Манана Асламазян - Без дураков - 2006-10-05
СЕРГЕЙ КОРЗУН: Всем добрый вечер. И гостья моей сегодняшней программы – Манана Асламазян. Добрый вечер, Манана Альбертовна.
МАНАНА АСЛАМАЗЯН: Добрый вечер.
С. КОРЗУН: Ну, для тех, кто не слышал рекламу этой передачи, я вот сейчас одну фразочку приведу. Это цитата, насколько я понимаю, достаточно точная. "Наши диваны, которые стоят в коридоре, знали такое количество тел", - говорила Манана. А прикиньте с одного раза, какую организацию возглавляет Манана Альбертовна Асламазян. На самом деле это организация, через которую тысячи молодых, ну, и не совсем, наверное, молодых людей, которые приезжают с вокзалов, из аэропортов, с автобусных станций, которые задерживаются на несколько дней, это организация, которая называется "Интерньюс". И для того, чтобы Вы имели представление… ну, собственно о биографии, о каких-то фактах мы поговорим естественно, такой биографической справки я не даю. Я сразу начну с домашней заготовки. Вот что небезызвестный нашим слушателям Михаил Федотов говорит о Манане Асламазян.
МИХАИЛ ФЕДОТОВ: Те наши телекомпании, радиостанции, которые появились после 90-го года на всем пространстве нашей страны, они появились во многом благодаря именно Манане Асламазян. Потому что она как мать, как наседка помогала им вылупляться из яиц. Помогала им находить свое место в медийном пространстве. Она организовывала школы для журналистов, школы для режиссеров, школы для операторов, школы для юристов, для менеджеров. Ну, конечно, были и проблемы. Потому что так не бывает, чтобы жизнь была без проблем. И то, что Манана создала свой "Интерньюс", который так успешно работает и столько лет уже работает, это действительно большая, большая ее заслуга.
М. АСЛАМАЗЯН: (Смех). Фантастика.
С. КОРЗУН: Манана Асламазян "Интреньюс", некоммерческая организация. Перерегистрировались, кстати, в связи с новым законом?
М. АСЛАМАЗЯН: Нам не надо перерегистрироваться, потому что мы российская организация, созданная в соответствии с существующим законом. Нам надо отчитаться и привести в соответствие с новым законом наш устав в апреле этого года. Новый закон создал для нас, конечно, большое количество сложностей.
С. КОРЗУН: В чем?
М. АСЛАМАЗЯН: В чем? Во-первых, к сожалению, он очень сильно подействовал на отношения в обществе, в стране и на отношение тех, собственно говоря, ради кого существует 15 лет наша организация, на отношение к грантам, на отношение к некоммерческим организациям. Он повлиял, на мой взгляд, на отношение к зарубежной помощи, к взаимоотношению с зарубежными коллегами и т.д. Поэтому, к сожалению, все чаще и чаще я замечаю, что те люди, которые раньше приезжали к нам учиться, стремились, хотели, приезжали и т.д., сейчас, последнее время проявляют некоторую осторожность. Не все приезжают, меньше задают вопросов. Они более осторожны. Это связано, конечно, ну, с общими изменениями в стране, я думаю, и с изменениями в профессии под названием "журналистика", ну, и еще и этот закон повлиял. Но я должна сказать, что вот та степень тщательного интереса, ну, как сказать, органов к деятельности некоммерческих организаций, на мой взгляд, чрезмерно…
С. КОРЗУН: Ну, оно Вас тоже коснулось?
М. АСЛАМАЗЯН: Оно нас тоже коснулось, безусловно. Количество бумаг, которое мы сейчас должны заполнять, вообще предположить невозможно. Потому что раньше мы отчитывались перед налоговыми органами за честное, прозрачное расходование средств, и перед теми, кто нам эти средства давал. А сейчас мы должны еще отчитываться, и причем очень подробным образом, гораздо более подробно, чем перед налоговыми и грантодателями, мы должны отчитываться перед новым органом под названием "Росрегистрация", и никто из нас, ни одна из сотен тысяч некоммерческих организаций страны не представляет сейчас, собственно говоря, на что именно будет обращать внимание эта организация под названием "Росрегистрация", потому что документы по форме отчетности уже есть, но разъяснения, до какой степени подробно, никто не знает. Поэтому мы копим бумаги. Это какой-то кошмар. У нас на диванах…
С. КОРЗУН: У Вас и без того немало было. Теперь не тела, а стопки бумаг.
М. АСЛАМАЗЯН: Конечно, за каждый рубль надо, как минимум, три бумажки, которые в разные органы пойдешь, чтобы сказать, что мы этот рубль честно потратили.
С. КОРЗУН: Манана Асламазян "Интерньюс". Можно сказать, что это учебно-производственный комбинат региональных кадров для телевидения? Если в двух словах для тех, кто с трудом себе это представляет. Потому что вообще инициатив было много, и наверняка, многие наши радиослушатели знают о них. Это и "Открытые небеса", до этого был еще, сборник программ, Вы делали эту…
М. АСЛАМАЗЯН: Новости.
С. КОРЗУН: Новости.
М. АСЛАМАЗЯН: Да, мы "Время местное" делали. Мы много проектов делали. Нам 15 лет. И за эти годы, конечно, через наши учебные только проекты прошло больше 15 000 человек. И вот эти диваны, которые ты процитировал, они, в общем, связаны с тем, что организация наша была создана, и мы так для себя ее позиционировали, что мы созданы для того, чтобы помочь региональным телекомпаниям в России стать профессиональней, интереснее, богаче, разнообразнее и т.д. Конечно, любимый Михаил Александрович преувеличивает, говоря о том, что я там участвовала в создании. Мы ни одной телекомпании или радиостанции не создавали. Но мы помогали созданным лучше жить. Я, конечно, очень горжусь тем, что у меня там есть такая медаль, которая называется "Мать регионального телевидения". Но я не мать…
С. КОРЗУН: Мать-героиня регионального телевидения (смех).
М. АСЛАМАЗЯН: Я просто как бы такой помощник, няня, может быть, я не знаю, учительница…
С. КОРЗУН: Наседкой назвал Михаил Александрович.
