Иосиф Кобзон - Иосиф Кобзон - Без дураков - 2007-05-31
СЕРГЕЙ КОРЗУН: Добрый вечер. С Вами генеральный продюсер радио "Бизнес FM" и ведущий программы "Без дураков" на радио "Эхо Москвы" Сергей Корзун. И мой сегодняшний гость, конечно же, абсолютно культовый персонаж российской действительности, да и советской действительности, чтобы быть совсем точным Иосиф Кобзон. Иосиф Давыдович, добрый вечер.
ИОСИФ КОБЗОН: Добрый вечер.
С. КОРЗУН: Каково ощущать себя культовым персонажем? Памятник стоит в Донецке на родине? Трижды народному, так?
И. КОБЗОН: Почему трижды?
С. КОРЗУН: Ну, трижды народному – СССР, наверное, России и Украины, считается, не беря мелких.
И. КОБЗОН: Ну, если считать просто все звания, я, во-первых, народный артист Украины и России, как Вы назвали, еще народный артист всех наших северокавказских республик, ну, званий много, но разве дело в них? Важно мое отношение к моему искусству, если можно его назвать.
С. КОРЗУН: А к памятнику?
И. КОБЗОН: К памятнику? Вы знаете, когда у моих земляков в Донбассе возникла эта идея, я к ней отнесся отрицательно. И по сей день, в общем, без всякого кокетства могу сказать, отрицательное. Но тогда был президентом Украины Леонид Данилович Кучма. Я ему позвонил и сказал, что я против этого и прошу его вмешаться. Потому что мои земляки сказали: это не Ваше дело, мы решили…
С. КОРЗУН: Т.е. без Кобзона, без Кучмы решим.
И. КОБЗОН: А он мне сказал: послушай, ничего не понимаю, о чем ты меня просишь. Это же не твое решение. Это решение твоих земляков. Это их право, в конце концов. Я говорю, ну, я не хотел бы, чтобы при жизни мне ваяли памятники. Он говорит, ну, это не памятник, это монумент, это их право.
С. КОРЗУН: А смотрели на него вот так лицо в лицо, глаза в глаза?
И. КОБЗОН: Ну, во-первых, очень талантливый скульптор его изваял. Это Рукавишников. Это, во-первых. Во-вторых, я был на открытии этого монумента. Я сказал: единственное, что я рад, что появился в моем родном Донецке объект, и хотел бы, чтобы просто он был объектом, где будут назначать свидания молодые. Встретимся у Кобзона.
С. КОРЗУН: Да, так двусмысленно немножко.
И. КОБЗОН: Нет, Вы знаете, меня абсолютно, я еще раз повторяю без ложной скромности абсолютно, это не взволновало ни с какого… Вот когда в моем Чисавяре, где я родился, улицу назвали моим именем, мне было жутко приятно. Я жалел только об одном, что, к сожалению, не дожила до этого моя мама. Это мой бог, моя религия, мой идеал. Мне так хотелось, думаю, Господи, Господи, вот сейчас бы мама посмотрела, что названа улица, на доме, где я родился, мемориальная доска.
С. КОРЗУН: А, правда, что Вас назвали Иосифом в честь Сталина?
И. КОБЗОН: Никогда.
С. КОРЗУН: Это легенда такая бытует.
И. КОБЗОН: Мама была батрачкой и синеблузницей. И у нее был любимый дядя, который спасал, помогал их семье, очень бедно они жили в Каменец-Подольской области в местечке, Доражнее такое местечко. И у нее был любимый дядя, которого звали Иосиф. И она меня назвала в честь своего дяди Иосифом. Никакого отношения к Сталину это имя не имело.
С. КОРЗУН: А к Сталину как относитесь?
И. КОБЗОН: К Сталину тоже не имело имя Иосиф. Он был Сосо Джугашвили. Это его уже перевели так.
С. КОРЗУН: Он в историю вошел, как Иосиф Виссарионович.
И. КОБЗОН: Да у меня много случаев смешных с этим связано. Вспоминаю, когда шутили мои коллеги, кто-нибудь проходит и говорит: ой, как отчество Иосифа? Ну, еще когда молод был. Ну, и они: Виссарионович. Подходили и говорили: Иосиф Виссарионович, можно к Вам обратиться? Я понимал, что это разыгрывают эти друзья, ну, ничего страшного. Я очень хорошо отношусь. Когда начинаешь рассказывать моим молодым коллегам, что я выступал дважды перед Иосифом Виссарионовичем, все думают, ну, врать ты горазд. Но это правда, потому что в 1946 году, когда мне было 9 лет, я был победителем всеукраинской школьной олимпиады. И как победитель представлял Украину на всесоюзной олимпиаде в кремлевском театре. И вот там в ложе сидел Иосиф Виссарионович Сталин, а я пел "Летят перелетные птицы". Потом через… это было в 46-м году, а через год в 48-м году на таком же концерте в том же театре я пел тоже Блантера песню "Пшеница золотая". Так что дважды я выступал перед вождем.
С. КОРЗУН: Какое ощущение? Был какой-то пиитет в то время?
И. КОБЗОН: Никакого.
С. КОРЗУН: Ну, он не показывался. Он в ложе сидел, его не было видно.
И. КОБЗОН: Как не было видно? Я выступал на сцене, там не было такой большой сцены, как, скажем, во дворце съездов, там совсем короткое расстояние до ложи было. Метров 10, я видел его отлично, когда я вышел. Я просто боялся смотреть на него. Это другой вопрос, ребенком. А взрослые люди просто уходили за кулисы и падали в обморок. Потому что, ну, что делать? Это вождь, это бог и царь, все равно, что спустился на землю, что-то такое небесное. Поэтому я вспоминаю это с таким волнением.
С. КОРЗУН: Ну, Вы, наверное, перед всеми руководителями пели то нашей страны? Начиная со Сталина.
И. КОБЗОН: Пел, да. Только я не согласен с этим определением наших современных журналистов, Ваших коллег. Кремлевский соловей, там все. Они знать не знают, и им не понятно, что выступать в Кремле, это было высокой честью. Тогда можно назвать так. Если я кремлевский соловей, который пел, как Вы говорите, перед всеми вождями, то, как же относить к этому Майю Плисецкую, Галину Уланову, Владимира Атлантова и других. Я могу перечислять. Это была планка. Если уж тебя позвали на какое-то событийное выступление в Кремль, значит, это вот ты попал в высшую элиту.
С. КОРЗУН: Правда, что Вы Островского, будучи студентом, долго уговаривали, чтобы он Вас взял на какой-то концерт сэлф мэйд человек. Добивались успеха.
И. КОБЗОН: Я не так ему надоел, как Матильде Ефимовне. Царствие Небесное обоим.
