Владимир Семаго - Без дураков - 2013-02-03

С.КОРЗУН: Всем добрый вечер, я – Сергей Корзун, ведущий этой постоянной еженедельной программы. Сегодня на этот разговор я пригласил Владимира Семаго. Ныне – советник губернатора Тверской области и радиожурналист.

В.СЕМАГО: Даже больше журналист, чем советник.

С.КОРЗУН: Чем вы только ни занимались. Как случилось, что вы пошли к Андрею Шевелеву?

В.СЕМАГО: Получилось несложно – я приехал по своим делам. Встретился с губернатором, в результате этого разговора он предложил, сказал – денег платить не могу. Говорю: ну, что ж делать, это сейчас модно, но есть тема сельского хозяйства, тема, которой я давно занимаюсь - текстильная промышленность, умершая, льноводство, которое точно так же, на одном братском кладбище похоронено вместе с текстильной промышленность. Этим я и занимался в последние годы. А поскольку исторически Тверская область это текстиль, лен, так и сложилось.

С.КОРЗУН: А что дает, если денег не дает статус советника - заходить в нужные кабинеты?

В.СЕМАГО: Да нет, все кабинеты в Москве, у вас. У нас, в провинции, их нет.

С.КОРЗУН: Ну, в Москве можно пройти.

В.СЕМАГО: Разве до ограды с милиционером поздороваться.

С.КОРЗУН: На митингах и шествиях не охраняют?

В.СЕМАГО: Я был регулярным посетителем всех митингов, которые происходили, кроме крайнего. На крайний не сподобился. Да нет, просто там знакомых очень много. Приходишь со стороны головы, стоишь минут 10 около ограды, потом кто-то, кто на трибуну заходит, говорит – привет. Вот стоишь близко, все видно, не надо по телевизору смотреть. Интересно.

С.КОРЗУН: Не пожалели, что в конце 2011 г. резко высказались против своих тогдашних сопартийных товарищей?

В.СЕМАГО: Возникла странная и в чем-то забавная ситуация – когда я высказался - не против партийных товарищей, против группы людей, которые попытались насильственным методом власть оставить за «Единой Россией», я сказал, что другие люди эти вопросы решают. А перед выбором президента у меня было мартовское открытое письмо Путину, не члену партии от члена партии Владимира Владимировича и «Единой России», И вот после этого меня задним числом выгнали из партии, или, как они говорят, уволили. Причем, мне об этом не сказали, и я пытаюсь уже год с того момента, как узнал об этом, пытаюсь восстановиться – причем, через суд. А суды боятся взять на себя эту миссию и вообще эту тему поднимать и всячески отбрыкиваются. Но я не теряю надежд, потому что меня не устраивает дурацкая формулировка "за дискредитацию партии».

Я за всю свою жизнь практически никого не дискредитировал, и когда мне говорят, что я дискредитирую – пусть объяснят. Мне не обязательно быть в этой чудесной партии, но важно знать, что мое имя мне гораздо дороже, чем любая партия.

С.КОРЗУН: Бывает так, что на работе добиваются восстановления ровно для того, чтобы на следующий день подать заявление об уходе.

В.СЕМАГО: Не исключаю. Не думаю, что в этом есть какой-то смысл или необходимость – разве это сыграет? Ну, вот человек ушел из партии – ну и что? Пока у нас не возникнет общего единого понимания того, что нужно что-то менять, наверное. Любые демарши, даже такие яркие, в твоем понимании, - как бы ты сделал поступок, взял, вышел из партии, а после того, как тебя восстановили, - показал. Ну, глупо это, тем более в моем возрасте.

С.КОРЗУН: Это уже не первая партия, из которой вы выходите, а есть партии, из которых вас просят уйти.

В.СЕМАГО: Еще как. И это симптоматично, что я остаюсь одним и тем же, и партии, в принципе, одни и те же. Наверное, так.

С.КОРЗУН: Жалеете о тех временах, когда вас звали «красным банкиром», когда была перспектива соединит деньги и власть.

В.СЕМАГО: Жалею о том, что просчитался в оценке Зюганова, как возможного человека, пусть не самого идеального, но перспективного для того, чтобы сменить тогдашнего президента – других вообще не было. Жалею о том, что потрачено было много сил, здоровья и энергии. Жалею о том, что твои идеалы, с которыми ты входил в политику, оказались нереализованными невостребованными теми политическими структурами, к которым ты пытался прислониться. У меня же, кроме партии «Единая Россия» и КПРФ было еще «Духовное наследие», я пытался работать с регионами, предлагать себя прогрессивной «Родине», но «Родине» запретили меня пускать – так же, между прочим, как почему-то к Прохорову. Прохорову тоже сказали – этого не берите. Причем, они деликатно намечают – этого нельзя. Кто это не разрешает, я до сих пор не знаю.

С.КОРЗУН: Вы организовали свою партию?

