Павел Лунгин - Без дураков - 2012-04-08

С.КОРЗУН: Всем добрый вечер. Сергей Корзун – это я, мой гость сегодня – кинорежиссер Павел Лунгин. Выходит ваш фильм, но это не повод поговорить с вами.

П.ЛУНГИН: Но это один из поводов – он уже неделю как идет.

С.КОРЗУН: Вы целиком и полностью взялись отвечать за этот фильм, по нему есть несколько вопросов. Довольны тем, что получилось?

П.ЛУНГИН: Сложно сказать. Я всегда склонен критически к себе относиться. Но что-то получилось.

С.КОРЗУН: С него и начнем. Вопрос от Геворга - съемки «Дирижера» проходили в Израиле, вы говорили, что съемки следующего будут проходить также не в России и актеры будут из Великобритании – кажется, что вы постепенно уходите на запад, - так ли это?» А я напомню предысторию – даже когда вы практически переселились в Париж, вы все равно снимали на французские деньги картины о России и для Россиян, на русском языке - что-то изменилось с тех пор?

П.ЛУНГИН: Думаю, что наоборот – это от неуживчивости характера – живя во Франции, хотелось снимать тут. Сложно сказать - есть некоторый тупик в русском кино, очень интересно посмотреть, можешь ли ты сделать какое-то универсальные послание. Потому что каждый фильм – это некоторая история, которую ты рассказываешь - попробовать что-то рассказать для мира. У американцев есть какая-то тайна, их истории универсальны. Причем, это касается и блокбастеров, довольно бессмысленных, объемных, но касается и высококачественных фильмов, более камерных, - они все равно рассказывают о том и таким образом, что волнует людей в Японии. России и Америке. Мы, конечно, больше уходим в свою жизнь и оказывается, что когда ты так узко делаешь – и со мной происходит то же самое, я не могу сказать, что я выхожу из этого. Но беда в том, что и здесь наши фильмы не востребованы. И настолько мы потеряли универсальность, настолько специфично куда-то входит в подкожный какой-то слой русской жизни -= даже здесь их никто не смотрит. В общем, мне захотелось как-то выйти из этого какого-то тупика. Я придумал себе такую историю - «Пиковая дама», слова Пушкина, музыка Чайковского. Я знаю, что либретто для оперы написал Модест Ильич, - слушателям не надо меня поправлять, но мне кажется, что это универсальная, всеобщая история, касается молодого человека, который хочет жить неистово сейчас, которому надоели эти богатые старики, которые душат его, не дают ему, талантливому, красивому. Сильному.

С.КОРЗУН: То есть, России есть сейчас что предъявить всему миру, или вам есть что предъявить?

П.ЛУНГИН: Скорее это попытка предъявить себя и русские темы, и музыку. Постараться снова вернуться к всемирности русской души.

С.КОРЗУН: Было сообщение о том, что музыка, на которой строится ваш последний фильм, не всем нравится, мягко говоря. Один из слушателей пишет, что сама музыкальная тема не так велика, чтобы фильм на ней строить. Вы в своих интервью говорили, что именно она вас вдохновила на фильм.

П.ЛУНГИН: Мне понравилась.

С.КОРЗУН: Или это магия человека, который эту музыку написал?

П.ЛУНГИН: Да нет, думаю, это музыка. Тут как раз интересно, что сюжет и музыка, сплетаясь, становятся и не музыкой и не сюжетом - пытался я сделать, по крайней мере, какой-то сплав – на многих это действует, на меня это действует. А оценивать музыку я не берусь – мне она нравится. Но вообще это ведь тоже попытка проекта, попытка сделать такую историю, такой фильм. Там я пытался достичь какого-то экстатического состояния на простой истории – не знаю, насколько это получилось.

С.КОРЗУН: Известно, что слава и известность свалились на вас в достаточно взрослом возрасте, в районе 40 лет, более того, члены вашей семьи и родители получили славу и известность тоже не смолоду, не вундеркиндами были. Это у вас семейная черта?

П.ЛУНГИН: Да, мы поздние.

С.КОРЗУН: Сейчас пытаетесь добрать то, что не получилось тогда, когда писали сценарии?

П.ЛУНГИН: Я начал действительно в 40 лет себя тратить по-настоящему в смысле работы. У меня еще очень много азарта есть и свежести, несмотря на преклонный возраст. Вот сейчас ввязываюсь в эту англоязычную историю, хотя, видит бог, она непроста. Но это правда - отец тоже не смолоду стал известным драматургом.

