Большие потери большого балета - Николай Цискаридзе - Культурный шок - 2013-06-14

К. ЛАРИНА: Добрый день. Мы начинаем программу «Культурный шок». Сегодня в студии ведущая Ксения Ларина. Напротив меня – премьер Большого театра Николай Цискаридзе. Коля, здравствуй.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Здравствуйте.

К. ЛАРИНА: У нас масса поводов для разговора. Но, к сожалению, часть творческая где-то на задворках.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Последние полгода всем ведущим изданиям мира я говорю одно и то же – мне очень жалко, что я с вами общаюсь сейчас не на творческие темы, на которые я общался последние 20 лет, а обсуждаю непонятные темы, больше связанные с уголовщиной.

К. ЛАРИНА: Так у нас и получается, что у нас есть часть криминальная, часть политическая. И вот последняя творческая. Я думаю, об этом мы тоже поговорим. Начинаем мы, наверное, с последних новостей, которые буквально к нашему эфиру подоспели. Во-первых, продлили срок задержания под стражей фигурантов дела о нападении Сергея Филина - Павел Дмитриченко и два его подельника, так условно называем. Во-вторых, то, что касается уже непосредственно нашего гостя Николая Цискаридзе, - мы сегодня уже знаем, что контракт ему не продлевают и что с 30 июня этого года он в Большом театре не работает и не является ни премьером, ни педагогом Большого театра. Скажи, Коля, для тебя это было ожидаемым событием?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Абсолютно ожидаемым, особенно после того, как появился в Сети ролик пранкеров, сделанный с министром культуры и с генеральным директором Большого театра. После этого, получается, раз Филин уехал из России где-то в феврале, а они его навещали в начале февраля, из разговора понятно, что они ему обещали меня из Большого театра убрать. После этого мне стало всё очень прозрачно и понятно. И это было еще до того, как мне стали объявлять выговоры за общение с прессой. Честно клянусь, ни одной секунды у меня нет ни расстройства, ни удивления, ни шока. Что сделать?

Я об этом заявлял уже очень давно. В прошлом году мы с тобой встречались тоже на радиостанции «Эхо Москвы», тоже, к сожалению, на эту тему, и было понятно всем, что нарушается законодательство РФ, но никто не хочет элементарно защитить права работника. После того, как все-таки не могли сделать это по закону, через месяц после того, как обо мне говорили гадости в прессе, месяц меня пытались унизить, появилось сообщение от пресс-службы Большого театра, что якобы Большой театр продлил со мной этот договор по моей просьбе. Клянусь, господа, никогда никто со мной ни о чем не разговаривал. Мало того, я никогда никого ни о чем не просил.

К. ЛАРИНА: Из тех комментариев, которые были после того, как стало известно, что с тобой не продлевается контракт, меня лично поразила реплика Михаила Швыдкого, который сказал, что это закономерное завершение карьеры, что типа возраст не позволяет – намекнул на то, что творческий ресурс г-на Цискаридзе исчерпан.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: У меня всё время один вопрос тогда. Самый главный и самый важный спектакль в году – это «Щелкунчик» 31 декабря. Мало того, это самый дорогой спектакль, он в этом году продавался по 32 тысячи рублей, по-моему, даже больше были некоторые места, по 38 тысяч даже шли. Официально. И в прошлом году, когда уже я станцевал и новогодний «Щелкунчик», и был «Щелкунчик» 14 апреля 2012 года, после этого я сказал: господа, я столько лет танцую эти спектакли новогодние, я хочу в конце концов хоть когда-то справить день рождения – я не буду танцевать 31 декабря, на следующий год я не танцую.

И вдруг меня ставят на этот спектакль. И всё это преподнесено, даже давали интервью в «Российской газете», где Филин сказал, что это моя обязанность – танцевать, раз я назначен. Если бы я отказался, получалось, что я виноват: мне дают, а я, такой нехороший, не хочу. Но тут же журналисты, которые по приглашению всё время ходят в театр бесплатно и которые потом пишут том, что скажет руководство обо мне, тут же писали: какой ужас, опять этот «Щелкунчик» с Цискаридзе и так далее, обвинение меня во всем чем можно.

У меня только один вопрос: господа, если же я такой, как вы говорите, почему же вы на самый дорогой спектакль в году ставите именно этого артиста? Почему на протяжении стольких лет – вот столько, сколько г-н Иксанов работает в Большом театре, столько самый дорогой и главный спектакль в году танцует этот нехороший артист, который давно не в форме, не может и так далее? Где логика. Потом мне хочется задать вопрос г-ну Швыдкому, пусть это все услышат. У него должность – полномочный представитель президента. Неужели не стыдно г-ну Швыдкому делать такие заявления и он не понимает, что он позорит президента прежде всего?

