Кому нужны эти ремейки! - Антон Долин, Александр Архангельский - Культурный шок - 2014-07-05
С. БУНТМАН – Добрый день всем! Ксения Ларина в отпуске, сразу говорю, чтобы вы больше не спрашивали об этом. Ксюше желаем хорошо отдохнуть. Здесь мы собираемся на «Культурный шок» поговорить о ремейках вообще, потому что у нас есть повод для этого. У нас в гостях Антон Долин, обозреватель радиостанции «Вести FM». Антон, добрый день.
А. ДОЛИН – Всем привет!
С. БУНТМАН – И Александр Архангельский, которого вы прекрасно знаете тоже, писатель и публицист, журналист, и ведущий, и вообще. Саша, добрый день.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Добрый день.
С. БУНТМАН – Антон Долин написал, и я, честно говоря, могу процитировать, что я ответил уже только для того, чтобы Антон написал статью по этому поводу: надо было переснимать заново «Кавказскую пленницу»? Потому что он поставил проблему, Антон. Поставил проблему, и поставил проблему о нас.
Хотя вопрос, который ты отметаешь, вопрос «За что?» – как спрашивала Муму в свое время Герасима – стоит на повестке дня. Что ты можешь отметить здесь? Вот переснята «Кавказская пленница», собираются то ли… Вот Саша Архангельский все выяснял: все-таки это новая экранизация, если так формально, «А зори здесь тихие» (потому их возможно хоть 150 штук), или же это переснятие фильма? Что нам грядет еще? «Веселые ребята» грядут, да? Или что?
А. ДОЛИН – «Веселые ребята», «Иван Васильевич меняет профессию» новые. Ну, может, какие-нибудь названия будут другие. И, конечно…
С. БУНТМАН – Названия другие – это, наверное, не ход, потому что в этом-то все и дело.
А. ДОЛИН – Да. Это, кстати, ужасная беда. Потому что, казалось бы, чтобы не бесить народ, достаточно всего лишь по-другому назвать, героев по-другому наименовать. У нас все такие ленивые и забывчивые, что уже никто не скажет, что это плагиат или ремейк, просто это исчезнет.
С. БУНТМАН – Не узнают.
А. ДОЛИН – Да. Но, с другой стороны, часто бывает, что в этих фильмах единственное, что есть – это, собственно, этот украденный сюжет, украденный заголовок. Там нет больше вообще ничего своего, то есть все остальное техническое добавляется. Это каша из топора, где топором, топящим все это, служит на самом деле режиссер, сценарист (там же есть такие люди), актеры.
С. БУНТМАН – Там даже есть сценарист?
А. ДОЛИН – Да. А единственная каша – она виртуальная, ее нет. Эта каша только в голове у бедного зрителя, который покупается на слова «Джентльмены удачи», покупает билет и идет в кино.
Но я хочу сразу уточнить с самого начала, что вот это «За что?»… Я знаю, что разговор о ремейках всегда ведется в одной плоскости: «За что опозорили память Гайдая?» – например. Или не Гайдая – Рязанова, еще кого-то. Я считал и считаю…
С. БУНТМАН – Нет, я о другом. «За что меняете?»
А. ДОЛИН – Вот. «За что нам?» Потому что им ничего не будет. И более того, мне фильм «Кавказская пленница!» новый помог еще раз подумать о старой «Кавказской пленнице», я об этом написал, и понять, насколько это была гениальная вещь вне этого сравнения. Сразу эта мысль приходит в голову – снова вернуться к этой картине. Мы же с этим живем, у нас это в ДНК, нет какой-то рефлексии о том, шедевр это или нет. И жалко, что ее нет.
И поэтому я считаю, что все наши великие режиссеры, комедиографы, фильмы, «А зори здесь тихие» – пожалуйста, они останутся незыблемыми и даже станут лучше от того, что какие-то люди попробуют их перерисовать.
С. БУНТМАН – Нет, им от этого не будет ничего, мне так кажется.
А. ДОЛИН – Ничего, да.
С. БУНТМАН – Бывает, кстати говоря, к вполне хорошим, но устаревшим фильмам, когда делают ремейк с новыми идеями, с новыми ходами. Сколько раз это было. Сам ремейк-то – это ничего страшного. Саша.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Ну да. Это же повсюду бывает – и в кино, и в литературе. И очень четко проходит граница. Вот вы можете отыграть сюжет «Доктора Живаго» так, что умный читатель поймет, что вы играете с «Доктором Живаго»…
С. БУНТМАН – Ну, конечно.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – А глупому все равно, потому что он прочтет книжку хорошую, про любовь. А можно сделать просто выжимку из «Доктора» и обратить в свою пользу. Ну, как когда-то, например, выходила в Германии «Дочь Лары», такая вполне…
С. БУНТМАН – Ну, это другая история, потому что это повелось, я уж не знаю, лет 30 с лишним, повелся другой взгляд.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – «Ухудшенное продолжение», как называют эти вещи.
С. БУНТМАН – Покойный Дмитрий Владимирович Набоков устроил большой скандал. Пиа Пера, итальянская писательница, написала «Дневник Ло», «Дневник Лолиты» написала. И много такого было, когда «Розенкранц и Гильденстерн мертвы», это тоже.
А. ДОЛИН – Ну, это не совсем то же самое, это не ремейк.
