Особое мнение Ивана Микиртумова - Иван Микиртумов - Особое мнение в Петербурге - 2021-07-01
01.07.2021
А. Веснин
―
Доброе утро! Я Арсений Веснин, и сегодня «Особое мнение» доктора философских наук Ивана Микиртумова – приветствую! У нас наступили два дня общения власти с народом: вчера общался Владимир Путин, а сегодня будет Александр Беглов, главные представители власти для петербуржцев. Следили ли вы за Владимиром Путиным?
И. Микиртумов
―
Не особенно, горячие линии и прочие мероприятия, на которых раздаются указания, появляется забота о народе имеют дежурный характер, заранее известно, что там будет сказано, какие будут интонации, какие будут разыграны репризы, домашние заготовки. Я ещё ни разу не смотрел этого, и впредь не собираюсь. И это не для нас разыграно и, я думаю, не для наших слушателей, не для большей их части, потому что есть контингент публики, которая всё это смотрит, всем этим наслаждается – это для них, адресно.
А. Веснин
―
То есть вы думаете, есть контингент людей, которые сидят и смотрят прямую линию?
И. Микиртумов
―
Наверняка, они смотрят на Владимира Путина и испытывают радостные, патриотические чувства, им кажется, что жизнь становится лучше и веселее, что страна поднимается с колен, что она дает всем прикурить, показывает кузькину мать и прочее – у них в душе что-то само возвышается и становится приятнее.
А. Веснин
―
А такая же прямая линия, которая сегодня будет с Бегловым, будет ли она вызывать у кого-то подобные чувства?
И. Микиртумов
―
Вряд ли, сомнительно, потому что наш губернатор, вроде бы не можем поставить ему огромное количество разного рода рыка, предъявить ему длинный список претензий (он не лучше и не хуже предыдущих), но вид у него пессимистический и не вызывающий энтузиазма, шансов признать в нем харизму меньше, чем у его предшественника…
А. Веснин
―
А вы не видели, как в кукольном театре с куклой на руке он разговаривал с дядей Сашей?
И. Микиртумов
―
Чтобы быть милым мало разыгрывать такого рода репризы, если ты хочешь быть милым начальником, ты должен быть по основной своей статье в качестве губернатора, довольно безупречным: чтобы тебе доверяли и к тебе не возникало вопросов, как к народному избраннику. А если ты в этом отношении довольно сомнителен и лишен всякой легитимности, и когда подобные делают вид, что они миляги, то это ничего не значит, пустое дело, пустой номер.
А. Веснин
―
То есть Путин безупречен?
И. Микиртумов
―
Нет, но он и не разыгрывает из себя милого. Он разыгрывает из себя силу, как и положено. Последние сюжеты, связанные с коронавирусом, который наконец признан (Навальный так и не признан). С тех пор, как мы побеждали коронавирус наравне с половцами и печенегами прошло более полугода с тех пор, как мы обещали коронавирусную вакцину в разного рода развивающиеся страны – бывшие друзья бывшего СССР. Причем обещали, когда ее еще не было. А сейчас ее наконец произвели в достаточно количестве, чтобы постепенно прививать россиян, но без резких движений. Какое-то время был разгул антипрививочной пропаганды, это было легко заметь, какой только ахинеи не был полон интернет, и прочие СМИ подрывали любое доверие к вакцинированию. Но мне кажется, что это связано с тем, что вакцины не было в должном количестве. Когда она появилась, то никакого энтузиазма по прививанию никто не проявлял, очередей не было – это отражало общее недоверие граждан к власти как таковой. И вкупе со всем цивилизационным социальным институтам. Это вообще для России характерная вещь: холерные бунты, последний большой был в Астрахани 1892 году, за 8 лет до постройки в Астрахани трамвайной линии, там тоже была стрельба, приговоренные к повешенью, разгром больницы, убитые доктора, вытащенные больные – настоящий бунт. Потому что лекаря травят народ – это известное дело. Лекаря в основном были немцы или с немецкими фамилия, так что травили народ только так. А те, что нерусские, ещё хуже, еврей, не дай Бог, в лекаря или в аптекари запишется, то ясно, что он главный враг русского народа. Классический холерный бунт – 1831 год, в котором Николай Первый участвовал, главным образом он там войсками участвовал, но на барельефе, который сейчас завешен лесами, памятник на ремонте, и на нем изображено его якобы выступление на Сенной площади.