К. ЛАРИНА: Он не как частное лицо выступает.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Нет, не как частное лицо. Человек позорит президента.

К. ЛАРИНА: Все-таки это конфликт личный? Я хочу понять. Это началось с твоих заявлений о ремонте, о том, что там происходило, или раньше?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: У меня никаких заявлений-то не было. Я просто сказал свое мнение. Я в последнее время понял этот тезис, что пресса убила принцессу Диану. Пресса – это какой-то ужас. Твои коллеги – да, это уважаемая профессия, но иногда они себя ведут так и делают такие вещи, что просто невозможно. Мне говорят: вот вы подняли скандал. Я что, пришел, сделал пресс-конференцию? Я высказал свое мнение. А дальше это уже пошло. Причем мне не стыдно ни за одно свое слово. Конечно, не то что натянутые отношения, а они были непростые с момента, когда я не лягнул Настю Волочкову, когда ее изгоняли из театра. Вот и всё. С этого момента мне было озвучено, что я не человек команды.

К. ЛАРИНА: А вот эта клановость, она всегда была присуща Большому театру? Ведь ты же не первый. И Волочкова Настя не первая.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Есть одна вещь. Мы сейчас говорим о русском театре, это отдельная субстанция в мире. Потому что западные театры живут по очень четким законам. У нас все-таки крепостные артисты как были, так и остались. Конечно, все конфликты – это личные конфликты. Я говорил много раз, господа: в 1992 году вышла книга Бориса Покровского «Когда выгоняют из Большого театра». Вот сейчас пишется очередная ее глава. Опять-таки ни одной секунды у меня нет ни сожаления, ни удивления.

Просто есть какие-то факты, которые я хочу назвать. И г-н Швыдкой, может быть, когда-нибудь ответит на вопрос такой. Объясните, пожалуйста, почему артисту, который за 21 год единственный принес такое количество наград, званий, премий, чего угодно – никто больше меня родному коллективу театра столько не принес, - не было объявлено ни одной благодарности?

Объясните, почему спустя 20 лет, сейчас 21-й заканчивается, мне не прислали элементарно открытку – поздравляем вас, что вы отслужили 20 лет. Я уже не говорю, что мне не сделали вечера и так далее. Обязательно у тебя должен быть спонсор или влиятельный знакомый, который тебе что-нибудь проплатит или придет договориться. Иначе нет. Потому меня не удивляет вообще ничего. Я за этот 21 год видел много событий. Я видел, как люди, которые вчера подписывали против Григоровича, сегодня с ним обнимаются, как вчера люди, с которыми он не здоровался, сегодня ходят в обнимку. Я всё это видел.

К. ЛАРИНА: Значит, не в Иксанове дело, получается. Ведь книга Бориса Покровского не про время Иксанова, правда? Как и книга Галины Вишневской, как и книга Майи Плисецкой, как совершенно драматичная история Мариса Лиепы, выдающегося танцовщика.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: История развивается всегда по спирали.

К. ЛАРИНА: Значит, есть своя клановость, которая присуща всю жизнь.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Это не клановость. Просто есть категория людей – я думаю, они есть не только в театре, они есть везде, даже в подъезде любом, - которые с большим удовольствием, как в «Свадьбе в Малиновке» - кто пришел, такую шапку и одеваем.

К. ЛАРИНА: Когда ты пришел в Большой театр, ты же был своим сначала?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Нет, я не был своим. Один из педагогов нашего театра сказал недавно моему ученику: «Ты зря с ним общаешься, ты зря с него берешь пример, он всегда был особняком». Я был всегда особняком по одной простой причине. Я попал под крылу двух великих женщин – Марины Семеновой и Галины Улановой, которые поняли, что если они сейчас своими спинами не загородят этого ребенка, по нему проедут трактором. Конечно, за те годы, что я был за их спиной – Галина Сергеевна очень недолго была, а Марина Тимофеевна 11 лет меня прикрывала, - я окреп.

К. ЛАРИНА: Они тебя предупреждали, чего не стоит делать, как следует себя вести.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Конечно. Тогда, когда была эта страшная ситуация с Григоровичем, первое, что мне сказала Марина Тимофеевна: «Не смей никогда ничего подписывать. Категорически ничего. И учти, что здесь всё равно кто руководит». Потому что она-то работала в этом театре с 30 года, этих руководителей на ее жизни было очень много. Она говорила, что наш руководитель – Аполлон и колонны, всё, мы здесь работаем только для одного.

