Выставка "Художники свободы: Анатолий Зверев и Владимир Яковлев" - Наталья Рюрикова - Музейные палаты - 2011-03-05

К. ЛАРИНА: 10 часов 19 минут. Начинаем программу «Музейные палаты». Я пока здесь без Тимура, он у нас сегодня многостаночник: работает и корреспондентом, и соведущим программы «Музейные палаты», поэтому, надеюсь, там сейчас расправится со своими делами текущими и подойдет к нам в студию. А пока здесь Ксения Ларина и замечательная наша гостья Наталья Рюрикова, директор галереи «Дом Нащокина». Наташа, доброе утро. Сегодня мы говорим о выставке «Художники свободы: Анатолий Зверев и Владимир Яковлев». Выставка идет в «Доме Нащокина», сразу скажем, до какого числа. Наташа, скажи нам.

Н. РЮРИКОВА: До 10 мая.

К. ЛАРИНА: До 10 мая у вас есть возможность посмотреть эти работы, познакомиться с художниками совершенно необычайной, такой трагической судьбы. Поскольку никуда они не уехали.

Н. РЮРИКОВА: Нет.

К. ЛАРИНА: Да? А могли бы, между прочим.

Н. РЮРИКОВА: Даже не думали.

К. ЛАРИНА: Не думали. Но, тем не менее, хлебнули по полной программе все, что касается творчества в несвободной стране, индивидуального, открытого творчества, непохожего ни на что. И мы сегодня поподробнее о них поговорим. Но перед этим, давайте, мы выполним все наши обязательства перед слушателями, зададим им вопросы и скажем, какие подарки они сегодня получат. Ну, вот, все у Наташи на столе, она сейчас вам и скажет. Что ты принесла, расскажи.

Н. РЮРИКОВА: Ну, во-первых, наш традиционный каталог, который посвящен этим двум художникам.

К. ЛАРИНА: Давай, вопросы возьму.

Н. РЮРИКОВА: Пожалуйста. Во-вторых, очень замечательное издание, очень хорошо оформленное, это «Мцыри» в исполнении Анатолия Зверева, это сделал очень такой хороший и прекрасный коллекционер Сергей Александров. Вот. И билеты, которые совершенно прекрасные, с прекрасным, моим любимым портретом. Каждый раз, когда я делаю выставку Зверева, - это не первая, - я всегда ставлю как можно чаще и больше вот этот портрет. Вот, он меня волнует…

К. ЛАРИНА: Это автопортрет его, да?

Н. РЮРИКОВА: Автопортрет, причем, у него их очень много, все они разные. И это один… это – выдающийся портрет. Я думаю, что цена этого портрета лет через 10 будет какая-то совершенно сумасшедшая, а может быть, даже и раньше.

К. ЛАРИНА: А он есть на выставке?

Н. РЮРИКОВА: Да, конечно, конечно. Это портрет, который принадлежит одной моей доброй знакомой, и каждый раз я, заискивая, значит, прошу у нее его уже в 25-й раз. И она отдает мне. Вот. Ну, замечательный портрет, сами посмотрите, да?

К. ЛАРИНА: Да.

Н. РЮРИКОВА: Просто, даже как-то не хочется рассказывать, надо просто придти, увидеть...

К. ЛАРИНА: Да, и посмотреть.

Н. РЮРИКОВА: … и просветиться. И вот, целая, кстати говоря, на выставке, целая галерея именно автопортретов. Он их писал удивительным образом. Он везде разный. И он не стремился к сходству такому, внешнему. Вот. А он изображал состояние, вот этими штрихами, вот этими стремительными мазками, цветом каким-то необыкновенным. И когда вот идет эта галерея портретов, тут понимаешь, что это… это гениальный художник. Это гениальный художник. А гениальные художники, они всегда живут гениальной жизнью, то есть, непохожей…

К. ЛАРИНА: … непохожей…

Н. РЮРИКОВА: … на нашу с вами…

К. ЛАРИНА: … это точно.

Н. РЮРИКОВА: … или других художников, которые члены союза, МОСХа, там, всякие народные, заслуженные и так далее. И не потому, что те – плохие, а эти – хорошие. А потому, что у каждого своя судьба. И еще, мне кажется, очень важно, что, назвав их художниками свободы, - мне кажется, это сегодня очень важно подчеркнуть, что в такой несвободной стране, в стране с такой тяжелой цензурой, да? Где вообще было нельзя ни сказать, ни рассказать, ни написать, вот, появлялись такие люди, которые вообще поворачивались спиной к тому, что нельзя, и делали свое дело. А почему? По очень простой причине, потому, что им ничего не надо было. Ни квартир, ни заслуг, ни…

К. ЛАРИНА: … вот, мечта всех-всех людей! Чтобы ничего…

Н. РЮРИКОВА: … жить свободной жизнью, чтобы никаких…

К. ЛАРИНА: … ничего от них не надо!

Н. РЮРИКОВА: И, оказывается, они делали очень талантливые….

К. ЛАРИНА: … так, это…

Н. РЮРИКОВА: … и прославили наше искусство.