С.КОРЗУН: «Если что-то случается с режиссером, то в первом фильме, потому что в первом фильме выкладываешь все накопленное, потому что умения еще нет, а есть искренность и нутро, - вас цитирую. Искренность уходит. Или остается?

П.ЛУНГИН: Сложно сказать. Я бы сказал, что уходит смелость, как ни странно есть молодой боксер и опытный. Опытный лучше, но молодое отчаяние ввязываться в любую драку - я работаю над собой. Иногда просто беру себя за шкирку и тяну снова в темную подворотню, где могу получить по шее, потому что мне не нравится, когда ты знаешь, что скажут, думаешь, что точно знаешь, какая будет реакция, - надо проламываться сквозь эти реакции. Иногда удается, в последнее время у меня выходят совсем странные фильмы, «Дирижер» это абсолютно неформатный фильм, «Остров», мне кажется, был абсолютно…

С.КОРЗУН: Вы считали, что «Остров» не будет иметь массового зрителя и были удивлены успехом.

П.ЛУНГИН: Это правда – кто мог предсказать? Наше кино сейчас целиком нацелено на развлекательный жанр, быстрый, шустрый, неоригинальный в основном. Потому что за всеми нашими коммерческими успехами или ремейк когда-то придуманного и сделанного, или это кальки американские.

С.КОРЗУН: К сегодняшнему дню - вопрос: «Нужны ли России схимники, как ваш герой из «Острова» как альтернатива нынешней линии РПЦ или слияние церкви с государством – благо для России?» - вот так, вспоминая все скандалы последнего времени.

П.ЛУНГИН: Скандалы есть. Видимо, это и есть возможность выживания РПЦ – как раз в том, что как бы ни была она близка к власти, - если посмотреть историю РПЦ то видно, что она была официальной идеологии империи. В то же время всегда контрбалансом ей были юродивые, схимники, святые, бедные батюшки – не те закованные в золото, а простые, небогатые. Видимо, в этом сложном симбиозе и существует РПЦ. Думаю, так она и будет существовать.

С.КОРЗУН: То есть, с одной стороны государственным институтом, с другой – прибежищем для тех, кто хочет понять, разобраться в себе?

П.ЛУНГИН: Да, утешение для болящих и слабых. У нас все время в России все двойственно. У нас есть правда официальная, а есть правда для личного пользования и есть для государственного пользования. У нас все двойное – есть закон несправедливый, а есть закон справедливый, для своих. У нас все время двойственность, она нашу жизнь сопровождает не менее 5 веков, со времен Ивана Грозного, который уже писал – я нашел эту цитату в его письме - он писал к судам, у него были такие наставления: чтобы судили по справедливости и чтобы опричник всегда был прав. Вот это и есть та двойственность, которая есть во всем - видимо, она касается и церкви тоже, которая предстает, наверное, двумя лицам.

Вообще стыдно – ну, кто я такой, чтобы судить о вековой, тысячелетней традиции? Это все-таки досужие разговоры. Знаете, - легко заданный вопрос, легко данный ответ – это на уровне социологических шуток.

С.КОРЗУН: Еще вопрос: «Каково ваше отношение к скандалам РПЦ и обсуждали ли вы с митрополитом Илларионом, который ныне правая рука Кирилла и чьей музыкой вы так вдохновились?»

П.ЛУНГИН: Честно говоря, не обсуждал. На самом деле я его уже давно не видел, после этих «Пусси» не видел. Мгу сказать, что я думаю, ни в коей мере не выражая ничье мнение, кроме своего – считаю, что неправильно, плохо, ошибочно. Потому что наказывают их не за обращение к Богородице, а за отношение к Путину. И то, что это наказание идет через Церковь, вообще неправильно. Вообще, конечно, хулиганский и вызывающий поступок – в нем есть элемент хулиганства, лихости, есть элемент провокационной молодежной культуры, постмодернистской.

С.КОРЗУН: То есть, это все-таки художественный акт?

П.ЛУНГИН: Черт его знает, какой это художественный акт, но это попытка встроиться в некоторую постмодернистскую культурную парадигму. И карать его по строгости злодеяния, мне кажется неправильным и просто неумным.

