Полина Дашкова - Без дураков - 2014-12-06
С. Корзун
―
Всех приветствую, Сергей Корзун – это я, сегодня в гостях у меня писатель Полина Дашкова. Здравствуйте, Полина.
П. Дашкова
―
Здравствуйте, Сергей.
С. Корзун
―
Встречались мы с вами – я уже посмотрел – 7 лет назад. Обалдеть! То есть, время проскочило моментально.
В итоге в романе оказывается только верхушка айсберга из того, что я нарыла
П. Дашкова
―
7 лет? А у меня есть ощущение, что мы встречались еще раньше, 98-й или 99-й год. Это было чуть ли не первое мое интервью здесь у вас на «Эхе» с вами.
С. Корзун
―
Да, да.
П. Дашкова
―
Да.
С. Корзун
―
Это было. Я говорю: последний раз еще. Давно не виделись, хотя на «Эхе» вы бываете и, в общем, ну, не так редко, в «Книжном казино», в других программах, связанных с книгами. Сегодня мы, с вашего позволения, немножко о книгах и больше о жизни, если можно.
П. Дашкова
―
Давайте.
С. Корзун
―
О вашей жизни, о псевдониме, обо всем прочем в прошлой программе говорили, но вопросы в любом случае возникают по этому поводу. Наверное, с него и начну. Смешно, наверное, отвечать в 328-й раз на этот вопрос.
П. Дашкова
―
В 30 тысяч 59-й.
С. Корзун
―
По поводу Дашковой-родственницы.
П. Дашкова
―
Нет, к сожалению, не родственница, псевдоним этот возник спонтанно, в спешке, в гонке, от имени моей младшей дочери Даши, которая тогда была совсем маленькая, я ее таскала повсюду с собой. Издатели требовали категорически, чтобы я взяла какой-то псевдоним. Какой-то. Фамилия моего мужа – Шишов – им не нравилась. Я вполне могла бы быть Шишовой по мужу. Потому что два «ш» неблагозвучно. Потому что был еще такой писатель Шитов.В общем, очень много всего перебиралось, это задерживало книгу, мне хотелось скорей-скорей, тут вдруг кому-то в голову пришло: вот, Даша – Дашкова, хорошо, Дашкова. Кем угодно назовите, только вот книжку выпустите. Ну и, собственно, так оно и получилось. Потом только я вспомнила про Екатерину Романовну, но решила, что, ладно, в конце концов, постараюсь не уронить честь этой фамилии.
С. Корзун
―
Ну, это мы ответили Алфизику – так человек подписывается – на его вопрос. Алхимики приветствуются, но уже с другими вопросами, естественно.За 7 лет изменения произошли, не все в лучшую сторону. Муж ушел, насколько я понимаю.
П. Дашкова
―
Да, муж умер.
С. Корзун
―
Уже 4 года назад.
П. Дашкова
―
Будет 5. 3-го января будет 5 лет.
С. Корзун
―
Даша, которая вам фамилию литературную дала, подросла, уже студентка, насколько я понимаю. Даже уже заканчивает скоро, наверное.
П. Дашкова
―
Нет. Там 6 лет учатся. Она учится во ВГИКе на художественном факультете на мультипликации. Они, как врачи, учатся 6 лет.
С. Корзун
―
Старшая дочь уже давно работает.
П. Дашкова
―
Ну, не так давно она работает. У нее два высших образования. Она закончила МГУ истфак и после этого сразу поступила во ВГИК на неигровое кино в студию Мирошниченко.
С. Корзун
―
Отец повлиял, да?
П. Дашкова
―
Ну, в общем, да. В определенном смысле, да, конечно, папа повлиял. Да, она снимает документальное кино. Вот сейчас будет фестиваль Артдокфест, там будет премьера ее нового фильма «На краю». Она получила все возможные премии, которые только есть, у нас просто места не хватает для этих ее премий. Так что, очень горжусь.
С. Корзун
―
Вы живете все вместе?
П. Дашкова
―
Нет, она замужем.
С. Корзун
―
Так что, передо мной молодая мама двух немножко подросших дочерей Полина Дашкова. Замечательно выглядите. «Какая красавица к Сергею пожаловала» - это сообщение самое свежее, присоединяюсь к этому - из Санкт-Петербурга Сергей вас приветствует таким образом.
П. Дашкова
―
Спасибо.
С. Корзун
―
Что пишете сейчас? Что вышло? Давайте с книжек начнем.