К. ЛАРИНА: Наше отечество. Так, Наташ, так это и больше всего и бесит тех, кто сидит за кремлевскими зубцами, когда ничего… нечем приманить, ничего не надо. Это бесит больше всего. И вот таких как раз больше всего и гнобят людей, независимых, которым ничего от них не надо. Давайте, я вопросы задам, потом начнем наш разговор более подробный об этих художниках. Значит, у нас два вопроса я вижу. Первый вопрос: с чем сравнил руку одного из художников выставки в Манеже генсек Никита Хрущев? Это первый вопрос. И второй вопрос: назовите имя и фамилию знаменитого коллекционера, который собрал первую серьезную коллекцию художников «другого искусства». На смс: +7-985-970-45-45. И, естественно, на телефон тоже будем принимать ваши ответы. Напомню номер: 363 36 59, но это уже ближе к финалу во второй части нашей программы. Ну, а теперь, давайте, начнем подробный рассказ. Наташ, когда вы, вообще, познакомились с живописью Зверева?

Н. РЮРИКОВА: Ой, очень давно. Вы знаете, так давно, что это, наверное, были 80-е, что ли, годы, начало 80-х годов.

К. ЛАРИНА: Он еще был жив.

Н. РЮРИКОВА: Да, он был жив. Но лично с ним, естественно, я не была знакома, но это было знаменитое место на Грузинке, Дом графиков, где проходили выставки, значит, таких непонятных, неизвестных, но всех волнующих художников. И я туда тоже ходила, что-то понимала, что-то не понимала, что-то говорила: это не искусство, это мазня. Вот. И так вот мне повезло, что мне даже подарили одну работу его «Детский рисунок». И, представьте себе, что я абсолютно не оценила эту вещь. Но это уже мой конформизм. И мое непонимание, отставание, потому что, ну, среднестатистическое существо, она так и должно было воспринимать. И я с легкостью подарила этот рисунок.

К. ЛАРИНА: Ах!

Н. РЮРИКОВА: И первую выставку когда я стала делать Зверева, я так вспомнила, что есть рисунок, позвонила друзьям. Они его сохранили, они его даже в рамочку сделали. И когда я увидела, я поняла, как это здорово. Какой он замечательный художник. Какой он прекрасный рисовальщик. Но все приходит в свое время. И я об этом не жалею. Мне вообще никогда не жалко, так сказать, тем более я не коллекционер. Я делаю выставки, но не коллекционирую работы. Мне как-то всегда кажется, что это очень мертвая работа, вот, там их где-то складывать, потом показывать друзьям, да? Потому что, если что-то любимо, он должно висеть на стене или где-то быть рядом с тобой и радовать тебя. Поэтому, этим людям нравится, они счастливы, они чувствуют, что это растет в цене, и это им приятно. А мне приятно, что у этих людей, в общем, хорошая работа. Так вот, когда мы стали делать первую выставку, я сейчас … с датами у меня плохо, ну, вот где-то, там, 6 лет тому назад, наверное, вот так вот. Вот, тогда я начала соприкасаться с этим творчеством. И, - ну, нам всегда видится на расстоянии большое. И, когда я говорю, что самое большое для меня потрясение – это портреты, автопортреты. Потому что вот эти вот прелестные женщины, которых он написал невероятное количество, они по-своему прекрасны, они по-своему хороши, но это не то, что я люблю, например, в Звереве, понимаете? Потому что я вижу, как он вот это шоу делает. А он делал из каждого своего, очень короткого, написания портрета, представление. Вот такой он был человек. Ему это нравилось, что люди смотрят, наблюдают, восхищаются, какие-то он делает пятна, что-то он такое делал кистью, что-то все… всех забрызгивал, все отходили потом, подходили, а там что-то было непонятное. И через пять минут: «О!», потому что, действительно, портрет вот этой самой женщины, в сторону которой он даже не посмотрел, потому что…

К. ЛАРИНА: То есть, такой аттракцион, да?

Н. РЮРИКОВА: Да. Аттракцион. Но аттракцион талантливого человека. И вот меня это все время немножко смущало. То есть, смущало вот мое, как бы, эстетическое представление. А вот эти портреты, они очень серьезные. Они очень драматичные, они такие глубинные, они такие… Вот, я понимаю, почему Костаки, увидев его, просто разволновался невероятно, потому что это тоже большое счастье коллекционера, так сказать, встретить что-то настоящее. Понимаете? Ведь нонконформистов, как их называли, или, там, как сейчас их называют, или людей «другого искусства», их было очень много, и среди них были таланты, и были просто люди, которые проповедовали вот это искусство или этот образ жизни. Так вот, эти портреты, они с каждым годом становятся все ценнее и ценнее. Именно автопортреты. Потому что вот здесь он художник, и в графике. И совершенно изумительная графика. Как он писал зверей, - он почему-то очень любил зоопарк. И ходил туда. Он написал тысячу маленьких, больших, разных работ графических этих зверей. И дело не в том, что они похожи на людей. Они похожи на зверей. Но они такие удивительные, знаете? Это такая экспрессия, которая тогда была несвойственна художникам, потому что более статично, более…

К. ЛАРИНА: Он же начинал в какое время работать? Вот, первые его…

Н. РЮРИКОВА: … в 50-е годы.

