Леонид Якубович - Без дураков - 2012-04-22
С.КОРЗУН: Всем добрый вечер. Сергей Корзун – это я, моего гостя вы наверняка узнали с полпинка - Леонид Якубович. Добрый веер, Леонид Аркадьевич - вы не особо частый гость на нашей радиостанции.
Л.ЯКУБОВИЧ: Не зовете – не прихожу.
С.КОРЗУН: Вот позвали. Сразу предупрежу, что мы не будем говорить – по взаимному согласию – об одной передаче – не назовем ее хоть раз в эфире.
Л.ЯКУБОВИЧ: Да уж. Спасибо.
С.КОРЗУН: Не будем говорить о далеком детстве, еще о многом не будем говорить. А о чем будем? - во-первых, Леонид Аркадьевич, как известно, большой поклонник малых и средних летательных аппаратов, а также больших – это одна из тем нашей беседы. Ну и об общей ситуации в стране поговорим – что у нас происходит.
Л.ЯКУБОВИЧ: Это практически одно и то же.
С.КОРЗУН: Да, читаю мудрость в ваших глазах – что происходит, хорошо ли вам жить сегодня?
Л.ЯКУБОВИЧ: Да, в общем, как всем. Но у меня есть отдушина. И как человек пишущий, вы должны понять – одну книжку я написал, сейчас вторая. И это единственное, что дает возможность жить в каком-то параллельном измерении инее обращать внимания ни на что. Это такой забор, я туда впадаю, а вынимать меня оттуда нельзя – это знают все близкие. И все ночи напролет я там, и это счастье. Потому что в противном случае я нахожусь в состоянии войны с момента как открываю глаза до момента, когда закрываю. По любому поводу. Какие-то бабушки ко мне приходят, какие-то люди, надо все время что-то делать, кому-то помогать вечно. Короче говоря, я в бою.
С.КОРЗУН: Вы сообщили, что никак не можете придти на эфир в воскресенье - что в воскресенье? – полет, бильярд, встречи с друзьями, водка, книги?
Л.ЯКУБОВИЧ: Просто в это воскресенье у меня плановые съемки, а обычно воскресный день строится таким образом: везу дочь, или я, или жена, или мы вместе, едем на тренировку. С 10 до 12 у нас тренировка, потом мы возвращаемся обратно. С часа и до шести вечера, пока дочь занимается языком, я работаю. В шесть мы с дочерью, или я, или жена, или мы все вместе - дочь занимается на корте, я смотрю, как она играет, - она пробует всяко этим заниматься. Потом мы возвращаемся, ужинаем, Варвара Леонидовна идет делать уроки, а я опять сажусь работать, - правда, вяло. До тех пор, пока все не заснули. Как только все заснули, тут начинается жизнь.
С.КОРЗУН: Варвара Леонидовна уже взрослая барышня.
Л.ЯКУБОВИЧ: Варваре Леонидовне 14 лет исполнилось.
С.КОРЗУН: А внучке?
Л.ЯКУБОВИЧ: Софии Артемовне 12.
С.КОРЗУН: С внучкой общаетесь?
Л.ЯКУБОВИЧ: Нет, на самом деле это счастье. Единственное, есть в этом некая грусть – они очень быстро растут. Мама моя - она была женщиной афористичной, сказала однажды замечательную фразу, как многое из того, что она говорила: родители не должны ждать никакой благодарности от детей – это все чушь собачья, - все наоборот. Это мы должны быть благодарны за 5 первых лет счастья. Не повторится никогда. И все эти смешные слова, и все это приползание по утрам под одеяло, - все промелькнет. Она права.
С.КОРЗУН: Какие наши годы? Можно попробовать продолжить.
Л.ЯКУБОВИЧ: Да. Но теперь я могу себе еще раз только внука или внучку родить - мне 67. Хотя, конечно. Хотя быт уже отлажен, хотя…
С.КОРЗУН: Не совсем вписывается в жизненные цели?
Л.ЯКУБОВИЧ: не знаю. Я не очень представляю себе опять пеленки – когда-то, я это хорошо помню, - не было никаких стиральных машин, все это надо было руками – когда Артем был маленький.
С.КОРЗУН: И что, сами занимались этим делом?
Л.ЯКУБОВИЧ: А как же?
С.КОРЗУН: А нанять кого-нибудь?
Л.ЯКУБОВИЧ: Кого? Я получал сто рублей, с вычетами - 93.
С.КОРЗУН: Да ладно, вы уже в то время занимались литературным трудом, писали сценарии различные.
Л.ЯКУБОВИЧ: В 1973 году? Каким трудом?
С.КОРЗУН: А где вы были в 73-м?
