Иван Микиртумов - Особое мнение в Петербурге - 2021-06-10
10.06.2021
А. Веснин
―
Сегодня у нас в гостях доктор философских наук - И. МИКИРТУМОВ. Приветствую вас.
И. Микиртумов
―
Здравствуйте, Арсений. Здравствуйте, уважаемые слушатели.
А. Веснин
―
Первый вам вопрос – как думаете, когда привыкните к тому что, говоря о структурах Алексея Навального, в частности, о ФБК нужно использовать наименование не только «иноагент», но теперь еще и «экстремистская организация».
И. Микиртумов
―
Ну это хорошо, если у нас будет время привыкнуть. Потому что при радикальном развитии событий, на которые намекают многие комментаторы, политологи и наблюдатели, мы даже не успеем, а просто перестанет произносить эти злокозненные слова, богомерзкие вообще. Тогда не нужно будет и приставок добавлять.
А. Веснин
―
То есть будет организация, которую нельзя называть, тот, кого нельзя называть…
И. Микиртумов
―
Их называть будет не нужно, незачем. Я думаю, все-таки не так быстро будут события развиваться, поэтому до какого-то времени нам будет на привыкание.
А. Веснин
―
Я понимаю, что это решение вряд ли стало для вас каким-то неожиданным. Но как вы вообще его прокомментируете, как расцениваете?
И. Микиртумов
―
Ну вот как раз совершенно не неожиданное. Вся идея борьбы с экстремизмом… ровно для этого программа и придумана, и закон этот. Это прекрасная задумка. Не первый раз она уже применена в политической оппозиции. И вот сейчас еще один пример. Я не вижу, честно говоря, какой-то связи с выборами. По крайней мере, эта связь мне кажется более слабой нежели рассмотрение этого события, как реакцию на события осени и зимы, на волну протеста, которая была поднята. Честно говоря, выборы примерно, как голосование по конституции, никем не рассматриваются как серьёзное событие, потому что ни на что не влияют. Результаты заранее определены, и если что-то где-то когда-то случится, то явно не через эти выборы, а по-видимому, вообще не через механизм выборов.
А. Веснин
―
Как может что-то случиться мы обсудим чуть попозже. В целом, мне кажется, это довольно удобная штука: если ты был связан с Навальным, то тебя берут и заворачивают, не дают участвовать в выборах. Это безусловно самому Путину не очень нужно, он так может сказать заворачивайте. Но тут бюрократическая машина должна скрипеть и каждый раз придумывать какую-то отдельную историю: либо с подписями как-то химичить, либо придумывать конкретное дело, а если еще кто-то идет от зарегистрированной партии, от Яблока, можно и без подписи. Если допустить до выборов, то значит надо фальсифицировать. А сколько надо фальсифицировать? Не очень приятная штука. А так все просто: был связан с Навальным – тебе красная карточка.
И. Микиртумов
―
Да-да. Вы правы совершенно. То, что вы сказали про трудности работы: они легко преодолеваются конечно. Это еще один дополнительный фильтр, заслон. Федеральный парламент свободен от случайных людей, осталось подчистить региональные парламенты, которые дают разного рода оппозиционерам некоторую защиту статусом депутата и некоторые весы, право где-то появляться публично. Если это будет проведено – операция по зачистке региональных, то совсем будет красиво тогда.
А. Веснин
―
Как вы думаете в итоге, что будет дальше с Командой Навального?
И. Микиртумов
―
Мы уже как-то это обсуждали. Переход на нелегальное положение – это, по-видимому, не их профиль. Можно продолжать заниматься этой разоблачительной деятельностью. Многим придется для этого уехать за границу и разоблачать оттуда. Потому что здесь она тоже будет заблокирована. И остается такая скорее духовного рода оппозиция. Некие формы частной жизни, которые сопряжены с тем застоем, который учредился, 2.0, так сказать, застой. Тогда тоже никаких объединенных сил оппозиции не было. И быть не могло. Были диссиденты. Менее структурированные инакомыслящие, никак не организованные, а знавшие друг друга по именам, личные знакомые, друзья и товарищи. Я думаю, перспектива подавления она вот такая.И для ФБК, этой ужасной экстремисткой, запрещенной и всячески враждебной организации, по-видимому, судьба будет той же. Это довольно легко для авторитарного государства разгромить какой-то мирный протест, чуть легче легкого. А тем более общественной организации с печатями, со счетами, со всей институциональной начинкой. Кроме того, сейчас большой брат цифровой еще за всем смотрит, все посчитано.