К. ЛАРИНА: Тут надо в скобках заметить очень важную вещь для обывателей, для людей, которые не очень понимают, что такое балетная жизнь, карьера балетного артиста. Она обычно заканчивается рано.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Она не заканчивается рано. Другое дело, что все преподносят это по-разному. Кто-то может быть педагогом, кто-то не может. Кто-то может танцевать очень долго, кто-то не может. Здесь такая вещь: мы хотим, чтобы ты танцевал, - ты будешь, мы не хотим – ты не будешь. Мне это было озвучено лет 5 назад в Лондоне, один из замдиректора сказал: а мы сейчас щелкнем пальцем и тебя закатаем в асфальт. И они это стали делать. Тут же в прессе стали выходить статьи о том, что якобы у меня провал в Лондоне. Хотя и пресса писала обратное, и прием зрителей был соответствующий. Ко мне зритель всегда относился благосклонно.

К. ЛАРИНА: А зачем ты это терпел?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: А что я должен делать?

К. ЛАРИНА: Ведь ты мог уйти давным-давно сам, сказать – пошли вы все к чертовой матери. Что, тебе некуда уйти?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Знаешь, Ксюша, я патриот России. Это, конечно, грубо звучит.

К. ЛАРИНА: Может, патриот профессии.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Я очень русский человек по воспитанию. Я много раз об этом думал. Мне очень нравится и тот город, и этот, и та труппа, и эта. Но я хочу жить в России, мне всегда так хотелось, еще давно-давно, когда я мог взять маленький чемоданчик – у меня больше вещей не было – и поехать куда угодно. Потом я совершенно не западный человек по своей натуре. Я привык к определенному общению с соседями, к определенному общению с друзьями. Для меня это важно.

К. ЛАРИНА: А ты когда-нибудь танцевал по контракту на других сценах?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Конечно. Очень много.

К. ЛАРИНА: Какие у тебя были ощущения? Всё равно чужое?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: У меня ощущение было всегда одно, очень тяжелое – что я представляю страну. Я очень смеялся, когда я приехал в Парижскую оперу первый раз, это был 2001 год, у них был 10 лет мораторий вообще на приглашенных артистов. Я был самый первый, кто к ним приехал. 10 лет для балетной труппы – это большой срок, меняется целое поколение. Конечно, ко мне было очень пристальное внимание, потому что основная часть труппы, они живут как боги, они считают, что альма-матер – это они, они не понимают, что еще существует балет на земле. Конечно, я для них был какой-то человек извне. У меня было ощущение, что на меня смотрят как под микроскопом, наблюдают за мной как за каким-то существом.

Шел первый спектакль. Осталось станцевать маленькую часть спектакля, которая технически очень сложная и ударная. Я стою в кулисе, остаются последние секунды – и вдруг мне приходит в голову мысль, которая меня потрясла. Я никогда не думал об этом. Есть иногда такие вещи – откуда они всплывают? В 1815 году сюда пришла русская армия, и Париж взяли русские войска, и я обязан быть сейчас победителем. Я этой мыслью я туда побежал. От прессы на следующий день зависит очень многое в твоей карьере и в репутации русской балетной школы на тот момент. Когда я это осознал, я очень смеялся. Я до этого никогда об этом не думал. Я всё время ощущал тяжесть, что я прежде всего представляю огромную страну.

К. ЛАРИНА: Искусство – это вещь, абсолютно лишенная справедливости.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: А ее не надо никогда ждать. Ты помнишь, как начинается фильм «Водевиль, водевиль»? Ах, неблагодарное отечество.

К. ЛАРИНА: Про отечество – это отдельный разговор. Артист работает в театре, главный режиссер, директор говорит: «А я не хочу, чтобы ты у меня работал, не нравишься ты мне».

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Когда это говорит главный режиссер, это все-таки конфликт талантов, это все-таки диалог художников, это мне понятно. Когда это говорит функционер, менеджер, это катастрофа. Здесь всегда должен покидать театр менеджер, если в этом логика. Потому что в театре главное – артист. Большой театр – это мои коллеги и я. Когда Швыдкой, Иксанов оскорбляют меня, они оскорбляют Большой театр. Они в моем лице оскорбляют Большой театр регулярно.