Л.ЯКУБОВИЧ: Работал на заводе. Я был инженером в конструкторском бюро – работал на заводе Лихачева. Жили мы в Новогиреево, в Ивановском. Вообще это была несладкая история – я подрабатывал, по ночам развозил официантов из «Валдая», возил их за город, в Малаховку.
С.КОРЗУН: То есть, бомбили?
Л.ЯКУБОВИЧ: Совершенно верно. За сто рублей в месяц.
С.КОРЗУН: За рулем давно?
Л.ЯКУБОВИЧ: С 1961 года.
С.КОРЗУН: А машину откуда получили?
Л.ЯКУБОВИЧ: У меня никогда не было машины - до 1985 года.
С.КОРЗУН: На чем же развозили?
Л.ЯКУБОВИЧ: Мне приятели давали машину, и я их возил.
С.КОРЗУН: Взаимопомощь такая.
Л.ЯКУБОВИЧ: Да У меня был приятель, сосед, я брал машину и возил их. Но главное, я даже не могу понять, как – вечно полный дом гостей, полный стол, - вообще все было замечательно.
С.КОРЗУН: Вот и я к тому же – тяжелое время, а вы в ваших публичных интервью с такой ностальгией и грустью воспоминаете период СССР.
Л.ЯКУБОВИЧ: Конечно. И даже очень вспоминаю. Во-первых, это был такой момент общения – может потому, что молодые были. Я же мальчик из коммунальной квартиры, знаете, что я очень хорошо помню? - чемпионат мира из Англии. Бобби Чарльдон, Нетсер, Пеле - вот такое - по первой и второй программе. И сосед принес телевизор – у нас стояло два телевизора, по одному показывали один футбол, по второму – второй, и все 17 человек сидели у нас в комнате, все смотрели. Было у кого зайти, соль спросить.
С.КОРЗУН: Пожалуйста, - идите сейчас в любой бар с тучей экранов - хоть 15 матчей подряд смотрите.
Л.ЯКУБОВИЧ: Все равно не так. Какой-то дух не тот. И на стадионе не так. Хотя на стадионе, пожалуй… нет, как-то чуть агрессивнее стало. Так не было. Ну, не могу объяснить Может потому, что молодые были, легче все переносилось.
С.КОРЗУН: А если серьезно – распад СССР действительно по вам так прошелся?
Л.ЯКУБОВИЧ: Прошелся здорово. Как практически по всем, кто перешагнул этот рубеж. Отчасти из-за того, что до сей поры я практически не могу вписаться в современную жизнь. Не столько в коммерцию, сколько во взаимоотношения. Когда-то я учился в знаменитой 330 школе, когда мальчики отдельно, девочки отдельно, потом мы перешли в 336 школу – батюшки, у меня даже одна была дочка какого-то профессора – мы страшно гордились. А у этого дипломат был папа, а у этого прямо даже настоящий полковник. Потом прошло время, я стал страшно гордиться тем, что у меня есть знакомые мясники – два очаровательных огромных татарина. Я приходил, они мне откладывали, и через какой-то служебный вход я вылезал.
Теперь я все равно не могу привыкнуть к тому, что никакого значения не имеет - вы журналист, я литератор, он академик, другой генерал-полковник, а этот - Герой СССР, - плевать на это 12 раз. Вопрос только: сколько у тебя денег? Есть счет? – нормально. Нет? – да хоть ты трижды «Герой».
С.КОРЗУН: Зато каждый из них, как и все, может придти и спокойно купить мясо.
Л.ЯКУБОВИЧ: Я говорю не об этом. Я говорю об отношениях между людьми. Глупо конечно, немножко идеалистично, но я совершенно искренне, как практически все, верил, что мы впереди планеты всей. Я верил, что не все продается, и всякие честь, совесть и пионерский галстук. Страшно гордился, когда меня приняли в пионеры. Мои грамоты за целину из ЦК комсомола дороже любых денег, человек должен быть востребован, человека нужно гладить по голове. Деньгами не погладишь. Это совсем другая история. А тут как-то вдруг выясняется и то, что тебя можно обмануть, - это уважительная история: я этого лоха кинул, - замечательно.
Очень грущу по поводу русского языка. Это немыслимо слышать, что они говорят все вместе взятые с высоких трибун или с громогласных эфиров. Какой ужас. А насколько я разумею, величественнее русского языка, наверное, не найти. Замечательный язык. Грустно от того, что иногда, - правда, это бывает редко и, собственно, не нужно, но у меня ест до сих пор деревянная дощечка с прорезью, - наверное, вы не помните, а так военные пуговицы чистили мелом.
С.КОРЗУН: Хотя отец был военным, такого не помню.