В.СЕМАГО: Да, была такая партия «Новые левые», но сыграли роль серьезные обстоятельства – создавая эту партию, финансируя ее, я не считал для себя возможным вылезать в первые лица. И это сыграло злую шутку со мной, потому что мои однопартийцы сказали – мы вам партию на крыло поставим – нужно 6 тысяч долларов нам платить каждому, и партия заработает. Я сказал - у меня и денег таких нет, и я не считаю это нужным, потому что в моем представлении партия – единомышление, сознание, что ты для чего-то соединяешься с другими людьми. И после этого они меня переизбрали и продали ее другому человеку.

С.КОРЗУН: Да ладно, как будто вчера родились – вы же говорили о лоббизме в стенах Госдумы. Неужели можно было пожать 50 тысяч долларов?

В.СЕМАГО: В месяц. Как говорят итальянцы: идея хорошая, а смысла нет. Сейчас много партий, мы можем войти и создать партию ненавидящую тех, кто ненавидит нас, или «партия без дураков» - что толку?

С.КОРЗУН: У многих появилось ощущение в конце 2011, что вы ищите новую политическую инициативу. Говорили, что вы в оппозицию собираетесь?

В.СЕМАГО: Да, мы с Гудковым пытались сделать социал-демократическое объединенное движение, потому что считали, что партий будет много, они все будут сами себя дискредитировать, а движение вне партийного контекста, объединяющее многих, может быть интересно. Но, к сожалению, с Гудковым разобрались столь стремительно и поспешно, что он, наверное, до сих пор не может понять, что с ним произошло. Знаете, когда ты в воду прыгнул, первые несколько секунд не понимаешь, что ты уже не в воздухе, а в воде.

С.КОРЗУН: Ваша позиция по отношение к его отстранению - можно совмещать?

В.СЕМАГО: Конечно. Я написал все заявления, какие могут только быть о том, что я ни в чем не участвую, но я каждый день, регулярно, проверял ситуацию, происходящую в том или ином подразделении, которое имело ко мне отношение в прошлом.

С.КОРЗУН: То есть, не будучи формальным руководителем, можно остаться фактическим руководителем.

В.СЕМАГО: И юридически этот термин узаконен - Верховный суд признал на одном из своих пленумов, что это реальный юридический термин и что за это можно даже посадить.

С.КОРЗУН: Соответственно, это борьба против смешения деловых и политических интересов ни к чему привести не может?

В.СЕМАГО: Тут есть два обстоятельства. Первое – мы не регулируемся законом. Деятельность парламента в России не регулируется законом, она даже и Конституцией не регулируется. Сама деятельность парламента в России не регулируется законом. Есть регламент, но этот регламент – внутренний документ. Есть регламент МВД, но это не означает, что вся страна живет по этому регламенту. Закон должен быть. Это первое обстоятельство. А второе – написано в Конституции: «не может заниматься никакой другой оплачиваемой деятельностью». Бизнес это и плюс, и минус. Можете себе представить, что вы, работая депутатом, постоянно испытываете некое падение вниз, и вы все время терпите убытки. В этом случае как быть? Может, быть, государство будет компенсировать в этом случае, говорить - давай, когда ты будешь по нулям, мы тебе будем доплачивать. Абсурд.

В Англии большинство депутатов имеют право на свой бизнес, только нужно честно и открыто об этом сказать, чтобы не было пересечения интересов. Ты не можешь, имея свой собственный маленький домашний театр, работать в Комитете по культуре – ясно, что это будет пересечение интересов. И современное цивилизованное общество для себя давно определило некие нормы морали, которые позволяют не заниматься тем идиотизмом, чем занимаемся мы: а. вот ты управляешь, или не управляешь? А то Груздев не управляет. Вот он сейчас губернатор, продал «Седьмой континент», а мама и дочка у него владелицы другого, очень модного направления в одежде и большие достаточно деньги – по слухам, полтора миллиарда. Ну и что, мы будем делать вид – он не занимается? Вот он так документы представил, что он не занимается. И мы будем сидеть, и говорить - да, Груздев не занимается.

С.КОРЗУН: Управление собственным бизнесом – коррупционный элемент?

В.СЕМАГО: В России – да.

С.КОРЗУН: Что нужно сделать, чтобы наступить на коррупцию, не говорю - победить.

В.СЕМАГО: У меня свое представление о коррупции, дело в том, что коррупция это составляющая часть нашей внутренней экономической политики Коррупция - это перераспределение. Поскольку во многих странах капитализм развивался достаточно давно, соответственно, и бизнес развивался длительное время, то возникло уже в определенной степени легальная отдача бизнеса на социальные нужды государства, в том числе, на обеспечение госслужащих.

Мы за короткие 15-20 лет позволили очень маленькой прослойке обогатиться неимоверно, а все остальные, кто создает для этого условия - государственный аппарат, - сидели, облизывались и смотрели. И вот эта коррупционная атмосфера, царящая в стране, возникла как результат вторичного распределения того, что одни вынуждены раздавать другим. Постепенно эта зараза перешла уже на все общество, а некоторые оставляющие коррупции пришли к нам еще и0з вчерашнего дня – потому что были маленькие зарплаты, значит, надо отблагодарить этого и этого.

