Расстрельный дом и Бутырская тюрьма как музеи истории политических репрессийВыставка "Павел Флоренский - русский Леонардо" - Дмитрий Муратов, Ольга Свиблова, Ян Рачинский, Наталья Самовер - Музейные палаты - 2012-12-08

К. БАСИЛАШВИЛИ: Доброе утро. Я приветствую вас, уважаемая аудитория. Приветствую соведущего Тимура Олевского.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Привет, Ксения.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Ксения Басилашвили – это я. Сегодня у нас сложная тема, которую мы только начнем в этом эфире и обязательно продолжим позже. Расстрельный дом и Бутырская тюрьма как музеи в будущем истории политических репрессий. Мы об этом начнем разговор через несколько минут. А сейчас о том, что нас ждет после половины часа.

Т. ОЛЕВСКИЙ: После половины часа мы с вами виртуально сходим на выставку «Павел Флоренский - русский Леонардо». У нас по телефону будет Ольга Свиблова - директор Мультимедиа Арт Музея. Кстати, сегодня у нас куда-нибудь Станислав Анисимов отправляется?

К. БАСИЛАШВИЛИ: Примерно в 26 минут мы вместе со Станиславом Анисимовым отправимся в «Бункер-42», есть такой бункер на Таганке, спустимся под землю, узнаем зачем и как туда можно попасть.

Т. ОЛЕВСКИЙ: В самые неожиданные места нас водит Станислав Анисимов.

К. БАСИЛАШВИЛИ: А сейчас к теме эфира. Я приветствую гостей в студии. Это Наталья Самовер - координатор движения «АРХнадзор». Здравствуйте, Наталья.

Н. САМОВЕР: Здравствуйте.

К. БАСИЛАШВИЛИ: И Ян Рачинский - сопредседатель московского правозащитного общества «Мемориал». Здравствуйте, Ян Збигневич.

Я. РАЧИНСКИЙ: Доброе утро.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Итак, Расстрельный дом и Бутырская тюрьма. Эти названия звучали на заседании комиссии по культуре при Общественной палате буквально несколько дней тому назад. Я подумала, что в который раз мы поднимаем тему будущего мемориала, а его всё нет.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Большого музея политических репрессий.

К. БАСИЛАШВИЛИ: То заседание, которое прошло, это какой-то шаг к тому, что будет музей?

Я. РАЧИНСКИЙ: Хочется надеяться, хотя уверенности никакой нет. Первый раз идея возникла еще в 89 году, в обсуждении тогда участвовал Андрей Дмитриевич Сахаров. Это была первая конференция «Мемориала». В концепции развития этого квартала даже было записано, что здание предполагается перепрофилировать в Музей политических репрессий. Но потом в начале 90-х это упоминание исчезло, очень тихо после выезда Военкомата здание было продано частным лицам, потом перешло в собственность «Банка Москвы» через разнообразные дочерние структуры. Сейчас оно вообще не понятно кому принадлежит. Притом что это здание, помимо его исторической ценности (все-таки в основе палаты 17 века, о чем Наталья может сказать более подробно), здание, имеющие такое значение для нашей истории 20 века, для истории того, что премьер Медведев недавно назвал войной против собственного народа, именно это здание было одним из главных центров этой необъявленной войны.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Давайте мы сразу укажем адрес. Страшное название – Расстрельный дом. Так называют его москвичи.

Я. РАЧИНСКИЙ: Да. Это дом Военной коллегии Верховного суда СССР, по названию можно судить, что это был судебный орган. На самом деле приговоры выносились в порядке закона от 1 декабря 1934 года.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Это совсем рядом с Лубянкой.

Я. РАЧИНСКИЙ: Это Никольская улица, дом 23, это место, упоминавшееся во всех летописях как место встречи Владимирской иконы Божьей матери, где первоначально находился Сретенский монастырь. Место знаменитое. И вот в этом здании людей приговаривали к расстрелу, без участия адвокатов, без вызова свидетелей, без права на обжалование – фактически это не было никаким судом.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Штамповали.

