Иван Микиртумов - Особое мнение в Петербурге - 2021-05-13
И. Штейнерт
―
Добрый день! У нас в студии доктор философских наук, Иван Микиртумов, это программа «Особое мнение».
И. Микиртумов
―
Здравствуйте!
И. Штейнерт
―
Давайте начнем с обсуждения трагических событий в Казани, и последствий после нападения на одну из школ города. Погибло 9 человек, более 10 госпитализированы. После этой трагедии сразу же появился ряд инициатив, одна из них высказана президентом, за ним уже повторяют городские власти, о том, что нужно ограничить оборот гражданского оружия. В частности, одно из предложений, поднять возраст, когда можно купить оружие. Сейчас это можно сделать с 18-ти лет, предлагается поднять его до 21-го года. В этом ли проблема?
И. Микиртумов
―
Иван, вы уже предвосхищаете ответ. Ясно же, что проблема не в этом. При желании совершить такого рода действие, можно найти массу инструментов и обойтись без охотничьих приспособлений. Мы любим говорить, что Россия – не Запад, а вместе с тем, такого рода случай уже не первый. Мы находим параллели с американскими случаями, северо-западными, европейскими, японскими. Это общая тенденция, она не связана с доступностью оружия. Всегда, когда что-то подобное происходит, власти начинают демонстрировать заботу об общественном благе и хотят что-нибудь запретить, ограничить. Но, как правило, никогда это не помогает. Это такой дежурный ответ общественному мнению. Помните, когда, еще при Ельцине, убили Владислава Листьева, то Ельцин ответил на это увольнением двух прокуроров. Как будто они имели к этому отношение, но это сиюминутная реакция.
И. Штейнерт
―
Это также, как после захвата заложников в «Норд-Осте», отменили выборы губернаторов.
И. Микиртумов
―
Их не обвинили, но под шумок отменили. Вот тут надо понимать, что мы как все. Наше общество – общество масс, общество потребления, выросшее из индустриального общества, и остающееся отчасти им же. В этом смысле мы мало отличаемся от других. Цивилизационное движение общее – капитализм и потребительство, оно никого не оставляет в стороне, всех захватывает. Не зря это называют трагедией. И это правильно. Вообще трагедией мы называем обстоятельства, которые не зависят от нашей воли.
И. Штейнерт
―
То есть не теракты?
И. Микиртумов
―
Теракт – это скорее драматическое обстоятельство. Здесь всегда есть преступники, которые хотели нанести посягательство, вред или запугать, и совершили свое злодейское дело, а мы сними боремся, но это был наш промах. А трагедия – это падение сосульки на голову, гибель людей в авиакатастрофе. А здесь трагедия социальной природы, потому что такой психопат, социопат, маньяк или человек, готовящий массовое убийство – это порождение общества. И это не устранимое, пожалуй, обстоятельство. Нам всегда приходится за что-то платить. Вот мы платим за антибиотики и за то, что мы стали долго жить, тем, что нас стало очень много, мы сильно обременяем окружающую среду. За изобретение двигателей внутреннего сгорания и прочих средств использования природных ресурсов, мы тоже платим деградацией этой же среды, и так далее, все имеет последствия.
И. Штейнерт
―
Мне кажется, что вообще законодатели, люди, которые отвечают за разные инициативы, часто исходят из той мысли, что мы можем полностью защитить общество от психически нестабильных людей. Но мне кажется, что это в целом невозможно, как бы хорошо ни работали спецслужбы, невозможно уследить за всеми.