Л.ЯКУБОВИЧ: Такая дощечка, тут такая дырочка, тут такая прорезь. Одеваешь, продвигаешь, и мелом начищаешь. На эту дощечку я кладу папины ордена и чищу их. И это, пожалуй, ситуация граничная, потому что за мной никто больше этим заниматься не будет. Не потому что лень, а потому что даже непонятно, что это. Сын еще как-то отдаленно деда помнит, и я ему рассказывал. А насчет дочери… и это ужас. Хотя войну 12-го года они проходят в школе больше, чем войну Отечественную.
И вот эти грустные штучки - это, скорее грусть, чем злоба. Поскольку изменить это очень трудно. То, что происходит с образованием вводит меня просто в какой-то ужас. Люди, которые советские школы закончили. Дело не в ЕГЭ, что само по себе чудовищная глупость, и когда-нибудь это будет признано. Конечно, ошибка на грани преступления перед Вечностью. Экзамен - это становление личности. Правда, смотря какой экзамен, - ну, будем говорить об идеале: человек отстаивает свою правоту, и только в этой беседе, глаза в глаза, рождается то самое ощущение личности, которое только так и получится. А эти фигулины: «Пушкин – он писатель, поэт, слесарь, водитель трамвая?» - писатель? - неправильно.
С.КОРЗУН: Вы по-прежнему убеждены, что советское образование было одним из лучших в мире, а весь мир идет по пути тестирования.
Л.ЯКУБОВИЧ: Меня мало интересует в этом смысле весь мир. Меня интересует хорошо. И когда-то наше образование ценилось очень сильно, все-таки это было по-разному, но все-таки люди были шире образованнее, не было такой узкой специализации. Я не убежден, что роботизация человечества приведет к добру. Я даже убежден в том, что никакая экономика в основе государства стоять не может. В основе государства – благополучие государства.
С.КОРЗУН: Именно государства, не граждан?
Л.ЯКУБОВИЧ: Государства – лежит культура, что есть граждане, что такое культура государства? – у меня в книжке все про это написано. Я, конечно, ни с кем не спорю, я так думаю. И все эти сполохи, которые сегодня так всех раздражают: ай-яй-яй, - надо открыть интернет и посмотреть, каким языком они друг с другом общаются. Клянусь, я могу себе позволить в простонародье удариться, и даже знаю массу слов нелитературных. Но у меня никогда бы не повернулась написать это на бумаге. Это невозможно. Меня в оторопь приводит почему-то скандал с «пусями райтами».
С.КОРЗУН: Давайте о нем говорить.
Л.ЯКУБОВИЧ: О чем говорить? У меня только один вопрос - если бы они то же самое устроили в Кабуле, в мечети? Больше никто бы никого не судил. Их бы разорвали на части просто, и все.
С.КОРЗУН: Позиция другой стороны - церковь в принципе должна прощать своих врагов, призывать к себе, - попить чайку.
Л.ЯКУБОВИЧ: Я не о последствиях, я о поступке. Вряд ли кто-нибудь себе может позволить, - хотя по сегодняшним временам черт его, знает, - придти в гости, - например, в ту же мусульманскую семью – снять штаны и нагадить на пол. Почему нет?
С.КОРЗУН: Давайте сравнивать – а Филипп Киркоров, который взбирается туда, наверх, и оттуда вещает?
Л.ЯКУБОВИЧ: Послушайте, ну зачем вы так? Мы же говорим об определенном уровне, ниже этого уровня давайте не опускаться в беседе.
С.КОРЗУН: Но обратите внимание – на самом деле поступок девушек никто не защищает практически.
Л.ЯКУБОВИЧ: Я только об этом. Есть адекватная реакция, есть неадекватная реакция на это. Это оскорбление чувств верующих. По мне вера есть самое великое, что дано человеку – человек без веры жить не может. Оскорбление этих чувств отвратительно. Они могли это делать где угодно – почему в церкви. Ну, невозможно это было бы представить, если бы это произошло, например… зачем я сказал в мечети? А если бы это произошло пару сотен лет назад в селе, в церкви, если бы они это устроили. Ну, просто слушали бы башкой в прорубь, забили бы камнями просто. Есть свет, а есть тень.
С.КОРЗУН: Есть преступление и есть наказание. Вы считаете соразмерным то, что этих девушек держат в заключении?
