Вера Полозкова - Без дураков - 2013-04-21
С.КОРЗУН: Всем здравствуйте. Ведущий программы «Без дураков» Сергей Корзун, а буквально через секунду произойдет маленькое чудо – в студии должна появиться очаровательная Вера Полозкова. Поэт в России, известно, больше, чем поэт – это один из самых востребованных персонажей не только поэзии, Но и кинематографии, и светской жизни. Вокруг Веры Полозковой много ломается копий - несмотря на свой молодой возраст, она недавно заявила, что вышла из состояния детства, - этот выход был сопровождаем двумя поэтическими сборниками, которые обсуждаются – я с удовольствием сегодня прочитал полемику, которая развернулась между разными критиками. И маленькое чудо произошло.
В.ПОЛОЗКОВА: Простите меня, мне очень стыдно. Здравствуйте.
С.КОРЗУН: Я уже начал вас представлять.
В.ПОЛОЗКОВА: Рассказали сплетни, которые я не могла слышать, пока шла? Самое лакомое время.
С.КОРЗУН: Что случилось на московских улицах?
В.ПОЛОЗКОВА: У меня дядя приехал – расстаться было очень трудно. Простите. Нужно было его проводить – чувствую за это непосредственную ответственность.
С.КОРЗУН: Как добрались?
В.ПОЛОЗКОВА: На метро. Я только так езжу. Очень жалко жизни, чтобы стоять веками в пробках.
С.КОРЗУН: А чтобы стоять в вагонах метро?
В.ПОЛОЗКОВА: Во-первых, это очень быстро, во-вторых, у меня нет никаких предубеждений, свойственных моим знакомым: не страшно ли ездить со своей нацией в одном вагоне? Мне отлично ездится, я черпаю огромное количество пищи для размышлений и наблюдений и скетчей. Там много всего происходит – мне кажется, это центр жизни в Москве. У меня была возможность в какой-то момент купить машину, но мне даже мысли такой не приходило.
С.КОРЗУН: В метро думается? Читается?
В.ПОЛОЗКОВА: Чаще всего это дико необходимая дистанция, временна и пространственная – для того, чтобы собраться для чего-нибудь, или выдохнуть после чего-нибудь. Я до 20 лет прожила в центре, родилась на Малой Бронной и потом жила на Большой Никитской, и мне ни до чего не надо было ездить на метро – я до метро не ездила до взрослого возраста, исключая случаи, когда мои друзья жили далеко. А так все - университет, музеи, всевозможные места тусовок и клубы были в 3 минутах ходьбы. И я сейчас оценила, что это очень необходимая история, там можно приходить в себя – я еду, собираюсь, - например, у меня важное интервью на «Эхе» - я собираюсь мыслями.
С.КОРЗУН: Ваше творчество обсуждается довольно сильно в относительно узких кругах – предполагаю, что есть слушатели, которые даже не знают, кто такая Вера Полозкова.
В.ПОЛОЗКОВА: Позавчера у меня вышла книжка, на ней текст на обратной стороне обложки. Не знаю, насколько это визитная карточка – она имеет свойство меняться, но пока это все, что объясняет.
«Я пришел к старику Берберу разрешить вопросы, которыми терзаем. Я гляжу, мой сын, сквозь тебя бьет горячий свет. Так вот: ты мой не хозяин. Бойся мутной воды и наград за свои труды. Будь защитником голубю и дракону. Видишь, люди вокруг тебя громоздят ады – покажи им, что может быть по-другому. Помни, что ни чужой молвы, помни что ни чужой войны, ни дурной молвы, ни злой немочи, ненасытной, будто волчица, - ничего страшнее тюрьмы твоей головы. Никогда с тобой не случится».
С.КОРЗУН: Жизнь прозаична, или поэтична?
В.ПОЛОЗКОВА: невероятно поэтична. Мне кажется, поэзия естественное продолжение всего того, что происходит с людьми.
С.КОРЗУН: И в вашей жизни?