М. АСЛАМАЗЯН: Ну, наседка тоже есть.
С. КОРЗУН: Ну, если Михаил Александрович Вам не очень нравится, то мы можем Владимира, Владимировича послушать.
М. АСЛАМАЗЯН: Он тоже?! Ну, Вы….
ВЛАДИМИР ПОЗНЕР: И Вы представляете, что вообще понимание того, что есть телевидение, что есть телевизионная журналистика, на кого работает журналист, какая у него ответственность, вот все эти вещи, которые не очень-то у нас выделяются и, на мой взгляд, не очень даже нравятся, благодаря деятельности "Интерньюса", они в значительно большей степени проявляются, как это может быть, не странно, на региональном телевидении, нежели в Москве или в Санкт-Петербурге.
С. КОРЗУН: Вы тоже считаете, что региональное телевидение сильнее, чем московское, точнее, или более соответствует понятию телевидения.
М. АСЛАМАЗЯН: Абсолютно. Я в этом убеждена. Убеждена. Ну, прежде всего, мне кажется, это потому что между теми, кто делает телевидение в регионах и их аудиторией дистанция гораздо меньшего размера. Поэтому врать и вообще делать вид, что все хорошо, или, наоборот, что все плохо и т.д., чуть-чуть сложнее.
С. КОРЗУН: А я только уточню, что это был Владимир Владимирович Познер. На всякий случай, для тех, кто не понял.
М. АСЛАМАЗЯН: Я думаю, да, безусловно (Смех). У нас есть три ВВП в нашей организации. Есть, безусловно, президент, Владимир Владимирович Познер. Есть еще наш учредитель Владимир Владимирович Преображенский и все трое, в общем, очень сильно влияют на нашу жизнь и на нашу организацию. Вот, я-то думаю, что вот, во-первых, это дистанция, во-вторых, должна честно сказать, поскольку региональное телевидение, когда мы говорим это слово, каждый из нас предполагает, ну, там несколько телекомпаний. А я когда говорю "региональное телевидение", для меня это абсолютно там живые полторы тысячи, 5 тысяч человек, которых я знаю. Они все разные. И я не могу одним словом одним как бы вот выражением описать это самое региональное телевидение, потому что она чрезвычайно разнообразное. И лучшие из них они значительно лучше, на мой взгляд, некоторых, большинства центральных наших каналов. А худшие из них, к сожалению, значительно хуже. Там и уровень профессионализма низкий и т.д. Поэтому это живое движение, организм, это нечто такое постоянно меняющееся. И в этом смысле мне трудно как бы одним словом характеризовать, но в целом, мне кажется, они больше думают о своей ответственности перед аудиторией, чем об этом думают, я бы не сказала все, но многие журналисты, работающие на центральных каналах.
С. КОРЗУН: Манана Асламазян, генеральный директор АНО "Интерньюс", гостья программы "Без дураков". Ну, Манана Асламазян само себе такое сочетание…
М. АСЛАМАЗЯН: Грузино-армянское?
С. КОРЗУН: Давайте, да, о Грузии об Армении. Вы родились же в Ереване? В Москве уже лет в 19 оказались?
М. АСЛАМАЗЯН: Нет, не в 19. Я родилась в Армении, и переехала сюда, когда мне было 24 года. Я без ума влюбилась, это такой курортный был роман в русского человека, вышла за него замуж через 15 лет после знакомства…
С. КОРЗУН: 15 лет…
М. АСЛАМАЗЯН: Простите, 15 дней знакомства. Я с ним и переехала в Москву в 73 году. И я, конечно, армянка, и вот все, что сейчас происходит, меня, казалось бы, не должно касаться, потому что я армянка. С Арменией у России очень хорошие отношения. Армения традиционно партнер российский. Армения ведет себя достаточно сбалансировано, поэтому никаких разногласий нет. И вроде как не должны меня волновать вот события, которые сейчас на всех экранах, во всех газетах и т.д. Но я должна сказать, что я люблю Тбилиси нежнейшим образом. Мой папа – тбилисский армянин, и имя мое Манана в общем потому, что папа родился и вырос…
С. КОРЗУН: Папа захотел.
М. АСЛАМАЗЯН: Я, правда, по паспорту Мария, но все меня звали Мананой, и я продолжаю ощущать себя Мананой. И Тбилиси для меня – это город, в который я каждое лето ездила там к родственникам, к дальним, и близким. И это абсолютно любимый и замечательный город. И мне чрезвычайно больно, все, что происходит сейчас в нашей стране, это проходит по мне тоже. Хотя сейчас у меня уже нет никаких родственников в Тбилиси, не осталось. Конечно, это не моя личная проблема, но я ее ощущаю, как свою личную. Я ее чувствую, как свою личную боль. Для меня это чрезвычайно грустно. Но я бы сказала, Сереж, знаешь, самое грустное, может быть, даже не те санкции, которые там применяют против Грузии сейчас. Можно говорить о бессмысленности этих санкций или не бессмысленности. Для меня самое грустное – это поведение наших средств массовой информации в освещении этих событий, этих санкций, этого периода нашей истории.
С. КОРЗУН: Ну, как полководцы командуют, так войска и идут, вроде как.
М. АСЛАМАЗЯН: Конечно, полководцы командуют, войска идут. Первая новость о том, что сказал полководец. Но вторая новость, она должны быть хотя бы о людях, да.
С. КОРЗУН: А на региональном телевидении есть сейчас новости, как бы, независимые от мнения пускай ни одного из трех ВВП, а от мнения губернатора…
М. АСЛАМАЗЯН: Я просто убеждена, что есть масса каналов, я знаю их, я могу перечислить, но это ничего не скажет Вашим радиослушателям, что есть масса телеканалов и радиостанций, для которых самый главный судья – это аудитория. Это совесть журналиста и аудитории, поэтому, конечно, они живут не в безвоздушном пространстве, конечно, они должны каким-то образом, ну, прислушиваться к существующим в обществе и стране и т.д. мнениям. Но все равно, первоочередная задача – это удовлетворение потребностей аудитории. А если ты работаешь для аудитории, то у тебя не может быть новость, которая имеет только одни цвет. У тебя не может быть один герой и одна точка зрения. У тебя обязательно должны быть живые люди и разные точки зрения. Потому что ну не бывает ничего такого однозначного, жизнь, она же многообразна, если мы хотим быть нужными людям, мы должны эту многообразность каким-то образом представить. Я имею в виду журналистов. А сейчас все, что я, к сожалению, видела вчера, сегодня, позавчера, это одна точка зрения. Одна без учета человеческих судеб, купленных или не купленных билетов, я не знаю, перевода денег родственников, честных и нечестных денег. Потому что я все время про себя думаю. Я не знаю почему, я три дня подряд думаю про Тину Канделаки. Которая честно работает, российское гражданство, зарабатывает деньги, платит налоги и хочет послать своим родственникам деньги в Грузию. В чем крамола, Вы можете мне объяснить?