А. Веснин
―
Подавление все-таки, там скрученные, кланяющиеся люди.
И. Микиртумов
―
Они увидели величие Его императорского величия и вникли. Но это все разыгрываются типичные сцены с Наполеона, который якобы входил в чумной барак и к нему не пристало, потому что царь-целитель и к нему не пристает. Всё это проявление… Науки и искусства же нам чужды, Петр Первый учредил враждебные нам европейские науки и искусства, а так как прививал это он, не брезгуя кровопролитием…
А. Веснин
―
Также у нас сейчас вводится вакцина.
И. Микиртумов
―
Стиль похож, не так же, но есть близость: есть сходные отношения широких народных масс, широкие народные массы категорически не доверяли наукам и искусствам, это все отражено в великой русской литературе, хотя бы у Вронского, который хотя бы какую-то паровую молотилку пытался заводить, а в нее кидали чем-то, чтобы она сломалась, говоря, вы не беспокойтесь, ваше сиятельство, баба молотит сильно… Литературный пример, но история нашей аграрной жизни показывает, видимо, правда: всякие технические и прочие нововведения показывались как ещё один способ усилить эксплуатацию. Несчастный русский человек никогда ничего хорошего не ждал, тем более от бар и немцев, всё это казалось ему только новым способом эксплуатации. Сейчас ситуация другая причина, она стоит в тотальной нелегитимности российских властей, нет никаких оснований им доверять и есть все основания их бояться, они все время демонстрируют свой накаченный мускул, острый зуб и готовность следить за каждым и всех к ногтю, кто будет дергаться и сопротивляться, и говорить лишние слова. В этом смысле ничего удивительного нет. Общий тренд любви к теориям заговора, популистская штуковина, которая в последние годы, не только у нас, но и в США и Европе, прекрасно процветает. Да, это всё прекрасно сказывается. Да, мы наукам не доверяем, это неправильные какие-то науки, мы своим путём пойдем. Это нормальное следствие. Если по большому счету, то наука может ошибаться? Очевидно, что да.
А. Веснин
―
Принцип научности в том, что люди могут ошибаться.
И. Микиртумов
―
Вся история наука – история пересмотра сложившихся взглядов. Мы знаем ту медицину, которую мы знаем – ответственность, плацебо-контролируемый метод проверки лекарств, доказательность. Этому всем максимум 70 лет, это послевоенное. А если мы возьмем начало ХХ-го века, то там подборка кошмарного ужаса тогдашней медицины. Были распространено экспериментирование над больными: какой-то доктор придумывает новы способ лечения, находит вечного мальчика из бедных слоев населения в больнице и на нем ставит эксперимент. Так подробно проверяли заразительность сифилиса: доктор такой-то, набрав в ранке больного сифилитические выделения в шприц впрыснул какому-то ребенку, смотрит, что через некоторое время ребенок заболел сифилисом, по этому поводу он пишет небольшую статейку. Это ещё начало ХХ-го века, а если рать медицину еще более древнюю, которая вообще ничего не знает о микроорганизмах, антисептике, она вообще опиралась со времен Гиппократа на теорию моральной патологии: кровь, лимфа, черная и желтая желчь – нарушение их равновесия вызывают болезнь. Таким образом, чтобы вылечиться, нужно восстановить равновесие. И это 2500 лет является парадигмой европейской медицины и при этом обеспечивает более ли менее приличный уход за больными, кто-то выздоравливает, то есть как институция, это работает и вызывает доверие, а потом всё вдруг меняется и меняется радикально, и никто не вспоминает, разве что современных полоккультных медицинских учений, которые продолжают разговаривать о гармонии каких-то взаимоотношений, баланса каких-то сил. Но это совсем ахинея.