С. БУНТМАН – Нет, это не ремейк вообще.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Нет, я к чему? Нет, я в данном случае не классифицирую. Я про то, что явление шире, чем тот случай, который мы обсуждаем, есть какие-то контексты. И здесь то же самое. Принцип, как у Булгакова: «Хорошее люблю, плохое – нет». Если кто-нибудь снимет заново в игре или просто заново «Кавказскую пленницу», я буду счастлив. Только вопрос в том, снимут ли? Есть ли такие наличные режиссерские, актерские, сценарные силы, которые способны повторить, не повторяя, и сыграть в эту игру заново с блеском на современном материале, перенеся все действие?
С. БУНТМАН – Ну, конечно.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Вопрос ведь в чем? На самом деле в чем польза происходящего, как минимум, одна? Лишний раз нам напомнили, что советское киноискусство (позднее, как минимум, а может быть, и ранее тоже) умело одну вещь, которую мы разучились делать – оно умело совмещать массовое и качественное. Миллионные просмотры Рязанова, которого тоже заново экранизировали, миллионные просмотры Гайдая, миллионные просмотры «А зори здесь тихие»…
С. БУНТМАН – Это вовсе не потому, что мы такие были идиоты.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Это не идиоты. Но это очень просто. По форме это все очень просто.
С. БУНТМАН – Ничего себе просто.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – По форме очень просто. Ну, как высший пилотаж всегда прост.
А. ДОЛИН – Простое сделать сложнее всего, это известно.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Конечно, да. Это искусство утрачено.
С. БУНТМАН – Ну, конечно, кто способен? Вот Антон, когда ты говоришь в статье своей, какой замечательный и какой великий был на самом деле Гайдай, когда 5826-й раз ты смотришь, ты каким-то другим вещам не перестаешь удивляться, каким-то все новым.
В «Бриллиантовой руке» меня в свое время поражало вот это хулиганство, когда Гайдай зашел в пространственный тупик. Когда с двух сторон на него на этой автомойке (помнишь, до перерыва) идут и Лёлик, и так далее, они с двух сторон идут. И когда у нас идет обрыв, следует краткое содержание предыдущей серии совершенно уморительное – они оказываются с одной стороны вдвоем непонятно как. Он играет на этом.
А. ДОЛИН – Ну, это типичное рокамбольство, когда он вылез на поверхность.
С. БУНТМАН – Абсолютно чудесно!
А. ДОЛИН – Нет, дело вот в чем. Я вообще считаю (не знаю, не все так думают), что в советском кино были две абсолютные вершины. Это были не Эйзенштейн и Дзига Вертов, условно говоря, это были Тарковский и Гайдай – совершенно равно гениальные. И когда мы говорим о Гайдае, мы чаще всего говорим о его невероятном комическом даре, о его формальной изобретательности, о том, как он умел сделать неожиданно. Это и есть на самом деле смешно – неожиданно. Об этом много всего написано.
Но мне-то кажется, что у него есть и глубинные заслуги в исследовании каких-то вещей. Во-первых, он был очень антисоветским, это очень хорошо чувствовалось именно в «Кавказской пленнице». Так вот я хотел сказать, что антисоветское – ладно, это как бы понятно. Любой талантливый человек, который в СССР что-то делал, был все равно антисоветским, хотел он этого или нет.
Но важно, что есть явление, которое начинается в перестройку, все перестроечное время, мы все исследуем вот это – Homo Soveticus. Что такое «советский человек»? Я считаю, что образ главного героя никулинского в «Бриллиантовой руке» – это самое гениальное обозначение советского человека со всеми его плюсами и минусами, ужасами и красотами, которое вообще в кинематографе нашем было создано, и никто не мог больше сделать. Просто он в центре, как такой величайший персонаж, не знаю, Швейк, Дон Кихот – это такой вечно совершенно тип. Вечный. Как мы видим сейчас, с окончанием СССР он никогда не девался, трансформировался только.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Ну, вообще говоря, и смеяться умели. Вот комедии. Какие комедии российские есть? Кроме «Горько!», которое комедией не является, а является социальной драмой.
С. БУНТМАН – Есть фрагменты какие-то, но вот никогда ничего не доводится до конца. Это удивительно совершенно. У меня иногда складывается ощущение, что люди, снимая будь то комедию, будь то драму, очень часто снимают, дойдут до чего-нибудь и начинают этим любоваться: эпизодом, каким-то приемом.
Вот смотрите, залез я совершенно неожиданно в «Комедию строгого режима» вдруг. Ну, телевизор крутил между футболом и футболом, залез в «Комедию строго режима». Там замечательные есть находки, я понял, что актеры могут гораздо больше, чем они показывают, вдруг, в каких-то маленьких эпизодах. Но все на этом останавливается.
Как мне в свое время Саша Назаров, режиссер и актер, рассказывал, когда он работал в одном театре в Петербурге. Он говорит: «Самое плохое, что у нас много находок в спектакле, но каждая из них повешена в рамку, прибита вот таким гвоздем и с такой надписью – «Это находка». И все этим восхищаются».
А. ДОЛИН – Ну, это все вопрос того, что такое режиссура, как видится мне. Потому что режиссура – это как дирижер симфонического оркестра, это собрать целое. Не может быть хороший дирижер, если у очень хорошо играют скрипки и деревянные духовые, а другие зато плохо. Значит, это плохой дирижер, вот и все.
С. БУНТМАН – Один гобой.
А. ДОЛИН – И когда отдельные хорошие находки. Что касается «Горько!» – это сложный разговор, и я просто не хочу…
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Нет, просто это вопрос – нравится, не нравится.
А. ДОЛИН – Да.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Просто приведите мне пример комедии.
А. ДОЛИН – Я сейчас хочу к этому перейти. Почему проблема с комедиями и почему, на мой взгляд, они все равно все-таки есть? Хотя их, конечно, несопоставимо мало в сравнении с Советским Союзом.