Даже удивительно, что они так долго держались в каком-то официальном статусе, и были институцией, потому что гораздо легче было прихлопнуть их раньше. Ну вот видимо сейчас наступил такой момент. Но тут не с выборами я бы это связывал, а все-таки с ответом, с некоторой реакцией. Мы по болотному делу уже помним, что эффективный ответ приходит чуть позже, с задержкой несколько месяцев. Потому что нужен анализ ситуации, нужно понять, кто главный враг, кто второстепенный. Ну и принять соответствующие меры. Белорусское начальство действует, кстати, также. Их решительные действия не последовали сразу же. Видимо для того, чтобы не обострять ситуацию. Дождались какого-то спада, а потом принялись методично отлавливать наиболее активных, подвергать их всякому прессу и прочее.
А. Веснин
―
Вообще просто ситуация у Команды Навального выглядит, как у самой яркой оппозиционной структуры как ни крути, довольно грустно. Навальный сам находится в тюрьме, система этих штабов, которую выстраивали на протяжении какого-то времени, и которая более или менее эффективно работала, она тоже оказалась разрушена в один день. Остается только умное голосование, на которое напирают соратники Навального. Как вы думаете это все еще актуальный инструмент?
И. Микиртумов
―
Он актуален не в плане электоральном, а как некий мобилизующий момент, и все. Провозглашая умное голосование, оппозиция скорее показывает флаг. Она заявляет, что она все еще существует и даже строит некие политические планы. Но шансов перебить тренд и на что-то повлиять нет. Все контролируется властями. Тут никуда не вильнуть. Можно причинить им беспокойства мелкие, ни на что не влияющие. И главное в такой момент, что ты удерживаешь. Мы все еще сохраняемся, смотрите, слушайте нас. Учитывая нынешнюю ситуацию, я думаю, что реакция общества на это умное голосование будет более пассивной чем прежде.
А. Веснин
―
Тут в интернете очередной раз был спор. Рустем Адагамов, напомню он живет за границей и поддерживал Ксению Собчак, ну вообще довольно заметный оппозиционный блогер, спорил с Командой Навального о том, что все-таки Навальный вернувшись в Россию совершил некоторое политическое самоубийство. Он считает, что если бы он жил сейчас где-нибудь в Берлине, то он был бы эффективнее, чаще бы появлялся, про него бы не забывали, с кем-нибудь бы договаривался и т.д. А так сел в тюрьму, и в общем проиграл тем самым. Ну соответственно соратники Навального говорили об обратном. Вы все-таки на чьей стороне здесь?
И. Микиртумов
―
Очень трудно сказать кто выиграет, кто проиграет. Еще же игра как бы в самом разгаре. Навальный решил играть как стратег, и играть в долгую. И он собирается высиживать лидерство Российской федерации. И высиживать он его будет в тюрьме по примеру, видимо, Нельсона Манделы и каких-то других выдающихся людей, таким образом прошедших это крещение. Если предполагать какой-то транзит авторитарный, то, конечно, это была бы возможная комбинация, но правда не сейчас пока. Сейчас пока у нас дела хороши – можно ни о чем не беспокоиться. Он рассчитывает, что, может быть, ему удастся высидеть это время, а потом оттуда выйти, как из пепла, так сказать, возродившись. А может быть ничего не получится. Если ожидать какого-то развала режима по его внутренним обстоятельствам, как это обычно бывает, то да, это верная стратегия. Потому что сейчас не тот вариант чтобы возвращаться из иммиграции. Надо чтобы тебя знали здесь. Всегда борьба за власть не есть разоблачение и не есть публицистика, это блоки, союзы, подкопы, интриги – совершенно другая история.
А. Веснин
―
Ну тут все просто приводят пример Ленина, который приехал и получил власть, но был в иммиграции.
