Ольга Свиблова - Без дураков - 2009-04-14

СЕРГЕЙ КОРЗУН: Всем здравствуйте, Сергей Корзун – это я, а моя сегодняшняя гостья – Ольга Свиблова. Добрый вечер, Ольга Львовна.

ОЛЬГА СВИБЛОВА: Добрый вечер.

С. КОРЗУН: Второй человек в истории, который прославился, благодаря "Черному квадрату". Платите роялти Казимиру, вернее, потомкам его Казимира Малевича?

О. СВИБЛОВА: Нет.

С. КОРЗУН: Почему? Между прочим, ничего себе, в 87м году, если мои сведения верны, сняли документальный…

О. СВИБЛОВА: В 88м.

С. КОРЗУН: А у меня написано в 87м сняли.

О. СВИБЛОВА: Это ошибка в справке. Вышел в 88м году. Вот по иронии судьбы был первый раз показан на публике, на следующий день после легендарного аукциона Сотбис, в Москве, где первый раз продавалось современное русское искусство, и в том числе произведения русского авангарда. Первый аукцион.

С. КОРЗУН: Ну, у Малевича был он не в одном экземпляре, "Черный квадрат", как известно. У Вас-то в одном экземпляре.

О. СВИБЛОВА: А у меня фильм был в одном.

С. КОРЗУН: Ну, прокатная судьба была в него. Или только фестивальная? Все, чего угодно собрали. Там Каннский фестиваль, Лондон, Чикаго, Бомбей.

О. СВИБЛОВА: Это правда, но дело в том, что кроме того, что фильм оказался собакой-медалистом, но у него еще была действительно счастливая прокатная судьба, потому что когда я приехала, например, в Нью-Йорк, и он шел по телевизору уже в четвертый раз, я с удивлением узнала, что он там идет. Во Франции он шел по телевизору 12 раз. Он шел там 3 месяца в кинотеатрах. Он есть во всех крупнейших музеях, он довольно хорошо шел и по нашему телевидению. Он шел и в Голландии, он шел и в Англии, ну, т.е. у него прокатная судьба нормальная, включая кинотеатры.

С. КОРЗУН: А о чем этот фильм, напомните?

О. СВИБЛОВА: Фильм на самом деле о русском андеграудном искусстве, начиная со смерти Сталина, с 53го года до 88го. И я помню кошмар, когда он снимался, потому что осветители не хотели светить, операторы не хотели водить камерой, все кричали, что надо прекратить слушать эту сумасшедшую девчонку, когда же мы будем снимать нормальные спортивные фильмы. Никто не верил, что это искусство, потому что вся команда говорила, что нельзя понять, где руки, где ноги. Но вот когда случился аукцион, случилось чудо, потому что в один день работы как раз участников этого фильма приобрели ценовое выражение. И как-то все поняли, что это гениально. Я помню, как во время аукциона на меня прыгнул человек, мужчина сзади. Начал меня целовать. Но такие объятия были неожиданные. Ну, я обернулась вообще так с замечанием строгим. Крик был: мы первые, мы первые! Оказалось, что это главный редактор тогда единственного художественного журнала, который, оказывается, на следующий день должен был тоже по иронии судьбы, так все сошлось, он всего 4 года держал мою сталью, решил опубликовать статью о другой культуре. И там были замечательные иллюстрации вот тех же самых художников, Гриши Брускина, героя этого аукциона. Мы помним этот первый миллион, от которого потолок ходил просто, как после землетрясения. И были такие иллюстрации, что если ты знал, о чем идет речь, ты понимал. И вроде все есть. А если ты не знал, то вроде и не понимал. Но как тогда все это искусство и выставлялось. И после того, как все это приобрело ценовой диапазон, как-то все осветители и все остальные…

С. КОРЗУН: Какие-то у Вас слова не модные. А вот с тех пор наблюдается восходящий ценовой тренд на произведения? На современной лексике.

О. СВИБЛОВА: Я вообще не люблю раздутых пузырей. Я человек, который бесконечно готов мечтать вместе с художником, потому что думаю, что все мечты – это правда, и они все сбываются. И хорошее искусство по большому счету, это реальный телескоп в будущее, потому что, например, второй фильм, который я делала "В поисках счастливого конца", такой полнометражный. До этого был "Архитектор Мельников", который начался позже "Черного квадрата", но закончился в 86м. А вот в 91м я пообещала во время ворд экономикал форум в Давосе, где меня попросили сделать художественный проект, где показывали "Черный квадрат", и где мне дали час на рассказ о том, как можно понять Россию, исходя из нашего современного искусства. Меня спросили: что Вы ждете? Я сказала: путч. Я вообще газеты не читала. Я знала, что есть Горбачев на свете, перестройка. Я ничего не знала. Но я знала точно, мне приснился…

С. КОРЗУН: Кабакова не читали даже?

О. СВИБЛОВА: А вот Кабаков – это уже не газеты. И в результате я пообещала путч. Это было довольно глупо. Я плохо себе представляла, как он произойдет, но точно было из анализа слайдов, что он будет. Мне говорили: а когда? Я говорю: до осени.

С. КОРЗУН: Слово свое сдержали.

О. СВИБЛОВА: Ну, вот он и случился до осени. Ну, просто когда ты уже его пообещал, ничего не оставалось, как пойти в Женеву на телевидение (НЕ РАЗБОРЧИВО) И сказать: ребята, у нас будет путч, надо срочно снять вот этот период уже новый, потому что "Черный квадрат", это русское андеграундное искусство до 88го года. До реального раскрытия границ. И когда это искусство, бывшее не официальным, становится уже вот этим модным самым словом, которое Вы употребили страшное, так его плохо понимают – тренд.

С. КОРЗУН: Это восходящий ценовой тренд. Или нисходящий ценовой тренд.