Л.ЯКУБОВИЧ: Еще раз говорю - вот эти всполохи, это пилообразное поведение.. я очень люблю ламинарный режим, я вообще турбуленцию не очень люблю, хотя всю жизнь в ней живу. Поступок неадекватный и реакция неадекватная. Причем, если бы об этом никто не знал, они бы не сидели в тюрьме. Вдруг, - для меня вообще поражение, - изуродованная информация изуродовано поданная. Еще раз - я не собираюсь оценивать факт, не собираюсь говорить, их надо было судить, или не надо было. Я говорю что то, что они сделали – это оскорбительно. Поскольку такого закона нет – судить за хамство за оскорбление – ну нет у нас такого закона, то я не совсем понимаю, какие претензии в этом смысле. В этом извращенном обществе, где в принципе, позволено все. Но если позволены однополые браки, а также пропаганда всего этого - то тогда чего, собственно? С этой точки зрения – ну да, наверное, церковь должна была покивать головой, перекреститься, сказать - ну, бог простит. Или наоборот. А с точки зрения человеческой – клянусь, это отвратительно.
С.КОРЗУН: Еще один скандал последнего времени – вручение премии «Ника», которое, как многие говорят, прошло бы обычно вяло и скучно, если бы не диалог на троих - Собчак, Миронова и Хаматовой. Сколько разговоров вокруг. Как вы к этому относитесь?
Л.ЯКУБОВИЧ: Как вам сказать? Мы тратим драгоценные минуты жизни на черт знает, что. Из того же ряда. Мне кажется, девушка вообще не понимает, где она находится. Хотя очень точно поставленную задачу она выполнила – про нее все говорят. Цель оправдывает средства. Главное недоумения в зале было больше, чем раздражения, потому что первые 5 секунд мы оторопели. Пять секунд для этого народца, который мгновенно может ответить ударом на удар, - нет, словом на слово, - на удар там не все могут ответить. Но пять секунд это очень большой период времени. Все как-то, честно сказать, обалдели. Почему?
При этом на экране – надо еще понять, в какую эмоциональную секунду – на экране эти несчастные лысые дети в масках, и вообще все это - зал стоит, и комок в горле, эти две девочки, и Женя сказал то, что должен был сказать. Но на самом деле, какими бы они ни были – они делают божеское дело. А какие-то ублюдки позволяют их критиковать. Опять неадекватная реакция вдруг. Ну, короче говоря, знаете, я вам скажу - есть такая хорошая байка английская, как два лорда вышли из зала заседаний - светлые костюмы, жара плывет, они вышли на улицу. Пролетела птичка и одному капнула на пиджак. Он сказал возмущенно: ну, как же жить? И говорит второму: Можно у вас попросить платочек? - Зачем вам платочек? - Вытереться. - Что ж подтираться, птичка уже улетела. Задница улетела, поэтому… это все, к сожалению. Ну и плохая погода тоже бывает. Не стоит обсуждения.
С.КОРЗУН: А что стоит обсуждения? Что достойно обсуждения?
Л.ЯКУБОВИЧ: Все, что волнует меня, как любого человека. Все, что касается меня лично, не стоит обсуждения, что касается всех вообще…
С.КОРЗУН: Что вас волнует сейчас?
Л.ЯКУБОВИЧ: Меня волнует, в какой стране будет жить моя дочь и моя внучка. И, пожалуй, больше ничего не волнует.
С.КОРЗУН: То есть, будем говорить о политике, или о людях?
Л.ЯКУБОВИЧ: Это одно и то же. Они же откуда-то вышли, были такие же. Потом какая-то качественная ступенька где-то. С ними что-то происходит. Раз в пять лет, как утверждают, кстати, психиатры – меняется даже химический состав мозга. Раз в пять лет надо людей менять, на какой бы должности он ни находился, особенно если на руководящей – это психиатры говорят.
С.КОРЗУН: О политике, об авиации, о многих других вещах - в продолжение программы. Сегодня в программе – Леонид Якубович.
НОВОСТИ
С.КОРЗУН: Продолжаем программу. Говорили о политике – грустно было Леониду Аркадьевичу. О самолетах интересно говорить, ваш стаж уже лет 20?
Л.ЯКУБОВИЧ: Почти.
С.КОРЗУН: Юра Николаев вас на это дело подвиг, против вашей воли практически. Несмотря на то, что имели отношение как механик к летательной технике?
Л.ЯКУБОВИЧ: Никогда в жизни. Завод Лихачева. Нет, я работал на заводе Туполева, когда меня из школы выгнали, но я был электромехаником по грузоподъемным устройствам – это совершенно другое.
С.КОРЗУН: Многие говорят, что вы замечательный водитель, много народа обучили вождению автомобилем - начнем с автомобиля.
Л.ЯКУБОВИЧ: Ну да, человек 16.
С.КОРЗУН: В основном родных и близких?
Л.ЯКУБОВИЧ: В основном знакомых.