И. Микиртумов
―
Ну так пока Ленин был в иммиграции, партия эсеров вела бурную революционную работу. Вернулся он на хорошо подготовленную почву, а дальше считай свезло. Мы с вами последуем Льву Николаевичу Толстому, мы не будем приписывать историческим персонажам избыточную гениальность, а скажем скорее: если кого-то вдруг выносит на поверхность - это необычайно удачное для него стечение обстоятельств. На некоторое такое стечение рассчитывает, по-видимому, Алексей Анатольевич, совершив свой в общем драматический ход. Драматический он, потому что это его личная интрига. То есть трагическими обстоятельствами мы называем то, что происходит помимо нашей воли. Но он по собственной своей воле отправился в тюрьму. Этот расчет, некоторое движение, интрига, если хотите, то роман, может кончиться ничем. Он тоже это понимает, что может кончиться ничем, но он решил вот так сыграть. Это достойно всяческого уважения, его позиция. Это его действие мы примеряем на себя. И мы-то с вами скорее всего не такие выдающиеся борцы или вообще никакие не борцы. И смотря на него, мы понимаем, что он - не мы, это другой человек, недюжинный, который решается на такие вещи. Мало того, что он предшествующее вытворял, так еще и вот тут прямо в пасть шагнул, или там прыгнул в молоко вареное, а потом в воду вареную. Тут и сказочные паттерны тоже задействованы.
А. Веснин
―
Жерлом вулкана назовем это. Помасштабнее. А то вареное молоко, как будто бы Россия немножко детский утренник. У всех тут свои ассоциации, конечно. Как вам кажется, про Навального не стали пока забывать?
И. Микиртумов
―
Кто стал, а кто нет. У нас же, как всегда, есть наиболее активные люди, а дальше периферия какая-то. Некоторые вообще не слышали еще о Навальном, вообще ни разу. Другие слышали, но прореагировали как то, что это американский шпион, потому что так вернее, это самое надежное. Осталось большое количество людей, которые держат это в памяти, но эти обстоятельства не влияют на их повседневность. Они как бы в стороне от политического. Хотя сейчас политизация изрядная произошла благодаря Навальному. Он действительно и молодежь всколыхнул. Ну для кого-то это важно, для кого-то менее. Естественно, сейчас утекает все это постепенно. Здесь еще важен негативный фон. То, что криминализовано властями, неважно законы или не законы, с основанием или без основания, оно становится в перспективе объектом репрессий и подавления. И не вызывает желания примкнуть. Поэтому это важно. Криминализовать какую-то группу, то есть сделать ее преступниками, это стандартный ход. Так было всегда. Диссидентов советских тоже подводили обычно, а сейчас под какую-нибудь уголовную статью, так надежнее. Тем самым ты людей этих дискредитируешь в глазах той части общества, которая колеблется, у которой нет политического интереса, у нее такое конформное поведение. И для этих людей, конечно, все это менее актуально стало. Ну посадили, ну и слава богу - рассуждают они, нам меньше беспокойства. Потому что Навальный и все его движение бросает вызов целому режиму, который очень исключительно силен, так сказать с бомбами и ракетами. А граждане и население они тут же живут под этим режимом. Поэтому им предлагается идти на баррикады. Нет - говорят граждане. Мы, пожалуй, повременим, у нас ипотека, у нас кредит, нас с работы уволят, всякие такие вещи. Разговоры о массовых репрессиях тут мне кажется были бы неактуальны. Хотя многие уже пугают. Но механизм принуждения работает не через массовые репрессии, а через такое пирамидальное устройство - вертикальное принуждение людей к подчинению, которое осуществляется повседневно. И агентами власти в отношении человека простого выступает его ближайший начальник. Этот начальник, как и всяческие начальники, более лоялен властям чем подчиненные, потому что там есть целый комплекс обстоятельств, способствующих негативному отбору разного начальства. И за тобой следит твой собственный начальник. И если ты ведешь себя не очень правильно, однажды ему намекнут, что такого человека нужно уволить, задвинуть, или он сам догадается. Агенты власти повсюду. Мы в отношении друг друга реализовываемся, как агенты какой-то власти, какого-то влияния. Если мы с вами ведем беседы про Навального, его перспективы, то эти беседы тоже оказывают влияние на тех, кто нас слышит. Что неудивительно. Для чего мы в конечном счете эти беседы и ведем. Обмениваемся мнениями. И выступаем здесь тоже агентами какой-то политической силы, хотя мы может просто комментируем. Но если взять доминирующее влияние, исходящее сверху, то конечно твой ближний — это гораздо лучший контроллер, чем какие-то отдаленные инстанции. Общество уже находится в состоянии покорности и подчинения, но будет приведено к дальнейшей покорности и дальнейшему подчинению через этот механизм. Даже в большей мере чем через механизм репрессий демонстративных. Тут точечные сюжеты будут, как в советские времена. То есть мы хорошо возвращаемся к отношениям застоя. И в них было ровно так: были люди, которым можно было рассказывать анекдоты, а были люди, которым нельзя было рассказывать анекдоты. Для них анекдот неправильный по содержанию обозначал необходимость привлечения тебя к какой-то ответственности. И этому человеку нужно было самому начинать привлекать тебя к ней.
