Антироссийский закон про мат - Владимир Лукин, Юлий Ким - Культурный шок - 2014-07-23
ТАТЬЯНА ФЕЛЬГЕНГАУЭР: В прямом эфире можно.
СЕРГЕЙ БУНТМАН: Да. Ну, что ж? Приступим. Вот Алексей Венедиктов присоединился к нам 3-м ведущим, чтоб не было равенства у нас, потому что у нас двое гостей. Юлий Ким. Здравствуйте, Юлий Ким! Да, здравствуйте! Нет, а зачем наушники?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Здравствуйте!
АЛЕКСЕЙ ВЕНЕДИКТОВ: И не надо.
С. БУНТМАН: Ну, Вы меня слышите без наушников?
ЮЛИЙ КИМ: Да.
С. БУНТМАН: А я просто так весь эфир контролирую. Вот. И Владимир Лукин. Здравствуйте, Владимир Петрович!
ВЛАДИМИР ЛУКИН: Приветствую!
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Здравствуйте!
С. БУНТМАН: Добрый день! Вот мы должны были сейчас так, как знаете, у меня периодически иногда были в «Военном совете», в программе у меня говорили. И вот мы вышли. И они пошли.
А. ВЕНЕДИКТОВ: У нас столько много майоров и полковников бывает в этой передаче.
С. БУНТМАН: … делают характерные паузы…
В. ЛУКИН: Вы удивительно похожи на Виктора Степановича сейчас, Черномырдина.
С. БУНТМАН: Ну, да. Он делал характерные паузы.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я поняла, я буду в этом эфире тогда просто краснеть.
С. БУНТМАН: Ты будешь просто краснеть…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вы материтесь, а буду краснеть.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ты раскрыл тайну Виктора Степановича, между прочим. Он просто не употреблял глаголов вообще и заменял их паузами.
В. ЛУКИН: Он вместо глаголов жег сердца людей.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, он жег все, что было место.
С. БУНТМАН: Глагол весь сожжен был. Да.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вот Вы, кстати, смеетесь, а у меня как-то в программе «Клинч», когда были Жириновский и Ганапольский, дважды прозвучала нецензурщина в эфире. И я вот так с тех пор все, что, так или иначе, связано…
А. ВЕНЕДИКТОВ: От кого?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: От Жириновского.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Высококультурный львовский интеллигент…
В. ЛУКИН: Как человек, много лет проведший в Думе, я должен Вам сказать, что закон не имеет обратной силу, поэтому они невиновны.
С. БУНТМАН: Они нет. Это, во-первых…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А я не к тому, что… У меня просто хороший опыт краснения в эфире за мат.
С. БУНТМАН: А, во-вторых, мы так скромно говорим, что наши эфиры – это не художественные произведения. Да, ну что вы? Это так, жалкие поделки.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Между прочим, запрещен эвфемизм после этого закона. Ты что-то говоришь там дын-дын-дын, а потом говоришь «не це брань», то есть нецензурная брань, и дальше говоришь, говоришь. Не це брань. Еще украинская не це брань. Це брань, не це брань.
С. БУНТМАН: Ты тоже вот обандеровился совершенно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, бывает.
С. БУНТМАН: Ну, что же? Друзья мои, вот скажите, пожалуйста, вот я не понимаю, что мы сейчас будем делать. Я не пойму, когда нужно? Когда в рифму нужно? Когда единственная точность бывает. Как помните частушку про Луиса Корвалана тогда?
В. ЛУКИН: А! Да!
С. БУНТМАН: Где найти такое кого…
Ю. КИМ: Да. Марь Иванну.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А я не знаю такой.
С. БУНТМАН: Це брань. Но вот Брежнева сменять.
В. ЛУКИН: Да.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот Вы поэт, вот Вы ее и придумайте. Сочините.
В. ЛУКИН: А Юлик уже давно ее придумал.
Ю. КИМ: Чтоб такое нам найти, чтобы такое изобрести от…
А. ВЕНЕДИКТОВ: О! Это не так просто. Поломали великую русскую литературу на самом деле.
С. БУНТМАН: Ломают просодию русской поэзии.
Ю. КИМ: Нет, это, вы знаете, есть, я помню, трудился дня два. Мне очень нужно было заменить это слово, которое я употребил. И я не нашел ему замены. Я сразу поясню. И Вы сразу никогда не придумаете ничего. Я писал о наших временах. Там были такие строчки: Журнал назвали так уныло
«Жестяным словом «самиздат».
Тут ход истории виноват.
Ха-ха начальство утвердило.
Я думаю, «кранты» в начале не годится. Смысл тот. Ну, все. А не получается. Только одно слово, единственное слово могло…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Давайте попросим слушателей помочь Юлию Киму. Пусть они пришлют это слово.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть я теперь еще…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Какое-нибудь.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: То есть я еще буду краснеть и за смски.
С. БУНТМАН: Я попрошу тогда. Плюс 7 985 970 45 45. Пишите слова.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот чем заменить слово «пипец».
С. БУНТМАН: Чем заменить. Вы знаете, мы когда…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот чем? Володь, что ты на меня так смотришь? Я Лукину говорю.
В. ЛУКИН: Не получается.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я тоже думаю.
Ю. КИМ: Я придумал, но сказать не могу.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Так не интересно.
С. БУНТМАН: Вот знаете, мы решили…
В. ЛУКИН: … самое главное сейчас сказал на самом деле.
С. БУНТМАН: В свое время мы решили читать «Гмыка и звездочка» в 10-й главе Онегина в свое время. Знаете, меланхолический ммм казалось, молча, обнажал цареубийственный кинжал. Читал свои ноэли ммм…
В. ЛУКИН: Понимаете…
Ю. КИМ: А что здесь такое?
С. БУНТМАН: Нет, там политическая была сатира. Там политическая. Так вот и матерную тоже надо.
В. ЛУКИН: Понимаете, вот Юлик сейчас, в общем-то, сказал самое главное и, наверное, единственное, что можно существенное рассказать. Русский язык, как мы все знаем, а, между прочим, все трое – выпускники педагогического института, Ленинского педагогического института, который теперь университет. Значит, мы…
Ю. КИМ: Самого Лосева слушали.