И. Микиртумов
―
Это так, безусловно, но мы сейчас ведем речь не о психически больных, скорее всего, этот человек будет признан здоровым. Как и многие другие подобного рода люди, типа того же Брейвика, чемпиона в этом отношении, или того же Чикатило, или Ангарского маньяка, хотя действия их разные, конечно. Одно дело массовое убийство, другое – серийное. Но, тем не менее в психиатрическом смысле, медицинском, они здоровы. Но вот здесь критерии здоровья\нездоровья описываются способностью человека быть успешным в социальных обстоятельствах, а они вполне себе успешны. Тщательно продумывая свои злодеяния, они их успешно реализовывают.То есть здесь речь идет о некой такой социальной патологии, почему мы и говорим социопат-психопат, человек не любящий людей, не имеющий к ним эмпатии, они его раздражают, кроме того, его должны раздражать все нормальные проявления социальной культурной жизни. Видя процветающее научно-образовательное учреждение, этот человек должен попытаться его разрушить, видя хорошо работающую промышленность, фирму, он будет делать все, чтобы они стали работать плохо. Его ненависть к человеку как к таковому является главным двигателем его активности, такой человек получает удовольствие от того, что он пакостит и портит, причиняет зло людям. А человеку обычному, который таких аффектов не испытывает, все это кажется очень странным, поэтому, сталкиваясь с маньяками, социопатами, мы испытываем недоумение, шок, мы не понимаем, что это. И скорее дефицит у нас в том, что мы плохо знакомы с этими людьми. А они есть. И обстоятельства жизни позволяют им занимать разные ведущие позиции. Было бы когнитивной иллюзией сказать, что все подходящие на ведущие позиции – это психопаты-социопаты и имеют негативные черты. Тут скорее одного достаточно, чтобы служить таким удивительным примером.
Возьмем нашего любимого бывшего американского президента Трампа, который ровно относится к таким органическим бесстыдникам, и принадлежит к этой категории элит. Он не из тех, которые убивают, но в общем, его функции и устремления близки. Посмотрите, с каким недоумением к нему относится общество, они не могут понять, что это за существо. А таких людей не то, чтобы много, но они есть. И вот, кажется, одна из главных задач обеспечения безопасности общества, состоит в том, чтобы научиться их видеть и понимать, чтобы ставить какие-то заслоны и не пускать куда-то. Дело в том, что какие-то вещи, когда они названы и распознаны, перестают быть опасными. А вот, что касается, откуда эти люди берутся, и почему вдруг у них возникают желания устраивать какие-то убийства массовые, серийные, пакостить всем и вся, стравливать то, чем занимаются политики и популисты, это, конечно, характерно для общества масс капитальная невротизация. Потому что наше общество масс построено на принципе конкуренции, нам все время объясняют, что мы должны быть выше, сильнее, стремиться, совершенствоваться.
То есть даже идея, которая могла здесь быть спасительной, ведущей к элементу борьбы и противостояния, которая хорошо была развита Карлом Марксом, идея отчуждения, ставит тебя в позицию борца с существующим обществом. Такая доброкачественная позиция, где ты обретаешь силы, моральную правоту и вообще чувствуешь себя человеком «на своем месте», делающим правое дело. Но вот дух современного капитализма, как нас сейчас учат социальные теории, состоит как раз в том, что это отчуждение заменено другим аффектом – соревнования. Мы сейчас должны соревноваться сами с собой, с окружающими в движении к совершенству, к лучшему. Мы должны все время ставить некие задачи и преодолевать их. На этом выстроена вся система образования, потом социальные конкуренции в плане карьеры и прочее. Если даже свободное время свое ты проводишь без самосовершенствования, ты проводишь его зря. Всякий должен стоять на голове в позе лотоса и читать высокоинтеллектуальную литературу, в крайнем случае, учиться программированию. Но, в общем, просмотр сериалов, лайканье котов, игра в компьютерные игры, это все приниженная форма досуга, которая к самосовершенствованию тебя не ведет. Ну, кстати, тут есть уже тенденция позитива в этом отношении, но, тем не менее. И вот, поскольку большинство людей немолоды, не сильно талантливы, не сильно умны и работоспособны, не очень красивы, лишь меньшинство обладает противоположными качествами, выступая в роли эталона, в частности этот культ молодости, то невротизированы оказываются большинство. Значит, если на каком-нибудь рекламном плакате изображены красавцы и красавицы, очень интеллектуальные, с престижными дипломами, занимающие очень престижные позиции, а все остальные, у которых этого нет, должны на это смотреть, а вызывает ли это чувство радости? Едва ли.