С. КОРЗУН: Супруге?
И. КОБЗОН: Супруга его, она уже устала. Я когда звонил, она говорит: кто спрашивает Аркадия Ильича? Я говорю: это вокалист. Я не знал, как себя назвать. Понятия она не имеет, кто такой Кобзон. Она говорит: Аркадий Ильич занят, звоните завтра. Ну, завтра, послезавтра и т.д. Наконец, я ей настолько надоел, что он сказала: Аркаша, возьми, пожалуйста, трубку. Меня этот твой студент уже просто замучил. Не могу больше. И вот тогда Аркадий Ильич мне сказал: ну, приходите, послушаем, что Вы хотите. Вот началась дружба с этим человеком. Я вообще вырос, как певец, в эпоху ренессанса. Не было ни одного выдающегося композитора, с кем бы я не работал. Начиная от Шестаковича, Хренникова, Островский, Колмановский, Фельцман, Фрадкин, Блантер, Соловье-Седой. Я со всеми работал. Это была эпоха фантастическая, послевоенная песенная эпоха. Когда были самые лучшие песни самые лучшие стихи. В песни работали и Матусовский, и Долматовский, и Ошанин, Рождественский, Евтушенко, Ваншенкин, Гамзатов и т.д. Какие фантастические имена работали.
С. КОРЗУН: Ну, Вы не только с композиторами. Вы и с певцами поработали. Вот где-то читал, что Лещенко Вам говорил, что нельзя столько петь. А Вы Юру Гуляева научили, и он тоже сказал, что замечательно.
И. КОБЗОН: Ну, не так Лещенко. Лева нет. Почему? Он влился в эту работу такую напряженную практически естественно. Я первый начал в Советском…
С. КОРЗУН: Нет, я Петр Лещенко имею в виду, по-моему…
И. КОБЗОН: Петра Лещенко? Я с ним не знаком.
С. КОРЗУН: Нет, это значит, журналисты досужие там что-то придумали. А то, что Юрия Гуляева учили петь по несколько концертов в день. И он говорит, что от этого голос только креп.
И. КОБЗОН: Да, потом уже все стали петь. Я первый начал в Советском Союзе петь по два, по три сольных концерта в день.
С. КОРЗУН: Денег хотелось заработать? Почему?
И. КОБЗОН: Нет. Азарт…
С. КОРЗУН: Ну, как нет? Нет, ну, только не говорите…
И. КОБЗОН: Нет, ну, я зарабатывал. Я всегда больше всех зарабатывал. Но не ради этого только.
С. КОРЗУН: Ну, да, естественно.
И. КОБЗОН: Я получал колоссальное удовлет… Это мой наркотик был. Я вот ездил. Я уезжал на три месяца на гастроли, на 2, на 4 месяца на гастроли. Я обожал совершенно гастролировать по стране. Не было ни одного белого… Я вот просто брал карту, смотрел на карту, где я еще не был? И мчался, на Командоры, Камчатка, Сахалин, Курилы, везде. В общем, не было ни одного места, Север, Якутия, ну, все, в общем. Все северное побережье, везде я побывал абсолютно. И мне было так это интересно. Причем здесь деньги? Ну, деньги тоже не мешают.
С. КОРЗУН: Воспоминание о голодном детстве. Небогатая семья. Или это легенда?
И. КОБЗОН: Ну, нет, это у меня есть… Нет, детство?
С. КОРЗУН: Да.
И. КОБЗОН: Безумно голодное было. Но было не только у меня одного. Оно практически было у всей страны. Послевоенное время, мы же тогда в отличие от сегодняшнего дня не ходили с протянутой рукой перед Западом, подайте, пожалуйста, инвестиции, еще такое. Мы тогда восстанавливали. Бабоньки наши в ватных штанах с ломами, с кирками…
С. КОРЗУН: Мама работала?
И. КОБЗОН: Мама всю жизнь работала. Она работала в колхозе, она работала потом народным судьей, ее избрали. Она все время работала. Но потом, когда в 46-м году нас стало в семье 6 человек, появилась еще сестра, нас пятеро пацанов было, еще шестая сестра, ну, тут уже совсем было тяжко.
С. КОРЗУН: Тогда отчим как раз помогал, да?
И. КОБЗОН: Ну, еще карточки получали. Еще по карточкам жили. Мама еще тюрю готовила выварки. Так что все это было. Я знаете, я всегда вспоминаю с такой благодарностью, это свое голодное детство. Потому что это были и сады, которые мы обносили в летний период.
С. КОРЗУН: Обносили – хорошее такое слово.
И. КОБЗОН: Согревали чернильницу, когда бежал в школу в Краматорске. Писали на чем угодно. Бумаги не было. Тетрадей не было. Ну, вот запомнилось оно, это детство. Сейчас настолько мы все, слава Богу, наши дети, наши внуки, настолько они пресыщены, что у них вообще нет проблем. Он написал одно слово на чистом листе бумаги, выбросил. И иной раз ловлю себя на мысли, не от жадности. А просто думаю, ну, если бы он знал, что каждым листом бумаги, это кусочек дерева, который спилили ради этого. Но если он знал, что у кого-то там, скажем, хоть у нас и называют третьими странами, но есть еще и четвертые, и пятые страны. Где такая же ситуация, ну, скажем, африканские страны, латиноамериканские страны. Мне удалось побывать во многих странах. И в американских, латиноамериканских, и африканских. Ну, где в жуткой бедности живут.
С. КОРЗУН: Нет, Иосиф Давыдович, только не говорите, что Вы экономите на всем. Ваша любимая машина, насколько я понимаю. шестисотый Мерседес, который своими 12 цилиндрами…
И. КОБЗОН: Разве я сказал, что я экономлю?
С. КОРЗУН: А Вы вот рисуете сейчас образ: так жалко, что бумага тратится, за каждое дерево. А сколько литров бензина тратит Ваша машина?
И. КОБЗОН: Бензина? Я не знаю. У меня водитель, который знает, сколько тратит.
С. КОРЗУН: НУ, литров 20-25.
И. КОБЗОН: Все дело в том, что Вы поймите правильно. Когда тоннами в думе в нашей государственной возят бумагу, тоннами ее уже исписанную вывозят, я тогда думаю, а сколько за этими тоннами спиленных, срубленных деревьев. И зря Вы думаете, что я такой, голодное детство… Ну просто есть какая-то элементарная логика. Если уж мы говорим об экономии, которая должна быть экономной, почему бы не начать с малого.
С. КОРЗУН: Иосиф Кобзон гость программы "Без дураков" на радио "Эхо Москвы". Вы как-то бросили фразу, что давать интервью намного страшнее, чем ходить к террористам. Ну, так у меня ощущение, что ни ко всем журналистам Вы так относитесь. Не все так относятся к Вам. Кира Парашютинская об Иосифе Кобзоне.