В. ЛУКИН: Мы слушали Лосева. Мы слушатели Пурешева и многих других.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, да.
В. ЛУКИН: И восхищались ими, конечно, прежде всего. А потом уже анекдотами, значит. Но Юлик сказал самое главное. А именно то, что русский язык гениально выражает все без исключения человеческие состояния людей, живущих вот в этих широтах и говорящих по-русски в течение многих-многих поколений. И составной огромной частью, по важности огромной частью этого является такие состояния, которые наилучшим способом выражаются, к сожалению, вот таким образом. А, значит, искусство это определенным образом, в какой-то форме, в какой-то мере отражает.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, почему «к сожалению»?
В. ЛУКИН: Значит, либо мы обкорнываем себе свой собственный родной и гениальный язык, либо мы понимаем, что тут не запреты нужны законодательные. Это глупость полная, на мой взгляд. А здесь нужная правильная культура…
Ю. КИМ: Культура…
В. ЛУКИН: … воспитания нравов, обычаев людей. Знание, где, что говорить, когда и что, где писать и как. И все эти состояния, они выражаются в великой русской литературе и так далее. Вот я, если вы не возражаете, я вам очень коротенькое стихотворение Пушкина прочту, которое я считаю …
С. БУНТМАН и А. ВЕНЕДИКТОВ: Запикивать надо?
В. ЛУКИН: … одним из самых великих маленьких стихов этого нашего все. Да? В том числе все с точки зрения языка. Это «Телега жизни».
Хоть тяжело под час в ней бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Везет, не слезит с облучка.
С утра садимся мы в телегу;
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошел, известно, мать.
Но в полдень нет уж той отваги;
Порастрясло нас; нам страшней
И косогоры и овраги;
Кричим: полегче, дуралей!
Катит по прежнему телега;
Под вечер мы привыкли к ней
И молча едем до ночлега —
А время гонит лошадей.
Скажите мне, пожалуйста, что? Как лучше можно выразить самые сокровенные человеческие мысли на русском языке о жизни человеческой, вообще о жизни, о всем протяжении в этих коротких строчках.
С. БУНТМАН: Ну, да.
В. ЛУКИН: Только гений такое может сделать. И Пушкин, между прочим, если мы все читали с вами книгу Вересаева, он… Там есть такая надпись со ссылкой на свидетелей. Он нашел какие-то слова более точные, чем раньше, и он прыгнул со свойственным ему темпераментом и стал быть в ладоши и кричать, ну, это известно: «Ай да Пушкин! Ай да сукин сын!» применительно к Евгению Онегину. Это в другом смысле.
С. БУНТМАН: Да.
В. ЛУКИН: Люди, поэты, художники ищут наиболее подходящие слова для самого точного выражения человеческих состояний, человеческих поступков, страстей человеческих и так далее. И мешать им невозможно. Другое дело, что есть некоторая мода, есть некоторая искусственность, так сказать, есть некоторая тенденция…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Володь, но мода – это не искусство. Почему ты говоришь, что мода – это искусство? Мода – это естественно…
В. ЛУКИН: Нет, нет. Даже не мода, а некоторая нарочитость, попытка заменить талант эпатажем. Вот это существует.
С. БУНТМАН: Да, да. То, что мне…
В. ЛУКИН: Это довольно противно.
С. БУНТМАН: У меня здесь будет дежурный момент. Здесь у нас запланирован по сценарию мат. Зачем? Почему? Никто не знает. Вот про это говорит Владимир Петрович, мне кажется. Да, здесь.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Потому, что автор запланировал. Чего объяснять-то?
С. БУНТМАН: Нет, ну, автор запланировал…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, автор запланировал.
С. БУНТМАН: Автор запланировал…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но он же автор.
С. БУНТМАН: Когда… Нет, вообще это самое…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это Киму говори, почему у Вас здесь по сценарию слово «ментик». Вы зачем запланировали «ментик»? Наш народ «ментик» не поймет. Юлий, кафтан надо писать.
В. ЛУКИН: Юлик, сознайся, сколько раз ты массово использовал ненормативную лексику. И интеллигентнейшие люди с восторгом это воспринимали, интеллигентнейшие люди нашей страны, Москвы.
Ю. КИМ: Я честно сейчас сразу не припомню, меня хорошо воспитывали. Но что касается чужих стихов, припоминаю в 1-ю очередь, конечно, великую песню Бахнова «Ну, что за славная земля» вокруг известного залива. Я даже не могу сейчас произнести, озираясь на принятый закон, слово «Коктебель» как оно там употреблено. Но тем не менее. И главное, что вы, наверное, знаете, это произведение великое. Оно все построено…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Я думаю, Таня не знает.
Ю. КИМ: Да?
С. БУНТМАН: Почему ты не знаешь великое произведение?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я не знаю великое произведение.
С. БУНТМАН: Или уже знаешь?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Я могу встать и выйти из студии…
А. ВЕНЕДИКТОВ: … прочитать.
В. ЛУКИН: Таня покраснела от Пушкина и никак не может оправиться.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И все слушатели встали и вышли.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Пушкиным-то вы меня тут не удивите. Пушкина я разного читала.
Ю. КИМ: Как это называется, когда заменяют? Это эвфемизм?
С. БУНТМАН: Эвфемизм. Да.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Давайте попробуем с эвфемизмами.
Ю. КИМ: Помните, как Солженицын в «Одном дне Ивана Денисовича»? Сначала он написал так, как это произносилось, а потом переменил букву «х» на букву «ф».
С. БУНТМАН: Да, да.
Ю. КИМ: Маслица-фуяслица.
С. БУНТМАН: Да, да.
Ю. КИМ: Это он очень хорошо придумал, потому что от этого ничего не потерялось. А вот тут никак невозможно ничего поставить, скажем, вместо этого слова кроме него самого. И главное, что если помните, оно так и заканчивалось. Это была пародия на статью Аркадия Первенцева. Он тогда в 63-м году написал огромную статью против нравов молодежи в Коктебеле, что они ходят в шортах, носят бороды…
С. БУНТМАН: А иногда и без.
