Генри Резник - Без дураков - 2013-05-26

С.КОРЗУН: Всем здравствуйте. Ведущий программы «Без дураков» Сергей Корзун, сегодняшний гость – Генри Маркович Резник, - волнуюсь немножко. Вам вообще можно не волноваться – отпраздновав свои 75 лет в таком замечательном качестве и виде.

Г.РЕЗНИК: Ну, что о плохом? 75 - уже не 70.

С.КОРЗУН: Последний раз встречались в этой передаче лет 5 назад - там много говорили о спорте, замечательная программа: мастер спорта по волейболу, по прыжкам в высоту, прыгал вместе с Валерием Брумелем на высоте 2 метра ровно.

Г.РЕЗНИК: И отличие было очень маленькое – я на этой высоте заканчивал, а он с нее начинал. А в остальном – да, штурмовали одну и ту же высоту.

С.КОРЗУН: И поняли тогда, что спорт это жизнь - не прекращаете тренировками заниматься по 45 минут в день?

Г.РЕЗНИК: Ну, 40 минут – это специальная зарядка на спину, чтобы не развалилась. Из спорта все выносят травмы. Спорт он не способствует укреплению здоровья, даже в 60-е годы были большие нагрузки. Поэтому каждое утро действительно я делаю комплекс упражнений, и все время, когда встаю, думаю – когда я начну это делать с радостью?

С.КОРЗУН: Не приходит такой день?

Г.РЕЗНИК: Абсолютно. Звонит будильник, думаешь: Господи, еще бы поспать. Но потом втягиваешься. Ну, что делать? Самое страшное это вообще немощная старость. Старость неизбежна, и потом, это единственный способ прожить долго, но она не должна быть немощной. А из спорта я вынес довольно приличную травму спины, которая помешала мне дальше играть в волейбол, потому что на площадке такое упоение.

С.КОРЗУН: Из спорта вынесли и институтское образование, и уже потом кандидатская диссертация. Но история вашего поступления связана со спортом?

Г.РЕЗНИК: Знаете, это было очень давно. Я же хотел стать вашим братом-журналистом, поступал – провалился. И затем все было связано с волейболом – действительно год я учился в институте физкультуры. Собственно, знаете, какая меня ждала бы карьера? Если бы я пошел в армию. «Курс молодого бойца», затем одел бы шляпу, - ну, я трезво оцениваю свои возможности, - конечно, до первой сборной Союза я бы не дорос просто, у меня немножко данных не хватало. А во второй молодежной сборной я бы был, думаю, играл бы в ЦСКА, сидел бы в запасе, иногда бы меня выпускали. Раньше стал бы мастером спорта.

С.КОРЗУН: А потом тренерская работа, или депутатство в Верховном совете – каков путь спортсмена?

Г.РЕЗНИК: Может быть благодаря тому, что у меня разговорный жанр был всегда развит, может быть, меня взяли бы в парламент. Но я строем не хожу – ляпнул бы что-нибудь, побыл бы в одном созыве, а потом меня бы немножко…

С.КОРЗУН: А что больше любили – волейбол, командный вид спорта, или прыжки в высоту, индивидуально?

Г.РЕЗНИК: Атлетика у меня очень получилась, а потом я ушел, переключился на волейбол, в баскетбол играл, тоже под мастера. А потом случайно – надо было прыгнуть за институтскую команду, там подвернул ногу прыгун, прибежал тренер к волейболистам, - нужно было прыгнуть во второй разряд. Они знали, что я когда-то прыгал. Я сказал – ладно. Одел шиповки, и поскольку за три года я сильно возмужал, я сразу чуть ли не напрыгал мастера спорта - это было уникально. Ну и все. Потом ошибочно решили, что я должен показать результат безумный, но уже время ушло, - мастера я напрыгал, но потом вернулся на волейбол, так что полтора года я в легкой атлетике был. Дела минувших дней - уже никто ничего не помнит.

С.КОРЗУН: В прошлый раз не договорили о родителях - из музыкальной семьи, с музыкальным образованием, что вас вдруг потянуло в журналистику? Не оказалось способностей к музыке?

