Выставка вещей русских писателей в Государственном литературном музее - Елена Михайлова, Дарья Спевякина - Музейные палаты - 2010-08-28

К. ЛАРИНА: Ну что, начинаем программу «Музейные палаты». Здесь Ксения Ларина, здесь Анна Трефилова.

А. ТРЕФИЛОВА: Добрый день.

К. ЛАРИНА: Что ты посмеиваешься?

А. ТРЕФИЛОВА: Я не видела ничего, не могу понять, чего ты посмеиваешься.

К. ЛАРИНА: Мы сегодня приглашаем вас в Государственный литературный музей. В нашей студии Елена Михайлова, заместитель директора по научной работе. Елена, добрый день, здравствуйте.

Е. МИХАЙЛОВА: Здравствуйте.

К. ЛАРИНА: И Дарья Спевякина, научный сотрудник.

Д. СПЕВЯКИНА: Очень приятно. Добрый день.

К. ЛАРИНА: Ну что, у нас называется все это «Выставка вещей русских писателей». Где набрали вещей, вообще неизвестно. Сейчас мы все узнаем.

А. ТРЕФИЛОВА: Там их миллионы, тьмы и тьмы… Ну с вопросов, да, начнем? Сразу позверствуем, да?

К. ЛАРИНА: Конечно, конечно.

А. ТРЕФИЛОВА: Я сегодня не стала сильно уж очень вредничать, всего четыре вопроса я придумала. И раздавать мы будем, конечно, билеты в музей, мы раздадим путеводитель по филиалу Литературного музея – это Дом-музей Лермонтова. И такой художественный каталог Государственного литературного музея – это те художественные работы, которые в музее хранятся. Для того чтобы все это получить, нужно ответить всего-то на любой из четырех вопросов. Итак, сетуя на цензуру, иронизируя, Георгий Плеханов писал: «Каждый русский писатель состоит из тела, души и…» Назовите третью составную часть русского писателя по Плеханову. Второй вопрос: кому Борис Пастернак посвятил книгу «Сестра моя - жизнь»? Третий вопрос. Иван Бунин, как известно, сравнивал революция со всемирным потопом и очень завидовал праотцу Ною. Всего один потом выпал на долю ему, а главное, на всей земле был тогда один-единственный… Кто? Кто был один-единственный в те времена, по Бунину, ну и не только по Бунину? Четвертый вопрос и последний. Лев Толстой, однажды перечитывая отрывок из Пушкина «Гости съезжались на дачу…», пришел в невероятный восторг от начала произведения, от его первой фразы. «Вот так надо! – восхитился Лев Николаевич. - Другой стал бы описывать гостей, комнаты, а Пушкин прямо приступил к делу». В тот же день, судя по дневникам Толстого, он тоже приступил к делу и написал не менее прекрасную первую фразу. Что начал писать Толстой? Четыре вопроса, отвечать будем по телефону, и на СМС тоже можно уже сейчас отвечать. Правильно я все говорю, да?

К. ЛАРИНА: Да. Но скажи номер-то.

А. ТРЕФИЛОВА: 363-36-59, но это телефон прямого эфира, попозже он заработает.

К. ЛАРИНА: И +7(985)9704545.

А. ТРЕФИЛОВА: Шпаргалки нет под рукой…

К. ЛАРИНА: Да, это уникальное свойство. Потому что мы все знаем наизусть эти телефоны, вот я обращаюсь к нашим гостям. Да? Но все равно мы их не можем произнести вслух, если мы не видим, как это написано.

А. ТРЕФИЛОВА: Да… Написано это не очень оригинально, надо признать. Ну хорошо, юбилей в прошлом году отмечал музей.

К. ЛАРИНА: Каталог какой роскошный, просто альбом настоящий. Роскошный, да? Да, я прошу простить, у вас вступление. Пожалуйста.

А. ТРЕФИЛОВА: Нет, давайте только после вас.

К. ЛАРИНА: Давайте, давайте…

А. ТРЕФИЛОВА: Я просто хочу, поскольку вы у нас первый раз в «Музейных палатах», Литературный музей вот в этой программе, чтобы немножечко вы рассказали. В прошлом году было 75 лет… Это срок.

Е. МИХАЙЛОВА: Да, действительно, было 75 лет, это большой срок. Он начинался в 1934 году…

К. ЛАРИНА: Тогда же был, по-моему, Союз писателей, в этот же год, организован. Или раньше?

