Политехнический музей представляет выставку «Звуковые аппараты В.А.Попова» - Петр Айду, Константин Дудаков-Кашуро - Музейные палаты - 2012-06-30

К. БАСИЛАШВИЛИ: Уже можно начинать?

Т. ОЛЕВСКИЙ: Уже нужно начинать.

К. БАСИЛАШВИЛИ: А что это звучи такое? Давай еще послушаем.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Это плотина внутри.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Это не бой рыцарей?

Т. ОЛЕВСКИЙ: Дрезина поехала. Вот она. Давайте уже здороваться. Ксения Басилашвили.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Тимур Олевский. Это действительно по речке едет…

П. АЙДУ: Да, едет вдоль плотины поезд, за поездом пытается поспевать дрезина. Это 32 год, это было давно.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Мне сначала показалось, что это пароход. Итак, представляем выставку. Я представляю наших гостей. Петр Айду - автор и руководитель проекта в Политехническом музее «Звуковые аппараты Владимира Александровича Попова. Реконструкция шума», Константин Дудаков-Кашуро - соавтор и научный консультант этой выставки, которая открылась в Политехническом музее. Сейчас мы слышим эту звуковую реконструкцию, которую можно воспроизвести самим в Политехническом музее.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Да, можно воспроизвести самим, хотя это не так просто. Проходя мимо и просто задевая какие-то предметы, это не получится. Это серьезная, сложная музыкальная работа.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Я попробовала, у меня зазвучали танки. Я активно крутила колесо, которое воспроизводит шум танковой дивизии.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: На самом деле этот прибор, так же как и все остальные, это только часть общего ансамбля. Т.е. они должны работать в группе, в определенном взаимодействии, там есть свои тонкости.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Там есть такие приборы, например металлическое полотно, два деревянных молотка, надо с определенным усилием в нужное место ударить, нажать. Это дождь, ливень?

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Это артиллерийские снаряды, наверное, вы имеете в виду.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Сейчас слушатели не понимают, что происходит. Мы всё вам объясним, уважаемые радиослушатели «Эхо Москвы». Вы абсолютно всё перепутали в моем сознании. Потому что теперь, когда летит самолет на небе высоко, может быть, даже истребитель, я вспоминаю установку, реконструированную вами, установку Попова, которая воспроизводит шум самолета. И я не понимаю, что больше похоже на самолет – вот эта установка, ее звучание или сам самолет. Итак, представляем проект. В Политехническом музее открылась выставка «Реконструкция шума. Звуковые аппараты Владимира Попова 20-50-х годов». Давайте с самого начала. Реконструкция чего?

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Я могу сказать несколько слов по поводу реконструкции, потом Петр продолжит. Выставка представляет собой очень сложную конструкцию в целом, многоаспектную. С одной стороны, это реконструкция исторических аппаратов, сделанных по рабочим чертежам, которые мы нашли в трактате Попова 53 года. Но, с другой стороны, это и реконструкция некой звуковой среды первой половины 20 века. Потому что бОльшая часть аппаратов была призвана для того, чтобы имитировать шумы, уже не слышимые нами в окружающей среде: первые советские истребители, паровые краны, речные пароходы, их сейчас довольно мало, я говорю о пароходах с лопастями.

П. АЙДУ: Не говоря уже о семафоре.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Да, или семафор старинный. Но самое главное – это не реконструкция исторической среды или непосредственно приборов, а это формирование условий для создания собственной шумовой среды. Не случайно, что мы разделили выставку на четыре типа шумов: транспортные, батальные, природные и индустриальные. В каждом из этих залов именно в таком ансамблевом звучании можно произвести некую шумовую картину.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Это очень здорово. Мы даже не всегда понимаем, что те звуки, которые мы слышим, через сто лет не услышит никто. Выставка и про это тоже. А как узнать эти звуки? Мы же сейчас не знаем, как звучал семафор, мы не можем проверить, так это или не так.