С.КОРЗУН: Движение в двух плоскостях и в трех плоскостях, чем принципиально различается? Что такое летать для вас?
Л.ЯКУБОВИЧ: Жить. Я много раз говорил - на всех аэродромах мира живут одинаковые граждане. И можно в это верить или не верить – я так чувствую, хотя могу ошибаться – они все общаются с Богом. Они какие-то другие. Я очень часто, еще и до этого – естественно, зовут в кабину, хотя это запрещено - изумление мое по поводу того, что они все время едут мимо: я вижу, вот полоса, я между ними стою - он едет мимо. Хочется сказать – куда? - батюшки, мы уже сели. Это вызывало во мне великий интерес. Потом, с течением времени. Я стал ловить удивительное качественное изменение, которое, пожалуй, не встречал нигде, кроме сцены. То есть, кроме искусства. Ну, идет борт на 8 тысячах, ну, сидишь в кабине – тогда я курил, - вот мы покурили, вот мы потравили анекдоты, "ля-ля-тополя". С течением времени - о чем говорить? Им со мной больше интересно, чем мне с ними. Ну, они хорошие ребята, но поскольку я все равно не понимаю, что здесь происходит… и все это начинает сгущаться в тоску такую, а уйти неудобно - ровно до момента, когда дано разрешение на снижение. Вот с этой секунды атмосфера начинает из разряженной потихонечку сгущаться. Сначала это выражается в изменении ритма речи – уже не так плавно, уже довольно жестко, все жестче, все конкретнее, конкретнее, вот мы уже почти внизу, вот мы входим в глиссаду, все это сгущается до такой степени, что потом я с удивлением, мгновенно, рывком понимаю, что это совсем не те граждане, с которыми я тут бедовал 5 часов.
С.КОРЗУН: И в какую-то минуту заходилось самому стать другим каким-то гражданином?
Л.ЯКУБОВИЧ: Это какие-то боги – до момента посадки, - что-то невероятное, штучный товар каждый. Ширк, тюк, - покатились, до перрона дошли, и опять физически те же самые. Психологически - потрясающие. И никогда у меня не было мысли, никогда я не хотел. Если бы Юра меня не привез, то я бы так никогда и не попробовал. Я и не пробовал никогда – не было у меня такого желания.
С.КОРЗУН: А потом это стало частью жизни - три раза в неделю?
Л.ЯКУБОВИЧ: Плюс суббота и воскресенье – пять. А потом еще в 2001 г. Калужское авиационное училище.
С.КОРЗУН: Заочно?
Л.ЯКУБОВИЧ: Как это? – очно. На маленьких мы летали в Калугу и учились там два года. Один из больших начальников требовал, чтобы у меня диплом отобрали, потому что никто не имел права меня принимать – мне сейчас 67, тогда мне было 61, когда я училище закончил. Нет, - 59.
С.КОРЗУН: Медкомиссию прошли без всяких скидок - значит, здоровье отменное было.
Л.ЯКУБОВИЧ: Было – да. Но дело даже не в здоровье, потому что до этого мы крутили пилотаж и всегда медкомиссия перед вылетом, так или иначе Она может быть формальна – давление, пульс, температура, не более того, но, тем не менее, отсчет был такой. А потом 30 суток ВТО Быково, учебно-тренировочный отряд Быково, довольно известный - ой, какие там учителя. И мы переучились, я стал коммерческий пилот 3 класса, я был вторым пилотом на ЯК-40.
С.КОРЗУН: А первый самостоятельный полет помните?
Л.ЯКУБОВИЧ: Это было замечательно. Пустой аэродром – батюшки, паутина кругом, никого нет.
С.КОРЗУН: Вы вообще один в кабине?
Л.ЯКУБОВИЧ: Ты должен налетать 40 часов, пока не получишь право на самолетовождение - то есть, вокруг аэродрома, не дальше. Из них какое-то время определенное ты должен отлетать самостоятельно один, иначе ничего не получится. А потом уже штурманская подготовка, потом отказы и все остальное прочее. Нет, отказы одновременно со штурманской по самолетовождению.
С.КОРЗУН: Когда почувствовали себя богом, как те пилоты?
Л.ЯКУБОВИЧ: Гораздо позже. Я до сих пор богом себя не почувствовал. Я такой вечный курсант. Потому что на моих глазах люди такой категории, такого невероятного класса, - как я их люблю, которые умеют что-то делать лучше меня. Во-первых, я видел, как летает Квочар - это шаг за слово «нельзя», «невозможно», «не может быть». Я видел, как летает Николай Федорович Гаврилов, у которого позывной колоссальный. Это вертолетчик, Герой России, если сказать где-нибудь «Гаврилов» в присутствии летунов, они встанут.