Ю. КИМ: И прочее, прочее. И Бахнов изложил…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вы каких-то хипстеров описываете.
Ю. КИМ: … эту статью, где, правда, самое…
С. БУНТМАН: О! Хипстерам не снилось.
В. ЛУКИН: А вот это слово, которые мы не сказали, оно матерное или пограничное? Я что-то не понял.
Ю. КИМ: Я сейчас тебе скажу, сейчас…
С. БУНТМАН: А существует теория пограничных слов еще?
Ю. КИМ: Есть, есть. Очень хорошо прижилось в русском разговоре и в нашем обиходе замена слова через нервное слово «блин».
В. ЛУКИН: Да?
С. БУНТМАН: Да, да.
Ю. КИМ: Но в этой песне никаким блином не обойдешься, потому что она рифма. И поэтому… Там, правда, самые остроумные строчки, если помните: «И хоть купальник есть на ней, но под купальником, ей-ей, все голо».
А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот это надо, я бы сказал.
Ю. КИМ: Все голо, жаль, все голо, жаль, все голо.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, Все голо, жаль, все голо, жаль, все голо.
В. ЛУКИН: Да, да.
Ю. КИМ: Но там все равно ничего не поделаешь, потому что весь фокус в самом последнем куплете. Помните, когда он пишет: ведь я писал не для рубля, а потому, что был я и есть я, и буду…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Эвфемизмы.
В. ЛУКИН: Кстати, у Высоцкого очень часто… он же менял как-то талантливо это дело, но всем все было ясно и понятно.
С. БУНТМАН: Смотрите, ну, не могу я себе представить вот, например, когда сейчас вот ругают, ругают. Но вот, например, в одном из спектаклей, просто в конце… спектакль абсолютно нормальный, и в конце две женщины лежат так вот валетом и смотрят наверх, и поэт вот «В Ростове-на-Дону попал я 1-й раз в тюрьму».
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ага. Подлиник.
С. БУНТМАН: Поют со всеми словами.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, да.
С. БУНТМАН: И это такой шок для всех. И зал сидит в тишине, не потому, что фу-фу, какие ужасные слова, а потому, что это вдруг произошло там. Это же все… Ну, вот как сейчас? Сейчас давайте все отрежем, и будет у нас…
В. ЛУКИН: Между прочим прямое обращение существует. Продолжая тему Пушкину. Прямое обращение существует другого гениального русского поэта – Марины Ивановны Цветаевой – к нашим законодателям, которые просто взывая к ним, сказал… на пушкинский юбилей у нее стихотворение.
Ой, брадатые авгуры!
Ох, и задал бы вам бал
Тот, кто царскую цензуру
Только с дурой рифмовал.
А «Европы Вестник» - извините – с жопой
Пушкин - в роли гробокопа?
Ю. КИМ: Да.
С. БУНТМАН: Да. Смотрите, здесь…
В. ЛУКИН: Так пишут нам, предлагают? Читай!
С. БУНТМАН: Копец, трындец… Это, ребята, так не пойдет. Да, да.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Трындец вообще из другой оперы.
С. БУНТМАН: А что такое? Как… Ну, да.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, да. А дальше?
С. БУНТМАН: Ну, это, извините меня, это баш на баш. Таня, а ты не читай, пожалуйста.
В. ЛУКИН: В общем…
А. ВЕНЕДИКТОВ: В эфире не читай. Надо про себя.
В. ЛУКИН: Такое поколение…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вы так говорите, как будто бы я-то и не ругаюсь никогда.
С. БУНТМАН: Таня, конечно, нет.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Что с этим делать-то? Слушайте, ну, вот вы смеетесь, а наши несчастные… Вот с кем я говорил? С Романом Сенчиным я говорил. Он говорит: ну, что, говорит, мне в грузчики теперь податься? Вот у него герои, вот они батареи все время на ноги роняют. Вот реально. У него постоянно что-то там… Топоры на ноги роняют там. На голову им что-то сыпется.
С. БУНТМАН: Они должны говорить «ой!»
Ю. КИМ: Простыми междометьями они не могут обойтись.
С. БУНТМАН: Ой, ах.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, это написать как же?
В. ЛУКИН: А надо создать комиссию единого русского языка и сделать перечень единого русского языка.
С. БУНТМАН: Исчерпывающий…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Словарь Ожегова в руки.
В. ЛУКИН: Я думаю, что мы можем это постараться и сделать, убрать все. Но тогда будет подпольный рынок, за деньги будут продавать все наоборот.
С. БУНТМАН: За деньги будут разрешать… за взятку разрешать материться.
В. ЛУКИН: В спецместах.
С. БУНТМАН: Да, да. А! Вот это правильно говорят. В спецместах.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это как для курильщиков.
С. БУНТМАН: Да. Место для мата.
В. ЛУКИН: Кстати говоря, я в известной мере за спецместа, потому что существуют, например, классические театры, где это просто постоянное злоупотребление этим фур па, на мой взгляд. А есть экспериментальные там какие-то места, сцены, площадки, для людей, которые находятся в состоянии постоянной пощечине общественного вкуса, так сказать.
С. БУНТМАН: Не согласен.
В. ЛУКИН: Они могут делать почти все, что можно. Но…
С. БУНТМАН: Не согласен. Если может замечать, зачем мы будем лишать красок театры там художественные, малые…
В. ЛУКИН: Они сами должны решать. Я далек от цензуры. Они сами должны…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Будем надеяться. Надо, наконец.
В. ЛУКИН: Ну, знаете…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, наконец, пора, Володя. Шаровары.
В. ЛУКИН: Я уверен, что в Комеди франсез, например, или в каком-нибудь…
В. ВЕНЕДИКТОВ: Ой, ой! Ничего подобного!
С. БУНТМАН: Не надо.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ничего подобного!
С. БУНТМАН: Как раз…
В. ЛУКИН: Что? Ругаются?