П. Дашкова
―
Вышел роман «Соотношение сил», вышел он в апреле, давно. Это очень такой для меня значимый роман. Отчасти это продолжение «Пакта», то есть, там та же эпоха, чуть позже. Если «Пакт» с 37-го по 39-й, то «Соотношение сил» с 39-го по 41-й. Это такая сложная история. Мне она далась очень тяжело, но не написать это я не могла, потому что вопрос меня мучил.В принципе, любой роман начинается с вопроса: почему? Почему случилось так, а не иначе? Так вот, там был вопрос такой: почему у Гитлера не оказалось атомной бомбы к 1941 году, что могло бы случиться вполне легко. Ну, и почему ее не оказалось у СССР, что тоже было не исключено. Хотя шансов, конечно, у СССР было значительно меньше. Ну, и вообще, вот это время, начало войны, предвоенное время, оно давно меня мучило, оно дико напряженное, наполненное драмами, трагедиями, загадками. Вот, я отгрохала, это самый большой мой роман по объему, 570 страниц, почти 600. Изначально я думала, что я продолжу, то есть, у меня будет что-то типа трилогии, так же, как «Источник счастья» трилогия, так же и здесь, что будет продолжение, но в какой-то момент я поняла, что я так дико устала от вождей, от этого времени, от этой какой-то феноменальной несвободы. Потому что люди в СССР в это время существовали как в паутине, вот с абсолютной несвободой любого движения, любого решения.
Я устала от этого времени, и сейчас меня занимают 80-е. Конец 70-х – начало 80-х, время, куда более свободное, вялое, вегетарианское, но тоже со своими внутренними весьма и весьма острыми драмами и конфликтами.
С. Корзун
―
То есть, я чувствую, что не только книжки все получают ваши от вас, но и вы получаете что-то от книжек – и настроение, и депрессию, и все прочее?
П. Дашкова
―
Я получаю колоссально много. Но на самом деле вот в течение работы над книжкой, у меня сейчас средний срок – это 2 года, потому что, в общем, роман исторический, требует огромного охвата материала, мемуаров, документов. Все это доступно, я очень люблю во всем этом копаться, и на протяжении этих двух лет бывает всякое. Бывает, действительно, абсолютная депрессия, когда не пишется и невозможно. Бывают взлеты, когда пишется замечательно, легко. Но это вот как жизнь, каждый роман – это жизнь маленькая.
С. Корзун
―
Роман из Чикаго спрашивает, свежий вопрос, только что пришел: «Проходили ли вы испытание вопросом: если можешь не писать – не пиши?»
П. Дашкова
―
Это не вопрос, это утверждение Льва Николаевича Толстого.
С. Корзун
―
Понятно.
П. Дашкова
―
Постоянно прохожу. Постоянно. Если могу не писать – не пишу.
С. Корзун
―
То есть, если за эти 2 года, что от книжки до книжки, там, год пишете…
П. Дашкова
―
Сложно сказать. Сначала у меня идет период накопления черновиков, набросочков…
С. Корзун
―
Это архивы, воспоминания?..
П. Дашкова
―
Архивы, мемуары, сборники документов, какие-то уточнения, когда я закапываюсь куда-то совсем глубоко, а это может потом и не понадобиться вовсе. То есть, в итоге в романе оказывается только верхушка айсберга из того, что я нарыла. Обычно у меня бывает тяжелый период после окончания романа, долго-долго-долго я остываю, отдыхаю, сначала очень много сплю. Потом впадаю в депрессию обязательно, потому что: вот, как вот это, уже все? И он еще там внутри как-то живет, шевелится. Все – он уже закончен. А потом потихоньку начинает накапливаться, накапливаться новый материал, какие-то набросочки потихоньку стягиваются в некий уже текст, и дальше как бог даст.
С. Корзун
―
И снова история. Еще к одному вопросу обращусь. Сегодня очень хорошие, кстати говоря, вопросы, и выкидывать даже ничего не пришлось по разным причинам. «Очень люблю ваши первые произведения, - пишет Люда19, - почему вы решили «удариться» в исторические сюжеты? Не хочется ли назад?»
П. Дашкова
―
Спасибо. Ну, вот я много сейчас общаюсь с читателями, езжу по провинции, меня приглашают в библиотеки, книжные магазины, и ровно напополам делится аудитория, моя аудитория. Одни говорят: очень люблю ваши первые романы. Другие говорят наоборот: вот, пишите так, как сейчас пишете. Всем не угодишь. Я иду каким-то своим путем, я не могу выдавать ничего конвейерного, то есть, оставаться, вообще все живое должно меняться и двигаться. И выдавать постоянно один и тот же продукт, ну, не могу, неинтересно.В историю – потому что меня очень давно волновало, началось, собственно говоря, первый мой экскурс произошел достаточно давно в романе «Эфирное время». Там у меня есть исторические вкрапления, там история камня, алмаза, найденного в России в 1825 году на Урале. И, собственно, история этого камня, семья, которой он принадлежал, в основном там действие, конечно, происходит в наше время, то есть, уже не совсем наше, этот роман 99-го года. И потихонечку меня стало туда затягивать.
Потом был роман «Приз», где часть действия происходит просто в Третьем рейхе. Основное действие в современности, это 2003, по-моему, 2004 год, я его очень долго писала. Потом был «Источник счастья», но тут я просто включилась в ту тему, которая меня волновала с самого раннего детства, с детского сада волновала – ВОВ… ВОСР, Великая октябрьская социалистическая революция.
С. Корзун
―
Но потом и до ВОВ дошли.