Я. РАЧИНСКИЙ: В годы массового террора в 1937-38-м военная коллегия просто исполняла волю Сталина. Потому что все приговоры, все меры наказания предварительно утверждались Сталиным и несколькими ближайшими к нему членами политбюро.

К. БАСИЛАШВИЛИ: У меня вопрос к Наталье Самовер. Что сейчас в этом здании? В какой степени сохранности оно?

Н. САМОВЕР: Сейчас здание не то чтобы заброшено – внутри сидит охранник, – но оно никак не используется уже много лет.

К. БАСИЛАШВИЛИ: По-моему, оно закрыто какими-то рекламными щитами.

Н. САМОВЕР: Оно затянуто строительной сеткой много лет. Одно время со стороны Театрального проезда, поскольку это очень выгодное место, там висела очень дорогая большеформатная реклама, сейчас ее сняли. И теперь это просто пустующее здание в центре Москвы, затянутое грязной строительной сеткой.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Как будто бы присутствует определенному противодействие тому, чтобы в этом месте возник Музей политических репрессий. Странным образом оно располагается в центре Москвы, недалеко от всех других учреждений, которые так или иначе в народе ассоциируются с этими репрессиями. Это всё происходит совершенно случайно, это экономический интерес был всегда, или здесь есть политическое противодействие тому, чтобы не появилось такого музея в центре Москвы?

Н. САМОВЕР: Я думаю, это чисто экономический интерес. Никольская – это золотые квадратные метры. Поэтому владельцы хорошего трехэтажного здания на Никольской всеми силами стремились превратить его в коммерчески выгодный объект. Изначально была идея сделать там торгово-развлекательный центр с пристройкой к нему стеклянного торгового зала, потом была идея превратить его в офисный центр. Но в любом случае это было намерение превратить это здание в коммерческий объект. Здание довольно большое, это некий замкнутый периметр, там внутри есть внутренний двор. Приспособление такой архитектурной структуры к современному коммерческому использованию очень соблазнительно.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Особенно учитывая то, что там, возможно, не только выносились приговоры, но и расстреливали людей. У нас соглашаются сидеть в таких пространствах бизнесмены?

Я. РАЧИНСКИЙ: Соглашаться соглашаются. Если вспомнить Бутырскую тюрьму, О которой шла речь, то там сейчас расстрельная комната переоборудована в столовую для персонала. Мне не очень понятна психология людей, которые, зная, что здесь было, используют таким образом помещение. Если говорить про коммерчески или политически… Да, конечно, у нынешних владельцев это чисто коммерческое. И у властей Москвы скорее всего, когда они втихую продавали это здание, тоже был коммерческий интерес. Но тут есть и политическая составляющая. К сожалению, до сих пор власти России не определились со своим отношением к прежнему режиму. И возникает чрезвычайно неудобная, с моей точки зрения, ситуация: во многих бывших советских республиках существуют государственные большие музеи истории репрессий, включая даже Узбекистан, далеко не самое демократическое государство. Воспринимается со стороны, что все пострадали от репрессий, кроме России, хотя это абсолютно не так, Россия пострадала не меньше, а может быть, и больше, чем любая другая республика.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Воспринимается, что пострадали именно от России.

Я. РАЧИНСКИЙ: Именно это – отсутствие четкого отношения, отсутствие явно выраженного, выраженного в музеях, в каких-то памятных знаках отношения новых властей к этой истории дает основание говорить и воспринимать, что вот именно Россия есть источник зла.

Н. САМОВЕР: Я бы хотела обратить внимание на то, что традиционно, к сожалению, в последние годы в Москве коммерческий интерес превозмогает всё и чрезвычайно силен. Единственное, что могло бы превозмочь в данном случае необыкновенно сильный коммерческий интерес, это, конечно, политическая воля. В данном случае политическая воля состоит в отсутствии политической воли, к несчастью. Когда-то она была выражена, как Ян Збигневич говорил, потом угасла, потом президент Медведев вроде бы поддержал это начинание, но эта волна сошла, не то чтобы совсем на нет, но тоже попритихла. И сейчас мы ждем, будет ли вторая волна, будет ли все-таки политическая поддержка этой идеи или нет. Как только политическая воля появится, вопрос решится сам собой.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Наталья, у меня к вам вопрос еще по фактам. Напомню, сегодня мы говорим о возможном появлении в Москве музея, мемориала истории политических репрессий, памяти жертв политических репрессий в Расстрельном доме и, возможно, в Бутырской тюрьме. Наталья, у меня к вам вопрос. «Архнадзор» кинул клич в Интернете. А кто, собственно говоря, сегодня владелец Расстрельного дома, это выяснилось?