С. БУНТМАН: Да, конечно.
В. ЛУКИН: Но там, ребята, ругательства другие. Вот в этом языке существуют…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Конечно, они на французском ругаются.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Володя!
В. ЛУКИН: … серединные есть вещи…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Володя!
В. ЛУКИН: … там серединные есть вещи.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Володя, ругательства другие, органы те же самые.
В. ЛУКИН: Ну, так это другое дело…
С. БУНТМАН: Органы какие? Компетентные?
Ю. КИМ: Да. Я хорошо помню, когда… это самое, у меня была такая песенка про кавалергардов, где они в самом конце обязательно произносили французское ругательство.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Пармэ, сакрэ блё.
Ю. КИМ: Я их все выкопал из «Войны и мира», которые произносил Баррас. И нашел там парл блё, сакре блё и сакре ном еще.
С. БУНТМАН: Ну, в общем, башба такая.
Ю. КИМ: Еще merde…
В. ЛУКИН: Еще ma foi, между прочим.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это ма жени ман жуа. Это ты путаешь.
С. БУНТМАН: Ma foi – это нет. Это башба такая, потому что это не хорошо.
Ю. КИМ: А самое смешное, что это в сносках… дан русский перевод. У Толстого.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Шорт порупи.
Ю. КИМ: И везде он перевел – черт побери.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Черт побери.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Непереводимая игра слов на местном диалекте.
Ю. КИМ: Все разнообразие французского мата мы берем…
С. БУНТМАН: Вы уж меня простите, но там дальше у Льва Николаевича после того, как… где черти побери, все идет, у него Кутузов Михаил Илларионович… что он говорит? Последнюю фразу? «Ну, что? – говорит про французов. – Мордой да в говно», - говорит. Извините, пожалуйста. Он так говорит.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А у него в сцене охоты, когда Илья… то есть не Илья, а этот егерь ускакал…
В. ЛУКИН: А почему? Можно заменить этим самым: лицом в одеколон.
С. БУНТМАН: А! В одеколон. Вышел Кутузов, сказал: «Лицом в одеколон!» Какие лица у солдат были бы.
Ю. КИМ: В общем, так сказать, нет абсолютно никакой Америки в нашем открытии того, что правильно употребленная лексика… Как она? Не конвенц…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Не конвенциональна. Да.
Ю. КИМ: Не конвенциональна. Я знаю, не конвенциональное оружие еще есть.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, да. Что лексика, что…
Ю. КИМ: Что является, конечно, эстетическим элементом совершенно порой необходимым в художественных произведениях. Поэтому мне кажется, речь только об ограждении нашей публики от некультурного использования ее.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А как? А кто?
Ю. КИМ: Для этого есть замечательные два средства. Во-первых, есть редактура. Есть редактура везде. А редактура есть там, сям. Во-вторых, есть огромное общественное мнение. И журналисты, театроведы и пуристы и так далее пусть напишут мощную статью о том, что здесь эта лексика употреблена исключительно для самого пошлого эпатажа. Вот когда идет самый пошлый эпатаж, это действительно не терпимо. Вот это… И тут, значит, врезать как следует этому спекулянту.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ведь это же вкусовщина. Пошлость. Это вкусовщина, что пошло. И Вас называли пошлым.
Ю. КИМ: Совершенно верно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Помнится.
Ю. КИМ: Совершенно верно.
С. БУНТМАН: Да, и только это оружие…
Ю. КИМ: Совершенно верно. А я и не настаиваю, чтобы это самое… чтобы был какой-то один всеобщий…
В. ЛУКИН: Да. Ни у кого монополии на это быть не может. То есть…
Ю. КИМ: Монополист общественного мнения. Оно из этого складывается. Это напишет…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Но это все равно же невозможно кодифицировать никаким образом.
Ю. КИМ: А?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Нельзя кодифицировать никаким образом.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Кодифицировать нельзя с точки зрения законности.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: … где оправдано, а где неоправданно. Поэтому взяли и запретили все.
Ю. КИМ: … нельзя. А зачем?
С. БУНТМАН: А чем?
Ю. КИМ: Статьей в полемике…
В. ЛУКИН: Не надо путать нравы и закон. Вкус, нравы и закон.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Не то, чтобы мы путали, Владимир Петрович. Нас заставляют.
С. БУНТМАН: Друзья мои, у нас вроде два диалога как бы получается. Да.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да.
В. ЛУКИН: Дело в том, что вот на счет нравов и закона. Однажды великого древнегреческого законодателя Солона спросили, насколько справедливы и совершенны… насколько совершенны ваши законы. Солон ответил: они настолько совершенны, насколько наши граждане готовы их исполнять.
А. ВЕНЕДИКТОВ: И добавил «блин».
С. БУНТМАН: Это как усиление.
В. ЛУКИН: На счет блинов…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Только по-древнегречески, конечно.
В. ЛУКИН: Так вот создать неприличную обстановку, создать обстановку неприличия и неуважения, когда действительно ради эпатажа и вместо содержания, так сказать, происходят эти все вещи, это может наше общественное мнение, но при одном условии, если оно само достаточно прилично. Понимаете? Если же идет молодая мама и кроет матом на своего ребенка…
А. ВЕНЕДИКТОВ: … мы говорим о культуре, искусстве.
В. ЛУКИН: Я понимаю.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А ты уходишь в другое.
В. ЛУКИН: Я понимаю. Я говорю… Нет, я говорю другое. Можно создать вокруг этого общественное мнение для начала? Можно. Точно также можно создать общественное мнение и вокруг безвкусных, пошлых и эпатажных вещей. Но запрещать что-то абсолютно глупо и невозможно.
С. БУНТМАН: … я бы сказал, что эпатажная, пошлая и безвкусная – это тоже элементы… Искусство не может не пройти через это.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Через эпатаж.
С. БУНТМАН: Конечно.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Как это искусство не может пройти?
С. БУНТМАН: Через эпатаж не может.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А что говорили про Толстого, когда он писал? Плохо писал. Эпатажно писал, начиная с французской «Войну и мир», где… Что Аксаков говорил? Это какая литература, я не понимаю, французская или русская?