И. Микиртумов
―
Вы знаете, Арсений, не власти идей.
А. Веснин
―
Опасные вы слова говорите, Иван.
И. Микиртумов
―
Ужасные-ужасные. Когда был суд по делу сети, и Медузовское разоблачение вышло, тоже иностранного агента теперь еще. Там все-таки был вопрос: действительно ли есть революционное подполье в современной России или его нет, или это фантазм, или его придумали карательные органы, или реально что-то такое есть, чем эти молодые люди энтузиастически занимались. И эта история с какими-то убийствами в каких-то лесах, что-то очень похожее на сюжет романа «Бесы». Потому что молодежная экзальтация, кажется, романтическое что-то было. Давайте независимо от того было или не было. Наш хорошо зацементированный строй нынешний, российский, он у любого охранителя вызывает идею революции в голове. Нашему мышлению свойственна диалектичность. Когда мы смотрим на очень прочную конструкцию, мы думаем она такая прочная что ее ничто не сокрушит. Или все-таки что-то может ее подточить? И вот, смотря на эту прочную конструкцию, самый большой ее ревнитель и тот, кто о ней заботится всеми силами, думает о том, что ее может перевернуть – ну революция. Слово революция попадает в голову независимо ни от чего. Ход мыслей такая свободная субстанция. Мы мыслим спонтанным образом. Большая часть наших мыслей приходит нам в голову спонтанно, как-то неумышленно. Мы не можем заставить себя мыслить того, чего не можем. Вот это само бродит – это брожение умов. Какие-то концепты вызревают без того, чтобы их кто-то вбрасывал, их провоцировали. Потому что мы так устроены человеческие существа. Ко всему что мы видим и что имеет какую-то определенность, мы примешиваем возможное бытие этого же предмета. Вот стоит снеговик. Уместно вспомнить о снеговике в хорошую июньскую погоду. А еще недавно он стоял, и мы в перспективах его бытия видели, что она растаял, превратился в лужу. Мы можем видеть какие-то другие перспективы у снеговиков или у любых других вещей. Вот и тут. Учитывая то, что жесткая авторитарная власть не бывает приятной, она у всех вызывает те или иные негативные реакции. Это запускает процессы размышления о том, чем она может кончиться чем она, может быть, во что она может вылиться. Тут не нужно революционной пропаганды, эти все мысли сами вращаются в головах. Поэтому мы все с вами агенты влияния в этом смысле, мыслей, каких-то идей. Они в нас бродят. А мы про них говорим. Так лучше было бы повернуть. Эта сила абстрактная, она ничья.
А. Веснин
―
Иван, вы вот сказали, что на выборах электоральное у нас ничего не сменится. Вот как у нас тогда может что-то измениться?
И. Микиртумов
―
Вот это прекрасный вопрос, который, наверное, нужно задать больше специалистам по гаданию. Я вот гадать не могу.
А. Веснин
―
Вот вы говорите: выборы вряд ли. Соответственно с этой диалектичность мне хочется услышать то, что скорее будет.
