Петр Вайль - Без дураков - 2006-12-07
СЕРГЕЙ КОРЗУН: Всем добрый вечер. И мой сегодняшний гость Петр Вайль. Добрый вечер, Петр Львович. Петр Вайль в Москве сейчас последние несколько дней, да, в связи с выходом новой книжки.
ПЕТР ВАЙЛЬ: Совершенно точно.
С. КОРЗУН: И о ней мы поговорим. Начнем, пожалуй, не с этого. Это человек, который в 19…, поправьте меня, если не прав, 78-м году воспользовавшись дыркой в границе, которая до этого была крепко-крепко на замке, воспользовавшись своим происхождением и жизнью предыдущей в Риге и в Москве, так, ну, не на пополам, по большей части в Риге, просочился за границы нашей необъятной родины, после чего осел там за границами и теперь приезжает сюда в качестве?
П. ВАЙЛЬ: Ну, в качестве человека, как минимум печатающегося здесь.
С. КОРЗУН: Сколько Вам было? 28 тогда?
П. ВАЙЛЬ: Это 77-й был год, если быть точным.
С. КОРЗУН: 77-й.
П. ВАЙЛЬ: Да, мне было неполных 28 лет. И я после такой тамбурной 4-хмесячной жизни в Италии, уехал в Нью-Йорк. И там прожил 17 лет. После чего перебрался в Прагу. И в Праге живу уже 11 с лишним лет.
С. КОРЗУН: Являясь главным редактором в данный момент радиопрограмм радио "Свобода".
П. ВАЙЛЬ: Русской службы радио "Свобода", да.
С. КОРЗУН: Это был важный водораздел в жизни? Самый важный в жизни?
П. ВАЙЛЬ: Ну, конечно, ну, конечно, наверное, самый важный вот почему, да. Вероятно, я мог бы отсчитывать свою настоящую, взрослую жизнь именно с этого момента по той простой причине, что я, как все мы, жил в патерналистском государстве, где за меня все кто-то решал каким-то таким вот образом в советском обществе. А тут я в 28 лет оказался в новом для себя совершенно мире с ерундовым знанием тамошнего языка. С женой и с 6-летним сыном. И все. Все, я один на один.
С. КОРЗУН: А как Вы решились? Все вместе решали или Вы решили за семью, что нет, вот мы снимаемся, поедем.
П. ВАЙЛЬ: Нет, это было совместное решение. И вот когда ты становишься один на один с тем, что тебя окружает, вот тогда ты становишься по-настоящему взрослым. Кроме всего прочего самые главные события моей жизни произошли именно там, в Нью-Йорке. Это встреча с женой, это уже другая жена, не та, с которой уехал. А та, с которой мы живем сейчас уже много лет. Это там я подружился с Довлатовым. Там я сблизился с Бродским. И это вот люди, которые, так или иначе, оказали на меня самое сильное влияние. И это все произошло в Нью-Йорке. Значит, это было самое важное.
С. КОРЗУН: Тогда детей совместно воспитывали? Ваш ребенок, что с сыном сейчас?
П. ВАЙЛЬ: Он живет в Нью-Йорке, работает в каком-то бизнесе. Такой нормальный человек, без больших творческих замахов. Он говорит по-русски очень хорошо, но его родной-то язык – английский. Так что это уже немножко другая жизнь.
С. КОРЗУН: Кого-то оставляли здесь в России в качестве заложников, как иногда говорили?
П. ВАЙЛЬ: У меня здесь оставались отец и мать. Они не собирались…
С. КОРЗУН: В Риге?
П. ВАЙЛЬ: В Риге, да. И старший брат. Брат через год тоже уехал. Он сейчас живет в Нью-Йорке. А отец и мать, увы, они умерли, но отец умер тогда, когда я не мог даже на похороны поехать. Это было в 80-е годы, железный занавес и все прочее. А мать при мне. Это я уже приезжал в Ригу.
С. КОРЗУН: Каким-то образом повлиял Ваш отъезд на их жизнь здесь в Советском Союзе?
П. ВАЙЛЬ: На мать – нет. Она была врач-хирург, а это, знаете, такая работа лошадиная, что там не до идеологии, когда надо принимать какую-то чертову прорву пациентов в день. Она в поликлинике работала. А на отца – да. На отца – да. Отец работал в патентоведческом бюро, что было, в общем, связано с общениями за границей, он великолепно знал немецкий. У него было множество друзей в ГДР. Его перестали выпускать, например. Т.е. отец как-то потерпел.
С. КОРЗУН: Чувствуете что-то внутри себя? Вот какую-то ответственность по отношению к отцу? Обсуждали ее? Вопросы непростые на самом деле.
П. ВАЙЛЬ: Да, непростые, конечно, конечно, но отце огорчался, когда я уезжал. Но он меня прекрасно понимал. Понимаете, вопрос такой стандартный. Почему уехал? Чего уехал? Ну, вот представьте себе ситуацию. Тебе 27 лет. Ты работаешь в газете, хорошей газете. "Советская молодежь" была такая газета в Риге. Ты там, что называется "золотое перо". Но ты просматриваешь свою дальнейшую жизнь до конца, до пенсии, до смерти. Все предсказуемо. Все известно. В 27 лет это чувство совершенно невыносимое. И что же я вот так и проживу всю свою жизнь? И что я так никогда ничего и не увижу? Вот то, о чем я мечтаю, о чем я читал. Какую-нибудь там Италию или Париж, или еще что-нибудь такое. Это чувство, действительно, для молодого человека, по-моему, невыносимое.
С. КОРЗУН: Ну, и дух авантюризма в то же время. Вы же были с семьей, ребенок был уже 6 лет.
П. ВАЙЛЬ: Ну, да. Но если не быть авантюристом в 27 лет, когда же еще быть?
С. КОРЗУН: А остались авантюристом сейчас?
П. ВАЙЛЬ: Ну, во всяком случае, легкость на подъем осталась. Да, я, в общем, довольно легко завожусь на какие-то интересные затеи.
С. КОРЗУН: Давайте еще о родителях. Где-то встретил упоминание о том, что у отца Вашего какие-то отдаленные эльзаские корни. Что это за история, расскажите?
П. ВАЙЛЬ: Ну, это вообще все Вайли из Эльзаса. Там у нас гнездо. Вот знаменитый композитор Курт Вайль "Трехгрошовая опера". Или Симона Вайль – это все, что называется, наши.
С. КОРЗУН: Т.е. между Германией и Францией, недоделенная до конца территория.
П. ВАЙЛЬ: Совершенно верно. Да, там есть такой городишко даже, который называется Вайль на Рейне. Просто так и называется. Я там был.
С. КОРЗУН: В чью честь?