О. СВИБЛОВА: А в 91м надо было захватить этот период баланса с 88го по 91й, потому что искусство было первым языком, который был понятен там, по другую строну Берлинской стены, который описывал внятно процессы, которые здесь происходили и с которыми люди пытались, ну, люди пытались понять Россию из этого современного искусства.

С. КОРЗУН: Понятно, ну, с путчем пообещали, слово сдержали, так же как…

О. СВИБЛОВА: Я сдержала.

С. КОРЗУН: Так же как с биеннале, в общем, с первым. Тоже слово сдержали. Хотя это грохнуло в 98м году.

О. СВИБЛОВА: 96м. Первое биеннале.

С. КОРЗУН: Первое в 96м. Подождите, а в 98м Вы где там сильно сели с финансированием? Кстати, напомню, я же не сказал, что Ольга Свиблова основатель, директор Московского дома фотографии. Какой-то еще там дом, о котором нам слушатели пишут, у Вас есть. Не мультимедийный цент, извините…

О. СВИБЛОВА: А мы теперь называемся официально с 2001го года - государственное учреждение культуры и образования мультимедийный комплекс актуальных искусств. Государственным учреждением культуры и образования является все музейное хозяйство, включая Третьяковскую галерею и т.д. А название мультимедийный комплекс актуальных искусств точно соответствует тому, чем мы занимаемся. Потому что сегодня все искусство реально мультимедийно. И фотография есть одной из медиа, не смотря на то, что оно у нас любимое. Поэтому брендовые фотографии мы сохраняем. И коллекция музейная, которая у нас есть, это, прежде всего, фотографическая коллекция. Это все-таки больше 80 000 произведений в этой коллекции собраны довольно за короткий срок. Это 13 лет с момента, когда мы в 96м году появились на свет. Но мы покупаем еще видео, мы покупаем интернет арт. Т.е. мы смотрим, как, как бы, да само искусство. Как знаете, как маленький ребенок. Вот бывает какой-то момент, когда еще можно решать, будет ребенок или нет. А с определенного момента все, ты следуешь за логикой его саморазвития. И бесполезно перечить. У искусства, как и у ребенка, есть логика саморазвития. Важно не только за ней следовать, важно ее предвидеть, и важно, чтобы мы к ней были готовы.

С. КОРЗУН: Ольга Свиблова в программе "Без дураков" на "Эхе". Мы просим иногда наших экспертов написать как бы такие характеристики вот нашим гостям. Плохих, сразу скажу, не встретилось. Ну, вот некоторые их них представлю Вам. Ирина Хакамада.

ИРИНА ХАКАМАДА: Ольга Свиблова – наше все в области фотографии. И я думаю, что благодаря ей, Россия приближается к Европе и чувствует себя в ней комфортно. Т.е. то, что не могут иногда сделать политики, вот делают такие люди, которые просто, наверное, живут 24 часа в сутки идеей современного искусства. Ольга для меня значит больше, потому что мы познакомились намного раньше, когда ее еще никто не знал. И она меня так очаровала, что я одного из предыдущих мужей уговорила на то, чтобы он спонсировал в качестве бизнеса первую российско-французскую выставку современного искусства. С этого началась наша дружба. Поэтому, я считаю, что Оля уже превратилась в женщину легенду. Это произошло на моих глазах. И остается и останется ею на всю жизнь. И все мы ей благодарны.

С. КОРЗУН: Ирина Хакамада. А еще говорят, что деньги портят дружеские отношения.

О. СВИБЛОВА: Ну, вообще, Ира Хакамада сыграла огромную роль в моей жизни реально. Потому что в 91м году. Когда пообещав путч, я снимала фильм о том, как искусство может быть телескопом в будущее, и как оно может предсказать нам, что с нами случится. Я поехала делать пост продакшн, потому что путч случился как раз в тот день, когда у меня была последний раз камера на съемке. Дико злилась, дико нервничала, монтаж начинается. Путча нет. Я его пообещала. И я должна была снимать перформанс Владика Монро, нашего сегодня звездного художника. Он жил в Питере. И несколько раз, не смотря на то, что я как бы пыталась оплатить его билет, он все-таки не приезжал, будучи тогда еще не очень обязательным художником, совсем молодым. И у нас должен быть перформанс на Красной площади. Представляете, я открываю в 6 утра, нервничая, окно, вижу танки, окружившие мой дом. А я жила в доме Гостелерадио на Пятницкой. Мы стратегический объект. 2 недели назад я снимала те же танки, но как игрушечные объекты и спрашиваю художника Колю Козлова: это что такое? Он говорит: это чистая интуиция. Чистая интуиция обрела форму, звонит папа и говорит: путч начался. Я была самым счастливым человеком, у меня камера под кроватью была. Владик приехал, уехал в тот же день. А мы как бы на Красной площади застали другой перформанс. Кстати, застали всех участников нашего фильма, всех художников потом на баррикадах около Белого дома. Никто не знал, что такое Белый дом. Я понятия не имела. Ну, стоит дом и стоит дом. И какая-то энергетическая линия нас туда привела. Вот мы там оказались все вместе. И в 91м году я уехала делать пост-продакшн в Женеву. А вернувшись, застала совершено другую страну, что я как бы и ожидала. Но не до такой степени. И если в ворд экономикал форуме в 91м году в феврале Вольский, который руководил русской делегацией, отнесясь с какой-то невероятной нежностью и вниманием к проекту молодых художников, которых я делала. Он спрашивал: а что Вам надо? Я говорю: я не знаю. Он говорил: может, Вам деньги нужны? Я говорила: может быть, я не знаю. Они же были не нужны в 91м году.

С. КОРЗУН: Ну, как всегда были нужны. Другое дело, что деть их было особо некуда. Откуда анекдот там: взвесьте мне полкило еды. Приносите, взвешу, отвечает продавщица. Это ж того времени, как раз начала 90-х.