С. КОРЗУН: Или приехать к ним.
М. АСЛАМАЗЯН: Или приехать к ним. Я совершенно не понимаю этого. Я вообще не понимаю, почему молчит грузинская интеллигенция. Я совершенно не понимаю, почему молчит по этому поводу российская интеллигенция. Потому что российско-грузинские отношения вот в области культуры, в области искусства и т.д., они же были уникальные, фантастические примеры можно найти российско-грузинского производства для всей страны.
С. КОРЗУН: Манана, у Вас нет ощущения, что они как бы локально молчат, просто на экранах они как бы молчат, а на самом-то деле, наверное, не молчат. Ни грузинская, ни российская интеллигенция. Отголоски этого в эфире одной, в общем, известной радиостанции я слышу время от времени.
М. АСЛАМАЗЯН: У меня сегодня была одна из наших бывших студенток, которая работает на одном из самых крупных национальных каналов, которая сказала, что она сегодня с утра обзвонила невероятное количество представителей грузинской интеллигенции с просьбой приехать и снять их. Они все отказались. Живущих в Москве. Я не понимаю почему.
С. КОРЗУН: Манана Асламазян. Манана вернемся к Вам. Историю любви очень хотелось услышать, дослушать до конца. 15дневное знакомство, переезд в Москву, ну, в общем, на край света, наверное, по сравнению с Ереваном.
М. АСЛАМАЗЯН: Нет, конечно, не край света. Во-первых, я выросла в русскоязычной семье, я ходила в русскую школу. Во-вторых, для меня Москва всегда была местом, где я мечтала бы жить. Потому что я выросла в театральной семье, и для меня театральная Москва это было нечто фантастическое.
С. КОРЗУН: Театральная семья – и отец, и мать?
М. АСЛАМАЗЯН: Нет, мама учительница, папа был директором много, много, много лет был директором разных театров в Армении. Они, правда, разошлись. Но я жила в замечательной семье, где развод не повлиял на взаимоотношения и друг с другом, и папы и мамы со своими детьми. У меня был еще очень потрясающая, замечательная мачеха. Так что все хорошо в этом смысле. У меня было 8 бабушек, 9 дедушек. Так вот этот вот в принципе я всегда хотела в Москву, и каждый раз, когда возникал вопрос, что тебе купить сапоги, или послать тебя с папой в Москву посмотреть спектакль, я говорила, я лучше в этих похожу, но я поеду с папой посмотреть еще спектакль новый в Москве. И поэтому мой муж мне всегда говорил, мы были женаты 18 лет, после этого он, к сожалению, скончался. Он мне всегда говорил: я до сих пор не понимаю, ты, почему за меня вышла? Потому что меня полюбила или в Москву хотела? Но, тем не менее, это был действительно очень счастливый брак. И очень как бы вот, и Москва, может быть, была одним из… Я безумно, я обожаю Москву. Я получала, я, когда только переехала сюда, я звонила маме, иногда говорила: мам, ты знаешь, я вхожу в метро, я опускаю 5 копеек, я получаю от этого физическое наслаждение. Она говорит: ты ненормальная.
С. КОРЗУН: Ну, Вы собственно с театральным ремеслом отца не завязали, мягко говоря.
М. АСЛАМАЗЯН: Нет, конечно.
С. КОРЗУН: Потому что если передо мной все-таки справка лежит, если с 73 года, с 74 года в Москве – педагог по работе со зрителями в Московском театре кукол – 4 года, и дальше ах 13 лет главный администратор театра на Малой Бронной.
М. АСЛАМАЗЯН: Ну, я начинала не главным администратором, а пришла в литчасть к замечательному завлиту Ноне Михайловне Стегиной, которая меня всему научила, на самом деле. И я должны сказать, что это были счастливейшие годы. Моя жизнь разделена на два, в общем, очень счастливых куска. Это первые 13 лет Театр на Малой Бронной, Анатолий Васильевич Эфрос. Ну, что может быть лучше для человека, любящего театр, как работать с самым великим режиссером той эпохи. И вообще с человеком, который перевернул театральное искусство, язык, создал потрясающий спектакль, который можно воспринимать, как учебник театрального искусства. Это были потрясающие годы. И я просто вспоминаю всегда с величайшим наслаждением. А затем настали другие времена. Анатолий Васильевич ушел из театра. Я не могла продавать билеты на те спектакли, которые мне не нравились. Я хочу любить дело, которым я занимаюсь. Поэтому для меня было, ну ужасно…
С. КОРЗУН: Главный администратор – это практически пиар сотрудник, начальник как бы так…
М. АСЛАМАЗЯН: Он все. Главный администратор должен заниматься всем. От театральных программок, билетов, афиш и т.д. до билетеров, зала и т.д. А я занималась всем этим, потому что это надо было делать. Но как только я уже выписывала последний пропуск и закрывала окошечко кассы и т.д. Я бежала в зал и стоя смотрела все спектакли. У Анатолия Васильевича был такой спектакль "Продолжение Дон Жуана", замечательная пьеса Радзинского. Он шел всего 110 раз. Я посмотрела все 110 спектаклей. Он начинался в 10 вечера…
С. КОРЗУН: Самый верный зритель.
М. АСЛАМАЗЯН: Нет, это было наслаждением. Мне действительно нравилось. Я обожала убегать из кабинета наверх смотреть репетиции, потому что это чрезвычайно интересно.