П. ВАЙЛЬ: Не знаю, какого-то из наших, наверное. И по нашей семейной легенде, в общем, подтвержденной, так или иначе, этот человек, Вайль, пришел с Наполеоновской армией в Россию в 1812 году. Заболел здесь, даже не ранен был, а именно заболел. Остался, женился на российской женщине. А второе или третье поколение уже перебралось в Москву. Так что отец мой москвич. Вот такая вот линия.
С. КОРЗУН: Ну, тем не менее, Ваш брат родился в Германии, если правда, Вы в Риге родились и жили.
П. ВАЙЛЬ: Ну, это уже другая история. Это уже советская история. Отец пошел ополченцем в 41-м году на фронт. Он уже был взрослым человеком. Ему был 31 год. Он записался в ополчение. В ходе войны выяснилось, что он знает великолепно немецкий язык. И его произвели в офицеры. И таким образом он стал подчиняться военным приказам. И его после войны три года он прослужил в Германии, где родился мой брат. А потом его уже как военного, как офицера, перевели в Ригу. Там появился на свет я. А мать моя родилась в Ашхабаде, в молоканской семье. Это вот такие молокане были с Тамбовщины, которые ушли сначала в Армению, потом в Туркмению от преследований религиозных. И там родилась мать. Сделалась врачом. И на фронте оперировала раннего отца. Т.е. вполне такая романическая история. Там они познакомились.
С. КОРЗУН: Военно-полевой почти роман.
П. ВАЙЛЬ: Военно-полевой роман, совершенно верно. Совершенно правильно. Военно-полевой роман. Потом они оказались в Риге. Там родился я.
С. КОРЗУН: В Ригу приезжаете? Ну, в Москве бываете часто…
П. ВАЙЛЬ: В Москве часто.
С. КОРЗУН: И по делам службы, по делам писательства. Это все понятно.
П. ВАЙЛЬ: В Риге я был последний раз два года назад. И, в общем, примерно с такой вот частотой туда вот и наезжаю. И с одной стороны, понимаете, вроде бы, мне так все знакомо, ну, естественно, да, исхожено вдоль и поперек. С другой стороны, это уже не тот город, который я оставлял, да. Потому….
С. КОРЗУН: Не советский? Антисоветский?
П. ВАЙЛЬ: Вы знаете, он даже не то, чтобы не советский. Я-то ощущал, что живу в русском городе. Сейчас он, безусловно, латышский город, да. С третьей стороны, я по-латышски, когда там жил, довольно хорошо говорил. И сейчас, когда приезжаю, на второй-третий день вспоминаю язык. Он из меня, так сказать, выползает. И для меня нет никакой диковины в переименованиях. Потому что я и раньше знал, как назывались улицы до советской власти. И поэтому я для чего это говорю, что странное чувство. С одной стороны город вроде родной, а вроде и чужой. Вот это вот странное смешано. Родных там у меня уже не осталось, осталось несколько приятелей, один близкий, и все.
С. КОРЗУН: Знаю, что из городов мира очень высоко ставите Нью-Йорк, как столицу мира. Москва – столица мира для русских, которые живут. А о Праге говорите, что это очень тихий, уютный город, где удобно работать, центр Европы, близко до всего. А вот Прагу с Ригой можно сравнить?
П. ВАЙЛЬ: Можно сравнить в том смысле, что это привычный мне антураж. Брусчатка, готика, узкие, кривые улицы. Это ощущение домашнее. Но Вы знаете, я подозреваю, что любой человек западной культуры, а Россия – это, безусловно, страна западноевропейской культуры…
С. КОРЗУН: Хотя многие будут с Вами спорить по этому поводу.
П. ВАЙЛЬ: Да, многие будут спорить, но я не верю ни в какой особый путь России. В культурном отношении Россия, безусловно, Европа. Ну, хотя бы потому, что те наши гении, на которых мы ориентируемся, ну, не знаю, Пушкин, Толстой, Достоевский, Чайковский, они-то воспитывались на европейской культуре, а мы на них. Так что, я думаю, что это точка зрения безусловная. Так вот любой человек западной культуры попадает в Европу, как к себе домой. Даже если он там никогда в жизни не был. Потому что это наше общее прошлое. Да, вот это самые знаменитые священные камни Европы, о которых Достоевский писал, так что это не только для меня, я думаю, близко и приятно. Не случайно такое количество людей обожают Прагу, русских людей.
С. КОРЗУН: Тяжело ли быть американским гражданином и одновременно русским, ну, даже не знаю, как писателем литератором, эссеистом, кем Вы сами себя называете в этой…
П. ВАЙЛЬ: Ну, литератором, самое, по-моему, такое нейтральное, обобщенное слово.
С. КОРЗУН: Как Владимир Ильич.
П. ВАЙЛЬ: Да, да. Вы знаете, в 77-м году, ожидая в Италии оформления документов для въезда в Америку, я там 4 месяца болтался. И в частности оказался, поехал просто сам в Венецию, где проходило бьенале, посвященное инакомыслию. И там я увидел людей, имена которых для меня были чем-то совершенно недосягаемым. Александра Галича и познакомился с ним. Он через 2 недели умер, между прочим. Андрея Синявского и Иосифа Бродского, там я познакомился с Бродским. И мы разговорились. И он меня расспрашивал. Кто я, зачем и что вообще собираюсь делать. И когда я сказал, что намерен осесть в Нью-Йорке, он сказал фразу, которую я с тех пор много раз вспоминал. Он сказал: русскому человеку, если жить где-нибудь за пределами России, то, конечно, в Америке. И я много раз в этом убеждался. Потому что Америка – эмигрантская страна, основанная с 0. И это единственная страна, где акцент не имеет значения. Акцент не имеет тебе быть человеком первого сорта.
С. КОРЗУН: Историческая память? Потому что все-таки с 0 то она была основана, ну, скажем так, больше столетия назад. И уже изменилось много. Она уже состоялась, как государство.
П. ВАЙЛЬ: Ну, тем не менее, этот принцип остался.
С. КОРЗУН: Остался?
П. ВАЙЛЬ: Остался. Скажем, ты в какой-нибудь стороне старого света, ты, если в тебе чувствуется иностранец, ты все-таки немножечко чужак. Профессионально, да, пожалуйста, ты можешь состояться, но социально, нет. А в Америке это легко. Т.е. там каждый находит свою нишу.
С. КОРЗУН: А принцип плавильного котла, который относят к Америке или к Нью-Йорку, наверное, даже в большей степени, чем к Америке целиком.
П. ВАЙЛЬ: Этот принцип отступил. Этот принцип плавильного котла, Вы имеете в виду, что в Америке…
С. КОРЗУН: Ну, ты теряешь часть своей идентичности, и приобретаешь общую американскую идентичность.