О. СВИБЛОВА: Я даже этого анекдота не знаю. Потому что мне кажется всегда, что когда ты просишь на что-то деньги, или берешь на что-то деньги, ты точно должен знать целевую задачу и как бы более-менее детально, желательно более детально представлять смету расходов. У меня не было ничего, что в этот момент могло бы стоить такого. И все, что делалось в искусстве, делалось как-то. Я не знаю, как мы жили. Как-то деньги. Это было странное детство затянувшееся, они не играли большой роли.

С. КОРЗУН: А сейчас?

О. СВИБЛОВА: Ну, вот когда я вернулась в 91м году, я поняла, что больше мы ничего не сможем сделать просто так. И тогда я сидела дома и объясняла директору самого тогда знаменитого института художественного Айсипи Института современного искусства в Лондоне. Я им чего-то рассказывала. Они говорят: что ты снимаешь сейчас? А я хотела снимать фильм о русских женщинах. А они говорят: а чего не о русских художниках? Я говорю: ну, художники как бы два уже сняты. О мужчинах в Советском Союзе было абсолютно нечего снять. Они плохо выглядели. Социализм убивал их, как СПИД. Это были или алкоголики, или такие анфантэрибль. Но мужчин не было. Я говорю, а чего же о них снимать? А женщины? А женщины потрясающие. Я вообще не понимаю, как вот с этими авоськами, с этими очередями. Ничего нет, все в дефиците, вот я до сих пор уверена, что чем больше женщина работает, тем лучше. На женщинах лежала функция выживания. И это невероятная историческая ответственность сделала их красавицами. Я делал фильм о русских женщинах. И мы смотрели телевизор. Он говорит: ну, чего, совсем нет мужчин? Я говорю: ну, в общем, так. И вдруг я увидела лицо Константина Борового. По телевизору. Я говорю: этот вроде ничего выглядит, но говорит что-то, что я не понимаю. Там биржа какая-то. И девушка, которая была с этим англичанином, говорит: я знаю его жену. Я говорю: скажите его жене, что лицо мне понравилось, и мы готовы сделать коллекцию. И так мы встретились с Константином Боровым. А на самом деле жить или не жить корпоративной коллекции решала Ира Хакамада. Ира Хакамада решала все. И она очень помогала, очень защищала. И когда мы сделали эту коллекцию там за полгода современного русского искусства, кстати, был героический период русского современного искусства с удивительными художниками. И продакшн была какая-то фантонирующая. И я предложила обменять это на крупнейшую корпоративную коллекцию французского современного искусства (ГОВОРИТ ПО-ФРАНЦУЗСКИ). Это как Карабас Барабас: вот чьи это поля? Карабаса Барабаса. Он существовал с 1812 года. Ренаке был год. И вообще люди плохо понимали, о чем я говорю. Ира выступила бойцом за это. Я чувствовала себя с ней и за ней, да, в какой-то невероятной секьюрити. Вообще, она живой человек. Это великое дело. Живой и чувствительный. Потому что…

С. КОРЗУН: Не фотографирует сейчас? Сейчас многие фотографирует. Да она пишет сценарий, насколько я знаю. Все с политикой…

О. СВИБЛОВА: Это же здорово, Потому что я-то думаю, что было бы лучше, если бы она фотографировала.

С. КОРЗУН: Не выставлялась, нет?

О. СВИБЛОВА: Нет. Но потому что хорошие фотографы живут долго. Режиссеры живут меньше, но сегодня у нее, по-моему, как раз задача снять фильм. А я вот лично кино люблю даже больше, чем фотографию. Я в этом маленьком грехе могу сознаться.

С. КОРЗУН: А кто у Вас из наших экспертов выставлялся? Выставлялся ли кто-нибудь? Известно, что Флярковский и Стас Намин увлекаются фотографией. У Вас выставлялись?

О. СВИБЛОВА: Да. Флярковский выставлялся.

С. КОРЗУН: Ну, давайте его и послушаем.

ВЛАДИСЛАВ ФЛЯРКОВСКИЙ: Когда мне хочется сказать об Ольге Львовне все хорошее, а собственно, что еще можно о ней сказать. После слов о том, что она воплощение изящества, элегантности, стиля, я всякий раз опасаюсь задеть ее чисто женское самосознание. Потому что приходиться отмечать те ее качества, которыми она могла бы щедро поделиться с мужчинами. Это супер энергичность, невероятная эффективность. Есть такой тип человека, строителя. Кто-то умеет хорошо построить дом. Кто-то умеет хорошо построить организацию. Создать эффективный механизм. Вот Ольга Львовна она строитель, причем строит она не как-то невзначай, а строит, прекрасно понимая человека. Ольга Львовна строит культурную среду. И делает это так, что эта среда становится органичной частью Вашей жизни.

С. КОРЗУН: Владислав Флярковский.

О. СВИБЛОВА: Я не могу больше слушать комментарии.

С. КОРЗУН: Почему?

О. СВИБЛОВА: Потому что надо скорее рассказать, что идет фестиваль.

С. КОРЗУН: Да, успеем еще.

О. СВИБЛОВА: Наша задача всех позвать…

С. КОРЗУН: Зовите, зовите.

О. СВИБЛОВА: Потому что по большому счету все, что ты делаешь и все, что ты строишь, это же для того, чтобы пришли люди. Потому что ну вот мы показываем выставки. Ну, я же знаю, что я показываю. Хочется, чтобы этой радостью, это такой инстинкт. Вот у одного инстинкт, я не знаю, рисовать, у другого снимать. А у меня инстинкт делиться тем, что мне нравится самой.

С. КОРЗУН: Что выставляете сейчас?