К. ЛАРИНА: Коллеги тоже разные бывают. Одни коллеги, которые поддерживают тебя и стараются каким-то образом поддержать не только тайком, но и публично, и таких людей мы тоже знаем. А другие коллеги, наоборот, отмалчиваются, ждут, чем всё кончится.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: А некоторые и поливают. Меня больше всего сейчас посмешил одни наш третьесортный артист Денис Медведев, с которым я никогда в жизни не сталкивался, пересечения интересов не могло быть, потому что он исполняет маленькие гротесковые роли там, где я руководил балом, так скажем. Этот человек на год старше меня, он хочет остаться педагогом в театре. И вот для него это большой плацдарм для того, чтобы, полив меня, обратить внимание на себя: возьмите меня в команду, я буду делать всё что вы скажете, вы скажете лежать – я буду лежать, вы скажете гнобить этого - я буду гнобить этого. Меня это не удивляет, просто это смешно. Если этот человек останется в театре, все должны знать – он остался по одной причине. Потому что он готов сделать что угодно за какие-то блага для себя. Таких людей очень много.

К. ЛАРИНА: Но сцена, ее же не обманешь.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Зрителей не обманешь.

К. ЛАРИНА: Договориться можно о чем угодно.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Самое главное в этом всём – остаться человеком. Я никогда ни с кем не выяснял в театре отношения, если это не касалось производства, если это не касалось конкретно спектакля. Здесь, конечно, я шел до конца и настаивал на своем. А всё остальное меня никогда не волновало: кто с кем дружит, кто за кого. Да ради бога.

НОВОСТИ

К. ЛАРИНА: Я напоминаю, что сегодня в нашей студии Николай Цискаридзе. Кстати, о поддержке. Удивительная история. По-моему, такого не было в истории российского театра, во всяком случае музыкального точно. Тут артисты Театра Гоголя бастовали, но они защищали сами себя. А так чтобы зрители подключались к защите своего кумира, такого, по-моему, не было. В субботу около Большого театра поклонники Николая Цискаридзе должны провести пикет в поддержку. Ты знаешь об этом?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Я прочитал об этом в Интернете. Я безумно благодарен тем людям, которые меня поддерживают. На самом деле, если мы с тобой сейчас выйдем на Новый Арбат, ты увидишь количество людей, которые будут ко мне подходить и говорить, что они со мной, что они за меня молятся и так далее. Потому что я это слышу везде, где бы я ни ехал, ни летел. Причем на всех континентах. Особенно после того, как я сказал свое мнение о ремонте, где меня поддержал весь мир. Я никогда не думал, что такое количество людей обратило на это внимание. Да, это первый раз. Но поверь мне, найдутся люди, в том числе г-н Швыдкой, которые скажут, что это всё мною организовано, что это опять всё я, что за этим стою я, кукловодю и так далее. Особенно за последние полгода. Я хочу, чтобы те, кто нас слушают, знали, что тот вечер 17 января мы провели вместе.

К. ЛАРИНА: Да, это был вечер в честь юбилея Станиславского в Московском художественном театре. И когда закончился вечер – я могу здесь подтвердить, чтобы Коля понимал, что я в отказку не пойду, - мы провели достаточно большое количество времени в гостях у наших друзей во МХАТе.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: В 0:30 мы разошлись.

К. ЛАРИНА: Сидели рядом, вместе, выпивали и разговаривали.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Вот с этого момента то количество неправды, обвинений и лжи, которое было произнесено в мой адрес, оно, если честно, немножко превышает допустимое. Потому мне кажется, что уже стоит обратить внимание вышестоящим властям на положение простого артиста. Опять-таки не потому что у меня есть звания или регалии. Господа, как можно так издеваться над человеком бездоказательно? Как?

К. ЛАРИНА: С другой стороны, когда я слушаю то, что ты говоришь про Сергея Филина, мне тоже становится не по себе. Мы были свидетелями – хотя это достаточно условно, что мы были свидетелями, - мы были свидетелями кадров, которые нам показали по телевизору. Трагедия, кошмар, отчаяние, ночь, зима, человека облили кислотой. Кошмар, ужас. С этого началась история, поразительная, позорная для Большого театра в любом случае, кто бы это ни организовал. Это позор, что в театре выясняются отношения таким способом.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Самый большой позор, как это стали раздувать и преподносить, именно руководство и пресс-служба.

К. ЛАРИНА: Буквально вчера или позавчера на Первом канале ты говорил практически без всяких сомнений о том, что скорее всего эта история не настолько страшна для Сергея Филина, я имею в виду состояние его здоровья и масштаб поражений его здоровью, не настолько, как это описывают. Значит ли это, что вообще не было этой истории, что никто его ничем не обливал?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Я ничего не знаю. Просто у меня, как у любого гражданина нашей страны, который воспринимает информацию исключительно благодаря СМИ, возникает очень много вопросов: нестыковок во времени, как подавалась информация, нестыковок диагноза и то, что мы видим, нестыковок каких-то вещей, которые я точно знаю, я близорукий с детства, я знаю точно, что, когда человеку делают операции на глаза, он не может заявлять, что он отжимается, качается, поднимает гантели, потому что поднимать тяжести нельзя.