КИРА ПАРАШЮТИНСКАЯ: С Иосифом Давыдовичем у нас была совместная программа "Мужчина и женщина". И, в общем, после этой передачи, которой я, честно говоря, очень боялась, потому что он мне всегда казался человеком таким строгим, суровым и не очень общительным. И как-то все изменилось. И должна Вам сказать, что в моей жизни были, конечно, хорошие люди, но он один из тех немногочисленных, которые очень хорошо помнят добро. И на это добро откликаются, в общем, всей своей жизнью. Потом я должна сказать, что не очень многие люди любят говорить о себе всю правду. И не многие люди умеют не скрывать то, что он им иногда бывает и не выгодно. А он относится к тем, с моей точки зрения настоящим мужчинам с большой буквы, которые действительно не имеют права и не позволяют себе ну даже в мелочах, даже в чем-то нечестными.
С. КОРЗУН: Кира Парашютинская.
И. КОБЗОН: Спасибо большое Кире Александровне за такие добрые слова.
С. КОРЗУН: Но не ко всем журналистам Вы так относитесь. Известна Ваша нервная реакция на книгу, которая вышла даже не под Вашим именем некоторое время назад.
И. КОБЗОН: Вызнаете, я люблю эту профессию. Я люблю эту профессию, хочу Вам сказать, ну, безусловно, преклоняюсь перед военными журналистами. Вот Афганистан меня подружил с такими потрясающими журналистами, как Леня Золотаревский, Леонид Миронов, Генрих Боровик, Тимур Гайдар. Это фантастические ребята. Мы с ними сдружились. Нет, и многие. А возьмите военных журналистов, поэтому композиторов. Ошанин, Матусовский, Долматовкий, ну, это фантастические люди. Немножечко Вы как-то определили мое отношение с журналистами однобоко.
С. КОРЗУН: Нет, ну, это Ваша фраза была. Я понимаю, что она контекстная была. Давать интервью намного страшнее, чем ходить к террористам.
И. КОБЗОН: Да, потому что пресса сегодня ангажирована. Она обязательно кому-то принадлежит и выполняет обязательно чью-то идеологию, чей-то заказ. Я об этом говорю в слух. И поэтому очень страшно, когда приходит к тебе журналист, которого ты не знаешь, от издания, которому ты не очень доверяешь или не очень любишь. Вот разговариваешь с ним и думаешь, а что же он все-таки напишет. Даст он тебе возможность как-то прочитать готовящийся номер, или нет. И часто бывает так, что появляется что-то такое оскорбительное. И мне говорят: да не давай ты интервью, ну, не разговаривай ты с журналистами. Я говорю: ну, как не разговаривать? Когда не разговариваешь, они говорят: боится давать интервью. Не хочет давать интервью. Да никого я не боюсь в этой жизни абсолютно. Но вот мне так не нравится. Пишите Ваши ощущения. Я согласен. Мне не нравится Кобзон, мне не нравится, как он поет. Мне не нравится, как он ходит, мне не нравится, как он выглядит. Мне не нравится, как он разговаривает. Все, что угодно пишите, но не придумывайте, что Кобзон продает самолеты, что Кобзон торгует наркотиками.
С. КОРЗУН: Но была же история про самолеты, в Малайзию же ездили, там сделка на 4 миллиарда могла быть заключена.
И. КОБЗОН: А Вы знаете, если бы мне доверили… Царствие Небесное Помолову Владимиру Михайловичу, бывшему генеральному директору нижегородского ныне, тогда горьковского авиационного завода, который был членом нашего акционерного общества. И который просто попросил передать бумагу. Мы не торговались, у нас не было ни полномочий и ни задачи такой, но мы передали бумагу. Сделка не состоялась не потому, что Кобзон ей занимался, или кто-то другой, но мы когда передали бумагу, мы заинтересованных лиц привели в Москву и сразу же обратились в соответствующие органы о том, что эти люди хотят с ответственными людьми встретиться и поговорить. И все. Больше мы к этому проекту не имели ни малейшего никакого отношения.
С. КОРЗУН: Середина 90-х – один из, как я полагаю, тяжелейших периодов Вашей жизни, когда посыпались обвинения с разных сторон, когда отказы были в визах.
И. КОБЗОН: Почему с разных? С одной стороны. Со стороны Кремля. Это не разные стороны.
С. КОРЗУН: Обвинения со стороны Кремля? А тогда почему Госдеп Соединенных Штатов отказал Вам о въездной визе?
И. КОБЗОН: Вы знаете о том, что появилась статья в "Вашингтон посте" в 94 году, которая называлась так: "Царь (не король, не бос, ничего, а царь) русской мафии номер один певец Иосиф Кобзон, в банду которого входит мэр Москвы Юрий Лужков, зам. министра обороны Громов, банкир Гусинский и другие".
С. КОРЗУН: А до этого была статья еще в "Советской России" что ли да? Лариса Кислинская позднее.
И. КОБЗОН: Да это все было понятно, что это заказ, задание, но почему? Потому что начался конфликт между президентом и мэром. А я не скрывал и сегодня не скрываю о том, что я всегда был сторонником нашего замечательного, выдающегося мэра Москвы Юрия Михайловича Лужкова. И вот нужно было прессовать. Прессовали Кобзона, прессовали Церетели, прессовали Гусинского, всех прессовали. А когда я подал в суд, Гусинский мне сказал такую фразу: я бы не рекомендовал судиться с Америкой. У Америки никто никогда не выигрывал суды. А я сказал: ну и что, значит, я буду первым. И я полтора года судился.
С. КОРЗУН: Удалось?
И. КОБЗОН: Удалось выяснить истину. Они сказали правильную вещь. Я и предполагал ее. Понятия не имею, кто такой Кобзон. Не нужен нам Ваш Кобзон. Вы ищите, адвокаты, притом серьезные адвокаты, они пришли в Москву и сказали и в посольстве здесь и мне объявили о том, что все пути ведут в Москву. Информацию в Америку передала московская служба.
С. КОРЗУН: Все изменилось в 2000-м году или когда?
И. КОБЗОН: Нет, ничего не изменилось.
С. КОРЗУН: Сейчас на этот момент что? Ну, Латвия, да, запрещала, разрешила въезд, это я посмотрел. Кто там еще.
И. КОБЗОН: Нет, мне все, кроме Америки, у меня все разрешения есть, кроме Соединенных Штатов.
С. КОРЗУН: Кроме Соединенных Штатов, только туда не можете.