С. КОРЗУН: А самой поиграть не было этой мечты?
М. АСЛАМАЗЯН: Нет.
С. КОРЗУН: А почему?
М. АСЛАМАЗЯН: Ну, акцент, некрасивая, толстая.
С. КОРЗУН: Ой!
М. АСЛАМАЗЯН: И не артистичная. Я вообще очень простой человек. Я работяга.
С. КОРЗУН: Потребовалось зайти в интернет, посмотреть на сайте. Жалко, что здесь не телевидение. Хотя и в телевизионных программах Манана Альбертотвна выступала неоднократно.
М. АСЛАМАЗЯН: Да, нет, нет, какая же я актриса. Никогда в жизни, нет. Меня папа научил, и я от этого действительно получаю удовольствие. Что организовать правильным образом, именно организовать процесс, чтобы творец мог проявить себя наилучшим образом, это величайшее наслаждение. Т.е. создать для творческих людей, которые очень разные, которые капризные. Анатолий Васильевич писал, что актер – это женская половина человечества. Вот создать для них условия, когда они могут проявить себя, выявить все лучшее, что в них есть, при этом прощать им зависть, прощать им капризы, прощать им нежелание жить в определенной гостинице, все им прощать. Вытаскивать их пьяных, и притаскивать их, и укладывать их в постель там на каких-нибудь гастролях. Это все надо любить. Тогда вот ты получаешь от этого наслаждение. Так вот я, правда, очень любила эти годы. И этот театр, но как только в нем стало невозможно работать, я ушла.
С. КОРЗУН: Так что Ваш личный водораздел совпал, ну, во многом, с водоразделом таким в жизни страны. 91-й год, уход из театра. И куда? Фонд защиты гласности…
М. АСЛАМАЗЯН: 91-й год, да. Фонд защиты гласности, конечно. Это был замечательный период. Я все время ходила, маялась и не знала, что делать, потому что мне было интересно, как вдруг в один прекрасный день мне позвонил Андрей Смирнов, режиссер на фильме Белорусский вокзал и сказал: мы тут в союзе кинематографистов создаем такой фонд, некоммерческую организацию, не пойдешь ли ты к нам директором? Я сказала: Я? Директором? Я вообще не знала, что такое некоммерческая организация вообще, что называется. Андрей сказал: ну ты приходи, а там посмотрим. И я пришла в союз кинематографистов. И там в одной маленькой комнатке сидели великие люди, авторы перестройки и кинематографисты, которые вот – Герман, Данелия, Смирнов, Егор Яковлев, я сейчас уже не могу, Белла Куркова, Владимир Молчанов. Ну, ты представляешь по тем временам, что это были за имена. И они мне говорили: деточка, иди к нам директором Фонда. И я так обалдела, что сказала да, совершенно не понимая, на что я соглашаюсь. Ну, я стала директором фонда, я его зарегистрировала, год проработала. А потом умер муж, потом появились американцы, которые меня позвали в "Интерньюс", я пришла к Алексею Кирилловичу Симонову, сказала, что я только получаю 120 рублей, одна с сыном, не могу его прокормить, а тут мне 300 долларов предлагают. 300 долларов по тем временам. Кириллович, смирился, долго сопротивлялся, потом сказал: ну, ладно, иди. И дальше существует легенда, что, значит, для того, чтобы я туда ушла, я его уговорила, американцы подарили… Ушла работать в представительство американской организации "Интерньюс", тогда это было представительство. Американцы подарили, значит. Фонду защиты гласности компьютер "Макинтош". Алексей Кириллович отказывается эту историю подтверждать, но, тем не менее, с тех пор все шутят, что цена мне один макинтош. Ну, вот и в 92-м я перешла работать в эту некоммерческую организацию, которую вот тогда приехали организовывать американцы. Несколько лет мы поработали, как представительство, а потом американцы уехали, а мы решили, что мы свою создадим, российскую, мы, конечно, продолжаем уважать, любить "Интерньюс"…
С. КОРЗУН: Как опыт театрального администратора позволял надеяться на то, что можно…. Мы как-то в эфире "Эхо Москвы", в том числе, по-моему, говорили об источниках финансирования. Практически в большинстве своем это были все-таки западные гранты, да. Или кто-то из наших?
М. АСЛАМАЗЯН: Это было время такое. Нет, это было время такое. Тогда наших вообще не существовало. Наших фондов, наших организаций. Жизнь меняется…
С. КОРЗУН: Менялось это потом?
М. АСЛАМАЗЯН: Безусловно. Меняется очень сильно. И это просто на моих глазах, и я это все замечаю. Если там в 93-м, в 94-м вообще никаких грантов, кроме зарубежных не было, и была техническая помощь, которая очень приветствовалась, и российским правительством, и все люди этого ждали, то с годами эта ситуация менялась. И последние годы я должна сказать, что очень много российских фондов возникает. Есть даже большая организация "Форум доноров", которая объединяет крупные российские фонды. Т.е. от тех спонсорских так называемых поддержек разных конкурсов, от конкурса красоты и до там, я не знаю, строительства церкви, многие крупные корпорации, крупные олигархи, богатые люди приходят к сознанию того, что благотворительность тоже должна быть грамотной. И нельзя без цели, без миссии просто так раздавать деньги. Необходимо определить, куда, зачем, чтобы эти деньги эффективно расходовались. И поэтому в последнее время очень много фондов, многие, наверное, некоторые из них даже известны. Такой фонд, как фонд Потанина, который поддерживает образовательную деятельность и музейную деятельность. У них потрясающий, например, есть конкурс "Меняющийся музей в меняющемся мире"…
С. КОРЗУН: Ну, они к "Интерньюс" тоже имели какое-то отношение?
М. АСЛАМАЗЯН: Ну, я просто член жюри конкурса. Я лично. К "Интерньюс" это не имеет отношения. Фонд Зимина "Династия" замечательный. Потрясающий фонд был "Открытая Россия"…
С. КОРЗУН: Зимин был как раз нашим гостем на прошлой неделе буквально.
