Углекислый газ - топливо нового поколения - Родней Джон Аллам - Наука в фокусе - 2016-04-29
29.04.2016
Н. Асадова
―
Добрый день всем. У микрофона Наргиз Асадова. И мой постоянный соведущий Егор Быковский, заведующий отделом науки журнала «Вокруг света», сейчас тоже к нам присоединится. Он немножечко припозднился. Но это не мешает нам начать нашу передачу. Тем более, что у нас сегодня просто выдающийся гость. Я рада представить вам нашего гостя. Это господин Родней Джон Аллам, лауреат международной энергетической премии «Глобальная энергия – 2012». И, кроме того, господин Аллам является лауреатом Нобелевской премии мира 2007 года за свои заслуги в экологии и энергетике. Он является членом межправительственной группы по изменению климата. Кроме того, наш гость является автором более 30 патентов как в США, так и в Европе. И если я буду перечислять все заслуги нашего гостя, то не хватит нам наших 30 минут. Поэтому я сразу, наверное.
Е. Быковский
―
23.
Н. Асадова
―
Егор пришёл. Поэтому перейдём к нашим вопросам. Вопросы у нас стоят очень важные и глобальные. Как сделать жизнь на Земле чище? Как помочь нашей планете дышать свободнее? И как сделать так, чтобы энергетические станции не загрязняли нашу атмосферу с помощью углекислого газа, как это сейчас происходит? И господин Аллам является одним из авторов революционной технологии, которая позволяет этим станциям работать, совершенно не загрязняя окружающую среду и не выбрасывая совсем углекислый газ в атмосферу. Расскажите, пожалуйста, про эту работу – как это работает, как вы пришли к этой идее.
Р.Д. Аллам
―
Вообще-то, если говорить серьёзно, я всегда занимался конструированием… установок, работающих на природном топливе. И электростанции, как известно, углекислый газ выбрасывают в атмосферу через высокие трубы, которые все всегда видят и узнают. Первая идея, которая мне пришла в голову, как это можно поломать и изменить – мне показалось, что нужно убрать углекислый газ из выбросов в атмосферу. Я стал над этим работать. Потребовалось примерно 15 лет научных исследований и разработок, чтобы найти ключ. Где-то с 1980-х годов я этим занимаюсь плотно. И у нас появились прекрасные результаты, какие-то очень хорошие разработки. И они позволили выбрасываемый газ очистить от углекислоты. Но, к сожалению, стоимость электрогенерации на 60-70% при этом возрастала, а это было неприемлемо. Удорожание производства электричества на электростанциях в мире – конечно, эти издержки были непропорционально высоки, чтобы очистить атмосферу от углекислоты.Тогда мне пришло в голову, что, наверное, надо либо вообще не производить это, либо резко снизить цену. И потребовался радикально иной принцип генерирования электроэнергии. Просто по-другому её производить. Но всё ещё используя природное топливо.
Е. Быковский
―
Когда вы говорите о том, что стоимость повысилась, то это на какой было момент? Потому что сейчас в последнее время она же снизилась, стоимость углеводородов.
Р.Д. Аллам
―
Это произошло тогда, когда стоимость углеводородов и нефти была высока, но при этом в процентном содержании даже при падении цены на топливо возрастала цена на 70%. Почему? Потому что росли издержки тех установок, которые сопровождают очистку от CO2. Вот это была причина. И поэтому пришлось посмотреть на существующие практики генерирования электроэнергии. И они, как известно, используют природное топливо. При сжигании этого топлива получается пар, который используют для вращения турбины и производства электроэнергии. Или альтернативно, другой способ, можно использовать газовые турбины и паровую систему, для того чтобы производить электроэнергию. Мы и от того, и другого варианта отказались. И должны были придумать совсем другую систему производства электроэнергии. Я разработал как изобретатель систему, в которой уголь или природный газ, обычные источники, может быть сожжён в чистом кислороде. И в итоге появляется два компонента – вода и углекислый газ. Это то, что выходит в результате продуктов сжигания. Воду можно сконденсировать и убрать в качестве жидкой воды, а не в парообразном состоянии. А что делать с углекислотой, с углекислым газом? И ответ, который я нашёл – создать такую систему, чтобы турбины работали на углекислом газе, который бы являлся двигателем этих турбин. Итак, углекислый газ рециклируется и вращает турбины. Свежий углекислый газ идёт как топливо, и углекислота постоянно выбрасывается из рабочей цепочки как чистый продукт, чистый побочный продукт. И, более того, это всё происходит при очень высоком давлении.Система работает (и это главный ключ) при очень высоких атмосферных давлениях.