Н. САМОВЕР: Это загадка. Следы Расстрельного дома теряются в момент перехода собственности от дочерних структур «Банка Москвы» и «Банка Москвы» к банку ВТБ. Когда происходил процесс поглощения «Банком Москвы» банка ВТБ, предполагалось, что все активы «Банка Москвы» естественным образом перетекают к ВТБ. Но ВТБ, будучи спрошен о том, владеет ли он Расстрельным домом, утверждает, что нет. Где-то по дороге это здание потерялось. По состоянию на сегодня не известно, кто именно им владеет.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Мы еще поговорим о том, почему именно в Расстрельном доме необходимо сделать этот мемориал. А теперь мне бы хотелось дать слово Дмитрию Муратову, главному редактору «Новой газеты», мы его записали по телефону. На том заседании в Общественной палате несколько дней назад он как раз заявил еще один адрес – Бутырская тюрьма как возможный вариант открытия такого музея. В коротком интервью нашей радиостанции Дмитрий Муратов подчеркнул, что такие переговоры шли с Дмитрием Медведевым тоже, тогда было дано добро. И вот в каком состоянии сейчас находится эта идея.

ИНТЕРВЬЮ В ЗАПИСИ

ДМИТРИЙ МУРАТОВ: Не новодел это должен быть, не освоение средств. Вполне вероятно этот мемориал сделать прямо в Бутырской тюрьме. Что такое Бутырка? Ей больше двухсот лет. В одной из ее башен сидел еще Емельян Пугачев, она так и называется – Пугачевская башня. За эти годы далеко-далеко ушли все стандарты по содержанию людей в местах лишения свободы и в следственных изоляторах. И поэтому можно было бы сделать два замечательных дела.

С одной стороны, через Бутырскую тюрьму прошли тысячи, тысячи и тысячи политических заключенных. Там, конечно, сам воздух уже исторический, как кто-то сказал, его там ломтями можно резать на истории. С другой стороны, в этом есть серьезная гуманистическая история. Мы можем построить настоящий, современный изолятор, без пыточных, что называется, условий, хотя там все стараются, но как их соблюдать? Вы, наверное, помните, Владимир Александрович Гусинский внес свою лепту, когда его на три дня посадили в Бутырскую тюрьму, завезли туда холодильник и матрас.

Так что если сейчас ответственный бизнес и ответственные чиновники озаботятся своим будущим в свете последних коррупционных скандалов, то и государство, и частные лица могли бы скинуться на создание нового современного СИЗО.

Министерство юстиции, куда мы обратились с письмом о том, возможно ли это сделать, в принципе, абсолютно не возражает против строительства нового изолятора и передачи Бутырки в качестве музея при условии, если будет найдено 7 млрд. рублей на новое строительство. По-моему, это волне приемлемая сумма, если сравнивать ее с глобальными стройками в последнее время.

Я оцениваю шансы как очень высокие. При минимальной поддержке государства, безусловно, заинтересованной воле московских властей, которым абсолютно ни к чему иметь в самом центре города на Новослободской гигантский тюремный комплекс. Городская среда меняется. Это очень важная точка. Мне кажется, что вполне достижимо.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Ян, как вам кажется, прямо сразу в тюрьме, где сейчас сидят заключенные, прямо сразу делать музей? Это уместно?

Я. РАЧИНСКИЙ: Я думаю, что это сразу и не получится, в любом случае потребуется приспособление под музейные цели. Это не может быть просто как изба эскимосская.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Конечно. Но время должно какое-то пройти, или это может быть сделано одно за другим?