И. Микиртумов
―
Политологи, которые изучают, тем более количественно, судьбы разных режимов, в том числе авторитарных приведут нам статистику и скажут, что скорее всего такие режимы должны перерождаться в такие, а не какие-то другие. И вот что авторитаризм застойный бывает меняется авторитаризмом развития, но бывает, что меняется на еще более консервативную какую-то конструкцию, которая построена целиком и полностью на репрессиях и запугивании. А наша все еще такая гибридная. В ней плюсуются какие-то турусы на колесах в виде каких-то отдаленных перспектив счастливой жизни. Населению доставляются разные эмоциональные радости вроде побиения врагов, унижения кого-то, в виде блестящих спецопераций. Все это должно порадовать публику. Какие у нас лихие ничего не боящиеся начальники. Вообще последние 10 лет нашего режима — это переход к балансу, в котором больший вес имеют репрессивные вещи нежели заманиловки и лихость. 10 лет назад ситуация была иная. Тогда можно было как-то хвастаться успехами, говорить, что вот видите были ужасные 90-е, мы все преодолели, и то и это преодолели, и вообще молодцы, и нам сам черт не брат. Но как-то позитивная часть она скукоживается, ей уже никто не верит. Или по большей части перестали верить, а лишь делают вид, что верят. Значит репрессивная часть будет нарастать. Тоже закон. И понятно еще экономически никто никуда не движется. А наоборот тихонькое сползание такое происходит, потихоньку беднеем, но не сильно. Не очень быстро, но так: кто-то быстрее, кто-то медленнее. С этим поделать ничего нельзя. Так вот чем это кончится, у политологов статистика, то есть. А мы с вами могли бы продумать, не оперируя статистикой, чем это принципиально могло бы кончиться. Я вот уже упоминал про советский застой. Мне кажется нынешнее наше положение либо совсем застойное, либо предзастойное в новой версии этого состояния. И застой предполагает такой специфический образ жизни. Что будет после него мы сказать не может. А как мы, возможно, протянем еще 10 или 15 лет, становится более-менее ясно, если застойные порядки окончательно учредятся, установятся. А все к этому и идет. Осталось только последним говорунам предложить, чтобы они перестали говорить то, что они говорят. Останется Радио Свобода традиционное на средних волнах. Включим рубильник на интернете. И погрузимся в такое квазипозднесоветское состояние.
А. Веснин
―
Дмитрия Быкова, писателя и поэта, не политика -травить химическим оружием.
И. Микиртумов
―
Его, гражданин поэт, все его стихи с Ефремовым, они взорвали тогда еще. Это был взрыв популярности. Они взрывали репутации, это раз. И запускали дискурс обсмеивания, который совершенно недопустим в отношении крупных начальников, как они сами себя видят в космосе. Сейчас такая забавная ситуация: у нас часть общества, продвинутая элита, находится в самых разных отношениях, и в идейном, и в дискурсивном, своем понимании того, что происходит, и что такое мир, и прочее. Наши интеллектуальные интеллектуалы могут не уступать заграничным, и покруче будут некоторых. При этом властная верхушка, она, конечно, тоже должна быть пообразованнее, поадекватнее, у нее такие очень традиционные представления о том, что можно, что нельзя в частности, по части слов. Это старшее поколение, оно к словам не толерантно. Их нельзя обзывать, они все это берут на карандаш и потом жестоко мстят. У них такие вот сюжеты, я думаю. Поэтому, безусловно, это за слова. За своё остроумие, за то, что он научил обсмеивать Путина и всю компанию. Я не удивлюсь если потом выяснится, что и у Ефремова в его автомобиле был какой-нибудь адский механизм, нарушающий работу руля. То есть, если там есть целый институт по этим делам, значит должна быть повестка дня, план, отчет. Не будут создавать институт для одной операции. Собственно, никто этого не скрывает. Арсений, мы же помним, как лихо мы отбивались по поводу Литвиенко, потом как лихо мы отбивались по поводу Скрипалей, комментируя по первому каналу, что нашим бывшим шпионам как-то плохо на острове Англия. Это уже такие формы молчаливого признания, со словами: «Да, конечно, это мы, Господи… Вы имейте ввиду, что это мы». Так примерно это звучит. Никто сильно и не скрывал. Но да, это конечно тоже действует на всех, кто хочет бороться, хочет обсмеивать, комментировать.