Н. Асадова
―
В 700 раз больше, чем нормальное.
Р.Д. Аллам
―
Да, 700 атмосфер в среднем. А давление на входе – 300 атмосфер. Плюс очень высокая температура – минимум 1200 градусов на входе. И только одна турбина используется, не несколько, а одна. И углекислый газ вращается внутри этой системы, рециклируется, нагревается, сжимается, конденсируется, снова нагревается, пропускается через турбину, заставляет её вращаться. При этом производится электроэнергия. И его рециклирует снова в замкнутый круг. Углерод из топлива возвращается в горелки для производства углекислого газа, сжигается, опять-таки, в чистом кислороде, и на конечной стадии, где идут охлаждённые выбросы, он выходит в виде высокоочищенного углекислого газа. И когда вы такую операцию проводите, вы получаете, во-первых, очень компактную установку. Она совсем крохотулечка в итоге. Почему? Потому что она очень плотно и сильно сделана, все процессы идут при очень высоких атмосферных давлениях. Поэтому сами камеры, где это происходит, выдерживают такое давление. И эффективность (КПД) очень высока, возрастает.
Н. Асадова
―
Порядка 59%, я читала.
Р.Д. Аллам
―
От 58% до 60% в зависимости от качества природного газа, который поступает на турбины. Что касается угля, система работает в КПД от 50 до 52%, если берём просто уголь. И вся эта эффективность получается за счёт того, что мы захватываем весь углекислый газ, сжимаем его при очень высоком давлении и полностью утилизуем его, мы ничего не выбрасываем в атмосферу, ноль. Поэтому удельная стоимость этой системы оказывается удивительно низкой. А стоимость электричества при такой модели равна или даже ниже стоимости производства электроэнергии из самых лучших технологических тепловых станций.
Н. Асадова
―
Это потрясающе. А на какую глубину вы выбрасываете сжиженный углекислый газ, который остаётся в результате производства?
Р.Д. Аллам
―
Вот этот вопрос, куда мы выбрасываем жидкую углекислоту, на самом деле эта технология давно уже была известна. Например, в Соединённых Штатах 20 млн тонн сжиженного углекислого газа накачивается в нефтяные скважины, которые остаются после выработки топлива, в те пустоты, которые там находятся. Это, правда, используется совсем с другими задачами – для того чтобы увеличить добычу нефти, подкачать её с помощью углекислого газа. Мы делаем этот процесс, для того чтобы просто убирать углекислоту, в Алжире, в Северном море на нефтедобыче – в эти скважины закачивается углекислый газ. Это то, что называется аквафосом.Геологические формации, которые используются для добычи нефти, остаются типично пустыми. Они находятся на глубинах ниже 1000 м, где пористые природные образования полны уже солёной воды или других рассолов. А углекислота в соединении с ними, если мы её туда накачаем, растворяется в соляных растворах. И она может там храниться огромное количество времени. То, что называется геологическими эпохами, миллионы лет.
Е. Быковский
―
Вопрос, который касается по-прежнему стоимости. Понятно, что пережигание углеводородов под высоким давлением – теперь уже отлаженный процесс. Я поясню для слушателей, что он теперь так и называется – цикл Аллама. И он настолько отработан, чтобы быть дешёвым. Но дальнейшая закачка углекислоты в глубокие скважины, потому что километр – это глубоко, она во сколько обходится? Вообще это должен быть недешёвый процесс.