К. ЛАРИНА: В 50-е?

Н. РЮРИКОВА: Он вообще – самоучка. Он учился в ремесленном училище художественном.

К. ЛАРИНА: И вообще, он из простой семьи. Да?

Н. РЮРИКОВА: Из очень простой семьи. Папа, значит, инвалид войны, мама – уборщица.

К. ЛАРИНА: То есть, никаких там нету генов в истории семьи? Ничего там этого нет? Ничто не…

Н. РЮРИКОВА: … не прослеживается. Это просто вот такой самородок-гений.

К. ЛАРИНА: Что называется, бог поцеловал. Да?

Н. РЮРИКОВА: Абсолютно. Абсолютно. И вот эта свобода, она была и вызвана всем тем, что вот он хотел делать то, что он хотел. Его выгнали из училища 1905-го года за его внешний вид и за то, что он не хотел делать то, что… вот, он это понимал, это чувствовал. В этом была, так сказать, его сила, и он шел – во всем – и в живописи он шел своим путем. Он хотел делать то, что он понимал и чувствовал. И он это делал.

К. ЛАРИНА: Ну, что же, мы сейчас новости слушаем, потом возвращаемся в программу. Продолжим наш разговор. Естественно, подробнее поговорим еще и о Владимире Яковлеве. И будем ждать ответов на наши, по-моему, очень легкие, вопросы. Я вижу, что уже масса правильных ответов. Ну, конечно же, люди знают и помнят, что такое выставка в Манеже и, тем более, имя коллекционера уже, собственно, было произнесено в нашем эфире. А сейчас новости.

НОВОСТИ

К. ЛАРИНА: Продолжаем нашу программу. Напомню, что сегодня мы приглашаем вас на выставку «Художники свободы: Анатолий Зверев и Владимир Яковлев» в галерее «Дом Нащокина». И хозяйка галереи – Наталья Рюрикова в нашей студии. Владимир Яковлев, давайте, про него, Наташа, несколько слов скажем. Тоже художник, которого уже нет на свете. Он умер, по-моему, лет 10, наверное, назад, в конце 90-х годов. Тоже представитель «другого искусства». Но там, кстати, там другой, там такая династия, как я понимаю. Там, все-таки, у него…

Н. РЮРИКОВА: Ну, там, да, у него был дед…

К. ЛАРИНА: … художник.

Н. РЮРИКОВА: Художник, пейзажист, такой классический замечательный. Он в конце жизни вернулся из Франции и жил в России, и в 41-м году была выставка его работ, и был маленький, так сказать, Володя был очень счастлив, хотя родители уже были… там, папа был инженер и, ну, такая интеллигентная, в общем, так сказать, хорошая семья. Но он был изначально, в общем-то, ребенком больным, с разными, так сказать, трудностями физическими. И самое страшное, что у него было, это прогрессирующая потеря зрения. Да, и такая вот, как бы, психическая тоже сложность, так сказать, его состояния. Это было обнаружено. Трудно учился, трудно общался, трудно жил. В общем, все было трудно. Но до, так сказать, вот просто до судороги обожал все художественное, очень, так сказать, преклонялся перед своим дедом. Но нигде не учился и не мог учиться. И рисовал…

К. ЛАРИНА: То есть, он тоже самоучка?

Н. РЮРИКОВА: Он абсолютный самоучка. Полная противоположность Звереву просто во всем. Очень тихий, очень такой, так сказать, неагрессивный, неактивный. Человек, который там где-то себе рисовал, и вот ему очень повезло, что он встретился с Ситниковым. Василий Ситников как-то вот услышал о нем. Ну, круг один, все друг друга знали. И он его привлек в свой, так сказать, в свой круг. А Василий Ситников был очень яркий, очень живописный такой, очень экспрессивный человек, и который, в общем, так сказать, как бы привлекал своим таким менторским учительским тоном. В общем, обсуждал с ним, что надо рисовать, что надо делать. И вот как-то, можно сказать, что он сформировался благодаря и этому человеку тоже. И он рисовал цветы, вот он всю жизнь рисовал цветы. Вообще такая тоже очень… странный такой художник, потому что, когда вы видите одну вещь, две, вы не понимаете… вот я могу сказать по себе, так сказать, что я не понимала, а чего вообще… ну, цветы… ребенок пошел, нарисовал такой цветок, да? (смеется) Среди поля там большие цветы. Вот я вам даже их покажу, чтобы бы лучше понимали, о чем идет разговор.

К. ЛАРИНА: Ну, цветы!

Н. РЮРИКОВА: Цветы, да.

К. ЛАРИНА: Да (смеется).

Н. РЮРИКОВА: Такие красивые, все. Но вот когда вы видите… опять же, он рисовал и портреты совершенно замечательно, так сказать, там, в 60-е годы. Когда, опять же, вот этот вот объем… то есть, вы смотрите одно, другое, пятое, десятое, то складывается, в общем, определенный художник. Совершенно невозможный в те времена, да?

К. ЛАРИНА: С каким-то ассоциируется из французских… скажите мне, Наташ…

Н. РЮРИКОВА: Наверное…

К. ЛАРИНА: … я в этом смысле…

Н. РЮРИКОВА: Вы имеете в виду Модильяни.