И. КОБЗОН: Достаточно Вам сказать, что пытались выяснить Соединенными Штатами, изменить эту ситуацию. И глубоко уважаемый Примаков Евгений Максимович с Уолбрейд, и наш уважаемый министр иностранных дел в недавнем прошлом Иванов Игорь Сергеевич с Колином Пауэлом, и в последствии с Кандолизой Райс, но ничего пока не получается. Они говорят, что файл прислан из России, засекречен. И только Конгресс Соединенных Штатов может его рассекретить.
С. КОРЗУН: Нормально, т.е. Вы подаете, как депутат Госдумы, даже как председатель комитета на визу, и Вас не пускают?
И. КОБЗОН: Нет, а Государственная дума на своем пленарном заседании проголосовала обращение к президенту России с просьбой защитить честь и достоинство своего коллеги Кобзона. На что мы не получили никакого ответа. Ни дума, ни я. Поэтому я инициировал закон уже давно о защите чести и достоинства гражданина России.
С. КОРЗУН: Не принят пока.
И. КОБЗОН: Он прошел удачно первое чтение. А перед вторым чтением я получил отрицательные отзывы со стороны правительства и со стороны администрации, и поэтому он пылится пока на полках в комитете по культуре.
С. КОРЗУН: Иосиф Кобзон гость программы "Без дураков" на радио "Эхо Москвы". И вдогон еще про Израиль. Когда Вас с женой задержали и 8 часов продержали. Тот же самый период.
И. КОБЗОН: Вы знаете, Израиль, будем так говорить, это сателит Соединенных Штатов Америки. И поэтому когда меня не пустили, тогда просто Шимон Перес, который был премьером, а послом был. Царствие Небесное, Евгений Бовин. Когда Бовин бросился…
С. КОРЗУН: Александр Евгеньевич.
И. КОБЗОН: В кабинет министров и сказал, что какое-то не понятно, что как Вы могли еврея, известного на весь мир, можно сказать, задержать где? У себя в Израиле. На что ему министр внутренних дел ответил… Притом с визой, полученной израильским посольством. На что они сказали: ну, понимаете, ну мы понятия не имеем, но есть файл американский. На что сказал Шимон Перес: это проблема Кобзона и Америки, не уподобляйтесь этому. Если у Вас есть претензии, предъявите, не пускайте, судите, задерживайте. Но если у Вас претензий нет, не смейте оскорблять достоинство. Впустите. Меня впустили. Я собрал большую пресс-конференцию, высказал все, что я думаю об этих событиях, сел в самолет, улетел обратно.
С. КОРЗУН: С тех пор не появлялись там?
И. КОБЗОН: Нет, с тех пор много раз появлялся. Ну Вы знаете, народ и администрация – это совершенно разные понятия. Я люблю моих соотечественников, которые там мужественно живут. Я люблю эту страну. И поэтому, ну, что делать? У Розенбаума есть замечательные стихи. Люблю я родину свою, но ненавижу государство. Так что это тоже понятие такое относительное. Я появлялся после этого. Да, каждый год я бываю в Израиле. И каждый год в день победы я привожу туда звездный десант для того, чтобы поклониться ветеранам, которые живут в Израиле.
С. КОРЗУН: Иосиф Кобзон в программе "Без дураков" на радио "Эхо Москвы". Александр Проханов о Кобзоне.
АЛЕКСАНДР ПРОХАНОВ: Иосиф Кобзон - это эмблема советского, это эмблема красного. От Советского Союза осталось три знамения. Это мавзолей, это КПРФ, это Кобзон. И то, что делал, и делает Иосиф Кобзон своим пением, это, конечно, постоянное воспроизведение вот той силы, той красоты, той мощи, того романтизма советского, который был еще совсем недавно. И нес и несет и несет в себе такую лампаду красную. Зачем-то ему понадобилось, например, стать депутатом. И мне кажется, что его миссия в современной культуре – продолжать вносить в сегодняшнюю сложную, мучительную, иногда отвратительную реальность вот этого мощного, краснозвездного, советского. красного смысла. Эту миссию он постепенно теряет.
С. КОРЗУН: Александр Проханов. Да, Кобзон – родом из СССР. Ну, отвечайте
И. КОБЗОН: Да, я, во-первых, не отказываюсь ни от СССР, ни от комсомола, а вот высказывания Проханова, ну, пускай это будет на его совести. Я хочу сказать Проханову: в отличие от него, я единственный депутат, председатель комитета беспартийный сегодня. Единственный беспартийный…
С. КОРЗУН: Вы просто по списку "Единой России", но Вы беспартийный.
И. КОБЗОН: Нет, я беспартийный…
С. КОРЗУН: Или Вы член фракции просто "Единой России"? Ну. Вы же…
И. КОБЗОН: Я и обязан быть членом фракции. И я член фракции уже все три созыва подряд. Я у Олега Викторовича Морозова. В начале был в группе "Регионы России" независимых депутатов. А сейчас я во фракции "Единая Россия" Олега Викторовича Морозова. Но я беспартийный. И когда меня выдвигали на пост председателя комитета, я сказал Борису Вячеславовичу Грызлову, я говорю: Вы не знаете о том, что я беспартийный. Он сказал: ну, и что. Вы будете избираться палатой, они выскажут свое мнение, как стороннику. Я говорю: ну, пожалуйста. Это Ваше право. Но я беспартийный, поэтому Проханов пусть разочаруется. Но я еще раз повторяю …
С. КОРЗУН: Т.е. Вы больше не будете воспевать империю?
И. КОБЗОН: Я сожалею, что у нас нет в России современной организации, подобной комсомолу, которая бы объединяла молодежь. Чтоб мы ее не теряли, как мы ее катастрофическим теряем. Я сожалею, что у нас нет, скажем, той культуры, которая объединяла народы. Декада русского искусства в Молдавии, на Украине и т.д. И о многих вещах сожалею. Хотя, безусловно, если бы меня спросили сегодня: Вы хотите вернуть Советский Союз? Я бы сказал бы: нет.
С. КОРЗУН: А почему? Вот в Вас никогда не было этой пассионарности, о которой говорит Александр Андреевич? Т.е. Вы никогда не ощущали…
И. КОБЗОН: Нет, настолько однобоко и однозначно… Не потому что он…
С. КОРЗУН: Нет, ну. Александр Бовин, Царствие ему Небесное, говорил мне, что он последний солдат империи. Он ощущал себя и как посол в Израиле, на любом, вот последний солдат империи. Ему безумно было обидно…
И. КОБЗОН: Я не могу назвать себя последним солдатом империи. Нас солдат много.
С. КОРЗУН: Но солдат империи все-таки.