А. Веснин
―
Я понимаю, что люди не доверяют вакцинам, потому что прочитал недавно о человеке, который писал из больницы с удивлением, мол, представляете, ИВЛ всё-таки не создано для того, чтобы выжигать наши легкие, я не верю ни в коронавирус, ни в вакцину, но оказавшись в больнице, мне стало легче, чем после народных травок, хотя я продолжал это пить, но могу точно вам сказать, что ИВЛ не выжигают ваши легкие.
И. Микиртумов
―
Это относится не только к медицине, наука не есть волшебство, потому она ошибается везде и во всем, поэтому научное знание претерпевает модификации, это относительные вещи, зависит от контекста, времени, эпохи. Но для того, чтобы трезво относится к науке, нужно понимать, что это такое. А для того, чтобы это понимать, нужно к этой проблеме обратиться. Мы говорим, что в России не хватает политической культуры, а культуры обращения сознанием тоже хромает, потому что мы продолжаем понимать, что атомная бомба – это сила, и Новичок – опасная штука, позволяющая решать всякие штуки, но во всех прочих вопросах мы не склонны доверять этой науки, ученым с их книгами, журналами, непонятными словами, с их международным характером деятельности. Если ещё естествознание куда не шло, хотя в случае медицины хромает доверие, то если брать социальную теорию, экономику, политологию, социальную психологию, юриспруденцию, то этим наукам не доверяет никто и никогда, особенно высшие органы власти и политические элиты. Они ладно, не будут поправлять генетиков, отменять теорию относительности и объявлять её недействительной, потому что её придумал еврей, но социальные науки нет, тут веры нету. Это продолжение самобытности и самостийности.
А. Веснин
―
У нас гигантская смертность от коронавируса, за год, по разным оценкам, 600-700 тысяч человек, у нас тяжелые условия в больницах, до многих не доходят врачи, люди с другими заболеваниями тоже страдают, бизнес – всех нас сильно затронула эта история. И такое ощущение, что людям в целом всё равно: поумирали и ладно, живем, а главное, чтобы скорее разрешили без масок ходить. Как будто впечатление не произвело. Ладно, это могут быть личные впечатления людей, но главное – это не произвело никаких политических последствий, размышлений. Хотя вроде бы тут проблема со здравоохранения, системой. Вроде бы в такие кризисные моменты должны начинаться какие-то политические размышления, а этого как будто нет и к властям как будто нет никаких вопросов.
И. Микиртумов
―
Они есть, но их не задают, потому что все знают, что этого лучше не делать. Если начать с цифр, то мы их точно не знаем и вряд ли когда-то узнаем, поэтому будем ориентироваться на то, что коронавирус не избирателен, он никак не относится к мужчинам лучше к женщинам, к темнокожным лучше, чем к белым, к немцам лучше, чем к французам. Он примерно одинаково на всех действуют, от этого смертность и другие печальные последствия должны быть завязаны на уровне развития медицины, поскольку она хорошо сделано и финансироваться. И к этому добавляются обстоятельства социального равенства и неравенства. Страны, в которых медицинские услуги примерно оказываются всем одинаково независимо от общественного положения и уровня богатства, это будет ситуация одна, и она будет отличаться от тех стран, где социальное расслоение. В той же Америке есть медицина коммерческая для тех, у кого есть полная медицинская страховка, а есть государственная программа, которая относится к престарелым и малоимущим. Ясно, что там будет похуже, чем в частном секторе. А в Германии в этом смысле больше универсальности. Эти факторы тоже могут повлиять, но незначительно. Дальше честность сбора статистики. И в итоге эта зависимость должна прямо статистически выводить, потом в будущем, когда это будет подробно исследоваться, это будет подробно нарисовано в графике: там, где медицина хорошо реализована и власти принимают адекватные решения, там и смертность ниже.