П. ВАЙЛЬ: Америка отказалась от этого принципа, выдвинув на его смену принцип мультикультуролизма.
С. КОРЗУН: Вслед за Канадой, по-моему, кстати говоря, в Канаде этот принцип он изначально как бы применялся.
П. ВАЙЛЬ: Да, т.е. ни что ни с чем не должно смешиваться, а все существует само по себе. Т.е. идея не сплава, а мозаики. Вот, пожалуйста, хочешь быть русским, будь русским. Хочешь ассимилироваться, стать американцем англоязычным, вперед. Как угодно.
С. КОРЗУН: Кстати, рецепт ли это для России, на Ваш взгляд? На взгляд со стороны?
П. ВАЙЛЬ: Нет, нет, все-таки нет. Потому что в России есть понятие "титульная нация".
С. КОРЗУН: Есть это понятие?
П. ВАЙЛЬ: Есть это понятие, да. Есть это понятие. И носителем не титульной нации, время от времени дают это осознать. Чего далеко ходить. Недавние безобразия с грузинами, которые здесь вытворялись. Вот в Америке, хочешь быть русским литератором? Пожалуйста. Тем более, в таких городах, как Бостон. Филадельфия, Сан-Франциско, Лос-Анджелес, Чикаго и уж, конечно, Нью-Йорк, русская община так велика, что она самодостаточна. Свои магазины, свои врачи, юристы. газеты, телевидение и т.д. и т.д.
С. КОРЗУН: Но Вы же издаетесь все-таки не в соединенных Штатах в первую очередь, а издаетесь здесь, в России. Это не всегда так было?
П. ВАЙЛЬ: Ну, же я… Как, конечно, до перестройки, разумеется, я издавался в Америке.
С. КОРЗУН: Слушайте, такое ощущение, что только в самиздате это все выходило.
П. ВАЙЛЬ: Ну, в общем, д. Вы правы. Это все маленькие тиражи, какой-то круг читателей но, тем не менее, все по серьезному. Журналы, обсуждения рецензии, мнения и т.д. и т.д. Ну, а сейчас какой же смысл печататься не там, где живет твой основной читатель.
С. КОРЗУН: Петр Вайль в гостях на радио "Эхо Москвы" в программе "Без дураков", как раз о последней книге и поговорим, но сначала мы задали сегодня вопрос Сергею Пархоменко. Почему он издает Петра Вайля.
СЕРГЕЙ ПАРХОМЕНКО: Получить автора, вроде Петра Вайля, в состав своих писателей, это, конечно, мечта для любого издательства. Прежде всего, потому, что это гарантированный автор. Это гарантированное качество. Вайль – автор нескольких книжек, отчасти в содружестве, отчасти за своей собственной подписью. И все они имели успех, и все они были удивительно хороши. В конце концов, почитайте Довлатова, который пишет о Вайле, довольно часто упоминает его в своих воспоминаниях, и в своих рассказах, под разными, впрочем, именами, псевдонимами. И отзывается о нем неизменно, как о человеке, который делает очень большое дело для русской словесности в мире.
С. КОРЗУН: Это Сергей Пархоменко. Ныне издатель. Собственно в его издательстве в "иностранной литературе", в "Колибри" издали вот эту книгу последнюю… Ой, чего-то микрофон как-то, да. По новой пост советской привычке отключил микрофон. В "Колибри".
П. ВАЙЛЬ: Да, в издательстве "Колибри" Сергея Пархоменко и Вари Горностаевой, его жены. Вот, эта книжка называется "Стихи про меня". Название такое…
С. КОРЗУН: Скромное.
П. ВАЙЛЬ: Да, да, да. Довольно нахальное, но совершенно объяснимое и, которое объясняю на первой же странице вводного такого предисловия. Это просто, знаете, апелляция к такому детскому восприятию художественных произведений. Будь то фильм, музыка, песня, картина, книжка.
С. КОРЗУН: Типа "Дядя Степа милиционер", или "Наша Таня громко плачет"?
П. ВАЙЛЬ: Все, что угодно. Все, что угодно. Вот знаете, без долгих, умных рассуждений, без попытки какой-то объективности, а просто вот нравится, не нравится. Вот это вот для тебя? Для тебя. Про тебя? Про тебя. Вот это по-настоящему твое.
С. КОРЗУН: А что из детства, кстати, осталось сейчас уже после, ну, огромного периода, практически половина жизни, и поздняя, и лучшая, наверное, половина прожитая…
П. ВАЙЛЬ: Чтение?
С. КОРЗУН: Да, из чтения.
П. ВАЙЛЬ: Вы знаете, я никогда не любил сказок. Никогда. Ни в детстве, ничего. Может быть от этого я не люблю фантастику и детектив, как очень такие сюжетные вещи жанровые. Я всегда с самого детства мои любимые писатели были Джек Лондон, Фенимор Купер там, может быть, немножко позже.
С. КОРЗУН: Опять это низкопоклонство перед заграницей.
П. ВАЙЛЬ: Ну, что делать. Понимаете, в России это же колоссальная ниша. Увлекательная приключенческая литература высокого качества. В России таких книжек не писали. Потому что писатель выполнял важнейшую гражданскую функцию.
С. КОРЗУН: Подождите, а то, что Вы Владимира Владимировича (не Путина, а) Маяковского цитируете в своих работах, это по памяти, или Вы специально, как литературовед, читаете. перед тем. как написать?
П. ВАЙЛЬ: Нет, нет, нет. Вот сейчас к этой книжке мы вернемся. Я Вам объясню, почему там Маяковский возник. А чтобы закончить эту мысль, я хочу сказать, что в России вот, условно говоря, никогда не было Дюма. В России в русской литературе никогда не было "Трех мушкетеров". И я считаю, что огромный, колоссальный успех Акунина именно в том, что он именно такую литературу стал писать. Она высокого качества и легкого жанра. Вот он заполнил эту нишу не существовавшую. Вот народ и бросился на эти книги. А что касается подбора здесь… Значит, я объясню структуру этой книжки…
С. КОРЗУН: Даже не подбора, я этой книжки не видел, честно скажу. С Маяковским так попал – Маяковский, Михалков там…
П. ВАЙЛЬ: Нет, нет…
С. КОРЗУН: Маршак.
П. ВАЙЛЬ: Нет, никакого Михалкова.
С. КОРЗУН: Агния Барто.