П. Дашкова
―
До ВОВ я дошла, да. В общем, очень меня это все мучило, потому что, ну, я первый раз в жизни в возрасте 5-ти лет вынуждена была соврать, обязана была соврать на утреннике 7 ноября, декламируя речевку «мы – внучата Ильича». Я понимала, что это ложь, но надо обязательно сказать, и все хлопают, и все знают, что это ложь, что никто из здесь стоящих детей внучонком Ильича не является, более того, детей у него не было. Уже тогда почему-то я это знала.И вот так вот оно пошло-пошло-поехало, то есть, вот детское такое, совсем младенческое изумление: а почему надо врать? И врать, вот все, что касается вот этого человека, там, его скульптур, на клумбах, везде-везде-везде. И через много-много-много лет я созрела, чтобы написать роман, вот роман-попытка разгадать, что же произошло в России в 17-м году.
С. Корзун
―
Полина Дашкова в программе «Без дураков» на радио «Эхо Москвы», напомню.А давайте о жизни теперь, вы сами упомянули встречи с читателями. Что с людьми происходит в России? Давайте так по-простому скажем. Такое ощущение, что… да много на самом деле ощущений, расскажите о своих. Меня лично, например, больше всего удивляет единодушие, которое вернулось, вот такое, можно сказать, в кавычках, единодушие после советских времен, после периода плюрализма, когда каждый имел свое собственное мнение, то сейчас цифры, ну, понятно, что не 146%...
П. Дашкова
―
Я скажу…
С. Корзун
―
Но 85, 87 – есть у нас такие цифры.
П. Дашкова
―
Когда я закончила как раз «Соотношение сил» и вынырнула из 1941 года, это случилось как раз в самом начале марта. Я вынырнула, не понимая, куда. Вот все те события, которые стали происходить, были для меня абсолютно нереальны, я как будто и не выныривала.
С. Корзун
―
То есть, когда пишете, вы телевизор не смотрите, не читаете новости…
П. Дашкова
―
Нет, нет, вообще телевизор я не смотрю уже, ну, в нашем доме он вообще не работает, он хронически выключен. Я перестала смотреть телевизор, я даже не помню, когда и с чего, но в какой-то момент я сначала перестала его смотреть, потом перестала туда ходить. Это тоже такая серьезная перемена в жизни. Я просто перестала ходить в телевизор. Нет, ну, я смотрю новости в интернете, я знаю примерно, что происходит.У меня был довольно сильный шок, тем более, это касалось еще меня лично, потому что как раз накануне всех этих событий я переписывалась и общалась с замечательным режиссером Романом Балаяном на тему экранизации моей трилогии «Источник счастья». И все уже было на мази. Для меня это колоссальный был прорыв, потому что это единственный из нынешних режиссеров, которому я действительно могла бы доверить экранизацию. Для меня это болезненный очень момент, вот, доверить кому-то.
Но дело в том, что он живет в Киеве, и, собственно, когда все это произошло, понятно было, что сейчас уже об экранизации речи быть не может, но мы продолжаем до сих пор переписываться с его сыном Суреном, и о том, что происходит там, я знаю, собственно, из первых рук. Сейчас я скажу, что шок уже прошел, то есть, если телевизор не включать вообще, если читать в интернете, все-таки находить максимально какие-то объективные новостные пространства, то можно как-то жить спокойнее.
Я иду каким-то своим путем, я не могу выдавать ничего конвейерного
С. Корзун
―
Читатели возвращают к сегодняшним вопросам?
П. Дашкова
―
Вот, что касается читателей. Когда вышла книжка, первые мои поездки были – это был где-то май-июнь – это были города Екатеринбург, Ростов-на-Дону, Воронеж. И я, в общем, опасалась вот этого общения с читателями, потому что я совершенно не хотела отвечать на вопросы, на которые у меня лично ответа нет, то есть, что происходит, как вы к этому относитесь – плохо отношусь, ну, что еще тут сказать.Но во всех моих поездках, может быть, ну, два или три раза, притом, что собирались достаточно большие аудитории, городские библиотеки, не только Ростов, допустим, но и Таганрог, чеховский город чудесный, мне не попадалось практически людей вот таких вот, оглашенных, обезумевших – вполне здравые люди. Я понимаю, что это особая публика – люди, которые приходят в библиотеку на встречу с писателем, все-таки им свойственно думать. Но меня эти поездки очень как-то вот утешили. И сейчас недавно я была в Белгороде, совсем недавно, тоже в библиотеках, я не встречала таких, прямо вот восторгов, оголтелости такой. Ну, 2-3 человека, может, там что-то такое скажут на уровне, там, «Крым наш» и так далее. А так, в общем, не верю я этим рейтингам, честно скажу.
С. Корзун
―
А для вас-то все-таки он – наш, не наш? Крым наш – Крым не наш?
П. Дашкова
―
Ну, понимаете, я все-таки считаю, что когда дело касается политических решений, то нужно следовать не сакральным эмоциям, а закону. По закону он не наш.
С. Корзун
―
А внутренне? У вас с Крымом же связано, вы много ездили в Крым в свое время.
