевич дал мне урок русского языка, ещё раз деликатно напомнив, до какой степени для моих товарищей я всё ещё «англичанин». «В каждом из нас, сказал он, сидят двое: преступник – пере-ступник и праведник –право-дник, судия… В тот день я отдал-таки своего судию на расстрел Малькову».

Каплан расстреляли в Кремле, 3-го сентября. Следствие по её делу продолжалось – в 18м, в 22м, в 60е, в 90е… Продолжается до сих пор. Как и само противостояние – сухого блеклого закона и вечно цветущей целесообразности.

СЕРГЕЙ БУНТМАН: Мы продолжаем программу. Олег Будницкий в студии. Я напомню, что эти программы, посвященные Красной Армии, входят в издательский проект Интерроса, и наши передачи в звуке будут служить приложением в виде компакт-диска к этому роскошному тому. Но вот 1937 год. Репрессии в Красной Армии. Лето 1937 года самые громкие репрессии. Мы отдельно говорили о Тухачевском. Говорили о его жизни, о его военной карьере. Когда листаешь, здесь много ярких вещей. Вот том Лубянка, 1937-1938 год, любопытнейшие вещи есть. Как все это началось?

ОЛЕГ БУДНИЦКИЙ: Во-первых, надо понимать контекст событий. Репрессии в Красной Армии были частью большого террора 1937-38 гг., который начался на самом деле в 1936 и закончился не в 1938, где-то так, если мы говорим о репрессиях к весне, к марту 1939 года.

СЕРГЕЙ БУНТМАН: Раскручиваться стал в конце 1935, после убийства Кирова, после декабря 1934-го?

ОЛЕГ БУДНИЦКИЙ: 1936-го. Те аресты, которые потом повлекли массовые репрессии в Красной Армии, начались летом 1936 года. По началу они были немногочисленные. Начались они с ареста Дмитрия Шмидта 5 июля 1936 года, комдива, который командовал механизированной бригадой в Киевском военном округе. Это было неслучайно. Шмидт, настоящая его фамилия Гутман, был человек уникальный, уникален он тем, что он еврей, из черты оседлости. В Первую мировую он стал полным георгиевским кавалером, получил полный бант. Это уникальное явление. Потом он пошел в Красную Армию, где уже получил Орден Красного Знамени. Был такой лихой рубака, но далеко не стратег, не мыслитель, но лихой кавалерист. Почему я говорю, что не случайно он был Дмитрий Шмидт, потому что в 1928 году он поддерживал Троцкого и когда на съезде XIV исключали из партии троцкистов, он, встретив Сталина на выходе из Кремля, Шмидт обругал его и пообещал ему отрубить уши. Это стиль хамский, он был нормой общения между большевиками. Неконвенционные выражения считались нормой. Но это не было очень всерьез, такая полушутка, это не привело к репрессиям по отношению к Шмидту после этого эпизода и он принял линию партии, раскаялся и верно служил Советскому Союзу и партии. И было еще арестовано несколько человек. Среди них Виталий Примаков, руководитель корпуса червонного козачьего и муж Лили Брик, между прочим, он был замкомандующего ленинградским военным округом и Путна, который был комкор, который был военным атташе в Лондоне, по возвращении был арестован. С ними тоже было бы логично, потому что они до 1927 поддерживали Троцкого.

СЕРГЕЙ БУНТМАН: То есть это пока еще расчищали троцкистские завалы или как?

ОЛЕГ БУДНИЦКИЙ: Расчищать начали по-настоящему с 1937-го года. Ведь готовился первый московский процесс, август 1936-го года по делу Каменева. И этот процесс послужил таким стартом Большого террора. Я думаю, это было не случайно, потому что начали убивать своих. Ведь до этого никогда смертные приговоры коммунистам не выносились. Начали расстреливать. Причем все это было следствием внутрипартийной борьбы. Зиновьев и Каменев уже никакой реальной опасности не представляли, но теоретически они могли когда-то знаменем оппозиции. И начал убивать своих, и это было следствием заговора Сталин и его соратники ближайшие они были заговорщиками, они выросли, воспитались с подполье, а потом в условиях внутрипартийной борьбы, постоянных совещаний, различных союзов и эти люди, будучи по сути заговорщиками, они боялись заговора со стороны других. То, что происходило, начиная с конца 1936, 1937, 1938 годы, это превентивная операция по ликвидации всех тех, кто мог представлять потенциальную опасность. Разные теории, разные мнения. Одни считают, что это была борьба с зарвавшимися местными властями, другие считают, что это был ответ на запрос снизу. Общество требовало какой-то борьбы с коррупцией, безобразиями. Я своими ушами слышал высказывание американского историка. Он сказал, что это была форма диалога власти и общества. На что Николай Резановский американский историк русского происхождения сказал: «Ну да, тогда в 1941 году Красная Армия и нацисты вели тоже диалог». Кроме того, мнение о том, что это была борьба с бюрократией, и репрессии к коммунистической бюрократией. Дескать, их не жалко. Это не выдерживает критики, потому что львиная доля жертв, крестьяне. Когда начались репрессии по квотам и по нормам, с июля 1937, когда были выделены квоты по первой категории, на расстрел и по второй, разверстаны по областям и республикам. Это операция должна была завершиться в течение 4 месяцев. Было расписано, сколько кулаков, какая квота на кулаков.