Г.РЕЗНИК: Да, нет, я даже в настроении пою, у меня абсолютный слух. Но вы же упомянули про 75 – я военное дитя, в общем. Но мне же повезло, потому что отца за месяц до начала войны направили ректором Саратовской консерватории, и я избежал блокады. Была война. Я помню ее, потому что рядом шла Сталинградская битва – мы в Саратов приехали. И как-то было не до этого - в войну я с мамой мотался на фронта с концертными бригадами, многое помню. А затем, представьте себе – действительно, пути Господни, - меня прошибло два дифтерита подряд – это была такая редкость, и, в общем, было осложнение на ноги, - я полгода вообще не ходил. А потом так случилось - семья, родители, расставались, и это время было упущено. Мама потом говорила, что трудно меня было усадить.

С.КОРЗУН: Как любого ребенка.

Г.РЕЗНИК: Конечно. Но некому было стоять с этим самым… с указкой. Галина Вишневская говорила – стояли с плеткой. А потом, в 11 лет у меня прыгучесть открылась, - так и пошло. А журналистика – я любил русский язык и абсолютно случайно оказался юристом. И когда сейчас говорят, что Резник - адвокат от Бога, - ничего бог мне не шептал в это время. Просто в каждом человеке заложено значительно больше, чем то, что он реализует в своей жизни. У большинства людей могла судьба по-другому сложиться. Например, как у Ландау – когда якобы в 4 года он ходил на песке, он же был из Баку, - рисовал уже цифры. Ну, это исключение. В нашей жизни значительно больше решают обстоятельства. Нам хотелось бы думать, что мы с самого начала делаем выбор, - кстати, вчера в «Мемориале», в необычном формате отмечали 75-летие, - потому что 11 я немножко прибаливал. И я сказал: ну, я среди своих, это располагает к честности, поэтому я думаю – какая главная идея мною реализовывалась, какая главная линия жизни? И я понял: борьба со скукой. Чем я, собственно, всю жизнь занимался. Я себе поставил такой диагноз. Ну, не могу я работать-служить, когда нужно приходить в определённое время и уходить. И так, собственно – следствие, творческая работа, наука.

С.КОРЗУН: Так было с самого начала, или когда батрачили на следаков?

Г.РЕЗНИК: Что значит – батрачил? Я не мог самостоятельно вести дела, когда пришел, большие дела - пришел благодаря опять волейболу. Министр, по-моему, даже не знал, кем я работаю, но точно знал, что я выбегаю во главе команды, у которой второе место в союзе. В следственных бригадах понятно, я не мог вести с самого начала дела. И те следователи в группу, где принимает дело к производству один, опытный и знающий, а они называются батраками, им доверяют локальное проведение следственных действий. Мне повезло, я за два года прошел такую школу.

С.КОРЗУН: Там не было жесткой дисциплины?

Г.РЕЗНИК: Ну, что вы. Это же следователи. Вот дело разворачивается – можешь не спать трое суток. А потом трое суток можешь совершенно отвязаться, пойти гулять. Это мы уже решали сами. Это в других отделах приходили люди, отсиживали штаны – в кадрах, внутренняя инспекция, а работа следователей-оперативников вот такая. Единственное, бумаг много оперативникам приходилось заполнять. А следователь – ну, что вы. И много было всякого веселого, что жизнь скрашивало. Повезло.

С.КОРЗУН: К сегодняшним событиям – по-прежнему у вас большая адвокатская практика. В одном из громких и любопытных дел вы тоже принимаете участие. Послушаем участника разговора в телестудии - вашего подопечного.

СЮЖЕТ.

С.КОРЗУН: Не секрет, что ваш подзащитный – один из участников, Лебедев. Кстати, обратил внимание, что на предложение «дать в морду» весь зал вспыхнул аплодисментами. Отсюда и вопрос – почему взялись за это дело?