О. СВИБЛОВА: Шестой Международный фестиваль "Мода и стиль в фотографии". Задумали мы его 10 лет назад, поэтому у Вас всплыла в начале передачи цифра 98, потому с 96го появилось фото беннале, в 98м мы сделали и фотобиеннале 98. Потому что она раз в 2 года. И еще фестиваль – "Спорт в фотографии". И тут грянул кризис. Наступила ужасная депрессия, жуткая. И 3 месяца мы сидели вот так, сложа руки. Я сидела в банках, ждала, когда нам вернут деньги, которые нам государство послало. Которые нам прислали наши партнеры. И надо было расплачиваться. И если мы хоть что-то не заплатили, нам бы перестали верить, и этот новый музей никогда не встал бы на ноги. Нам было всего 2 годика. И в какой-то момент пришло понимание, что больше ждать нельзя. И что если жизнь делает так, чтобы ничего не случилось, а мы только-только основании традицию фотографической весны в Москве. Она случилась в 96м. В 97м был фестиваль в Москве, в 98м фотобиеннале. Я подумала, что у нас вообще хорошая, нормальная цивилизация культуры стоят на традициях. Раз уж мы затеяли хорошую традицию, мы ее должны продолжать любой ценой. И во время депрессии с этим кризисом можно бороться только праздником. Это, вообще говоря, научный факт. Вспомним, например, Германию там сразу после того, как они проиграли Первую мировую войну. Берлин, 18го года, голод, безработица, все ужасно. А театры и кабаре полны просто. Вот с утра до ночи, с ночи до утра. В Лондоне под бомбежками театр "Мельница" существует, как самое живое место, и его охраняют от всех бед, потому что безумно нужно искусство как раз тогда, когда нам плохо, когда у нас все складывается так, чтобы мы опустили руки.

С. КОРЗУН: А вот о том, как это в Москве происходит, Вы расскажите сразу после новостей. Прервемся на 2 минуты. И послушаем новости. Ольга Свиблова - гостья программы "Без дураков" на "Эхе".

НОВОСТИ

С. КОРЗУН: Ну, я просто еще раз напомню, что моя сегодняшняя гостья Ольга Свиблова, и я обещал Вам возможность рассказать, зачем зрелища нам нужны сейчас, и ходят ли на них так, как в Германии, и в Англии ходили?

О. СВИБЛОВА: Ходят. Вот тогда мы придумали в 98м Фестиваль моды и стиля в фотографии. И когда он случился в первый раз, ровно 10 лет назад, это был март-апрель, ко мне подошли два совершенно независимых человека, не знавших друг друга и сказали: Оля, кажется, кризис кончился. Я говорю: почему? Они говорят: праздник начался. Вот эту формулировку "кризис кончился, когда праздник начался", я точно помню. Поэтому в этом году, когда в 6й раз, это фестиваль тоже биеннале, раз в 2 года начинается мода и стиль в фотографии, фестиваль, который просто заполонил Москвы. Это 14 площадок. Более 60 выставочных проектов. А у него есть тема "Меняющаяся красота". У него есть центр и логика, которая прослеживает эстетическую смену стиля, начиная от сюрреализма, который как бы был влиятельнейшим художественным течением от начала века до сегодняшнего дня. Но самое главное, что у него есть, мы не только сохранили программу, которая была и до этого, мы ее еще и добавили усилия. Нам хотелось высказаться на тему того, что кризисы и тяжелые моменты в истории были. И как красота все-таки спасала мир, не смотря на то, что каждый раз мы говорим, что эта фраза чистая утопия. Например, мы сейчас только-только в новом Манеже закончилась выставка "Лемиллер – женщина легенда". Муза, модель Монре, до этого знаменитая модель в Нью-Йорке, приезжает в Париж, становится ассистенткой Монре. И в самые тяжелые годы великой депрессии открывает уже собственное фотоателье в Нью-Йорке. Оно становится безумно успешным, она становится ведущим фотографом журнала "Вок", а когда начинается Вторая мировая война, она отправляется военным фотокорреспондентом журнала "Вок", и она одна из двух женщин военных фотокорреспондентов. Она и Маргарет Бруквайт. Тоже, кстати, невероятная красавица. Красавица и хрупкая женщина, не всегда синоним того, что мы сидим и нас надо защищать постоянно. Она прошла всю войну, она видела самые страшное, что может быть. Она заходила с российской армией, союзнической армией в освобождаемые концлагеря нацистские. Она видела самоубийства высших чинов нацисткой армии. Это страшно то, что она видела. Снимала она это по-женски, снимала она это настолько пронзительно. Это осталось метафорами. Параллельно, когда она приезжала на короткие моменты в Лондон и Париж сдавать в европейское бюро свои слайды, и свои негативы для публикации в журнал, она снимала моду. Она снимала моду в оккупированном Париже. Она снимала моду в Лондоне под бомбежками. И это еще раз говорит о том, каким образом мечта о туфельке, мечта о кофточке и да шарфик могут спасти человека в момент, когда мы живем в самом эпицентре трагедии. Там же было две выставки Пьер Жаан и Натан Лернер. Натан Лернер – это Чикагская депрессия. Великий мастер, кстати, полное открытие, потому что его архив был открыт просто совсем недавно. Полгода назад состоялась его первая выставка в Париже. Он был как раз деканом фотографического отделения Баухауса, которое от нацистского режима переезжает в Чикаго. И Баухаус руководим в это время удивительным великим Махоли Нади. И Натан Лернер в это время делает очень много. Архив был совершено забыт. Вот это действительно было открытие. И выставок, которые, так или иначе, апеллируют к теме кризиса, у нас много. Мы хотели показать, что в любом кризисе, в любой момент, жизнь, он может быть счастливой. И, так или иначе, мы в ней нуждаемся, в красоте. И, например, в Центральном выставочном зале Манеж, который является нашей главной площадкой фестиваля на протяжении многих лет, стоит сейчас целый веер, целый куст разных выставочных проектов. Но если мы говорили о кризисе, то это ранний американский цвет. Надо понимать, что цвет становится такой технологией уже в 50е годы везде. А в 30е годы промышленная пленка цветная это невероятная редкость. И она выдается лучшим американским фотографам. Будете смеяться, ассоциации поддержки американских фермеров. И они как раз в разгар вот этой великой депрессии отправляют фотографов делать социальный репортаж для того, что бы парламент увидел. Потому что парламент не только в России не всегда может объехать необъятную территорию нашей родины. Но и для американского парламента были труднодоступные уголки большой Америки. Так вот они хотели донести до них в цвете всю реальность этой жизни.