Почему комедия самый сложный жанр и самый национальный жанр? Почему часто комедии одной страны не смешны в другой стране. Комедия – это очень тонкая сложная вещь. Она связана и с национальным характером, и с сегодняшним моментом. То есть комедия на самом деле всегда здесь и сейчас. И если комедия длится так долго, как комедии Гайдая, над которыми смеются до сих пор (и даже дети мои, например, смеются), это значит, что здесь и сейчас. Вне зависимости даже от его гения просто у нас такая реальность. Когда она принципиально изменится, люди перестанут смеяться. Они будут восхищаться, как это здорово сделано, но им не будет смешно.
Так вот, мне кажется, что наше кино последние 20 лет (и особенно последние 15 лет путинского существования, правления) страшно боится реальности. Это связано с самыми радикальными драмами, это связано с комедиями – с чем угодно.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Либо сказка, либо…
А. ДОЛИН – Ну да. Драма может существовать, на мой взгляд, вне актуальности. Вот феномен режиссера Звягинцева, особенно первые две картины это доказывают. Шикарные картины, никакой привязки к сегодня.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Но чем дальше, тем больше.
А. ДОЛИН – Нет, естественно, это тоже меняется.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Причем иногда до того, как это в реальности проявляется
А. ДОЛИН – Нет, это правда, да. Так вот, я хочу просто попробовать закончить свою мысль. Суть в том (она не очень сложна), что поскольку кино бегает от реальности, стала такая засада с комедиями, в то время как с драмами или с какими-то эпическими фильмами все на самом деле гораздо лучше обстоит. Но комедия – это увидеть реальность, не испугаться реальности и показать реальность. Люди, узнавая себя, будут смеяться. Поэтому для многих, кто не узнает лично себя, и кому западло смеяться над теми, кто, с его точки зрения, его ниже, для них (я таких людей много встречал) «Горько!» – это драма: «Вот наш народ во что превратился. Куда мы катимся?» – и так далее.
Но я лично, могу похвастаться этим, устраивал мировую премьеру фильма «Горько!» (мало кто об этом знает) на маленьком фестивальчике в Нью-Йорке, который я делал – Фестиваль русского кино в Нью-Йорке. И там у меня все показы были в замечательном интеллектуальном зале на Манхэттене, и один показ в гигантском зале на Брайтон-Бич, один. И я туда выбрал фильм «Горько!», естественно, никто его не видел. Мы с Тимуром Бекмамбетовым там это показывали. Был переполненный зал. И люди там умирали, они реально уползали под кресла, это глядя. Многие из них не были в СССР и в России уже очень-очень давно или не были никогда. Это было нечто, это была истерика на самом деле.
А теперь к проблеме ремейков. Несколькими фразами, очень просто. Проблема ремейков связана с тем, что они делались, те комедии (если это ремейки комедий), про свой момент, когда было здесь и сейчас смешно. Странным образом это заразительно до сих пор. Я показывал своему сыну старшему «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен». Он ничего не знал про пионерские лагеря.
С. БУНТМАН – Про кукурузу.
А. ДОЛИН – Да. И ему было очень смешно, потому что в этом фильме, как во многих этих фильмах, живет та живая связь с реальностью, которая там была. А когда снимается ремейк «Кавказской пленницы», рассказывающий о реальности, которой нет, и которой нет даже у нас в головах, и даже в телевизоре ее нет (хотя там, уж казалось, все придумано), и тем более нет на самом деле на улицах – непонятно, почему это должно или может быть смешно или интересно. Потому что непонятно, про каких людей, непонятно, чем они занимаются, непонятно, почему это должно быть интересно.
С. БУНТМАН – Конечно. И даже каждый стык, стыковые фразы в замечательном и изумительном сценарии Костюковского для «Кавказской пленницы»… Кстати, мне кажется, что когда Гайдай стал снимать экранизации великих юмористических или сатирических произведений, здесь несколько снизился накал.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Ну, я тебе скажу, «Ивана Васильевича» мне менее жалко, чем «Кавказскую пленницу».
С. БУНТМАН – Честно говоря, да-да-да. И там замечательный какой-нибудь холодильник «Rosenlew», связка такая. Что сейчас скажет холодильник «Rosenlew»? Если ты даже заменишь любую марку холодильника – все равно. Там и холодильник – это совершенно другое, и «Rosenlew» – это другое.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Я еще раз говорю, что если взяли сюжет, героев, перенесли в день сегодняшний, связали с нашей реальностью и сняли бы кино – это и был бы ремейк. И, может, получилось бы.
С. БУНТМАН – Сколько мы знаем таких. «А вот приведите, – говорят. – Великие ремейки приведите». Да их полно на свете!
А. ДОЛИН – Давайте я приведу. Может быть, не для всех очевидно, что это уважаемый жанр кинематографа, но для меня это более чем очевидно – кинематограф ужасов, страха и так далее. Эти страхи тоже всегда связаны со всяким «здесь и сейчас». Я знаю, что два фильма ужасов, которые я считаю, в общем, величайшими в истории кино, являются ремейками гораздо более посредственных картин, давно уже забытых. Один из них – это фильм «Нечто» Джона Карпентера про полярников, которые находят…
С. БУНТМАН – Этот фильм недавно пересмотрел.
А. ДОЛИН – Потрясающий фильм. Но был до этого другой фильм «Нечто». И есть совершенно выдающийся фильм «Муха» Дэвида Кроненберга, сложнейший фильм, который вот чисто сюжетный ремейк, почти сцена в сцену, другого старого фильма. И этот старый фильм никто не помнит.