А. Веснин
―
Мы уже видим, что в Финляндии нет избыточной смертности.
И. Микиртумов
―
Да, что-то мы уже видим, а что-то увидим потом. Что бы не говорили власти разных стран, например, в Китае, в котором давно всё победили и полный порядок навели, понятно, что там это всё происходит ещё в более плохом варианте, нежели у нас. И точно также происходит что-то несимпатичное в Индии, поскольку это тоже бедная страна. Понятно, они тоже никогда не скажут, сколько у них всего было, они, возможно, и не считают ничего толком.
А. Веснин
―
В Северной Корее тоже интересные события. Там нет коронавируса, но говорят о катастрофе.
И. Микиртумов
―
Так и есть, и не будет. Что касается политических следствий, то они очевидны, поскольку представляется, что такое российские власти, что это суровый режим, который при необходимости всегда покажет свои когти и кроме того структура власти устроена вертикально, тебя контролируют не карательные органы, а ближайшие начальники и твое нелояльное поведение, если ты будешь его осуществлять может вернуться тебе лишением премии, понижением в должности, увольнением и другими неприятностями. Российское общество – посттоталитарное, и в наших уже авторитарных обстоятельствах оно продолжает оставаться дезинтегрированным, у нас всё еще советская психология не то что бы узника лагеря, а человека, который никогда в лагере не был, но представляет себе, что бы он испытывал, если бы он оттуда вышел обратно. То есть выживание прежде всего свое и ближайшего круга, ни в коем случае не ввязываться ни в какие проекты солидарности, помощи кому-то другому, и не ввязываться ни в какое противостояние с властями, жить сегодняшним днем, и как придется. Фатализм, позднесоветский по своему духу. Правда, мы от тех времен уже отошли, новое поколение появилось, которое не помнит советской власти, но все демонстрации политического характера, которые у нас были с обеих сторон – оппозиции и власти – в последнее время совершенно однозначно говорят, как действовать надо, а как лучше не надо. Все спрашивают, почему именно сейчас политические репрессии активные, подавление независимых СМИ и прочее – чтобы ещё раз подкрутить эту гайку, и те, кто не чувствовали её давление, наконец почувствовали. И это сказывается на этих реакциях со здравоохранением. Да, всё в этом смысле предсказуемо.
А. Веснин
―
Предсказуемо, но где-то должно накапливаться критическое недовольство, и мне кажется, что эта история с коронавирусом как раз могла бы стать той темой, в которой недовольство стало бы накапливаться, потому что это не общие вопросы зарплаты, политические споры о том, хорошая или плохая Америка. А это вопрос конкретно близких людей, родственников, друзей, которые оказываются в больнице. Неужели даже эти темы купируются страхом, или тут что-то другое ещё есть?
И. Микиртумов
―
Нет, они купируются и страхом, и общей дезинтеграцией. У нас разрушены механизмы коллективного общественного воздействия и реакции.
А. Веснин
―
Примитивные холерные бунты проходили и в конце XIX века, а в начале XXI века с более развитой информацией люди должны как-то развиться, но никаких, я не говорю о бунтах, даже выступлений по этому поводу нет.