С. КОРЗУН: Тогда не было еще тем боле цветного.

О. СВИБЛОВА: И это удивительно, во-первых, это первый цвет вообще, ну, как бы промышленный первый цвет на кодак кроме. Кодак кром это удивительный процесс, который подарил нам чудеса просто художественные. Во-вторых, это просто дико интересно, потому что ты понимаешь, как люди жили. Ты видишь потерянные глаза, вроде все нормально. Вот да, они все-таки едят, пьют, у них есть лошадь. Вот эти потерянные глаза, и вдруг как бы ты понимаешь, что все-таки жизнь продолжается, ритуалы жизни продолжаются. Есть свадьбы, есть застолья. Это удивительная выставка, но там же в Центральном выставочном зале Манеж, конечно, центральный проект – это Ги Бурден. Ги Бурден – это классик. Это звезда. Когда в Москве состоялась ретроспективная выставка Хельмута Ньютона, и он рассказывал о том, как же он пришел в фэшн энд стайл фотографии, он говорил без Ги Бурдена не было бы и меня. Ги Бурден тоже зависим от сюрреалистической традиции. Он испытывает влияние и Магрита, и Монре. Но расцветает его творчество и появляется бренд Ги Бурден, это, конечно, 60-70е. Это время, во-первых, напоенное еще энергетикой молодежных движений в России в Америке. И цвет уже становится полноправным средством выражения в фотографии, которым он владеет мастерски. Все, что в это время сделал Ги Бурден, вот до сих пор этим все пользуются. На самом деле после него, по-моему, ничего не было открыто. И кроме того это время которое к нам сегодня приближается – короткие юбочки. Юбки поднимаются не случайно. В моде и стиле нет ничего случайного. Это всегда границы и лимиты.

С. КОРЗУН: Я чувствую, что говорить Вы может совершенно бесконечно. Поставим здесь отточие. И напомним, это Центральный выставочный зал Манеж и ыыставка "Мода и стиль". Вернее, различных выставок.

О. СВИБЛОВА: Множество выставок. Там и "Хулиганы 80-х", где мы узнаем всех наших друзей и культовых персонажей. Там удивительный фантастический Лартиг, который снимал авиацию в момент ее зарождения. Эти фантастические работы, где все в резкости. В "Удивительных композициях" самый фотогеничный сюжет мира, потому что, во-первых, авиаторы – герои, во-вторых, авиация ранняя сама фотогеничный сюжет, снял ребенок. Это ребенок от 10 до 12 лет, который создал шедевры мировой фотографии. Кстати, именно эти шедевры и появились в моме, когда Лартигу было уже 70, и он был первый фотограф, удостоившийся выставки в музее, это был музей современного искусства в Нью-Йорке. И так своим детским творчеством он легитимировал понятие фотографии, как искусства.

С. КОРЗУН: Надо все это смотреть. Не обязательно слушать по радио. В общем, приходите. Много вопросов от наших слушателей, очень таких хороших вопросов. Я телефонную трубку не включаю обычно на этот эфир. Просит Натали из России, как она подписалась на сайте, рассказать о себе. Из какой Вы семьи? Папа, мама? Служащие, военнослужащие, крестьяне, академики, инженер?

О. СВИБЛОВА: Папа инженер, который делал какие-то лопатки для двигателей ракетоносителей. Работал он в институте у Королева. Я не знаю, был ли это секретный или нет, но я знаю, что папа всю жизнь, все детство показывал мне небо, в котором у нас на даче в Болышево летали самолеты, там был аэродром специальный. Они жутко шумели, доставляли мне кучу хлопот. Он смотрел и говорил: смотри, как это красиво. И когда Гагарин полетел в космос, папа пришел на радостях немножечко как бы под шафе, и он меня спросил: хочу ли я в космос? Это было очевидно, что я хочу. А я не хотела. Я сказала, что ты знаешь, на земле так много интересного, надо сначала это все посмотреть. Я была бита с формулировкой жесткой – за отсутствие воображения.

С. КОРЗУН: И мама не защитила?

О. СВИБЛОВА: Нет, мама были лирик, была преподаватель немецкого языка. Мама филолог Она написала диссертацию страшную, которую понять даже невозможно по названию – это о синтаксисе немецкого языка. Но мама до 80 лет преподавала в двух университетах. Делала это с диким удовольствием. НО постоянно подала зимой и там чего-нибудь себе ломала. В 80 лет я прекратила это безобразие, сказал: мама, ну, это невозможно, это же все-таки опасно, когда ты зимой пересекаешь весь город. Мама начала писать кинорецензии. Сейчас она печатается на сайтах, освоила интернет в отличие от меня, очень лихо им пользуется. И ходит на все показы и живет, по-моему, в полное свое удовольствие.

С. КОРЗУН: Натали спрашивает, где учились. Ну, это и я могу ответить – психфак МГУ им. Ломоносова. Чем занимается Ваш сын? Режиссер. И занимается фотографией, насколько я помню, настолько я знаю.

О. СВИБЛОВА: И еще, как режиссер, я думаю, вот еще, наверное, это предстоит. Он закончил операторский факультет. По-моему, неплохой оператор, ну, и фотографирует тоже.

С. КОРЗУН: Сын Тимофей. И еще на прошлый эфир Вы не смогли прийти, потому что ездили прощаться с первым мужем с Вашим. С отцом сына.

О. СВИБЛОВА: Поэтом Алексеем Парщиковым.

С. КОРЗУН: В Кельне это было или в Москве?

О. СВИБЛОВА: В Кельне.

С. КОРЗУН: Ну, Вы прожили вместе какое-то время. Поддерживали отношения после того, как расстались?