С.КОРЗУН: Как купировать этот процесс? Провести третью приватизацию? Или вообще отнять всю собственность?

В.СЕМАГО: Это если бы Зюганов здесь сидел. Думаю, что самая большая наша проблема в том, что мы очень серьезно занимаемся распределением бюджетных средств. Если большинство цивилизованных стран предполагает, что какие-то частные компании хотят сделать для государства что-то полезно, и государство готово им заплатить, то эти компании и берут кредит под маленький процент, выполняют госзаказ, а потом, в течение длительного времени, государство с ними расплачивается – это называется длинные деньги. Но сколько бы ты ни взял кредита, и сколько бы ты ни украл, вернуть придется все равно ту же сумму. ЭТ одна из составляющих.

Вторая – жуткий вал наличных денег и полная бесконтрольность в этом направлении. Третье – постоянное неучастие государства в ступенчатом подходе: государство может разрешить и перестает контролировать. Возьмем пример кино - сколько у нас денег украли в кино? – много. А выделяет государство деньги на кино? – выделяет. Казалось бы, благородно. Не за счет того, что идут откаты, государство, выделяя деньги, дальше не ведет своего человека на съемочную площадку и не говорит – проверь, где деньги.

С.КОРЗУН: А надо государству проверять?

В.СЕМАГО: А тогда не выделяйте. Если вы мои деньг выделяете кому-то, будьте любезны мои деньги проверить, как их использовать.

С.КОРЗУН: Вы работали советником в Счетной палате?

В.СЕМАГО: Экспертом.

С.КОРЗУН: Счетная палата может проверить?

В.СЕМАГО: Счетная палата должна получить конечный объем документов, чаще всего, бухгалтерских. Структура подхода Счетной платы: законодательная база – они в отчете обязательно фиксируют, на каком основании, предмет изучения, сроки и дальше идет фактология. Так вот эта фактология приходит уже много после того, как факт совершен. У Счетной палаты есть экспертный аппарат. Но он не так востребован и не настолько значим.

А я говорю о том, что если чиновник, Минкульт, выделяет деньги – идите за этими деньгами, придите на площадку.

С.КОРЗУН: Идите и получите свою долю.

В.СЕМАГО: Да. Разовью свою мысль - человек, который это контролировал, будет подписывать, что там все честно, но это уже будет виновник воровства конкретный, который подписался заведомо, получив некоторые деньги, что все произошло по воровской схеме – хотя бы даже это. Усиление ответственности.

С.КОРЗУН: Чиновник должен разбираться в хитросплетениях.

В.СЕМАГО: А зачем выделять деньги на кино, если не разбираетесь? Зачем выделяете 500 млн., если не знаете на что их тратить. У нас какое распределение? – идет бюджетное финансирование. Есть схемы, при которой государство дает не весь пакет, а 71%, 30% - дает продюсер. На самом деле эти 30% никакой продюсер не ищет. Он заранее компонует таким образом смету, но представляет документы, что он истратил 30%.

Второе обстоятельство – когда эти деньги приходят, ясно, что тем, кто выделил, надо дать. Продюсеры, зная, что в этом мире все не вечно, заранее берет себе определенную сумму, чтобы просто не потерять. Дальше идут персонажи поменьше, и на остаток – примерно в одну десятую или одну пятнадцатую процента, - снимается фильм. А мы потом говорим - что-то плохое кино, бедные сериалы,/ одни и те же люди.

Даже больше - по Москве есть 5-6 группировок, которые ищут локацию для съемок, и они в одних и тех же местах. Посмотрите, у нас в сериалах одни и те же пространства используются для съемок фильмов. Потому что все минимизировано, потому что нужно экономить, там, где три фонаря, берется один, но подставляется поближе. И это отражается на качестве. Если вы снимаете на цифру, нужно выстраивать три линии света – тогда на цифре получается объем как на пленке, а если вы в три раза меньше берете, то и получается плоское изображение. Плюс никто не смотрит - коричневая кофточка на зеленом фоне не годится, - да ладно, зато она дешевая. Потом эти кофточки эти несчастные костюмеры везут назад в магазин, пришивают бирку, чтобы сдать их назад, чтобы сэкономить. Воруют в кино абсолютно все. Вот этот процесс можно было бы отрегулирвоать? Но нет, говорят – вот есть у нас новый министр, Ваня Демидов, все соображающий - бог им в помощь.

С.КОРЗУН: Вы тоже занимались кино?

В.СЕМАГО: И неуспешно.

С.КОРЗУН: Мало воровали?

В.СЕМАГО: Опять этот процесс - когда ты не воруешь, ты не органичен. Мой конфликт был в том, что я истратил свои собственные деньги, тогдашний президент Путин дал еще денег, Лукашенко дал услуги - армию и транспорт.

С.КОРЗУН: Это «Август 44-го».