Е. МИХАЙЛОВА: Съезд союза писателей – да. Но, честно говоря, это было просто параллельно, совпадение, потому что на самом деле первый директор музея Владимир Дмитриевич Бонч-Бруевич, он начинал раздумья свои и даже собирание музея гораздо раньше. Уже в 32-м году он создает Музей истории литературы, публицистики, критики и журналистики, и это тоже была одна из основ будущего Литературного музея. Начиная с 32-го года, работала очень большая правительственная комиссия по решению о создании музея. И музей начинался с того, что в него было передано несколько коллекций. Вот коллекция того музея, о котором я сказала, коллекция небольшая по «серебряному веку», которая формировалась при тогдашнем Союзе писателей, еще досъездовском, и коллекция, которая существовала при Библиотеке имени Ленина, где был Литературный музей, и в основе его лежала коллекция чеховская, переданная в свое время семьей Чехова еще в 1912 году. Поэтому если бы мы были немножко хитрее, мы могли бы праздновать другой юбилей – начиная с 1912 года, поскольку вся коллекция чеховская и примкнувшая к ней некоторые коллекции писателей, передавших свои архивы в Библиотеку Ленина уже в советское время – это Вересаев, это купринские материалы, ну и некоторых других писателей – все это вошло в основу Литературного музея.

К. ЛАРИНА: Вообще, конечно, время-то жуткое время, ребята. Я, конечно, с удивлением все это слушаю. Особенно когда вы сказали про «серебряный век». Какие там могут быть… Там расстрельные списки только были, если говорить о «серебряном веке». Из чего это Бонч-Бруевич все собирал? Вообще как это декларировалось? Это все-таки Литературный музей, посвященный русской литературе или все-таки советской? Как это все задумывалось?

Е. МИХАЙЛОВА: Нет, это был музей, именно посвященный русской литературе. Это было изначально, изначально были установки Бонч-Бруевича, который говорил о том, что музей должен собирать, музей должен хранить, музей должен предъявлять публике. Причем в двух видах: с одной стороны, это экспозиции музейные, с другой стороны, это публикации. И Бонч-Бруевич сразу заложил основу очень большой издательской деятельности, привлек очень многих ученых. Потом он за это получил как следует и был снят с директорства, потому что посчитали партия и правительство, что не то публикуется, не то пропагандируется, не там покупается. В частности, ему инкриминировалось, что он как бы поддерживает бывшие дворянские семьи, покупая у них архивы. К сожалению, он не мог такие архивы покупать у рабочих и крестьян, у них их не было просто. Но в конце 30-х годов огромная коллекция рукописных в основном материалов и документальных, она по постановлению правительства была изъята из Литературного музея, впоследствии ушла для организации Российского Государственного архива литературы и искусства, сегодня он так называется. Так что, собственно говоря, Бонч-Бруевич организовал два учреждения.

К. ЛАРИНА: Что представлял из себя музей вот как раз в год своего рождения? Вот когда он открылся, что там было?

Е. МИХАЙЛОВА: Ну, открывались первые выставки…

К. ЛАРИНА: Простите ради бога. И что за здание, какое помещение было предоставлено?

Е. МИХАЙЛОВА: Ну, история помещения Литературного музея – это целое драматургическое повествование. Поэтому начиналось с помещений, принадлежавших Библиотеке Ленина, которые находились тогда по… тогда это называлось улицей Маркса и Энгельса, вот сейчас, говорят, это называется Знаменским переулком, кажется. В этом помещении. Потом нам было передано помещение по Маховой, откуда впоследствии нас выселили и переселили на Якиманку, тогда улицу Димитрова (то она Якиманка была, то улица Димитрова), где музей просуществовал довольно долго. Но потом якиманское здание пошло по красной черте, под снос, и музей довольно долго для главного своего помещения бедствовал. Находился то в помещениях бывших детских садиков на Ленинском проспекте, одновременно мы получили сначала временное, а потом надолго помещение по Нарышкинским палатам на Петровке, в Высокопетровском монастыре, где по сегодняшний день находится наша головная экспозиция. А в принципе, за годы своего существования Государственный литературный музей оброс огромным количеством… не филиалов, мы их не называем филиалами, это отделы музея. Это мемориальные дома, мемориальные квартиры, которые музей, естественно, с помощью финансирования государством, с помощью Министерства культуры открыл огромное количество этих домов. Сегодня Государственный литературный музей – это звездная система. То есть у нас 9 мемориальных музеев, включая 3 загородных, и 3 помещения для больших историко-литературных экспозиций. Это Музей «серебряного века», где одновременно находится и мемориальный кабинет Брюсова. Это дом, где Брюсов жил. Это Петровка, где у нас бывают основные какие-то юбилейные или какие-то очень серьезные тематические экспозиции. И сегодня наша юбилейная выставка, где мы выставили основные наши раритеты…