О. СВИБЛОВА: Мы прожили вместе 16 лет, два года еще так как-то мучительно расставались, поэтому большой кусок моей жизни. Я его видела последний раз в 2005м году. Когда была в Кельне. После 2 года он уже не говорил.

С. КОРЗУН: А интернетом Вы не владеете, соответственно, не общались.

О. СВИБЛОВА: Нет. Но зато я при моей ужасной памяти помню огромное количество его стихов наизусть. Иногда имею такую скверную привычку их цитировать, потому что как-то уже один раз во мне поселившись, наверное, они меня сделали во многом.

С. КОРЗУН: Он жил в Кельне, Вы между Парижем и Москвой. Было желание остаться там?

О. СВИБЛОВА: Никогда.

С. КОРЗУН: А на черта Вам эта реальность. А, между прочим, по какой-то легенде или интервью, муж Вас спрашивал. Вы сказали, что если бы он опросил Вас остаться жить во Франции, Вы бы, наверное, остались.

О. СВИБЛОВА: Если бы французский муж попросил. Просто тогда, когда уезжали все реально, ну, был же такой момент массового исхода, когда огромное количество моих школьных друзей. Я заканчивала математическую школу, оказались за пределами, огромное количество гуманитариев, друзей. Начался такой массовый исход. Уезжали все. Я считала, что ездить хорошо, уезжать нельзя. Я связана с этой культурой, с этим языком. Не смотря на то, что я говорю по-английски, по-французски, это всегда язык ущербный, через 2-3 месяца мне начинают сниться сны на языке той страны, где я нахожусь. Я понимаю, что мои мысли, они начинают сужаться до моего словарного запаса. Я не могу жить без языка, я привязана к этому корнями, но а самое главное, что просто когда здесь что-то происходит, я всегда знала, что все будет идти по правилам. Я знала, что что-то будет, я не знала, как это будет называться. Перестройка, нет. История же циклична. Она развивается вот так по спирали. И мы все от оттепели к заморозкам. От заморозок к оттепели. Это нормальный цикл.

С. КОРЗУН: Не смущает жизнь с мужем на две страны?

О. СВИБЛОВА: Нет, не смущает совершенно.

С. КОРЗУН: Все-таки встречаясь не так часто, Вы писали, что раз в 2 недели обязательно видитесь где-то.

О. СВИБЛОВА: Ну, замечательно. Иногда чаще, иногда реже.

С. КОРЗУН: И 5-7 раз в день разговариваете по телефону. Это же ужас какой.

О. СВИБЛОВА: Прекрасно. Вот 18 лет мы вместе и каждая встреча – это счастье и радость. И я точно знаю, что я сегодня существую, живу, желаю что-то, думаю, ну, просто живу и существую, потому что он есть. Потому что все, что я делаю это для него, это с ним, и он единственный критерий, единственная защита. Это крепость. Понимаете, каждый раз, понимаете, в первым мужем я не расставалась вообще 24 часа в сутки. Когда меня приглашали на работу, я говорила: я не могу, я должна делать обед, ужин. Между обедом и ужином я должна слушать. В конце концов, я должна разговаривать. И это тоже была жизнь. А эта жизнь она по-другому строится. Я могу сказать, что возможны разные модели. Но когда я приехала во Францию, действительно условием нашего брака, я, правда, влюбилась сама. Но условием брака было то, что я получу право здесь жить. Если бы, наверное, он настаивал, я бы, конечно, послушалась, но ведь он бы знал, что все равно бы это потом разорвалось изнутри, он просто безумно мудрый человек, и поэтому даже на мои такие призывы, ну, ты как бы скажи, ты как бы реши. Все-таки женщине всегда приятно, когда рядом есть мужчина, который бум и решил. Он всегда говорил: я хочу, чтобы ты была счастлива. А это всегда давало возможность разозлиться и сказать: ах так, так ты не решаешь, так я уеду. У меня же тут, видишь, дела. Или, наоборот: вот ты не решаешь и поэтому. Это всегда оставляет люфт свободы. Но я думаю, что он как мудрый человек понимал, что даже если бы он и сказал так, и даже если бы я это попробовала, это бы хорошо не кончилось. И он видел такие примеры. И я видела. На самом деле кросс культурные браки, по крайней мере, у русских держатся не очень часто. Это довольно трудно. Мы уже были взрослыми людьми, когда узнали друг друга. Я думаю, у нас хватило какого-то запаса терпимости, и все равно иногда да где-то бывает взрыв такого: А!

С. КОРЗУН: Т.е. факультет психологи не сильно помог в этом.

О. СВИБЛОВА: Вы знаете, я ушла от психологии, потому что все-таки это так глупо думать, что какое-то образование сделает тебя мудрым, взрослым.

С. КОРЗУН: А еще говорят, что он Вас эксплуатирует, когда Вы отпуск проводите где-то там. То заставляет Вас овощи выращивать свежие для стола.

О. СВИБЛОВА: Ой, это неправда.

С. КОРЗУН: По собственной инициативе.

О. СВИБЛОВА: Это моя страсть. Я вообще собиралась в сельскохозяйственную академию поступать. Я с первого класса, вот мы переехали, мне было 7 лет, я помню, мы переехали их центра города в Измайлово. У нас был огромный палисадник. У меня там было все. У меня там были яблони, вишни, цветы. Мне дико нравится в земле что-то делать. Мне нравится, когда все растет. И я в сельскохозяйственную академию не поступила, только я туда приехала, посмотрела, как сдавать экзамены. И мальчики были такие, мне мальчики не понравились. Просто я не на то попала. Все-таки это важно, девочка…

С. КОРЗУН: Так Россия потеряла видного мичуринца, можно сказать, селекционера высокого полета Ольгу Свиблову. Вернемся к нашим экспертам. Еще один эксперт Дмитрий Быков.