И. Штейнерт
―
С этой масштабной неврастенией есть разные способы бороться. Общество же как-то должно реагировать. И в частности, появляются идеи, опять же у чиновников и депутатов, видеоигры каким-то образом запретить\ограничить там, где пропагандируется жестокость, есть сцены насилия. Или, например, урегулировать интернет пуще прежнего. Убийца и террорист из Казани завел же себе блог в Telegram, то есть эта площадка способствовала. Я вижу, что вы со скепсисом смотрите на эти идеи, но что-то же мы должны сделать?
И. Микиртумов
―
Это вторая часть. К этому духу соревнований и к тому, что большинство людей чувствует себя проигравшими, надо еще добавить второй компонент. И это – затхлая обстановка ханжества, имитация институтов справедливости и правосудия, имитация политики, которая характерна вообще для многих обществ. И даже для самых процветающих демократий, в которых большинство граждан чувствуют себя исключительно далекими от возможности влиять на морально политические явления, события и оценки. Идея «давайте мы все запретим про насилие», она утыкается в один интересный факт: насилие в огромном объеме присутствует в массовой культуре и, если мы берем ту же Америку, которая является чемпионом и капитаном массовой культуры, то количество продуктов масскульта, где кто-то вечно валяется в луже из кетчупа, это общее место. То есть количество фильмов, игр с насилием, где нужно кого-то кромсать на части, рубить, пилить и прочее, огромно. При этом забавно, что табуированию принадлежит вся тема сексуального, и в каком-нибудь голливудском фильме, где кого-то только что резали, крошили и кромсали, если герои забираются в постель, то они при штанах, рубашках и хорошо одеты, на всякий случай. Грубо говоря, насилие – да, секс – нет. Почему вдруг? Неужели убивать лучше?Это очень старые формы контроля надо обществом со стороны элит. Вся древняя история – это история притеснения и табуирования женщины, ее порабощение, а также молодых. Потому что традиционное общество устроено, как общество контроля со стороны более зрелых и авторитетных мужчин за всеми остальными. Понятно, что женщина должна быть частью собственности, быть подчиненной. Контроль женщин, их движение, их оборот – это один из вариантов властного контроля. То есть те, у кого нет соответствующих ресурсов, женщин не получают, в ультратрадиционном обществе. Точно также эта молодежь оказывается зависимой во всех своих отправлениях от старших, волею которых молодежь может получить себе мужа или жену. То есть контроль телесного, сексуальных отношений - важнейшая часть социального контроля в целом. И эта старинная традиция, в штатах это все еще жесткой протестантской складки, которая нетерпима, не критична. И, если начать перечислять подвиги протестантов на почве нравственности, то с одной стороны обхохочешься, с другой – обплачешься.
Один сухой закон давайте вспомним. Не было ничего глупее и бессмысленнее, чем введение сухого закона в 30-е годы. Это абсолютно абсурдные меры. Но точно также под те же фанфары при подготовке к выборам последним Никсона, они криминализовали марихуану и те социальные группы, которые имели к ней склонность, а именно, левые, пацифисты, борцы за права этнических меньшинств. Этих людей удалось объявить преступниками, плохими и т.д., скомпрометировать их в глазах остального общества, которое радостно на это дело накинулось, потому что для такого упрощенного протестантского сознания, надо найти пару-тройку носителей враждебных идеологий, представителей враждебных сил, накинуться на них и, тем самым, отработать этот свой аффект по изгнанию зла, поскольку из себя ты его уже изгнал, то осталось только изгнать его из окружающих.