СЕРГЕЙ БУНТМАН: То есть это очередная волна, которая била крестьянство.

ОЛЕГ БУДНИЦКИЙ: Да. Мы знаем точное число расстреленных. Их без малого 700 тысяч человек. В среднем 1000 человек расстреливали. На Армению была квота 500 человек. Поехал туда разбираться Анастас Микоян, запросил квоту на 800 человек, ему выдали 2000.

СЕРГЕЙ БУНТМАН: На Кавказе самая большая квота в Грузии была.

ОЛЕГ БУДНИЦКИЙ: Везде немало. Нарком Ежов, который этот указ издал, он писал, что меньше можно, а больше, только с официального разрешения. В ответ на запросы с мест, разрешение давалось с легкостью.

СЕРГЕЙ БУНТМАН: Сейчас после новостей мы сразу же перейдем непосредственно к репрессиям в армии 1937-1938 гг. И попробуем осознать это. У нас будет еще одна передача, которая будет говорить о Красной Армии после 1937-38 гг. и до 1941 статус армии, и что она из себя представляла после всего этого.

НОВОСТИ.

СЕРГЕЙ БУНТМАН: И мы продолжаем программу «Не так» совместно с журналом «Знание – сила». Эта передача входит в издательский проект Интерроса 1937 год, репрессии в Красной Армии. Олег Будницкий.

ОЛЕГ БУДНИЦКИЙ: Вот что произошло дальше. Старт идеологический Большому террору дал Пленум партии февральско-мартовский. На Пленуме выступал Ворошилов и говорил, что у нас в армии совсем мало арестовано в генеральских чинах, 6 человек всего. И это потому, что у нас в армии отборные кадры, и всяких оппозиционеров мы вычистили еще раньше. На что Молотов сказал, что может вы плохо искали. Аресты продолжились в первой половине 1937 года, но главное дело стряпалось в отношении ведущих советских военачальников. Мы знаем, кто конкретно его стряпал, Фариновский, Леплевский, следователь Ушаков, это руководители НКВД, Радзивиловский и другие. Но, несомненно, указания были получены с самого верха. Невозможно представить, что выбивались показания на маршала Советского Союза на людей, которые командовали округами, командарма 1 ранга без санкций самого верха. Технически сначала выбили показания у Медведева, человека уже не служившего в армии в прошлом начальника управления ПВО, потом по его показаниям арестовали комкора Фельдмана, замкомандующего Московским военным округом и выбили из него показания на Тухачевского и на некоторых других. И так, по цепочке, арестовали тех людей, которые стали фигурантами дела военных в июне 1937 года. То есть Тухачевский, Якир, Уборевич Корк, Эгеман. И к ним пристегнули для того, чтобы можно было приписать троцкизм, Примакова и Путну, которые сидели уже давно, которых постепенно сломали. Тухачевского перед этим сняли с должности первого замнарокма обороны, отправили командовать Приволжским округом, не престижным и небольшим. Якира переместили из Киева в Ленинград, но по дороге он был арестован. Уборевича отправили из Белоруссии в Среднюю Азию, но это была прелюдия. Очень быстро они были арестован. Тухачевский, главная фигура на процессе, был арестован 22 мая в Куйбышеве. И до начала июня из них из всех сумели выбить нужные показания. На показаниях Тухачевского, которые хранятся в архивах ФСБ, до сих пор бурые пятна, которые были экспертами идентифицированы как пятна крови. Били и что-то обещали. Например, перед процессом им предложили написать заявление на имя руководителей партии и правительства, имея в виду, что если они хорошо себя будут вести на процессе, они, возможно, не будут казнены.