К. ЛАРИНА: Если 18 операций произведено, как нам говорят, я, может быть, и соглашусь, что странно, что такие физические нагрузки.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Неделю назад по телевизору была передача, где отец сожительницы Сергея заявил…

К. ЛАРИНА: Давай все-таки говорить «гражданской жены».

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Гражданская жена юридически – это когда у тебя в паспорте стоит штамп.

К. ЛАРИНА: Сожительница – это какое-то советское слово. Мало ли кто с кем живет.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Они живут, но у них в паспорте нет штампа.

К. ЛАРИНА: Условно он считает ее своей женой.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: И он заявил, что Сергей попросил его гантели. Но опять-таки мне хочется сказать: господа, вы что-нибудь читали про операции на глазах? Потому когда я это слышу, слышу потом диагноз, мне становится не по себе. Главное, что я знаю, как все в театре знают, что Лондон, куда должен поехать театр в конце июля и в начале августа гастроли, там снимается квартира для него и для его семьи, туда приедут все, потому что он туда должен приехать. Я уверен, там будет обязательно прозрение.

К. ЛАРИНА: Я хочу сказать к тому, что говорит Николай. Там уже есть какие-то изменения в показаниях. Буквально вчера-сегодня главный обвиняемый исполнитель Заруцкий, он сказал, что это была не кислота, а моча, смешанная с каким-то растворителем. И он хотел не принести травмы, не убить тем более, не покалечить, а именно унизить. Вот такая была цель. Это уже серьезно меняется история. Потому что сначала была серная кислота, если мы помним.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: То, что было устроено на шоу Андрея Малахова, так это просто был ужас-ужас-ужас. Мало того, что я книжки люблю читать, я очень люблю научно-популярные фильмы, я очень много их смотрю. Был замечательный цикл передач на ОРТ «Как это было». И одна передача была посвящена «Данае», картине, которая была облита серной кислотой. Они показывали, как развивались события. Они объясняли очень подробно, почему Даная пострадала, что мы ее потеряли. Плюс еще показывали трагедии, которые были связаны с серной кислотой. Даже те служительницы, которые бросились спасать картину, у них у всех были обожжены руки, они все получили ожоги паром.

Потому с первой секунды мне было понятно, что ничего нет, потому что показывают человека, у которого абсолютно целые руки, нет ни одного ожога. Мало того, когда объясняли, почему «Даная» пострадала - эксперты говорили, что настоящей «Данаи» больше не существует, - потому что служительницы не знали, и первое, что они стали делать, они стали протирать ее влажной тряпкой. А реакция воды и серной кислоты – это самое страшное, что может быть.

И поэтому когда человек сам говорит в телевизоре: «Я умылся снегом», - страшнее ничего нельзя представить. Тут же его показывают с абсолютно чистыми руками, с ресницами и бровями. Я тебе говорю: у меня есть только вопросы, я ничего не утверждаю, я не доктор, я не эксперт, но есть элементарная логика. Потому когда начались все эти допросы и они начались с буквы «ц», когда мне сказали, что вся труппа будет допрошена. Я согласен, что должны допросить всю труппу. Но почему вы с буквы «ц» начали? Начали бы с «а», как полагается, или с руководства. Хорошо, даже если премьеров, то в этом списке я самый последний.

К. ЛАРИНА: Учитывая обстоятельства, конечно, первая фамилия возникает… К сожалению, это так.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Почему?. Объясни почему.

К. ЛАРИНА: Ты говоришь про увечья, которые бывают после серной кислоты. Я вспомнила эту историю про девочку.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Про нее показывали недавно передачу.

К. ЛАРИНА: Там вообще лица нет.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Там страшно.

К. ЛАРИНА: Именно плеснули.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Поэтому я сразу сказал – не дай бог.

К. ЛАРИНА: Давайте я прочту, чтобы голословно я не утверждала. Вот показания Заруцкого последнего времени: «У меня не было умысла причинить вред здоровью. Там был электролит вперемешку с мочой».

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: То, что это обсуждается, с моей точки зрения, нет ничего более позорного для Большого театра.

К. ЛАРИНА: Ужас. Хорошо. Вопрос, который задавала тебе до начала программы. Допустим в страшном сне, что это так. Допустим, что это масштабная постановка. А во имя чего? Во имя того, чтобы тебя посадить в тюрьму? Но тебя не посадили. Посадили Павла Дмитриченко, которому продлили срок ареста.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Видишь, как получилось. Я-то был, ты сама свидетель того…

К. ЛАРИНА: Если это операция против тебя…

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Я думаю, что я был одной из частей. Но с Павлом проблемы были всё время, связанные с финансами, с распределением грантов, с распределением выходных, потому что Павел очень профсоюзно направленный человек.