С. БУНТМАН – Тут, правда, экранизации, потому что была литература до этого. «Муха» – это и рассказ изумительный.
А. ДОЛИН – Ну, хорошо. Когда речь идет о фильме и о длинном сюжете, все-таки…
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Не все зрители такие образованные.
С. БУНТМАН – Давайте мы еще продолжим через пять минут. Я напоминаю, что Антон Долин и Александр Архангельский в программе «Культурный шок» при вашем участии, вы много вопросов уже задаете.
НОВОСТИ
С. БУНТМАН – Итак, мы продолжаем. «Дайте Долину высказываться, не перебивая». Нет, друзья мои, мы все будем говорить, все будем говорить. Антон Долин, обозреватель радиостанции «Вести FM», Александр Архангельский, писатель, публицист и прочее, прочее, прочее – здесь в программе «Культурный шок». Ведет Сергей Бунтман.
Один из самых великих ремейков – это «Не горюй!». «Мой дядя Бенжамен» – были и пьеса, и был замечательный французский фильм. И здесь идея-то какая? «А давайте они будут у нас грузины», – со всеми вытекающими из этого последствиями. А что? Бенжамен и Бенжамен.
А. ДОЛИН – Если, друзья, просто отойти от кинематографа все-таки, который является, не будем это забывать, вторичным искусством и довольно молодым, то вся история такого жанра как трагедия или драма в литературе строится на идее ремейка и на том, что есть одни и те же сюжеты, которые повторяются.
С. БУНТМАН – Ну да.
А. ДОЛИН – И опять же к тому, о чем я говорил касательно комедий и их сложности. Если Расин мог стать величайшим драматургом в истории Европы, не придумав ни одного своего сюжета, взяв их все, и не только из писаний, но и конкретно существовавших драм и трагедий Еврипида или Сенеки, то Мольеру пришлось все придумывать заново. Комедии Мольера, комедии Шекспира, комедии Аристофана или комедии Гоголя… Но опять же, еще раз: там ничего вообще не осталось ни от каких первоисточников, каждый раз эти всегда…
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Зато у них была возможность потом эти сюжеты брать и применять.
А. ДОЛИН – Это другое.
С. БУНТМАН – Пишут, начинают писать, признавая или не признавая. Александр Сергеевич Пушкин начинает писать схему первого на свете исторического романа Вальтера Скотта «Уэверли». Начинает писать схему: молодой человек, молодой военный попадает в самое гнездо восстания, которое…
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Два лагеря, да, он переходит из одного в другой.
С. БУНТМАН – Да, любовная история совершенно по-другому.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – В «Шестьдесят лет» события…
С. БУНТМАН – Да-да-да. И здесь получается совершенно другая история.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Послушай, поэма «Анджело», которая является ремейком Лукреция.
А. ДОЛИН – Слушайте, у Шекспира нет ни одного оригинального сюжета, придуманного из головы. Ни одного. Я читал Аникста, помню, когда было лет 14-15, я был в совершенном шоке, что ничего нет придуманного, что все эти судьбы Гамлетов, Макбетов и Ромео и Джульетт были до этого написаны другими людьми.
С. БУНТМАН – Вот понимаете, в чем дело? Рассказать историю… Есть «Сага о Хамлете», например. Там он поступает по-простому. Меня всегда поражало и всегда радовало, как Хамлет (тот самый из саги) поступает. Он всех этих ребят, которые ему очень не нравятся, приглашает на пир, запирает с четырех сторон, забивает все двери и поджигает тоже с четырех концов – и все.
А. ДОЛИН – И воцаряется в конце, не будем забывать об этом.
С. БУНТМАН – Да. И никаких «Быть или не быть?», «бедный Йорик».
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Заешь, что я в связи с этим хочу сказать? Зрители, которые возмущаются вместе с нами тем, что святые для них ленты переснимаются не святым образом, вообще-то говоря, нарвались на советскую мечту советского зрителя (он же советский критик), чтобы все снимали в точности, как было. Все разговоры про экранизацию… Выходит «Бесприданница»: «Ай-ай-ай! У Островского не так». Выходит «Механическая пьеса»: «Ай-ай-ай! У Чехова по-другому».
С. БУНТМАН – Не так, да.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Так вот, может быть, это только потому и получилось, что у Чехова по-чеховски снято. Вот вся моя юность прошла в сурдинку филологических разговоров про кинематографичность Чехова. Между тем, собственно говоря, чеховским – раз, два, можно назваться фильмы, и обчелся. А там, где художник вступает в разговор с художником – там начинается искусство. У Тынянова есть гениальная статья про иллюстрацию, где он говорит: «Иллюстрация, чтобы быть выдающейся, должна быть перпендикулярной тексту».
С. БУНТМАН – Абсолютно. И вот, знаешь, сколько мы читали: «Вот смотрите, «Медный всадник» – это готовый киносценарий», – и идет прекраснейший разбор.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – «Ну, экранизируй».
С. БУНТМАН – Ни одному человеку это не удалось. Один из лучших Макбетов на свете – это тот, в котором нет ни одного шекспировского героя и ни одного шекспировского слова. Это «Трон в крови» Акира Куросавы.
А. ДОЛИН – Ну да. Можно бесконечно так рассказывать.
С. БУНТМАН – Это бесконечно.