СЕРГЕЙ БУНТМАН: Они ведь знали, ведь до этого были прецеденты.

ОЛЕГ БУДНИЦКИЙ: Тот, кто не прошел через эти пытки не может судить то, как они воздействуют на человека. Во-первых, их били, пытали, во-вторых, по некоторым данным, которые не имеют документального подтверждения, угрожали репрессиями в отношении семей. Впоследствии были такие случаи, говорили, что Вас арестовали условно в качестве обвиняемого, чтобы Вы дали показания на такого-то военачальника, чтобы нам было удобно его свалить, а он уж точно враг, а с Вами будет хорошо. Другим говорили, но это не в деле Тухачевского, что нам нужно устроить такой процесс, чтобы выгнать из страны всех этих консулов иностранных.

СЕРГЕЙ БУНТМАН: Опираясь на знакомые, допустимые веши, как бы…

ОЛЕГ БУДНИЦКИЙ: Тех, кто упорствовали, их доводили до нечеловеческого состояния. Те, кто видели в тюрьме Блюхера, описывали совершенно жуткий вид, но Блюхера забили до смерти. Он ведь умер от тромба. К нему посадили наседку, которая уговаривала его дать показания, чтобы облегчить свою судьбу, но Блюхер не поддавался, и кончилось все тем, что он умер. А Сталин лично приказал кремировать тело и не проводить расследование от чего это он вдруг умер. Не будучи до ареста смертельно больным человеком.

СЕРГЕЙ БУНТМАН: Но Блюхер при этом был одним из членов….

ОЛЕГ БУДНИЦКИЙ: Мы сейчас к этому вернемся, Вы немного забежали вперед. Любопытно, что суду предшествовало расширенное заседание военного Совета. Собрали членов военного Совета, при Наркоме обороны, собрали всех военачальников. Совет проходил с 1 по 4 июня за неделю он закончился до процесса. Процесс шел один день 11 июня. Раздали собравшимся показания арестованных, чтобы люди видели, что они признались, что они заговорщики, агенты, двуручники. Некоторых поразило, что показания раздали до суда. Выступал Ворошилов, выступал Сталин, который сказал, если среди вас естьт заговорщики, выйдите сюда и признайтесь, мы Вам обещаем жизнь.

СЕРГЕЙ БУНТМАН: обще, разговор был там простой такой. Про это все можно почитать, военный совет, это простой разговор, они говорят на совершенно полублатном языке. И Сталин сам говорил про какую-то тетку, которая бабской частью в Берлине всех вербовала на какой-то базе, гнусный язык, блатной.

ОЛЕГ БУДНИЦКИЙ: Но ведь это их уровень. Можно узнать о том, чего Сталин хотел добиться в кадровом положении из его собственных слов. Он ведь был довольно откровенным среди своих. Известна его речь, записанная Георгием Димитровым, адъютантом Ворошилова Хмельницким это опубликовано в книге, подготовленной замечательным историком Владимиром Невежиным «Застольные речи Сталина». Вот после праздника 7 ноября 1937 года они пошли обедать к Ворошилову, большой компанией, в которой Сталин выступил с речью, ну кто мы были, мы такие люди как я, Молотов, Свердлов, Каганович. А вся сила в середняках, средними членами партии. Вот психология интеллектуалы не нужны, нужны те, кто понимают этот язык и тех, кто признают в Сталине вождя. Я цитирую Сталина: «Средние кадры решают все». Заключил это все Никита Сергеевич Хрущев, тоже участник этого обеда. Он сказал: «У нас счастливое сочетание: и великий вождь, и средние кадры». Была политика срезать слой, который выше среднего и получить тех людей, которые будут преданы, возведены будут наверх самим Сталиным, которому они будут верны.

СЕРГЕЙ БУНТМАН: В этом, наверное, основной смысл репрессий. Очень смешно при всей мрачности пишет Владимир из Реутова: «А вот великий «полководец» Тухачевский палач тамбовских крестьян». Друг мой, Владимир из Реутова, не за то был Тухачевский расстрелян.