В.ПОЛОЗКОВА: Абсолютно. Мне кажется, в наблюдаемой реальности вообще одни созвучия, совпадения, ритмы. Рифма это очень неожиданное сочетание созвучных слов, - когда оно ожидаемое-предсказуемое: кровь-любовь-бровь, - это не так удивительно, как если колокол-кот молоко лакал, - это очень здорово. И то же самое, мне кажется, жизнь состоит из мгновенных невероятных совпадений. Бывает, что человек, которого ты знаешь 10 секунд, вдруг понимаешь, что совсем не 10 секунд знаешь, а уже много чего было когда-то - когда не вспомнишь. Точно так же, как истории, которые закончились 10 лет назад, имеют свойство на другом витке разворачиваться совсем по-другому, совершенно в обратную сторону. Я не знаю, что по чьим законам построено, но какой-то у них абсолютно единый принцип с поэзией точно. Как и с архитектурой.
С.КОРЗУН: Вы одна из поэтических икон молодого поколения.
В.ПОЛОЗКОВА: Боже мой.
С.КОРЗУН: Хотя совсем недавно вышли из детства.
В.ПОЛОЗКОВА: Нет, из состояния детства - когда себе обещаешь, что когда станешь взрослым, не будешь повторять ошибок, которые делали с тобой, - мне кажется, я еще не вышла. А из опасного детства, когда всякий норовит тебя опекать или пожурить на правах старшего, я, слава богу, начинаю выходить. Потому что могу ответить, и это становится опасно. Поэтому какое-то правильное детство у меня сейчас. Здоровое.
С.КОРЗУН: Один из законов 60-70-х гг. на западе была триада "секс-наркотики-рок-н-ролл» - в вашей жизни это оставило след, или это уже поколение родителей?
В.ПОЛОЗКОВА: наверное, это для тех, кто чуть постарше. Мне кажется, нам достались такие зримые последствия этой триады - то есть, мало кто в раннем детстве не общался со старшими товарищами, которые пережили секс, наркотики и рок-н-ролл. У меня был длительный период рок-н-ролльный, этого увлечения. Мне нравились опасные сюжеты, сомнительные люди с яркими характерами и чертами, харизматики с сомнительными репутациями - это было питательной средой, мне было интересно. Не могу сказать, что - миновали меня, слава богу, наркотики и секс как мы его себе представляем в этой триаде. Я училась на факультете журналистики, поступив туда в 15 лет. Я закончила быстрее школу. Не могу сказать, что это был супер-пьющий факультет, или супер-торчащий – се было умеренно, но мне приходилось видеть людей в состояниях, в которых мне не хотелось бы оказываться. И лет в 17, после первого серьезного похмелья я поняла, что мне вообще не хочется в эту степь. И так получилось – мне хватало банальной экологичности к себе, чтобы этим не увлекаться.
А среди моих друзей, да, были люди, упавшие и в алкоголь, и в наркотики, - сейчас, слава богу, приходящие в себя потихонечку, но 90-е никого не оставили без следов.
С.КОРЗУН: Для поколения эта страница перевернута?
В.ПОЛОЗКОВА: Мне кажется, да. Не могу сказать про все поколение – опасно говорить за общность людей одного возраста, потому что и с некоторыми фанатами ЦСКА одного возраста и некоторыми микробиологами, работающими за границей, - не могу за весь этот социальный срез отвечать. Но за свою среду, своих друзей могу сказать, что это просто перестало быть опасно и весело. То есть, если мы знаем, что человек пьет и пьет много, то скорее, он вызывает жалость, чем желание к нему присоединиться и начать ту веселую жизнь, которую он ведет – потому что он ведет очень невеселую жизнь, он нереально быстро разрушается и это становится быстро видно, этого не скрыть никак.
А что касается рок-н-ролла – он немножко изменился, наверное, отдрейфовал от того, что мы знали тогда под рок-н-роллом, но никуда не делся. Огромное количество моих друзей, музыкантов новой формации, потрясающе талантливы. Просто потрясающе талантливы, мне нравится это констатировать. И регги музыкантов, и рок-музыкантов, джазовых, а еще один мой близкий друг пишет современную академическую музыку, оперу за оперой - 2 мая у него будет презентация накануне Пасхи – оперы «Страсти по Никодиму» - написанная по апокрифическим текстам.
С.КОРЗУН: То есть, рок-н-ролл - жив.
В.ПОЛОЗКОВА: Конечно.
С.КОРЗУН: А что он для вас? То, что было у нас - «Led Zeppelin » - он у вас в чести?