А. ДОЛИН – Я помню, когда я разговаривал с Ларсом фон Триером, мы с ним обсуждали его любимого Орсона Уэллса, и он сказал очень правильную мысль, говорит: «У Орсона Уэллса практически все фильмы великие, кроме фильма «Замок». Не «Замок», простите, «Процесс», разумеется, с Энтони Перкинсом. Почему «Процесс» при том, что туда столько вложено усилий, не очень получился у Орсона Уэллса? «Потому что, – объясняет Триер, – Орсон Уэллс, он сам был Кафкой, ему не надо было делать Кафку». И вот я сейчас согласен с этим. Человек, который по-другому, с другой стороны смотрит на материал, способен найти в нем что-то новое и дать ему вторую жизнь.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Я сейчас вопреки слушателям перебью Антона. В виде исключения… Вообще-то в искусстве работает либо прямой ход, либо противоположный. Возможно попытаться сделать аутентичную постановку – нереализуемую заведомо задачу. Антон в своей статье ссылается на Борхеса и его рассказ.
С. БУНТМАН – Просто переписать…
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Автор «Дон Кихота», который мечтает написать «Дон Кихота» слово в слово, чтобы это было другое произведение. Вообще-то говоря, задача очень интересная. В музыке попытка аутентичности – это тоже некоторое лукавство абсолютно.
С. БУНТМАН – Конечно!
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Но это игра в аутентичную постановку, в аутентичную экранизацию…
С. БУНТМАН – Дает какой-то результат, новое понимание.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Потому что там сопротивление материала, преодоление…
С. БУНТМАН – Я не понимаю, какое понимание…
А. ДОЛИН – Я, кстати, хотел сказать, это интересный момент. Просто мы сбились с ремейков на экранизацию, это совершенно все-таки разные вещи.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Другое.
А. ДОЛИН – Потому что ремейк это есть фильм, а ты делаешь точно такой же фильм, претендуя на то, что он у тебя не хуже, а в чем-то и лучше – задача либо для гения, либо для бездарности. И чаще, конечно, второй случай. Экранизация – это другое. Мы можем в экранизации пытаться сделать что-то совершенно противоположное тексту и поймать дух при этом. Но даже если мы будем пытаться действительно сделать как бы совершенно то же самое, это «совершенно то же самое»… Это начинаются виртуозности перевода, я бы сказал, перевод этого на язык кино.
Я вспоминаю совершенно потрясающую… У нас есть две экранизации (почти одновременно, кстати, сделанные, независимо друг от друга) «Замка» Кафки, раз уж мы о Кафке заговорили. Это фильм Балабанова, и все, кто его видел… Он там дописал Кафку, он все переделал вообще, придумал такой «Брейгель» некий – и получился другой мир, ужасно интересный.
А другой великий режиссер Михаэль Ханеке сделал свой «Замок», и этот «Замок» он сделал прямо по тексту. И меня в свое время совершенно восхитило то, что… Я не помню, как точно, дословно, но вы же знаете, что книга не только не дописана, но она реально обрывается на полуслове. И там в конце идет какой-то сплошной, как у Кафки бывает, текст: «И вот тогда землемер К. пошел по улице, увязая в снегу, и повернул за угол. Он…» – все, конец. И в фильме точно так же: мы видим, как герой идет по снегу, идет закадровый текст – хоп! – и на полуфразе обрывается, идут титры. И меня это тоже ужасно, честно говоря, порадовало. И я подумал: вот человек, старается действительно не нарушить текст и передать его, насколько это возможно.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Это одновременно и прием.
А. ДОЛИН – Конечно.
С. БУНТМАН – И при этом половина народу может сказать: «А что это он тут оборвал? А что это Ханеке тут оборвал?»
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Ну, я думаю, что половину народу не дойдет на экранизацию Кафки. Вот та, которая дошла, поймет, что он имел в виду.
С. БУНТМАН – А ты помнишь, как у нас кончается «Вишневый сад»? Забывают Фирса, да?
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Ну да.
С. БУНТМАН – А как его забыли по-настоящему? Питер Брук привез спектакль, все раскланялись перед тем, публика в столице России плачет, аплодирует, взывает – и тут выходит Фирс, которого действительно забыли все, включая публику, которая в школе проходила «Вишневый сад». Это гениально!
Смотрите, можно перенести в другую страну. Говорят: «Комедии, комедии». Комедия «Оскар», да, например? Была с Луи де Фюнесом, вдруг – бу-бух! – со Сталлоне. Замечательная, совершенно дивная комедия, которая происходит в Америке.
Баблуани, который делает два фильма «Тринадцать». Делает французский фильм «Тринадцать» со своими очень французскими ходами и с французским страхом, с французским саспенсом от всех этих жутких игр в такую кольцевую русскую рулетку – и выходит американский фильм.
А. ДОЛИН – Ханеке делал то же самое. Он сделал «Забавные игры» в Австрии, а потом сделал их же в Америке с Тимом Ротом и Наоми Уоттс.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – А экранизация на экранизацию – это надо описывать не в терминах искусства, а в терминах экономики. Там есть такое очень простое понятие – «ухудшающий отбор». Для того чтобы выйти на рынок, вы должны сделать нечто эксклюзивное и дорогое.
С. БУНТМАН – Да.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Тогда вас начинают хватать, хвалить. Следующий должен сделать подешевле и похуже. Следующий – еще дешевле и еще хуже.
С. БУНТМАН – Ну, это мы видим, когда выходят великие фильмы, сколько за ними следует этих консервных банок дребезжащих.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Все более дребезжащих.
С. БУНТМАН – Все более и более дребезжащих.