К. ЛАРИНА: Да-да-да, стиль такой, да.

Н. РЮРИКОВА: Может быть. Эти вытянутые носы, это сразу вам кажется, да… хотя это все равно все свое, это абсолютно не заимствованное. Это как бы вот художник, который вырос, знаете, из боли, из страдания, из своих каких-то очень глубоких ощущений, которые… которые, так сказать, он не выносил на обсуждение и на разговоры, а это вот все было на бумаге. Он тоже все время рисовал, он тоже, так сказать, все время искал. И он и был и живописцем прекрасным, и рисовальщиком…

К. ЛАРИНА: Слушайте, а у него даже на этих самых… портретах вот женщин какие-то выражения страданий у всех на лицах …

Н. РЮРИКОВА: Да, да…

К. ЛАРИНА: Да?

Н. РЮРИКОВА: А вот у него и лицо такое. Когда смотришь на его портреты, оно тоже искажено вот этим вот таким глубоким состраданием, ну, к миру что ли… я даже не знаю, понимаете? И вот, опять же, та же самая судьба. Ну, это вообще судьба всех художников, по-моему, мира, особенно тех, кто проживает тяжелую жизнь, и потом вдруг их обнаруживают, открывают и начинают, так сказать, в них видеть то, что не было видно современникам. Это и изумительная живопись, это свой, абсолютно свой стиль, свое какое-то такое, так сказать… вот то, что он хотел рисовать. Это не стремление стать классическим художником, понимаете? И получать школу. А это вот стремление, так сказать, делать что-то свое. Вот упорно, упрямо, тупо. И он рисовал тоже очень помногу, как рисовал много… посмотрите, кстати, какой там его хороший портрет…

К. ЛАРИНА: Вот эта фотография?

Н. РЮРИКОВА: Да.

К. ЛАРИНА: Вот я здесь читаю, Лев Повзнер написал в каталоге как раз текст памяти Владимира Яковлева…

Н. РЮРИКОВА: Да.

К. ЛАРИНА: И он здесь пишет: «Главная серия Яковлева – это цветы и портреты, но были еще рыбки, натюрморты, пейзажи, кораблики, женские торсы, березы, курочки, петушки, кошки, птицы, серия «Портрет ветра», абстракция и другие. И все же, Яковлев – это, прежде всего, цветы. В 84-м году Володя попал в психоневрологический интернат и прожил там до самой смерти 14 лет. Он продолжал работать и заполнял рисунками всю имевшуюся у него бумагу. Но больничная графика и живопись резко отличаются от того, что он делал дома». Это действительно так? А есть здесь работы на выставке, которые вот в последние годы, вот эти 14 лет, когда он был в психушке?

Н. РЮРИКОВА: Ну, конечно.

К. ЛАРИНА: Да.

Н. РЮРИКОВА: Конечно. Ну, они в основном здесь и есть, да. Это вот… а есть и 60-й год, есть здесь и 90-й год…

К. ЛАРИНА: Но ему разрешали все-таки писать, не отбирали?

Н. РЮРИКОВА: Нет, там никто… нет-нет, там, в принципе, так сказать, все разрешалось. Другой разговор, что у него вот трагедия произошла. Пока были живы родители, они, конечно, и за ним ухаживали, так сказать, как-то…

К. ЛАРИНА: А это было какое-то врожденное, да, повреждение?.

Н. РЮРИКОВА: Да. Прогрессирующее причем. А когда они умерли, отобрали квартиру…

К. ЛАРИНА: А его просто…

Н. РЮРИКОВА: … и заселили его вот в этот, да, интернат. Но была масса людей вокруг него… то есть, так сказать, масса – это неточно. Но были люди, которые, которые по тому времени понимали, ценили, приходили, приносили, и приносили краски, приносили карандаши, и сидели, и разговаривали. То есть, он не был брошенным, так сказать. И… ну, естественно, болезнь делала свою работу.

К. ЛАРИНА: Наташ, насколько я понимаю, чтобы немножечко все-таки рассказать о том, как это проходило, та жизнь… ведь мы же ее сегодня… мы-то ее помним, а люди… уже выросло… уже не одно поколение, которое вообще уже не знает, что это такое, советская жизнь. Вот я так понимаю, что ни у того, ни у другого официальной выставки при жизни не было, да? Телефон звонит.

Н. РЮРИКОВА: Были, были. У Яковлева даже была выставка в Третьяковской галерее.

К. ЛАРИНА: Это когда было?

Н. РЮРИКОВА: Это было в девяносто… я сейчас не помню… шестом году…

К. ЛАРИНА: Ну, это уже не советская жизнь, 96-й год.

Н. РЮРИКОВА: А, нет, конечно…

К. ЛАРИНА: Я говорю, в советское время…

Н. РЮРИКОВА: В советское время у него не было, у Зверева – было, у Зверева было. Но это были такие… что такое для художника одна выставка? Что такое вообще для художника одна выставка за жизнь?

К. ЛАРИНА: То есть, были квартирники, были подпольные выставки, да?