А. ТРЕФИЛОВА: Та, о которой мы будем говорить, да?

Е. МИХАЙЛОВА: Да, та, о которой мы будем сегодня говорить. И это выставочные залы в Трубниковском переулке, где сегодня работает выставка Твардовского юбилейная, еще будет до 1 октября работать. И будет в октябре месяце открыта к 140-летию Бунина большая выставка. Это будет первая в России большая выставка Бунина, в основном на наших материалах.

К. ЛАРИНА: Ну что ж, давайте мы пока на этом остановимся. Напомню, что сегодня в гостях у нас Государственный литературный музей. Сейчас у нас новости, а потом продолжим нашу передачу.

НОВОСТИ

К. ЛАРИНА: Так, ну что, поехали дальше. Напомню, что сегодня мы с вами совершаем такую небольшую виртуальную экскурсию по Государственному литературному музею. У нас в гостях замдиректора по научной работе Елена Дмитриевна Михайлова и Дарья Спевякина, научный сотрудник. На чем мы остановились-то? Мы пока остановились на истории помещения, на истории создания. Ну вот я открыла, пока шли новости и реклама, сайт, кстати, очень хороший сайт музея, очень такой, по-моему, подробный и интересный. И понятно, что там сегодня есть. Меня вот заинтересовала выставка под названием «Шум времени» в Трубниковском. Это голоса писателей. Конечно, должны быть уникальные архивы. Ну и то, о чем мы сегодня говорили, по поводу вещей. Пожалуйста, Елена Дмитриевна.

Е. МИХАЙЛОВА: Ну, если говорить об архивах и как они собирались, то они собирались и собираются. То есть каждый год наши поступления не менее 2 тысяч.

А. ТРЕФИЛОВА: То есть современные тоже есть?

Е. МИХАЙЛОВА: Это самые разные. Это приходят еще и старые какие-то архивы. Недавно мы приобрели блок очень интересных ахматовских материалов. Не очень много, но очень интересные и с рукописями. И в то же время мы собираем, естественно, и современную литературу, и современную живопись, соотносящуюся к современной литературе. Это могут быть даже пейзажи. У нас бывают выставки живописные, как правило, из цикла «Литература и художник». Это могут быть чисто иллюстративные выставки или выставки, которые… скажем, литературные места, связанные с литературой – Старая Москва или Новая Москва, или другие места нашей родины. То есть на сегодняшний день наше собрание более 700 тысяч единиц хранения, включая живопись – это 400 тысяч единиц, я не буду все единицы перечислять… большой архив и рукописный, очень любопытный. У нас работают многие ученые, и мы свои вещи вводим в научный оборот, сами издавая ежегодно… на сегодняшний день наш альманах называется «Звено». Это как бы производное от знаменитых «Звеньев», издаваемых Бонч-Бруевичем. Мы не дошли до его уровня, но особенность наша та, что в нашем «Звене» мы публикуем наши материалы силами наших научных сотрудников и, кроме того, публикуем хронику нашей жизни. А хроника нашей жизни тоже очень велика, потому что в период, так сказать, такого рабочего года, то есть с сентября по июнь, у нас проходят от 15 до 35 вечеров. Я имею в виду все площадки. Это может быть «Серебряный век», это может быть Петровка, это может быть Музей Чехова, это может быть Музей Герцена, который, правда, сейчас на реставрации, но откроется к юбилею.

К. ЛАРИНА: А Музей Чехова – это на Садовой-Кудринской?