Р.Д. Аллам
―
На самом деле это очень дешёвый процесс. А почему – я вам объясню. Если вы на километр ушли в почву, в землю, углекислота, которая была наверху, была такая же по плотности, как и обычная вода, которую люди пьют из водопроводного крана. У нас 12 м атмосферное давление. 1000 м – это 80 атмосфер. Природное давление на этой глубине от 100 до 200 атмосфер в среднем, в зависимости от грунта. Поэтому когда вы туда закачиваете жидкость, а это углекислота, а закачивание жидкости требует немного энергии, не слишком дорого стоит, загружаете её в трубопровод. В итоге температура получается со 100 до 200 градусов. Издержки на самом деле какие здесь требуются – это стоимость трубопровода, который уходит в землю на километр. Очень часто эти издержки не нужны, потому что существуют нефтескважины, на которые уже бурение было затрачено, расходы пошли на это. В одну и ту же дырку от бурения мы 5 млн тонн углекислоты жидкой можно закачать. А большой аквафос покрывает десятки тысяч квадратных миль, если смотреть на глубину. Очень точек в мире есть, куда можно закачивать эту жидкую углекислоту.
Н. Асадова
―
Я так понимаю, что сейчас вы строите демо-версию электростанцию, работающей на вашей технологии в Техасе. Прототип. А когда вы планируете построить уже индустриальную и коммерциализированную электростанцию, и зачем вам нужен этот переходный период, если вы уже рассказываете, как всё прекрасно и так работает?
Р.Д. Аллам
―
Дело всё в том, что люди любят всё потрогать, пощупать руками. Они словам верят, но не сильно. А мы хотим систему контроля в этих тепловых станциях и очень высокого качества оборудование, очень надёжное оборудование, которое требует, конечно, отладки. Поэтому нам нужна очень функциональная система, которая показала бы энергопроизводящим компаниям по всему миру, насколько это хорошая идея, и не только идея, но и технология. Поэтому наши первые небольшие демонстрационные системы строятся сейчас и будут строиться чуть-чуть позже около города Хьюстон в Техасе в Соединённых Штатах. И эти установки войдут в строй в начале уже следующего года. Первые коммерческие электростанции такого типа в конце 2019 года будут работать. Может быть, в начале 2020 года. Вот тогда мы ждём коммерческие.
Е. Быковский
―
Кто-нибудь уже проявил интерес, кроме американских производящих компаний?
Р.Д. Аллам
―
Да, конечно. Есть интерес со стороны ряда стран за пределами американского континента, безусловно. Существует дополнительная система использования углекислоты, о которой я говорил. Это для того, чтобы повышать отдачу от существующих нефтяных скважин, закачивая туда углекислоту. Это тоже одно из интересных приложений, которое, может быть, будет привлекательно для России, где давно разрабатываются нефтяные месторождения и нужно повысить отдачу при добыче уже исчерпывающихся нефтяных месторождений. Это то, что позволяет получать новый подъём нефти из земли за счёт работы на старых месторождениях с готовой инфраструктурой.
Н. Асадова
―
Ещё раз повторюсь. Это потрясающе. И спасибо вам, конечно, за такую колоссальную работу и за эти озарения, которые вас посетили. Я хочу напомнить всем, что сейчас идёт как раз премия «Глобальная энергия». Это международная премия, которая в России проходит каждый год. И в этом году вы возглавляете комитет, который отбирает работы и выбирает лауреата.
Р.Д. Аллам
―
Да, это так. Я это делаю.
Н. Асадова
―
И в этом году только один человек получил премию. Обычно три, а в этом году один. Это российский учёный Валентин Пармон. Расскажите, пожалуйста, про эту работу, почему вы выбрали именно его.
Р.Д. Аллам
―
Во-первых, должен сказать вам честно: у нас есть очень чёткая процедура голосования отбора кандидатов. Обычно мы можем чётко определить человека, который достигает выдающихся результатов. В принципе система может выбрать 2-3 человек, которые на равном уровне находятся по своим результатам. Их отбирают из короткого листа, где больше участников. Но Валентин Пармон оказался невероятно выдающимся изобретателем. И это было настолько очевидно для всех членов жюри, что его отобрали единогласно даже в первом круге, ещё до того, как короткий лист был обсуждён.
Н. Асадова
―
Что же он сделал?