С.КОРЗУН: У вас есть сертификат и на самолетах…
Л.ЯКУБОВИЧ: Был. Но видите, ну, это что-то… вот человеку дал бог рисовать, или изобретать, или музицировать - о чем я мечтаю страшно, но у меня нет слуха. Вот так бог, я видел таких людей, перед которыми стоишь, склоняя голову.
В моей жизни было несколько человек, с которыми я никогда не мог перейти «на ты», на пример. Из какого-то внутреннего, - дело не в вежливости, - внутреннего восхищения. Дядя Юра Никулин, почему-то Марик Розовский, с которым перешел «на ты», конечно, он милейший, талантливый человек, Михаил Михайлович Жванецкий, - несколько раз – не переступается. Гриша Горин – батюшки, сколько лет прошло? То есть, Гриша - все равно «на вы».
С.КОРЗУН: Так же с некоторыми пилотами?
Л.ЯКУБОВИЧ: Конечно. Николаю Федоровичу я не могу сказать «ты» - не могу ни по чем. И Квочару никогда не скажу «ты». Они феноменальные люди.
С.КОРЗУН: Зачем человеку летать?
Л.ЯКУБОВИЧ: Это все равно, что спросить у наркомана, зачем ему шприц.
С.КОРЗУН: Но колоться лучше не будет, чемпионом не станет.
Л.ЯКУБОВИЧ: То же самое, что спросить алкоголика, зачем ему утром 50 грамм.
С.КОРЗУН: Адреналин в чистом виде?
Л.ЯКУБОВИЧ: Нет там никакого адреналина. Адреналин у парашютистов есть. Ничего там нет. Я не могу вам это объяснить. Так сложилось. Какое-то потрясающее ощущение всего сразу. Правильности, чистоты, порядка.
С.КОРЗУН: Ну, ее эту грешную землю, всех этих проблем?
Л.ЯКУБОВИЧ: И это тоже. Существует в авиации негласное правило, оно своими принимается. Было несколько раз в моей жизни, как у всех: не мой день. Я приезжал усталый или злой - ребята, сегодня не мой день, сядьте кто-нибудь со мной, пожалуйста. Со мной садился инструктор, хотя я уже летал. Смотришь сверху, особенно зимой – батюшки мои… и все то, о чем я только что горевал, такое же. А кругом… можно открыть окошечко. Когда на маленьких летал, окошечко откроешь, облако впустишь. А на истребителях? Батюшки, там, особенно в сумрак тяжелый – как туда вылетишь, а там - Швейцария: солнце слепящее, огромные горы. Ну, об этом - что я вам сейчас расскажу вкус банана?
С.КОРЗУН: Если бы не нынешняя жизнь телеоператора, ведущего, летчиком могли бы стать, если бы начать все заново?
Л.ЯКУБОВИЧ: Вряд ли.
С.КОРЗУН: В одном из интервью, даже нескольких, отчасти жалели о том, что в 90-е гг. занимались этой программой, а не пошли в бизнес. Бизнесменом могли бы быть?
Л.ЯКУБОВИЧ: Нет. И до сих пор. Я мог бы быть в совете директоров. Если бы была какая-нибудь группа перспективного планирования, мозговые центры. У меня башка замечательная. Я придумываю, - в общем, черт знает, что я могу придумать. И мне это жутко нравится. Все равно я был бы где-то в творчестве. Вот это состояние, когда вдруг спускается что-то, и ты начинаешь бешено что-то писать или фонтанировать, непередаваемо.
С.КОРЗУН: А политика? Вы же в середине 90-х в думу избирались и даже проходили?
Л.ЯКУБОВИЧ: Никуда я не проходил, ни в какую думу – это Артюша Тарасов затеял «Кедр», и я был, вообще-то говоря, увлечен им, был вовлечен в это. На самом деле я объездил страну вдоль и поперек и то, что я видел, что делают с матушкой-Россией – это какой-то кошмар. Если я вам расскажу, вы мне не поверите, но это правда – я знаю город, где женщины, - не знаю, как сейчас, но думаю, что ничего не изменилось, выходя из дома, что летом, что зимой, чулки носили в сумочке. Приходили на работу, одевали чулки, и там ходили в чулках.
С.КОРЗУН: Потому что положено было?
Л.ЯКУБОВИЧ: Нет. Потому что дырки будут. Там коксохимическое производство. Дети на катке зеленом катаются, а чтобы подышать воздухом, их ведут в раздевалку. Вот я такое видел. Это единственное, что заставило меня склониться к сожительству. Но все это очень быстро развалилось. Хотя ведь только через много лет я понял, насколько это все идеализм и насколько из этого ни черта никогда не получилось.