П. Дашкова
―
Вы знаете, я была там, да, у меня много связано с Крымом, и в юности мы с мужем ездили и в Коктебель, и путешествовали там, и ночевали на пляже в Феодосии, в общем, много там было всяких приключений. Но я была в Крыму где-то в году 2008, по-моему, в последний раз, еще до всех этих событий. И вот тогда у меня было полное ощущение, что он наш. Я вообще не ощущаю Украину как другую страну, хотя это неправильно. Скажем так: как чужую страну. Это другая страна, которая имеет право жить так, как ей хочется, но она не чужая. И, принадлежа Украине, Крым не становился чужим. И люди, которые ездили туда отдыхать, сейчас они, насколько я знаю, в общем, мало кто может туда попасть, действительно. То есть, вообще, любой пафос – а это, безусловно, событие абсолютно пафосное, абсолютно популистское – он всегда плохо кончается. Вот как только начинается сакральность в политике, кричи «караул». Ну, то есть, можешь кричать – уже мало кто услышит.
С. Корзун
―
Вы встречаетесь, не знаю, в последнее время есть или нет, у вас много контактов было с немецкой публикой, с издателями в свое время, потому что переводились на немецкий активно разные романы. Кстати говоря, последние вот эти переводятся, нет, на немецкий? Или эту тему не берут немцы?
П. Дашкова
―
Нет, «Источник счастья» последний был переведен. Нет, с Германией сейчас, у меня там просто издательство, которое меня издавало, очень успешно, оно, ну, скажем так, оно не развалилось, оно просто ушло немножко в другую сторону. Нет, сейчас, и, более того, так в глубине души я этому даже рада, потому что мне было бы очень сложно отвечать на вот эти вот вопросы. Потому что здесь я могу говорить все, что угодно, а там, вот даже в лучшие времена, когда там задавались такие политические вопросы о том, что происходит здесь, когда здесь, в общем, ничего такого особенного не происходило, ну, во всяком случае, с тем, что сейчас, не сравнить. Мне неприятно было, вот как бедной родственнице, выкладывать там, какие мы несчастные, как нас угнетают. Это и в советское время, кстати, тоже, я помню, когда я общалась с иностранцами, ну, как-то вот не могла я рассказывать, какие мы бедные.
С. Корзун
―
Ну, есть такая традиция российского или русского патриотизма, когда у себя в стране говоришь, но не дай бог кто-то там из-за бугра что-то скажет против нас, будешь защищать до последнего.
П. Дашкова
―
Как, кстати, это у Пушкина, точно, конечно, не процитирую.
С. Корзун
―
Я тоже не взял…
П. Дашкова
―
Я глубоко презираю многое в моем отечестве, но мне неприятно, когда иностранец разделяет со мной это чувство.
С. Корзун
―
Согласны? С «нашим всем» согласны, с Александром Сергеевичем?
П. Дашкова
―
Я с ним согласна, да. Потому что, и с первой частью этого изречения, и со второй тоже.
С. Корзун
―
Европа и мы. Давайте по большим вопросам, уж совсем так пройдем. Россия – часть европейской цивилизации, или особая страна, которая сегодня с Европой, завтра – с Азией будет?
П. Дашкова
―
Конечно, Россия – часть Европейской цивилизации. Русская культура весь 19-й век говорила по-французски и писала по-французски во многом. Если взять «Войну и мир», вот, то там огромные куски по-французски, которые печатались до 17-го года вообще без сносок. И считать себя, как, знаете, у Гумилева, он вот о барышнях таких экзальтированных говорил: я не такая, я другая.Вот эта экзальтация для страны с такой колоссальной историей, с такой территорией, ну, она выглядит достаточно унизительно. Вообще любая такая фанаберия – это жалкое зрелище. А путь России – ну, дай бог, чтобы люди в России как можно меньше задавали себе самим вот эти вопросы, потому что эти вопросы, они обычно задаются в какие-то либо критические моменты, либо критически нездоровыми людьми. Вот так называемые патриоты, люди, которые называют себя патриотами, и при этом оскорбляют Россию так, как никакой враг ее не оскорбит каждым своим высказыванием. Люди нездоровые, безусловно.
И вот путь России, ну, вообще, кто они такие, кто мы такие, чтобы говорить о пути России? Есть ощущение страны, которая была частью европейской культуры, это неразделимые вещи. Давайте мы вообще… даже в самые такие темные времена все-таки Шекспира не запрещали, как-то вот читали, да и Гомера тоже. Поэтому, ну, это глупые разговоры, я даже комментировать не хочу.
С. Корзун
―
Новая стена возможна?
П. Дашкова
―
Новая стена? Да нет, я не думаю. Она бы уж была. Вообще все как-то очень половинчато, знаете. Вот я помню только одно серьезное политическое пророчество, которое произнес мой папа. Его тоже нет на свете, но мы с ним были в ГДР в году этак 77-м, я была еще совсем маленькая девочка. И меня поразил совершенно этот город со стеной. И мы с ним подошли к Бранденбургским воротам, но насколько это было возможно, и он мне сказал: я тебе обещаю, пройдет сколько-то лет, не знаю сколько, ты приедешь в этот город, и не будет никаких ворот, не будет этой стены, не будет этой колючки. Ты спокойно пройдешь через эти ворота, подойдешь к Рейхстагу, там дальше большой парк, будешь там гулять. Вот я тебе это обещаю. И когда первый раз я приехала в Германию, это был, по-моему, год 98-й или 99-й, была метель, был жуткий холод, и я прошла через эти Бранденбургские ворота, и вот мой папа вот так оказался провидцем.