Н. РЮРИКОВА: Были… понимаете, вот… ну, как жил Зверев, да? Зверев жил, может быть, не так, как другие. Потому что другие жили… у них были связи с иностранцами, с какими-то домами…

К. ЛАРИНА: Как вообще о них узнавали?

Н. РЮРИКОВА: Ну…

К. ЛАРИНА: Об их существовании.

Н. РЮРИКОВА: Это был такой круг людей… ну, как всегда. Вот есть же вот оппозиция, да? Вот ее знают. Ну, то же самое и здесь. Это все равно был интерес к другой жизни. Потому что эта жизнь, она происходила, она естественным образом происходила. Она происходила на волне вот этой вот оттепели в 60-е годы, на волне, так сказать, какой-то новой литературы, какой-то музыки. И вместе с тем это было… это было как бы, в общем, как вам сказать?.. это был привилегированный, между прочим, слой людей. Это были люди, которые позволяли себе жить так, как они хотели.

К. ЛАРИНА: То есть, настоящая элита?

Н. РЮРИКОВА: Конечно.

К. ЛАРИНА: Подлинная.

Н. РЮРИКОВА: Люди стремились. И люди, так сказать, и чиновники, скажем так, и люди других профессий, им было лестно и приятно знать, что это существует. А потом, среди этих людей очень многие просто понимали в искусстве, понимали, что это люди с завтрашним днем, понимаете? А что касается Зверева, это вообще было отдельно. Почему мы соединили их с Яковлевым? Потому что они были абсолютно отдельно вот от всего этого течения, направления. Потому что там люди были более приспособленные к жизни, к земле, к… более практичные. Это не значит, что они были менее талантливые, но они были более адекватные тому обществу и они как бы умели в нем жить и находить свое место. А эти были два абсолютно человека, которые, как птицы, понимаете? Которые вот летали, так сказать, над этим миром, над этой землей, и вот сели здесь. И они даже не понимали, где они сидят…

К. ЛАРИНА: А на что они жили? Ну, хорошо, я так понимаю, что Яковлев, конечно, жил…

Н. РЮРИКОВА: Продавались, покупались.

К. ЛАРИНА: … с родителями, да?

Н. РЮРИКОВА: А у… он продавал. Он продавал за рюмку водки, он продавался, он жил… у него не было дома, хотя он был и женат, и семья была…

К. ЛАРИНА: Семья была, да?

Н. РЮРИКОВА: Ну, были у него… недолго у него была… у него было две жены, и от одной было двое детей. Но это не его образ жизни. Кроме всего прочего, он очень боялся милицию. Он просто ее боялся… просто судорожно боялся. Потому что он же тунеядец, он же нигде не работает.

К. ЛАРИНА: И не член Союза художников.

Н. РЮРИКОВА: Нет, ну…

(смех)

Н. РЮРИКОВА: Об этом он даже и не рассуждал. Когда кто-то сказал, что вот Третьяковка хочет купить его работы, или что-то там о Третьяковке, он сказал: «Ну, а че я вообще? Ну, Третьякову бы я подарил работы, а вот чего это я… они там будут пылиться. Зачем это в запасниках где-то?..»

К. ЛАРИНА: А где, кстати… там же мастерских тоже не было ни у того, ни у другого, я так понимаю.

Н. РЮРИКОВА: Какие мастерские?..

К. ЛАРИНА: Это же невозможно…

Н. РЮРИКОВА: На коленке…

К. ЛАРИНА: Да?..

Н. РЮРИКОВА: Вы что!

К. ЛАРИНА: Где это все хранилось?

Н. РЮРИКОВА: Он рисовал, у него даже кистей не было. Вот он приходил в дом… масса домов в Москве, которые имеют сегодня его коллекции, потому что он просто перекочевывал из одной семьи… ну, такой тип, такой интересный, такой ни на кого не похожий, такой очень острый, очень умный, неожиданный. Представьте, как это интересно, да? Вот, в такой скучной череде дней, где ничего не происходит. А вот он приходил такой и говорил: детуля, там, значит, там, 10 рублей, так сказать, вот давай быстро сбегай мне за водкой. Он ее выпивал, начинал, значит, устраивать вот эти вот шоу. И люди, знаете, как? Они просто вот брали эти работы и держали их вот здесь, потому что… потому что эти люди, большинство людей… конечно, масса людей, которые говорили: «Чушь какая-то». А большинство людей и сохранили нам его… именно благодаря… может быть, лаже лучше, чем если бы это было бы, там, я не знаю... Как вам сказать… ну, кем-то куплено и где-то лежало. И вот его очень много, Зверева, о нем очень много рассказов. О нем вспоминают сегодня люди, так сказать, потому что… я знаю людей, которые… которые его приютили, у которых он жил. Он, конечно, был… как вам сказать? Конечно, он был… немножко свысока на все это смотрел. Вы понимаете, да? То есть, он не демонстрировал, но как бы он понимал, что он – развлечение для этих людей. Но таковы были условия. Но эти люди ему давали тепла…

К. ЛАРИНА: Чем-то напоминает по образу, вот то, что вы рассказываете, Венечку Ерофеева…

Н. РЮРИКОВА: Да. Но более еще… еще более, еще более. И он не мог жить без этих людей. Эти люди уже тоже, так сказать, как бы подсаживались на этого человека. И рисовал он… ну, я вам сказала: 200 работ он мог сделать в сутки. Он… это были такие минутные вещи, понимаете? Поэтому, вот когда… поэтому, когда я увидела вот эти портреты… просто хочу, чтобы вы тоже видели и перенесли это…

К. ЛАРИНА: Совсем другие.