Е. МИХАЙЛОВА: Музей Чехова? Да. И поэтому, понимаете, это очень… Музей Достоевского. У нас же все крупнейшие имена, кроме Толстого, который сам по себе. Пушкин, который от нас когда-то отпочковался, но сам по себе и вырос в совершенно грандиозное явление – Московский Музей Пушкина. Все остальные мемориальные музеи как бы… ну и Маяковского тоже сам по себе. У нас одна из главных коллекций музея, вот таких именно писательских – это та коллекция, которая была передана Маяковским после окончания выставки «Двадцать лет работы». Она вместе с коллекцией Библиотеки Ленина пришла к нам. И мы с Маяковским и с его коллекцией, непосредственно им собранной, объехали вообще весь мир, кроме того, что мы много раз демонстрировали ее москвичам и гостям нашего города.

А. ТРЕФИЛОВА: А вот что касается вещей, мне интересно, это же все-таки признак времени. Ну, условно, мы там знаем: табакерка Гоголя, рукописи… А вот современные когда вы получаете какие-то, что признак времени сейчас, если о вещах говорить?

Е. МИХАЙЛОВА: Ну вот сейчас, например, так сказать, во-первых, большой пласт писателей советской эпохи. У нас очень большая коллекция, очень интересная. И учитывая, что в какой-то момент у общества было такое негативное отторжение от всего, что сделано в советское время, я думаю, что сегодня все возвращаются к объективной оценке того, что было и много прекрасного, и много хорошего, и много трудного, сложного, трагичного, рожденного просто самой эпохой. И, в общем, мы это все можем документировать.

К. ЛАРИНА: А что там за вещи представлены вот советских писателей?

Е. МИХАЙЛОВА: Ну, вещи в коллекции именно представлены могут быть самые разные. Это может быть, я не знаю, нож для разрезания бумаги в виде кинжала, принадлежавший Всеволоду Вишневскому. Это могут быть вещи Сергея Есенина. Это могут быть вещи более поздние, большая коллекция нам была в свое время передана симоновских вещей. И сегодня мы продолжаем собирать. У нас, скажем, большая коллекция рисунков писателей, начиная от Гоголя и кончая сегодняшним днем, кончая даже Макаревичем, допустим. Такие вещи мы делали…

К. ЛАРИНА: Понятно. Скажите, пожалуйста, а вот то, что вы сказали по поводу советского прошлого, что сегодня все-таки хочется как-то объективно оценивать то, что было, да?..

Е. МИХАЙЛОВА: Что мы с ними делаем?

К. ЛАРИНА: Нет, я хочу про другое спросить. А нет ли у вас отдельной коллекции репрессированных писателей, всего, что связано с ними?

Е. МИХАЙЛОВА: С кем?

К. ЛАРИНА: С репрессированными писателями.

Е. МИХАЙЛОВА: Нет, ну, во-первых, с репрессированными писателями у нас всегда было…

К. ЛАРИНА: Потому что кинжал Вишневского – это, конечно, приятно посмотреть…

Е. МИХАЙЛОВА: Ну, во-первых, что касается репрессированных писателей, я должна сказать, что Государственный литературный музей сумел сохранить все издания, все публикации, которые он собирал, и когда…

К. ЛАРИНА: То есть ничего это не изъяли, не арестовали, не забрали в НКВД?

Е. МИХАЙЛОВА: Вы знаете, прятали.

А. ТРЕФИЛОВА: Сотрудники прятали музея?

Е. МИХАЙЛОВА: Да. Так же, как прятали, допустим, Филонова в Русском музее, вот так же в нашей коллекции книги, которые подвергались, грубо говоря, сожжению или уничтожению. В Литературном музее они уходили в спецхран. И вот так случилось, что я, например, пришла в музей, я проработала здесь всю жизнь, и пришла в музей, как раз когда из спецхрана стали книжки возвращаться. И, допустим, с литературой, о которой мы понятия не имели, учась в университете, я ознакомилась уже на книжных полках Литературного музея, потому что они вот приходили и приходили. И на своих выставках у нас много таких было экспозиций, даже долгосрочных, когда мы показывали советскую литературу, литературу 20-го века. И на Якиманке была когда-то такая экспозиция, потом в Трубниковском переулке. И многие вещи мы умудрялись на наших экспозициях из как раз репрессированной литературы до того, как появились журнальные публикации. То есть фактически мы тоже возвращали имена…

К. ЛАРИНА: В перестроечное время, да?