В. ЛУКИН: Нет. Есть претензии к изящной словесности и есть претензия к мату. Это разные вещи.
С. БУНТМАН: Ну, сейчас попробуем разобраться…
В. ЛУКИН: Толстой писал по-разному, кстати.
С. БУНТМАН: Через 5 минут попробуем разобраться.
С. БУНТМАН: Краснеющая почему-то Таня…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Думаете, меня сейчас уже на костер отправят. Что мне тут?
С. БУНТМАН: Краснеющий от гнева Алексей Венедиктов. И наши гости Юлий Ким и Владимир Лукин. Не знаю, почему, от какого гнева. Наверное, от правильного и праведного. Друзья мои, вот что пишут нам, предлагают. Вот про то, что батареи надо ронять. Да? Создать комиссию и уронить каждому на ногу батарею.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Члену комиссии?
С. БУНТМАН: Члену комиссии. Кто что скажет, вот это и будут разрешенные слова.
Ю. КИМ: После этого комиссию сразу распустят.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: На больничный.
Ю. КИМ: Или облегчат тяжести.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Резиновая батарея.
В. ЛУКИН: Я обязуюсь, что самый интеллигентный среди нас, Юлий Ким, если только на одну ногу упадет, он ничего особенного не скажет.
С. БУНТМАН: Вот тут говорят, смотрите, говорят: «Мат, говорят, автор включающий мат просто очень хочет покрасоваться и выделиться хоть чем-то. Даже простой народ, ругаясь, знает, что это грех и срам».
Ю. КИМ: Тут позвольте немножко возразить. Я расскажу вам небольшую историю. Однажды оказался я где-то под Барселоной на большом съезде бардов. Это были все наши барды. Там присутствовал Игорь Губерман. А Игорь Губерман был, как называется, автором устного жанра. И этот жанр вылился в устройстве им, то есть прочтении им лекции об Иване Семеновиче Баркове. На лекцию Губермана об Иване Семеновиче Баркове собралось множество народу. Он прочел эту лекцию. Она была захватывающе интересна. В течение этой лекции он не процитировал ни одной строки из Ивана Семеновича и не произнес ни одного не конвенционального слова. И, тем не менее, это было жутко интересно. Он рассказывал все в контексте эпохи…
С. БУНТМАН: … те слова, которые он не произносил, все их слышали.
Ю. КИМ: Нет, нет. Он как-то обошелся без этого. История жизни Ивана Семеновича, отношение к нему Пушкина, все само по себе было интересно. Хотя все понимали, автором каких вещей он являлся.
С. БУНТМАН: Ну, конечно.
Ю. КИМ: Вот как-то он обошелся без этого. И лекция закончилась. Он стяжал аплодисменты. И потом вдруг вышел Сережа Никитин с еще одним бардом. Бард держал балалайку, Сережа – гитару. И сказал: «Теперь приступаем к вечеру народных частушек».
В. ЛУКИН: Вот это да.
Ю. КИМ: И они вдвоем дрын-дрын спели некоторое количество народных частушек очень, надо сказать, остроумных и отличающихся одним абсолютным свойством, они были абсолютно непристойны, но остроумно непристойны. После восьми…
В. ЛУКИН: Юлик, извини, я тебе вопрос задам. Обратил внимание, что многие из этих частушек, многие из них гениальны просто по структуре.
Ю. КИМ: Конечно.
В. ЛУКИН: У этих частушек большинство, так сказать, часть идет от женского лица, а не от мужского.
Ю. КИМ: Вот тут я тебя сразу подхвачу, подхватываю эстафету, потому что после этого он пригласил зрителей поучаствовать в этом. И зритель пошел. Я помню, что 1-й вышла замечательная любительница бардовской песни, она знала Окуджаву и знает до сих пор, Люба Серегина из города Афулы, Израиль. Она вышла и понесла такое дико смешное. Она неостановимый совершенно конвейер. Потом ее отпихнула одна. И вот тут должен тебе заметить, поющих дам оказалось гораздо больше, чем поющих мужчин.
С. БУНТМАН: Ну, да.
Ю. КИМ: Да. И это был целый вечер неиссякаемого, народного остроумия.
С. БУНТМАН: Ну, замечательно. Конечно же, мой миленок тракторист мне сандалит.
В. ЛУКИН: Это вот имеет отношение к тезисам о ведьмах, вот которые сейчас были видны?
С. БУНТМАН: Да, конечно. «Дилетант» этим занимается пристально.
Ю. КИМ: Очень часто среди этих частушек, конечно, появляются интеллигентные подделки. Но одной из них… образец такой интеллигентной подделки без единого матерного слова мне ужасно нравится.
Эх, лапти мои, лапоточки мои!
Приходи ко мне, миленок, ставить точки над «и».
В. ЛУКИН: Юлик, в какой деревне это было придумано?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Собрался, пусть…
Ю. КИМ: У села Чугуева.
С. БУНТМАН: Деревня, где по старой орфографии пишут, там тоже было «и» с точкой.
В. ЛУКИН: Я не могу не обличить вас всех и Юлика с самого начала. Дело в том, что мы скатываемся на уподобление мата, извините, сексуальной тематике. Понимаете, это не одно и то же, так сказать. Это отнюдь не одно и то же.
Ю. КИМ: Почему?
В. ЛУКИН: Мат ведь… Мат широк как океан.
С. БУНТМАН: Безусловно.
В. ЛУКИН: И там от восхищения, так сказать, поступками…
С. БУНТМАН: Это начало частушки: Мат широк как океан пам-пам…
В. ЛУКИН: … до полной непристойности. Там огромный диапазон. Точно также и сексуальная тематика. От абсолютно научного тебе прочтет уважаемый товарищ…
Ю. КИМ: Нет, это я привел частушку.
В. ЛУКИН: … какую-то лекцию, в которой ты не поймешь вообще. Все научные слова. Тематика такая.