П. АЙДУ: Если заняться шумовой археологией, то можно выяснить, как звучал семафор, потому что в 20 веке уже существовала звукозапись практически с самого начала века, даже с конца 19 века, поэтому многое можно обнаружить. Это отдельная тема интересная. Я хотел сказать, что реконструкция – это повод, чтобы сделать звуковую инсталляцию интерактивную, это некая платформа для дальнейших наших работ. Мы нашли хороший повод, чтобы сделать эту историю.

М. КОРОЛЁВА: Петр, вы еще восстанавливаете имя, это имя артиста Московского художественного театра Владимира Попова, актер, который занимался этой сложной звуковой машинерией сопровождения спектакля, а еще, как оказывается, и фильмов художественных. Я записала близкого родственника, который, оказывается, был знаком с Владимиром Поповым. Это мой отец Олег Басилашвили. Мне бы хотелось воспользоваться служебным положением. Возможно, и вам будет интересно услышать рассказ человека, который видел в работе Владимира Попова.

ОЛЕГ БАСИЛАШВИЛИ: Я учился в студии в 50-е годы, последний взлет Московского художественного театра, славные, замечательные артисты, среди которых выделялся Владимир Александрович Попов. Это человек, который не просто был замечательным артистом – я видел его в спектаклях «Плоды просвещения», до сих пор помню, как он играл пьяного повара, замечательно совершенно, – но у него было хобби и была вторая профессия, которой он овладел не хуже, чем актерской. Это звук. В те времена не было звукоаппаратуры, которая электрическим путем передавала на радио пение птиц, шумы и так далее. Всё делалось руками. И у него была масса всяких приборов, которые он изобрел сам: звуки падающих капель, перепевы птиц, шум прибоя, шум моря, шум ветра, капли дождя, звуки машин и так далее. Всё это делалось из подсобных средств.

Я помню, как он приходил в студию иногда по каким-то делам и всё время рукой где-то выстукивал: по притолоке, потом стул погладит, потом материю как-то пожмет – как бы можно использовать такого рода дерево, или материю, или стекло для очередного звука. Я помню, в спектакле «Дядя Ваня», когда шла гроза, это была симфония. Начинался дождь с того, что просто первые капли падали на пыльную землю, потом начинался дождь, обвал дождя, как по крыше шумел дождь и как вода стекала по водосточным трубам с крыши в бочки, потом как всё это прекращалось, в конце концов только капали последние капли, которые стряхивали с себя вишневые деревья в саду. Всё это затихало, и только в конце маленькая птичка где-то вдалеке делала чирик-чирик. Эти шумы артисты считали честью для себя делать. Я, например, работал на большом барабане, изображающем шум прибоя. Громадный прямоугольник, одна сторона которого метра три, а другая метра полтора-два, натянутая шкура, а внутри какой-то песок, камешки и так далее. Вот надо перекатывать сверху вниз, снизу вверх, наклоняя, – идеальный шум морского прибоя. Это был замечательный человек, настоящий артист Московского художественного театра.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Олег Басилашвили рассказал о том, как он был знаком с Владимиром Александровичем Поповым. Спасибо большое, Ксения, что ты записала.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Есть такой барабан у вас, реконструирован?

П. АЙДУ: Мы немножко смутились от слова барабан. Это не барабан. Всё узнается. Это такой сюрприз.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Изумительный комментарий.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Олег Басилашвили говорит, что это была честь – издавать эти звуки. Вообще, в этой есть какой-то смысл, чтобы артисты сами это делали? Это что-то меняет по сравнению с тем, что сейчас звукозапись и прочее?

К. БАСИЛАШВИЛИ: Отец считает, что спектакль и художественный фильм, он более живой, чем когда звук представлен в электронном виде.

П. АЙДУ: В некоторой степени причина, почему придумал эту историю, заключается еще и в том, что я с детства не мог понять, почему в театре включается фонограмма. На сцене живые люди, реальные предметы и при этом почему-то звук, который совершенно никак не сочетается с этим. Другое дело в кино, когда идет фонограмма, идет пленка, это одна природа. А в театре я никак не мог понять, как это происходит. Я не очень много ходил в театр, но всегда был поражен, извините, бездарностью, какой-то нечеловеческой громкостью и плохим качеством фонограмм, как правило. Т.е. я даже не мог понять, что же происходит. Смысл создания квази-реальной среды в театре, он ушел в какое-то время и перешел полностью в кино, это перестало быть нужным и интересным для людей.