Е. МИХАЙЛОВА: Ну это было вот даже в доперестроечное. У нас была последняя большая экспозиция 20-го века, открылась в 84-м году, то есть в предперестроечное. И иногда нам приходилось, допустим, идти на такие хитрости, что мы не могли показать книжку, потому что тогда еще существовала цензура и для выставок. Мы не могли показать книжку не потому, что на ней было написано, допустим, «Бабель» или кто-то из репрессированных писателей, а потому что там было предисловие Троцкого, скажем. И хотя это закрыто, мы находили журнальный вариант публикаций и показывали таким образом. Поэтому вот книжное собрание наше очень в этом отношении богатое, и мы продолжаем собирать. И вот, скажем, совсем недавно на прошлой закупочной и сейчас продолжает к нам поступать часть архива Копелева, например, у которого очень большие связи. Он не только сам интересный человек, но большие связи…

К. ЛАРИНА: А как они поступают? Этим как-то распоряжаются наследники?

Е. МИХАЙЛОВА: Ну это обычно наследники, да.

К. ЛАРИНА: Этот же архив не на территории России. Да?

Е. МИХАЙЛОВА: Через наследников. Это бывают и дары, это бывает и закупка. И я должна сказать, что в последние годы, несмотря на сложности материальные в культуре, Министерство культуры очень часто идет нам навстречу, и через министерство мы уже покупаем, а не только на наши бюджетные средства.

К. ЛАРИНА: Из каких экспонатов вы собираете выставку Бунина? Это тоже, наверное, сложнейшая работа. Что здесь может быть?

Е. МИХАЙЛОВА: Это сложнейшая работа, и неслучайно мы в свое время ввели такую экскурсию, сначала для детей, а теперь и для взрослых: что такое Литературный музей. Потому что людей надо учить смотреть Литературный музей.

К. ЛАРИНА: Там же автографы прежде всего должны быть.

Е. МИХАЙЛОВА: Там автографы, там книга, там живопись, которая идентична. И вы знаете…

К. ЛАРИНА: Первые издания должны быть какие-то, да?

Е. МИХАЙЛОВА: Первые издания, первые публикации. То есть все это создает какой-то антураж. Вот если вы придете, допустим, к нам в Музей «серебряного века», вы увидите огромное количество и портретов, и живописных работ, и журналов. То есть в какой-то степени эта выставка смотрится почти как художественная, потому что на это время особенно тесно были связаны все виды искусства – графика, литература, поэзия, публикации. Ну один журнал «Мир искусства», который публиковал Белого, а рядом, извините, тут же публиковался кто-то из художников, рядом на странице этого времени.

А. ТРЕФИЛОВА: Здесь нас просто спрашивают на СМС, Наташа беспокоится: «Что происходит сейчас с Домом-музеем Герцена? Затянут сеткой…»

Е. МИХАЙЛОВА: С Домом-музеем Герцена происходит очень серьезная реставрация дома самого, который был у нас уже в плохом состоянии в Сивцевом Вражке. И одновременно идет работа над подготовкой экспозиции. То есть у нас уже завершена работа научными сотрудниками этого музея, там во главе Ирина Александровна Желвакова, очень опытный сотрудник, заведующая этим отделом. И создана и обсуждена уже нами научная концепция, и начинается работа с художником параллельно с работами чисто строительно-реставрационными. Дом никогда не подвергался такой реставрации. И мы надеемся, что мы его приведем в то состояние, что он сможет простоять еще столетие. И откроется экспозиция 6 апреля 2012 года, в день юбилея Герцена.

К. ЛАРИНА: Елена Дмитриевна, вот вы говорили про Бонч-Бруевича, что его обвиняли в том, что он поддерживает якобы дворянские семьи, когда выкупал архивы. А вот скажите, пожалуйста, много ли было случаев в истории музея, когда сами авторы продавали свои рукописи, архивы?

Е. МИХАЙЛОВА: Ну, вы знаете, авторы сами, как правило, отдавали.

К. ЛАРИНА: Бесплатно?

Е. МИХАЙЛОВА: Да. Как правило, отдавали бесплатно. Поэтому я, пожалуй, таких примеров, что мы вот авторам платили за архивы – нет, мало такого…

К. ЛАРИНА: Ну, может быть, в советский период, когда начало только было, в 30-е годы? Не было такого?