А. Веснин
―
И что с этим застоем делать то, как нам жить?
И. Микиртумов
―
Ну смотрите, застой придумали в штабе Горбачева, когда готовили ему доклад к 27-му съезду партии. Там впервые, кажется, прозвучало это слово «застой». Говорилось еще там о том, что нужно постепенно вводить демократические сюжеты в партийную жизнь и прочее. Эта же, как всякая партийная политика тогда, была половинчатой, потому что были, естественно, оппоненты всяких обновлений и реформ, были противники. Слово «застой» казалось очень удачным, оно переназвало то, что раньше называлось развитой социализм. Развитой социализм — это чудесный термин. Это образец эвфемизма, потому что под этим развитым социализмом имелось ввиду ни развитие, ни социализм. Вот такой вот позднесоветский печальный долгострой – меланхолический, с дефицитом гречки и прочими прелестями. При этом застойная советская жизнь вовсе не была спокойной, она была… Непрерывно Советский Союз с кем-то боролся, непрерывно отвечал на враждебные действия, предпринимал какие-то свои операции, все время разоблачали врагов внутренних, внешних и каких-то еще, все время были скандальные сюжеты. В общем, так все это довольно хорошо двигалось, но только понятно, как. Это тоже были варианты подавления, репрессии, попытки прорастания чего-то и опять подавление, опять репрессии. Не фатальные, как в сталинские времена, а помягче. Но было постоянное повсеместное давление. Слово «застой» должно было скомпрометировать всю эту эпоху, потому что «застой» - это что-то физиологическое, пахучее, такое, кажется в нем даже можно увязнуть, в этом застое. Поэтому Горбачёв зарезервировал там смысл экономический, потому что экономические показатели стояли на месте, ничего не двигалось, не было развития. С другой стороны, в нем можно увидеть фиаско всего советского проекта. Если вы вообще антисоветчик, либо, если вы умеренный коммунист-социалист, то фиаско социализма с человеческим лицом, которое можно было бы построить. Кроме того, еще в застое прочитывается такое некоторое снижающее… поскольку это что-то физиологически-патологическое, страстное, и этот тоталитарный железобетон, в который подмешали маразм, скудоумие, дряхлость. В общем, слово «застой» ведет к старости, ассоциация такая здесь. Старость. Застойный режим – это старый режим, и он связан не с возрастом вождей. Какие-то старики катали других стариков на лафетах по Москве, так и называется, эпоха пышных похорон. Но дело не в этом состоит. Старость всего исторического и политического, она тогда, когда это явление какое-то, вещь какая-то, какие-то отношения, объединение, государство, режим, партия, общение, движение, идея, - когда они становятся ненужными, теряют смысл. Устаревает не то, что долго существует в физическом времени, устаревает то, что, до этого казавшееся нам важным, ценным, осмысленным, полезным, вдруг перестает таким казаться. И вот советский проект: он выгорел как раз в это время застоя, очень удачно. Слово «застой» маскирует это выгорание. Оно более конформистское. Его можно прочитать как «временные неприятности», которые можно ликвидировать: тут подчиним, тут подкрутим, тут подправим, и поезд опять поедет. Между тем, имело место действительно выгорание. Трудно уже было найти кого-то кто верил бы в советский проект в ту пору. И поэтому застойная жизнь была грустна и печальна. Ее общим настроением была некоторая безнадежность. Меланхолия тупика. Отсутствие каких-либо надежд. Ажитация была, оттепель нового периода о том, что будет развитие, будет движение. Она пропала в это время. Отсюда эти удивительные явления советского быта: грязь, хулиганство, вандализм, хамство, равнодушие. Сейчас про позднесоветский период снимают такое гламурное кино, где показывают чудесную советскую жизнь. Нет, она вовсе не была чудесной. Она была такая… довольно мрачная. В общем, эта меланхолия оставила блестящее произведение искусства, которое даже вызывает ностальгию по тем временам. Хотя не по тому, что было, а что там изображено. Общая значимость всего этого движения, «застоя», состоит в чем? Вот мы живем последние 200 лет, даже больше, в парадигме идеи прогресса, что мы должны развиваться. Сейчас мы пока оставляем в стороне цену этого развития – природные ресурсы и прочее. Значит, мы должны развиваться и жить лучше. У этого «жить лучше» много изводов. Во-первых, жить богаче; во-вторых, жить свободнее; в-третьих, жить дольше; в-четвертых, жить веселее. Вот общечеловеческие ценности, набор прав и свобод, которые каждый человек хочет иметь. Они нужны ему для того, каким бы не был этот человек, чтобы попытаться жить свободнее, богаче, веселее и дольше.