В.ПОЛОЗКОВА: Конечно. Музыкальные гении не зависят от времени и места. Кинг Кримсон не меняется от десятилетий, они по-прежн6му как были гениальными, так и есть. Группа «Аквариум» до сих пор вопросов не оставляется. Мне кажется, это меряется тем, насколько молодые люди приходят на концерт старых зубров рока. Если там есть 15-летинй – значит, все в порядке, они не устарели морально, значит, их аудитория воспроизводится, и кто-то еще слышит то, что они вкладывали.
С.КОРЗУН: Есть другая ловушка - я боюсь ходить на концерты своих кумиров.
В.ПОЛОЗКОВА: Могу понять. Некоторым изменяет адекватность и критичность по отношению к себе – я знаю такие истории. Мне в какой-то момент было интересно изучать биографии невероятно прославленных людей в динамике, что с ними происходило помимо наращивания бесконечного их аудитории. И конечно, адекватностью и здравомыслием похвастаться могут очень немногие. В этом смысле, например, Борис Борисович довольно счастлив - потому что ни вкус, ни мера, ни степень проницательности в том, что он делает, ему никогда не изменяли. И я за этим очень радостно наблюдаю.
С.КОРЗУН: Возьмем другую триаду - «Кровь, пот и слезы» - ваша ассоциация какая, ровно роковая, или для того, чтобы что-то получить, надо много страдать и работать?
В.ПОЛОЗКОВА: Я абсолютно за то, что чтобы получить, нужно много работать. Но мне хочется выпрыгнуть из утверждения, что для этого обязательно нужно быть несчастным. Наоборот, я думаю, что чем больше человек реализуется, тем менее он способен на несчастье и глубокое страдание. Вообще работа и несчастье – работа как труд, любимое ремесло, - очень далекое от несчастий и страданий понятие, человек занимается чем-то любимым - я довольно большое количество времени потратила на то, чтобы последовательно отсечь все, что мне не нравится делать. Получалось, что я очень неэффективна в том, что мне навязывали и предлагали, заставляя делать, - если такое было. И сейчас я нахожусь в счастливом статусе человека, который занимается только тем, что любит.
С.КОРЗУН: А когда вас заставляли, например? Колонки писали в «Космополитен»?
В.ПОЛОЗКОВА: Нет. И кстати, это тоже была довольно любимая работа, рубрика называлась «Непростая история» и мое задание состояло в том, чтобы разговаривать с женщинами, пережившими локальный ад в жизни - домашнее насилие, или зависимость тяжелая, или панические атаки.
С.КОРЗУН: Глядя на вас трудно поверить, что вас можно заставить.
В.ПОЛОЗКОВА: Был университет, ряд предметов, которые были невыносимы.
С.КОРЗУН: Но вы его и не закончили.
В.ПОЛОЗКОВА: Тем не менее, была круглой отличницей. Было много того, что не стояло в рейтинге на первом месте - приходилось делать из вежливости или в результате чего-то. Так вот я очень малоэффективна в том, что я не очень люблю, и смысла в этом к 27 годам не осталось никакого. Поэтому я человек, который занимается исключительно любимыми делами, но при этом занят с утра до ночи абсолютно. И это очень счастливая история. А что касается художника, которые должен быть голоден, оставлен женой, плохо выбрит и с запавшими глазницами - такой тип людей у меня вызывает лютую аллергию, я ничего не могу с собой поделать, и стою на тропе войны с такими стереотипами.
С.КОРЗУН: Это понятно. А кровь и пот нужны для достижения результата?
В.ПОЛОЗКОВА: Да. Но пока ты тратишь на это кровь и пот, ты довольно счастлив. Если ест дело, на которое не стыдно, не страшно и хочется тратить кровь и пот, то это ничего общего со страданием не имеет.
С.КОРЗУН: Следующая триада: «свобода-равенство-братство» - лозунг французской революции. Для вас лично?