И. Штейнерт
―
Есть еще одна точка зрения на эти события, ее высказал уполномоченный по правам ребенка в Татарстане, Ирина Волынец, она сказала, что на самом деле проблема в том, что у нас сейчас нет государственной идеологии. Мол, в Советском Союзе она была, все дети ходили на кружки, всегда была у них внеурочная занятость, и такого не происходило. Действительно, нам неизвестно, что в советских школах устраивали стрельбу. Имеет ли такая позиция право на существование?
И. Микиртумов
―
Стрельбы-то не было, но Казань славна своими молодежными группировками. Там чего только не происходило! Но вообще аргумент Ирины Волынец не имеет ни к чему никакого отношения. Пусть она попытается объяснить тогда, что такое было советское хулиганство. Советское хулиганство непонятно современному молодому человеку, потому что мы живем в таком пристойном антураже современного российского города. А советский город был с разбитыми фонарями, перевернутыми скамейками, загаженными подъездами. Кнопки в лифте поджигали зажигалками, везде рисовали неприличные слова, в электричке резали ножами сиденья. Советская наука, конечно, не могла объяснить происхождения этого явления, хотя оно называется очень просто, все то же отчуждение молодежи от государства, от общества, в котором она находится. Но если вернуться к той теме, которую мы еще не закончили, идеологии нет. Как ни странно, идеологией современного российского общества и является насилие. Посмотрим на отношения власти и общества, и мы увидим огромное количество следов и признаков того, как власть легитимирует себя через проявление насилия и демонстрацию готовности к насилию. Вообще это атрибут власти, но у нас есть одна важная деталь: власть предлагает гражданам разделить удовольствие от этого насилия, когда мы добивали героически украинцев, то большая часть российского населения радовалась этому. А до этого, когда было две чеченских войны, то в первую – не радовались, а во вторую научились радоваться этому. И потом радуемся всяким обстоятельствам. Вот Литвиненко отравили – приятно, Скрипалей – тоже замечательно, бьем каких-то демонстрантов дубинками – и тут нужно возрадоваться.
И. Штейнерт
―
На ютубе нам оставляют комментарии: «Милитаризация сознания масс приводит к тому, что в обществе появляются ярко выраженные личности, жаждущие реализации полученных навыков убивать».
И. Микиртумов
―
Да, но это не только российская штука. Надо честно признать, что тоже американское общество, являющееся чемпионом по школьным расстрелам, это сочетание социальной конкуренции и положения вечно проигравшего, в котором оказываются очень многие люди, а некоторые из них не в состоянии с этим справиться, на это накладывается все-таки сложившаяся за несколько десятилетий культура торговли угрозами. Вот не только российские власти приобретают легитимность и завоевывают доверие публики через демонстрацию своей возможности проявлять насилие и своими попытками делиться этим насилием с гражданами, удовольствием от него. Смотрим новостную повестку, особенно таких попсовых новостных каналов, это все образовано катастрофами, убийствами, войнами и всяким другими неприятностями. Почему вдруг это пользуется спросом? зачем нам, будучи простыми обывателями, каждый день интоксицировать себя этим потоком негатива, откуда у нас такая страсть? По идее обыватель должен хотеть светлой и приятной жизни, чтоб его обманывали, фабрики грез пели песни про любовь и про котов. Но, вместо этого, граждане увлеченно вовлечены в этот процесс потребления этого хоррора. Причем этот хоррор отфильтрован от действительности. Не то, чтобы его сочиняли, просто из тысячи возможных информационных сообщений и поводов, отбираются те три, где кто-то кого-то топором зарубил. Почему это привлекает интерес? Здесь снова усвоена элитарная тактика: торговать угрозами легко и приятно.