И. КОБЗОН: Да, конечно. Я же никогда не говорил, что это не так. И когда мне говорят: как же, Кобзон пел песню "Малая земля". Пел. Если просят из зала и сегодня спою. Как же, он пел про комсомол. И сегодня пою про комсомол. Почему бы и нет. Это моя жизнь, это мой период, и я вернул, и горжусь, и говорю об этом с Вами в эфире, когда в 91-м году на первом концерте после так называемой революции у стен Белого дома Ангелина Вовк объявила меня в зале России народный артист России, я вышел и сказал: Ангелина: нас артистов эстрады, носящих высокое звание "народный артист Советского Союза", всего девять за всю историю советской власти. Никто не отменял звание георгиевский кавалер, никто не отменит звание герой Советского Союза, которое присвоено Гагарину, а его подвиг готовил весь Советский Союз. И поэтому я прошу, Вы можете вообще не объявлять звание, а коль объявляете, то объявляйте для меня очень дорогое, высокое звание "народный артист Советского Союза". И каждый год 29 октября мы отмечаем с комсомольцами старыми и нашими молодыми единомышленниками мы отмечаем день комсомола. Так что пускай Проханов злится. У него нет этих идеалов, а у меня были и остались.
С. КОРЗУН: Вы его расцениваете, как противника политического? Александра Андреевича?
И. КОБЗОН: Да какой он противник? Я люблю сильных противников. А он ну такой, говорит себе и говорит. Пускай говорит.
С. КОРЗУН: Вы вообще резки в высказываниях Ваших.
И. КОБЗОН: Ну, а почему бы и нет.
С. КОРЗУН: Отношения легко портите? Вот последний скандал, так почитаешь, с Аллой Борисовной Пугачевой…
И. КОБЗОН: Я не портил. Вы знаете. Вы невнимательны. Вы услышали, что Кобзон обидел Пугачеву, Жванецкого…
С. КОРЗУН: А я Вас спрашиваю.
И. КОБЗОН: Я никого не обижал.
С. КОРЗУН: Нет, ну, Аллу Борисовну обидеть сложно…
И. КОБЗОН: Да, бросьте. Вот видите, раз она обиделась, значит, легко.
С. КОРЗУН: А вот Михаила Михайловича за что Жванецкого?
И. КОБЗОН: И Михаила Михайловича за что, который ходил с протянутой рукой и просил и квартиры, и машины, и все. И потом, когда ему это все дали, он стал лаять ту же власть. Я не люблю не искренности, понимаете. Если ты такой, скажи, я такой. Алла Борисовна обиделась, это ее личное дело. Я никогда не говорил о ней плохие слова. Я просто говорил, что я сожалею, что ее очень мало стало в моей жизни и в нашей жизни. так хочется продлить творчество примадонны, чтобы мы услышали новые песни. Я об этом сказал. Обиделась. Ну, ладно. Понимаете, вообще звезды себя всегда мнят неприкасаемыми. Вот нельзя нас понимаете критиковать. Нельзя о нас публично говорить. Почему нельзя? Вот, знаете, когда как-то Кондратенко есть такой, знаете, замечательный. Бывший губернатор Краснодарского края. Как-то мы с ним сидели в президиуме в Ростове. И я ему говорю: простите, мне не удобно, мы с Вами знаем друг друга уже давно. Ну, зачем Вам этот такой откровенный антисемитизм? Ну, зачем Вы ругаете все время евреев? Ну, это Вас не украшает. Он подумал и ответил: а почему это президентов можно ругать, а евреев нет? Вот такая логика, понимаете, железная. Я сказал: а почему это других можно критиковать, а нас артистов нет. Поэтому я никого не хотел обидеть. Я человек достаточно мирный, очень люблю моих коллег, которых хотят обидеть многие. Но я, тем не менее, всегда стараюсь помочь моим коллегам, отнюдь не обижать их.
С. КОРЗУН: Один вопрос возьму по интернету пришедший. В тему пойдет сейчас. "Иосиф Давыдович, - пишет Никита Ковальский, предприниматель, он себя так обозначил. – После одной антисемитских выходок Ваших коллег депутатов Думы, кажется, это тогда был Макашов, Вы заявили, что не будете участвовать в заседаниях, пока заседают они. Чем кончилось дело?" - спрашивает Никита. Вы так и не ходите туда?
И. КОБЗОН: Нет, я сказал несколько по-другому. Я встал, и, кстати, встало достаточное количество депутатов. Тоже вышли. Я сказал о том, что я не могу находиться водном зале и дышать одним воздухом с этим антисемитом. И ушел, до свидания.
С. КОРЗУН: А вот продолжение вопроса его окончание коротко. "Видитесь ли Вы, например, с депутатом Крутовым? Или чисто конкретно нет теперь Макашова и все теперь хорошо?" - спрашивает Никита Ковальский.
И. КОБЗОН: Вы знаете что. Видеться, я со всеми вижусь, и с Крутовым, и с Коржаковым, и с Макашовым. Вижусь. Это не значит, что я общаюсь. Это разные совершенно вещи. А вижусь я как? Мы все призваны, как депутаты, заниматься своей депутатской деятельностью и на пленарных заседаниях, и в комитетах, и во фракциях. Поэтому нет никакого особого антагонизма. Если я призван, как депутат, служить, я служу. А большего общения, чем необходимого по службе, у меня нет и быть не может.
С. КОРЗУН: Иосиф Кобзон в программе "Без дураков" на радио "эхо Москвы". Мы с Вами действительно без дураков, да? Темы любые, если насчет политики…
И. КОБЗОН: Это я не знаю. Насчет без дураков это не мне судить. И пускай наши радиослушатели судят.
С. КОРЗУН: Это откровенно. Ну, то, что они поймут, кто чего.
И. КОБЗОН: Я тоже люблю так говорить, когда кто-то восхищается чем-то в моих высказываниях, я говорю: да, это я с виду дурак, а так я вообще соображаю.
С. КОРЗУН: А можно вопрос? Не обижаетесь ни на какие вопросы?
И. КОБЗОН: Может быть, и обижусь. Но Вы же спрашиваете можно? Можно.
С. КОРЗУН: Про историю Вашего парика. Сколько париков сменили за это время?
И. КОБЗОН: Я не считал. Вы знаете. Это мой имидж.
С. КОРЗУН: А Вы на заказ их шьете или нет? Я понимаю, что имидж. И журналисты безумно радуются…
И. КОБЗОН: Что значит на заказ? У меня есть мой парикмахер.
С. КОРЗУН: Который, собственно, делает эти…
И. КОБЗОН: Да, который за мной ухаживает много лет. Ну, и что? Я придумал себе такой имидж. И меня он устраивает.
С. КОРЗУН: А с какого возраста? Как в голову мысль пришла?
И. КОБЗОН: Ну, Вы знаете это уже подробности такие. Сейчас спросите, какой у меня размер. И чего такое?