И. Микиртумов
―
Большевики отучили русский народ бунтовать навсегда. Возможно, очень надолго. И состояние общества, в котором такого рода действия невозможны, оно продолжает оставаться таким, оно сохраняется. Допустим, вы испытываете какое-то чувство возмущения и говорите, что пора кого-то поднять на вилы, вы обращаетесь с этим к кому? Вы должны индуцировать окружающих, но будете ли вы этом делать, ожидая, что окружающие не буду индуцироваться, если они проявят сомнение и будут смеяться над вами. Мы же видим, что имеется Навальный и его соратники, прочие оппозиционеры, которые пытаются индуцировать общественность антикоррупционными сюжетами. Мы видим, что некоторое количество людей воодушевляется, потом мы видим, чем это заканчивается – и для них, и для активистов. Сплошная ясная картина, тут не вскроется. Плетьми эмоции наших аффектов не перешибить. И трезвость в том, чтобы понимать эту политическую реальность и тогда решать вопрос сопротивления и противодействия в своем индивидуальном поле, по-своему, не пытаясь выйти на старомодные и ныне не действующие поля публичной политики. Они старомодные, потому что у нас их нет.
А. Веснин
―
Упала новая коронавирусная статистика: 1612 случаев выявлено в Петербурге за сутки, довольно значительный рост, скончались за сутки 115 человек. Статистика эта вызывает много вопросов у специалистов, которые за ней следят, но что имеем, то называем. Но возвращаемся к вопросу жизни или выживания при застое. У нас все чувствуют, что сейчас застой или многие думают, что всё ещё какое-то движение, вставание с колен продолжается?
И. Микиртумов
―
Мне кажется, что это ощущение стало уже почти общим. Для застоя в нашем варианте характерна меланхолия тупика, разочарования, у этой проблемы могут быть разные варианты разрешения, во что она выльется. Советский застой на уровне повседневности вылился в разгул вандализма, хулиганства, хамства, цинизма и грязи, он был вязкий и безобразный и в эстетическом смысле. Если вспомнить картинку советского города, то всё было обшарпано, неухоженное. Я умалчиваю то, что сейчас был конкурс «найди самый плохой школьный туалет», школьные туалеты во многом ещё остаются советскими, а в советские времена все было еще хуже, все туалеты имели ужасный, кошмарный, вонючий вид, в любом учреждении их можно было найти по запаху. Литературное описание дает Бёрджесс в «Заводном апельсине», но советская реальности было ещё «симпатичнее» во многом. В этом всем проявлялась странная установка жизни, которая выражается некоторой скорбью и знанием о том, что общество зашло в тупик, что совершена какая-то неисправимая ошибка, которую даже нельзя признать, о которой даже нельзя говорить, за это могут наказать. При этом жизнь, которая на поверхности, имеет ужасную изнанку в виде тюрем, лагерей и прочих репрессий, которые возможны. Они не обязательно присутствуют сейчас массово, но они всегда возможны. Человек ничтожен и что никакие проекты ума и никакие мечты сердца, которые давали бы тебе идеалы чего-то лучшего не реализуемы, все проекты ума тонут в цинизме и равнодушии, а мечты сердца оказываются смешными. Это жизнь перманентного разочарования. Для того, чтобы разочароваться, нужно сначала очароваться, и разочарование длится какое-то время и проходит, а когда оно длится долго, то это особое состояние меланхолии, когда граница между жизнью и смертью подвижна и размыта. Когда мы говорим, что есть жизнь – реализовывать себя как человека. Если мы смотрим на эталонные образцы, что такое человек, в определения его философские с древних времен, то это прежде всего политически свободнее существо, достоинство в этом, дальше он заведует своими отношениями с богами, не перепоручая это кому-то, у него есть собственность, семья, и он реализует свои проект гражданской жизни, в которую включаются аспекты нормального человеческого существования – достоинство, свобода, развитие себя, реализация… Также он говорит, что он свободный человек, он находится в полной свободе в отношении самого себя: я забочусь о себе и я диктую самому себе, как мне надо жить, и я ставлю себе какие-то моральные принципы, говоря, что я не поступаю так, потому