А. Веснин
―
Иван, я прошу прощения, тут срочные новости приходят, я вас немного прерву и может сразу попрошу прокомментировать. Материалы дела о пропаганде наркотиков в интервью Юрия Дудя поступили в суд, и были проведены две психолингвистические экспертизы, которые подтвердили факты пропаганды наркотиков в двух интервью блогера. Я понимаю, что это в каком-то смысле тоже все ложится на этот застой, с другой стороны интересно все-таки, Юрий Дудь … как-то за известных людей берутся.
И. Микиртумов
―
Конечно, за кого еще браться то. Это криминализация. Можно криминализировать через экстремизм, можно криминализировать через наркотики. Это старинный опробованный способ. Если у Дудя есть какие-то покровители, как у Голунова, то его вытащат, если попытаются засадить. Вообще, Дудю есть повод побеспокоиться. Совершенно очевидно, что популярный блогер должен быть нейтрализован, тем более, что Дудь тоже взорвался, как граната. Его внезапный рост популярности за несколько лет – и это номер один. Звезда масс-медиа, его нужно безусловно сделать менее активным. Всё очень предсказуемо. И видимо эти события осени-зимы показали, что надо что-то делать, терпеть больше нельзя.
А. Веснин
―
Хотел бы сказать, что вроде бы эта статься пока не предполагает тюрьму, я сейчас проверяю.
И. Микиртумов
―
Ну это предупреждение. Черная метка. Дальше надо уже ему самому думать, что делать: связываться дальше с этим или нет. Если вернемся опять к застойным сюжетам, то в общем, у нас есть дилемма между тем, как мы живем и для чего? До бесконечного развития прогресса, или может идеалом нашей жизни должны быть равновесие и гомеостаз. Философы древности, Платон и Аристотель, как раз полагали, что именно это равновесие, без всякого там развития, именно занятие некоторого устойчивого положения в космосе и обеспечивает тебе счастье. В христианской традиции мы тоже видим это. Все прогрессистское с этим не согласовывается, оно предполагает некое развитие здесь и сейчас. Ты не становишься блаженным ни в духовном отношении, ни в материальном, политическом, социальном. И застой… как ни странно, в нем присутствовал такой элемент романтический, которые предлагал в этом застое размышлять о том, что да, мы живем не очень богато и не очень свободно, но душу это не затрагивает. Можно быть при этом порядочным, культурным, совершенным человеком, и даже счастливым, несмотря на все внешние обстоятельства.Получится ли такого рода идеологию протащить хоть как-то сейчас? Честно говоря, сомневаюсь. Потому что в таком романтическом заходе, да, можно жить, застойным образом. Конечно будут и низкие формы, о которых я говорил, включая то же пьянство. Это низкие формы реализации. И смычка между высоким и низким, кстати она вот у Венечки Ерофеева обеспечена, его «Москва-Петушки». Будет ли это сейчас – пожалуй нет. Уже успели россиян испортить потребительским обществом, испортить капитализмом, материальными сюжетами, попытались подсунуть под застой разговоры о том, что это – правильное блаженное существование, когда ничего не меняется и никуда не идет, и что так нужно служить каким-то трансцендентным ценностям. Не выйдет.
А. Веснин
―
Иван, здесь мы должны сегодня поставить точку, у нас будет еще время побеседовать. Спасибо большое, всем хорошего дня.
И. Микиртумов
―
Спасибо вам, до свидания.