Я. РАЧИНСКИЙ: Я думаю, это может быть сделано одно за другим, потому что сопоставление со сроком существования этой тюрьмы и со всем огромным объемом человеческих историй, которые с ней связаны, пройдет еще 10 лет или 15 лет, это не изменит никак ситуацию.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Ян Рачинский, Наталья Самовер. Мы продолжим после новостей. А сейчас Станислав Анисимов поведет вас в «Бункер-42».

РЕПОРТАЖ ИЗ МУЗЕЯ

С. АНИСИМОВ: Самый глубокий след от войны и военных страхов на территории Москвы – это, конечно, «Бункер-42». Но прежде чем спуститься в подземное укрытие советских вождей, осмотримся на поверхности. Нас встречает экскурсовод Алексей с историей о том, как появилось это подземное сооружение.

ЭКСКУРСОВОД: Это первый советский противоатомный бункер большого размера, построенный в 50-х годах на глубине более 50 метров. Он не прямо под нами, а через улицу, под зданием «Ростелекома», бывшего Центрального телеграфа и еще под двумя городскими кварталами. 7 тысяч квадратных метров, это больше, чем любая из трех окружающих нас станций метро. Как получилось, что в 50-е годы построили только первый противоатомный бункер? У нас было множество различных убежищ во Вторую мировую войну, но все они мгновенно устарели после Хиросимского взрыва. И новые появились только после того, как были проверены настоящим ядерным взрывом.

В 49 году под Семипалатинском в Казахстане испытывали первую ядерную бомбу и заодно под эпицентром построили множество сооружений на различных глубинах. И бункер нашего типа на 50 метрах уцелел, а козы и свиньи внутри остались в живых. Поэтому в 50-м году такой же бункер построили для Иосифа Виссарионовича Сталина под Кремлем, но он был меньше размерами. Ознакомившись с его конструкцией, он приказал использовать ее как основу для всех наших будущих сооружений. И тогда начали строить наш бункер. Его строили с 50 по 56 год, а затем почти 30 лет отсюда держали связь с нашими дальними бомбардировщиками. Здесь был центр связи и запасной командный пункт.

С. АНИСИМОВ: Бункер-42 – форпост сердца столицы, который почти 30 лет нес круглосуточное дежурство, обеспечивая безопасность в случае ядерного нападения.

ЭКСКУРСОВОД: Весь находящийся персонал уже внутри, эти люди занимают свои места. Понятно, что ситуация в мире критическая. Такое в нашей истории происходило несколько раз. И никому не известно, где находится этот объект, потому что он секретен. Закрывается объект сразу после сигнала. Сначала бетонная дверь, защищающая нас от ударной волны (ЗВУК ЗАКРЫВАЮЩЕЙСЯ ДВЕРИ), а затем гермодверь, которая защищает нас от радиоактивной пыли. Всё, бункер загерметизирован. Теперь у нас на крыше можно взрывать 20-килотонную бомбу, точно такую же, как в Хиросиме – бункер рассчитан именно на это.

С. АНИСИМОВ: Во время экскурсии мы проходим по секретным тоннелям бункера, знакомимся с образцами вооружения и средствами связи вооруженных сил СССР. Есть возможность посмотреть документальный фильм о периоде холодной войны между СССР и США, но в этих коридорах нас ждет еще много чего интересного. Там есть что посмотреть и что послушать.

ЭКСКУРСОВОД: 56 метров под землей – самое безопасное место Москвы 1956 года. И первое, что мы здесь видим, это аппарат с газировкой, вещь крайне необходимая, потому что центр связи наших дальних бомбардировщиков в 50-х годах был оборудован ламповым оборудованием связи, оно очень сильно греется, поэтому до 85 года здесь никогда не было холоднее, чем 25 градусов, а иногда бывало и 35. Людям полагалась бесплатная минералка и молоко за обедом. Мы будем регулярно слышать проходящие мимо поезда метро, потому что мы окружены метротоннелями со всех сторон. С самого начала бункер соединен со станцией метро «Таганская-кольцевая», туда ведет пешеходный тоннель и грузовые ворота в перегоны. Когда-то, в 50-х годах это была самая глубокая станция метрополитена, и только в 50-м году она была построена. Строители, не прекращая работ, дали подписки о неразглашении, и рядом со станцией стали строить аналогичную ей конструкцию. Так наше строительство спрятали в гражданском строительстве метро.