В.СЕМАГО: Да. А потом пришил люди, сказали – можем дать еще 400, но ты сотку истратишь, а 300 – нам. А я не понимал – как это? Видимо, старое советское сознание было, или круг общения был таким, что не воровали, я сказал – нет, не надо. И после этого со мной прекратили - какие бы идеи я ни приносил, всегда заворачивалось. По той причине, что я был в том некоем списке людей, с которыми нельзя иметь дело - с ними неудобно воровать.

А я знаю, например, Владимира Мирзоева – он в свое время делал по Платонову «Котлован», он пригласил своих друзей, энтузиастов, они сняли и ему выделили 500 тысяч и сказали - выделим, но это будет короткометражка, а когда ты все снимешь и мы увидим, как это здорово, выделим еще 500 и ты сделаешь полный метр. Он подписался под это дело. Мало того, что 300 из этого сразу откатили – продюсер их забрал себе, сразу, - я даже знаю, как его фамилия. С ним потом дальше вообще не стали разговаривать, потому что он оказался человеком, неудобным для воровской схемы. И такие люди, конечно, ничего иметь не будут в нашем кино.

С.КОРЗУН: За последний год ваше имя мелькало в связи с судебным иском по поводу здания на Большой Коммунистической – это давняя история с переходом собственности из одной компании в другую, из городской собственности в федеральную - чего вы хотели добиться?

В.СЕМАГО Хорошо вы знаете тему. Если коротко – в 1988 г. несколько энтузиастов решили создать кооператив, как тогда это было модно – поскольку кооперативы создавались при крупных министерствах и ведомствах, мы создали при Госкоминтуристе. Нам выделили в аренду заброшенное старое здание, памятник истории и культуры, - без крыши, окон и дверей – просто коробку.

Мы соединили наши усилия с Госкоминтуристом, в результате за 3 млн. долларов, из которых 1 млн. был наш, а мы взяли его в Жилсоцбанке, во Внешторгбанке под 3% годовых, плюс первые 5 лет можно было не выплачивать проценты – хорошие были условия.

Мы построили вместе, реконструировали это задние, но поскольку оно было исторически непригодное для ресторана – мы делали предприятие общественного питания, то мы были вынуждены в проекте, который назывался «Проект приспособления памятника», построить еще два новых здания, в которые вынесли все технологические и технические службы и еще сделали маленький дополнительный ресторан.

Ни у кого в 1988-1990 гг. не возникло мысли о том, что потом надо придти и сказать – ребята, мы строили сами, а Интуриста уже нет и государство потеряло все права на это дело, - надо бы вам приватизироваться. Мы благополучно дождались, пока питерская комбинация, которую все называли потом рейдерством, а я исторически знаю, что рейдерство пришло из Питера, как тяжкое наследие тогдашней власти в Питере, - вот эти рейдерские волны мы пережили три, - причем, там был мордобой, были штурмы, попытки из этого предприятия сделать публичный дом. И когда я в очередной раз туда входил и видел, что произошло с детищем, которое мы построили сами, своими руками, - не приватизировали, не брали у кого-то, строили его сами. Помню. Как мы ночевали, сторожа доски и кирпичи, которые мы привозили. А надо было покупать все самим - доски, цемент, и отдавать югославской компании, которая строила. Все было романтично и приятно.

А на сегодняшний момент пришли серьезные пассажиры, как бывший «Росбилдинг», братья Ройтенберг, - по-моему, даже не братья, а семья Ротенберг – потому что их много, они как тараканы. Раньше говорили, что Михалковых много – ничего подобного, Ротенбергов значительно больше.

И Ротенберги сказали, что – знаете, мы денег не даем – у нас такой принцип: Ротенберги денег не дают. Но мы можем дать вам крышу и мы тогда вместе все отвоюем. И действительно, это получилось - в 2005 г. они сумели выдавить нас оттуда, с 2005 г. я сужусь с государством, потому что в 2009 г. государство признало это своей собственностью, сказало, что теперь все эти три здания наши. Потому что это памятники. Получается, что я, как минимум. Лауреат Ленинской премии, потому что я построил памятники.

С.КОРЗУН: Делаем небольшой перерыв и возвратимся в студию.

НОВОСТИ

С.КОРЗУН: Продолжаем программу. Напомню название ресторана?

В.СЕМАГО: «Московский коммерческий клуб» - первый ресторан и первый клуб. Недавно я читал свои записи – Кирилл, тогда не будучи еще патриархом, бывал на заседаниях этого клуба. Председателем у нас был Рыжков Николай Иванович. Кирилл бывал вместе с Крючковым, и я лично помню встречу тогдашнего отставного руководителя «Штази», Крючкова и Кирилла. Кирилл не вмешивался, но они сидели вместе и разговаривали.

С.КОРЗУН: Сейчас там какой-то другой ресторан работает? И где-то прочитал, что кухня при вас была лучше.