ОЛЕГ БУДНИЦКИЙ: Скажу сразу о досье состряпанном. Никто этого досье не обнаружил. Может, оно и было, но оно не фигурирует ни в каких материалах. Следов его присутствия никаких нет. Может быть это был такой рекламный ход. Во всяком случае в материалах дела не фигурирует. Если попытаться найти рациональные основания того, что произошло, не примитивные репрессии, то есть они были примитивные в любом случае, но почему именно эти люди были выбраны, какая цель? Я думаю, что тот же Ворошилов очень откровенно сказал на совете. Он говорил, что они очень плохо вели себя по отношению ко мне, очень плохо обо мне говорили. Еще за год до этого Якир и некоторые другие атаковали Ворошилова, совершенно официально, считая, что Ворошилов дожжен быть смещен с поста Наркома обороны. Сначала к этой группе принадлежал Тухачевский отошел в сторону, похоже, что Сталин ему что-то пообещал. Любопытно, что Тухачевский по частоте посещения Сталина среди военных был на третьем месте, после Ворошилова и Гамарника, начальника политуправления. Отношения были доверительными, в той степени, в какой можно говорить о доверительности. В 1930 году Сталин критиковал Тухачевского за гигантоманию, это огромное количество танков, то в 1932 году он написал ему извинительной письмо, по существу вы были правы, что нужно создавать массированные бронетанковые войска и мощный воздушный флот. Я думаю, что именно эта попытка военных воздействовать на политическое руководство с тем, чтобы заменить Ворошилова, она могла привести именно к этому исходу. Потому что, если сегодня они требуют сменить Ворошилова, верного соратника, то потом они могут потребовать сменить самого Сталина. Я просто предполагаю, я не имею никаких доказательств. Кстати говоря, из тех 42 членов военного совета, которые выступали с осуждением заговорщиков из них 34 были потом репрессированы. Состоялся суд, никаких доказательств, кроме признаний и показаний других людей, в материалах дела нет, и не было. Гигантский заговор, который не оставил никаких документов. Причем на суде подсудимые вели себя по-разному. Если Фельдмана и Корка совершенно сломали, и они долго говорили, то, что им прописали. Следователи были с подсудимыми в течение всего дня суда, что совершенно противоречило всем процессуальными нормам. Некоторые вели себя по-другому, особенно Тухачевский и Уборевич. Я не сказал, что для суда над ними было создано специальное присутствие военной коллегии во главе с Ульрихом, который за свою жизнь подписал не менее 5 тысяч смертных приговоров и ввели туда военачальников. Среди членов Коллегии были Буденный, Алкнис, Белов, Дыбенко, Каширин, Шапошников и Горячев. Из них остались в живых только Буденный и Шапошников. Вот что Буденный докладывал Сталину после суда. Цитирую: «Тухачевский с самого начала процесса суда при чтении обвинительного заключения и при показании всех других подсудимых качал головой, подчеркивая тем самым , что дескать и суд и следствие и все, что записано в обвинительном заключении все это не совсем правда не соответствует действительности. Иными словами становился в позу непонятого и незаслуженно обиженного человека, хотя внешне произвел впечатление человека растерянного и испуганного. Тухачевский своим выступлением сначала хотел опровергнуть свои показания, которые он давал на предварительном следствии». Он рассказывал о соотношении сил советских и немецких, указывал на опасность усиления германских вооруженных сил, то есть совсем не похоже на выступление немецкого, японского и итальянского шпиона, на агента Троцкого одновременно. «Тухачевский пытался популяризировать перед присутствующей аудиторией на суде свои деловые соображения в том, отношении, что он все предвидел, пытался доказать правительству, что создавшееся положение влечет страну к поражению, что его чтобы никто не слушал. Но товарищ Ульрих оборвал Тухачевского и задал вопрос, как же Тухачевский увязывает эту мотивировку с тем, что он показал на предварительном следствии, а именно, что он связан с германским генеральным штабом и работал в германской разведке еще с 1925 года. Тогда Тухачевский заявил, что его, конечно, могут считать и шпионом, но что он фактически никаких сведений германской разведке не давал». По существу он отрицал, что ему вменялось. Интересно, что он начал свою речь двусмысленной фразой, что я хочу сделать вывод из той гнусной работы, которая была проведена в последнее время. Вот другой чин военного суда командующий военного ранга Белов писал Ворошилову: «Буржуазная мораль трактует на все лады. Глаза человека – зеркало его души. На этом процессе за один день, больше, чем за всю свою жизнь, я убедился в лживости этой трактовки. Глаза всей этой банды ничего не выражали такого, чтобы по ним можно было судить о бездумной подлости сидящих на скамье подсудимых. Облик в целом у каждого из них был неестественный. Печать смерти уже лежала на всех лицах. В основном цвет лиц был так называемый землистый. Тухачевский старался сохранить свой аристократизм и свое превосходство над другими, пытался он демонстрировать и свой широкий оперативно-тактический кругозор. Он пытался бить на чувства судей, напоминая им о совместной работе и хороших отношениях с большинством из состава суда, Он пытался и процесс завести на путь (неразборчиво), председательскую роль свести к пустячкам. Уборевич растерялся больше первых двух. Он выглядел в своем штатском костюмчике без воротничка и галстука, босиком. Кстати, Уборевич начал отказываться от показаний, тогда объявили перерыв и после перерыва уже заслушивали других. А вот, что Белов на самом деле думал. По удивительному совпадению сохранились воспоминания о впечатлениях Белова сразу после процесса. Это воспоминания Эренбурга. Оказывается, Белов дружил Мейерхольдом и Эренбург писал: «Мы сидели мирно разглядывали монографии Ренуара, когда к Всеволоду Эмильевичу зашел один из его друзей комкор Белов», - этот неверно, он был капитан 1 ранга, - «он был очень возбужден, не обращая внимание на то, что в комнате, кроме Мейерхольда, Люба и я. Начал рассказывать, как судили Тухачевского и других военных. «Они вот так сидели, напротив нас. Уборевич смотрел мне в глаза», - помню, еще фразу Белова: «А завтра и меня посадят на их место», - потом вдруг повернулся ко мне: «Успенского знаете? Не Глеба, Николая». И пересказал один из жестоких рассказов Николая Успенского». Иван Пахмутьевич Белов совершенно точно предсказал свою судьбу как и подавляющее большинство членов особого присутствия. Он получил должность Уборевича, был командующим Белорусским военным округом, был арестован впоследствии и расстрелян. При чем, на судебном заседание заявил, что хочет сделать важное сообщение Сталину, однако прокурор не взялся передавать его записку. Его приговорили к расстрелу, и при расстреле Белова и других присутствовал лично Ежов, и он каждого спрашивал, нет ли чего сказать. И Белов сказал, нет, теперь нечего. Что случилось с этими людьми, которых судили по делу военных, мы все знаем, они все были приговорены к расстрелу, приговор был оглашен в полдвенадцатого ночи и всех немедленно расстреляли. Никаких аппеляций, всего прочего и никаких обещаний, которых им вроде бы давали, ничего этого не было исполнено. Что последовало за этим…