Это обычная тактика власти самых древних времен. Вам угрожают страшные силы: жители соседних деревень, нечистая сила, инопланетяне. А мы вас от этого спасем! Поэтому вы должны содержать нашу боевую дружину, мощную организованную власть. Чем дольше вы нас содержите, тем дольше мы продаем вам угрозы. Но в обществе масс это не проходит напрямую, и тогда каждому простому человеку предлагается ощутить себя тем, кто сам может эти угрозы продавать. Но только не в отношении общества в целом, а в отношении ближайших к себе людей. Иными словами, мы все проявляем большой интерес к тому, как можно запугать окружающих, как можно начать их контролировать, сея в их рядах страх. Очень простой расчет: если я смог кого-то запугать, сея страх, я могу извлечь из этого выгоду. НОВОСТИ
И. Штейнерт
―
Иван, давайте перенесемся в наш город. Вчера в Мариинском дворце перед городскими депутатами отчитывался губернатор города Александр Беглов. Я следил за этим выступлением, оно было достаточно сухое, фактологическое, с большим количеством цифр. В конце Александру Беглову задали вопрос о последней протестной акции в Петербурге в поддержку Алексея Навального. Спросили, почему в Петербурге так много задержанных? Их было более 800 человек. В Москве на аналогичной акции было всего около 30-ти задержанных. Беглов начал отвечать и в конце связал протестующих с теми, кто потушил вечный огонь на Марсовом поле, с теми, кто жарил колбаски на вечном огне в Кронштадте, хотя эти события никакого отношения к протестам не имеют. В тоже время сразу пересекается история с тем, как судили Навального за то, что он якобы оскорбил ветерана Великой Отечественной войны, и кажется, что складывается некий тренд на то, чтобы ассоциировать протестующих с людьми, отрицающими Победу, которые не чтят память предков и смеются над самым священным, что есть в нашей истории.
И. Микиртумов
―
Это давнишний тренд, который начался еще с закона об экстремизме. Если мы политически несогласные, значит мы рискуем оказаться экстремистами. Широта толкования здесь необычайна. Здесь такая попытка криминализировать гражданскую позицию. Так было всегда. При царе-батюшке их объявляли изменниками короне. В любые времена сомнения в святости власти, карались самым жестоким образом. Это все зависит от некой картины, которая выстраивается идеологически. Вот нет идеологии, они пытаются ее создать. Все это напоминает мне эпоху Константина Черненко. Она длилась недолго, но Константин Устинович обратил внимание на дефекты в воспитании. При нем состоялся пленум, на котором подчеркнули, что нужно как-то лучше воспитывать. И вот, что в выступлении Беглова, что статья Макарова недавняя на Фонтанке.ру, они напоминают мне такие воспитательные сочинения позднего советского времени. По сути дела, они предлагают набор фраз, которыми могут пользоваться педагоги, обращаясь к детям и объясняя им, что хорошо, что плохо.
И. Штейнерт
―
Сразу отмечу, что статья называется «Генетический код победителей - основа нашего единения и сплоченности», кому интересно можно ее прочитать. Это в общем, набор таких идей от Вячеслава Макаров, спикера нашего парламента. В основном размышления его связаны с Великой Отечественной войной, и том, как она, по его словам, сформировала новую нацию.
И. Микиртумов
―
Это очень показательный текст, потому что там ровно все эти клише, которые надо. Давайте представим 9-й класс средней школы, подневольный учитель, агент государства, он должен выполнить свой долг: провести работу с детьми, объяснить им что к чему. Вот эти замечательные тексты, особенно макаровский, позволяют объяснить, что к чему. Но я лишен возможности критиковать дальше Макарова, потому что он мне пишет письма. Каждый день рождения я получаю от него открытку, где даже имя отчество мои написаны от руки. Я каждый раз конфузюсь, потому что не знаю, когда у него день рождения. Я не знаком с ним лично и не думал писать ему поздравительные письма. Если он всем петербуржцам пишет по такому письму, в какой расход он себя вводит!
И. Штейнерт
―
И остается ли у него время заниматься законодательными инициативами?