Г.РЕЗНИК: Ко мне обратился Александр Евгеньевич. Видите ли, какие критерии приема дел? Я себе до 70 лет сказал – все, наигрался. В нашем правосудии участие в процессе требует не только опыта, профессионализма – требует физической подготовки просто. Потому что огромные затраты энергии. Но в свое время, знаете, экстрадировали Евгения Олеговича Адамова – он обратился ко мне. Я посчитал дело интересным.

С.КОРЗУН: Можно долго перечислять разнообразные фигуры ваших подзащитных.

Г.РЕЗНИК: Да, но после этого я сказал – все, не буду. Дело Сторчака. Но там особая была ситуация - когда любящая женщина меня просто взяла измором. Не меня любящая, а одного из фигурантов. Затем я решил – все, хватит. Потому что в моем возрасте уже дела так напряженно, в общем, не ведут. А я вам сказал, что я стадом не хожу – не могу, например, просто войти в дело и быть говорящей головой - там огромное количество адвокатов защищают, а я выхожу на пресс-конференции. Но потом я провел такое «народническое дело», как я называю, - Орлов-Кадыров – дело было очень интересным.

А дело Лебедева показалось мне достаточно любопытным. У меня не было абсолютно никаких сомнений, что Лебедеву просто шьют дело белыми нитками. Ну а Александр Евгеньевич финансирует «Новую газету». В процессе надо забывать о всех этих установках, но установки мои всем известны. Там мои друзья. Поэтому, когда ко мне обратились, - честно говоря, Дима Муратов меня попросил – я принял это поручение.

Понимаете, я не переношу слушания дела из зала судебных заседаний в прессу.

С.КОРЗУН: Не будет обсуждать это дело. У нас, в силу определенной слабости правосудия, существует всегда в России, да и не только, наверное, тенденция решать дело не всегда через суд, а еще и «по-пацански» - то есть, в данном случае поведение обоих участников конфликта комментаторы оценивают почти исключительно «по-пацански». Собственно, это бытовой конфликт, по сути - может быть, с политическим контекстом.

Г.РЕЗНИК: Это состояние необходимой обороны. После желания «дать в морду», «Лебедев, другие курятники» - рядом сидел Лисовский - «стал, хочется дать в морду». И Лебедев встал, и сказал: Мне? - Ты хочешь поэкспериментировать? – отвечает Полонский. Лебедев: Ты совсем с ума сошел, дружище. И садится. И в это время рука Полонского – а Лебедев смотрит перед собой, - оказывается перед его лицом.

С.КОРЗУН: Ну, дело не рассматриваем. Как лучше у нас в России в это время решать бытовые конфликты? Я все- таки настаиваю, что это конфликт не экономический и не бизнесовый.

Г.РЕЗНИК: Абсолютно. Личностный. Да и конфликта-то, собственно говоря, не было - вот о чем речь.

С.КОРЗУН: Попробуем проголосовать - итак, решать вопрос по суду - 660-06-64, или «по-пацански», не прибегая к суду, своими методами - 660-06-65. Вам кажется, что ваш подзащитный решил разобраться по-мужски, «по-пацански»?

Г.РЕЗНИК: Нет, он совершенно не разбирался. Это был совершенно ответ абсолютный - Лебедев определенно принял поведение Полонского как агрессивное. И его нейтрализовал.

С.КОРЗУН: Это ваша линии защиты.

Г.РЕЗНИК: Защита на поверхности – посмотрите кадры. Понимаете, ко мне обращаются тогда, когда не могут ни договориться, ни откупиться.

С.КОРЗУН: То есть, мировых соглашений не заключаете?

Г.РЕЗНИК: Почему? По данному делу - это известно, - в общем, мировое соглашение всегда, вне зависимости от того, что ты невиновен, - лучше заключить мировое соглашение. Мы, собственно говоря, мировое соглашение – вот я обеспечил встречу Лебедева и Полонского, и должен сказать, что это было сорвано, - между прочим, защитой г-на Полонского. Потому что была затребована сумма в 3 миллиона евро. Там непонятно - вот объяснение моего коллеги, который говорил, что то ли это компенсация вреда, как считает Полонский, то ли адвокат говорит «я столько стою», - мировое соглашение было фактически сорвано.