Р.Д. Аллам
―
Что он сделал? Один из вызовов в энергетике состоит не только в проблеме с генерированием электроэнергии, но ещё и с автомобильными двигателями есть проблемы большие. Валентин Пармон – физико-химик. И его специализация очень узкая. Она связана с каталитическими процессами. Катализаторы ускоряют реакции, мы это знаем. Вот он как раз специалист по ускорению реакций. И это чудовищно важно для любых углеводородов, для любой работы с природным топливом. Либо в химии, либо в топливе. Что он сделал? Он один из крупнейших в мире специалистов по разработке катализаторов, которые дают чистое топливо, которые позволяют избавляться от отходов, которые позволяют расщеплять воду с помощью катализаторов, разделяя её на водород и кислород. И производство водорода в этом смысле тоже очень существенно. Вот он всё это делает. И его работа, его открытие – не только катализаторы, но он разработал и очень эффективный процесс расщепления. Это просто о чём он говорил. Я не могу рассказывать деталей. Времени нет. Но всё, что он делает, ещё связано с возобновляемыми источниками энергии и помогает нам.Когда я посмотрел на солнечный свет, который у нас идёт для генерации электроэнергии, то что он делает? Он целый институт создал, который работает над этими проблемами. То есть это основная цель – катализаторами увеличить эффективность излучения в энергетике. И он от молодого исследователя, МНС, вырос до директора гигантской технологической цепочки большого института, большого учреждения. В этом смысле он выдающийся исследователь сегодня в мире.
Н. Асадова
―
Спасибо большое. Я думаю, что мы постараемся пригласить его тоже в нашу студию, чтоб более подробно он уже сам рассказал про своё изобретение. И мы про него, конечно же, слышали. Потому что он в Новосибирске работает и известный учёный.
Е. Быковский
―
Может быть, он приедет к нам из Новосибирска в ближайшее время.
Н. Асадова
―
Я ещё раз благодарю нашего гостя, Роднея Джона Аллама, профессора и лауреата Нобелевской премии мира 2007 года, также лауреата премии «Глобальная энергия» 2012 года, выдающегося изобретателя, который делает нашу жизнь чище.
Е. Быковский
―
Ура!
Н. Асадова
―
Спасибо вам большое.
Е. Быковский
―
Спасибо.
Н. Асадова
―
Сейчас у нас новости. Не переключайтесь.НОВОСТИ
Н. Асадова
―
У микрофона по-прежнему Наргиз Асадова и Егор Быковский, заведующий отделом науки журнала «Вокруг света». И мы продолжаем передачу «Наука в фокусе». И сейчас тоже сенсационная на самом деле статья мне попалась. Мы где-то год назад рассказывали вам о том, что есть такая американская компания, называется «BioViva». И у неё есть CEO, то есть глава этой компании, Элизабет Пэрриш. Её биотехнологическая компания уже давно работала над такой генной терапией, которая была направлена на приостановку старения или даже повернуть старение вспять. Они работали, в частности, над тем, чтобы теломеры в ДНК белых клеток крови не уменьшались с возрастом, потому что именно так у нас происходит в нормальной жизни. Так вот, они разработали некую не будем говорить, что это сыворотка, некое лекарство, которое она приняла и стала первым человеком на Земле, которая испытала на себя такую генную терапию. И что же? Недавно вышла статья, прошли независимые исследования.
Е. Быковский
―
27 марта.
Н. Асадова
―
Да, 27 марта. Которые показали, что её теломеры увеличились, удлинились. И таким образом её тело омолодилось на 20 лет по сути.
Е. Быковский
―
Какой это имеет внешний эффект – вот в чём вопрос?
Н. Асадова
―
Это меня меньше сейчас интересует. Меня, честно говоря, больше на клеточном уровне. Я хочу представить нашу гостью – Елена Петерсен, завлаборатории клеточной и молекулярной технологий МФТИ. Елена, здравствуйте.
Е. Петерсен
―
Здравствуйте.
Н. Асадова
―
Слышали вы эту новость, и что вы по этому поводу думаете?