С.КОРЗУН: Недавно у нас был Андрей Кураев, который сказал, что у него есть опасение, как бы РПЦ не стала одним из силовых ведомств - так я понял его озабоченность. Но затем пришло сообщение, что он в Питере сказал на одной из лекции - знаете эту историю, - он призвал концерт Мадонны в Питере отменить, отвечая на вопрос, что должен сделать нормальный человек для того, чтобы предотвратить это безобразие – защиту геев со стороны всемирно-известной певицы, он сказал, что нормальный человек может совершить звонок –у нас есть инстанции типа ФСБ и сказать, что террористы из Новой Гвинеи что-то замыслили, - вот такой активный товарищ Андрей Кураев.

П.ЛУНГИН: По-моему, деятели церкви не понимают, что чем активнее они вмешиваются в светскую жизнь, тем активнее светская жизнь будет обратно, силой инерции, всматриваться в них. И за каждое слово они будут получать, - в этом смысле надо, выходя из тени и анонимности, надо быть готовым к тому, что с тебя будут срывать одежды и смеяться.

С.КОРЗУН: «Художник – это колокол, а колокол пожар не потушит, он может только собрать людей» - вас же цитирую. Художник – это колокол, журналисты – колокол, колоколов много, - а кто будет тушить пожар? Если вы не будете, я не буду, - кому тушить пожар, который есть в России? Или колокол будет звенеть, а огонь гореть? Шойгу возьмем тушить?

П.ЛУНГИН: Пусть уже, по крайней мере, звонит колокол. Потому что мы знаем историю Царь-колокола, который упал, так и не зазвонив. Для России все-таки образ звенящего колокола, - не случайно Герцен об этом говорил. Мне кажется, что какой-то процесс взросления общества идет. Мне кажется, что речь идет о том, что были не готовы к новой жизни оказались застигнутые ею врасплох, народ не боролся за это, внутреннее освобождение. Но идет явный процесс, я вижу, что люди во многом не хотят жить так, как мы привыкли жить. И как раз меня на тех митингах, которые были, радует и поражает то, что многие критикуют, люди, гораздо более деловые и активные, говорят - смотрите, не было ни программы, ни конкретных требований, даже лидера не было. Это говорит о том, что люди вышли за какие-то духовные ценности - за отсутствие лжи, за то, что стыдно и противно. И это первый показатель того, что процесс пошел, - того и гляди, они и тушить начнут.

И, кстати, обратите внимание - когда были пожары в Москве, люди стали самоорганизовываться, ездили, не дожидаясь пожарных, выезжали на тушение пожаров.

С.КОРЗУН: Зачем к Прохорову пошли, в его предвыборный штаб? Надоело просто звенеть? Вы видите прототип людей? Некоторые наши слушатели считают, что не стоило бы вам. Илья: «Павел как режиссер уважаемый человек, но когда вы начинаете говорить о политике… Зачем разменивать хорошие качества режиссера на продажные качества политика?»

П.ЛУНГИН: Но я же не политик, я для себя ничего не хотел. Если бы я пытался быть депутатом, или получить погоны или лычки. Но я живой человек, я режиссер, у меня ест гражданская позиция, мне бывает противно, стыдно, у меня есть дружеские связи и я поддерживаю своих друзей, я им верю.

С.КОРЗУН: Вам не кажется, что вами пользуются? Кто-то другой берет ваш авторитет и переносит на свой мундир?

П.ЛУНГИН: Не «кто-то» - это не анонимно. Я знал этого человека, знал, что, по крайней мере, он не ищет денег, и в длинных разговорах с ним мы много говорили о том, что можно изменить в этой жизни, и как изменить. Для меня было важно примкнуть к тому, кто может и хочет реально что-то изменить. По крайней мере, пытается.

С.КОРЗУН: Это у вас было желание примкнуть?

П.ЛУНГИН: И у него было желание, чтобы я был с ним. Знаете, у нас люди ужасно боятся инициативы, это какая-то недоверчивая испуганность со времен советской власти, - я обратил на это внимание. Кто-то Фонд благотворительный открыл, - пиарятся или воруют, кто-то входит в хоспис – зарабатывает себе моральный авторитет. И так считают люди, которые, как правило, вообще ничего не делают, не принимают решений, но они все время судят других.

С.КОРЗУН: Ставим запятую и вернемся в студию через пару минут.

НОВОСТИ

С.КОРЗУН: Продолжаем программу. Мы начали очень серьезную тему - о том, что вы были в избирательном штабе Прохорова, что вы выбрали его для политической поддержки. Вы действительно считаете, что крупный миллиардер может реально что-то изменить в стране? – не как Абрамович на Чукотке, а в масштабах всей страны?

П.ЛУНГИН: Мы действительно как «эхо» - выборы давно прошли.