В общем, могу сказать, - и я адвокатов молодых учил, - всегда лучше достижение мирового соглашения. Конечно на определенных условиях - это понятно. Мировое соглашение, это когда кто-то чем-то поступается, поэтому называется «мировое соглашение». И Лебедев говорит, что он готов выразить сожаление публичное по поводу того, что ошибочно принял, это так называемый – ну, мы уходим в юридические термины - то, что полностью оправдывает – это так называемое состояние мнимой обороны. Когда у человека есть все основания считать, что агрессия есть, а на самом деле, извините меня, все-таки агрессии не было, - вот этот момент.

Самое интересное другое. Лебедев на этой передаче –посмотрите – он вообще не вступает ни в какую дискуссию с Полонским. Больше того, - Лебедев вступает в дискуссию с Лисовским и поддерживает Чичваркина, поддерживает косвенно Полонского, между прочим, - как людей, которые чем-то занимаются, строят, которые сами себя сделали. А дальше уже начинается обсуждение дела. Так что думаю, что я порадую юридическую общественность некоторыми находками по этому делу, которые немножко всех повеселят.

С.КОРЗУН: Подведем итоги голосования: «по суду надо решать подобные конфликты» - 46,3%, «по-пацански» - 53,7%.

Г.РЕЗНИК: «По-пацански» - что? вы считаете, что если миром договариваться, то это «по-пацански»?

С.КОРЗУН: Вот двое военных поспорили в аэропорту в Риме, и решение было пацанское.

Г.РЕЗНИК: Ай, знаете, ситуация вот какая: представим, что вы идете с любимой женщиной, ее оскорбляют. Вы в суд потянете человека? Вы ему по сопатке дадите – я глубоко убежден.

С.КОРЗУН: Чисто пацанское поведение.

Г.РЕЗНИК: Не пацанское.

С.КОРЗУН: Нет бы - свидетелей собрать, визитные карточки и в суд.

Г.РЕЗНИК: Это нежизненная ситуация абсолютно. Бывает так, когда необходимо отвечать, и отвечать ту же.

С.КОРЗУН: Легко я спровоцировал юриста.

Г.РЕЗНИК: Конечно, о чем вы говорите?

С.КОРЗУН: На отказ от законных действий.

Г.РЕЗНИК: Не от законных. Бывают такие ситуации, когда нужно действовать таким образом. А дальше сам закон предусматривает возможность окончания дела миром. Перемирием можно закончить любое дело, между прочим, которое не является особо тяжким. Пожалуйста, - две стороны договорились, и это значительно социально полезнее, чем потом в суде выяснять, кто прав, кто виноват.

С.КОРЗУН: Продолжим программу сразу после перерыва.

НОВОСТИ

С.КОРЗУН: Продолжаем программу. Послесловие к тому, о чем мы говорили до новосетй: «Видимо, 3 миллиона за порванные джинсы» - иронизирует Павел Соколов. Хочу спросить – а г-н Полонский не в Камбодже?

Г.РЕЗНИК: Знаете, никому неизвестно сейчас. У нас процесс идет и сейчас как раз решается вопрос.

С.КОРЗУН: Я так понял, вы обеспечили личную встречу.

Г.РЕЗНИК: Я обеспечил личную встречу и у меня сложилось впечатление такое, что они довольно мирно побеседовали, выяснили отношения, и, в общем, я полагал, что мировое соглашение состоится. Но затем были выдвинуты эти условия – повторяю – то ли это Полонскому, как он считает, за порванные джинсы, то ли это гонорар адвокату, - понимаете, какая ситуация? Черт его знает, могу вам сказать – я не жалуюсь на гонорары, но откровенно говоря, никогда такого гонорара не получал. Тем более что по этому делу адвокат фактически ничего не делал. Ну, я не знаю. Там путаные какие-то объяснения.

С.КОРЗУН: Но в суд можете явиться?