Е. МИХАЙЛОВА: Нет, нет, нет. Авторы отдавали. И вот то, что даже, я сказала, пришло из Библиотеки Ленина еще – Куприн, Вересаев и так далее, еще живые они были, они передавали туда свои архивы, понимая, что это все может погибнуть. И таким же образом мы работали с советскими очень многими авторами и получали и рукописи, и… ну, допустим, у нас есть совершенно уникальная рукопись Распутина, который сам себя читает с большим трудом, потому что он пишет таким мелким бисерным почерком, что ощущение, что это просто вот чуть-чуть неровная строка. Так что есть самые необыкновенные у нас рукописи. Наследники в большом количестве случаев все-таки хотят какие-то, может быть, деньги получить. И я думаю, что это очень справедливо. А очень многие, как раз не самые материально обеспеченные, приносят и передают. Иногда какие-то совершенно старые люди передают какие-то вещи времени, которые могут тоже подчеркнуть характер эпохи – какой-нибудь бисер или что-то совершенно неожиданное.

К. ЛАРИНА: А фото и видеоматериалы есть у вас в музее?

Е. МИХАЙЛОВА: У нас огромное, во-первых, фотособрание, уникальное по своему качеству и по своему количеству. Я не могу сейчас назвать цифру. Кроме того, у нас большая очень фототека, которая хранит как оригинальные негативы, так и негативы вторичные, то есть сделанные из каких-то вещей с нашего собрания или с чужих собраний. А оригинальные негативы тоже приходили от самых разных фотографов в течение всех 70 лет. И кроме того, наши собственные фотографы… Вот сейчас мы будем праздновать, делаем выставку на Петровке в нижнем зале юбилей фотографа, очень много лет проработавшего в Литературном музее, очень много сотрудничавшего с другими музеями, которому бы исполнилось 100 лет – Виктор Сергеевич Молчанов. Он, кстати, заснял бесконечное количество и природных мест, и мест с домами, связанных с жизнью писателей – это и Блок, и Паустовский, и многие другие. И сегодня уже это измененная даже природа и часто несуществующие даже дома. Это тоже совершенно уникальная коллекция. Так что фотоархив наш огромен. И еще совершенно уникален у нас… вот вы сказали о выставке «Шум времени». Это выставка, которая, собственно говоря, сделана в современном обличье, с точки зрения оформления, то есть на больших таких фотоплакатах, основанных на наших уникальных материалах. Но главный экспонат этой выставки – это голос.

К. ЛАРИНА: Голоса писателей.

Е. МИХАЙЛОВА: И мы там демонстрируем голоса от Льва Толстого до сегодняшнего дня. Уникальные есть записи, есть записи, может быть, частично уже разошедшиеся по свету – Окуджавы, Высоцкого или того же Симонова, может быть, много раз слышимые. А есть записи просто уникальные, которые только на этой выставке можно услышать, возвращенные…

К. ЛАРИНА: Ну, например?

Е. МИХАЙЛОВА: Ну, в частности, Мандельштама, например, уникальные совершенно записи. Ахматовские есть уникальные записи.

А. ТРЕФИЛОВА: Они что, это читают?

Е. МИХАЙЛОВА: Они это сами читают, это авторское чтение.

К. ЛАРИНА: А Пастернак есть?

Е. МИХАЙЛОВА: Есть, Пастернак есть.

К. ЛАРИНА: Дарья, ну промолчали всю передачу. Слушали с удовольствием свою начальницу, я так понимаю. Ну что-нибудь добавите?

Д. СПЕВЯКИНА: Хотелось бы о выставке.

К. ЛАРИНА: Давайте.

Д. СПЕВЯКИНА: Ну прежде всего какое название замечательное ей дали. Много было всяких вариантов, и в результате «Немое красноречие вещей». Узнаете, что это такое? Это Мандельштам, чуть-чуть перефразированный. И вот это красноречие вещей, оно действительно в первый момент ослепляет. Литературный музей обладает очень большой коллекцией меморий, где-то около 3,5 тысячи, может быть, больше. И почти половина представлена на этой выставке.

К. ЛАРИНА: Вот «мемория», как мне нравится это слово.

А. ТРЕФИЛОВА: Красивое, да?

К. ЛАРИНА: Потрясающее. Как это определить, что это такое? Это артефакт некий? Что это такое?