Ю. КИМ: Нет, я привел эту частушку, а на самом деле там, конечно, описывались разные ситуации, не обязательно строго сексаульные.
С. БУНТМАН: Да, конечно.
Ю. КИМ: Но это все было очень остроумно и, безусловно, представляло собой явление искусства. Здесь никакими ограничениями для проведения такого вечера, который я совершал, спокойно себе представляя в Доме актера в исполнении Бураковских бубашек.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Легко абсолютно.
Ю. КИМ: Да.
С. БУНТМАН: Абсолютно легко. И что его теперь будут запрещать?
Ю. КИМ: Это жанр. В этом жанре запрещать ничего невозможно, потому что это значит запретить искусство само по себе.
В. ЛУКИН: Запретить русский язык.
Ю. КИМ: Речь идет, конечно…
В. ЛУКИН: Запретить русский язык. Прогнать мозги русскому языку.
С. БУНТМАН: … в самом правильном месте, где он употребляется, то есть в художественной литературе, там, где он развивается.
В. ЛУКИН: Где он лучший в мире.
С. БУНТМАН: Где он лучший в мире, на самом деле…
В. ЛУКИН: Это не единственное место, где он лучший в мире, хотя это то место.
Ю. КИМ: Хочу обратить ваше внимание еще и на то, что вот это модное или, как угодно, щеголянье матерным языком на сцене и в литературе существенным образом сократилось после 90-х годов.
С. БУНТМАН: Да.
Ю. КИМ: Потому, что…
С. БУНТМАН: Само по себе.
Ю. КИМ: Да, да. И не само по себе, а просто это стало противно публике.
С. БУНТМАН: Да, да.
Ю. КИМ: Раньше это немножко…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Единственное, что я бы хотела Вам возразить, например, такое музыкальное направление как рэп. И когда там идут батлы, когда два человека, у каждого микрофон, и там просто идет бит. И огни импровизируют. Ну, они без мата практически не обходятся.
В. ЛУКИН: К сожалению, да.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Ну, я не знаю, к сожалению, не к сожалению. Нравится это. Не нравится, учитывая то, что музыкальное направление достаточно популярно. Слушатели у него есть. И я думаю, что не потому, что там используются матерные слова. По каким-то другим причинам. Ну, и вот тут вот это же…
С. БУНТМАН: Ну, будет какой-нибудь сам по себе рэпер, который вдруг на удивление всех и к восторгу всех вдруг обойдется без мата. Но это будет художественное решение.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Могут обойтись. Но мы же с вами слышали обращение к Министру культуры.
В. ЛУКИН: Есть золотой ключик для того, чтобы отделить один вариант, о котором Вы говорите, от другого. Вот когда человек исполняет это дело, он чувствует себя очень смелым. Если он чувствует себя очень смелым, надо…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Вот группа «Ленинград». Прекрасный, восхитительный Сергей Шнуров.
С. БУНТМАН: А Шнуров не чувствует себя смелым, он чувствует себя шнуром просто, который говорит, что хочет и теми словами, которые ему кажется, что он хочет… Он замечательно в этом, абсолютно.
Ю. КИМ: Совершенно это у него происходит абсолютно естественно. Он весь производная из настоящего дворового языка, из этого фольклора. Если его лишить этих черт, тогда не будет и явления искусства. Поэтому он, безусловно, этим правом обладает. Дай ему Бог здоровья.
С. БУНТМАН: Да. Причем с такой же легкостью и употребляет, когда ему надо, и не употребляет, когда ему не надо.
В. ЛУКИН: Хотя в лучшие моменты своей жизни, у меня нет такого чувства – включить Шнурова и слушать. Не знаю, у меня ли одного.
С. БУНТМАН: Нет, хотя…
Ю. КИМ: Могу себе представить запросто.
С. БУНТМАН: Нет, но он безумно талантливый человек, и актер он талантливый. Он Генсбура озвучивал в переводе фильма про Сержа Генбура замечательного.
Ю. КИМ: Приложить к нему такой образ закона, значит, его кастрировать. Зачем кастрировать хорошего человека?
С. БУНТМАН: А! Можно такой демагогический прием сейчас. Как ты считаешь, Алеша, и вот, Владимир Петрович, все-таки такие понимающие в государстве. А демагогический прием против этого закона: вы знаете, что мы обкарнываем русский мир?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Конечно.
С. БУНТМАН: Мы нарушаем целостность, запрещая… целостность русского мира.
В. ЛУКИН: Конечно, знаем. Это русофоб…
А. ВЕНЕДИКТОВ: … в границах Российской Федерации. Русские, живущие, скажем, в Болгарии или в Канаде вполне могут в соответствии с законом могут спокойно это употреблять. То есть у нас будет импортный вариант спектакля и экспортный вариант.
В. ЛУКИН: Я знаю то, что я думаю.
С. БУНТМАН: Мат «Жигули» и мат «Лада».
В. ЛУКИН: Я знаю то, что я думаю. А думаю я очень просто, что те люди, которые влезают в русский язык с попыткой искусственно его изменить в соответствии со своими весьма ограниченными мозгами, такие люди… Да? Пожалуйста.
Ю. КИМ: Напоминает Владимира Вольфовича, который потребовал устранить букву «ы».
А. ВЕНЕДИКТОВ: … со слов, а пойдем по буквам. Я тоже считаю. Я поддерживаю Жириновского. Еще надо идти по буквам. Ну, как? Это всего 33 закона.
Ю. КИМ: А! Замечательно. Да.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Просто. А так пока…
С. БУНТМАН: По нынешним темпам – это полчаса работы.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Между прочим, в соответствии с нормой законодательства вот список запретных слов должен быть опубликован.
В. ЛУКИН: Мне, кстати…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Без публикации…
В. ЛУКИН: … очень не нравится буква «х».
С. БУНТМАН: В «Российской газете».
А. ВЕНЕДИКТОВ: … в «Российской газете».
В. ЛУКИН: Мне не нравится буква «х». Кстати, ее запретить и мы решим проблему на 90 процентов.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, да. А других слов, что ли нет?