Г.РЕЗНИК: Вот это самое интересное. Потому что сейчас есть такие обстоятельства, которые могут освободить от присутствия на суде. Вообще говоря, что такое потерпевший? Это источник доказательств. Больше того, - практически Полонский на предварительном следствии не был допрошен, и у нас право наше – допрашивать свидетеля и потерпевшего с той стороны, и только единственное, что его может освободить – тяжкая болезнь и чрезвычайные обстоятельства. Пока Полонский был под стражей, можно было это считать чрезвычайным обстоятельством – за границей под стражей. Но поскольку сейчас он освобождён, у нас нет ни одного официального документа о том, где он. Вообще даже неизвестно. Адвокат утверждает, что он в Камбодже, но дело заключается в том, что если он под залогом, это абсолютно не препятствие для того, чтобы его не отпустили на время в процесс.

Но сам Полонский отправил заявление, что просит рассмотреть без его участия. Но извините меня, вообще его мнение на этот счет не вписывается в требование УПК, и вот сейчас все будет выясняться – где он. Разные слухи, но – слухи. Точно, официально, чтобы нам камбоджийские власти сообщили: Полонский находится в стране, живет там-то, под подпиской о невыезде. Тогда, когда Полонского надо было освобождать, то очень быстро связались – наш МИД подключился, два депутата дали поручительство, в том числе, Алексей Митрофанов.

Может быть, я поставлю вопрос такой, чтобы суд вызвал Митрофанова и узнал как у поручителя – где опекаемый. Пока нам неизвестно, где он. Слухи бродят разные.

С.КОРЗУН: К судебной системе много разных вопросов. От Искандера: «Вопрос риторический, - может, есть смысл опять ввести институт народных заседателей? Глядишь, на одну гнилую судейскую мантию нашлась бы парочка порядочных граждан с особым мнением?»

Г.РЕЗНИК: Очень интересная постановка сейчас. Потому что, в общем, - я человек, ушибленный наукой, был в науке 20 лет, - конечно, это меткое название «народные заседатели» - «Кивалы» - которые ничего абсолютно не решали, - оно соответствовало действительности. И поэтому изначально в концепции судебной реформы была идея такая: вводится суд присяжных и все больше и больше дел относятся к его подсудности.

В жизни оказалось иначе. Суд присяжных оказался костью в горле у наших правоохранителей. Потому что в суде присяжных реально совершенно появлялась возможность у обвиняемого, который себя виновным не признает, получить оправдательный приговор. В судах общей юрисдикции у нас не действует практически презумпция невиновности. Презумпция невиновности означает вот, что: недоказанная виновность приравнивается к доказанной невиновности.

И сейчас, когда подсудность суда присяжных усилиями наших думаков. Сузилась практически до преступлений против жизни…

С.КОРЗУН: Что последнее исключили из подсудности?

Г.РЕЗНИК: Квалифицированную взятку. Казалось бы - уж взяточники, к ним такое отношение, они вообще не должны рассчитывать на оправдание. Дальше – преступления против несовершеннолетних. В реальности оказалось, что взяточников довольно часто оправдывали, потому что понятно, что это были провокации. И присяжные очень даже здорово разбирались в такого рода делах. Поэтому сейчас встает вопрос – наверное, Искандер верно уловил тенденцию – надо вводить, в таком случае, народных заседателей.

С.КОРЗУН: Кроме СССР был еще где-нибудь подобный суд?

Г.РЕЗНИК: В Европе есть так называемый Шефенский суд, где двое профессиональных судей и пять представителей народа решают вопрос. Потому что мы приняли англо-американскую систему, и абсолютно правильно приняли - отделение скамьи присяжных от профессионального судьи. Но в Европе, которая когда-то проводила классический вариант присяжных, сейчас эти Шефенские суды.

Но дело заключается вот, в чем – эти шефены избираются не по спискам трудовыми коллективами. Они избираются как присяжные. И вместе с профессиональными судьями решают вопросы и факта и права. И возможно, что сейчас все-таки, за 20 лет, думаю, наверное, психология изменилась. Ну, не абсолютно, но изменилась. Поэтому возможно участие действительно представителей народа рядом с профессиональным судьей, в общем, будет в какой-то степени положительным.