С. КОРЗУН: Ну, зачем?
И. КОБЗОН: Нет, ну, доходит до этого. Ну, Вы спросили, я Вам ответил. Да, это мой имидж. Я вот имею своего парикмахера, который со мной работает.
С. КОРЗУН: И отказываться не будете от своего имиджа…
И. КОБЗОН: Не собираюсь отказываться. А зачем?
С. КОРЗУН: Потому что имидж это и есть Кобзон.
И. КОБЗОН: А зачем? Я уже приучил своего слушателя, своего зрителя к своему образу. А зачем мне его отучать?
С. КОРЗУН: Хорошо. Дальше не копаю. О музыке немножко поговорим. Я думал, кого бы спросить. Ну, собственно, Кобзон никакой критике не поддается, потому что это целая эпоха.
И. КОБЗОН: Почему? Критикуйте на здоровье.
С. КОРЗУН: Но, тем не менее, Артура Гаспаряна, известного музыкального обозревателя в "Московском комсомольце", мы вопрос задали об Иосифе Кобзоне.
АРТУР ГАСПАРЯН: Я считаю, что Иосиф Давыдович Кобзон у нас как раз русский Сенатра. Хотя все вот против такого сравнения. В данном случае я сравниваю не стили, а, может быть, ту роль, то величие, которое этот человек имеет не только в музыке, но и в общественной жизни. Правильно говорят, что Иосиф Кобзон – это наше все. Правильно говорят. Это действительно так. Это не общая фраза. И я думаю, что это человек, который столько сделал для развития как эстрадного жанра, так и просто, может быть, каких-то устоев нашей общественной жизни, что равных, наверное, ему, ну, найти, может быть, и можно, но трудно.
С. КОРЗУН: Это был Артур Гаспарян. На слове Сенатра поморщились. У Вас история с этим связана и не одна, наверное. Вы ни раз заявляли, что сравнение с Сенатрой Вам не льстит, а наоборот немножко неприятно.
И. КОБЗОН: Я Вам скажу, начну с высказываний Артура. У нас с ним не самые добрые отношения с Артуром. Расходятся мнения по многим вопросам. И то, что он так высказался, я ему очень благодарен. но что касается Сенатры, хочу я Вам сказать, что я лично счастлив и горжусь тем, что я лично познакомился с ним в 1989 году в Соединенных Штатах. Я был тогда народным депутатом СССР. И вот импресарио, который возил наш цирк. А я тогда акционерное общество привез впервые на коммерческой основе советский цирк. Самый лучший цирк. Программа под названием "Журавли", которой руководил замечательный, выдающийся режиссер цирка Виль Головко. И вот импресарио наш, он обратился к нам с просьбой. Могу ли я организовать выступление Фрэнка в Москвы. Ну, популярный Горбачев, Горби, как его называли. В общем, перестройка, в общем, весь мир шумел. Встречи Горбачева с Тэтчер, с Рейганом и т.д. В общем, такой ажиотаж был вокруг нашей страны. И соответствующим образом я спросил, какие требования для того, чтобы я мог переговорить. Потому что мы же тогда очень громко писали – Фрэнк Сенатра – это мафия. И поэтому будут проблемы, если говорить о его приезде в Советский Союз. Хотя все знали, что это великий артист, которого знает и любит весь мир. И я обратился к Михаилу Сергеевичу, слава Богу, он жив, дай ему Бог здоровья. Я обратился с вопросом: знает ли он это имя Фрэнк Сенатра? Он говорит: ну как же, это вот который та-ра-ра-ра-ра. Я, да, да, да, именно это. Так он же мафия. Я говорю: Михаил Сергеевич, ну что же Вы слушаете этих журналистов. Какой он мафия? Он потрясающий артист кино, потрясающий певец, музыкант. А потом не забывайте. Вы сейчас дружите с Рейганом, а он его ближайший друг. Он говорит: хорошо, а что ты хочешь. Я говорю: я хочу, чтобы Вы его пригласили. Потому что его импресарио сказал, что у него в Бэверли Хиллс на его вилле находится мемориальный зал. Где все приглашения коронованных особ. Т.е. все короли, принцы и т.д. Президенты напрямую приглашают его. Он говорит: ну, хорошо, напишите мне это приглашение для него, я его подпишу. И в то время был послом Советского Союза в Соединенных Штатах Дубинин Юрий Владимирович. И, в общем, мы написали, что, уважаемый г-н Фрэнк Сенатра, Ваше имя широко известно в Советском Союзе. Мы хотели бы пригласить Вас посетить Советский Союз в удобное для Вас время. И отослали. И Дубинин ему вручил в посольстве, в присутствии журналистов приглашение Михаила Сергеевича Горбачева, популярнее политика, чем Горбачев, тогда просто не было.
С. КОРЗУН: Да уж.
И. КОБЗОН: На что он. Значит, мне позвонил импресарио и сказал: да, он получил. Он очень доволен. Но он сказал, что у него в мемориальном зале все приглашения написаны лично от руки. Поэтому пусть он перепишет. Я говорю: а что он еще хочет? Ну, значит, чтоб был всего одни концерт. На Красной площади. И чтобы обязательно в первом ряду сидели Михаил Сергеевич и Раиса Максимовна. Значит, то, что он прилетит на своем самолете. Красная дорожка от трапа самолета до входа в помещение.
С. КОРЗУН: До Кремля.
И. КОБЗОН: Ну, он приедет со своим оркестром, к которому нужно будет добавить штрайх, значит, скрипичную группу. И вот один концерт. Я сказал, ну, это вот один концерт, конечно, маловато, потому что очень дорого для нас будет устраивать такой концерт. Дальше там еще какое-то бешенное количество люксов в гостинице "Метрополь" и т.д. Что касается вручную писем от нашего президента, тогда он еще был генсек…
С. КОРЗУН: На английском языке еще, наверное, нет?
И. КОБЗОН: Да. Я говорю, по-моему, это слишком. Он говорит: нет, по-другому он не хочет. Я говорю: ну, это его личное дело. Я думал, что он свою карьеру красиво закончит. Он никогда не был в восточном мире. (ГОВОРЯТ ВМЕСТЕ).
С. КОРЗУН: До какого возраста он пел? Ему же 80 было с чем-то.
И. КОБЗОН: 82.
С. КОРЗУН: 82. А Вы вот в 60, под 60 вроде как решили завязать. А под 70 развязать.