С.КОРЗУН: Но Прохоров создает партию – будете вступать?

П.ЛУНГИН: Не знаю, должен ли я быть членом партии. Но мне кажется, что человек не должен бояться быть адекватным себе. Мы все боимся. Боимся, что засмеют, боимся, что какой-нибудь болван напишет анонимно: вот тот продался, этот продался, живем в мире заговора, ничто не принимается на веру, никто колко не верит никому – ни себе, ни остальным. Это какое-то ужасное общество бездействующих. Любое действие вызывает как будто бы у тебя что-то отобрали. Я в себе это стал находить, - я анализирую, как будто червяк шевелится. Но я беру себя за шкирку и заставляю себя так не думать. Я хочу чтобы думали, что человек действующий, говорящий, выражающий то, что он думает, - это правильный человек. А человек, который молчит, не выражает, который не оставляет после себя ни следа ни пузырей, - может быть. Я оставлю только пузыри, но пусть будут хоть пузыри. Нет какого-то простодушия в обществе, честной открытости и в себе и ожидание ее в других.

С.КОРЗУН: А в советское время была?

П.ЛУНГИН: Но должна же была быть. Не знаю. Может быть, это последствие советских времен – стукачество и сексотство, раздвоение, когда уже любой маленький мальчик с 5 лет знал, что в детском саду надо говорить, что больше всего хочу быть космонавт том, а дома маме говорил, что больше всего хочу конфету, - потому что хотеть конфету было стыдно, этот официоз, официальная правда была уже в голове ребенка. Господа, меняйтесь, вверьтесь друг другу и делайте какие-то шаги навстречу друг другу.

С.КОРЗУН: Западное общество, как утверждают многие, тоже более стукаческое, чем в России – в России считалось западло сдать кого-то, а там за окурок на дорогу могут заложить.

П.ЛУНГИН: Знаете, это не стукачество. Это скрупулезное соблюдение законов. Он не пытается делать вид, что ему нравится, но при этом не подмигивает и не хлопает тебя по плечу, не говорит: и я брошу на дорогу, а потом идет, звонит и докладывает. Если в школе известно, что списывать плохо, - это не стукачество. Не знаю. Я бы, конечно, не позвонил бы и не сказал бы. Но стукачеством это назвать нельзя Стукачество – когда друзья сидят за одним столом и пьете водку, а потом двое из десятерых идут и пишут - вот это и есть эта особая вещь. Потрясающие бывают вещи, когда много лет прожившие вместе жена и муж узнавали, что жена всю жизнь докладывала на мужа. Но это экстремальные случаи, конечно. Я просто сам для себя думаю, откуда это полное нежелание поверить и довериться вообще никому?

С.КОРЗУН: К французскому периоду вашей личной истории обратимся - спрашивают о разных вещах, но меня больше всего поразило, что вы своего младшего сына, без всякого знания французского языка, как только туда приехали, отправили учиться в школу, - наверное, ему там было плохо и одиноко. Или это легенда?

П.ЛУНГИН: Нет, это правда.

С.КОРЗУН: Сколько ему тогда было?

П.ЛУНГИН: 11 лет. Но он как-то выстоял, хотя потом мы его забрали из одной школы, перевели в другую. Самое интересно, что маленькие китайцы – мы тогда жили в китайском квартале – щипали его и кричали: «иностранец, иностранец».

С.КОРЗУН: Вы со всеми так поступаете – раз, и в воду, - плыви.

П.ЛУНГИН: Нет. Но я к себе всегда относился как к сильному человеку – может, я и неправ, но я так жил, я шагнул и снял фильм.

С.КОРЗУН: Поехали туда без боязни?

П.ЛУНГИН: Некогда как-то было.

С.КОРЗУН: Французский у вас уже был? мама говорила?

П.ЛУНГИН: Мама. Как батя говорил: испортила мне детство, но обеспечила старость. Конечно, возвращение во Францию было очень интересным, потому что я мысленно в ней был много раз в детстве и в юности, в рассказах матери, потом это куда-то все ушло, пошла взрослая жизнь, и язык почти не был использован, и вдруг в 40 лет это снова вернулось, и я увидел страну, которую знал по рассказам, эмоциям, воспоминаниям, иона была такая и не такая, это была не та Франция, о которой я мечтал.

С.КОРЗУН: Культурный шок был сильный?