В.ПОЛОЗКОВА: Для меня это все очень дорогие сердцу слова – что свобода, что равенство, что братство. У меня это еще относится к каким-то образом к понятию «содружество», потому что больших кампаний, как компаний без многолетних друзей не бывает без равенства и братства. Мне повезло, в моей жизни было и есть братство, и есть равенство, и тем оно дороже, чем дальше нас разводит жизнь. Очень легко быть равным, когда вам по 17 лет и ни у кого ничего нет, а все полны амбиций, истерических желаний, хотений и рвений. И непросто быть равными, когда через 10 лет всех сильно разнесло, каждого по своей стезе. Тем не мене, нам удается сохранять ту же беспечность в отношениях друг с другом, слава богу. Никакая история, произошедшая со мной. Например – а это болезненная история для журналистов, имеющих отношение к этому цеху – например, кто-то из твоих становится очень известным, это может болезненно переживаться всеми остальными, - я это знаю по историям своих друзей. Но со мной, слава богу, видимо, были правильные люди все это время – они продолжают здоровую иронию питать ко всему, что со мной происходит, не упускать случая пошутить на тему моего появления где-нибудь на ТВ или в журнале и от того, что от меня не стало спасу - очень трезвые и правильные ребята, за что им большая благодарность.
С.КОРЗУН: А если подняться над уровнем содружества, взглянуть на тему государства?
В.ПОЛОЗКОВА: Мне кажется, это ужасно здорово.
С.КОРЗУН: Голосовать ходите?
В.ПОЛОЗКОВА: Один раз в жизни ходила на выборы, голосовала за Хакамаду в 18 лет. Сейчас не хочу голосовать и не очень понимаю, для чего это делается. А что касается уровня государства – мне кажется, что понятие иерархии встроено в людей. Люди равными быть не могут - конечно, это начинается какой-то Оруэлл – все животные равны, но некоторые ровнее других. Нет, что касается государства, то иерархия в нем наличествует.
С.КОРЗУН: Но возможности равные должны быть у людей?
В.ПОЛОЗКОВА: Возможности, к сожалению, неравны от рождения у людей. Они все разные. Но то, что они в равной мере заслуживают уважения - возможности каждого – только такое равенство и может быть в здоровом государстве, уважающем своего гражданина государстве, что касается свободы в рамках государства, то я себе вообще это не очень представляю. То есть, свобода от государства, когда забываешь отчество у тирана – как говорил Бродский – вот это государство.
С.КОРЗУН: Ощущаете себя свободной в этом государстве, в нашей стране?
В.ПОЛОЗКОВА: Я ощущаю себя свободной вне парадигмы государства. Оно меня конкретно пока не преследует. У меня есть все возможности реализовываться, как я хочу. Но чьи-то прав, в том числе, права моих друзей оно нарушает - я это вижу и не могу не констатировать – это действительно происходит. Прямо и посреди белого дня оно это делает.
С.КОРЗУН: На Болотную не было желания выйти.
В.ПОЛОЗКОВА: Было желание. И первое время меня преследовал суровый рок - у меня просто не получалось – то я падала с температурой, то еще что-то. А потом мне стало понятно, что это все не туда выводит, к сожалению. И мне даже стало обидно за очень горячий, честный и пылкий энтузиазм моих друзей, которые во всем этом по-честному участвовали, трудились – чтобы придти, быть услышанными, чтобы это увидели, правильно осветили – боролись за это.
Но все это начало прививаться разными людьми под разными лозунгами и соусами. И те люди, которые начали себе это присваивать говорить, что они пригнали этих людей – эти люди у меня не вызывают никакого доверия.
С.КОРЗУН: Вы говорите о людях из КС?
В.ПОЛОЗКОВА: О многих. О тех, кто говорил «мы здесь сядем и отсюда не уйдем» - все это было по-детски.
С.КОРЗУН: Надо было сидеть до конца?
В.ПОЛОЗКОВА: Хотя бы не врать. Если вы боретесь с системой, которая врет – ну, вы не врите.
С.КОРЗУН: Можно эту систему сидением сдвинуть?
В.ПОЛОЗКОВА: не думаю, что сидением можно подвинуть. Эту – нет. Она настолько бывает шокирована таким поведением, что отвечает прямой агрессией. Мне кажется, что надо быть ну, в зачатке «кровавым тираном», чтобы бросать безоружных людей на три ряда омоновцев.
С.КОРЗУН: Делаем короткий перерыв и вернемся в студию.
НОВОСТИ
С.КОРЗУН: Продолжаем программу. Вы в 15 лет поступили учиться в институт - разрыв в три года существенен?
В.ПОЛОЗКОВА: Да, тогда это было очень много.
С.КОРЗУН: Тянулись специально к старшим?