И. КОБЗОН: Какие журналисты. Во-первых, я не завязывал. Я дал слово журналистам, что я прекращаю свою гастрольную концертную деятельность, что я и сделал. Но как выяснилось, я хотел намекнуть мои коллегам, что, в общем-то, эстрада – это искусство молодых. Надо дать возможность, пускай молодые заменяют нас на эстраде. Но во-первых, некому было заменять. Во-вторых, хочу Вам сказать, я без этого… Сначала это было там у композитора выступит на вечере, у поэта, на дне рождения у какого-нибудь коллеги. А потом я понял, я не могу без этого. Это мой наркотик. Это моя жизнь. Я без этого жить не могу.
С. КОРЗУН: Т.е. именно заполненные залы, именно зрители.
И. КОБЗОН: Я должен сказать когда у меня была катастрофа со здоровьем, я мечтал только об одном или выжить и выйти на сцену, или остаться…
С. КОРЗУН: Это вот 2001 год, этот жестокий сепсис?
И. КОБЗОН: Да, жестокий сепсис в 2001-м и в 2004-м онкология. Так что я уже пережил два критических момента в жизни, и спасала меня только сцена.
С. КОРЗУН: Как относитесь, кстати говоря, к уходу. Извините, за такой вопрос. Ну, вопрос встает же во время болезни, как легко, что хотите оставить после себя? Легко ли относитесь к этому? Или мысль о смерти Вам внушает страх?
И. КОБЗОН: Абсолютно. Вы знаете, не болезнь, а когда говорят, ну, знаете, у нас страна криминальная, там какие-то заказные всякие вещи, прочее, интриги. Вот как вот? Я говорю: я никого не боюсь. Абсолютно. А почему? Не потому что я такой бесстрашный. Я не боялся лететь первый, скажем, в Дамаск. Я не боялся 9 раз летать в Афганистан в командировки. Я не боялся в Чернобыле петь трем сменам, я не боялся в Норд Ост войти первым, я не боялся в Чечне выступать первым после первой войны. Т.е. не потому что я бесстрашный такой. Нет, мне очень интересно общаться с людьми в таких экстремальных обстоятельствах. А почему я не боюсь? Потому что я уже создал свою биографию. Знаете, дерево посадил, дом построил, сына и дочь родил. Пять внучек есть.
С. КОРЗУН: Пять уже. Я читал о четырех. Уже пять.
И. КОБЗОН: Пять. У меня принцессе вот уже самой младшей три года. Я должен Вам сказать, что мне не страшно. Я знаю точно, что если со мной произойдет беда, уже точно я знаю, что мне не стыдно ни перед страной, ни перед родными, близкими, не перед друзьями, не перед культурой своей и не перед искусством. Я все, что от меня зависело, я спел во всех жанрах песенных и романсовых. Все, что хотел, все спел, все записал. У меня свыше 3 000 записей. Ну, ладно, какое-то время меня будут вспоминать мои добрые слушатели, или мои внучки и т.д. Поэтому у меня нет страха. Ах, я не доделал, ах я не долюбил. ах, я не дожил. У меня нет этого ах. Потому что я слава Богу, все испытал. И я считаю, что вот высказывание Григоровича, о том, что такие люди. ну, пусть меня простят за нескромность. Кобзон, как он сказал, что они на пенсию не уходят, она как деревья падают. Это абсолютно точное высказывание. Нужно жить так активно. Вот я после болезни живу намного активнее, чем до. Мне хочется успеть. Меня тяготит пребывание обходимое в ресторанах. Так же на днях рождения.
С. КОРЗУН: А чего успеть то хочется, Иосиф Давыдович? Вы говорите "успеть". Вы же говорите, что все сделали.
И. КОБЗОН: Что-то хорошее увидеть в стране. Вот Вы знаете, сейчас мы боремся за культуру. Потому что мы самая нищая социальная сфера в стране. Культура. Мы на 51% получаем меньшую заработную плату, чем вся страна. А нам нужно оставить нашим внукам и детям библиотеки, музеи, театры, как это все сделать? Это непонимание.
С. КОРЗУН: Ох, а писаки, журналисты. как издевались. Говорили, что все Иосиф Давыдович Кобзон защищает художественный свист, например, как вид художественного искусства.
И. КОБЗОН: Вы понимаете, вот я защищал, а у нас нет этого жанра. Он умер. А почему бы нет, когда классику… Ефим Нейт такой был знаменитый артист известный. Который свистел классику. Ну, почему бы и нет? Это жанр. Я защищал, потому что у нас больше, вот видите. не поверили мне, и его у нас больше нет, этого жанра. Он умер, понимаете, а его можно было заносить в красную книгу. Почему нет?
С. КОРЗУН: Не буду Вас спрашивать что нужно сделать в культуре, потому что тогда разговор займет оставшуюся часть…
И. КОБЗОН: Что надо сделать в культуре?
С. КОРЗУН: Да, не буду, не буду спрашивать.
И. КОБЗОН: Нет, не спрашивайте.
С. КОРЗУН: А то сейчас сядете на своего конька, и пойдет.
И. КОБЗОН: Я точно знаю, что можно, и что нужно. Поэтому можете и не спрашивать, я все равно буду продолжать вместе с моими коллегами комитета по культуре все делать возможное.
С. КОРЗУН: Иосиф Кобзон, как политик, с Алексеем Митрофановым.
АЛЕКСЕЙ МИТРОФАНОВ: Последнее врем у нас происходит такие назначения и выдвижения, которые трудно объяснить для миллионов людей даже. Но вот как раз присутствие Кобзона в думе и то, что он возглавляет комитет по культуре, никому, ни одному человеку в стране объяснять не надо. То, что это авторитет этой сфере, это абсолютно понятно. То, что это человек, который своим уровнем выше очень многих этом деле, это тоже абсолютно всем понятно. Одним словом можно сказать, это человек адекватный уровню руководителя такого комитета, как комитет по культуре. Что, к сожалению, редкость.
С. КОРЗУН: Алексей Митрофанов.
И. КОБЗОН: Спасибо, коллега. Спасибо. Век, говорят, не забуду.
С. КОРЗУН: Вообще мы не специально искали хорошие мнения о Вас. А звонили просто людям, которые (ГОВОРЯТ ВМЕСТЕ).
И. КОБЗОН: А трудно, правда, найти хорошее мнение обо мне.
С. КОРЗУН: Хорошее? Нехорошее оказалось совершенно сложно. У Вас же довольно много врагов. Вы не ощущаете себя в окружении враждебном?
И. КОБЗОН: Нет, у меня врагов вообще нет.
С. КОРЗУН: Вообще нет врагов?
И. КОБЗОН: У меня есть недоброжелатели? Они слишком мелкие для того, чтобы называть их врагами.
С. КОРЗУН: И что Вы делаете с недоброжелателями? Топчите? Забываете о них?