С. Корзун
―
Папа, кстати, не историк, а…
П. Дашкова
―
Нет, папа математик, да.
С. Корзун
―
Математик, да это мы помним еще из прошлой программы. Напомню, Полина Дашкова в программе «Без дураков» на радио «Эхо Москвы». Делаем перерыв, вскоре вернемся в студию.НОВОСТИ
С. Корзун
―
Напомню, сегодня у меня в гостях писатель Полина Дашкова. Продолжим о жизни сейчас, к книжкам еще вернемся, и вопросы есть, и поговорим о писательском труде и о книжках вообще. Дмитрий Мезенцев спрашивает: «Полина, а с чем связано, что репутация в наше время перестала быть мерилом ценности интеллигентного человека?» Вопрос с подковыркой. Во-первых, можете не согласиться, наверное, с Дмитрием Мезенцевым. Перестала ли?
П. Дашкова
―
Во-первых, что такое репутация? В чьих глазах репутация? Репутации вообще – не существует. И, опять же, мерило, каким метром мерить. Все настолько по-разному. В одном кругу репутация может быть блестящей – свой. Вообще на самом деле понятие репутации действительно перестало существовать, есть свой – чужой. Есть полярность общества. Есть люди, которые умудряются, что называется, меж струйками, полу-свой там и полу-свой в другом лагере. Но, в общем, как только человек перешагивает в пространство, называемое «самораскрутка», «пиар», о репутации можно забыть. Тут надо выбирать: либо репутация, либо давай вот пиарься, тусуйся, всем нравься и так далее.
С. Корзун
―
Вы чем-то поступались в своей жизни ради, ну, высокой цели, там, не знаю, ради родителей, детей, там, ради любимой книжки?
П. Дашкова
―
Поступалась, да, я вам скажу. У меня была история, когда у меня была совершенно безобразная экранизация моя, вот сериал «Место под солнцем», я долго держала в секрете, что заставило меня продать права. Я еще не знала, правда, тогда, что это будет настолько безобразно. Но продала я права исключительно для того, чтобы свою Дашу устроить в хорошую школу. Потому что человек, с которым я имела тогда дело, который был очень заинтересован в том, чтобы я продала права, он был хорошо знаком с тогдашним министром образования. Моя попытка пройти, вот устроить ребенка в эту суперблатную школу, хотя она в двух шагах от дома, просто так провалилась абсолютно. Ну, там то ли взятка была маленькая – не знаю, но, в общем, провалилась. И тогда последний отчаянный шаг: я попросила, вот чтобы этот человек позвонил министру, а министр позвонил в школу и ребенок попал в школу. Да, я вот так вот поступила.
В какой-то момент я сначала перестала смотреть телевизор, а потом перестала туда ходить
С. Корзун
―
Другие ситуации не приходят на ум. А как относитесь к людям, которые поступаются чем-то, принципами теми же? Ну, мы видим, и в политике, в общем, люди из одной партии в другую…
П. Дашкова
―
Вообще к политикам я отношусь крайне плохо, вот сразу скажу.
С. Корзун
―
Ко всем без исключения? Либо есть все-таки любимые?
П. Дашкова
―
Есть какие-то исключения, да. Но просто для того, чтобы в принципе заниматься политикой, человек должен обрасти абсолютно такой вот гиппопотамской шкурой, стать носорогом, как у Заходера, да? Носо-носо-носо-роги всё съедают по дороге и не думают о том, что случится с животом». Вот это про политиков. Поэтому, у них там какие-то другие мерки, критерии. Что называется, спасибо, не убил. Вот. А так... наверное, есть среди них люди, которые как-то сохраняют порядочность, но тогда они из политики уходят. Я не знаю ни одного успешного политика, который вот там остался, к которому можно было бы вообще как-то применять общечеловеческие критерии морали, там, и прочего.
С. Корзун
―
Что еще из больших проблем современности вас волнует? Ну, вот на выбор: кто победит в этом сезоне в программе «Голос», гады ли американцы, и упадет или поднимется рубль в будущем году, по сравнению с долларом и евро.
П. Дашкова
―
Ну, конечно, в общем, меня, как человека адекватного волнует все-таки рубль, потому что я не успела свои сбережения поменять ни на евро, ни на доллары, хотя мне очень советовали, я этого не сделала, что было крайне глупо. Поэтому рубль меня волнует, но не настолько, чтобы прямо ах. Что касается «Голоса» - это вообще не знаю, что такое.И что там еще было? А, гады ли… Знаете, у меня в Америке, в общем, достаточно много знакомых, и было несколько таких близких друзей, которые, к сожалению, вот сейчас одного из них уже нет на свете, пожилой был человек; есть друзья моих родителей, очень близкие мне люди, которые уехали еще вот в начале 80-х, с ними много связано. Поэтому этот вопрос тоже… Американцы – люди, такие же, как мы. Ну, разные люди вот. Поэтому этот вопрос меня совершенно не волнует.