А. ДОЛИН – Кстати, слушайте, я не в кассу немножко вспомнил, но поскольку мы про экранизацию тоже уже начали говорить. Знаете, что автор фильма «Горько!» Жора Крыжовников – я считаю, автор по факту самой правильной, смешной и умной комедии, именно сделанной в постсоветское время или в последние 10-15 лет. Следующий его фильм после «Горько! 2», который выйдет осенью – это будет экранизация пьесы Островского «Старый друг лучше новых двух». В сегодняшних обстоятельствах главный герой будет гаишник, помолвленный с кассиршей супермаркета. И это будет караоке-мюзикл, где они будут петь Лепса, Пугачева и Анжелику Варум, а на экране будут строчки песен, чтобы зрительный зал тоже подпевал. И мне кажется, в этой ситуации…
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Сдаете секреты.
А. ДОЛИН – Это не секрет, это рассказывалось на питчинге, где они просили господдержку. Я поскольку теперь в экспертном совете, я все это слышал. Раз это озвучено, я думаю, что об этом можно сказать. И к тому же эффекту это явно не повредит.
Я просто хочу сказать, что совмещение самого низкого слоя сегодняшней поп-культуры, который может быть, с тем, что мы сейчас считаем уже высочайшим каноном, а именно драматургия Островского, и дает тот эффект, который позволяет нам, не опошляя и не самоповторяясь, прибегать к классике и снова ее эксплуатировать.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – «Повести Белкина».
С. БУНТМАН – Конечно, да. Вот смотрите, был замечательный фильм База Лурмана «Ромео + Джульетта».
А. ДОЛИН – Да, отличный.
С. БУНТМАН – Где они просто поставили это, сделали Верону-Бич здесь. Когда начальника полиции зовут Принц, и поэтому там все он отвечает.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Строго говоря, так оно и было. Это про пацанов.
С. БУНТМАН – Конечно!
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Это про пацанов.
С. БУНТМАН – И когда страшную… Просто вот я думаю – как он это пройдет, когда Ромео выбегает в пьесе и говорит: «Меч, мой меч!»? «Sword» в смысле там идет. И тут, когда он бежит с пистолетом в руках и берет у кого-то из друзей пистолет, мы видим крупно пистолет, на котором написано, что это фирма «Sword». И это здорово было сделано.
Я видел спектакль «Ромео и Джульетта» Оливье Пи, во Франции видел. Он был такой вневременной с очень современным, где, например, отец Джульетты пять раз ей повторял ее разнос, как она нарушает семейный… Он пять раз! И рядом со мной сидели девочки из отдаленных парижских кварталов, разноцветные такие девочки, которые сначала ужаснулись именно этой сцены разноса папашей, а потом они рыдали в голос просто рядом со мной на галерее наверху, рыдали в голос после этого. Они навсегда запомнят «Ромео и Джульетту».
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Конечно, это про них. А у меня к Антону вопрос. А есть ли хоть один пример в мировой практике удачного не ремейка, не экранизации, а пересъемки старого сериала?
С. БУНТМАН – Буквальной пересъемки. Почти буквальной пересъемки.
А. ДОЛИН – Ну, есть разные мнения по поводу проекта Гаса Ван Сента «Психо», который мне кажется очень интересным. Гас Ван Сент, как все нормальные люди-фанаты Хичкока и в частности фильма «Психо», решил сделать свой «Психо». Но свой, да не свой. Вместо того чтобы переосмыслять, он действительно сделал покадровый ремейк с новыми актерами, он снова построил декорации. Единственное, что это был цветной фильм, но там каждая сцена в точности повторялась. Но это уже был опыт Пьера Менара.
Напомню тем, кто не помнит или не читал новеллу Борхеса. В чем суть ее? В том, что некий человек всю жизнь положил на то, чтобы написать «Дон Кихота». Не переписать, перед собой положив Сервантеса, не написать этот же сюжет заново, а не имея перед глазами текстами, из своей души и головы породить точно тот же самый текст, то есть в себе сделать Сервантеса. И за всю свою жизнь он написал, условно говоря, две с половиной главы. Но, как пишет нам рассказчик, то есть сам Борхес: «Сколько же там другого содержания и смысла».
Мне кажется, что когда ты даже в точности повторяешь, но делаешь это сегодня не ради копирования, а действительно ради того, чтобы какую-то эссенцию, смысл первоисточника ощутить, то этот смысл новый появляется сам собой неизбежно. Но для этого нужны огромные усилия. Часто они, может быть, не видны на экране или на сцене, но они в это должно быть вложены.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Да, это история про деньги, а не про искусство.
А. ДОЛИН – Конечно.
С. БУНТМАН – Вот смотрите, спрашивает нас Дмитрий: «А кому нужны бездарные ремейки?»
А. ДОЛИН – А кому нужны вообще бездарные люди, занимающиеся, например, кино или литературой? Никому не нужны, давайте их всех пожжем. Ну, куда их девать-то? Когда человек идет в литинститут даже или во ВГИК, он может быть ремесленником и не быть талантом, а потом ему надо чем-то заниматься и зарабатывать на жизнь, кормить своих детей.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Кроме того, опять же, публике… Смотрите, если у вас нет денег на последний «iPhone», а вы хотите что-то похожее, вы покупаете китайскую подделку, что нехорошо.
А. ДОЛИН – На самом деле публике всегда нужно хорошее, а не плохое. Вот мнение о том, что публика съест любое…
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – А зачем покупают? Я, например, если мне не будет хватать, не куплю, не буду пользоваться некачественным дешевым телефоном.
С. БУНТМАН – Я? Да. Я не знаю, вот зачем. Так нужно или не нужно смотреть, говорят, «Кавказскую пленницу!»?
А. ДОЛИН – Новую? Нет, не нужно. Ответ простой.