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: А также давайте запретим букву «п», букву «и», букву «з», букву «д», букву «я»…
С. БУНТМАН: Какая это…
А. ВЕНЕДИКТОВ: А помните…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Это мое любимое слово.
А. ВЕНЕДИКТОВ: … товарищи изестфилы…
С. БУНТМАН: Как это самое…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Группа освобождения труда.
С. БУНТМАН: Ну-ка, Плеханов, Игнатов, Засулич, Дурич, Аксельрод.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это было мнемоническое запоминание пятерки группы освобождения труда.
С. БУНТМАН: Абсолютно всегда. Да.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Более того я в школе в старших классах…
В. ЛУКИН: Но все это я узнал…
С. БУНТМАН: Передаю по буквам…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Плеханов, Игнатьев…
С. БУНТМАН: Игнатов он. Да.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Игнатьев или Игнатов?
С. БУНТМАН: Игнатов. Да.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Игнатов, да.
С. БУНТМАН: Плеханов, Игнатов. Да. И так далее. Передаю по буковкам. Да. Мазуров, Андропов… Мазуров, Устинов, да?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Демичев. Андропов, Косыгин.
С. БУНТМАН: Кириленко там был.
В. ЛУКИН: Кстати, Кириленко там был. Кстати, я вспоминаю, что первому грубому слову меня научила мама.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Так?
В. ЛУКИН: Мама большая любительница Некрасова была и замечательный человек. Она мне рассказала… Как это, Юлик, называется, когда первые буквы-то…
Ю. КИМ: Инициалы?
В. ЛУКИН: Нет. Жасмин – хорошенький цветочек.
С. БУНТМАН: Он очень пахнет хорошо.
В. ЛУКИН: Он пахнет хорошо. Понюхай, миленький дружочек.
С. БУНТМАН: А в руки не бери его.
В. ЛУКИН: Он, правда, пахнет хорошо. У мамы было.
С. БУНТМАН: А в руки не бери… Моя бабушка говорила: а в руки не бери его.
В. ЛУКИН: Вот оно отношение. Это было очень смешно и весело. И я, так сказать, с придыханием…
А. ВЕНЕДИКТОВ: По 1-м буквам строки…
С. БУНТМАН: Прекрасный это стих, да, да.
В. ЛУКИН: И ничего вроде. Вроде я не являюсь абсолютным матершинником после этого.
Ю. КИМ: А это как раз я вспомнил. Это называется акростих. Да?
С. БУНТМАН: Да, акростих.
В. ЛУКИН: Кстати, я должен вам сказать, что вот у меня довольно богатый опыт общения…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это я не сомневаюсь, что у тебя…
В. ЛУКИН: … с фронтовиками. Именно с фронтовиками. Я сейчас не смеюсь. И я должен сказать, что фронтовики как раз вот, я обратил внимание, они любят крепкое словцо применить обычно вот и…
Ю. КИМ: Стоит нам с тобой вспомнить любимого нашего Давида Самойлова…
В. ЛУКИН: Да. Он…
Ю. КИМ: Страшный был… Давид Самойлов…
В. ЛУКИН: Ну, если мы сейчас начнем цитировать…
Ю. КИМ: Стихи писал.
В. ЛУКИН: Выступаем здесь…
А. ВЕНЕДИКТОВ: … бывают имена… Что там рифмуется?
В. ЛУКИН: Нет, Лёш, у него есть книга, которая называется «В кругу себя»
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да.
В. ЛУКИН: «В кругу себя». Но это что-то, так сказать, местное, семейно-дружеское… Чукоккала такая. И вот там у него есть такие стихи, что они, прежде всего, виртуозные, как у него многие стихи бывают…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, да.
В. ЛУКИН: … так сказать, умны и смешны. Но процитировать я их не могу. Пушкина я, еще скрепя сердце, и Цветаеву процитирую.
Ю. КИМ: Могу. Больше всего Давида смешила частушка, подслушанная им, построенная с точки зрения фонетики и синтаксиса идеально.
Поднимает мой бордовый сарафан,
Вынимает хрен моржовый с волосам.
С. БУНТМАН: О, матерь Божья! Таня!
В. ЛУКИН: Ну, какой же это…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Что ты? Какой же это ван? Разочарованно…
Ю. КИМ: Вы сами понимаете, что я…
В. ЛУКИН: Вот у него есть…
Ю. КИМ… свистнул в определенный…
В. ЛУКИН: У него, по-моему, есть виртуозное стихотворение. Но только две строчки могу упомянуть. Начинается ото так, виртуозно, по-моему: Природа, мать твою, етическая назначение смутно. А дальше уже я не смогу.
С. БУНТМАН: А вы помните поэтические диалоги Маяковского и Веры Инбер, да?
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, конечно. Да, да.
С. БУНТМАН: Ну, естественно, да.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А можно говорить о том, о чем другие не знают. Тогда уж говорите, извините, не надо тут вот фигурять.
С. БУНТМАН: Веры, ах…
Ю. КИМ: Ну, нервные…
С. БУНТМАН: Оторвили… оторвали…
В. ЛУКИН: Завитушечка…
Ю. КИМ: Нет. Тут нельзя так.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, хорошо. Мы потом…
С. БУНТМАН: Ну, дальше голову. Да.
Ю. КИМ: Это будет уже…
С. БУНТМАН: Это уже нельзя.
Ю. КИМ: Какая-нибудь спекуляция и… Это будет эпатаж.
В. ЛУКИН: … автор гимна сочинил.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Так лучше может это петь? На ту же самую мелодию.
С. БУНТМАН: Нет. Это самое… Он остер на язык был, Сергей Владимирович.
В. ЛУКИН: Ну, он настоящий поэт. А они владели языком в целом вот.
С. БУНТМАН: Да.
В. ЛУКИН: Пушкин же… Я помню чудное мгновенье, насколько я помню, он сочинил.
С. БУНТМАН: Да.
В. ЛУКИН: И Гаврилиаду, насколько я помню, он сочинил.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да. Нет, ну, там как раз…
В. ЛУКИН: Так что он знал русский язык-то так, как мы не знаем.