М. АСЛАМАЗЯН: Был, да? Ну, вот у него замечательный фонд, они поддерживают…
С. КОРЗУН: Он, правда, не знал, куда идут деньги и на что…
М. АСЛАМАЗЯН: Ну, я ему могу сказать. Мы тоже грантополучатели. У нас есть небольшой грант от фонда Зимина "Династия" на производство такой социально-экономической программы "Профессиональный счет". Но я должна сказать, что вот самым большим нашим конкретно донором, конечно, были всегда американские фонды. И правительственные и неправительственные. Фонд Форда, в первую очередь, и Фонд Сороса. Фонд Мак-Артура, Рокфеллера, все, кто, очень много было разных фондов и частных, и государственных. Европейские фонды, программа "Тасис" так называемая. Мы сейчас делаем проект на деньги и на средства "Тасиса". Самым крупным нашим российским донором, безусловно, был фонд "Открытая Россия".
С. КОРЗУН: А скажите, Манана, вот честно, а были ли деньги, от которых Вы, ну, скажем, отказывались, или готовы были отказаться? Обставляются ли гранты каким-то количеством условий, которые Вам могут показаться приемлемыми или неприемлемыми?
М. АСЛАМАЗЯН: Безусловно. Я должна сказать, что, как правило, никто не ходит и не предлагает деньги. Обычно объявляются конкурсы, тендеры. И ты волен, участвовать или не участвовать. Мы всегда старались участвовать в тех тендерах, которые на наш взгляд, вт, скажем так, мы никогда не шли за деньгами, только бы их получить. Если конкурс, который объявлен на какой-нибудь грант, соответствует миссии нашей организации, тому, что мы хотим делать. То мы, безусловно, туда пойдем. Если это будет на все, что угодно. Я, например, всегда отказывалась от выборов, потому что я понимала, что мы ничего не сможем сделать полезного для телевидения в области выборов. А ввязываться в это не хотелось.
С. КОРЗУН: А какие условия были? Вот что, например, грант на то, чтобы обеспечить что? Победу какого-то кандидата, группы кандидатов?
М. АСЛАМАЗЯН: Нет, никогда в жизни, никогда в жизни. Этого не было никогда, пусть уж мне поверят Ваши радиослушатели, что таких глупых тем для тендеров не бывает.
С. КОРЗУН: Т.е. лоббирования прямого, да?
М. АСЛАМАЗЯН: Да, конечно, это вообще запрещено законом. И это понимают все зарубежные фонды. И, как правило, это обучение журналистов, как правильно освещать выборы. И, как правило, это попытка, там я не знаю, обеспечить прозрачный мониторинг, с деятельностью средств массовой информации…
С. КОРЗУН: А чего ж Вы самоустранялись тогда? Вполне благородная миссия.
М. АСЛАМАЗЯН: Мониторинг мы делать не умеем…
С. КОРЗУН: Нет, обучение журналистов, частности, как правильно освещать.
М. АСЛАМАЗЯН: Ну, мы делали, конечно, но, к сожалению… Мне трудно объяснить. Сереж, почему. Потому что я боялась, чтобы чему бы их не учили, они бы все равно поступали так, как…
С. КОРЗУН: Поступали на самом деле.
М. АСЛАМАЗЯН: Поступает время, да.
С. КОРЗУН: Ну, вот видите, Манана, не учили. не учили, да, и что в итоге получили.
М. АСЛАМАЗЯН: Да, нет, ну, мы же не можем претендовать, что мы учили всех и всему. И что все, что мы имеем сейчас это результат нашей деятельности. Когда у меня спрашивают, в чем вообще Ваша польза, я всегда привожу пример там вот такой кулинарный, поскольку я женщина. Я говорю, что мы как маленькая сода. Да, вот пирог можно сделать с содой или без нее, теоретически. Пирог и так может взойти. Но если ее добавить в правильной пропорции, то тесто взойдет таким, каким оно должно быть, и хорошо. А если его там не будет, или его будет слишком много, тогда это будет перебор. Так вот мы такая щепотка соды, которая была добавлена в это огромное тесто под названием региональные средства массовой информации.
С. КОРЗУН: Манана Асламазян – гостья программы "Без дураков" на радио "Эхо Москвы". Еще одно заготовленное заранее, признаюсь, мнение. Поскольку Манана не только является генеральным директором "Интерньюс", еще и вице-президентом, по-моему, это так называется Национальной Ассоциации телерадиовещателей. Начальника слушаем.
ЭДУАРД САГАЛАЕВ: Является кормящей матерью нашего российского телевидения, особенно регионального. И они, вот эти все младенцы, припали к ней и получают просто замечательный, этот пьянящий напиток знаний и любви. Потому что на самом деле главная черта Мананы это ее неравнодушное отношение к людям. И тем самым она создает колоссальный дискомфорт вот для меня лично, потому что она всегда заставляет меня больше работать, больше приносить пользы региональному телевидению, быть принципиальным. А поскольку я очень ленивый и равнодушный человек, то мне приходится очень тяжело иногда под огнем ее критики и под ее прессингом быть все-таки заинтересованным, неравнодушным, правдивым и полезным.
С. КОРЗУН: Эдуард Сагалаев тоже был, кстати, гостем нашей программы. Понятно, что с его увлечением там модными философскими, или наоборот, очень старыми философскими течениями…
М. АСЛАМАЗЯН: Ну, да, конечно, Восток.
С. КОРЗУН: Вся работа-то на Вас падает.
М. АСЛАМАЗЯН: Нет, я во-первых, уже не вице-президент. Но я, безусловно, очень принимаю активное участие в работе национальной ассоциации. Я сама написала заявление об уходе из вице-президентства, потому что мы сейчас выполняем проект, бенефициаром которого ну как бы вот польза от нашего проекта должна быть национальная ассоциация. И если бы я оставалась вице-президентом, это было бы прямым конфликтом интересов. Я категорически этого не хотела. Поэтому я там год назад написала заявление с просьбой вывести меня из качества вице-президента. И я пока просто член правления Национальной ассоциации. Но я считаю, что национальная ассоциация – чрезвычайно важная организация в нашей жизни, в нашей индустрии, и Эдуард Михайлович Сагалаев, как не странно, который отметил буквально позавчера свое 60летие. с чем я его и в эфире поздравляю, хотя я его, безусловно, поздравила лично и там, и очень много людей его поздравило позавчера. Это был большой праздник. И очень много телевизионных людей, и не только телевизионных пришли, чтобы поздравить лично Эдуарда Михайловича. Так вот он и Национальная ассоциация, которой в прошлом году исполнилось 10 лет, очень важный такой цементирующий орган. Индустрию, вообще, говоря раздирает на части. Безусловно, раздирает на части. И, наверное, только вот вотсояная хитрость и тире мудрость Эдуарда Сагалев позволяет, как бы, совсем не распасться….