Е. Петерсен
―
Конечно, я её слышала. Она промелькнула во всех лентах и во всех соцсетях, на которые я подписана. И также я видела череду обсуждений, которые сопутствовали этой новости. То есть те люди, которые занимаются изучением старения, они, конечно, пока все настроены немножко скептически, потому что теломеры и их укорочение – это один из тех процессов, которые мы наблюдаем при старении организма, но далеко не единственные. И его роль, именно способ увеличения длины теломера, для того чтобы клетки дольше делились и не накапливали никаких продуктов старения, которые препятствуют потом клеточному делению – это, естественно, не единственный путь.
Е. Быковский
―
А это действительно путь? Понятно, что есть корреляция между ними. Но причинно-следственная связь существует? Я поэтому и спросил сразу Наргиз, когда она начала говорить об этой новости, что, собственно, изменилось в Пэрриш, есть ли какие-то другие признаки того, что она…
Е. Петерсен
―
Народ смеётся, что внешне пока не видно и надо подождать, пока действительно эта разница будет налицо. Но я слышала об исследованиях, которые проводились намного раньше, чем вот эти все истории с вирусными векторами и заменой одних генов на другие. Более простыми способами введения различных плазмид, в том числе терапевтических, пробовали увеличивать теломеру и действительно добивались того, что удлинение происходило за счёт внесённого генетического материала. Но включались другие механизмы, которые, опять же, приводили к старению клеток, и не были полностью успешны.
Н. Асадова
―
А какие это механизмы?
Е. Петерсен
―
Существует несколько сигнальных путей, благодаря которым происходит регулирование количества делений ДНК. И, собственно, это один из ключевых механизмов сохранности нашего генома и самоподдержания клеток в их нормальном состоянии, в котором находятся все соматические клетки организма. Потому что удлинение теломеры – это один из признаков, например, опухолевых клеток или очень-очень часто делящихся, для кого это необходимо и для кого это является признаком. Это какие-то часто обновляемые эпителии и так далее.
Н. Асадова
―
Мы говорили тогда ещё год назад, что Пэрриш, конечно, очень сильно рисковала. Как раз вы упомянули про то, что это может привести к каким-то раковым опухолям в её теле, и что по этому поводу говорят учёные…
Е. Быковский
―
Только к раку крови. Речь идёт о лимфоцитах.
Е. Петерсен
―
Да. Удлинение теломеры только в одном типе клеток – это имеет смысл с точки зрения второго механизма, который приводит к старению, это изнашивание в первую очередь нашей иммунной системы и её слабое реагирование уже на какие-то внешние раздражители на вирусные и бактериальные агенты и так далее. Эти вещи тоже запускают процессы хронического воспаления и старения как следствие.Я не думаю, что это так уж опасно с точки зрения возможной малигнизации самой ткани. Я думаю, что это скорее некие попытки прийти к более эффективным методам, более таргетному воздействию именно на какие-то подгенетические звенья, приводящие к уменьшению числа делений клеток. Я думаю, что это один механизм, который сам по себе не может быть успешен как в сторону побочных эффектов, так и в сторону положительных эффектов. Но это некая работа, которая будет в дальнейшем, видимо, как-то суммироваться, объединяться с другими знаниями, потому что они тоже существуют.
Е. Быковский
―
Давайте перечислим эти механизмы, которые есть у старения. Один из них понятен: клетки должны обновляться. Другой – иммунная система. Есть ли третий, четвёртый? На что мы больше всего должны целиться?
Е. Петерсен
―
На самом деле все теории старения – они очень простые, описывают фактически исторические вехи изучения человеком своего организма. То есть мы понимаем, что есть клеточная теория, есть теория стволовых ниш, которые с возрастом перестают нормально функционировать, и стволовые клетки, которые являются неиссякаемым источником для возобновления наших тканей и органов, перестают этим источником быть.
Е. Быковский
―
Становятся иссякаемым источником.