А вот что меня действительно очень тревожит и волнует – это какое-то ошеломительное количество лжи, публичной лжи. Да и не только публичной. Вот когда разговариваешь с человеком, у которого диагноз «Крым наш», он врет самому себе. Он вот так вот начинает метаться, и видно, что там не все в порядке с головой. Во-первых, это абсолютно шизофреническая раздвоенность сознания. Во-вторых, вот когда человек врет самому себе, это крайне опасно. Когда человек врет другим, это опасно для других.
Ну, это как эпидемия, действительно, эпидемия лжи, которой не было, ну, скажем так, года этак с 53-го, вот до марта 53-го. Потом дальше тоже она уже была жиже, она как-то была разбавлена, в советское такое вот вегетарианское время тоже много очень врали, но как-то врали уже с подмигиванием, уже вот так вот: ну, вы же понимаете, да? А вот когда такая ложь оголтелая, наглая, искренняя во многих случаях – вот такого не было.
С. Корзун
―
Ну, смотрите, все же не могут врать. Если верить опросам – хотя им верить не всегда возможно…
П. Дашкова
―
Не верю я.
С. Корзун
―
… тем не менее, 80-90%, в целом, поддерживают, считают, что все правильно, так и должно было быть. Они тоже, наверное, как и вы, ездили в юности в Крым…
П. Дашкова
―
Понимаете, они врут себе, прежде всего. Ведь что происходит? Для того, чтобы человек… это так называемый цыганский гипноз, когда человеку начинают очень много говорить, какой он замечательный, какой он хороший, как он страдает вот от того, от другого, враги кругом у него, его сглазили, а он хороший, ему не дают, ему не дают подняться, не дают пробиться, не дают… И ворона каркнула – вот они, как та вот каркнувшая… – сыр выпал. Сыр-то действительно… Что произошло в самом начале? Выпал сыр. Ну, там, камамбер, допустим, его теперь не купишь. Сыр выпал, с ним была плутовка такова. Собственно говоря, эти люди, я могу их только пожалеть, потому что они поддаются гипнозу лжи и лести, самое главное, лести: мы великие, мы особые, мы духовные, мы сакральные. Да мы обычные люди, нам бы какую-то просто элементарную порядочность соблюсти, и чтобы какие-то хоть законы у нас работали.
С. Корзун
―
К кризису подготовились плохо, это мы уже выяснили, деньги вовремя не перевели. Тем не менее, как собираетесь жить в кризис? Как-то готовитесь? Гречку, может, закупили или, там, машину новую успели в последний месяц…
П. Дашкова
―
Нет, вот этого никогда, знаете, никогда в жизни не делала. Я помню, в 98-м году, когда был кризис, у нас был ремонт в этот момент, старшая дочка должна была в школу пойти, мы жили на даче, не могли жить дома. И вот не было как-то, не было страшно, было ощущение, что переживем. И, в итоге, все пережили. Ремонт этот закончили, и все, в итоге, стало совсем неплохо. Ну, много всякого в жизни бывало. Пока я работоспособна, ну, ничего, как-нибудь.
С. Корзун
―
Друзья есть ведь за рубежом в самых разных странах.
П. Дашкова
―
Есть.
С. Корзун
―
В последнее время изменяется что-то в разговорах? Они начинают жалеть, как там жалели в начале 90-х из-за того, что ничего не было? Или, наоборот, злиться начинают?
П. Дашкова
―
Нет, таких, которые злятся, нету. Жалеют, да, очень жалеют, очень тревожатся, как-то, ну, сочувствуют. Знаете, переписка моя с моими друзьями за рубежом иногда выглядит так, как будто соболезнуют, вот как будто кто-то умер или заболел, и тебе соболезнуют.
С. Корзун
―
Сами не собираетесь?
П. Дашкова
―
Нет.
С. Корзун
―
Даже на время, в творческую командировку куда-нибудь на острова итальянские, Капри? Там же хорошо работалось, говорят классики.
П. Дашкова
―
Что значит собираетесь? Вот расклад. У меня мама тут, да? Даша учится во ВГИКе. Есть близкие какие-то люди – куда я от них уеду? А вообще, в принципе, даже вот в те времена, когда очень много отсюда уезжало людей, я всегда знала, что нет. Я очень много ездила, полмира практически объездила, и в Германии бывала достаточно подолгу, как и в Америке. Так вот, ностальгия начинается абсолютно какая-то… ну, вот просто ностальгия, тоскую. У меня даже бывало в Германии, когда мне мерещилась в поездах русская речь, вот в немецкой речи. Вот действительно… это моя особенность, я совершенно ни в коем случае не осуждаю людей, которые выбирают другой путь. Но все-таки писатель, он должен жить дома до того момента… ну, конечно, если будет альтернатива: посадят в тюрьму, или в лагерь отправят, или уезжай – конечно, тогда да. Но пока – тьфу-тьфу-тьфу – не приперло – нет.