С.КОРЗУН: Можно выбирать по жребию? Вспоминают старые модели из античности.

Г.РЕЗНИК: Подождите. Раньше трудовые коллективы выдвигали – ну, коего, понятно - передовиков. Был список, из которого сам судья определял. А формировать скамью представителей народа нужно иначе. И сейчас мы к этому должны идти. Потому что нарушается вообще конституционный принцип. В Конституции написано, что граждане России имеют право участвовать в правосудии. Практически сейчас у нас, когда 0,2% рассматриваются только с участием присяжных получаете, что у нас фактически правосудие чисто профессиональное, не включает представителей народа.

С.КОРЗУН: Еще одно звуковое свидетельство.

Г.РЕЗНИК: Там нет состава преступления. Вы считаете, что мягкая ответственность по административному? Пожалуйста, изменяйте закон, вносите новую норму. Но сейчас УК такой. Ребята, вы не хотите подчиняться закону? В год рассматривается 20 млн. дел в РФ. Допустить, что большинство из них рассматривается несправедливо, необоснованно и незаконно, как сами понимаете, абсолютно невозможно. Но по части дел, к которым есть интерес власти, - заказные дела – по ним суды утрачивают остатки независимости. Но именно по этой категории дел люди обоснованно судят состояние судебной системы, что будет, если в бочку меда положить ложечку говна? Это будет бочка говна, понимаете?

С.КОРЗУН: Это был фрагмент из фильма «Срок», довольно известного. Даже в судах он стал служить доказательством. Не страшно вам, как адвокату, оказаться в таком фильме? Напомню, что это разговор был про «Пусси Райот».

Г.РЕЗНИК: Ну, мне давно ничего не страшно, я извиняюсь, для меня адвокат с перепуганной душой это потеря квалификации. Могу только подтвердить то, что сказал. Есть закономерности формирования общественного мнения. Оно формируется не по тому, что наиболее распространено, а по тому, что наиболее порицаемо. И поэтому большинство дел - простых дел, гражданских, споры об имуществе, наследственные дела, хулиганки, кражонки - такие, как Лебедев-Полонский, потому что я считаю, что здесь давление оказывалось на предварительное следствие. Не знаю, оказывается ли на суд – непонятно, что у нас будет.

Но есть категория определённых дел, где политический интерес власти. Есть категория дел, где проходят деньги. Должен сказать, что в судах, по моему глубокому убеждению, пик коррупции пройден. Я говорил об этом – брать стали реже. Но по крупному.

Раньше, 90-е гг. - взятки были везде. Но политические заказные дела -= ведь дело «Пусси Райот» - знаете, я написал по этому делу статью «Апофигение правосудности», где оттоптался на приговоре. Приговор это просто позорище. Знаете, шьются дела, но профессионализм утрачен. При советской власти редко дела шились, но все-таки шились, - потому что безумствовал сам закон – ну, о клевете, - по-моему, о таком законе мечтают некоторые думцы. О частной предпринимательской деятельности, хищение, под которое подводились приписки. То есть, хулиганил сам закон. Но как-то довольно профессионально.

А здесь – ну, что сказать? – ну, не было в действиях этих певуний состава уголовно-наказуемого деяния. Не возбуждали они ненависть к христианству вообще и к православию. У них было другое – они говорили о слиянии церкви и государства, протестовали – исто политическая мотивация. Значит, что? - административное нарушение. Потому что действительно я считаю, что осквернение священного места – конечно, прийти в храм, взобраться на амвон – была специальная статья. Но в данном случае, исходя из неких политических соображений, натянули уголовку.

С.КОРЗУН: Наверное, вас услышали – вы говорили о законе, - сейчас закон будет принят. Об оскорблении чувств – это чувствительно для многих. На виду последнее дело - Гозман и Скойбеда. Один сравнил «Смерш» с СС, а другая – про шкурки на абажуре пообсуждала. Здесь есть оскорбление чувств?