П. ВАЙЛЬ: Я взял, подумал, вот есть какие-то стихи. Стихи взяты, потому что их цитировать проще, приводить проще. А как быть с романом. Да, ты же роман не можешь цитировать. И я выбрал 55 стихотворений русского 20 века, в хронологическом порядке разложив их. От Иннокентия Анинского 1901года до Сергея Ганглевского 2001-го. И это вот все стихи, которые, так или иначе, на меня повлияли. Сделали из меня то, что я есть. И стали участниками моей жизни. И о каждом из них что-нибудь написано. Либо это такой очерк мемуарного толка, либо это историко-художественное эссе. Либо это просто картинка из жизни комическая, лирическая, драматическая. Вот почему. Поэтому там есть и Маяковский, и Есенин, и Пастернак, и Мандельштам, и Бродский, и Ганглевский. И там 26 авторов.
С. КОРЗУН: Сразу захотелось спросить после того, как Вы сказали, это стихи, которые сделали из Вас то, что Вы есть. А Вы можете коротко определить, что Вы есть на сегодняшний день? Повесить на себя это. Вообще работа журналиста, конечно, понимаю, вешать ярлыки, но сами на себя можете…
П. ВАЙЛЬ: Да, но мне бы не хотелось этого делать. Пусть об этом скажут другие. Внутри себя я что-то понимаю, но тут даже не важно же, какой я. Важно, что такой, а не этакий. Да? И я бы просто призвал всех, вот составить для себя такой список. Не обязательно же писать об этом книгу. А просто вот составить список. Вот, понимаете, не которые Вы считаете самыми лучшими да, а те, которые вот Вы ощущаете, что они про Вас. Вот почему название про меня.
С. КОРЗУН: Составляйте список, передавайте его Петру Львовичу Вайлю, и он Вам все расскажет о Вас совершенно.
П. ВАЙЛЬ: Нет, Вы сами о себе поймете гораздо больше, уверяю Вас. Вот составьте список 20 любимых, любимых, повторяю, фильмов, песен, музыкальных произведений, стихов, романов. И Вы увидите, что Вы о себе поймете больше, чем понимали до этого. Это очень интересно.
С. КОРЗУН: Петр Вайль в программе "Без дураков" на радио "Эхо Москвы". И сейчас хотел бы привести мнение Вашего коллеги, это Виктор Ерофеев.
ВИКТОР ЕРОФЕЕВ: Петр Вайль – это тот самый человек, который превратил литературу в средство для выживания, то, что он пишет, это экзистенциальная позиция писателя, которая не просто открывает мир, но которая помогает человеку жить в нашем совершенно нешуточном мире. Поэтому и те книги, которые посвящены его поездкам по России, и "Гений места", где он описывает города и своих любимых авторов, и книги о 60-х годах, где он вместе с Генисом пытается проанализировать то, как мы жили, и какие были наши ценности, все это просто, ясно, доступно. И в своей доступности доходит до очень высокого таланта.
С. КОРЗУН: Это Виктор Ерофеев. А Вы вообще-то конкурируете с кем-то из современных писателей, будь то живущих в России или за рубежом? Вы человек азартный в этом смысле?
П. ВАЙЛЬ: Нет, нет.
С. КОРЗУН: Вам важно, чтобы Ваши книжки выходили с большим тиражом, да?
П. ВАЙЛЬ: Нет, я вообще не азартный ни в чем. Например, я не играю ни во что. Не люблю заключать пари. Вот это все меня как-то не очень волнует. Нет, я, пожалуй, ни с кем не конкурирую. И Вы знаете, вот это часто такой вопрос задают. Для кого ты пишешь? Ну, черт его знает. Ну, когда пишешь, ты имеешь в виду, ну, не больше, чем трех человек. Вот и примерно представляешь себе их реакцию. И когда там как-то продумываешь построение фразы. А это, в конечном счете, важнее всего. Ага, ты думаешь, что тебе на это скажут. Или какие-то конкретное там лицо перед тобой возникает. Это жена и буквально один, два литературных приятеля, и все. А дальше я уже не знаю. Дальше вроде не моя забота. Может быть, еще знаете, какой есть такое мелкое, но, наверное, важное, меркантильное обстоятельство, если бы для меня это был единственный источник существования, наверное, я бы как-то особенно заботился. Но боюсь… О тиражах, и о всем прочем. Но боюсь, что тогда бы потерял ту свободу и независимость в писании, которая есть у меня сейчас. Ну, поскольку я служу и получаю зарплату…
С. КОРЗУН: Да. Вы Вашу работу на радио "Свобода" называете службой. Действительно воспринимаете ее как службу?
П. ВАЙЛЬ: Ну, служба – это хорошее…
С. КОРЗУН: Как в какой-то степени повинность?
П. ВАЙЛЬ: Нет, служба – это хорошее русское слово, почему, можем, если Вам это удобнее, могу называть это работой. Не важно. Служба – это место присутствия, еще хорошее русское слово. Я хожу в присутствие 5 раз в неделю. Т.е. я служащий. И там получаю зарплату, вполне приличную, которая мне позволяет не беспокоиться о том, как расходятся мои книжки.
С. КОРЗУН: А на деньги, полученные от гонораров за книги, авторских отчислений, путешествовать.
П. ВАЙЛЬ: Совершенно правильно.
С. КОРЗУН: Есть хорошую пищу.
П. ВАЙЛЬ: Да, да, правильно.
С. КОРЗУН: Еще из Ваших увлечений собственно? Путешествия, кулинария и литературная работа, какое наиболее важное? Или они просто настолько тесно переплетены, что одно от другого не отличаете.
П. ВАЙЛЬ: Переплетены очень сильно. И причем, понимаете, как. Путешествовать мне очень нравиться. Готовить, покупать еду и есть тоже очень нравится. А писать не нравится.
С. КОРЗУН: Хорошее такое признание. Нормально, да. А кто вынуждает то? Говорят же многие "можешь не писать, не пиши".
П. ВАЙЛЬ: А вот это загадочное явление. Мне нравится обдумывать замысел книжки, собирать материал, делать какие-то выписки. Сам процесс писания не нравится. И он начинается тогда, когда ты уже не можешь этого не делать, вот что-то такое внутри тебя там поднимается. И ты, в общем, так понуро бредешь к компьютеру и усаживаешься за него. В конце концов, ты профессионал. И ты это понимаешь.
С. КОРЗУН: Надо освободить место на хард диске, который там в голове для того, чтобы что-то новое туда поместить.
П. ВАЙЛЬ: Да, правильно, хороший образ, что-то в этом роде, да, но вот, а те два занятия мне нравится ими заниматься. Путешествовать и возиться с едой в том или ином виде.
С. КОРЗУН: Но пишите на компьютере. Не от руки. Не гусиным пером.
П. ВАЙЛЬ: Да. Ну, что Вы. Нет, я от руки, недавно мне нужно было две строчки написать, так на середине второй у меня уже все куда-то поехало. Совершенно разучился.