Н. РЮРИКОВА: Это что-то… это 50-е годы, когда он только зарождался, когда он как бы, так сказать, самостоятельно что-то делал, когда он был в одиночестве, понимаете? Когда он не был… у него была слава, его имя было известно, и он не был, так сказать, никому не известный художник, где-то там себе живущий и тихо работающий. Яковлев в этом плане был более, так сказать, отрезан от мира, потому что он был просто другого плана человек. Он не пил, он был просто больным человеком… Но, вместе с тем, по вот этому ощущению того, что «я хочу делать то, что я хочу», и нет никакого компромисса, и нет никакого, как вам сказать?... обсуждения, что можно что-то делать по-другому. Вот в этом они очень близки. И я где-то прочитала, я сейчас не помню, у кого, что Зверев был абсолютно равнодушен к славе других художников…

К. ЛАРИНА: То есть, никакой зависти к чужому успеху никогда не испытывал?

Н. РЮРИКОВА: Абсолютно. И единственный художник, на которого он реагировал – это был Яковлев. Причем так… Яковлев его обожал, он обожал его. Кстати, здесь есть рисунок, который Зверев посвятил Яковлеву. При всем при этом. А вот Зверев как бы застывал и говорил: «Ну, кол, кол» - так вот его оценивал. То есть, он понимал, он чувствовал, видимо…

К. ЛАРИНА: Природа похожая, да?

Н. РЮРИКОВА: Да, да, да. Да. Вот. И это, в общем, очень как-то было тоже показательно. Ну, я говорю, они какие-то очень несовместимо совместимые.

К. ЛАРИНА: Давайте, мы теперь уже пойдем в саму галерею, в залы галереи «Дом Нащокина». Скашивают: «Где? Где? Где?» «Дом Нащокина» – это Воротниковский переулок, самый центр города Москвы. Метро «Маяковская», и там недалеко, можно пройти, посмотреть.

Н. РЮРИКОВА: Там, где часто останавливался Александр Сергеевич Пушкин.

К. ЛАРИНА: Все всё знают, москвичи, да. Так что приходите, посмотрите. И, кстати, я там на сайте увидела объявление очень важное, что в праздничные дни галерея работает, как обычно…

Н. РЮРИКОВА: Мы работаем вообще всегда, даже 31 декабря.

К. ЛАРИНА: Да, так что, приходите. Я хочу сейчас нас всех запустить уже в залы галереи с помощью Тимура Олевского, который побывал на выставке и вот сейчас поделится и своими впечатлениями, и, я так понимаю, и впечатлениями посетителей.

Т. ОЛЕВСКИЙ: «Неприятный, беспокойный и непонятный тип этот ваш Зверев» - примерно так отзывались о художнике те, кто, ничего о нем не зная, прочитал десяток статей о бомжеватом стиле жизни Анатолия Зверева. Певец свободы – конечно же, верное определение, но свободы даже не в совковом смысле. «Он бы и сейчас выходил за флажки, сейчас бы ему было душно. Это жажда свободы настоящего, а не колбасного, от чего зарождается жизнь» - рассказал в «Доме Нащокина» наш блогер Дмитрий.

ДМИТРИЙ: В принципе, чисто внешне, поверхностно Зверев напоминает чем-то Поллока Джексона. Поллок разбрызгивал, но не оплодотворял, разбрызгивал и создавал живой образ – то есть, творил миры. И даже люди, которые на его портретах, они живее, чем те люди, которые на улицах. Это вот чудо. Это то, чему нельзя научить. Из ничего, то есть, из красок, из мертвого, да? Создать… из неодушевленного материала создать одушевленный образ. Это вот то, чем надо родиться, да, кем надо быть. Художник, если он художник, изнутри социум отталкивает. Либо он должен ломать себя и подстраиваться под него, да? Вот он не смог, не захотел. То есть, по сути, был бомжом, да? Но вот это та цена, которую он заплатил за свободу, наверное.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Возле портрета Асеевой и странной любови художника, которая, по рассказам, была с ним одного поля ягодой, эпатировала народ голышом на Гоголевском в начале НЭПа, остановилась Марианна. Слезы из синих глаз, не из-за, а потому, что нежный Зверев.

МАРИАННА: Кажется, что те краски, которыми он изображает женщин, они очень нежны и невероятно гармоничны. Мне его женские портреты… а почему он обязательно довел ее до слез? Может, это жизнь такая. И он в таком состоянии ее застал. Мы видим картину, мы же не знаем, какая у нее предыстория. С какой нежностью он, быстро, но очень… видно, что он многое вкладывал в эти мазки. Действительно, живые все картины. Я бы с удовольствием на такую смотрела каждый день.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Тамбовский мужик, из семьи вырванный корнями, антоновщиной и красноармейщиной, вырос в Москве. Мать с молитвой на устах не считала зазорной никакую грязную работу. Внутренний стержень разглядел в нем архитектор Михаил.