Последний спектакль, который я видел в такой манере, это был «Евгений Онегин» в Большом театре с декорациями еще 19-го или начала 20 века, который поражал воображение ребенка: когда открывается занавес, вы видите как будто всё настоящее. Театр от этого ушел, с фонограммой проще работать. Получается, что это уже не совсем театр, получается, это что-то среднее между театром и радиотеатром. А на самом деле это совсем другая история. Потом есть еще такой момент, что все эти шумовые аппараты, надо сказать, что не только Попов этим занимался. Мы выделяем эту фигуру как лидера, как человека, который собирал это и развивал. У меня есть источники и других авторов. Просто это закрытая тема, это такое ремесло, которое особенно никогда не выходило наружу. Надо сказать, что все эти аппараты, приборы, они же созданы по принципу музыкальных инструментов, т.е. к ним прилагается исполнитель, и исполнитель очень важен. Так же как скрипка, какая бы она ни была хорошая, совершенно не факт, что она будет хорошо звучать.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Т.е. не зря при Станиславском профессиональные актеры становились за эти аппараты.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Это было принципиально. Потому что Попов понимал, что нужно выстраивать звуковую драматургию. Т.е. есть некие художественные задачи.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Нужно хорошо чувствовать эту ткань.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Нужно хорошо чувствовать ткань спектакль и делать звук сообразно его героям, героям сценического действа. Поэтому он писал и вспоминал, что никогда не звал музыкантов, а если случайно приходилось к ним обращаться, то ничего хорошего из этого не выходило, потому что музыканты начинали выдумывать собственную историю.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Так что, был отдельный… не сценарий, но отдельный лист, в котором прописано, в какой момент точно должна зазвучать птичка…

П. АЙДУ: Естественно. Это и сейчас и всегда так.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Сейчас, когда идет пленка, это гораздо техничнее, легче и понятнее.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Я хочу воспользоваться возможностью, буквально в двух словах рассказать, как это происходило. Это совершенно изумительная история. Работая в архиве МХАТа, я обнаружил несколько шумовых партитур, которые очень подробно расписаны. Читая протоколы спектаклей, я понял, что в течение года перед постановкой минимум по часу каждый день работала шумовая бригада. Т.е. это целый шумовой ансамбль из людей, которые могут и сами играть на сцене. Работа велась очень напряженная. Попов, например, пишет: «Пришлите мне, пожалуйста, такой-то прибор». И тут же он конструировался, его привозили во МХАТ. Т.е. это была очень важная часть.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Я думаю, пришло время, чтобы послушать звучание, которое вы нам принесли на дисках. Давайте, например, 19 трек – старинные часы с музыкой. А просто старинные часы нельзя было?

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Я бы в таком случае предпочел поставить треки более ранние по порядку, как раз из первых.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Батальный зал.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Да.

П. АЙДУ: Что ж там будет-то?

К. БАСИЛАШВИЛИ: А я пробовала на выставке реконструировать этот шум, и у меня неплохо получалось.

ЗВУЧИТ ШУМОВАЯ РЕКОНСТРУКЦИЯ

К. БАСИЛАШВИЛИ: Вы это писали прямо в зале.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Да. У меня приятель пришел с каким-то замечательным японским аппаратиком и ходил по залу, всё это записывал. Мне кажется, что сейчас слушатели обратили внимание на некую звуковую атмосферу, это, действительно, звучание звуковых инсталляций, нежели какая-то конкретная шумовая картина, которую можно создать.

К. БАСИЛАШВИЛИ: На самом деле что это? Что мы сейчас услышали?

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Мне кажется, мы услышали звук советского истребителя, гусеничные танки.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Мне кажется, это лучше будет услышать там, в музее. Там ведь всё это выставлено, можно потрогать руками. Как всё это выглядит?