что это для меня самого является неприемлемым, ибо тогда я перестану сам себя уважать и прочее. Это прекрасное состояние, к которому все должны стремиться и для этого не нужно даже быть богатым. Можно жить с достоинством, но и в бедности или скромности. Богатство не играет первостепенной роли. А когда ты во всех этих отношениях ущемлен: политически ничтожен, в моральном отношении тебя никто не признает и голос твой не считается, интеллектуальные качества игнорируются, потому что есть некие авторитеты, поставленные кем надо куда надо, когда государство вмешивается во все возможные сюжеты, оно определяет, какая должна быть семья, вид твоей деятельности – то ты в большей степени живешь как тело, нежели как дух, человеческое существо, душа со всеми своими амбициями. Мечты сердца остаются где-то в сердце, проекты разума – в разуме. Ты живешь больше как тело, и ты переориентируешься на странное существование, которое можно назвать презентизм. Все картины движения вперед, прогресса, светлого будущего, захватов и завоеваний теряют смысл… Ты отбрасываешь всякую историческую линию, контекст, и ты не видишь ничего впереди и тебя не сильно интересует, что сзади, поэтому все нынешние заботы властей о том, чтобы никто, не дай Бог, не сравнил Сталина с Гитлером, ничего не отрицал – это белый свет как в копеечку, пустые заботы, потому что для россиян сегодня презентистсткая обстановка (жить сегодняшним днем, грубо говоря), тем более для молодежи, просто универсальна и распространена. История никого не волнует. С этим же успехом можно было бы про Куликовскую битву законы писать. Попытки властей свою легитимность обосновать на истории Второй мировой войны…
А. Веснин
―
Пока, кажется, частично получается.
И. Микиртумов
―
Нет, это видимость, если бы они сейчас по поводу Куликовской битвы восторги возводить, то наши граждане бы радостно поддержали бы их в этом, потому что с нашей стороны имеет место подыгрывание: если мы хотим узнать подлинный уровень лояльности и доверия, то смотри на желание людей прививаться. А то, что граждане выходят на какие-то шествия с какими-то плакатами, когда их туда сагитировали и согнали, выдав эти плакаты, то это конформизм, отдать кесарю кесарево: кесарь хочет, чтобы мы это любили, а это ненавидели – пожалуйста, мы тоже заявим, что это так, с этими портретами пройдем, а эти растопчем, а если завтра переменится, то наоборот. Это абсолютно застойный сюжет. Слово застой комическое, его придумали на 27-м съезде партии, оно реабилитирует советский режим, добавляя в него оправдание что это был старый и ветхий режим, но ничего тут оправдывать нечего, все это было, мягко говоря, несимпатично, и элементы маразма присутствовала, но всё подавляющая сила была главной. Поэтому что мы здесь видим? Любим, готовясь возненавидеть, ненавидим, намереваясь полюбить, как говорил ещё древнегреческий мудрец. Так надо относится к властям. И не стоит никаких амбиционных планов строить, не ставить целей, а соблюдать некий санитарный минимум: стараемся не быть сволочью, попав в ситуацию, когда можно кого-то эксплуатировать, использовать для своих целей, не делать этого, стараемся не лгать, конечно, иногда заставляют что-то говорить, но тогда приходится, но лучше стараться не лгать, в ближнем кругу надо сохранять адекватность, говорить правду и себе, и другим, родным и близким в первую очередь, не покупаться на улыбки и разговорчики сильных, тех, кто сидит на шее, они любят показаться нам милыми, не нужно улыбаться, когда они кажутся нам милыми, если кто-то выходит и изображает из себя зайчика с ушками, то выключите этот канал, мы не должны давать им моральную поддержку. Сопротивление уходит вглубь, уходит в тебя. Великий Оруэлл в романе «1984» дошел до этой грани и говорит, что врага уничтожают после того, как он сломался внутренне, после того, как он, претерпев первую партию испытаний, пыток и всего давления, после того, как он отказался от всех своих мыслей и признал правоту режима – тогда и можно его уничтожить.
А. Веснин
―
Сегодня на этом рубеже мы и остановимся. Спасибо за эту инструкцию жизни при застое. Это только начало, мы ещё продолжим, застой – дело долгое.