В.СЕМАГО: Самое интересное состоит в том, что это незаконно работающий ресторан. Сейчас идет процесс в Арбитражном суде, у них собираются отнять лицензию, - они с 2009 г. незаконно, без лицензии на спиртное и общественное питание, фигачат там. А ресторан считается принадлежащим Росимуществу, одному из ВГУПов - это единственный государственный ресторан в России. И более того, вся эта комбинация, которая нам не позволяет вернуть назад свое право собственности, заключается только в одном - что когда-то однажды судья, без всякой экспертизы, сказала – знаете, а эти два других здания – они тоже памятники. Вот судья так решила в Арбитражном суде. И мои попытки - 8 раз мы просили экспертизы, - наконец, добились того, что Мосокмнаследие в 2010 г., при Лужкове, пообещало сделать экспертизу - сейчас конь не валялся, никакой экспертизы нет, а государственный незаконный ресторан как работал, так и работает.

С.КОРЗУН: Вы с Лужковым дружили – он прикрывал вас отчасти, если без дураков?

В.СЕМАГО: Нет, скорее у меня с ним были нормальные отношения – я практически никогда ими не пользовался и не воспользовался. А после того, как его ушли, в тот день я приехал - был его день рождения, и как волной смыло тех, кто пришел его поздравлять.

С.КОРЗУН: Вы ньюсмейкерами вместе с Кобзоном были в тот день.

В.СЕМАГО: Да, мы вдвоем, честно и гордо глядя камере в глаза, говорили, что не боимся. И после этого мы стали с ним общаться, достаточно долгое время, уже несколько лет мы поддерживаем отношения. Потому что весы ушли – мы стали на уровне, который позволяет общаться.

С.КОРЗУН: Мало слышно в последнее время о Лужкове.

В.СЕМАГО: Ну, как же – с Прохоровым они дружили недавно, политически, чаще он бывает за границей, очень часто в Калининграде - у него там свой очень хороший бизнес, хозяйство. Кстати, я хотел бы даже у него перенять некоторый опыт.

С.КОРЗУН: Пчеловодство?

В.СЕМАГО: Нет, овцеводство. Еще в бытность, когда там был Боос, он прикупил каким-то образом большое поместье, старую прусскую усадьбу, восстановил все здания, потом его супруга там коней купила. Он говорит, что овцы прибыльно, а восстановление памятников – убыток и лошади убыток. Но не теряет надежды выйти на какие-то позиции.

С.КОРЗУН: Несколько лет Собянина на посту прокомментируете? Смог он выполнить какие-то задачи?

В.СЕМАГО: Практически он пошел по легкому, но неверному пути - у нас сейчас превалируют запретительные меры. По сути дела, если брать 90-й год и проведение Олимпиады, то тогда порядок был наведен просто – вычистили Москву в ноль. То же самое сегодня - мы не можем решить проблему пробок, говорим все время, что нужны некие ограничения. Одно из самых масштабных – с мая не пускать на кольцевую грузовые автомобили. Понятно, что в Москве будет меньше, но какие пробки будут на подъездах, тоже понятно.

Второй момент – он никогда не задумывался о социальном срезе пробок – откуда они? В 9 часов все начинают работать. Кто ездит по улица с 9? Понятно, что это девушки, которые хотят что-то купить в магазинах или гости столицы, таксисты, машины, которые привезли начальников и рыскают пор Москве в поисках подработки – это не работающий транспорт.

С.КОРЗУН: И что, для них закрыть?

В.СЕМАГО: Думаю, что в конечном итоге скажут - черные машины по понедельникам, средам и пятницам ездить не будут. А красные – по вторникам. Потому что ничего не действует. Утром я читаю пробки – одни и те же. Значит, технические решения по этим пробкам возможны, потому что это не случайные пробки. Понятно, что это недоработки именно в самой планировке улиц.

Еще один момент, который мне понравился – запрещение счищать снег с машины. Теоретически я должен сесть в машину, не включая дворники, выехать со двора, и там, где заканчивается двор, остановиться, и начать чистить. Второе – что будем делать с дождем? Когда дождь попадает на грязную машину, он создает экологические проблемы. Наверное. Появятся специальные службы, которые будут за деньги ваши машины чистить или отвозить, или будут специальные маленькие пылесосы продаваться, высасывающие снег. Запретительные меры неконструктивны.

С.КОРЗУН: Хороший бизнес. Не хотите заняться?

В.СЕМАГО: У меня была идея велорикш – в 1999 г. уже были жуткие пробки, я сказал, что велорикш запустим. Самое интересно, какая-то радиостанция всерьез это восприняла.

С.КОРЗУН: Ходят усиленные слухи, что вы стали молодым папой недавно.

В.СЕМАГО: Ничего себе. Это я на «Фейсбуке» написал, получил 536 поздравлений - действительно, в 65 лет я стал отцом и чувствую себя превосходно.

С.КОРЗУН: Собираетесь жить долго?