П.ЛУНГИН: Сильный. Это был 1991 год. Но как-то некогда было об этом думать – все шло, двигалось, я туда приехал, когда после «Такси-Блюза» меня уже все знали, я там был какое-то время таким «тот самый русский», и в этом смысле мне было легче. Я видел там много эмигрантов, - я-то не эмигрировал, это была просто жизнь между.

С.КОРЗУН: Рабочая виза?

П.ЛУНГИН: Да, потом французы дали вид на жительство. Но я видел людей, которые уезжали мучительно, с войнами КГБ, через ОВИРы, унижение – они жили там, жили бедно и тяжело, - Франция вообще не легкая страна для эмиграции.

С.КОРЗУН: Чем? Не очень приветливая, не то, что Америка?

П.ЛУНГИН: Да, это все-таки страна монолитной, плотной культуры, в которую ты не можешь глубоко войти. Может быть, единственный способ – через брак. Но я очень мало видел счастливых семейных пар, как правило, они разваливаются довольно быстро, - видимо, какие-то базисные вещи расходятся, - отношение к свободе, деньгам, детям – все, видимо, по-другому. Поэтому русские там формируют свой маленький микромир, не очень сливаясь с французами.

С.КОРЗУН: Вообще французы увлекающийся другой культурой народ.

П.ЛУНГИН: Да, при рациональности, при том, что жизнь французов размерена и расчислена, - помню, что меня больше всего поразило, - что те люди, которые бывали у меня, жили, дневали, ночевали, обедали и завтракали, - как только я оказался во Франции и позвонил с криком: вот я там, - мне говорили: ну, тогда на следующей неделе давай в четверг. Там с клошаром даже нельзя внезапно встретиться, подойдешь выпить, а он: я тебя запишу, приходи через два дня. У них совсем другой подход к жизни, но оказываясь в России, они становятся совсем иными, для них это тоже какое-то странное освобождение и раскрепощение.

С.КОРЗУН: Франция особая для России страна? Понятно, что про Лондон говорят, что это особая страна для России, особенно богатой. Франция близка России? Есть особые отношения?

П.ЛУНГИН: Конечно, есть, и говорить нечего. По-моему, это мечта. Франция это некая вымышленная Франция. Которая до сих пор устойчиво является мечтой России. И, наверное, есть и Россия выдуманная, которая является мечтой Франции. Мы перекрещиваемся этими мечтами и очень болезненно реагируем на то, что реальность и мечта часто не совпадают.

С.КОРЗУН: Какие из ваших мифов разрушились, и какие были? Миф о том, что все французы поголовно гурманы, отдают предпочтение хорошей еде, винам?

П.ЛУНГИН: Это неправда, это тоже расхожая идея. Я уже не помню, какие были фильмы, но я очень люблю Францию. В результате, пройдя через многие этапы отношений - сначала влюбляешься, потом обижаешься, потом снова начинаешь ценить, снова отходишь. Вот финальное ощущение – Франция, несмотря на сухость, все-таки очень щедрая страна, страна с огромной степенью свободы, которая принимает тебя. Но ты не можешь в нее войти. Мне кажется, что скорее наоборот – ты упираешься носом в стекло рано или поздно, видишь, как люди живут рядом с тобой близко, всего в миллиметре их отделяют. Но правда, Франция, очень много делает для бедных - любая мать-одиночка, приехавшая туда хоть из Румынии, хоть из Африки, получает внимание от государства, возможности квартиры, пенсии. Франция очень много делает для культуры – не только своей, всего мира, они политической волей вкладывают и вкладывают деньги в румынские фильмы, в то, чтобы на Берегу Слоновой Кости издавались книги. Огромная работа. Кто сказал, что культура это нефть Франции? - вот для них отношение к свободе святое, - видимо, со времен Великой Французской революции. Очень серьезное отношение к свободе личности, вообще к свободе, очень серьезное отношение к культуре.

С.КОРЗУН: За что вам дали «Орден Почетного Легиона»?

П.ЛУНГИН: За то, что я такие гадости говорю про Францию.

С.КОРЗУН: Есть в нем материальное выражение? - почетная пенсия, гражданин города Парижа?

П.ЛУНГИН: Нет. Как все реальное это не имеет денежного выражения.

С.КОРЗУН: На приемы надеваете?

П.ЛУНГИН: Пока нет. Но он в двух ипостасях – в виде эмалевой штуки, но еще в виде маленькой красной розочки, розетки, которую втыкают в лацкан пиджака. И если вы обратите внимание, у очень многих политиков или известных художников, режиссеров, есть такая розочка - это как пятнышко крови на левом лацкане, - вот это этот орден и есть.