В.ПОЛОЗКОВА: Я не то, чтобы сознательно выбирала дружить со старшими – это автоматически происходило. Но я была, конечно, совершенно восторженной, наивной, домашним ребенком. Девочка с косой, классическая, появившаяся на факультете журналистики, самом вольнодумном тогда, раскованным, панкующим, творческим, фрондерствующим факультете. При этом был свежий воздух абсолютно. Потому что как только ты понимаешь, что литературу можно учит не с точки зрения, что хотел сказать автор этим произведением и какова его главная мысль – меня трясло уже в 8 классе от таких вопросов, особенно когда ты отвечаешь и думаешь, а тебе говорят – неправильно. Главная мысль произведения иная. И когда я поняла, что есть другая литература и способы ее преподавать, в моей жизни наступило, наконец, счастье.
С.КОРЗУН: Учеба много зависит от преподавателей.
В.ПОЛОЗКОВА: Конечно, я все изучала и все сдавала, и многое, кроме прямого бреда типа писать план статьи, или, например, был такой предмет, как литературное редактирование, где изучалось огромное количество корректорских знаков – уже в эпоху компьютеров и программ редакторов – абсолютно непонятная дисциплина, еще и сдать было невозможно – абсолютно у всех было по 3 пересдачи. Кроме таких устаревших дисциплин – думаю, их не преподают на факультете, было много чистого счастья - история оперы, история современной музыки. Я училась на кафедре художественной критики, у меня еще было много спецкурсов, отдельных от всего остального течения учебы – только то, что мы сдавали, конкретно наши 10 человек, и это было счастье.
С.КОРЗУН: На специальность переходить не пора?
В.ПОЛОЗКОВА: быт критиком? Мне кажете, это отчаяние литератора – быть критиком.
С.КОРЗУН: Тут дискуссия по поводу вашей предпоследней книги развернулась с участием Панина, Быкова – была мысль, что критики обязаны писать хорошие стихи.
В.ПОЛОЗКОВА: Это правда. Но, правда и то, что огромный процент критиков очень плохие поэты в прошлом. Это литераторское отчаяние – пойти в критику.
С.КОРЗУН: Кому доверяете?
В.ПОЛОЗКОВА: Очень люблю Льва Данилкина, человека, который на протяжении многих лет возглавлял «Книжное обозрение» и является моим близким другом – Александра Гаврилова. Вот уж этот человек с кем бы ни дружил, и каким бы ни был широким его круг общения, он абсолютно беспощаден к книжкам – либо она хорошая, либо плохая, и неважно, кто написал. Его вкусу я доверяю, потому что это один из самых умных людей, которых я знаю.
Еще мой близкий друг, Эдик Байков, когда-то преподавал в Воронежском университете, был текстолог, писал диссертацию по Платонову - литературный вкус этого человека тоже не оставляет у меня сомнений – иногда я к нему наведываюсь за советом.
С.КОРЗУН: Сообщество поэтов существует?
В.ПОЛОЗКОВА: Дружба поэтическая существует, как ни странно. Когда мне говорят, как жалко, что никто из вас не дружит, как дружили шестидесятники – это не совсем так. Просто огромное количество маленьких сообществ. Цеха не существует - я так думаю. К сожалению, или счастью, большинство даже очень именитых поэтов встречаются на чтениях раз в три года, в удивлении и ошеломлении смотрят друг на друга, поскольку ведут довольно замкнутый образ жизни, чаще всего, ко всеобщему удивлению, знакомятся и дружат. Был поэтический фестиваль в Перми ежегодный, и каждый раз, когда кто-то туда приезжает великий – например, Ганлевский в этом году, и очень много молодых и ранних. И вдруг на моих глазах происходят чудеса – люди, которые существовали для меня исключительно в виртуальном пространстве, не просто знакомятся и разбегаются, а начинают дружить, состоять в переписке, образуются счастливые отношения.
Я лично дружу с некоторыми своими ровесниками-поэтами, чем очень горжусь.
А что касается сообщества как сообщества, мне кажется, что единого его не существует, иначе у нас была бы какая-то магистральная линия, не дай бог, и всех инакомыслящих отслеживали и давали им строгое указание сменить курс. Слава богу, все пишут, что хотят.