К. ЛАРИНА: Активный очень.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Да. Я просто приведу последний пример. Девушка Павла, моя ученица Анжелина Воронцова, к которой у Сергея было очень много претензий, он всё время от нее хотел какую-то подпись получилось, особенно против меня чтобы она что-нибудь подписала, она в апреле месяце взяла отпуск за свой счет на 10 дней.

К. ЛАРИНА: Вот сейчас, да?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Да. Был первый суд. Ей очень тяжело давался этот период, она на 10 дней взяла отпуск за свой счет. Так ей грант президентский дали маленький. У нее зарплата получилась мизерная. А параллельно, я могу сказать, приближенные к Сергею артисты, они тоже брали за свой счет и ездили на гастроли. И если проверить, то у них этот грант не будет снят. И против этого Павел всё время выступал: что, когда распределяется этот грант, он для своих всегда распределяется в самом большом размере, а для тех, кого мы хотим немножко припугнуть, мы распределяем как хотим. Он очень за это боролся.

К. ЛАРИНА: Т.е. все эти конфликты, они уже существовали.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Они существовали очень долго, они существовали очень часто на повышенных тонах, при всей труппе, на прогонах. Дело в том, что, когда Сережа себе позволил первый раз два года назад против меня начать собрание, письмо против меня организовывал, что якобы со мной никто не хочет работать, я просто с ним перестал разговаривать вообще. Я за два года с ним не поговорил ни разу. Он мне звонил и говорил: «Коля, у тебя тогда-то спектакль». Я говорил: «Спасибо». Всё. Павел, он другой человек. Он регулярно с ним встречался на этих собраниях, регулярно у них были конфликты. И очень часто конфликт заканчивался, что его снимали со спектакля.

К. ЛАРИНА: Он талантливый человек?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Паша очень одаренный парень. Другое дело, ты знаешь, есть люди… Наверное, от педагога это зависит. Вот я вымуштрованный человек. Мне говорят: «Вы такой трудолюбивый». Нет, неправда. Я просто вырос в режиме. Вот пока я не встал, не принял душ, не почистил зубы, не сделал класс, у меня день не начался. А Паша, он как раз был такой мальчик, он может лоботрясничать, а потом зажигается какой-то идеей. Он влюблен был в хореографию Григоровича, он с ума сходил, и он пахал 24 часа в сутки. Вот у него другой подход к работе. Он был настолько влюблен во всё, что делает Григорович, что он пахал. И он как раз потрясен больше всего, что его поставили на первый состав балета «Иван Грозный». Он был первым составом. А на премию «Бенуа де ла Данс», которую возглавляет Юрий Николаевич, почему-то выдвинули третий состав. Потому что он уже был арестован. Понимаешь, как всё странно.

К. ЛАРИНА: На твой взгляд, карьера его завершена?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Я не знаю, как сложится дальше жизнь.

К. ЛАРИНА: А дальше что, посадят? Ведь до чего-то это надо довести.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Я все-таки надеюсь, что вскроются все обстоятельства дела.

К. ЛАРИНА: Он же сейчас потребовал очной ставки с Филиным.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Я сейчас тебе говорю не как заинтересованное лицо, а как человек, который сам прошел это. У меня была травма, все об этом знают, я лечился в течение полугода во Франции. Я каждую бумагу освидетельствовал здесь, в России, потому что, по нашему законодательству, заявление никакого иностранного доктора не имеет значения. Бумага должна быть получена и освидетельствование должно быть получено в России. И в данной ситуации, так как это связано с судебными разбирательствами и уголовным делом, это должна быть независимая комиссия, не та, которую выберет та или другая сторона, это должна быть большая независимая комиссия. Потому что от этого зависит судьба человека дальше, и не одного, как мы видим. Потому опять-таки много вопросов. Почему люди отказываются приехать на территорию России и провести эту экспертизу?

К. ЛАРИНА: Мы же видели всякие синхронны врачей. В Москве говорили врачи, что ему проведена такая-то операция. Потом в Германию он уехал, там сколько операций проведено. Нам же всё время докладывали, мы всю эту историю болезни наблюдали он-лайн практически.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Подожди. Мы слышим такие вещи… Человек уехал когда? В феврале. Сейчас уже июнь. Мы слышим об огромном количестве операций.