Если находить в интернете максимально объективные новостные пространства, то можно как-то жить спокойнее
С. Корзун
―
«Откуда у парня испанская грусть?» Почему-то вспомнилось, хотя совершенно невпопад и, в общем, совсем о другом. Между прочим, с одним известным человеком, который в 90-е уехал, а сюда приезжает, разговаривали – уж не буду выдавать – он сказал, что лечит, свою ностальгию по России он лечит в Мексике точно так же: такое же отношение к грингос, то есть, к американцам, к америкосам, и прочее.
П. Дашкова
―
Это другое абсолютно.
С. Корзун
―
Да и березки там есть, в общем, там, где он живем. Так что…
П. Дашкова
―
Дело не в березках, дело вот в маленьком кусочке моего личного пространства, моего домашнего пространства, которое измеряется, собственно, вот от Миусов до Тишинки, и все там Мещанские. Вот тоска по этому. Можно, конечно, картинки смотреть, можно виртуальные путешествия себе устраивать, но это суррогат.
С. Корзун
―
Полина Дашкова в программе «Без дураков» на радио «Эхо Москвы». Делаем короткий перерыв и после него снова вернемся в студию, говорить будем о книгах, о писательстве – о том, о чем спросите. Уже спрашиваете, кстати.РЕКЛАМА
С. Корзун
―
Напомню, что сегодня мы в этой студии с Полиной Дашковой. Прежде чем мы вернулись в башню из слоновой кости – кто-то из французов, уж не помню – к писательскому труду, да, писатель вроде как в замке. Из Ярославля Илья спрашивает: «Что, на ваш взгляд, менталитет? Есть ли так называемый русский менталитет?» Это к вопросу о ностальгии. «И имеете ли вы его в хорошем смысле в виду, когда пишете?» Вам присущ русский менталитет?
П. Дашкова
―
Вы знаете, я не знаю, что такое менталитет. По-моему, это просто штамп. Потому что русские вообще или немцы вообще – ну, это такой, это очень скучный взгляд на людей. Люди настолько разные, настолько отдельные. Допустим, я знаю, скажем так, своих соотечественников с абсолютно немецким таким вот… штольцевский характер. Ну, есть Штольцы, есть Обломовы. Хотя Штольц был немец, но тем не менее. Это как мужской ум и женский ум. Я знаю женщин с абсолютно таким складом ума, который принято называть мужским, и знаю мужчин с абсолютно даже не женским, а бабьим складом ума. То есть, ну, все… это штамп, это не расшифровывается…
С. Корзун
―
То есть, национальных черт нет? То, что считают немцев скрупулезным, там, кого прижимистыми – не будем все штампы повторять…
П. Дашкова
―
Во-первых, немцы абсолютно не скрупулезные и не прижимистые в массе своей. Могу только сказать, они очень чистоплотные и аккуратные. Но не менее чистоплотные и аккуратные, чем французы, и не более, чем, там, не знаю, бельгийцы и так далее. Русские национальные черты… вот, пожалуй, можно сказать, что это какая-то радостная покорность, восторженная покорность. То, что меня совершенно ошеломило вот в последних этих событиях – знаете, что? Это вот как раз о национальных чертах. Вот в советское время номенклатура страшно боялась, что советский человек увидит вот этот загнивающий Запад враждебный, с его безработицей, наркотиками, проституцией, забастовками. Он это увидит, и окажется, что это все совершенно не так, да? И очень боялись открыть вот этот вот мир.И вот сейчас, когда мир абсолютно открыт, ну, для большинства людей возможность все-таки поехать за границу была достаточно широкой, даже какие-то не очень состоятельные люди могли… там, библиотекарь в Белгороде с зарплатой 8 тысяч рублей – кстати говоря, тоже характеристика российского менталитета, нигде так люди этой профессии вот так вот не получают издевательски мало – вот она как-то могла, там, подрабатывая уроками, пенсию еще получая, вот позволить своей девочке куда-то по очень дешевому тарифу за границу съездить. То есть, мир открылся, мир увидели. И после этого оказаться, позволить себя загнать вот в эту конспирологию, да, советскую, какую-то тупую, скучную конспирологию: все враги, мы великие, мы хорошие, мы духовные.
Ну, я не знаю, вот тоже могу пример привести. Когда я первый раз приехала в Америку, мне там задали вопрос. Очень доброжелательные американцы, это был 89-й год. Значит, мне был задан такой вопрос: скажите, а у вас правда есть магазины, где продаются очень хорошие товары, ну, по сравнению с остальными, только за валюту, только для иностранцев? Да, правда, у нас есть такие. И вы не выходите не площади? И вы не бастуете? И вы позволяете так над собой издеваться, так себя унижать? Вот позволяем.
С. Корзун
―
К писательскому труду. «Как вы понимаете ответственность писателя за свое творчество в наше время?» Если можно, на собственном примере.