И. Микиртумов
―
Это скорее из области комического, конечно, Беглов озвучил такой символ веры, который никогда не подведет. Если вы вот хотите продемонстрировать свою лояльность на века, надо ровно так и говорить, и все будет хорошо. Только потом в зависимости от колебаний линий надо просто менять персонажей, кто сегодня плохой, а кто хороший, но это совершенно советские сюжеты, все совершенно очевидно.
И. Штейнерт
―
Но просто победа-то не тех людей, о которых они говорят. Ладно бы какой-нибудь Хрущев постоянно говорил о Победе, как человек, который участвовал в этой войне. Просто создается впечатление, как будто власти немного присваивают Победу. Такое чувство, что это они отвечали за руководство армией на тот момент и сейчас пожинают плоды своего умелого менеджмента.
И. Микиртумов
―
Это называется войны памяти. Возвращаясь к казанскому сюжету. Психопатический человек в какой-то момент начинает воевать со всем обществом. Говорит, что все общество – враги, они меня преследуют, я желаю дать им ответ, он как бы огрызается за свои фиаско. Он объявляет войну обществу, войну другим. Это не расчётливая война, потому что он понимает, что некоторое количество народа он убьет, но потом сам будет схвачен или убит. Но в этот момент он отказывает другим членам общества в праве на жизнь. Я вас буду убивать, потому что вы все вместе меня игнорируете, вы враждебны. Война памяти примерно выглядит так: я отказываю другим в праве иметь память, память – она моя, она доминирует. С памятью интересно, потому что память – это наше внутренне состояние, это не то, что можно изменить извне. Мысли наши пока еще недоступны для наблюдения извне, так уж непосредственно. По каким-то нашим поведенческим актам можно судить о том, что мы думаем, но в целом, конечно, нет.Поэтому военная память – это один из вариантов такого давления, когда действительно присваивается право выстраивать прошлое, но вовсе не для того, чтобы общество приняло эту позицию. Здесь скорее отстраивается система идентификации свой/чужой. То есть сторонники режима должны каждый раз получать такие темнички, набор обстоятельств и слов, и вот все, что касается риторики памяти войны, она за годы менялась. Сейчас она ушла в некий совсем радикальный ключ. Дальше, может, еще что-то придумают. Потому что нужно обслуживать интересы сегодняшнего дня, поддерживать обстановку осажденной крепости. Изоляция, в которой мы все находимся, она должна иметь исторические корни, для этого эта война памяти и предпринимается. Но те, кто будут думать иначе, и осмелятся говорить об этом, они будут снова объявлены преступниками. Снова будет принят что-нибудь запрещающий закон, в голову, конечно, не залезть, а вот за слова, конечно, будут тягать. Если рассматривать войны памяти, казанский случай в одном ключе, то видно, что эта злобная бешеная энергия не может получить никакого выхода никуда, возникающая от того ощущения, что ты чужой, брошенный, у тебя фиаско.
И. Штейнерт
―
Мы так часто вспоминаем победу в войне, которая прошла 76 лет назад, потому что нам больше нечем гордиться, не на чем акцентировать внимание в положительном ключе?
И. Микиртумов
―
В общем, конечно, да. Масса примеров о том, что люди за рубежом плохо отдают себе отчет в том, что это была за война, связано не с тем, что они злодейские и хотят игнорировать роль Советского народа и нашей страны, а в том, что это стало прошлым, которое уходит. И оно не образует важного ядра для идентификации. Прошлому вообще свойственно забываться.
И. Штейнерт
―
Войну 1812 года мы не так часто вспоминаем.
И. Микиртумов
―
Про Куликовскую битву вообще забыли! Много всего было в истории, что можно было бы помнить, но увы и ах, истории свойственно забывание. На это не следует обижаться. Когда мы на этом концентрируемся, это должно помочь нам спастись от каких-то наших внутренних бед и проблем. В этом смысле мы близки с теми государствами и нациями, которые зациклены на своей национально-освободительной борьбе или идее. Все это довольно уязвимо и не очень долговечно.
И. Штейнерт
―
Спасибо, до свидания.