Г.РЕЗНИК: Но здесь чувства верующих не оскорбляет. Ввели чувства верующих. Могу сказать, что те законы, которые сейчас нашинковали, - думцы в последнее время оскорбляют мои юридические чувства, например. Оскорбление чувств верующих – такая норма с такой формулировкой была в административном кодексе, 10 лет. И интересно - ни одного случая привлечения за оскорбление религиозных чувств не было. Это мертвая норма. Такую формулу, саму по себе. Употреблять было нельзя. Но опять- же – политические интересы перетащили это понятие сейчас в УПК. Правда, удалось избежать худшего – в начале, в первой редакции, было такое предложение, которое не лезло в самые широкие ворота.

Сейчас что-то улучшили. Но видите, в чем дело – это оценочное понятие. Вообще карает закон не за чувства, не за мысли, не за желания - карает за действия. И какие действия будут подводиться под эту статью? Многое будет определяться практикой судебной. Но то, что любая норма с этим избыточным оценочным содержанием таит в себе повышенный риск произвола при применении этой нормы, - возможно, эта норма как административная была, - она казалось мертвой. Она 10 лет - и ни одного случая привлечения.

Я предлагал не переводить это в уголовку, усилить ответственность – ну, коль она есть, не надо ее исключать, пусть она там будет - ну, с 1000 рублей штрафа ввести 15 суток, штраф до 30.000.

А что касается Гозман-Скойбеда, могу сказать – сильно кому-то не понравились высказывания Гозмана, кого-то просто бросили – вызов какой-то - общественному вкусу. Полагаю, что свобода мнений включает в себя и крайние мнения. Европейский суд знаете, придерживается какого стандарта? Что журналисты имеют право на определенную степень преувеличения и даже провокации. И эти прерогативные суждения, которые оскорбляют, извините, чувство вкуса какого-то – блестяще отреагировал Леонид печатников. Он тоже выразил свое мнение. И не все может быть регламентировано, формализовано и включаться в закон, - потому что что-то должно существовать на уровне некоего общественного договора, и в нашу жизнь должна вернуться нерукопожатность. После заявления Скойбеды – во-0первых, прежде всего. На западе - учитывая определённый уровень этики журналистской – конечно, ее выгнали бы.

У нас же другая ситуация - пускай это решает главный редактор «Комсомольской правды», который считает, что после таких высказываний человек может оставаться журналистом. Но никакой здесь уголовки я не вижу.

С.КОРЗУН: И у Гозмана?

Г.РЕЗНИК: О чем вы говорите? У нас есть разные взгляды на Отечественную войну, разные взгляды на методы ведения войны. И понятно, что тот же СМЕРШ и те же КГБ – некоторые считают, что необходимы, были нужны такие методы, и Сталин - ну, конечно, безусловно, малость перегибал палку, но, в общем, войну выиграли, порядок был наведен, - вот такая общественная психология, она нуждается в крупной фигуре.

Но простите, - да, надо привыкать, - свобода выражения мнений включает в себя совершенно разные, между прочим, которые оскорбляют наши вкусы.

С.КОРЗУН: Очень много вопросов. Самый популярный свежий процесс – по «Кировлесу» - слушатели просят охарактеризовать.

Г.РЕЗНИК: Видите ли, тут сложность – я все время пеняю адвокатов – не комментируйте процессов, в которых не принимаете участие. По части виновности или невиновности. Но об ощущении я могу сказать - Навального травят. . Это просто травля. А мнение по процессу - я им не буду нарушать свой принцип, чтобы адвокаты не упрекали – вам можно, а нам?

Могу единственное сказать – с правовой точки зрения - вот это осуждение - тот, кто пошел на соглашение со следствием, вообще никакого значения для судьбы этого дела иметь не может. Потому что в силу разъяснения Конституционного суда, все процессы уступают место презумпции невиновности. Поэтому защита должна ставить вопрос о том, что никакой процессуальной силы приговора - вообще отношения не имеет. Он абсолютно ничего не доказывает. Тем более, что там без проведения судебного следствия – там же в особом порядке рассматривалось.

Но вообще, и по стандартам европейского суда по юрисдикции, никакого нет. Так что если защита будет доказывать, что нет события преступления - суд вправе констатировать, что нет события преступления. Несмотря на то, что там другой суд выносил другие решения. Я несколько статей сейчас опубликовал на эту тему.