К. ЛАРИНА: 18 штук.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Единственное, что обвиняемый требует, - чтобы была очная ставка и была экспертиза. Это процессуально очень правильно.

К. ЛАРИНА: Конечно, когда это случилось, даже у тех людей, которые не сильно разбираются в подробностях, хитросплетениях и интригах, которые существуют внутри Большого театра, первое, что в голову приходит, - директор после таких историй обязан подавать в отставку. Обязан. Ну невозможно, когда это длится и длится как снежный ком: то одно, то другое, то третье. Сколько можно? Тем не менее, этот человек не уходит. Из чего мы делаем вывод, что нужен именно он на этой должности. Я не буду тебя спрашивать, кому он нужен и зачем, это другой вопрос. Но давай подумаем: каким образом изменить эту модель управления, чтобы подобных историй в театре не было, чтобы театр занимался производством спектаклей, и артисты занимались творчеством, а не выяснением отношений.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Это очень важная вещь, которая рухнула после падения Советского Союза. Конечно, должен быть один человек, который отвечает исключительно за хозяйство, и должен быть человек, который бы понимал в том, что происходит на сцене. Потому что когда человек, который не имеет ни музыкального, ни хореографического образования, возглавляет флагман нашей страны и делает такие заявления, что якобы тот певец взял не ту ноту, а этот танцовщик поменял движение, это смехотворно.

Когда я это услышал в телевизоре, мне хотелось сказать: а на основании чего вы это говорите? Вы не отличаете один спектакль от другого. Вы не можете досидеть ни одну оперу до конца. Мы не раз наблюдали со сцены – у нас видно директорскую ложу, - как человек спит. Почему вы позволяете себе делать такие заявления? Мало того, ты должен принимать решения.

Ты правильно сказала, что карьеры и в опере, и в балете, они недолгие, это 20 лет, это немного. Но это 20 лет всего, а хороших-то гораздо меньше. Потому от этого человека зависит очень много. А так как это все-таки главный театр страны – мало того, у него бюджет отдельной строкой в нашем государственном бюджете, - здесь еще ответственность какая. Потому что это лицо страны. На сегодняшний день меня, артиста этого театра, как угодно меня оскорбляют господа, но все-таки 21 год я являлся лицом Большого театра, я положил всю свою сознательную жизнь на процветание театра, на то, чтобы репутация у театра была хорошая.

Потому слышать то, что сейчас происходит, как наше имя полоскается на всех радиостанциях и газетах… Когда позвонила «Аль-Джазира», я уже захохотал. Ну понятно, ВВС, Bloomberg, но «Аль-Джазира» - это уже слишком. Есть все-таки какой-то предел, господа. Нельзя так сильно ронять свое лицо.

К. ЛАРИНА: Куда-то ты попал. Что-то здесь не то. Ты сам можешь ответить на этот вопрос – куда ты там попал? В какую болевую точку, такую, что невозможно? Как это говорилось в известном фильме, «либо я ее веду в ЗАГС, либо она меня ведет к прокурору». Это деньги или политика? Куда ты попал?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Я не знаю. Я с ними не общался очень много времени. Я слышу только обвинения, всё время обвинения. Причем факты всё время подтасовываются. Если ты обратила внимание – думаю, ты как журналистка всё время всё читаешь, - с той стороны выступают только анонимы или пресс-секретарь, который получает зарплату и которая, мы прекрасно знаем, чья дочь, кто кого родственник и так далее. Она тоже не случайный человек в театре, ее не взяли за талант и за хорошие способности туда, а только по знакомству. Допустим, посмотри, мне делали выговоры за то, что я нарушил…

К. ЛАРИНА: Там, действительно, есть некие условия корпоративные?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: 74-й пункт. Просто ты не имеешь права ничего говорить.

К. ЛАРИНА: Т.е. давать интервью без согласования с руководством.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Или оскорблять и так далее. У меня такой вопрос. Гражданская жена Филина – я скажу, как ты хочешь, - госпожа Прорвич, которая в некоторых изданиях обо мне говорила нелицеприятно, и вот этот Денис Медведев, который тоже себе позволил говорить обо мне нехорошо, почему им выговоры не делают по этой статье? Они роняют имидж Большого театра прежде всего и оскорбляют артиста Большого театра. Если ставить нас троих на весы, я гораздо больше артист Большого театра, нежели они, и по стажу, и по весу своему в искусстве.

К. ЛАРИНА: По поводу денег, возвращаясь к этой криминальной истории с воровством, которое было проделано виртуозно во время ремонта театра, и так до сих пор и не понятно, какими суммами там люди располагали. Сегодня 90 млн. обнаружили хищений. 90 млн. – это та цифра, или там больше?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Я не знаю.