С. КОРЗУН: А к технике вообще как относитесь, как гуманитарий? Я знаю, что до последнего времени у Вас просто не было даже мобильного телефона. И Вам его насильно навязали на службе.
П. ВАЙЛЬ: Я так к технике, может, и хорошо отношусь. Она ко мне плохо (смех). Вы абсолютно правы, пока меня не заставили в силу занимаемой должности иметь мобильный телефон, я не приобретал. Мне не нравилось, что меня могут везде найти.
С. КОРЗУН: А, так все-таки, не общение с техникой, а степень свободы, которую дает или отбирает мобильный телефон.
П. ВАЙЛЬ: Наверное, это тоже, но и вообще. Нет, я все-таки как-то перебьюсь. С другой стороны, понимаете, я-то убежден, что от этого самого, так называемого, прогресса никуда не уйдешь. Чтобы ты о себе не воображал. Надо иметь какую-то чудовищную силу воли и чудовищную глупость, чтоб от этого уж совсем бежать. Оно тебя достанет. Ведь пользуюсь же я интренетом, правильно, электронной почтой и т.д. и т.д. Ничего не помер.
С. КОРЗУН: Петр Вайль. Вопрос, который я пропустил, к сожалению, но заданный с интернета еще в связи с Вашей работой в издательстве. "Уважаемый Петр Вайль, - это вопрос из Мюнхена, кстати, от Михаила Федорова, программиста, так он подписался. – Что-то сейчас в интернете много шума по поводу судебного процесса, затеянного Сергеем Пархоменко против журнала "Новое время" и журналиста Игоря Шевелева. Все из-за Вашей книги "Гений места". Расскажите, пожалуйста, в чем суть этой истории?"
П. ВАЙЛЬ: Ну, тут я могу выступать только как сторонний наблюдатель. Потому что действительно там поводом была моя книжка "Гений места". Но я-то к этому не имею отношения. Но, насколько я понимаю, дело в том, что сначала эта книга выходила в одном издательстве, потом действие прав закончилось, права были ничьи, т.е. мои только. И тут мне предложил Сергей Пархоменко выпустить новое издание, исправленное, с новым предисловием, подчищенное, изменились реалии, я внес туда поправки всевозможные. Вот издательница предыдущая, в общем, как-то почему-то рассердилась на Пархоменко и назвала это чуть ли не литературным воровством, что, конечно, полное безобразие. Потому что спрашивать, конечно, только у меня одного. А я на это пошел.
С. КОРЗУН: А Вас не спросили. Т.е. Вы не участвуете в этом судебном разбирательстве?
П. ВАЙЛЬ: Нет, никак я не участвую. Я говорю, спрашивать нужно было только у меня одного. У меня Пархоменко спросил. Я подписал с ним договор. Так что тут абсолютно чистое дело. Я, честно говоря, не понимаю.
С. КОРЗУН: Вы не являетесь стороной в этом судебном споре.
П. ВАЙЛЬ: Нет, ни в коем случае. Ну, и конечно, журнал должен думать, что делает, когда публикует такие слова, как "воровство", за это надо отвечать, я считаю. Это неприлично, в приличном обществе так не поступают.
С. КОРЗУН: Хорошо. Отошли на шаг и вернемся, снова, напомню, Петр Вайль в программе "Без дураков" на радио "Эхо Москвы". Все-таки на Вас каких-нибудь ярлыков повесить хотя бы ярлык ну либерала, или свободного человека. Можно повесить?
П. ВАЙЛЬ: Можно.
С. КОРЗУН: Применим вполне?
П. ВАЙЛЬ: Можно, вполне применим. Я считаю, что ничего дороже и важнее свободы нет. Все понимаю, понимаю издержки свободы. Очень хорошо помню, Вы знаете, очень хорошо помню, вот это свое Нью-Йоркское ощущение 78-го года, я уехал в 77-м, а в Нью-Йорк попал в начале 78-го. Я помню вот эту страшную растерянность. Батюшки святы, ну, как же я. Я один. И все самому. Это страшно. И этот страх продолжался несколько дней у меня. И все прошел. И больше никогда не возобновлялся. Но я…
С. КОРЗУН: Как преодолели? Через что?
П. ВАЙЛЬ: Через работу. Все, давай, трудись. У тебя жена, ребенок, ты сам. Давай, рой землю.
С. КОРЗУН: А что за работа? Если в советское время, по-моему, кочегарка, еще что-то, там много чего было…
П. ВАЙЛЬ: У меня были в основном не интеллигентные работы. Но я начал к тому времени уже чего-то такое писать. И я написал статью какую-то, притащил ее в русскую газету ежедневную Нью-Йоркскую – "Новое русское слово", была такая газета. Ее напечатали. Я притащил еще одну, ее опять напечатали. И после этого пригласили меня в штат на работу. Так что я через 2 недели после приезда в Нью-Йорк уже работал, получал зарплату. Это надо преодолевать, но я к чему это говорю, что это ощущение вот этой свободы, страх ее, пугающее такое чувство, я очень хорошо понимаю то, чего боится огромная часть населения России. Вот этой вот необходимости отвечать за себя только самому. Я понимаю все издержки, я понимаю, что свобода не бывает только для хорошего. Что если она есть для хорошего, то она есть и для плохого. Но все равно, все равно ничего дороже и важнее свободы на свет не существует.
С. КОРЗУН: В числе российских идеалов присутствует свобода?
П. ВАЙЛЬ: В очень небольшой степени. Если не говорить о молодом поколении. Вот я Вам скажу, что это самое мое отрадное чувство. Мне приходится не так уж часто, но все-таки выступать в университетах, даже в школах иногда перед молодыми людьми и совсем даже юными. И я вижу, что вот так вот обобщать не хочется всегда, обобщение – это вообще порок. Но если взять в целом, то, пожалуй, мой круг, допустим, вот их возраста, был пообразованнее. Но они, конечно, безусловно, свободнее. Они совершенно независимы во мнениях. У них не зашоренные мозги. Не какие-то залитые бетоном. И я с такой радостью на это смотрю. И думаю, что да, вот их уже обратно в какие-то рамки совсем загнать ну, видимо, не удастся.
С. КОРЗУН: А можно ли сравнивать с кем-то? Скажем, с жизнью в Чехословакии, в Чехии, простите. Или в Соединенных Штатах с молодежью. Или у Вас нет достаточных оснований, чтоб сравнить.
П. ВАЙЛЬ: Нет, почему, могу. Вы знаете, опять-таки еще лет 10 назад, даже может, и меньше, там 8 не знаю, трудно подсчитать, я мог бы у Вас выиграть пари, хотя не люблю держать пари, с легкостью сто из ста я бы определил российского человека на улице западного города. Не по одежде, нет, они уже одеваться стали быстро, по пластике.