С. КОРЗУН: Вместе с Мананой Асламазян.
М. АСЛАМАЗЯН: Ну, я так со стороны помогаю чуть-чуть. Но, в общем, конечно, он лукавит, когда говорит про ленивость. Он очень, лень свою, он, безусловно, так бесконечно курсирует между разными там полюсами, разными углами этого самого телевидения, радио, для того, чтобы хоть как-то иметь возможность иметь хоть какое-то консолидированное мнение. Мне, конечно, не хватает иногда в Сагалаеве там большей демократичности, большей однозначности. Я все время толкаю его на какие-то там решения. Он говорит: ты забываешь, эти тоже члены моей ассоциации. Я должен обязательно пытаться найти тот компромисс золотой. Так что вот ну чего не хватает….
С. КОРЗУН: Да, Манана Асламазян – практически идеальный человек, не только из тех, кого мы опрашивали к этому эфиру…
М. АСЛАМАЗЯН: Да, перестаньте.
С. КОРЗУН: Но и вообще, честно вот признаюсь, что о Манане Асламазян ни одного плохого слова ни от кого просто ни в кулуарах, ни за кулуарами не слышал. Тем не менее, как руководитель довольно с организации, там 40 сотрудников…
М. АСЛАМАЗЯН: 65.
С. КОРЗУН: Да. Уже на этот момент, ну, и можно понять, что сотрудники и журналисты – люди совершенно разные. И не быть хозяйкой, наверное, в Вашем положении просто нельзя. Вы бываете резкой, можете, нагрубить?
М. АСЛАМАЗЯН: В последнее время все чаще и чаще. Хотя, в принципе не умею. Мне очень трудно физически, трудно сказать человеку что-то такое неприятное. Я могу там вспылить, накричать, но потом я так переживаю за него, тут же бегу через там какое-то время, чтобы его как-то погладить по головке, что-нибудь хорошее сказать этому человеку. Всегда у меня был такой лозунг… мне все говорят, что у нас очень хорошая организация. Климат, атмосфера, мы такие. у нас так хорошо находиться, , нас бесконечно приходит очень много людей. И времени иногда на работу не хватает, потому что бесконечные гости. Мне всегда казалось, что единственное мое орудие, как менеджера, это я сама много работаю, честно работаю, поэтому сотрудники вокруг меня тоже должны также много и честно работать. Но в последнее время я понимаю, что, ну, то ли возраст, то ли время меняется. Новые задачи и т.д., что нужно вводить какие-то новые способы поощрения и требований к сотрудникам. Поэтому мы сейчас проходим очень большую, такую по научному реорганизацию, делаем всякие бизнес процессы, строим стратегические планы и т.д. т.п. Потому что мы хотим очень измениться. Мы действительно очень серьезно думаем о том, что, может быть, в том виде, как "Интерньюс" существовал 15 лет, как семья, как дом, я как мама, вокруг все наши такие родные, близкие и т.д. Т.е. мы уже как-то пора меняться, и мы уже чуть-чуть постарели. Появилось целое новое поколение журналистов, руководителей и т.д., для которых "Интерньюс" – это уже не тот прежний дом, какой он был там для тех, кто начинал телевидение 10 лет назад, 12 лет назад, 15лет назад. Они тоже уже изменились. И поэтому мы сейчас сильно меняемся. У нас безумное количество новых планов. Мы вообще сейчас зарегитрировали новую организацию, которую, мы хотим изменить название. Нам сказали, что мы правильно именем название. Потому что мы хотим позиционироваться все больше и больше на образование, поэтому мы сейчас вот работаем над программой под названием "Образованные медиа". Мы хотим сделать наш фонд под названием "Образованные медиа". Мы сейчас ведем серьезные переговоры с Высшей школой экономики для того, чтобы там начать как бы новые программы по медиа менеджменту, по деловой журналистике для тех, кто уже работает, кто хочет повысить квалификацию. И мы хотим впервые, это не реклама, но я хочу просто рассказать, что мы действительно меняемся. Мы впервые хотим повернуться, работать не только для регионалов, но и для московских специалистов, желающих повысить свою квалификацию, свои, там я не знаю, навыки персональные умения.
С. КОРЗУН: Вы перестаете быть некоммерческой организацией, если я правильно понимаю.
М. АСЛАМАЗЯН: В общем, да. Потому что, если честно, очень хочется вот перестать слушать в свой адрес какие-то упреки. Что там и американские шпионы. А мы не американские шпионы. Я это точно знаю. Это же я точно знаю.
С. КОРЗУН: Нет, ну, вас могли зомбировать. подождите, Манана.
М. АСЛАМАЗЯН: Ну, да, безусловно. Конечно…
С. КОРЗУН: Психологическое внушение, да.
М. АСЛАМАЗЯН: Так вот я, есть несколько причин, по которым мы решили измениться. Прежде всего. Потому что такое отношение к некоммерческим деньгам, которое, хотя их, по-прежнему можно находить, но все меньше и меньше, и самое не хочется. Потому что нам кажется, что тот продукт, который мы даем, то образование дополнительное, которое мы даем, оно должно быть востребовано уже и люди должны научиться за него платить. Индустрия разбогатела сильно, сильно разбогатела. У нее появилось больше денег. И она должна научиться платить за образование своих сотрудников. И сейчас все больше и больше новых тем появляется. Сейчас все более и более сложные задачи встают перед журналистами. Поэтому мы там большую серьезную программу реорганизации сделали. Мы хотим начать учить за деньги. При этом естественно, как некоммерческая организация, все услуги по образованию, которые будут нами оказаны, они будут оплачены теми, кто будет у нас учиться, но, безусловно, если у нас гипотетическая прибыль возникнет, хотя я очень сильно сомневаюсь, что можно зарабатывать и иметь прибыть на образовании. Все деньги, которые мы заработаем, мы по-прежнему будем пускать на те же самые некоммерческие цели. У нас всегда будут возможность для маленьких телекомпаний, для особо талантливых (ГОВОРЯТ ВМЕСТЕ) учиться бесплатно.