П. АЙДУ: Я хотел воспользоваться положением…

Т. ОЛЕВСКИЙ: Привет передать?

П. АЙДУ: Да, привет передать всем, кто там бывает. То, что можно трогать руками, это не означает, что можно ломать, переставлять с места на место, детям не обязательно пользоваться морским перекатом в качестве батута…

К. БАСИЛАШВИЛИ: И такое бывает?

П. АЙДУ: Да. Видимо, родители считают, что это такой бесплатный Дисней-Лэнд, поэтому там происходит иногда такое. Я хотел бы попросить всех отнестись к этому с уважением и учесть, что это музей и это по сути музыкальные инструменты.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Вы удачно нашли мужей именно для этой выставки, Политехнический музей просился туда.

П. АЙДУ: Я изначально хотел это сделать в Политехническом музее. Так оно и получилось, правда, не сразу, это было довольно сложно.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Как вам живется в Политехническом музее сейчас по ощущениям, по атмосфере?

П. АЙДУ: Мне очень нравится Политехнический музей, я в него хожу с детства, несмотря на то, что я музыкант.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Друзья, мы успеваем задать вопрос за несколько секунд до новостей.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Вопрос вот какой. В каком спектакле во МХАТе Владимир Александрович Попов впервые применил свое звуковое устройство?

К. БАСИЛАШВИЛИ: +7-985-970-4545, пожалуйста, присылайте ваши ответы. Правильно ответившие на вопрос получат билеты в Политехнический музей и, надеюсь, будут бережно относиться к тем экспонатам, которые там представлены.

НОВОСТИ

ЗВУЧИТ ЗВУКОВАЯ РЕКОНСТРУКЦИЯ

К. БАСИЛАШВИЛИ: Это поезд едет?

Т. ОЛЕВСКИЙ: Мне кажется, что в театральном зале это совсем по-другому звучит.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Просто поезд идет на крещендо, поэтому нужно дождаться апогея.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Давайте послушаем еще, погромче.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Поезд едет уже.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Он наращивает обороты и приближается к нам, будьте осторожны.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Вы когда-нибудь думали о том, что это можно использовать в музыкальных произведениях, прямо во время исполнения?

П. АЙДУ: Я прокомментирую, что это за запись. Это запись с предыдущего нашего, извините за выражение, проекта – я никак не могу от этого слова уйти, так же как и все мы, – который назывался «Реконструкция утопии», он продолжает свою жизнь. Это концерт, который превратился в спектакль и стал на границе жанров, так же как и эта выставка. Это сделано в театре «Школа драматического искусства», премьера была 2-3 мая этого года. Один из номеров представлял собой поезд, исполненный на этих аппаратах, что мы сейчас и слышим.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Расскажите, чем исполняется, чтобы мы поняли, как этот механизм работает. Чем делается имитация звука поезда?

П. АЙДУ: Шум поезда разложен на отдельные элементы. Он в данном случае представляет собой уже музыкальное произведение в этом смысле. Здесь работают всего 10 человек.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Ничего себе всего!

П. АЙДУ: В общей сложности. 3 человека работают на специальных щетках с резонаторами, которые издают звук паровых отсечек.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Работают на щетках – это высоко сказано, в принципе, можно принизить этот жанр – они щетками трут по доске, я на выставке это видела.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Только трут они в определенном ритме.

П. АЙДУ: Это отрепетированная история. Там есть большой барабан.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Он называется барабан-ворчун.

П. АЙДУ: Есть листы железа. Есть специальные стыки так называемые, тоже три пары длинных палок с тяжелыми наконечниками, которыми бьют по определенным резонаторам, которые издают звук колес, попадающих на стыки между рельсами.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Буфера.

П. АЙДУ: Да, есть прекрасный инструмент буфера.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Который вступает в самом апогее этой записи. Мне кажется, еще важный элемент – это гудки, которые на концерте было трудно услышать, то теперь они доведены до какого-то не то чтобы совершенства, но их можно услышать на выставке.