С. БУНТМАН – Я не знаю. Вот спасибо Антону Долину, что он на эту тему написал статью, и все вопросы, которые у меня могли возникнуть после этого – зачем, за что, почему, кто это, кому это надо? – и так далее… Он решил, спасибо ему большое, сделал тяжелый труд за меня.
А. ДОЛИН – Друзья, я хочу вам, обращаясь непосредственно к слушателям, сказать: не смотрите этот фильм. Я пишу свою статью… Ну, это не какой-то подвиг, что я написал, это ерунда. Но именно для этого. Не для того, чтобы сделать больно режиссеру Максиму Воронкову и оставить его детей без хлеба насущного. Это делается с одной целью: чтобы вы не пошли смотреть, не поощряли рублем то, что сделано. И тогда есть маленький шанс, что следующей «Кавказской пленницы» не будет. Потому что если ремейки будут систематически проваливаться в прокате, их перестанут делать. И вот этот вопрос, который как раз все задают: «А что мы, простые, можем сделать в ситуации…»
С. БУНТМАН – Просто не ходить.
А. ДОЛИН – Очень просто – не смотрите, не поддерживайте. Это все коммерция. Если фильм сделан за 10 миллионов долларов, а соберет 2 миллиона, не дадут больше 10 миллионов долларов на следующий ремейк. И 2 не дадут. И слава тебе, господи.
С. БУНТМАН – У меня есть… Это называется «за гораздо дешевле». У меня есть «Кавказская пленница», которую я могу смотреть… Ну, я-то могу ее просто прокручивать в голове. Кстати, гайдаевские фильмы замечательны для просмотра спиной.
А. ДОЛИН – Да, это правда.
С. БУНТМАН – Ты все видишь, ты все прекрасно видишь. И «Чей туфля?» – «Мое», и «Птичку жалко».
А. ДОЛИН – Ну, он гениально, что говорить, конечно.
С. БУНТМАН – Абсолютно. И «Короче, Склифосовский!». Есть простой способ, но решите мне, пожалуйста, под конец, господа, такой парадокс. Скажите, пожалуйста, почему одной частью вот этого самого аппарата, который производит слова, говорят, что нужно делать и спектакли назидательные для детей так, как было, те же самые интерпретации, каноны великого нашего какого-то непонятного искусства; а с другой стороны, другой частью этого аппарата речевого говорят: «А зори здесь тихие» – фильм непонятен нынешней публике, нужно сделать снова его, по-современному, со спецэффектами, – я уж не знаю, какими, – чтобы было 3D, 4D, 5D, dolby’s around», – или как это теперь называется.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Мне кажется, что нет никаких двух сторон, это одни и те же уста, и говорят они, если поставить дешифратор, нечто другое: «Ребята, не надо усложнять. Давайте по-простому думать, жить, чувствовать, действовать». Совсем простое не в том смысле, в каком были простые фильмы того же Гайдая или Рязанова.
А. ДОЛИН – Как у Моцарта, простые его мелодии.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Не простые, как правда, а простые, как тупость. «Тупейте, пожалуйста, на здоровье. Вот вам псевдопонятное, народное, – традиционное народное. Не просто народное, как нам подчеркивает Мединский, а традиционное народное. – Вот вам нетрадиционное антинародное. Вам не надо ничего сложного. Ребята, будьте проще – нам будет проще вами управлять».
С. БУНТМАН – Но при этом же фильмы, которые снимались… «А зори здесь тихие» – это сложный фильм, сделанный сложно.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Сложный в том смысле, что там глубина под покровом простой формы, как во всяком большом искусстве.
С. БУНТМАН – Я помню, нас повели… Вот всегда страшное мероприятие – коллективный поход в кино. Нас повели, тогда был класс девятый-десятый, по-моему, серьезный какой-то класс, когда он только вышел у нас. Нас повели в кинотеатр «Россия» смотреть «А зори здесь тихие» вдруг. Это был шок у всех. У всех. Не было вот этого – поход классом, кто-то в кого-то плюется, кто-то в кого-то бумажки кидает или распивает что-нибудь в старших классах. Это был шок просто.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Но, с другой стороны, была масса советских режиссеров, которые отрабатывали военную тему примерно так же, как сегодняшние режиссеры, которые делают ремейки.
С. БУНТМАН – А этого не переснимают. По-моему, только «Звезду» пересняли.
А. ДОЛИН – Кстати говоря, вот «Звезда» – хороший пример. Фильм Лебедева отличный, а старый фильм мне кажется довольно блеклым, честно говоря.
С. БУНТМАН – Вот!
А. ДОЛИН – И никто и не вспоминал старый фильм, не говорил про кощунство. Я хочу сказать одну вещь коротко, которая, может быть, заставит вас всех меня ненавидеть. Ну, что делать? К этому мне не привыкать. Дело в том, что ничего нет страшного в том, что новое поколение не знает этих старых фильмов, в этом вообще ничего такого нет. Потому что если мы себя спросим, а знаем ли мы хорошо, досконально, наизусть вот все те фильмы, которые снимались за 30 или 40 лет до нашего рождения, мы выясним, что абсолютно нет. Мы знаем из них лучшие, отдельные, да и то гораздо хуже, чем те, которые выходили в нашем детстве или молодости.
И, например, я помню, когда я был тинэйджером, выходил фильм «Холодное лето пятьдесят третьего…» Прошкина – прекрасный, я считаю, фильм – это был шок. Ну, возьмите сейчас и всем покажите этот фильм – никто не поймет, ни про что, ни зачем, ни кто эти люди. Я имею в виду из молодых людей того же возраста, в котором был я, когда я это впервые смотрел.