Е. Петерсен
―
Они остаются, но без сигналов извне они не понимают, когда им нужно делиться, как им нужно делиться. И здесь есть как раз именно нюанс перехода этих стволовых клеток в клетки опухолевые. И возможность наоборот того, что ниши перестают реагировать со стволовой клеткой, и регенерация прекращается. Это один из механизмов. Второй механизм, который мы все прекрасно знаем – это гормональная регуляция организма, которая с возрастом, конечно, претерпевает изменения. И нарушение вот этих всех звеньев от центральной до периферической гормональной регуляции организма и тканей приводит к тому, что ткани перестают нормально физиологически функционировать, наступает не физиологическая, а патологическая регенерация в сторону разрастания соединительной ткани и уменьшения количества ткани, которая является специфической, то есть ответственной за функцию органа.
Н. Асадова
―
Елена, я бы хотела в техническую область немножко вернуться. Каким образом происходит эта замена клеток в случае Пэрриш? Она выпивает что-то, или ей в кровь вводят что-то? Как это выглядит? Что это вообще такое?
Е. Петерсен
―
Насколько я понимаю, это вирусный вектор, то есть система доставки, которая несёт в себе, помимо вирусной частицы, ещё элемент, кодирующий ген, который будет приводить к увеличению теломера.
Н. Асадова
―
Это какая-то жидкость? Что это?
Е. Петерсен
―
Честно говоря, я затрудняюсь ответить. Но наверняка это что-то, что вводится, может быть, в кровь как какая-то инъекция. Вот эти подробности я пока, к сожалению, не изучила.
Н. Асадова
―
А как это происходит на клеточном уровне? То есть это вирус, который проникает в клетки и заменяет там часть ДНК?
Е. Петерсен
―
Это происходит следующим образом. Уже давно изучено несколько вирусов, которые достаточно безопасно могут включаться в нашу ДНК. И с помощью этого вирусного вектора создаётся некая конструкция, которая включается в определённый участок и привносит туда последовательность, которая либо выключает, либо наоборот включает какие-то дополнительные элементы генетической информации, приводящие к тому, что она начинает считываться. И вот все эти нюансы приводят к тому, что с помощью этих вирусных векторов можно значительно редактировать наш геном потенциально.
Н. Асадова
―
Всё понятно. Вы сказали, что «BioViva» - это не единственная биокомпания, которая занимается подобного рода исследованиями. Есть ли у нас в России такие исследования? Буквально да/нет. У нас 30 секунд осталось.
Е. Петерсен
―
Я думаю, что исследования такого рода у нас, безусловно, ведутся. Другое дело, что уровень коммерциализации на Западе, конечно, гораздо выше. Поэтому все эти сообщения, мне кажется, именно про продукт, а не про науку.
Н. Асадова
―
Спасибо вам большое. Напоминаю, что у нас в эфире была Елена Петерсен, заведующая лабораторией молекулярных и клеточных технологий МФТИ. Спасибо ещё раз.
Е. Быковский
―
Спасибо, Елена.
Е. Петерсен
―
Да, спасибо большое.
Н. Асадова
―
Мы сейчас объявляем нашу любимую рубрику «Вопрос-ответ». Итак, «Вопрос-ответ» - это рубрика, в которую вы можете присылать свои вопросы о том, как устроено мироздание. А мы с Егором…
Е. Быковский
―
Постараемся на них ответить.
Н. Асадова
―
Да, мы берём паузу обычно несколько передач, консультируемся со специалистами, с учёными.
Е. Быковский
―
Я себя каждый раз чувствую, как школьник, получая домашнее задание и потом копаюсь в информации.
Н. Асадова
―
И потом мы отвечаем на эти вопросы. Чтобы прислать нам в эфир свои вопросы, вы должны набрать телефон для СМС +79859704545 и написать свой вопрос. И обязательно подпишитесь, пожалуйста, указав желательно и город.
Е. Быковский
―
Да, это было бы хорошо.
Н. Асадова
―
Да. Так мы видим географию наших любопытных радиослушателей.
Е. Быковский
―
Можете указать ник, если не хотите указывать настоящее имя.
Н. Асадова
―
Раскрывать своё настоящее имя.
Е. Быковский
―
Вот, например, вопрос от человека, который подписался «Просто умник», но город не указал.
Н. Асадова
―
Он спросил просто: «Откуда берётся ушная сера?».