МИХАИЛ: Вся его природа, она в картинах. Так это еще какой-то английский художник сказал, не помню его фамилию, что я писал картину два часа и всю жизнь. Картины, кстати, показывают: буйная личность и такая же буйная живопись прекрасная.

Т. ОЛЕВСКИЙ: В «Доме Нащокина» есть закуток возле лестницы, в котором всегда любят вешать «Лежащую обнаженную». Глядя на зверевскую, Дарья рассказала а женщинах художника.

ДАРЬЯ: Я не думаю, что это направлено исключительно к женскому полу. Я так думаю, что это просто внутренний его такой эмоциональный всплеск. А как он себя рисует. Я так думаю, что в зависимости от того, как сам человек себя видит, точно так же у него идет такая параллель с восприятием. У него есть внутренний бунтарский настрой: так это и к себе, и к женщинам, и ко всему миру. Сейчас я как раз упиваюсь работами Зверева. На самом деле, сейчас я тоже не думаю, что есть достойное место работам такого экспрессивного характера. Есть место в нашей действительности, но слишком мало. Не изменить, если человеку дан такой дар в нагрузку со специфическим характером, то ничего не поделаешь. Наверное, только принимать. Я не думаю, что у него были отличные отношения, потому что сложно воспринимать такого человека, гения-художника. А если он идет каким-то таким собственным эмпирическим путем, то иногда выходит гораздо на более интересный уровень. По крайней мере, появляется некая такая неповторимость. Это лучше.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Ниже этажом трогательный и наивный хиппи Владимира Яковлева, который писал иначе, но двух творцов объединяет очень многое - увидела в этом историк Екатерина.

ЕКАТЕРИНА: Единственное, что, может быть, их объединяет – это нонконформизм общий такой, ну, какое-то противостояние. Хотя ни у того, ни у другого особенного противостояния, если только не в форме, в которую они облекают свою живопись, не нашла. Видимо, потому что мейнстрим был совершенно другой, не знаю, потому что это противостояло самой формой своей. Не думаю, что художнику истинному, какими, на мой взгляд, были эти два человека, важно вот наружно противопоставлять свое искусство, там, официальному, или нарочно с чем-то бороться. Ну, так получилось, что форма, в которой они слышали свое творчество… есть какое-то сравнение с Моцартом.

Т. ОЛЕВСКИЙ: Свобода мысли, быта и право на творчество, которое рождает гениальные полотна. Но свобода – штука резкая и холодная. Поэтому настоящие художники редко бывают так счастливы, чтобы при жизни воспользоваться своим успехом.

К. ЛАРИНА: Тимур Олевский поговорил с посетителями выставки в «Доме Нащокина». И мне кажется, - вот Наташа слушала, - мне кажется, очень точно зрители определяют, да, вот художников? Понимают их очень тонко.

Н. РЮРИКОВА: Абсолютно.

К. ЛАРИНА: Я здесь открыла сайт Анатолия Зверева и хочу сообщить нашим слушателям, кто не знает, для меня это открытие, что он еще и стихи писал. Правда, в ранней юности, в 60-е годы. Но мне кажется, что его стихи, они очень точно отражают, собственно, его живопись, какую-то такую вот, казалось бы, бессвязную, да, но на самом деле невероятно чувственную.

Н. РЮРИКОВА: Абсолютно.

К. ЛАРИНА: «Случайно ты пришла, как все. Так же ты уйдешь. Сон милый во сне, сидим мы на сосне. Встанем, чуть проснувшись, рано схожи так же, на барана, как и ранее, все также. Также скука, скука скулит за дверью. Зверем приди, любовь - и станет дергать бровь, не нервничай, пройдет любовь». То есть, это одно за другое цепляется, одно из другого как будто бы вот… как из яйца вылупляется, да? Вот каждое следующее чувство, следующая эмоция, она так вот и тянет, тянет. Вот то, что вы рассказывали, как он эти аттракционы устраивал, мне кажется, это и в стихах в этих чувствуется (смеется).

Н. РЮРИКОВА: Абсолютно.

К. ЛАРИНА: Ну что, значит, давайте, мы немножечко, несколько слов скажем, откуда пришли работы, Наташ, да? От кого, от кого получили.

Н. РЮРИКОВА: Ну, во-первых, я хочу сказать, что эту выставку нам помогал делать Сергей Александров, такой фанатичный коллекционер, который очень любит этого художника, и Яковлева, и Зверева. И 21 коллекционер. Я не знаю, насколько это возможно всех перечислить…

К. ЛАРИНА: Нет, всех, конечно, не будем перечислять. Но это все из… московские коллекционеры?