К. ЛАРИНА: Ты не увлекался подсчетом?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Я этим не увлекался. Когда я сказал тогда о реконструкции, помимо того, я озвучил всё, что там недоделано, с точки зрения профессии. Вот сегодня мы репетировали, у меня был класс в первом зале. Ты не представляешь, что такое час провести в этом помещении. Это душегубка. Когда я попал в зрительный зал – я человек не плачущий и не сентиментальный, - у меня лились слезы, и я ничего не мог с этим сделать. Просто лились слезы, когда я это всё увидел. И за эти два года не пустили ни одну телекомпанию, чтобы они сказали: хорошо, мы вам водим определенной дорогой, это мы вам так показываем театр, а давайте вас поведет человек, который говорит обратное. Они же не пускают. Ни кого за два года туда не пустили, несмотря на то, что созданы блоги, зрители сами уже сколько пишут, фотографируют. Даже те, кто покрывал сусальным золотом, здания, они создали целый блог и написали, как они это делали и к чему это всё приведет.

К. ЛАРИНА: Это всё прозрачно, очевидно, и это не является слухами. Это всё можно прочесть на любом сайте.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Да. Я читаю и мне не удивительно, потому что я вижу всё время результат. Но тут уже должны заниматься этим профессионалы. И больше всего меня удивило, что за все эти два года наша уважаемая организация по охране памятников не сказала ни одного слова.

К. ЛАРИНА: «Архнадзор»?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Да. Они не сказали ни одного слова.

К. ЛАРИНА: Зачморили бедного Бертмана, «Геликон-опера», который до сих не может себе кусочек здания построить в центре города, а здесь…

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: А здесь молчат, как будто их нет и как будто такого здания не существует.

К. ЛАРИНА: Столько поломанных судеб за последние годы мы наблюдаем среди артистов и среди неартистов. Это что-то невероятное. Конечно, я спрашиваю тебя, что ты будешь делать дальше. Будешь ли ты стараться отстоять свое право на престол?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Я не знаю, что я буду делать дальше. Я терпеть не могу сослагательного наклонения.

К. ЛАРИНА: Решение принято – ты подписал, тебя нет с 30 числа.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Ну их хорошо. Единственное, что я хочу сказать. Опять это мой вопрос обществу, Министерству культуры, правительству и кому хочешь. Вот у меня один вопрос такой. Если не артист Цискаридзе со своей квалификацией и стажем работы - не только артиста балета, но и педагога (все-таки 10 лет я прослужил в Большом театре), и опытом работы балетмейстером (у меня есть и спектакли, которые я делал), - то кто тогда имеет право работать в Большом театре? И почему средний возраст педагогов должен быть 75 лет?

К. ЛАРИНА: Это твой вопрос.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Это мой вопрос. И почему поколение, которое дееспособно, оно вот так выживается, без каких-либо формулировок? Правда, мне не на что жаловаться, Ксюша. Мы, когда шли на интервью, пошутили, Ксюша, что я даже к вам могу придти, работать на радиостанции, вести передачи. Если я захочу найти себе работу, ты понимаешь, что я ее найду.

К. ЛАРИНА: Я тут уже читала, что вроде как Мариинский театр готов тебя видеть, и еще какой-то Национальный театр оперы и балета во Франции. Так ли это?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Я ни с кем официально не разговаривал сам. Но я не исключаю, что если мне захочется, то я найду себе работу.

К. ЛАРИНА: Хорошо. Мы ставим многоточие. Потому что события каждый день происходят. Я напомню, что в субботу пикет в поддержку Цискаридзе около Большого театра. Ты пойдешь туда?

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Это будет совсем неэтично. Я очень благодарен людям, которые там соберутся.

К. ЛАРИНА: Я думаю, это бессмысленно абсолютно.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Я не буду говорить, что я об этом думаю. Как написал хороший автор, «нет правды на земле, но нет и ее и выше».

К. ЛАРИНА: Именно по поводу «выше». Из того, что ты сегодня сказал, у меня ощущение, что решение по поводу Цискаридзе принято не в Большом театре.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Наверное.

К. ЛАРИНА: А там, где принимаются решения в принципе по Большому театру. Это так, наверное. Коля, я могу пожелать тебе не сломаться, не сдаться, чувствовать себя полноценным, самодостаточным человеком, который имеет право на всё, потому что очень талантливый человек.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Спасибо.

К. ЛАРИНА: И то, что сегодня происходит с тобой, это позор, который останется в истории. Этот позор останется в истории. И это очень обидно. Спасибо тебе большое.

Н. ЦИСКАРИДЗЕ: Спасибо.