С. АНИСИМОВ: Секретный «Бункер-42» на метро «Таганская» - отличное место для того, чтобы переждать грядущий конец света.

НОВОСТИ

К. БАСИЛАШВИЛИ: Продолжаем «Музейные палаты». Расстрельный дом и Бутырская тюрьма как музей истории политический репрессий. Ян Рачинский («Мемориал») и Наталья Самовер («Архнадзор»). Пришла смс от Татьяны: «Поддерживаю идею создания музея». Видимо, в том числе и в Бутырской тюрьме, потому что Татьяна отсылает к опыту Петропавловской крепости, которая тоже была политической тюрьмой, правда царской. Я знаю, что у Натальи Самовер есть еще один аргумент.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Я еще прочитаю смс-ку от Анны: «На Никольской, 22 каждую среду с 12 до 13 идет сбор подписей за создание музея репрессий в Расстрельном доме. Сообщите об этом». Там действительно идет спор подписей?

Н. САМОВЕР: Насколько мне известно, там происходят регулярные пикетирования, и люди в самом деле выступают за то, чтобы создать там музей. В последнее время, насколько я знаю, у этих пикетчиков начались неожиданные проблемы. Префектура почему-то перестала согласовывать им размещение пикета рядом с Расстрельным домом на том основании, что он якобы аварийный. В этом случае, мне кажется, нужно закрывать проход людей по Никольской улице, потому что если он аварийный, мимо него опасно ходить. Может, он опасен только для здоровья пикетчиков, а для здоровья прохожих не опасен?

К. БАСИЛАШВИЛИ: Этот дом признан же памятником культуры, да?

Н. САМОВЕР: К счастью, да.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Т.е. его не могут в одночасье, что вы придете, а там одни стены стоят.

Н. САМОВЕР: В нашей жизни всё бывает, и с памятниками тоже, как известно. Это была целая длительная борьба за то, чтобы его историко-культурная ценность была признана.

К. БАСИЛАШВИЛИ: В чем ценность?

Н. САМОВЕР: И мемориальная ценность, и архитектурная.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Помимо ценности того, что там выносили эти жуткие приговоры в 37-38-м.

Н. САМОВЕР: Это очень старинный дом, там некоторое время назад были обнаружены фрагменты здания 17 века, что само по себе очень интересно. Это была абсолютно неожиданная находка, потому что ни по каким архивным данным никто не ожидал найти в этом месте крупную постройку 17 века, но она обнаружилась в натуре просто, на фасадах этого дома. Этот дом получил статус выявленного объекта культурного наследия в 2006 году. Это значит, что уже тогда эксперты посмотрели его и признали за ним некоторую ценность. А дальше по закону в течение года правительство Москвы должно было принять решение о присвоении этому выявленному объекту статуса памятника регионального или федерального значения. Но годы шли, а решение это не выносилось. И здание висело в виде такого недопамятника.

Я. РАЧИНСКИЙ: Даже больше того, там по прямому указанию Лужкова комиссия Ресина приняла решение лишить здание статуса.

Н. САМОВЕР: Это произошло в 2009 году. После чего эта самая комиссия Ресина, которая имела очень длинное название, стала называться расстрельной комиссией, именно потому, что она вынесла решение о том, что этот дом не имеет никаких оснований для того, чтобы стать когда-нибудь памятником. Там была очень смешная историко-культурная экспертиза, написанная некоторыми, абсолютно бессовестными, на мой взгляд, государственными экспертами. В тот момент это была самая опасная ситуация. Потому что смысл существования этой расстрельной комиссии состоял в том, чтобы снимать дома с охраны по просьбам инвесторов. И некоторых зданий мы таким образом лишились.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Расстрельная комиссия над Расстрельным домом. Неплохо. Ян Збигневич, у меня к вам вопрос. С точки зрения памяти, что сохранилось, может быть, в обстановке в этом Расстрельном доме на Никольской, 23, от 1937 года?