Е. Быковский
―
Хороший вопрос. Почему-то я сразу вспомнил стихи Остера: «Нет приятнее занятия, чем в носу поковырять. Всем ужасно интересно, что там спрятано внутри». Там как раз процесс образования того, что в носу, другой, а то, что касается ушной серы, то расскажу. Это смесь мёртвых клеток кожи – длинноцепочечных жирных кислот, белков, жиров, минеральных солей и прочего. Там много всего. И её выделяет, вы удивитесь, примерно около 2000 серных желёз. Это довольно много. И выделяется её довольно много – около 15 мг за месяц, а у некоторых и больше, когда особенно человек себя не очень хорошо чувствует. Это постоянный процесс. И движение челюсти подталкивает образующуюся серу к выходу. Там специально так мышцы устроены. Получается такой своеобразный конвейер, который выносит наружу пыль, грязь, микробов и отмершие клетки кожи.Кстати, неслучайно ваши пальцы так удачно подходят к ушному отверстию, особенно мизинцы. Природа всё продумала. Ушная сера довольно липкая. Когда вы подцепляете её мизинцем, вынимаете из уха, то заодно захватываете ещё кучу всякого прочего мелкого мусора, прилипшего к сере. Вообще-то будьте аккуратнее с инструментами тоньше пальцев, со всякими ушными палочками, потому что вы можете случайно проникнуть слишком глубоко и повредить барабанную перепонку. Повредить её просто.
Н. Асадова
―
А зачем вообще нужна сера?
Е. Быковский
―
Зачем вообще нужна сера?
Н. Асадова
―
Да.
Е. Быковский
―
Чтоб выносить мусор оттуда. Это такой сплошной конвейер. Она очень медленно течёт наружу. Когда она дотекла до выходного отверстия, тут мы подцепили мизинцем, посмотрели на неё и выкинули.
Н. Асадова
―
Прекрасно.
Е. Быковский
―
Кроме того, сера создаёт ещё слегка кислотную среду, что препятствует развитию грибковых бактерий, которые нам в ухе совершенно не нужны.
Н. Асадова
―
Да. В общем, это отверстие в голове, а там мозг, как известно.
Е. Быковский
―
Сера – это в некотором смысле часть иммунной системы.
Н. Асадова
―
Ещё один вопрос. Очень быстро нужно будет на него ответить. «На какой глубине давление воды вас убьёт?».
Е. Быковский
―
Меня не убьёт. Я не собираюсь погружаться на такую глубину. А вообще каждые 10 метров погружения увеличивают давление на 1 атмосферу. А на трёх метрах вы уже сами не вздохнёте под водой, не хватит сил, чтоб расширить лёгкие. А в дайвинге проблема решается тем, что акваланг подаёт воздух под тем же давлением, под которым находится окружающая вода. До 60 метров так можно погружаться. Дальше кислород становится токсичным. И надо заменять его гелием, который не вступает в реакцию, не вызывает отравление. В общем, дальше всё равно давление начнёт менять формулу молекул некоторых ферментов и гормонов в вашем теле, что может привести к остановке всех метаболических процессов. Поэтому рекорд погружения без жёсткого водолазного костюма составляет 330 метров или чуть больше.
Н. Асадова
―
Это много.
Е. Быковский
―
Это много. Но надо специально готовиться. Много лет. Кашалоты, наши родственники, млекопитающие, могут нырять на 3 км. Некоторые мясные консервы стерилизуют, подвергая давлению, эквивалентным погружению на глубину 60 км. Так что смертельное давление абсолютно для всех животных лежит где-то в диапазоне от 3 до 60 км водяного столба. Наибольшая глубина океана составляет 11 км. Так что не погружайтесь так глубоко.
Н. Асадова
―
Хорошо. Как скажешь. Наша передача подошла к концу. Я благодарю всех наших гостей и тебя, Егор, за то, что так интересно поговорили сегодня.
Е. Быковский
―
Я не гость. Ну и тебе спасибо.
Н. Асадова
―
Прощаемся.
Е. Быковский
―
Счастливо вам всем. Хороших выходных.
Н. Асадова
―
Хороших выходных и до следующей пятницы.