В.СЕМАГО: Столько, сколько получится. Но конечно, желание, чтобы сын увидел своего отца после того, как поступит в институт, у меня есть. А вообще я часто задумываюсь над двумя обстоятельствами - не знаю, насколько это будет звучать крамольно. Первое - это идея о том, что такой сложный совершенный механизм, каким является человек – вдумайтесь в это многосплетение систем. Которые в нас существуют, и что, это гениальное изобретение ради жалких 50 лет? Понятно, что есть какие-то факторы, которые, если их исключить, человек будет жить значительно дольше. Ну, вне логики природы создавать что-то мощное и могущественное для того, чтобы выбросить на помойку через 15 лет. Значит понятно, что эта система неправильно отформатирована, или живет в неправильных условиях. Это первое.

И второе - очень модная тема нетрадиционных браков, нетрадиционной ориентации. Я вот что подумал, и моя жена разделяет мою точку зрения – собственно, это ей больше принадлежит - что, наверное, люд с такими отклонениями это некая выбраковка человеческого материала, который не должен воспроизводиться. Они чудные, хорошие, но есть какая-то заминка, которая позволяет природе сказать – ребята, а вы чуть в сторону. По-моему, это может быть объяснением всего того, что крутится вокруг самой природы, самой сущности – это нормальное явление.

И мне кажется, что мы сегодня делаем очень интересный шаг вперед – мы послушно, как за поводком тянемся, обсуждаем эту тему, которую нам подсунула власть, и говорим - да чего там экономические проблемы? - давай вот это решим. И мы начинаем это обсуждать. И вместо того, чтобы говорить о том, что мы в очень сложной экономической ситуации, что мы не выкарабкиваемся ниоткуда, и что эволюционный процесс будет возникать не на базе каких-то Болотных, либо чего-то еще, связанного с политикой. Потому что от политики люди далеки так же, как и от честных выборов, от президента, от всего. Но от экономических проблем они не далеки.

Если бы сегодня люди, - даже если говорить о текстильной промышленности – задались себе целью объединить текстильщиков, сельхозников, для того, чтобы сказать – ребята, вы же гибнете. Вот такие явления политические будут очень страшны для страны. А если это будет еще сопровождаться определенными экономическими потрясениями, какими-то сложностями – тогда и возникает та же самая ситуация, какая была в Петербурге, когда был голод, когда были экономические трудности

Человек должен ощущать неудобство плечом, тогда он возникнет как некий политический фактор, некая политическая составляющая общего процесса. ДО тех пор, пока чистая политика – да плевать им на всех. Телек включили, посмотрели, и все.

С.КОРЗУН: Личные планы появились, или меняются в связи с рождением ребенка? Понятно, что это огромный взрыв. Куда энергию будете направлять?

В.СЕМАГО: Недавно я встречался с Федором Бондарчуком.

С.КОРЗУН: Все-таки кино?

В.СЕМАГО: Это болезнь. Я написал одну книгу, готовлю сейчас вторую – казалось бы, беллетристика, одна называлась «Путешествие в Харбин», а втора будет называться «Возвращение в Москву». «Путешествие в Харбин», потому что я родился в Харбине, и все, о чем я пишу – возвращение к истокам. А «Возвращение в Москву» - это бесконечный процесс. Куда бы я ни уезжал, что бы со мной ни происходило, все равно притяжением в моей жизни являлась Москва. И эти две книги, такой двухтомник, хочу издать и переиздать.

Все, что я пишу в этих книгах, все равно, связано, так или иначе, с кино, с моим пониманием того, что какие-то сценарии, которые я готовлю, должны, рано или поздно, реализоваться. Другое дело, что, может быть, пройдет слишком много времени, может быть, мой сын уже будет заниматься этим - потому что я стараюсь писать, дистанцируясь от времени, чтобы не было у людей ощущения, что – да ну, это вещь сегодняшнего дня, и люди не поймут, о чем ты пишешь сегодня.

Писать как Лев Толстой, конечно, нельзя – на все года и жизни, но стареешься философские человеческие проблемы в достаточно увлекательной, иногда авантюрной форме, пытаться излагать.

С.КОРЗУН: Нет ли личной фрустрации по поводу того, что в США не пускают? Вы родились в Харбине, на территории американского военного госпиталя.

В.СЕМАГО: Да, мог гражданство иметь.

С.КОРЗУН: А отец - военный летчик. И в США вас так и не пускают? Узнали, по какой причине?

В.СЕМАГО: Всему виной обстоятельства жизни, поскольку я всегда профессионально сражался против США, поскольку это был противник №1 в советское время. И читаю, что это вполне обосновано. Жалости по этому поводу у меня нет никакой, потому что я так много смотрел американских фильмов, продолжаю их смотреть, и люблю безумно, и страну эту люблю безумно, что мне в принципе – для того, чтобы своими глазами увидеть, - я иногда испытываю разочарование.

Я бывал в каких-то местах - условно, в Иордании, Петра, - казалось бы, - помните «Индиану Джонс», высеченные в скалах жилища, храмы. Смотришь – не так интересно. Может быть, я киношный человек, но для меня фотография значительно объемнее и мощнее, нежели когда я в него погружаюсь. Я перестаю ощущать масштабность. Стою рядом, и рядом этого не видно. А когда ты имеешь возможность дистанцироваться – для меня это гораздо интереснее.