П. Дашкова
―
Не навреди. Вот абсолютно, как у врача, не навреди. Главное, чтобы человек, закрыв книжку, дочитав ее до конца, чувствовал себя не хуже, скажем так, чем перед тем, как он ее открыл и начал читать. Чтобы книжка не добавила ему, не знаю, депрессии, злобы, пустоты в голову, чтобы она как-то его приподняла, обогатила и, прежде всего, просто чтобы ему думать захотелось после этого, чтобы мозги шевелились после книжки. Вот в этом вся ответственность.
С. Корзун
―
Еще один вопрос от Ильи из Ярославля конкретный: «Вы за то, чтобы ограничить халявное скачивание электронных версий книг в интернете или против?»
П. Дашкова
―
Да, безусловно, я категорически за, потому что халявное скачивание – это воровство, и сейчас падают тиражи у всех писателей, литература теряет просто понятие профессии, да? Потому что при этих скачиваниях непонятно вообще, что такое… Раньше был четкий критерий – тираж. Сейчас это все размыто. Оттого, что тебя скачали… вот вышла книжка, там, допустим, «Соотношение сил», вот она вышла в апреле, уже к июню было скачано порядка, там, двухсот тысяч – это только первоначальные скачивания. И что? То есть, это воровство в чистом виде. И, потом, это очень удешевляет литературу. У нас же любая халява, ее перестают уважать. То, что своровано, то, что даром досталось, то уже, ну, как-то вот и не ценится. Поэтому, да, это пиратство, и я категорически за то, чтобы это прекратилось. За деньги – пожалуйста, можно скачивать за деньги, это удобно, нет вопросов. Но вот так вот бесплатно – это воровство.
С. Корзун
―
Роман из Чикаго, уже был от него один вопрос, еще один: «Хватает ли у вас времени на чтение?»
П. Дашкова
―
Да. Ну, во-первых, я без этого не могу, я читаю колоссально много. Но я читаю в основном специфическую литературу. Вот из таких художественных впечатлений – я думаю, вот это он имеет в виду, да? – «Дневник» Нагибина абсолютно меня потряс. Когда-то давно мой муж Леша снимал фильм о Нагибине. И, собственно, вот этот дневник, он лежал у нас дома, у меня как-то руки не доходили. И тут я его открыла и поняла, какого масштаба этот писатель, эта личность, насколько это одаренный человек. Просто вот то, как он пишет – ну, это уровень… я не хочу никого ни с кем сравнивать, но по владению словом, ну, это почти Набоков. Просто так, для себя в дневнике. Ну, и срез, конечно, временной, да? Вот редчайшее сочетание успешного советского писателя с реальным писателем, когда человек действительно хорошо пишет, при этом успешен. При этом успешен на уровне денег, на уровне поездок за границу. Вот как это все сочеталось в нем. Но это огромный прозаик, конечно, всем советую. Не только дневник, но и прозу его.
С. Корзун
―
Тогда вам один из последних уже вопросов от меня. Если бы для далеких потомков надо было написать короткую, на несколько строк статью в энциклопедии, и вам заказали бы статью «Книга», что бы вы написали в этой статье? Для того, чтобы люди поняли. Они уже не будут читать, они будут смотреть на экранчики…
П. Дашкова
―
Книга бумажная…
С. Корзун
―
Представьте правнукам, правнучкам, потомкам. Вот что такое была вот эта книга? Истлели уже все, где-то отдельные там остались в библиотеках.
П. Дашкова
―
Сережа, не говорите, я не верю, что они истлеют. Это из области будет только телевидения, ничего другого не будет. Конечно, бумажная книга останется. Книга – это то, где на бумаге изложены человеческие мысли.
С. Корзун
―
Тогда попроще вопрос. Что такое счастье? Давайте напоследок.
П. Дашкова
―
Что такое счастье? Это умение быть счастливым, просто умение, дар. Это не вовне, это внутри.
С. Корзун
―
Отсюда поподробнее.
П. Дашкова
―
Понимаете, вот человек может быть абсолютно благополучным и абсолютно несчастным. И может быть совсем неблагополучным и при этом счастливым. То есть, ну, первое условие счастья – это когда все близкие, кого ты любишь, здоровы и живы. Это, конечно, главная составляющая счастья. А второе уже на выбор. Можно быть счастливым от какой-то подсмотренной на улице картинки, от хорошей книги, которая тебе в руки попалась. Можно быть несчастным, путешествуя по миру бизнес-классом и живя в пятизвездных отелях. Я знаю таких людей. В Лондоне туманы – у меня там насморк, в Таиланде отвратительная кухня – у меня изжога. Ну, и так далее. То есть, это дар внутренний, умение быть счастливым.
С. Корзун
―
Полина Дашкова в программе «Без дураков» на радио «Эхо Москвы». Спасибо вам огромное.
П. Дашкова
―
Спасибо вам.
С. Корзун
―
Вам желаю, чтобы все ваши знакомые, друзья были здоровы, чтобы хорошо писались, быстро и легко, хорошие книжки, чтобы вы были счастливы.
П. Дашкова
―
Спасибо.