Я. РАЧИНСКИЙ: Насчет обстановки маловероятно, чтобы что-то сохранилось, там все-таки много лет существовал городской военкомат. Но планировка практически не изменилась, т.е. сохранился и кабинет Ульриха, который стал кабинетом военкома, по всей видимости, и зал заседаний, который, не знаю, для чего использовался. В общем, его планировка отчетливо просматривается на третьем этаже.

К. БАСИЛАШВИЛИ: А расстрелы там приводились в исполнение?

Я. РАЧИНСКИЙ: Про расстрелы мы не можем сказать с уверенностью. Существует только одно устное свидетельство человека, который был обсужден военной коллегией, который по случайности вроде бы увидел расстрелянных, но этого недостаточно для окончательного суждения.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Что там может быть в качестве музейной экспозиции? И как туда будут приходить люди, которые знают, что в этом доме подписали приговор их близким родственникам?

К. БАСИЛАШВИЛИ: А потом еще и подписали в 50-х годах наоборот…

Я. РАЧИНСКИЙ: Реабилитация, да.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Что там может быть? Как вы себе представляете этот музей?

Я. РАЧИНСКИЙ: Вообще говоря, там может быть отчасти воссоздана обстановка и в значительной мере это музей, связанный с документированием истории.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Музей памяти, покаяния, эти вещи там должны быть?

Я. РАЧИНСКИЙ: Я не очень понимаю, что такое музей покаяния. Это должно пробуждать у людей чувства. Это может быть достигнуто разными путями. Окончательной концепции музея пока что нет. Но поскольку это последний адрес множества знаменитых людей, там, действительно, подписывали приговоры, и последний раз они видели небо, может быть, именно в этом дворике, это тоже имеет значение. И то, что здесь же выписывались лживые справки о том, что 10 лет без права переписки, а потом о том, что умерли в лагере, – это всё звенья одной цепи. Поскольку при советской власти, в отличие даже от царского режима, цензура была абсолютной, обо всем этом ничего не было известно, это всё некоторая Атлантида, которую только предстоит представить нашему обществу, понимать, как это происходило, что это было, когда, действительно, эта война, это не преувеличение, потому что за полтора года в 37-38-м году было расстреляно больше 700 тысяч человек, притом что вся Красная армия насчитывала полтора миллиона. Вот масштабы потерь.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Тогда выстраивается целый мемориальный маршрут Никольская – Коммунарка. Коммунарка, куда везли на расстрел и где есть небольшой.

Я. РАЧИНСКИЙ: Не только Коммунарка. Это и Бутово, и Донское, и целый ряд адресов. И рядом Лубянка, основное здание.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Бутырка, мы немножко бросили эту тему. Бутырка и возможности появления там музея. Мы вспомнили опыт Петропавловской крепости, царская политическая тюрьма. Почему бы нет – в Бутырке тюрьма советская, вот такой политический музей?

Н. САМОВЕР: Есть очень большая, принципиальная разница между тем, что мы имеем в Расстрельном доме, и тем, что мы имеем в Бутырке. В Бутырке мы имеем сохранную тюрьму, она сейчас эксплуатируется. Там многое утрачено из ее исторической обстановки, планировки и прочее. Это оборудованный, действующий объект. Его можно музеефицировать сейчас, хотя, конечно, в любом случае всегда происходит приспособление к музейному использованию. На самом деле то, что выглядит абсолютно мемориальной экспозицией, является плодом очень серьезного труда реставраторов и экспозиционеров.