С. КОРЗУН: Не по чайной ложке, которая из стакана в глаз попадает.
П. ВАЙЛЬ: Да, да, да, Как в анекдоте, да. По пластике. Пластика свободного человека и пластика несвободного человека – это разное. Сейчас все, уже нет, уже ничего не получится. Они уже движутся так же, как их американские и европейские сверстники. Другое дело, что есть страны с устоявшейся традицией свободы. Это вот Америка и там Западная Европа. А есть страны, которые тоже освободились недавно. Та же Чехия. Но у Чехии другие традиции. Это всегда была европейская страна. И все-таки они были под коммунизмом все только 40 лет. Что тоже оказалось важно. И потом они маленькие. Маленькой стране гораздо легче провести реформы и в экономике, и в политике, и в мозгах.
С. КОРЗУН: Петр Вайль – человек, который никогда не смешит специально, но читать произведения которого – удовольствие именно потому, что за ними стоит какая-то ирония, которая вот в такую в едкость, в общем, в прочем никогда не переходит. Мне показалось любопытным спросить у Виктора Шендеровича, как он относится к своеобразному чувству юмора, которое есть у Петра Вайля.
ВИКТОР ШЕНДЕРОВИЧ: Его юмор чрезвычайно органичен, очень равен ему самому. Юмор на классическом стыке высокого и низкого. Петр Вайль - чрезвычайно образованный человек, но эта образованность не давит собеседника. Он чрезвычайно при этом демократичен. И юмор его такой же большой, просторный, ехидный, как он сам. Рядом с ним не чувствуешь себя уязвленным собственной малограмотностью. Рядом с ним и читателю, и просто другу всегда очень надежно и хорошо.
С. КОРЗУН: Это Виктор Шендерович. Вообще, русские говорят часто, что юмор настоящий существует только здесь, в России. И западникам не понять, ни анекдоты, это классическое порождение российского, советского юмора, в том числе, и т.д. Как Вы думаете?
П. ВАЙЛЬ: Нет, конечно, это абсолютная неправда. Абсолютная неправда. Знаменитый английский юмор. Да, а откуда же взялись Джером Джером или О'Генри? Откуда взялся "Пиквикский клуб" Диккенса? Нет. Англоязычный юмор, я думаю, это высшее достижение в этой области. Англоязычный юмор.
С. КОРЗУН: По какой лестнице, из скольких балов, и кто тогда по серединке находится?
П. ВАЙЛЬ: Ну, не знаю, русские писатели стоят очень высоко. Очень высоко. Если 20 век дал таких мастеров этого дела, как Ильф и Петров, там Зощенко или Булгаков. А в 19 веке у нас высится просто грандиозными столпами Гоголь и Чехов, то уже, конечно, может быть, я бы им отдал второе место. Если уж так вот расставлять так по спортивному признаку. Но на первом месте все-таки англоязычные.
С. КОРЗУН: Как-то Вы, как литературовед, мыслите категориями 50-летней все-таки давности, или около того. А современные?
П. ВАЙЛЬ: А только так и можно, только так и можно.
С. КОРЗУН: Это как историки говорят, что все, что моложе 50 лет, это еще политика, а не история.
П. ВАЙЛЬ: Да. Сергей, это, конечно. Потому что все-таки должно отстояться. Как бы не увлекались текущим моментом но, давайте, там вспомним, что при жизни Пушкина почитателей Бенедиктова было не меньше, а при жизни Чехова Потапенко был не менее популярен. Ну, о чем-то это все-таки говорит. Все как-то отсеялось и отстоялось. Так что конечно, да, несколько десятков лет должно пройти.
С. КОРЗУН: Петр, кто из людей, из писателей, из окружающих Вас оказал на Вас как бы наибольшее воздействие? Ваше имя связывают с именем Сергея Довлатова, что, в общем, ну, достаточно очевидно. Вы были одним из ближайшим его друзей и долгое время с ним общались достаточно тесно.
П. ВАЙЛЬ: Ну, я бы назвал двух человек. В первую очередь Иосифа Бродского.
С. КОРЗУН: Вы с ним тесно были знакомы.
П. ВАЙЛЬ: Знаком хорошо. Понимаете, я не могу называть, понимаете, не смею себя называть его другом. Потому что друзья – это все-таки равноправие, а я всегда ни на одну секунду не забывал, что передо мной великий поэт. И это был взгляд снизу вверх. Как бы ни был демократичен Бродский. А он был демократичен и легок в общении. К тем людям, которым он симпатизировал, он был чрезвычайно деликатен, добр и именно легок. Но у его эссе я учился. Просто вот действительно, если бы я мог так обрисовать из эссеистов прошлого и настоящего, то я бы назвал там Платона, Монтеня, Честертона, Василия Розонова и Иосифа Бродского. Вот это люди, у которых можно учиться. А, кроме того, Бродский был огромным моральным авторитетом. Для ну всех фактически окружающих, и для меня тоже. Мне как-то сказал несколько лет назад, уже после смерти Бродского его ближайший друг, вот недавно выпустивший первую биографию Бродского Лев Иосиф, замечательный поэт. Он мне как-то сказал: Вы знаете, я, когда стою перед проблемой нравственного порядка, я прикидываю, как бы Иосиф поступил на моем месте. И я подумал, что да, и я примерно так же рассуждаю. Что касается Довлатова, то там отношения были на равных. Это можно было назвать близким приятельством, дружбой, как угодно. И Довлатов оказал стилистическое влияние. Довлатов был беспощадный человек в сфере стиля. Он не прощал никаких погрешностей.
С. КОРЗУН: Он редактировал напрямую?
П. ВАЙЛЬ: Он просто тебя доводил…
С. КОРЗУН: Вычеркивал, правил, вставлял слова?
П. ВАЙЛЬ: Нет, он ничего. Это я у него вычеркивал. Я был его редактором, а не он моим. Нет, в разговоре, в общении. Достаточно было сказать не то, чтобы языковую неряшливость, но просто какую-нибудь обыкновенную банальность. Там, не знаю, жизнь прожить, не поле перейти. Он днями мог тебя попрекать и доводить: зачем ты это сказал? Что ты имел в виду? Т.е. нельзя было распуститься в стиле и языке. И это создавало, конечно, колоссальную дисциплину. И я часто думаю о том, как мне не хватало такого человека. Как мне хватает такого человека рядом, который бы меня одергивал, не давал мне распускаться. Он стилист был, конечно, совершено изумительный.