С.КОРЗУН: Но в Москве вы с этим орденом вляпались, как только пошли его обмывать, сразу попали в центр скандала большого. Именно на ваш праздник ссылаются, где Собчак и заинтересованные лица вошли в конфликт с людьми из информационного агентства. Вы сами участвовали в этом скандале?

П.ЛУНГИН: Нет. Мы все разошлись уже, и после того, как мы ушли, в соседнем зале это было. Вообще, по-моему, это какая-то высосанная из пальца история.

С.КОРЗУН: По крайней мере, очень медийная.

П.ЛУНГИН: Это из тех самых виртуальных историй.

С.КОРЗУН: А как вы относитесь к папарацци, людям, которые следят за вами?

П.ЛУНГИН: С отвращением.

С.КОРЗУН: То есть, ресторан не общественное место? Спор был об этом – имеют ли право вас там снимать без согласия.

П.ЛУНГИН: Нет, насколько я понимаю, они там записывали разговоры направленными магнитофонами. Ну, не знаю. Это какая-то игра - одни хотели подсмотреть и записать, другие разрушили то, что хотели подсмотреть и записать. Мне не кажется, что это серьезная проблема.

С.КОРЗУН: Наташа: «Есть ли будущее у кинофестиваля «Зеркало» и почему так трудно поднять нашу творческую интеллигенцию на участие в фестивале, который проходит в депрессивной области, в 300 километрах от Москвы? Возглавите ли вы «Зеркало» в этом году?»

П.ЛУНГИН: Конечно. И не согласен – Иваново не депрессивная область, это большой город, наполненный молодежью, там 9 университетов, огромное количество учащейся молодежи – это уже давно не город ткачих, а это разевающийся, среднего размера город. И фестиваль был удачный, было на нем много хороших фильмов, много людей приезжало. А в этом году будет еще лучше, потому что фестиваль будет проходить частично в Плесе, который в 50 километрах от Иваново, на берегу реки, - Плес это вообще уникальное место по красоте, связанное с Левитаном, Шаляпиным, опосредованно и с Чеховым. На берегу Волги такая волжская Ривьера. Фестиваль юбилейный, у нас международное жюри, приедет Кароль Буке – красивая интеллектуальная французская актриса, будет возглавлять жюри, немецкий актер очень хороший, который сыграл Фауста.

Единственное, почему мы его так немножко поздно начнем – потому что Каннский фестиваль заканчивается 27 .и сразу 29 мы начинаем в Иваново, а 3 уже начинается «Кинотавр», - мы влезли в такую узкую щель. Но мне кажется, что фестиваль Тарковского необходим и думаю, что он будет разрастаться, потому что Тарковский символизирует не только гениального режиссера, который изобрел новый язык. Это человек, который нашел эквивалент - он как русская литература. В чем был шок Достоевского и Толстого? В том, что они описали душу. И он занимался этим уже в 20 веке на уровне кино. Но он еще и символ творческой, художественной свободы, непреклонности, неподкупности. Мне кажется, что это важный человек, личность и символ. И мне кажется, что этот фестиваль должен жить и будет жить.

С.КОРЗУН: «Рассматриваете ли вы сценарий «полного метра», есть ли реальный сайт, где вы бываете, куда сценаристам отправлять свои работы, и надо ли?» - помнится, вы страдали, что не все сценарии брались и не все правильно делались.

П.ЛУНГИН: Да, сценарии - это главная проблема. У меня есть сайт, называется «Студия Павла Лунгина» - в интернете есть наш адрес. Присылайте, конечно, я их читаю, может быть, я читаю не все, мне их отбирают, но все интересные я читаю.

С.КОРЗУН: «Построить дом, посадить дерево, вырастить сына» - какой фильм должен посмотреть каждый человек в своей жизни?»

П.ЛУНГИН: Сложный вопрос. Не могу сказать десять любимых фильмов, - кино меняется, жизнь меняется. Надо просто любить кино. Как у меня нет любимой книги. Не знаю. Я бы начал от «Дети Райка», через японцев… Думаю, что фильмов надо смотреть много, потому что именно сила и смысл фильмов в том, что хороший фильм вырабатывает у тебя голод к другим - ты идешь от фильма к фильму, идешь и это тебя меняет.

С.КОРЗУН: Павел Лунгин был в программе. Спасибо вам огромное, удачи.

П.ЛУНГИН: Спасибо.