А на Никольской сохранились только объемы, планировка и вот эти параллелепипеды воздуха, насыщенные памятью. На Никольской, если бы я занималась концепцией экспозиции, я бы всячески уходила от любого воссоздания и насыщения этого пространства новоделом. Самое ценное – это подлинное пространство, стены, чем-то нейтральным покрашенные и покрытые и наполненные новой экспозицией. Я бы делала ее не как провинциальный краеведческий музей, а на основании самых современных музейных технологий, максимально виртуально. На мой взгляд, это, конечно, музей памяти. Может быть, Ян Збигневич со мной не согласится, но я бы максимально уходила от материальности в этом месте. Нужно экспонировать то подлинное, что там есть, это достаточно сильно.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Друзья, я хотела бы сказать, что мы с Тимуром обязательно сделаем еще один эфир, посвященный как раз тому, что может быть в таком мемориальном музее, музее памяти жертв политических репрессий. Это история или это место покаяния – это совершенно разные подходы. Но для этого нужен, конечно, отдельный эфир. Сейчас мы немножечко меняем тему, с тем чтобы вернуться к ней в конце эфира. Мы в это время, в районе 10-45 ,всегда рассказываем об интересной выставке, которая работает в Москве. На этот раз это Мультимедиа Арт Музей – Московский дом фотографии, директор Ольга Свиблова уже у нас на прямой линии. Здравствуйте, Ольга.

О. СВИБЛОВА: Доброе утро.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Ольга пригласит нас на выставку «Павел Флоренский - русский Леонардо». 1937 год, когда был расстрелян Павел Флоренский. Почему русский Леонардо? Ольга, вам слово. Я знаю, что вы эту выставку готовили очень долго, это такая тема, которая изнутри идет у вас.

О. СВИБЛОВА: Это правда. Выставка подготовлена нашим музеем вместе с Музеем – мемориальной квартирой отца Павла Флоренского. Название самой выставки «Павел Флоренский - русский Леонардо», во-первых, полностью соответствует правде. Мы можем гордиться – у нас тоже в начале 20 века был великий ученый, великий философ, великий религиозный философ, великий писатель, поэт и прекрасный художник – это Павел Флоренский.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Как вы представляете Флоренского на этой выставке, как человека, который не подчинился эпохе, ходил в рясе, не сложил с себя сана, как художника, как мыслителя? Кто он в первую очередь для вас на этой выставке?

О. СВИБЛОВА: В 37-м году отца Павла Флоренского расстреляли, после третьей посадки, по решению тройки НКВД. Выставка приурочена к 75-летию со дня мученической гибели этого великого человека. Вы мне задаете вопрос, в какой ипостаси он нам интересен больше. Это невозможно сказать, потому что Павел Флоренский всегда обладал такой широтой интересов, и выставка эта – уникальные личные вещи, это фотографии, фотографии в том числе и самого Павла Флоренского. Мы показываем на выставке, в частности, и авторское свидетельство Павла Флоренского, то, что Павле Флоренский изобрел первый в мире фотоаппарат для съемки в невидимых лучах, в инфракрасном излучении. Сегодня благодаря подобным машинам, наследницам изобретения Павла Флоренского, работает съемочная техника, всё оружие, все датчики. Это изобретение имело колоссальные последствия.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Оля, я смотрю фотографии того, что представлено на выставке. Огромное количество графики, которая не просто художественное изображение, это чертежи, рисунки, очень концептуальные вещи, даже наполнены большим количеством символом. Это как-то объясняется на выставке?

О. СВИБЛОВА: Да, конечно. Эта выставка вообще для того, чтобы придти, спокойно посмотреть и почитать, потому что выставка наполнена и цитатами из самого Флоренского, и очень подробными описаниями к каждой работе. В выставке много текстов. Этот человек писал замечательные книги. Почти сто лет назад человек писал то, что сегодня кажется нам текстами, которые просто жгут наши души сегодня, кажется, что они абсолютно обращены в будущее. В конце выставки мы на стену вывели частично его завещание, которое он писал в течение 5 лет, с 1917 до 1922 года, чувствуя и предчувствуя свою мученическую гибель. Из страны во время Октябрьского переворота он отказался уехать, многократно это подтверждал, понимал, что, несмотря на то, что советская власть бросала его… Не говорю про его первую посадку, она была в 28-м, потом в 33-м, потом уже Соловки и расстреляли его, до сих пор не известно в Ленинграде место гибели. Но где бы он ни был, на какой фронт работы его бы ни ставили, он везде делал открытия. Вы упомянули его рисунки. Это гениальные рисунки. Русский авангард в 1908-1909-м году еще близко не подходил к подобного рода изображениям, они сияют. Еще не родился лучизм Ларионова и Гончаровой. А это его иллюстрации к лекциям по истории древнегреческой философии, которые совершенно (неразборчиво)… Павел Флоренский родился в 1882 году. А в 1908-1909 году читает в академии своим студентам.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Ольга, у нас, к сожалению, ограничено время этого анонса. Мы всех приглашаем на выставку. Я бы еще добавила, что там уникальная летопись фотографий. Это фотографии, которые делал сам Флоренский.