ДМИТРИЙ БЫКОВ: Трудно найти человека, который бы меньше разбирался в фотографиях, чем я. И только Свиблова, пожалуйста, умудряется каким-то образом, то ли энергией своей, то ли ментальностью, то ли феноменальной способностью говорить просто о сложном, как-то немножечко в этом темном лесу заставить меня ориентироваться. Именно благодаря Свибловой я стал гораздо терпимее относиться к гламурному фото и начал в этом видеть только лабораторию для будущих репотажных съемок. Только благодаря ей я оценил лучших фотографов современности, которых до этого, честно говоря, просто у меня мелькали перед глазами, никаких особых чувств не вызывая. Т.е. для мен я она такое олицетворение положительного и креативного фанатизма. Потому что как раз я фанатизм на самом деле очень, очень люблю, если он касается работы. А Свиблова, конечно, образец деятельной самоотверженности, горения и поразительной осведомленности в предмете.

С. КОРЗУН: Дмитрий Быков. Ну, и к вопросам…

О. СВИБЛОВА: Ой, я забыла, у Иры Хакамады недавно был день рождения, надо ее поздравить же.

С. КОРЗУН: Поздравляйте, и я с Вами вместе поздравлю.

О. СВИБЛОВА: Ира, хэппи бесдай ту ю энд гуд лак. Мы же все сейчас нуждаемся в гуд лаке.

С. КОРЗУН: А Ира здесь рассказывала замечательную историю про то, как она надела парик блондинки однажды. У меня вопрос возник к ней так неожиданно. А вот блондинкой чувствуете себя? Это Ирина Хакамада. Она сказала, что надела один раз парик и вот чувствовала, как весь айкью из нее вытек абсолютно. Как вы себя блондинкой ощущаете?

О. СВИБЛОВА: Надо мне надеть парик брюнетки. И посмотреть, может, у меня айкью добавится.

С. КОРЗУН: К вопросам слушателей: уважаемая Ольга Свиблова, какими фотоаппаратами Вы фотографируете, на пленке или цифровыми. На каких фотоаппаратах получается лучше? Я тут нашел, что у Вас в музейной коллекции, между прочим, от самых ранних до геротипа. Это все знают, наверное. Это ферротип – это на базе, наверное, железа. И амбратипа - это по янтарю что ли? Или как?

О. СВИБЛОВА: Нет, амбротип – это тоже специальная техника печати.

С. КОРЗУН: А техника печати. Ну, так фотоаппараты какие лучше?

О. СВИБЛОВА: Ой, это не играет никакой роли. Вот мы начали выставлять мобилографию. И…

С. КОРЗУН: Это с мобильного телефона что ли?

О. СВИБЛОВА: С мобильного телефона.

С. КОРЗУН: Ничего.

О. СВИБЛОВА: Я сделала просто целое направление, у нас несколько биеннале просто было этого посвящено, как важной теме. У нас мобилогрпафию делали наши великие художники Олег Кулик, группа "Синий нос", Костя Звездочет. И в этом были совершено замечательные вещи. А началось с того, я встретила девочку, ну, совсем девочку. 22 года, мне подруга послала, мы сидели, ужинали. Она говорит: ты не можешь посмотреть, что здесь происходит. Я посмотрела: классические фотографии, нормальные, хорошие фотографии у Юли Мильнер. И она уходя, так кокетливо мне и так с испугом говорит: ну, вот я здесь что-то такое делаю на телефоне. И я увидела, что она делает на телефоне. И подумала, это же чудо. Все могут на своем телефоне делать чудо. И так появилась мобилография. И так мы выставили не только Юлю, но всех остальных серьезных художников. Я считаю, это вопрос, он такой, на который ответить нельзя. Потому что как мамы всякие нужны, мамы всякие важны, так каждый конкретный фотоаппарат выбирается в зависимости от цели съемки. Иногда мы должны снимать телевиком, иногда мы должны снимать быстродействующей камерой, и а иногда нам достаточно мобильного аппарата, который дает совершенно другую дистанцию. Вот мобильного телефона. Просто с тем, что происходит. Ни одна камера не даст нам возможности так незаметно и так близко приблизиться ни к самому себе, ни к тому, кого мы снимаем. Кстати, открываем 16го числа в выставочном зале на Солянке замечательный проект "История русского костюма". И там же будет два замечательных женских проекта. Вот сейчас как-то женщины... Я вообще-то не сторонник гендерных вещей, но женщины идут в фотографию и очень много и здорово в ней делают. И там будет две девушка, это Верочка Уварова, совсем юное создание. Вот такая трагедия, ее переехала машина, но вот реально она уже была на другом свете. И постепенно выздоравливая, чтобы как-то понять, она жива или нет, она себя на мобильный телефон снимает. И, во-первых, это история того, что с ней происходит, как она из этого дикого гипса, бинтов начинает высвобождаться, как высвобождается бабочка из кокона. Вот как гусеница превращается в прекрасного мотылька. И вылетела она оттуда с такой энергией. И когда она мне сказала: я все поняла. Я поняла, что такое минута, минуточка, секундочка. Надо жить, надо делать. Она сейчас так замечательно снимает. Мы не могли не поставить ее проект. И там же есть, например, замечательный проект Натальи Носовой, которая у нас и на другой выставочной площадке присутствует. Вот в Московском музее современного искусства на Петровке традиционно во время наших весенних фестивалей у Василия Церетели мы выставляем наши лучшие современные проекты, и там есть отличный проект, например, Насти Хорошиловой, это вот такие девушки-послушницы. Там есть удивительный и такой совершенно воздушный "Упасть в любовь" Петра Ловыгина. Там замечательное видео, это международная выставка, это международный месяц фотографии. Это целых, даже не знаю, по-моему, 6 месяцев фотографии. Это Париж, Москва, Братислава, Рим, Вена, Берлин и все они выбрали видеохудожников. Там стоит наша чудесная Оля Чернышева. Но там есть и открытия, которые стоит смотреть.