И. КОБЗОН: Нет, не свожу счеты ни в коем случае не с кем. Ну, это такое мелкое для меня. Ну, что с Прохановым счеты сводить? Или с кем-то из его когорты. Не надо. Пускай говорят все, что хотят.
С. КОРЗУН: Времени остается совсем мало. Летит моментально, несколько вопросов, может быть, таких коротких. У Вас есть ощущение гордости за то, что Вы, скажем, первым исполнили современный российский гимн? Публично, имеется в виду.
И. КОБЗОН: Есть ощущение. Я больше Вам скажу. Вот послезавтра я лечу в Санкт-Петербург для того, чтобы спеть гимн России перед началом матча сборной нашей страны с Андоррой. У меня записал этот гимн. Я его люблю естественно со времен Советского Союза, этот гимн. И я с удовольствием и эти стихи Сергея Владимировича пою в этом гимне. Но какое ощущение, когда я первый раз его спел? Потом, чтоб Вы знали, это было перед самым Новым годом. Когда впервые только, это был самый первый Новый год нашего президента. Нового президента, Владимира Владимировича. И как приятно было, когда первые люди, он сказал, что пускай вот исполнение гимна России пускай будет все популярные артисты. Но тональность то не всем подходит. До мажор, в котором этот гимн исполняется. Поэтому хор был, будем так говорить, не очень стройный. Сейчас Надя Бабкина поет со своим коллективом по-своему гимн. Я пою, мне кажется, пою традиционно, но по-своему гимн. А в тот раз мы вышли все на приеме новогоднем в Кремле. Владимир Владимирович Путин, Сергей Владимирович Михалков, и Надя Бабкина, Лещенко, Олег Газманов и т.д. И мы с удовольствием спели в Новый год это впервые нестройным голосом спели этот гимн. Ну, чего, нормально. Я обожаю смотреть на американцев, когда исполняется их гимн. Я сам пел в Америке много раз. Я бывал действительно много раз в Америке. И я сам много пел. Не потому что мне очень нравится музыка (поет), не поэтому, а просто потому, что мне нравилось смотреть за лицами американскими, когда звучит американский гимн. Думаю, черт, зависть какая-то была. Ручонка на сердце, слезы в глазах, и все знают текст гимна. Думаю, когда же мы доживем до того, чтобы мы плакали при гимне и знали наизусть текст нашего гимна.
С. КОРЗУН: Дожили?
И. КОБЗОН: Доживем.
С. КОРЗУН: А депутаты все знают текст гимна?
И. КОБЗОН: Нет.
С. КОРЗУН: А подсказки есть у них? Суфлеры есть?
И. КОБЗОН: Там каждый раз, когда есть необходимость петь гимн, на место пребывания наше кладут текст гимна. Потому что никто не знает. Ну, может быть, знает Борис Вячеславович Грызлов. Он обязан, как председатель палаты, знать гимн. Его заместители, потому что они стоят лицом ко всей палате. А те, которых не показывают, они могут в лучшем случае посмотреть текст. К сожалению, не знают. И в школе не знают. И в думе не знают. А пора бы уважать свой гимн. Это наша страна.
С. КОРЗУН: Детьми довольны?
И. КОБЗОН: Очень.
С. КОРЗУН: И внучками.
И. КОБЗОН: А внучками…
С. КОРЗУН: Это отдельная история.
И. КОБЗОН: Это не предмет обсуждения.
С. КОРЗУН: Кстати говоря, а внука не хотели бы? Не жалко, что мужской линии продолжения… Или еще есть надежда?
И. КОБЗОН: Абсолютно. У меня такие красивые внучки, что будет столько этих пацанов вокруг виться, что и нет необходимости. А потом они намного нежнее. Вот идешь с внучкой, это уже совсем другое отношение. Ну, конечно же, я не откажусь. если вдруг кто-то из моих детей подарит нам внука. Я не откажусь, но такого нет, - ах. Когда помню, у меня родилась внучка в день ленинского комсомола, Полина, 29 октября, Руслан Аушев, у которого тоже день рождения 29 октября, сказал: да, внучка, тоже мне. Я говорю, посмотрим, когда вырастет. Да, говорит, Вы были правы. Действительно, знаете, в них столько прелести, столько обаяния, столько нежности. Никогда не повысишь голос, не прикрикнешь на внучку. В общем, я счастлив, что у меня внучки.
С. КОРЗУН: Насколько Вы человек семейный? Семейные праздники, традиции для Вас важны?
И. КОБЗОН: Нет, Вы знаете, такого традиционно вот то, что принято в России традиционно субботний, у евреев субботний шаббат, там какие-то совместные обеды или ужины, у русских воскресные вот семейные. У меня такого нет. Но зато дни рождения, скажем, которые устраивает моя супруга Нели, или я, или дни рождения наших детей, мы собираемся вместе. Семья огромная, семья большая, но нам не тесно.
С. КОРЗУН: И присутствуют соответственно…
И. КОБЗОН: Все приходят.
С. КОРЗУН: Все обязательно. А если кто не пришел, то тогда, значит, глава семьи…
И. КОБЗОН: Нет, нет. Вот знаете, мы чисто традиционно на Новый год мы собираемся со всеми детьми и внуками, и я прекрасно понимаю, что им скучно с нами. Поэтому мы их держим чисто символически там полчаса, значит, говорим добрые слова с честь уходящего, добрые слова в честь надвигающегося Нового года. И говорим: ну, теперь, детки идите по своим кампаниям, идите по своим договоренным местам. Поэтому нет, и идем дальше тоже по своим кампаниям.
С. КОРЗУН: Последний, наверное, вопрос. Будущее России в детях или в руководстве?
И. КОБЗОН: Нет.
С. КОРЗУН: И не там, и не там. В детях, я имею в виду, для чего жить.
И. КОБЗОН: Я не боюсь это говорить в эфире, я уже 8 лет пытаюсь проанализировать вот какие-то кардинальные назначения в нашем руководстве страны со стороны нашего президента. Ни я, никто ни разу не угадывали. И все говорили: ах, ах, ах, назначили Медведева, назначили Иванова, назначили … никто никогда не угадает у Владимира Владимировича, кто будет следующим президентом. Узнаем, осталось ждать не очень долго.
С. КОРЗУН: До 2008 года.
И. КОБЗОН: Да.
С. КОРЗУН: Спасибо Вам огромное. Иосиф Давыдович, что пришли и ответили на вопросы, которые нас интересовали.
И. КОБЗОН: Пожалуйста.
С. КОРЗУН: Как мне показалось, это был разговор без дураков. На том и прощаемся.
И. КОБЗОН: Спасибо. (ЗВУК ПРОПАДАЕТ) и причислили к таковым.
С. КОРЗУН: Спасибо. Всего доброго.
И. КОБЗОН: Всем доброй ночи.