С. КОРЗУН: А зачем, а зачем Вам это надо, Манана? Вы выходите из некоммерческой организации в бизнес. Цель бизнеса, как учат умные люди – повышение прибыли собственно.
М. АСЛАМАЗЯН: Цель бизнеса – во-первых, не всегда… ну, т.е. получение прибыли безусловно, но образовательный бизнес это бизнес особый.
С. КОРЗУН: Вы стесняетесь денег?
М. АСЛАМАЗЯН: Нет, я не стесняюсь…
С. КОРЗУН: Вам не нравится, когда Вы много зарабатываете?
М. АСЛАМАЗЯН: Во-первых, по закону образовательное учреждение не может быть коммерческой организацией, оно некоммерческое, по сути. Т.е. заработанные на образовательном бизнесе деньги должны идти в образование. Другое дело, зарплаты, которые можно платить. Хорошие зарплаты нужно, можно, мы должны платить людям, которые преподают, для того, чтобы привлечь в это самое образование серьезных практиков и хороших теоретиков, безусловно, надо хорошо платить за эту работу.
С. КОРЗУН: Нет, ну, это естественно нужны хорошие деньги. Из этого могут вырастать большие звезды, которые буду зарабатывать на своем интересе.
М. АСЛАМАЗЯН: Безусловно, безусловно. Нет, ну, это если тренер станет индивидуально потом зарабатывать…
С. КОРЗУН: Нет, просто мне показалось, немножко такой интеллигентский такой подход, немножко по-советски…
М. АСЛАМАЗЯН: Нет, ну конечно, я все-таки 15 лет руковожу некоммерческой организацией. И каждый раз, когда я говорю, что все, с завтрашнего дня люди должны нам платить за этот семинар, потом мы объявляем семинар, потом приходят и говорят: ну, жалко Васю, надо его бесплатно взять. И я первая, которая говорит: давайте Васю возьмем бесплатно. Так бизнес не делают. Ровно поэтому мы открыли у себя коммерческий отдел.
С. КОРЗУН: Тоже мне администратор театра бывший. Все навыки, наверное, забыты.
М. АСЛАМАЗЯН: Ну, я же женщина, я же мама.
С. КОРЗУН: Кстати, о маминых обязанностях. Как сын? Чем занимается?
М. АСЛАМАЗЯН: Сын – свободный художник. Он занимается тем, что называется видео арт, это нечто такое, чего я не понимаю, но я понимаю, что он этим занимается. Он довольно, видимо, известен в своей среде. Он делает какие-то видео клипы. Пытается заработать денег, как всякий свободный художник, у него то есть зарплата, то нет.
С. КОРЗУНА сколько ему сейчас?
М. АСЛАМАЗЯН: Ему 30. Ну, у меня внук есть замечательный. И я его очень люблю.
С. КОРЗУН: И реализуетесь в внуке, как мама? или на сына тоже хватало времени?
М. АСЛАМАЗЯН: Нет, на сына никогда не хватало времени. К сожалению….
С. КОРЗУН: Обиду он затаил, наверное, на Вас, поэтому подбросил…
М. АСЛАМАЗЯН: Да, внука. Нет, на сына не хватало времени. Это моя беда. И я сожалению об этом. Но, тем не менее, он вырос…
С. КОРЗУН: Ну и на внука, наверное, не хватает….
М. АСЛАМАЗЯН: На внука тоже не очень много времени, но, тем не менее, сейчас…
С. КОРЗУН: Ну, там хоть мама еще есть.
М. АСЛАМАЗЯН: Да, там есть мама, во-первых, во-вторых, все-таки я теперь понимаю, что не всякие суббота, воскресенье должны быть рабочими днями. Хотя бы и два раза в месяц можно с внуком куда-нибудь сходить. В этом году я с ним дважды съездила там в короткий отпуск вот зимой и сейчас летом. И получила колоссальное удовольствие. Потому что мы там, например, 12 дней с ним провели в Нью-Йорке. И я была счастлива, и он был счастлив. Потому что мы повидали с ним все самое интересное, что Нью-Йорк для детей представляет. Это было потрясающе интересно. Так что вот внук – теперь моя новая радость.
С. КОРЗУН: Напомню. Манана Асламазян – гостья программы "Без дураков" на радио "Эхо Москвы". В Вашей судьбе еще был и эпизод, когда Вы привлекались к участию в федеральной конкурсной комиссии по распределению радиочастот. В общем, начиная там с года 90-го, вот вспоминая "Эхо Москвы", когда распределение частот было еще относительно бесплатным. Кто там успел в революционном порыве чего кому выдать. И время, в общем, шло, и функции этой комиссии преобразовывались. И государство стало брать за это деньги. И поставило на это дело уважаемых людей, чтобы надзирали над этим. И тем не менее, многие решения конкурсной комиссии конца 90-х и 2000-го года, в общем, кажутся широкой публике, и в том числе профессиональной публике, скандальными. Скажите правду, насколько члены комиссии подвергались давлению. И были ли какие-то решения, которые так против воли приходилось принимать?
М. АСЛАМАЗЯН: Сейчас по прошествии времени, поскольку много лет уже прошло, я уже не член этой комиссии федеральной, мне кажется, что при всех… Вот та комиссия, в которой я была…
С. КОРЗУН: Это с какого по какой год?
М. АСЛАМАЗЯН: У меня что-то последнее время с памятью плохо. По-моему, с 2000го по 2004-й или, да, 2004й, если я не ошибаюсь. Она была более открытая и более эмоциональная. Т.е. решения там в этой комиссии были такие. Или совсем какие-то несправедливые, или наоборот, супер справедливые, неожиданно справедливые для времени для того количество чиновников, которые в этой комиссии были и т.д. И правила игры были понятные. Потому что я, по крайней мере, я всегда могла объяснить, почему то или иное решение было принято.