С. БУНТМАН: Да знать…
В. ЛУКИН: И научил нас языку. Понимаете? Во всем разнообразии.
С. БУНТМАН: Очень смешная про мат и про политику была дискуссия в издательстве «Художественная литература». Был период Марата/Сада знаменитый, вот этой самой пьесы Петера Вайса. И там был куплет такой, который автор Лев Гинзбург собирался снять. Обещали свободу, равенство, братство, а получилось одно только… «ство» было написано.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Баловство.
С. БУНТМАН: Да, получилось. Редактор ему сказал: «Да не снимайте. Если у нас всю фразу пропустят, пропустят и это тогда».
В. ЛУКИН: В общем, проблема простая.
С. БУНТМАН: Скажите, откройте мне страшную тайну, зачем это все нужно?
Ю. КИМ: О принятии закона? Да?
С. БУНТМАН: Зачем это нужно?
В. ЛУКИН: Я думаю, что в конечном счете все-таки по глупости.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, ладно Вам. Вы как-то…
В. ЛУКИН: Я думаю, что по глупости. Но глупости какой? По нормативной глупости. Вот есть нормативная…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но це глупость.
В. ЛУКИН: Да. Есть нормативное ощущение того, что надо сделать, чтобы было хорошо, прилично…
С. БУНТМАН: Это благоглупость еще…
В. ЛУКИН: Ну, да, да. Я говорю.
С. БУНТМАН: Да, да.
В. ЛУКИН: Чтоб было хорошо, прилично и чтоб все ходили вот, так сказать, с повязанными галстучками в синеньких носочках, так сказать, и все были вот такие картинные, как они видели на какой-то детской картинке когда-то и думали, что такая жизнь и была. Вот это ощущение, конечно, связанное с обкорнанием мозгов. И второе ощущение, что все можно решить с помощью законов. Это более широкая проблема. Ятоб принять закон… А что такое закон? Закон – это запрет и наказание, так сказать, за…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Да.
С. БУНТМАН: Ну, да.
В. ЛУКИН: Все житейские проблемы, в том числе филологические проблемы, проблемы языка можно решить таким образом. Вот. И хотя это полное непонимание жизни ,полное непонимание того, как… что такое социум человеческий…
Ю. КИМ: Кстати, по-моему, рядом с этим был такой законопроект, насколько я знаю, выдвигался, не знаю, принят ли, относительно употребления…
С. БУНТМАН: Иностранных…
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Отклонили.
С. БУНТМАН: Его отклонили.
Ю. КИМ: Его отклонили, да? Но, тем не менее, его выдвинули…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Как президента они бы называли тогда?
Ю. КИМ: Ну, и так далее.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Там достаточно одного.
С. БУНТМАН: Голова.
Ю. КИМ: Это я вспомнил, не знаю, правда или нет, как будто бы наш Министр культуры с жаром выступил против иностранных видов борьбы. И это он произнес…
В. ЛУКИН: Борьбы какой?
Ю. КИМ: Против спортивной борьбы.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А! Хорошего с хорошим.
Ю. КИМ: Нет, спортивная против… видов спортивных борьбы иностранных
А. ВЕНЕДИКТОВ: Но дзюдо – невозможно.
Ю. КИМ: Это он произнес…
В. ЛУКИН: Морду бить, конечно, по иностранному – это аморально.
С. БУНТМАН: Дзюдо!
Ю. КИМ: А что делать в дзюдо… Не знаю, было ли это или нет. А, может быть, какой-то его референт. Да.
С. БУНТМАН: Нет, может быть. Похоже. Бывает.
В. ЛУКИН: Кстати, вот эта проблема – проблема воспитания людей, когда каждый день с утра до вечера им втюхивают так называемую борьбу без правил и борьбу, которую сейчас как-то по иному приличней назвали, между прочим, менее… Но по сути, это почти все можно. Понимаете? Почти все можно прямо на глазах у людей. Вот это серьезно и аморально. Это воспитывают людей действительно. А традиции…
А. ВЕНЕДИКТОВ: никакой закон воспитать людей не может. Это неправда.
В. ЛУКИН: Нет, не в этом дело. Телевизионная картинка людей…
А. ВЕНЕДИКТОВ: Это закон не может воспитать.
В. ЛУКИН: Да, закон. А телевизионная картинка, к сожалению, может. Частично делает это.
С. БУНТМАН: Ну, что, друзья мои?
В. ЛУКИН: Вот в этом проблема серьезная.
С. БУНТМАН: Друзья мои, нам разбегаться пора.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Хорошо. Пора, разбежимся.
С. БУНТМАН: Нас ждет еще «Эхономика».
В. ЛУКИН: Ох, что мне расскажут сейчас, когда мы разбежимся.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: За эфир не прозвучало ни одного нецензурного слова, и даже по буквам мне не дали договорить одно, мое любимое.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Как? По буквам мы все, как бы изучили.
Ю. КИМ: Да.
С. БУНТМАН: Да, немножко.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Про слова «жопа» сказал Владимир Петрович, по-моему, как его мама научила.
Т. ФЕЛЬГЕНГАУЭР: Про мордой в говно сказал Сергей Александрович.
Ю. КИМ: А до него Толстой.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Каждый вложил свое.
В. ЛУКИН: А после Толстого Цветаева.
А. ВЕНЕДИКТОВ: А он все время прикрывается то Пушкиным, то Цветаевой.
В. ЛУКИН: Видимо, о разных предметах говорим.
А. ВЕНЕДИКТОВ: То мамой. Понимаешь, что? Ты все время прикрываешься.
С. БУНТМАН: А я бабушкой. Да, да. Ну, хорошо.
А. ВЕНЕДИКТОВ: Мы честно вот тут. Да?
С. БУНТМАН: Спасибо большое. Юлий Ким, Владимир Лукин и вся наша компания – Алексей Венедиктов, Татьяна Фельгенгауэр и Сергей Бунтман. До завтра! Завтра много событий и насыщенный дневной «Разворот» с 2-х до 5. До свидания!