Д. СПЕВЯКИНА: Можно говорить о более узком смысле – та вещь, которой касались руки писателя, которой он пользовался. Можно говорить в более широком смысле – вещь из семьи, вещь из ближайшего окружения дружеского. И вот идея этой выставки была совершенно замечательная – показать дружеские и литературные связи русских писателей. Есть точка зрения, которая говорит о том, что писатель – это и есть текст. Вот текст есть, этого вполне достаточно. Но есть всегда интерес и к жизни писателя: кто на ком женат, кто с кем дружил, у кого были какие истории своеобразные…

К. ЛАРИНА: Какие вкусы, в быту, привычки, какие ему нравились вещи…

Д. СПЕВЯКИНА: Нельзя сказать, что этот интерес, он абсолютно вульгарный. Нет. Он имеет право на существование, этот интерес. И вот выставка в высоком смысле этот интерес житейский удовлетворяет.

А. ТРЕФИЛОВА: Ну вот любимая ваша, самая неожиданная такая штучка?

Д. СПЕВЯКИНА: Это есть в каждом зале. Выставка огромная – это пять залов, больше ста имен, больше двух тысяч вещей. Поэтому в каждом зале у каждого научного сотрудника, у каждого экскурсовода, который работает в этой экспозиции, есть свои любимчики. Первый зал пушкинский – это старшие современники, их не много, и пушкинское окружение. И начинаются очень интересные витрины, где сплошь шедевры – державинские витрины. Два портрета Державина – это портрет работы Тончи и портрет работы Васильковского. С одной стороны – Державин-царедворец, государственный деятель, министр юстиции в это время или вот-вот станет министром юстиции, это начало 19-го века. С другой стороны – Державин уже вот в таком колпаке, в домашней одежде, удалившийся от всех дел и поселившийся в своем имении Званка. А между этими двумя портретами…

К. ЛАРИНА: Так не успеем, если будем так долго стоять в каждом зале.

Д. СПЕВЯКИНА: Про любимчиков спрашивали. Разве можно любимчиков так сразу отставить? В этом зале, конечно, замечательная живопись Лермонтова. Известно где-то около 15 работ живописных Лермонтова, вот у нас 4 работы живописных, и одна с очень интересной историей. Считается, что Лермонтов вещь эту предназначал Александре Михайловне Верещагиной, которая готовилась в то время выйти замуж, стать баронессой Фюгель и должна была отправиться вместе со своим мужем за границу.

К. ЛАРИНА: Даш, у нас осталось 4 минуты и 4 зала. Давайте по минуте…

Д. СПЕВЯКИНА: Кто в этом виноват?

К. ЛАРИНА: Ну, Елена Дмитриевна так рассказывала интересно, невозможно было оторваться. Давайте.

Д. СПЕВЯКИНА: Второй зал гоголевский – огромная коллекция гоголевских вещей. И самое трепетное – это, конечно, ермолка Гоголя, стаканчик, из которого он запивал лекарства, ступочка, в которой эти лекарства толклись. Третий зал, он огромный, и в центре этого зала, конечно, Чехов как юбиляр 2010 года. И вещей очень много чеховских, можно просто монографическую экскурсию по ним делать, от начала жизни до конца. Но особые вещи, конечно, связаны с его болезнью, те вещи, которые Ольга Леонардовна привезла уже из Баденвайлера.

К. ЛАРИНА: А бокал последний с шампанским?

Д. СПЕВЯКИНА: Нет, бокала нет, из которого он пил шампанское.

Е. МИХАЙЛОВА: Он остался в Баденвайлере. Там тоже есть музей.

Д. СПЕВЯКИНА: Там есть музей, да. Фрак Брюсова. Да, вообще очень много вещей интересных, связанных с «серебряным веком». Ну вот и акварели Валушина, и работы графические Андрея Белого и Ремезова. Ну вот из предметного ряда - конечно, фрак Брюсова.

А. ТРЕФИЛОВА: Вообще я хочу сказать, что здесь нас, конечно, на СМС спрашивают: а что с Домом-музеем Лермонтова, Чехова? Ну практически по всем, так что вы просто должны к нам придти еще раз, товарищи, как ни крутите.

Д. СПЕВЯКИНА: С удовольствием.

А. ТРЕФИЛОВА: И отчитаться по всем параметрам.

Д. СПЕВЯКИНА: Вы простите, я все-таки завершу свой рассказ…

К. ЛАРИНА: Давайте, давайте, да, да, да.