Н. РЮРИКОВА: Да, это вот как раз, так сказать… вот это такая жизнь коллекционеров, которая происходит всегда, каждый день, десятилетиями, веками и так далее. Работы перекочевывают, так сказать, из одних рук в другие. И, в общем, это, как всегда, спасибо им большое, этим коллекционерам, потому что вот они так и сохраняют эти работы. И, как вам сказать?.. и происходит такой отсев какой-то вот, да? Отбор. Потому что ведь, кстати говоря, этот человек сделал безумное количество работ. Я, там, не буду называть цифру, потому что она, видимо, может быть такой, а может быть и другой. Но если он мог в сутки сделать 200 работ, вы можете себе представить, да? А он вообще с бумагой не расставался. Бумага, карандаш – это было всегда, это было просто… то же самое было и у Яковлева. И можете себе представить, вот я когда первый раз делала, кстати, его выставку, приходили разные коллекционеры… и я ходила. Я помню, как в одном доме мне открыли чемодан, вот, а там просто вот, вот было, я не знаю… 500 работ, да? Но… но идет отбор. И вот идет отбор, и он такой вот, все, знаете… все жемчужнее и жемчужнее, все вот, так сказать, лучше и лучше. Потому что, ну, в этом… при этом образе жизни, вы понимаете, что он мог создавать, так сказать, и шедевры, и массу не шедевров. И, наверное, эти не шедевры подчеркивали, так сказать, те гениальные вещи, которые он делал. И есть такая теория, которую я абсолютно не поддерживаю: что очень много фальшаков, очень много фальшаков. Ну, мне кажется, что их совсем немного. Потому что эти вещи, которые иногда воспринимаются за фальшаки – это то, что как бы… неудачно сделанная работа. Это то, что в этот момент он не сосредотачивался, и это ему было все равно. Ведь он даже натуру рисовал не глядя, понимаете? Потому что, мы говорили, что это были аттракционы. Но вот во всем в этом вдруг что-то такое вообще происходило…

К. ЛАРИНА: Взрывалось.

Н. РЮРИКОВА: Взрывалось, да. И вот…

К. ЛАРИНА: Наташ, я должна прервать, потому что мы должны два звонка принять, все-таки, успеть, а то у нас время заканчивается…

Н. РЮРИКОВА: Ради бога.

К. ЛАРИНА: С чем сравнил руку одного из художников выставки в Манеже генсек Хрущев? Первый вопрос. И назовите имя и фамилию знаменитого коллекционера, который собрал первую серьезную коллекцию художников «другого искусства». 363-36-59. Можно принять, я надеюсь, два звонка с правильными ответами, и на этом завершим наш аттракцион. Але, здравствуйте. Але?

СЛУШАТЕЛЬ1: Здравствуйте.

К. ЛАРИНА: Здравствуйте.

СЛУШАТЕЛЬ1: Это коллекционер Костаки.

К. ЛАРИНА: И это правильно. И вас зовут?..

СЛУШАТЕЛЬ1: Меня зовут Ирина. Спасибо «Дому Нащокина», всегда там бываю на выставках, замечательный дом.

К. ЛАРИНА: Спасибо. Вам говорят хорошие слова, Наталья Рюрикова.

Н. РЮРИКОВА: Ой, спасибо огромное. Я не успела сказать спасибо, спасибо.

К. ЛАРИНА: Спасибо, спасибо вам, записали. И еще один звонок, пожалуйста. Але, здравствуйте. Але?

СЛУШАТЕЛЬ2: Алло, здравствуйте.

К. ЛАРИНА: Да, пожалуйста.

СЛУШАТЕЛЬ2: Хрущев выразился, что с хвостом осла.

К. ЛАРИНА: Хвост осла, правильно. Кто говорит?

СЛУШАТЕЛЬ2: Артем.

К. ЛАРИНА: Артем, дорогой, спасибо, все, записали вас тоже. Вот мы и получили два ответа. Вот тебе вот эти еще два ответа, это, думаю, мы еще победителей соберем. Сейчас скажу, сколько. Значит, Наташ, я просто хотела еще успеть оставить время, анонсировать нашу следующую программу «музейные палаты». У нас в следующий… это будет тоже важный для Натальи Рюриковой. У нас в следующую субботу в передаче будет Владимир Любаров, который изменил, наконец, Наталье Рюриковой, изменил с музеем Бахрушина, с театральной галереей на Ордынке, да? (смеется)

Н. РЮРИКОВА: Ну, все-таки, скажем так, все-таки, с музеем.

К. ЛАРИНА: Да (смеется). С музеем.

Н. РЮРИКОВА: И потом, я надеюсь, что это не навсегда.

Н. РЮРИКОВА: Конечно, потому что Володя Любаров очень часто выставляется именно у Натальи Рюриковой. Я надеюсь, что эта дружба продолжится…

Н. РЮРИКОВА: Конечно, конечно.

К. ЛАРИНА: Ну, а на выставку в театральную галерею на Ордынке, где выставляет Любаров свою новую коллекцию, мы вас пригласим в следующую субботу. Выставка открывается в пятницу в следующую, уже можно будет на нее посмотреть, а в субботу встречайте Владимира Любарова. Наташ, большое вам спасибо, вам удачи. И, естественно, мы обязаны все отправиться в галерею «Дом Нащокина», для того чтобы познакомиться с работами Анатолия Зверева и Владимира Яковлева. Выставка открыта до 10 мая. Приходите.

Н. РЮРИКОВА: Приходите, приходите.