С.КОРЗУН: И еще ваша цитата - из программы 5-летенй давности.

Г.РЕЗНИК: В советские годы я был на полшага от посадки. Я не любил советское государство. Оно тоже ко мне с подозрением относилось – ну, хорошо, не посадило. Я все-таки член Хельсинкской группы – в 1989 г., когда мы ее воссоздали, вместе с Львом Тимофеевым, с Ларисой Богораз, - представьте себе, я считаю, - проведение таких дел своим правозащитным долгом.

С.КОРЗУН: Мы тогда обсуждали, почему вы беретесь за правозащитные дела. Я подумал - вы с чего диссидентствовали? Вроде бы и властью обласканы, и работа была нормальная.

Г.РЕЗНИК: Знаете, мне повезло – я «шестидесятник», и не был особенно никогда равнодушен. В 60-е годы в Алма-Ате мне пришлось пересечься с целым рядом узников, которых выпустили и они там осели – в том числе, с Домбровским. И мне все было ясно про этот режим. Кроме того, по-моему, каждый человек не толстокожий тогда чувствовал ложь: тебя окружала ложь. Я видел, что люди, представители интеллигенции, которые с трудом сводили концы с костями, они лучше начальников, которые были в номенклатуре.

А дальше, собственно говоря, «Самиздат», «Тамиздат» - все это я близко принял. Потому что когда выясняется, что миллионы людей, совершенно невинных, которые были репрессированы – что еще нужно для того, чтобы определить отношение к режиму? Я понимаю прекрасно, когда Ахматова сказала: «я – хрущевка». Потому что Хрущев, при всех своих коловращениях и закидонах – это человек, который выпустил сотни тысяч людей. И репрессивный режим, тоталитарный, который давит свободы, не дает выбора человеку - как к нему может относиться образованный человек? О чем говорить, - тут выбора никакого нет.

С.КОРЗУН: О ваших взаимоотношениях с сыном - который православный священник, - кто у кого спрашивает совета чаще?

Г.РЕЗНИК: Знаете, мы в разных плоскостях все-таки. Отец Андрей, батюшка, он в чистой плоскости милосердия, соответственно, веры, любви к Богу. Я немножко все-таки, как человек, абсолютно ушибленный не только наукой, но, видимо, и излишним образованием - по Тютчеву, - может, хочу и жажду веры.

Хотя я человек в чем-то верующий. Я считаю, что - это не единственное измерение того, что называется душа, наверное, - существование ее в нашем теле. Я горжусь сыном, мне с ним интересно, у него уникальный приход, к нему тянутся люди, он любит Христа. И могу сказать, что проникся пониманием христианства, которое у о.Александра меня было в христианстве – это радостная религия, милосердная. Главное не концепция и не кодекс даже, и не заповеди, а сама личность Христа.

Только могу порадоваться за сына, что он получил духовную опору, которая необходима людям - ну, сказал бы, - с тонкой психикой, не одноклеточным.

С.КОРЗУН: Правда, что вы помогали в строительстве храма?

Г.РЕЗНИК: Я построил уже два храма, построил на свои скромные гонорары – ну, относительные, - я не получаю заоблачных гонораров. И сейчас могу сказать, что построен храм, уже каменный, - потому что не умещаются люди в маленький храм. И там освоено уже 5 млн. американских рублей. Я обращался к людям состоятельным и богатым, и они деньги давали. Кто-то даже сказал: можете указать, что я дал денег, а кто-то просил – не надо. Ситуация такая: где-то мозжечком они чувствуют: Резнику не надо отказывать, еще придется обратиться, возможно, так, - не плюй в колодец.

С.КОРЗУН: Довольны тем, как сложилось у сына? Отпустили его, это его жизнь?

Г.РЕЗНИК: Да. Я воспитывал сына как свободного человека – это его выбор.

С.КОРЗУН: Пусть у каждого будет возможность своего выбора. Спасибо за то, что пришли.