А потом у меня было очень много, - в силу специфики работы, - очень много контактов с американцами, с теми, кто профессионально интересовался нашей страной, в том числе, я вспоминаю, у меня была встреча после войны в Ираке, в 2003 г. В Иордании была конференция по поводу энергетики Ирака. И мы во время кофе-брейка, захожу в туалет – стоит рядом интеллигентного вида американец, странно на меня посматривает. Я на всякий случай отодвинулся. А он говорит: а мы знакомы. И я вспомнил – этот чувак приезжал в Москву в свое время под прикрытием продвижения «Санта-Барбары» - он был в составе той делегации, которая ехала договариваться. А сейчас он занимается энергетикой. И мы с ним достаточно тепло поговорили, было много общих знакомых. Ну, не знаю, может. Надо еще раз попроситься – вдруг пустят?

С.КОРЗУН: Обещали про Венесуэлу поговорить.

В.СЕМАГО: Даже ехать туда сейчас собираюсь.

С.КОРЗУН: Уго Чавес немножко не тот?

В.СЕМАГО: Там очень сложное, тяжелое положение. И там оно тяжелое – дистанцируясь от его личной судьбы, - все-таки абсолютно молодой мужик и многое сделал для Венесуэлы – может быть, не все правильно. Когда говорю «много сделал» - это не означает, что много хорошего сделал. Но, тем не менее, сейчас отсутствие преемник - что присуще для РФ. Помните, как говорил персонаж из «Вождя краснокожих» - песок неважная замена овсу.

То же происходит у нас. Вот говорят – если не Путин, то кто? Давайте предположим, что не Путин – то кто? Вот этого « кто» - нет, потому что выжженное пространство, выжженная земля. В Венесуэле немножко не так, там ситуация сложнее. Там есть некий формальный преемник, бывший водитель автобуса, вице-президент сейчас, - чудесный парень, нормальный. Но это не герой. Не человек, за которым пойдет страна. Ему еще нужно будет завоевывать, потому что он все время был в тени. И даже здесь, в Россию приезжая, он всегда был вторым человеком, никогда не осуществлял каких-то самостоятельных визитов – как у нас Лавров. Лавров на процентов 40 все-таки самостоятельная политическая фигура, наверное. Мадура никогда таким не был.

Есть второй персонаж там – крупнейший, богатейший человек, глава самой крупной в мире нефтяной компании, который является еще и министром нефти и газа, Чавес не доверил ему по каким-то причинам быть своим преемником. Есть еще несколько группировок. Военные, которые контролируют, в том числе, передвижение наркотиков через Венесуэлу, есть внутренние полицейские силы, которые тоже не всегда лояльны по отношению к видимым лидерам. И есть оппозиция реальная, которая заняла второе место абсолютно объективно – Капрелис, человек, который не стал кричать про поддельные выборы, потому что понимал, что сражается против смертельно-больного человека. Это раз. Во-вторых, он очень близок ко многим чевистам по своему пониманию и восприятию – два, третье – он напрочь разругался с оголтелыми правыми, которые поддерживают американцев. И в случае, если не дай бог, что-нибудь произойдет, ситуация неоднозначная.

Игорь Иванович собирается в ближайшее время ехать в Москву, я глубоко убежден, что это тот человек, который существенно подпортил нам взаимоотношения с Венесуэлой, слепо бросившись выполнять указание Путина, и немножко как слон в посудной лавке, создав мифический монстр, нефтегазовый концерн, а на самом деле ничего не создал, а серьезным образом расстроил, реструктурировал отношения России и Венесуэлы в экономическом плане.

С.КОРЗУН: А ваш личный интерес? Вы же не Че Гевара? Наверное, не за социальную справедливость едете бороться, а за бизнес-интересы?

В.СЕМАГО: Мы пытались реализовывать бизнес-интересы, но, к сожалению, подчеркну опять некую близость позиции с Россией – без коррупционных взаимоотношений там вряд ли что можно сделать. Это абсолютно. И самое неприятное еще и другое – если бы там была коррупция в чистом виде, а там, с подачи, опять же, Игоря Ивановича, а может даже, еще раньше, чем он туда пришел - «Оборонсервис», или как он называется - в общем, оборонные всякие структуры, которые занимаются продажей и покупкой оружия, - они сели там достаточно плотно, говорят – мы вхожи во все министерства. Поэтому все, кто с бизнесом приезжают из России в Венесуэлу, будьте любезны - через нас, через фильтр. Мы вам все сделаем, дайте немножко денег, и все.

И это задушило окончательно. Если в первые годы было огромное количество бизнесменов, которые приезжали в Венесуэлу, сейчас этот поток абсолютно иссяк – есть только нефтяные компании и оборонка, - больше там нет ничего.

С.КОРЗУН: Илья из Ярославля: «Называли себя печенегом – эта шутка уже закончилась?»