С.КОРЗУН: Что вас склонило к сожительству с «Единой Россией» в середине 2000 г. Говорят, что вы на этот вопрос не любите отвечать и никогда не отвечаете – может здесь, пока никто не слышит?
Л.ЯКУБОВИЧ: Дело в том, что когда никакой «Единой России» вообще не было, а была – забыл, как называлась партия - по-моему, это была «Единство». И этим самым «Единством» занимались близкие мне очень приятели, с одним из которых я дружу до сих пор. В создании этого «Единства» - я хорошо помню, как они ночами, сутками просиживали там. Жора Боос и человек, который сейчас возглавляет зам.главы администрации президента Володин Слава. Сутками напролет. Это была какая-то потрясающая, чудовищная работа – они своими руками создавали эту партию. Поскольку я с Боосом, то когда создалась партия «Единая Россия», Боос мне сообщил, что меня вписали в координационный совет. Я там с этих пор, как мне об этом сказали, там ни разу не был никогда – никто меня туда не вызывал и не звонил.
С.КОРЗУН: То есть, формально член партии и координационного совета…
Л.ЯКУБОВИЧ: И всех, с тех пор я там не был никогда. Да я как-то и не нужнее, собственно говоря – если меня никто не зовет, то зачем я нужен? Но взносы я плачу – ко мне приходит милая женщина и собирает с меня взносы.
С.КОРЗУН: А ничего, что партия вашей популярностью прикрывается.
Л.ЯКУБОВИЧ: Нет, моей популярностью прикрыться нельзя. Во-первых, не популярностью, а известностью. Прикрыться мною нельзя, потому что я не позволю. Хотя мне звонили несколько раз, предлагали что-то – я либо говорил «да», либо «нет», но чаще говорил «нет», хотя я это делать не умею. Я не умею заниматься политикой.
С.КОРЗУН: Сейчас можно создавать любую партию - вы бы не создали бы сейчас?
Л.ЯКУБОВИЧ: Надо ответить на вопрос, зачем. Тут одно из двух - либо ты борец, либо ты какой-то ущербный, чего-то тебе не хватает в жизни. Ну, зачем-то это делается, человек что-то затевает, чтобы что? Что я должен рассказать? Я вообще мало о себе рассказываю. И потом – я занят, мне некогда. Я книжку пишу.
С.КОРЗУН: Но в начале 90-х что-то шевельнулось? Большой тектонический сдвиг у людей произошел. Последние события вас как-то затронули, колыхнули?
Л.ЯКУБОВИЧ: Например?
С.КОРЗУН: Протестные движения и связанная с ним необходимость власти снова, хоть как-то, публично отчитываться за свои действия – то, чего у нас не было в течение довольно долгого времени.
Л.ЯКУБОВИЧ: Как это грустно. Я очень давно живу на свете, и поскольку большую часть своей жизни я как раз и занимаюсь сценариями и постановкой массовых представлений, - массовых, - и очень хорошо знаю, как это делается. Никого не хочу обидеть, но во многом мне это напоминает именно это.
С.КОРЗУН: То есть, есть какой-то режиссер где-то?
Л.ЯКУБОВИЧ: Конечно.
С.КОРЗУН: А где он сидит? В «Вашингтонском обкоме»? В том Белом Доме, в нашем Белом доме?
Л.ЯКУБОВИЧ: Это отдельный разговор. Где? – это все тактика. Стратегически что-то, - опять, какой-то недовыхлоп. Самое страшное ведь вот, что – самое страшное, если люди потеряют ответственность, если люди потеряют ощущение реальности. Есть медицинский термин - если не изучить его, если не уметь это делать, называется эта штука «психология толпы». Это очень серьезная история, если не знать это, если не уметь этим оперировать, можно доиграться до крови. Это же очень просто: сто человек это много, тысяча – очень много, 10 тысяч человек это невероятно много. Все, что дальше – бесконечно много. Два человека, или один, если хотите, с 5 этажа бутылку с зажигательной смесью, взрывпакет, - я даже про гранату не сказал – куда-нибудь в толпу. Значит, в разные стороны все это шарахнулось, а все плечом к плечу, началась элементарная давка – как от брошенного камня в воду. Сразу начинается крик, что «наших бьют», дальше уже толпа не разбирает, где чего, один удар, второй удар, повалились люди, пошли по головам, пошла кровь. И главное, что это кому-то очень надо, потому что завтра немедленно потребуется сила, чтобы остановить этот беспредел.
С.КОРЗУН: Мы это проходили, как минимум, в 1993, бросали не гранаты, а выстрелы снайперов, с которыми до сих пор не разобрались, и тогда предпочли не разбираться.