П. АЙДУ: Это не те гудки, которые должны быть, это еще следующий этап. Если в Политехническом музее поставить настоящий гудок, тот, который должен быть, я боюсь, что с соседнего здания на Старой площади придут люди.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Что, ни один из аппаратов, который работал в Московском художественном театре, ни один из аппаратов, который принимал участие в озвучании фильмов, в том числе «Александр Невский» не сохранился, раз пришлось всё реконструировать?

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Я скажу, чтобы заинтриговать, что аппаратов было создано больше 200. А вот сколько осталось, Петр расскажет.

П. АЙДУ: Я не уверен, что знаю, сколько осталось. Но они остались, и они есть в том же МХАТе.

К. БАСИЛАШВИЛИ: В Музее МХАТа?

П. АЙДУ: Нет, не в музее. Они находятся на рабочем месте, их используют иногда. Понятно, что их использование сейчас – это такой детский лепет по сравнению с тем, что происходило в те годы, о которых мы сделали эту выставку.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Наверное, сейчас уже невозможно повторить и сделать спектакль целиком на таких аппаратах.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Просто нет такой задачи.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Для МХАТа это предмет гордости, именно эти звуки?

П. АЙДУ: Я же музыкант, меня не так уж сильно интересует гордость МХАТа, есть она или нет. Это не та тема, которая меня затрагивает. В данном случае мне трудно сказать, об этом лучше могут рассказать артисты, режиссеры, люди, которые имеют отношение к театре. Мы слышали замечательный комментарий, который очень порадовал.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Вам просто кажется, что это интересно и актуально сегодня.

П. АЙДУ: Я к этому подхожу как музыкант, для меня это музыкальный проект, просто потому что я этой темой занимаюсь всю жизнь. Моя и наша цель была – вывести все эти вещи за пределы прикладного, звукооформительского ремесла, вывести на уровень чистого искусства. Это первый шаг в этом направлении, вернее второй, потому что у нас до этого был проект «Реконструкция утопии». Это следующий шаг в освоении каких-то границ между шумом и звуком, вернее между музыкой и шумами.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Давайте все-таки войдем на выставку с помощью Константина. Мне бы хотелось, чтобы Константин провел нас по этим звуковым лабораториям, которые можно посетить в Политехническом.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Вы правильно сказали, это как раз звуковые лаборатории. У вас есть возможность либо пойти налево, либо пойти направо. Допустим, вы идете налево и попадаете в природный зал.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Там проходите через какие-то белые бумаги…

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Через ленты… Мне не хочется говорить, что это ленты. Вы проходите через шум листвы и попадаете в ситуацию либо ветра, либо грозы, либо морского прибоя. Я бы рекомендовал приходить интеллигентной компанией, без пива, и пытаться создать совместно звуковые картины, например, как рассказывал Олег Басилашвили, начинать с нежных капель дождя по металлической крыше, а потом всё больше и больше и устроить в конечном счете грозу.

Т. ОЛЕВСКИЙ: А как хранители музея относятся к тому, что экспонаты трогают руками?

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Хранители музея отказались присутствовать на выставке.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Они не могут на это смотреть.

П. АЙДУ: Они не могут это слышать, и я их очень хорошо понимаю. Этот шум зомбирует через какое-то время.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Особенно шум в зале техники тяжелый.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Не предусмотрели, что тот кабинет, где собираются все бабушки, работники музея, находится рядом с транспортным залом, а там стоит барабан-ворчун, который, мне кажется, создает вибрацию на весь Политехнический музей.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Шум леса, зал, который воспроизводит природные шумы. Дальше. Как это можно воспроизвести? Расскажите нам, представьте. Наши радиослушатели не понимают, о чем мы говорим. Вот я стучу ручкой по столу – это же не будет шум воды, правда же?

П. АЙДУ: Для этого там есть специальные аппараты, к ним прилагаются точные описания. Это всё описания из книги Попова, мы всю эту информацию выдаем полностью, как она есть.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Инструкция по пользованию, с комментариями.