С.КОРЗУН: В интернете вообще сложно идти одним курсом, чем подпитываетесь, кроме поездок в метро? Вообще влюбленность важна в вашей жизни?
В.ПОЛОЗКОВА: Конечно. Мне кажется это тот главный контакт, который тебя подсоединяет к огромной структуре мироздания. Так ты ее наблюдешь холодно, отрешенно, без непосредственной своей вовлеченности в процесс – как мозаику происходящих процессов, циклов и закономерностей, механизмов и шестеренок. И стоит тебе влюбиться, как все это начинает иметь к тебе отношение. Поэтому, мне кажется, литература без этого не существует.
Влюбиться в широком смысле. В какой-то момент я поняла, что любовь это не процессы, происходящие меду двумя конкретными людьми, а состояние, в которое человек попадает и вокруг него как в некоторую орбиту вовлечено все остальное. Любовь, условно, это то, как они излучают, как поляризуется пространство вокруг них – наверное, это любовь.
У меня есть друг, и есть мама, которая очень переживает за судьбы моих друзей. У него был очень темный период в жизни и она, чтобы сбит эту сторону грустную разговора, говорит: ну, ты потом женился и стал счастлив. Он говорит: все было не так. Сначала я стал счастлив, а потом женился. И одно из другого не может быть. И, кстати, это распространенное заблуждение – что придет кто-то и решит твои проблемы, и тогда наступит любовь. Вот как только ты до нее доживешь, внутри что-то повернется, тогда все попадут в круг твоего влияния.
С.КОРЗУН: В вас поворачивается? Состав семьи изменился?
В.ПОЛОЗКОВА: Я помолвлена. Думаю, что летом – если все получится.
С.КОРЗУН: Тогда и поздравим. Внутренне изменилось что-то?
В.ПОЛОЗКОВА: Конечно. Это результат больших изменений. Сам факт, что стали возможны некоторые другие, кроме несчастных и отчаянных отношений в твоей жизни – в любой жизни – стали какие-то еще получаться отношения – это значит, что ты сильно изменился, перестал получать удовольствие и необходимое топливо из собственного страдания, добывать, и перешел на другие, более экологичные источники энергии. Это на самом деле так, как бы смешно это ни звучало. Просто ты потихоньку начинаешь бережнее к себе относиться, и к окружающим. Я знаю людей, которые на протяжении всей своей жизни пребывают в уверенности, что если они будут в трепете и аде держать свою семью и себя, как можно больше пребывать в рефлексии, - тогда у них только будут получаться настоящие книжки. Мне кажется, что это самое опасное заблуждение.
С.КОРЗУН: Читая критику, встретил утверждение, что ранее ваша палитра была расцвечена красками, а сейчас услышал, что у вас оттенки белого и серого без аллюзий. Палитра изменилась?
В.ПОЛОЗКОВА: Наверное, не буду спорить. И это хорошо. Это значит, что глаз становится чувствителен к более тонким переходам, чем между красным и зеленым. Мне кажется, что чем тоньше твой инструментарий, тем ты больше можешь сделать. А китайцы, которые для передачи всех цветов пользовались только тушью и бумагой? Но я тех, кто владеет цветами – цветами по-разному можно владеть, - безумно люблю и внимательно читаю. Просто мне кажется, что чем шире твой арсенал, чем больше ты умеешь, если ты способен из 4 строк написать стихотворение, которое будет совершенно по драматургии, истории, штриховке, рисунку безупречно, и при этом ты способен написать тест на 20 страниц и там тоже не будет лишней воды и что мучительно прочитывается – тогда ты мастер.
Но при этом Анна Ахматова, которая всю жизнь писала из 2-4 строф стихи и одним и тем же размером и не прибегала к сложной рифме, как правило – при этом это тоже образец стили и вкуса. Общего рецепта нет, просто надо честно все это производить, чем больше ты стараешься что-то демонстрировать собственными стихами кроме того, что в них сказано, чем больше ты стараешься манифестировать ими, тем они хуже получаются Они ради самих себя существуют.
С.КОРЗУН: темы меняется в последнее время? Лирическая героиня была основной темой. Сейчас?