Д. СПЕВЯКИНА: Потому что остался еще один зал, совершенно удивительный, где уже представлена литература 20-го века. И вот там очень большие коллекции Цветаевой и Есенина, ну и Толстого, и Маяковского. Там все коллекции замечательные. Но вот там вещь такая очень женская есть – кольцо Цветаевой, тот самый сердолик, оправленный серебром, который ей когда-то подарил Сергей Эфрон.

А. ТРЕФИЛОВА: Которое нашли на берегу, по-моему, да?

Д. СПЕВЯКИНА: Да, да, да. И она загадала.

К. ЛАРИНА: Это все из ваших фондов, вся эта выставка, да?

Д. СПЕВЯКИНА: Да.

Е. МИХАЙЛОВА: Только наши фонды.

Д. СПЕВЯКИНА: Это фонды Литературного музея.

К. ЛАРИНА: Поразительно.

Е. МИХАЙЛОВА: Там нет ни одной чужой вещи.

К. ЛАРИНА: Как вы работаете? Когда можно придти посмотреть?

Е. МИХАЙЛОВА: Придти можно почти на все наши экспозиции, кроме Трубниковского, которая каждый день работает от 11 до 18. У нас в большинстве музеев выходные в понедельник и воскресенье. И работают так: четверг, суббота и вторник – с 11 до 18, пятница, среда – с 14 до 20.

А. ТРЕФИЛОВА: И закрыт только Дом-музей Герцена, остальное все…

Е. МИХАЙЛОВА: Да, закрыт только Дом-музей Герцена, остальные музеи есть смысл посетить. О них можно рассказывать сутки, потому что каждый музей обладает невероятной коллекцией в своей экспозиции. И каждый музей построен по своему совершенно особому плану, потому что это зависит и от наличия мемориальных вещей, мемориальных комнат. Есть среди наших мемориальных музеев чисто мемориальные, такие, как Пастернак, Чуковский в Переделкино, где просто все сохранилось, как было при жизни. Есть музеи с восстановленной мемориальной экспозицией, как Музей Чехова. А есть литературно-мемориальные.

К. ЛАРИНА: Значит, смотрите, я думаю, что мы сейчас выйдем из эфира, может быть, мы как-то договоримся, какой-то конкретный планчик сделаем. Просто можно сделать программы отдельно по каждому музею. Это будет прекрасно. Я так понимаю, вы экскурсии водите, да?

Д. СПЕВЯКОВА: Конечно, у нас все научные сотрудники водят экскурсии.

К. ЛАРИНА: По тому, как вы все рассказываете, я понимаю, вы профессиональный человек, с погружением…

А. ТРЕФИЛОВА: Ксения Ларина, дай я ответы скажу.

К. ЛАРИНА: Давай. И заканчиваем, все. Давай.

А. ТРЕФИЛОВА: На СМС все принимаем, мы сейчас все раздадим.

К. ЛАРИНА: Да.

А. ТРЕФИЛОВА: Значит, сетуя на цензуру, Георгий Плеханов писал: «Каждый русский писатель состоит из тела, души…»… И надо было назвать третью часть – псевдоним. Пастернак посвятил книгу «Сестра моя – жизнь» Михаилу Лермонтову. Бунин, сравнивая революцию со всемирным потопом, говорил: «Всего один потоп выпал на долю Ноя… а главное, на всей земле был тогда один-единственный Хам». И Лев Толстой, прочитав «Гости съезжались на дачу», сел и написал: «Все смешалось в доме Облонских» - «Анна Каренина».

К. ЛАРИНА: А назови людей-то.

А. ТРЕФИЛОВА: А у меня не все есть, потому что мы же сейчас доберем.

К. ЛАРИНА: А, хорошо.

А. ТРЕФИЛОВА: Так что всем позвоню, не волнуйтесь.

К. ЛАРИНА: Спасибо вам большое, дорогие гостьи. Елена Михайлова, заместитель директора Литературного музея по научной работе, и Дарья Спевякина, научный сотрудник и, по-моему, замечательный экскурсовод. И думаю, что с таким гидом просто получите огромное наслаждение.

Д. СПЕВЯКИНА: Спасибо.

А. ТРЕФИЛОВА: Ждем.

К. ЛАРИНА: Значит, мы не прощаемся, сейчас сделаем план жизни и договоримся, когда будем дальше встречаться. Спасибо вам огромное.