С. КОРЗУН: Ой, посмотрим. Вас не остановить, как начинаете о выставках говорить, конечно, не остановить. У нас еще эксперт есть, между прочим, вопрос есть довольно острый по поводу здания на Остоженке. Стас Намин сначала.

СТАС НАМИН: Она подняла искусство фотографии на тот уровень, ноа котором этот великолепный, настоящий, глубокий, серьезный вид искусства должен быть. И существует во всем мире. А у нас почему-то он был каким-то забытым. Или я не знаю, как. И поэтому Оля прошла через очень трудный период жизни, когда никто не понимал, что такое фотография, никто ее не ценил особенно. И трудно было очень пробиваться через всю бюрократию трагическую. А она, в общем-то, нежная девушка и не так это просто. Но оказалось, не такая уж и нежная девушка. Она Жанна Д'Арк на сегодня в Москве. И она сделала действительно великое дело, и то, что происходит сейчас в Москве с ее помощью и под ее покровительством, можно читать великим делом. Когда ценится фотография это значит ценится жизнь. Вот то, что делает Олечка.

С. КОРЗУН: Стас Намин.

О. СВИБЛОВА: Спасибо Стасу. Он замечательно делает все на свете, что он делает. Делает он, ну, не знаю, это и музыка, это и все. Стас замечательно снимает, я видела его фотографии, я видела его чудесную книжку, и однажды, думаю, мы пошалим и сделаем замечательный проект с ним.

С. КОРЗУН: Ловим на слове. А вопрос от архитектора Марины. На Остоженке Ваш мультимедийный центр находится?

О. СВИБЛОВА: Я Вам хочу сказать, да, наше здание сейчас переживает реконструкцию и строительство, к сожалению, после того, как было принято решение правительства Москвы в 98м году, сегодня прошло уже 11 лет. Начиная с 2005го года, мы уехали и идут уже конкретные работы. Это соответственно 4 года.

С. КОРЗУН: Вопрос об архитектурном образе этого здания, которое Марина архитектор относит к беспрецендентно бездарной архитектуре.

О. СВИБЛОВА: А можно я ничего не буду говорить.

С. КОРЗУН: Оценочно просто?

О. СВИБЛОВА: Потому что к, сожалению, я с одной стороны, должна поблагодарить город за то, что он строит. К сожалению, сейчас стройка закрыта. И кстати, вот в пандан к комментарию Наймана, вообще, это кажется, что ты что-то делаешь, ведь дальше становится. Чем больше ты делаешь, тем дальше становится тяжелее. И не потому, что сейчас кризис. А потому что есть какие-то ситуации абсурдные, в который понять просто ничего нельзя. Несмотря на то, что 10 лет мы пытались хоть как-то воздействовать на проект, и архитектурного облика, и функционального вообще. Функциональной планировки нашего здания. К сожалению, я не заказчик. Заказчик влияет на это и через него идут средства. Я не архитектор, т.е. я не проектировщик. И я не исполнитель. Я эксплуатирующая организация. Мое вторжение в этот проект, не смотря на мои крики, стоны, мое падение в обморок. Не смотря на то, что я выучила весь набор ненормативной лексики, они закончились только тем, что вот когда я говорю, что я не могу убирать эту крышу, вот объясните мне, как я могу убирать эту крышу, тогда на крыше могут произойти некоторые изменения. К сожалению, я не понимаю, это никак не отражается на стоимости. На мой взгляд, стоимость могла бы только снижаться, если бы это рационально было. Я ничего не могу сделать с тем, что получилось.

С. КОРЗУН: 40 секунд у нас до конца. Тут Вам много всего желаю. И спасибо говорят за инициативу создания выставки Юрия Роста в частности. А вот Вам какая благодарность наиболее мила? Награда, которую Вы получили? Пальмовые ветви? Или…

О. СВИБЛОВА: Вы знаете, награды это для мужчин.

С. КОРЗУН: А для Вас?

О. СВИБЛОВА: Мужчины же всегда маленькие дети и им нужны медали, им нужны погоны.

С. КОРЗУН: А Вам?

О. СВИБЛОВА: А мне нужно, чтобы можно было бы работать спокойно, пусть мужчины реально всем управляют. Я на самом деле считаю, что мужчины, управляющие и берущие на себя ответственность – это большое чудо. Большой наградой мне было бы самой лучшей и самой большой, если бы дом все-таки достроился. Потому что окончание нашей стройки, которая уже существует этот дом такой, как он есть, но он уже существует, и там остались внутренние работы. И по планам дом фотографии должен был открыть свои двери в День города в сентябре. Если эта стройка закроется, откроется реально, ну, закончится, и дом фотографии откроется, я даже говорить об этом спокойно не могу, Просто страшный сон. То будет здорово. Если окажется что в бюджете, а там реально сейчас трудно, ничего не получится, я думаю, что я выйду с призывом ко всем, кто любит фотографию, нам помочь. Ведь строили же храмы на деньги, которые собирались по копеечке, которые кто-то дал. Я думаю, что если мы все соберемся, мы точно достроим.

С. КОРЗУН: Ну, я уж точно желаю Вам, чтобы Вы страшные сны не смотрели, а смотрели только хорошие сны. Чтоб все завершилось благополучно. Напомню, что Ольга Львовна Свиблова была сегодняшней и моей программы "Без дурков" Спасибо большое, что пришли и отвечали на вопросы…

О. СВИБЛОВА: А можно всех послать на сайт мдф точка ру, чтобы видели, какая сейчас идет программа. Потому что фотобиеннале "Мода и стиль в фотографии" будет длиться долго, долго и долго, последняя выставка закроется только в июне. Ну, и конечно, не забудьте гениальную ретроспективу Дэвида Линча больше 700 работ в фонде Екатерина. Это будет здорово.

С. КОРЗУН: МДФ – это не самые страшные три буквы, пожжете посылать. Всего доброго.