СЕРГЕЙ БУНТМАН: Я хочу сказать слушателям, которые все время говорят: «Вот, горстку бывших палачей расстреляли…». Как это могло ослабить соотношение сил в армии?

ОЛЕГ БУДНИЦКИЙ: За последующие 9 дней арестовали 980 командиров Красной Армии в том числе в весьма высоких чинах. Если мы говорим о статистике репрессий, то у нас есть достаточно точные цифры сразу по итогам с 1937 по начало 1939 года. Всего было из РККА уволено не менее 30 тысяч лиц командующего состава. Из ВВС 5600, из военно-морского флота более 3 тысяч человек. Далеко не все были репрессированы. В РККА на момент увольнения было арестовано 9,5 тысяч человек, 14700 были уволены, но не арестованы как исключенные из рядов ВКП(б). 4100 человек были исключены как уроженцы иностранных государств, бывших стран Балтии. Некоторые из них были впоследствии репрессированы. Те, кто формально не входил в состав командующего состава, но обеспечивал Красную Армию вооружением, также подверглись репрессиям. Например, был расстрелян создатель (неразборчиво) топливных ракет для авиации будущих катюш военный инженер 1 ранга Лангемак, главный конструктор танков БТ Фирсов, автор танкового дизеля Челпан, директора ряда институтов, оборонных заводов и так далее. Как могло это повлиять на Красную Армию? Действительно, статистически, ведь число репрессированных по отношению к общему числу командиров составляло около 7%. И некоторые историки на этом основании пишут, что, во-первых, это не могло серьезно повлиять. Другие пишут, что нет научных критериев, которые могли бы нам дать понять, какие репрессии повлияли на боеспособность Красной Армии. И почему другие историки считают, что это был решающий удар, который подрубил мощь Красной Армии и привел к тому, что Красная Армия понесла такие тяжелейшие потери и сначала в малой войне с Финляндией, а потом в особенности в 1941-42 гг. во Второй Мировой войне.