П. АЙДУ: Это не то что нажмите на кнопку – и всё заработает. Там нужно разобраться, почитать, подумать, сообразить. Тем более что язык за 60 лет очень сильно изменился.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Например, представьте какой-нибудь аппарат. Я помню аппарат, который воспроизводит шум пехоты. Меня он очень удивил. Т.е. ты по картонной гофрированной доске водишь рукой – и вдруг внезапно из этого куска картона извлекается шум сапог по пыльной дороге.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Здесь есть один нюанс: не стоит настраиваться, что каждый аппарат будет повторять, будет копией некого явления, таким звуковым отпечатком. Как раз здесь нюанс заключается в том, что очень многие инструменты звучат приблизительно.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Т.е. это надо представить.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Конечно. Это работа фантазии. С другой стороны, этой фантазии помогают видеоизображения, у нас довольно много видеопроекций, которые мастерски сделаны Платоном Инфанте. Они собраны, смонтированы из кадров художественных и документальных фильмов первой половины 20 века.

К. БАСИЛАШВИЛИ: И можно озвучивать их?

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Да, мы создали некую игровую ситуацию, условия для синхронизации звука с изображением. Не обязательно это понимать именно таким образом, это вспомогательный элемент.

П. АЙДУ: В данном случае изображение находится в полной власти у звука, а не наоборот, как это обычно бывает. И меня это крайне радует.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Интересно, как придумывалось, почему именно этот звук будет. Это же не просто так человек шел, и ему кто-то сказал, режиссер задумал, что будет звук пехоты, или у Попова появился звук подходящий и его встроили в ткань спектакля. Как это начиналось? Откуда появлялись те или иные звуки? Почему он делал именно такие машины, а не другие?

П. АЙДУ: Как правило, была задача поставленная. Он в своей книге пишет, что Станиславскому очень хотелось воспроизвести звуки квакающих в огромном количестве лягушек на болоте. Он долго-долго пытался найти нужный звук. Это оказалось не просто. В конце концов он добился этого результата довольно простым способом, вы это можете увидеть на выставке и воспользоваться этим. Только аккуратно.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Каким? Расскажите. Побольше раскрывайте секретов нам.

П. АЙДУ: Это такая маленькая коробочка, катушка и ниточка, и крышка открывается. Просто надо правильно ей воспользоваться, немножко прочесть инструкцию.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: И прислушаться. Мне кажется, что Попов просто прислушивался к окружающей среде, потом прислушивался к тому, что он конструирует, в конечном счете что-то получалось.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Во время работы над этими проектами какие-то совершенно необычные аппараты были? Может быть, вы не представляли, что из этого можно извлекать вот такой звук.

П. АЙДУ: Я бы сказал, что вся эта история в целом была откровением. Я очень давно ждал и искал какую-то такую историю. В конце концов, когда Костя нашел эту книгу Попова, то сразу всё открылось.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Владимир Александрович был по сути музыкант.

П. АЙДУ: Он вообще не был музыкантом.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Он учился три года в Консерватории на скрипке, но он музыкантом себя, конечно, не считал.

П. АЙДУ: Можно сказать, что он был музыкант. Я имел в виду другое. Он говорит о том, что музыканты, как правило, не очень хорошо умеют обращаться с этими вещами, именно потому что они привыкли к другому, у них другой подход.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Куда-нибудь повезете всю эту историю?

П. АЙДУ: Возможно. Были такие планы, были такие предположения.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Нам бы хотелось, чтобы эти аппараты представляли собой не экспонаты, которые рассчитаны на взаимодействие со зрителем, а все-таки это были бы инструменты, и мы могли бы показывать какие-то шумовые картины, делать шумовые перформансы.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Это очень интересно – шумовой спектакль, основанный на шуме.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Своеобразный театр звука.

П. АЙДУ: Это то, к чему я делаю последовательные шаги. Выставка – это не конечный результат этой работы, а конечный результат – это театр звуковой.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Интересно, как МХАТ, классический театр, далекий от авангарда, театр классического реалистического искусства, и вы, авангардный музыкант, который сейчас через десятки лет использует все эти приспособления.