В.ПОЛОЗКОВА: Когда мы год назад садились подбирать тексты для спектакля, который называется «Избранные», и который должен был идти в Политеатре в Политехническом музее, вдруг оказалось, что из текстов, написанных за последние 5 лет, почти половина об отношениях с Богом и разными способами с ним помириться и объяснить его замысел. При том, что первая книжка иначе как «Богоборческая» никак мною не определяется – там беспрерывно сводятся с ним счеты, предъявляется список претензий и вообще все устроено по его злому умыслу.
А сейчас не то, что становится неловко за выпады юности – это все часть взросления, у меня нет горьких сожалений по поводу того, что было когда-то опубликовано, сейчас это, к сожалению, не изъять, но конечно, масштабы всего переосмысливаются
С.КОРЗУН: надо было взять триаду «самодержавие-православие-народность» - это теперь актуально? Для России это привычно?
В.ПОЛОЗКОВА: Что делать тогда с буддистами, со всеми остальными? Мне кажется, что мы живем в очень интересное время - когда прорастает новая триада, которая будет одновременно и про уважение, и про силу, и про отвагу, и про сохранение прошлого при этом. Потому что то, чего мы категорически не умеем – это беречь. У меня был с моим дядей разговор по результатам моих путешествий. Я рассказываю про Лондон, в котором была один раз в жизни, и он говорит: ну, что ты хочешь – его же не бомбили. Я говорю – мне кажется, что мы своими руками сделали куда хуже собственному городу и многим своим городам, чем те, кто нас бомбил. Судя по тому, что сейчас происходит, нас и бомбить не надо - мы сами все разрушим, перестроим.
Как внедрить эту простую мысль, что без собственного прошлого у нас не будет будущего, в умы государственные, я не очень представляю. Но может, она прорастет сама в нас, 20-25-30-летних, которые имеют возможность поездить и посмотреть, как живут люди, которые находятся в постоянном контакте со своей историей.
С.КОРЗУН: С какой историей вы хотели бы контактировать?
В.ПОЛОЗКОВА: История, которая сохранилась хотя бы в рамках городской архитектуры – например, в этой истории. Сейчас это невозможно, потому что все равно даже то, что реконструируется, оно нереальный новодел, смешное и страшное – пластиковое, золочёное, от которого очень плохо делается. Хотя бы в рамках городской архитектуры. Эти напластования они до сих пор есть, например, отъедешь чуть подальше от Москвы, есть места, где сохранились церкви 12 века. Они, конечно, тоже в очень странном состоянии, но, тем не менее, огромное число вещей уцелело вопреки всему тому, что происходило в истории. И мне кажется, если в ближайшие десятилетия этим заняться, это еще можно спасти.
С.КОРЗУН: Я все пытаюсь двинуть в сторону политической истории. Понимаю, что при советской власти вы и не жили
В.ПОЛОЗКОВА: Нет, я родилась как раз когда Перестройка началась – в 1986 г.
С.КОРЗУН: Какое у вас ощущение? То был правильный путь? «Свобода-равенство-братство» было идеалам, может, и на словах.
В.ПОЛОЗКОВА: Я очень против давать однозначные оценки огромной эпохе в жизни народа. То есть, не было бы советской власти, не было бы моей мамы, например, которой 67 в этом году исполняется. То есть, я не могу выдрать это из нее. Ей было 7 лет, когда Сталин умер. Но что касается меня и людей, с которыми я взрослею, расту, за которыми наблюдаю, то, в общем, последствия, скорее, страшные. Не потому, что что-то было - особенно к концу репрессий, ужасов и так далее, - но этого страха вообще, генетического, его не избыть еще какое-то количество лет – довольно много страха, просто страха. Страха выделиться, страха отстаивать свое мнение, иметь его и отстаивать, страха оказаться хуже, оказавшись за границей – дикого ужаса перед тем, как там все устроено.
Я наблюдаю за этим страхом, и он мне очень неясен. Ощущение полное, что все против твоей страны, например – все возможные теории заговора они вшиты генетически в людей. И даже начинать говорить о том, что не все на свете вина американцев, например, - это встречает бешеное сопротивление. Эти вещи, которые еще остались оттуда – это да. А то, что у нас было гениальное кино, невероятная наука и то, что мы безумное количество прорывов и открытий совершили - конечно, это неоспоримо. Но мне кажется, что мы такой народ, который это мог бы осуществить как угодно.
С.КОРЗУН: Сталин?