В.СЕМАГО: Видимо, она вошла в современную историю - забавно защищать интересы какой-то нации в многонациональной стране.

С.КОРЗУН: Это нынешние гагаузы?

В.СЕМАГО: Трудно сказать, чьими потомками мы являемся. Важно было обозначить, что глупо защищать одну нацию в многонациональном государстве.

С.КОРЗУН: Переименование Волгограда в Сталинград, хотя бы на 6 дней? - тот же Илья спрашивает.

В.СЕМАГО: Плохо отношусь к этому. Действительно, историческая роль Сталина очевидна, но могла получить ситуация и другая – мы могли бы не выиграть, или не так легко выиграть эту войну, и тогда роль личности в истории позволяла нам сказать бы уже о Сталине со знаком минус однозначно, - вот он проиграл войну и только другие люди выиграли. Но он выиграл эту войну, а Гитлер проиграл. А если бы Гитлер выиграл, а Сталин проиграл, у нас что, Мюнхен был Гитлер-таун? История уже сделала свою оценку. И репрессии, которые были во время советской власти, уже были. И когда ростовчане начали бы говорить о возрождении светлого имени Чикотило, потому что это был «санитар леса» – наверное, это неправильно. История уже все сказала, мы прошли этот период – чего сейчас это мусолить? Потому что есть некий идеологический вакуум, есть некое пространство незаполненное, и его пытаются вот такой идеологической жижей залить, чтобы было ровно.

Мы же все время сейчас говорим о спокойствии и стабильности – вот чтобы было ровно заливают такой массой, не всегда приятной на вид и на вкус.

С.КОРЗУН: Почему нет трансляции «Эхо» в Тверской области?

В.СЕМАГО: Будем считать, что я беру себе это как задание.

С.КОРЗУН: Вы работаете на конкурирующей радиостанции.

В.СЕМАГО: Ну, кто может конкурировать с «Эхо»?

С.КОРЗУН: Куда ушли с РСН?

В.СЕМАГО: Меня ушли. Сказали, что гэбисты в Кремле и Москве не позволят работать на прокремлевской структуре РСН, - извините, что я так говорю. Поскольку Доренко и не скрывает, что он присягнул Путину во второй раз. Первый раз его отторгли, а во второй раз он пришел и ему сказали - чего ты хочешь? Он сказал: хочу умереть за Путина. И ему разрешили. Поэтому РСН нельзя рассматривать как структуру, которая объективно ко всему относится. Нет, у нее есть свое задание и они, по-моему, его неплохо выполняют. Хотя с уходом Суркова, конечно, очень ослаблен контроль за ними. И они, вероятнее всего, в некоей промежности, не понимают, что им делать дальше - или уж совсем истово служить, верой и правдой, либо вернуться назад, на прежние позиции.

С.КОРЗУН: И ваше нынешнее место работы - «Финам-ФМ» тоже, по слухам, на продажу.

В.СЕМАГО: Ну, слухами земля полнится. Думаю, что нет. А потом главное, чтобы поштучно не продавали - это важно. Не начали торговать сотрудниками. Если всех сразу, скопом, мы пойдем.

С.КОРЗУН: Ваша цитата: «Большей заразы, чем искреннее увлечение политикой, представить себе трудно».

В.СЕМАГО: Да, это неизлечимо.

С.КОРЗУН: Политика и бизнес в вашей жизни идут рядом. А что круче? В списке «Форбс». Или в составе правительства?

В.СЕМАГО: Черт его знает. В списке «Форбс», наверное, сложно. Говорить объективно о «Форбсе» - он все время с некоей иронией, неким определенным подтекстом говорит о богатых людях. А если ты в правительстве – то это уже точно темное пятно в твоей характеристике. Ну, кто скажет, положа руку на сердце, что в правительстве есть люди, которые не зарабатывают на этом деньги? Если ты избрал для себя некую позицию быть, по возможности, предельно чистым и честным человеком – наверное, тебе в правительстве делать нечего. По крайней мере, в нынешнем.

С.КОРЗУН: А с точки зрения личного стремления к доминированию - где добиться больших успехов можно?

В.СЕМАГО: У меня были определенные успехи в политике, были определенные успехи в бизнесе. Я потерял и то, и другое, но приобрел нечто большее – приобрел, без какой-либо рисовки. Есть другие ценности. Сын мой, например, значительно для меня большая ценность. Другое дело, что нужно его обеспечить, правильное и нормальное существование, и чтобы жена моя не говорила – старый человек, а нас бросил, мы ходим по помойкам. Это будет неправильно. Но с точки зрения сожаления о том, что ты потерял какую-то политическую значимость, или бизнесов значимость - думаю, что это не так. Мне, например, безразлично, что мое нынешнее положение значительно хуже, чем то, что было раньше. Я бы себя абсолютно спокойно ощущал, если бы не семья.

С.КОРЗУН: Это был Владимир Семаго. Спасибо за то, что пришли.

В.СЕМАГО: Ничего себе. Спасибо за то, что пригласили.