С. КОРЗУН: В какой-то момент, как утверждают, Вы поссорились. Это было на почве творчества, службы, что-то личное там было?
П. ВАЙЛЬ: Скорее службы. Мы вместе работали в газете "Новый американец". И в очень острый момент и тяжелый для всей редакции Сергей из нее ушел. Что ну было, ну, я и тогда считал, и сейчас считаю, что это было неправильно. Он же видимо, считая, что существуют законы дружбы, полагал, что за ним должны тоже уйти остальные. Этого я не сделал. И он рассердился. И у нас некоторое время были прохладные отношения. Но, к счастью, все-таки из 12 наших совместных Нью-йоркских лет там 11 прошли в добром согласии.
С. КОРЗУН: Вы вообще человек жесткий?
П. ВАЙЛЬ: Нет, я-то человек… мне только скажи, что существует компромисс, я за ним помчусь. (Смех). Я человек абсолютно не конфликтный, не конфликтный, склонный к компромиссам.
С. КОРЗУН: А с Сашей Генисом, с Александром Генисом чего разошлись? Это как раз по писательской. Вы уже говорили, что из двух человек получилось три писателя, это хорошая такая шутка.
П. ВАЙЛЬ: Да, надо радоваться. Да, из двух человек получилось три писателя. Это очень хорошо. Нет, это никакого происшествия не было. Ничего. Это просто, я-то думаю, что это просто процесс взросления. Вот прикиньте там, сколько у Вас было друзей в 20 лет, и сколько было в 40, т.е. круг общения уменьшается. В конечном счете, ты все больше и больше один. А все-таки соавторство – это институт такой, знаете непрерывной дружбы, беспрестанных встреч, выпиваний, застолий, болтовни и т.д. и т.д. Я думаю, что это не для взрослых людей.
С. КОРЗУН: Раскроете эту военную тайну или Вашу внутреннюю тайну. Вы где-то признавались в интервью, что никогда в жизни не скажете тайну соавторства с Генисом, не раскроете? Пусть она так и канет вместе с Вами?
П. ВАЙЛЬ: Нет, мы с Сашей просто договорились, что мы не будем никогда об этом говорить, ну, и все, так и не буду.
С. КОРЗУН: Т.е. никаких секретов не ждать сегодня.
П. ВАЙЛЬ: Нет, нет, нет. Я вообще держу слово. Если меня просят о чем-то говорить, я не скажу никогда и никому. Такая караимская манера.
С. КОРЗУН: Как американский гражданин, голосуете, принимаете участие в политической жизни страны?
П. ВАЙЛЬ: Да, конечно, ну, я голосовал всегда за демократов. За исключением одного случая, когда на выборах мэра Нью-Йорка голосовал за Джулиани. И думаю, что сделал правильно, потому что он довольно сильно привел город в порядок.
С. КОРЗУН: Но большой разницы собственно между демократами и республиканцами для людей, в общем, особо нет.
П. ВАЙЛЬ: Да, да, да. Нет, нет, в том то и дело. Вот чем это и замечательна такая политическая система, когда тебе более или менее все равно, кто у тебя президент. Потому что работает сама система. А личность президента не имеет особого значения. Мэр гораздо важнее.
С. КОРЗУН: Да и у нас в России скоро к этому придем. Выбирай между Грызловым и Мироновым, в общем, какая там особенно разница то.
П. ВАЙЛЬ: Да, да.
С. КОРЗУН: Процесс то позитивный. В сторону плавильного котла и в сторону Америки движемся.
П. ВАЙЛЬ: Ну, это не в сторону плавильного котла, а это в сторону такой удручающей серости.
С. КОРЗУН: Да?!
П. ВАЙЛЬ: Да. Если выбор между Грызловым и Мироновым, то да, конечно.
С. КОРЗУН: А между кем и кем Вы бы хотели выбирать в России? Если бы были российским гражданином?
П. ВАЙЛЬ: Вы знаете, я бы на это ответил так. Я видимо потому и не российский гражданин, что не хочу (ГОВОРЯТ ВМЕСТЕ).
С. КОРЗУН: И уже не станете.
П. ВАЙЛЬ: Нет, не стану.
С. КОРЗУН: Петр Вайль, гость программы "Без дураков" на радио "Эхо Москвы", да, ну, собственно на вопрос о Ваших отношениях и о дружбе с Сергеем Довлатовым мы ответили. Это был вопрос из Санкт-Петербурга от Михаила Ванина, работающего в логистике. О планах "Свободы" на будущее просит рассказать Артем Назаров из Литвы. "Можно ли, я уверен, по просьбам слушателей, чаще слышать в эфире радио "Свобода" Петра Львовича?" – спрашивает Артем Назаров. Вообще, что со "Свободой" происходит? Сокращается бюро, насколько я понимаю.
П. ВАЙЛЬ: Да, у нас закрылось Екатеринбургское бюро, а с 1 января закрывается Петербургское. Это вызвано экономическими соображениями, общим сокращением бюджета всех, без исключения, ну, учреждений, имеющих государственные субсидии. Вообще, всех американских. Т.е. ну просто какое-то там наверху начальство говорит: сократить на столько то бюджет. И вот местные администрации изыскивают возможности. Вот, к сожалению, у нас закрылось Екатеринбургское.
С. КОРЗУН: Тогда сначала о Петре Львовиче в эфире радио "Свобода". Вы ведете программу по-прежнему?
П. ВАЙЛЬ: Нет, я в последнее время участвую так эпизодических в передачах своих коллег, когда меня просят высказаться по тому или иному поводу. Кроме того, я еженедельно, каждую неделю веду колонку обозревателя на сайте "Свободы", она у нас там другие люди участвую, но с такой частотой только я один выступаю, раз в неделю. А остальные там раз в три недели получаются. А свою программу нет. Потому что я занят какой-то там организаторской и редакторской деятельностью.
С. КОРЗУН: И возвращаясь к планам американского правительства, понятно, что Вы не входите в число американского правительства, в число его членов, но, тем не менее, чем вызвано сокращение бюджета.
П. ВАЙЛЬ: Я думаю, что война в Ираке. Да, ну, так, по крайней мере, говорят, так пишут об этом. Я вынужден доверять тем, кто в этом понимает намного больше, чем я. Просто расходы таковы, что государственные учреждения, так или иначе, как-то ужимаются.
С. КОРЗУН: А нет ли здесь, на Ваш взгляд, той точки зрения, которая иногда мелькает и в России, здесь о том, что Соединенные Штаты начали немного побаиваться России из-за ее огромной роли, которую она в частности на рынке энергоносителей играет. И из-за определенной риторики, которая здесь. И решили не связываться особенно, вот ослабить как бы пресс идеологического давления.