В.ПОЛОЗКОВА: Это человек большой эпохи. К сожалению, у нас очень мелкая сейчас и второсортная. Мы не способны из нее определить, - я правда так думаю. Я, правда, далека - я, скорее, мифологически дам понять. Эстетически-мифологически – отсюда, я не даю никаких оценок.
Сейчас даже масштабы личности, которые находятся в госаппарате, люди, умеющие, например, только воровать, прятаться и бояться. Если мы хотя бы вспомним даже злодеев, которые были хотя бы 20 лет назад – это были все-таки какие-то удивительные злодеи. Они были немножко опереточные, но при этом у них были огромные планы. Даже Березовский, царствие ему небесное – он был человеком совсем другого склада, ему хотелось историю творить, быть причастным к огромным событиям. Его деньги как конечная цель, как ни странно, не интересовали. Его интересовало могущество куда большего масштаба, куда большего порядка – ему хотелось судьбы вершить. И этим и объясняется вся странная логика его поведения. Подарить брату королевы, выручить из долгов, учредить премию ТРИУМФ и при этом что-то построить… Он же доктор технических наук, он был лауреатом ленинской премии какой-то, не помню.
С.КОРЗУН: Борис Абрамович – член-корр. Российской Академии наук, она его не исключила тогда.
В.ПОЛОЗКОВА: То есть, миллион вопросов к этому человеку, это ясно. Но большого масштаба человек. Мы знаем хоть одного человека из тех, кто сейчас очень богат или причастен к творящей2ся власти в России, чтобы за ним хоть интересно было наблюдать? Чтобы это не просто был человек, который с непроницаемым лицом что-то говорит, - как выражается Пелевин: «Комфортно лгать вдоль силовых линий дискурса», а что-то делает, причастен хотя бы к большим, удивительным махинациям, комбинаторике, что-то интересное с ним происходит.
Пожалуй, только кто меня поразил – это Лужков, который написал пьесу в стихах по поводу своей отставки, где объяснил, что произошло – вот это хотя бы похоже на что-то. Но все, это единственный пример, который я знаю.
С.КОРЗУН: «Уходит титан, остаются пигмеи».
В.ПОЛОЗКОВА: Да.
С.КОРЗУН: Несколько небольших вопросов. Когда вы готовы пойти на компромисс, в каких случаях бескомпромиссны - от Сержа Труманяна вопрос.
В.ПОЛОЗКОВА: Вообще я ужасно боюсь открытых конфликтов. И как только начинает пахнуть войной, конечно, я готова договориться. Но в ситуациях, когда обижают ближних, во мне просыпается зверь – я ничего не могу поделать с собой, я иду сразу войной.
С.КОРЗУН: От Дмитрия Мезенцева: «Вы счастливый человек?»
В.ПОЛОЗКОВА: очень, абсолютно.
С.КОРЗУН: В гармонии сама с собой. От Елены Македоновой - были ли вы когда-нибудь на форуме «Пилорама», что об этом думаете?
В.ПОЛОЗКОВА: меня приглашали, я не доехала. Мне интересна эта история. Это большой фест под Пермью и документальных фильмов, и прочего, имеет отношение к протестным действиям, но на самом деле это история про признание, что ли, каких-то вещей, которые всегда умалчиваются – вот про это, наверное, фестиваль, как мне кажется. Там много говорится о репрессиях, обо всем, что не принято вслух произносить.
С.КОРЗУН: От Ирины Веточка: «Люди возраста вашей мамы счастливы вырвать советчину из своей жизни – жаль, что вы в этом сомневаетесь. Я старше вашей мамы».
В.ПОЛОЗКОВА: Я совершенно не сомневаюсь. Помимо всего прочего, что было перечислено и свойственно этому поколению - невероятная самоирония, невероятная фольклорная силища – спорить с новостями так, например, умеет гениально мой дядя - передразнивать дикторов. Люди фантастической жизнеспособности и выносливости. Потому что все они родились до войны, или в войну, пережили многое. Но просто есть объективные вещи, которые мне грустно констатировать. Но когда-нибудь изменятся и они - я в этом не сомневаюсь.
С.КОРЗУН: Вера Полозкова была в программе. Будем читать и встретимся еще.
В.ПОЛОЗКОВА: Хорошо. Спасибо вам огромное.