Л.ЯКУБОВИЧ: Читаем мораль: это столько раз происходило вообще в истории. 11 сентября не у меня одного мелькнула мысль, что это не просто так. Очень трудно себе представить, что человек, который две недели учился летать, - я держал в руках 72-ю машину, с полчаса – я был мокрый, как мышь, - я ее удержать в горизонте не мог, хотя у меня был достаточный налет. Продержать «Боинг», еще попасть в здание, причем откуда-то зайти, через много-много лет, сейчас уже начинают говорить, что видимо, это не так. Я тогда уже сообразил, что что-то здесь… но зато какой всполох – сразу несколько военных министерств, сразу повышение зарплат, масса спецслужб. И вообще это как-то всех взбудоражило и даже мобилизовало. У нас ситуация, как мне кажется, такого динамического равновесия. Механизм разболтался, все винтики разболтались. Оно еще как-то двигается, но на слух уже даже не специалисту ясно, что "тыр-тыр" где-то. И если это не развинтить, оно начнет частями разваливаться. Тогда лечение только одно – надо взять гайку, разводной ключ, и затянуть гайку. Другого не дано.
С.КОРЗУН: И потом еще контргайку.
Л.ЯКУБОВИЧ: Конечно.
С.КОРЗУН: И потом завернуть посильнее – так, чтобы сжать всех, чтобы не выходили на улицы.
Л.ЯКУБОВИЧ: Правильно. Потому что если нет – то оно развалится, разбалансированная система развалится обязательно. Потому что она находится в динамике все время.
С.КОРЗУН: Подождите. Нам все время говорили, что в это состояние разбалтывания мы вошли в 90-е годы, и с началом двухтысячных это закончилось, потому что появился национальный лидер, который все знал, как делать, и вел нас уверенно по пути увеличения стоимости нефти и укрепления нашего государства, борьбы с олигархами. А сейчас вы говорите, что 12 лет спустя после прихода путина у нас вот-вот все развалится?
Л.ЯКУБОВИЧ: А почему вы назвали эту фамилию?
С.КОРЗУН: Национальный лидер - ассоциация очевидна.
Л.ЯКУБОВИЧ: Знаете, если бы это даже был не путин, а вообще, неизвестно, кто. Меня, пожалуй, это раздражает, что это такое - мотается дядечка по всему свету и бесконечно объясняет всем, что надо делать – один человек. Понимаете, если приехал премьер-министр или президент, и сказал – что здесь в Пикалево происходит, вы что, очумели, - я помню это очень хорошо. С этой секунды все, кто там находился - все уволены, чем они занимались до этого. Иной раз я слышу, как президент или премьер разговаривает с министрами - мне это напоминает второй класс школы, причем, для дефективных. Он им все время рассказывает, что они должны делать. А что они тогда делают?
Если премьер дает совет министру, значит, министр неполный, или полное служебное несоответствие. Министр может встречаться с премьером только тогда, когда что-то переходит за грань его возможностей, это вне его весовой категории, он приходит просить помощи у премьера, - вероятно, надо включить другие министерства. Но приходить сюда, когда у тебя все нормально, - зачем? Это премьерское дело - обратить внимание, если все хорошо, и даже наградить его орденом. А приходить сюда и говорить: у меня все хорошо, - я не понимаю.
Каждый раз, когда на месте кто-нибудь сообщает не кому-нибудь, а премьер-министру или президенту, что у нас «ай-яй», а тот говорит - что такое там произошло? – с этой секунды всех нет. Тогда отлажена система. Но это надо себе представить - убийство, извращение, изнасилование, - вообще что-то премьер докладывает что-то куда-то - что происходит? Вот это и есть разбалансировка системы: вот приедет барин, барин нас рассудит. А до этого что?: Что вы делаете, все вместе взятые?
С.КОРЗУН: Кого поставить главным механиком, чтобы гайки крутил?
Л.ЯКУБОВИЧ: Вообще-то мы про авиацию хотели говорить.
С.КОРЗУН: Вот и возвращаемся – кому крутить гайки?
Л.ЯКУБОВИЧ: Найдутся. Насчет "закрутить гайки", не надо премьера или президента. Для этого слесарь нужен – большой, мускулистый слесарь. Придет, завинтит гайки. Ему скажут – иди, завинти, - он придет, завинтит. И другого я не вижу. Отсутствие культуры, о которой мы говорил, отсутствие ясной перспективы, понятной мне, - то есть. Нам с вами, - может привести к этому. Другого пути нет.
С.КОРЗУН: Леонид Якубович был гостем программы «Без дураков». Спасибо за то, что пришли, отвечали на наши вопросы. Всего доброго.