Поэтому мне кажется, что искусство настоящее, оно всегда о себе позаботится, оно никуда не денется без наших усилий. Другое дело – у нас кризис образования в стране. Конечно, надо преподавать, показывать, рассказывать, каким-то основам учить, безусловно. Это никуда и никогда не денется. И пора уже кино тоже преподавать – редкая вещь, в которой я с Михалковым полностью согласен.
Но, с другой стороны, если молодежи не нужна «Кавказская пленница» и не интересны «А зори здесь тихие», не надо это оплакивать и тем более лечить это, показывая им бездарные версии новые. Не надо. Если эта молодежь нормальные люди, они рано или поздно это для себя откроют. Может быть, вам было ограничено в 12 лет посмотреть, а они в 40 лет посмотрят и по-другому это увидят, и что-то для себя откроют, чего вы никогда для себя в этом не открывали.
С. БУНТМАН – Я завидую еще ребятам – и вполне образованным, и вполне современным, и так далее. Я им завидую. Ту же «Кавказскую пленницу», ту же «Бриллиантовую руку» они посмотрят киномански.
А. ДОЛИН – Да, кстати, и это возможно. У меня сыну 12 лет исполнилось в мае, я последние полтора года активно ему показываю типа взрослое кино, чего раньше я никогда не делал. Он смотрит… Я вожу его на все премьеры, поскольку на них хожу сам вынужденно, чтобы какой-то был смысл в моем походе на «Трансформеры 4», я беру его с собой. Он это любит и получает удовольствие от этого, от «Пиратов». Мне там плохо, ему там хорошо.
С. БУНТМАН – Четвертые плохие?
А. ДОЛИН – Ну, по-моему, они все плохие. Но многим нравятся, и я не против. Я к тому, что я за этот год показал ему, дай бог памяти, «Иваново детство» и «Андрея Рублева», и «Судьбу человека», и «Седьмую печать», и «Полет над гнездом кукушки», и «Побег из Шоушенка», и «Крестного отца», я не знаю, еще там фильмов пять-шесть. То есть я смотрю, как он это смотрит.
Какие-то вещи для него абсолютно живые и жутко интересные. Он больше, чем на любом триллере, переживал в последней новелле «Андрея Рублева» – колокол зазвонит или нет. Зверски переживал! Хотя он совершенно современный ребенок, хулиган, не какой-то там тихоня читающий.
С. БУНТМАН – Он переживал так же, как мы переживали.
А. ДОЛИН – Совершенно верно. Те вещи, которые есть в большом искусстве, они никогда никуда не испарятся, и через 500 лет они будут живы-здоровы. А то, что испарилось, и поэтому нам надо якобы ремейками это создавать – значит, это не такое уж большое искусство, и значит, поделом.
С. БУНТМАН – Саша.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Мне остается только присоединиться. Ну, с другой стороны, я все-таки отношусь к кино (да и к литературе) не как к священному действу.
А. ДОЛИН – Полностью согласен
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Никакого оскорбления моих религиозных чувств при даже плохой пересъемке «А зори здесь тихие»… Я люблю и это кино, и книжка хорошая.
С. БУНТМАН – Да.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Ну, не то чтобы это было то, на чем стоит вся моя жизнь.
С. БУНТМАН – Да нет, никуда не денется.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Надо спокойнее к этому относиться и разделять трезво не добро и зло (это тоже хорошо, но это к этому не относится), а хорошее и плохое. Вот возвращаясь к этому: это хорошее, а это плохое.
С. БУНТМАН – И правильно.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Вот то, что вам пытаются всучить – как правило, плохое.
С. БУНТМАН – И это отношение ко всему абсолютно. Совершенно неважно, это или переснятые «А зори здесь тихие», или впервые снятый, я не знаю, любой роман или любое кино.
А. ДОЛИН – Кстати, одну вещь короткую я хочу сказать. Когда вышел фильм, с которого началась вся эта эпидемия ремейков, «Ирония судьбы 2» Бекмамбетова, я был в бешенстве, я просто ненавидел этот фильм и считал, что ничего хуже этого быть не может. Очень долгое время считал. А потом я смотрю, что фильмы снимаются новые. И я все время вспоминаю, что этот фильм на Новый год собрал 50 миллионов долларов, и это был супер-рекорд, пока «Аватар» не вышел.
А теперь я понимаю с ужасом, что я был совершенно не прав, что тот фильм мог мне очень не нравиться, не соответствовать моим эстетическим установкам, он портит мне настроение и так далее и тому подобное. Но в этом фильме есть главное – он талантливый. Это талантливый фильм, сделанный талантливыми людьми. Может быть, со сложными задачами, может быть, это пропагандистское все, может быть, это все страшно поверхностное, много product placement, двухчасовая реклама майонеза. О’кей, реклама майонеза тоже может быть талантливой, а может быть бездарной.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Это правило ухудшающего отбора: делают маленький шажок назад, маленький шажок назад – и дальше доходят до полной жижи.
С. БУНТМАН – Те же консервные банки.
А. ДОЛИН – И в конечном счете я возвращаюсь к идее о том, что все-таки этот фильм мне не нравится. Несмотря на то, что я сейчас говорю открыто, что он талантливый, он мне не нравится. И я был прав, что он мне не нравился, потому что не было бы этой эпидемии, если бы не было этого фильма.
А. АРХАНГЕЛЬСКИЙ – Первый шаг.
С. БУНТМАН – Вот так вот. Антон Долин, обозреватель радиостанции «Вести FM», Александр Архангельский, писатель, публицист и прочее, прочее. Спасибо большое, друзья. Мы говорили о ремейках в программе «Культурный шок». Вел Сергей Бунтман.