П. АЙДУ: Очень здорово вы подметили, потому что на самом деле это феномен какой-то: реализм этого театра оказывается вдруг необыкновенно абстрактным и прекрасным в своей абстрактности.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Исторически это пересечение случилось. Потому что когда Попов начал работать с кинорежиссерами в начале 30-х годов над первыми звуковыми фильмами, он начал работать именно с теми, кто принадлежал авангарду 20-х годов. Это были режиссеры, вышедшие из театра Фореггера, из «Синей блузы» и так далее, т.е. те люди, кто занимался шумовыми экспериментами программно.

К. БАСИЛАШВИЛИ: А какие фильмы озвучивались с помощью?

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Мы пока нашли только два. Это «Изящная жизнь» Бориса Юрцева, соратника Сергея Эйзенштейна, и фильм Александра Мачерета «Дела и люди», оба фильма 32 года. В 38 году был озвучен еще один фильм, но я, правда, не знаю, составляет ли это часть вопросов к нашим слушателям.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Отвечайте смело, потому что наши слушатели уже ответили на наш вопрос.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Это «Александр Невский» Сергея Эйзенштейна. Эйзенштейн был увлечен шумами всю свою жизнь, это отдельная история, моих научных исследований, в частности. Мне бы хотелось сосредоточить наше внимание на том, что потенциал здесь огромен. Мы в каком-то смысле эту историю не только продолжает, а мы ее развиваем. Попов не мыслил свои шумовые постановки вне рамок кино или театра, это всё равно всё находилось за кулисами. А мы, по сути дела, эти кулисы открываем и делаем открытой всю эту звуковую картину.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Если смотреть, как люди на этом играют, это интересно?

П. АЙДУ: Я надеюсь пригласить вас на спектакль «Реконструкция утопии», который планируется в следующем сезоне. Я не могу об этом судить, потому что я нахожусь на сцене. Мне кажется, что это абсолютно меняет восприятие, это как и исполнение музыки на сцене на концерте и прослушивание ее в записи.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Несколько вопросов от наших радиослушателей. «Детям от семи лет будет ли интересно на выставке?» Мне кажется, что и до семи будет интересно.

П. АЙДУ: Конечно, будет интересно, только надо все-таки за ними следить и не позволять делать всё что угодно.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Айрат предлагает вам дополнить шумы музыкальной и вокальной дымкой, чтобы еще какие-то дымы шли. «Где можно найти аудиодиски этих звуков?»

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Нигде. Нужно найти фильмы. Записи театральных спектаклей, мне кажется, не существует. Просто надо придти на выставку и записать, если хочется.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Давайте ответим на вопрос, который мы задавали слушателям. Первый спектакль, в котором Владимир Попов применил свое устройство, это была, по-видимому, «Синяя птица», так мы предположили. И также предположили наши слушатели. ОБЪЯВЛЕНИЕ ПОБЕДИТЕЛЕЙ.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Они получают билеты в Политехнический музей. Скажите, пожалуйста, а какие спектакли озвучивались с помощью этих приспособлений?

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Все громкие спектакли первой половине 20 века.

П. АЙДУ: И тихие тоже.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Я сейчас их назову. Это «Бронепоезд 14-69» 1927 года, «Анна Каренина», 1937 года. Почему я их объединил? Потому что там звуки поезда были применены. «Три сестры», «Гроза», «Победители» и так далее.

П. АЙДУ: «Дядя Ваня».

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: «Анна Каренина» был одним из самых мощных спектаклей.

К. БАСИЛАШВИЛИ: Спасибо большое.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Приходите на выставку. Редко бывает такая выставка, где можно прикоснуться к тому, что ты видишь.

К. БАСИЛАШВИЛИ: И не только трогать руками, но еще извлекать звуки. Такое сотворчество. Я благодарю авторов этой выставки – Петра Айду, Константина Дудакова-Кашуро. И Тимура Олевского, который вместе со мной, Ксенией Басилашвили, провел эфир.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Когда заканчивается выставка?

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: 16 сентября.

К. БАСИЛАШВИЛИ: А сейчас мы слушаем эпизод.

К. ДУДАКОВ-КАШУРО: Это эпизод из фильма «Дела и люди» Александра Мачерета, озвучивание Попова.