О. СВИБЛОВА: Это фотографии, которые делал сам Флоренский. Конечно, фотографии, которые являются свидетельством его жизни, жизни семьи. Флоренский был очень сильно завязан на свою семью. Вы увидите уникальные, первый раз показываются, его собственные иллюстрации к его работе, которая стала мировой классикой – «Обратная перспектива». Он показывает нам закономерности перспективы, которыми пользуется древнерусская живопись 14-16 века. Сама по себе рукопись известна, она была опубликована. А вот иллюстрации к этой рукописи мы показываем первый раз.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Ольга, как долго продлится выставка? По-моему, до середины декабря.

О. СВИБЛОВА: До 16 числа. Надо успеть, надо пойти и надо вчитаться в его цитаты, потому что они дают возможность задуматься.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Спасибо большое. Я благодарю Ольгу Свиблову, директора Мультимедиа Арт Музея. Выставка «Павел Флоренский - русский Леонардо» пройдет до 16 декабря. В том числе Флоренский – тот, кто может появиться в этом музее.

Я. РАЧИНСКИЙ: Да, безусловно. Среди погибших представлены все слои населения, но люди творческие были затронуты, если говорить в процентном отношении, несколько больше. И там огромное количество погибших выдающихся наших соотечественников: И Мейерхольд, и Бабель, и Иван Катаев, можно перечислять очень долго.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Мы обсуждаем перспективы появления такого музея в Бутырке или в Расстрельном доме. Хотя бы есть мемориальная доска на Расстрельном доме или, может быть, на здании Лубянки о том, что здесь выносились такие приговоры?

Я. РАЧИНСКИЙ: На здании Лубянки есть памятная доска Андропову. Другие подробности истории, к сожалению…

Н. САМОВЕР: А на Расстрельном доме год назад «Архнадзор» и «Мемориал» вместе повесили некий прообраз мемориальной доски. Это был баннер, который провисел некоторое время. Мы повесили его прямо на сетку. Поскольку этот дом уже много лет скрыт под сеткой и москвичи, как мы полагаем, уже забыли, как он выглядел, то на этом баннере был изображен фасад этого здания и была надпись, свидетельствующая о том, что в этом здании трудились судьи, которые в течение нескольких лет вынесли более 30 тысяч смертных приговоров, из них примерно 7,5 тысяч в отношении москвичей. И это то, что мы смогли сделать на тот момент. И тогда же мы провели очень интересную акцию – мы в ближайших переулках, примыкающих к Никольской и Маросейке, разместили на фасадах домов такие же маленькие временные таблички, на которых было указано, сколько людей из числа жильцов каждого конкретного дома стали жертвами политических репрессий. Это была совершенно поразительная вещь, потому что внезапно был визуализирован целый пласт исторический памяти, который обычно не виден. Ты идешь по улице и видишь дома 18-го, 19-го, начала 20 века, ты понимаешь архитектуру. И вдруг ты видишь что-то, связанное с жизнью людей. Жизнь проходит безвозвратно, а каменные здания остаются. И вдруг на них следы.

Т. ОЛЕВСКИЙ: К сожалению, время нашей программы подходит к концу. Акция хорошая, неплохо бы повторить.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Посмотрим, готовы ли мы к появлению такого музея, появится ли он и когда. Мы эту тему не бросаем, мы обязательно продолжим. Благодарю Яна Рачинского, Наталью Самовер. Тимур Олевский…

Т. ОЛЕВСКИЙ: Ксения Басилашвили. Спасибо. Программа «Музейные палаты». Через неделю встретимся.