П. ВАЙЛЬ: Нет. Нет, нет. Абсолютно нет. Это чисто экономические дела. Совершенно никак политика и идеология здесь не принимают участия. Нет, нет, нет. В этом я совершенно уверен, не будучи выдающимся политологом и знатоком экономики. Нет, но в этом я совершенно уверен. Понимаете, в России вот эта аберрация зрения присутствует. Русскому человеку кажется, что о нем очень много думают в другом мире. Это не так. Это не так. Особенно в Америке, которая далеко. Для американца Россия – это нечто такое очень часто полу абстрактное и уж точно не ближайшее. Очень интересное исследование провел профессор атлантского университета Михаил Эпштейн, эмигрант из России, который взял, и ему первому пришла в голову такая замечательная вещь. Он подсчитал упоминания в интренете, т.е. какие страны и народы чаще всего упоминаются в российском интернете, и какие в англоязычном интернете. Ну, и результат оказался поразительным. Т.е. то, что Америка занимает первое место для России, это было ясно и так. Это подтвердилось, но Россия занимает в сознании американцев 13-е место. Если бы меня на вскидку спросили, я бы сказал, 5-6-е. Оказалось 13-е. Т.е. намного выше стоит Франция, которая соперничает с Америкой в Европе, намного выше стоит Япония. Китай и т.д. и т.д. Россия на 13-м месте. Вот так примерно обстоит дело. И мой 17-летний опыт жизни в Соединенных Штатах это эмпирически тоже подтверждает.
С. КОРЗУН: Лет через 10-15 Китай будет на первых строчках и там и там?
П. ВАЙЛЬ: Безусловно.
С. КОРЗУН: Меняет это что-то в мировой картине? И вообще вот и нынешнее положение с возрождением достаточно мощным и боевым фундаментализма во многих его проявлениях, меняется что-то в цивилизации человеческой в 21 веке?
П. ВАЙЛЬ: Да, конечно. Хотя я продолжаю верить в западную цивилизацию, как в более гибкую. Вот эти фундаменталистские течения это, конечно, мощная сила, тем более, когда эти люди не боятся умирать. Но именно то, что смерть им безразлична, они ставят жизнь ниже идеи, вот мне кажется, это и есть главная слабость вот этих вот фундаменталистов. Потому что ведь победит не тот, кто сильнее ударит, а тот, кто быстрее восстановится. Западная цивилизация гибче, потому что она делает ставку на жизнь. Я думаю, вот в этом надежда.
С. КОРЗУН: А Китай не перевернет вот эту картину и представление о мире?
П. ВАЙЛЬ: Наверное, может. Уж очень он большой. Уж очень он большой, трудолюбивый и дисциплинированный.
С. КОРЗУН: Были в Китае, кстати?
П. ВАЙЛЬ: Нет, не был. Вы знаете, это единственная страна, в которой я не был из тех, где очень хотел бы быть, единственная такая. Даже скажу, почему я там не был. Потому что это страна такая богатая и интересная, что ну меньше чем на месяц, полтора там, ну, нет смысла ехать. У меня просто нет такого времени. Я просто не могу такое выкроить, не могу себе позволить. Но я обязательно, конечно, поеду. И потому что это грандиозная, древняя, богатая культура. И потому что коммунистическая, потому что это я ощущаю своим собственным прошлым. Т.е. любую страну с коммунистическим прошлым я ощущаю частью своей биографии. Поэтому она мне интересна вдвойне.
С. КОРЗУН: Петр Вайль любит Нью-Йорк, часто бывает в Москве, живет в Праге, а хотел бы жить в Италии. В каком городе?
П. ВАЙЛЬ: В Венеции.
С. КОРЗУН: В Венеции конкретно. Почему?
П. ВАЙЛЬ: Ну, Вы знаете…
С. КОРЗУН: Климатические такие пожелания? Или цивилизационные?
П. ВАЙЛЬ: Нет, Вы знаете… цивилизационные. Венеция – единственный в мире город без наземного транспорта, в это стоит вдуматься, и единственный город, который в силу островного положения не оброс пригородом новостройками. Т.е. Венеция – единственный город мира, который остался таким, которым был 300 лет назад, 500 лет назад. В общем, таким же, т.е. мы, попадая туда, попадаем в свое собственное прошлое, в прошлое человечества, а значит, в свое. И вот так вот взять и запросто переместиться в такой машине времени можно только в Венецию. Меня это страшно радует.
С. КОРЗУН: Самая экзотическая страна из тех, которые посещали? По Вашим ощущениям? Самая далекая от Вашего понимания цивилизации?
П. ВАЙЛЬ: Я не стремлюсь в Азию. Я трижды был в Японии. Она меня с одной стороны очаровывает, с другой стороны, я каждую секунду понимаю, что я здесь чужой. Нечего мне тут, в общем-то, делать. Походил, походил и катись обратно.
С. КОРЗУН: Последние, наверное, два вопроса. А может, даже и вообще последний. Если бы так сложилось, что в 28 лет Вы бы жили в Риге, или в Москве, была бы у Вас мысль, чтобы уехать из Риги, или из Москвы?
П. ВАЙЛЬ: Сейчас?
С. КОРЗУН: Да.
П. ВАЙЛЬ: Нет, думаю, что нет. Все-таки я человек гуманитарный, все-таки для меня самое главное язык и слово. И я бы из страны родного языка не стал бы уезжать, если бы в ней можно был бы что-то делать.
С. КОРЗУН: Но и сейчас возвращаться сюда целиком…
П. ВАЙЛЬ: Нет, все уже. 30 лет я прожил на Западе почти.
С. КОРЗУН: Петр Вайль, одна известная газета, многотиражная как-то поместила Ваши фото при некрологе на Кира Булычева. Была такая история?
П. ВАЙЛЬ: Была, была, даже дважды.
С. КОРЗУН: Так вот желаем, чтоб все приметы в этом сбывались, тот, о смерти которого было объявлено ошибочно, пускай живет долго, выпускает свои книги. Новое-то что-нибудь там варится уже, или это так.
П. ВАЙЛЬ: Нет, пока счастливо бездельничаю. Потому что книжка эта вышла, а новую я еще не придумал. Вот ничего с удовольствием не делаю.
С. КОРЗУН: Рука не устала еще подписывать автографы на книгах?
П. ВАЙЛЬ: Немножко затекает. (Смех).
С. КОРЗУН: Петр Вайль был сегодня моим собеседником. Спасибо Вам огромное, Петр, за ответы на вопросы, которые нас интересовали.
П. ВАЙЛЬ: Спасибо и Вам.
С. КОРЗУН: И удачи Вам, всего доброго.
П. ВАЙЛЬ: Счастливо.