С. КОРЗУН: Но бывали решения, в которых там просил слова министр печати или министр связи, или администрация президента?
М. АСЛАМАЗЯН: Сереж, там так была устроена комиссия, что количество голосов чиновников всегда было больше количества голосов так называемых независимых членов.
С. КОРЗУН: А, было кому исполнять указания.
М. АСЛАМАЗЯН: Было очень много случаев, когда просто мы голосовали против, они голосовали за. И их количество голосов больше, поэтому они получали. Но я должна сказать, что, все-таки мы, ну, мне так казалось, по крайней мере, что мы очень часто принимали абсолютно справедливые, неожиданные решения. Потому что Михаил Юрьевич Лесин, который руководил тогда комиссией, он ведь человек сложный, но мне кажется, что все в индустрии сейчас поминают его добрым словом. Потому что это был человек, у которого была точка зрения, который умел ее честно высказать. Иногда он ошибался. Иногда он принимал несправедливое решение. Потому что был вынужден. Но вот на поверхности лежат те решения, которые были связаны с какими-то национальными каналами, с политическими интересами, где мы все были, может быть, бессильны. А вот 90% работы комиссии это было решение по регионам. Вот там я могу честно положить руку на сердце и сказать, что вот я почти уверена, что у нас очень, очень мало было проколов. Мы там всегда руководствовались одним. Вот эти люди, которые сидят перед нами и отстаивают свою точку зрения, они действительно выглядят сильнее других. Мы могли ошибаться. Потому что можно и обмануть нас. И выступления на этой самой комиссии могли быть разные. Какой-то самый талантливый человек или какая-нибудь талантливая идея, высказанная не очень эмоционально, она могла нас не покорить, и мы за нее не голосовали.
С. КОРЗУН: Ну, Вы на самом деле ориентировались на выступление? Потому что я для слушателей скажу, что не знаю, как телевизионный, но радио конкурс проходил так, там 5 минут представления, условно говоря, ну, до 10, может быть, сейчас до 3 минут сократилось. Представление, там 25-35 претендентов на одну радиочастоту. После этого комиссия вызывает всех, оглашает свой вердикт и расходится.
М. АСЛАМАЗЯН: 25 претендентов было, как правило, только на московские частоты. На региональные так не было. Мы иногда сидели до 11 вечера, потому что мы не ограничивались тремя минутами. Перед тем, как выслушать эти три минуты, мы накануне получали много-много документов. И самые добросовестные из них, а Вы поверьте мне, что мы были добросовестны. Читали огромное количество бумаг и т.д. Поэтому мы были уже готовы к тому, что нам люди говорят. И потом все-таки, ну, я то знала там, большинство людей, которые выступали перед нами, я их знала по каким-то другим каналам и т.д. Поэтому поверь мне, что это было непросто, но мы старались очень честно. Ну, Всеволод Михайлович Вильчик покойный. Ну, ты можешь представить себе, чтобы он голосовал против совести. Познер, чтобы он голосовал… Чего он боялся бы, и кого он боялся бы? Я, почему я должна была…
С. КОРЗУН: Нет, ну, все мы люди, все мы граждане страны. У нас есть свои интересы, есть дети, которые подрастают, и которые подрастают и которым надо идти. А какие рычаги давления на судей, например. Почему у нас о суде столько спорят. Да, собственно, сколько угодно…
М. АСЛАМАЗЯН: Если речь идет о взятках, могу тебе честно сказать, что кроме букетов цветов после комиссии, взяток других у меня не было.
С. КОРЗУН: А борзыми…
М. АСЛАМАЗЯН: Не было борзых, не было. В лучшем случае это какой-нибудь был букет цветов или бутылка коньяка, но уже после. Потому что… ну это я шучу. Все эти разговоры о бесконечных о том, что занесли, дали 20 000, поэтому эти получили, а те нет, на мой взгляд, не имеет под собой никакого основания. Я знаю, что вот мы, члены той комиссии, взяток не брали. Я могу ручаться за каждого из них.
С. КОРЗУН: Но некоторые из руководящих указаний исполняли.
М. АСЛАМАЗЯН: Ну, да, да, бывали случаи, когда Михаил Юрьевич выходил со своего председательствующего места, садился перед нами и говорил: ну, Вы можете, конечно, как угодно, я должен дать эту частоту туда-то. Вы можете голосовать, это Ваше право и т.д. Но должна сказать, что тот способ голосования, который там применялся, позволял многим из нас колеблющимся там и т.д., в общем, не идти против совести. Мы голосовали за тех, за кого мы хотели. Иногда некоторые из нас поднимали даже руки за тех, кого не очень хотели, но так называемая форма, называется мягкое рейтинговое голосование, позволяла, в общем, все равно, там, где нужно было, им провести свое решение. Но это люди, которые проводили решение, с их точки зрения полезное для индустрии. Еще раз говорю, они могли ошибаться, часто ошибались. Но в тот момент, мне кажется, они искренне верили, что они делают правильно что-то.
С. КОРЗУН: Манана, Вы наверняка знаете зарубежный опыт. Вот наша комиссия, которая много спорили, и в момент начала ее деятельности, и потом, она как бы похожа на другие комиссии? Вернее не так. Вот спектр радиочастот практически уже распределен. Да, и в Москве, и большинстве крупных городов точно. С телевизионными каналами тоже вроде все ясно. Если появляются. Вот в правильном направлении мы пошли, если учитывать мировой опыт?
М. АСЛАМАЗЯН: Ну, мы пошли близко к мировому опыту. Но, честно говоря, единственное, что меня очень смущает, и всегда вот вызывает какое-то мое, значит, абсолютное неприятие. Абсолютно официально, значит, вот в распределении частот, присутствует и в законодательстве, которое там и около законодательных актах, которые вокруг этого распределения частот существует один главный мотив – польза государства и неизменяемая концепция. В самом начале, когда мы только-только раздавали частоты, мне казалось понятие концепции, оно было разумным. Потому что позволяла, значит, хоть какой-то критерий применить. Вот почему эти, а не те получают частоту. Эти хотят делать, там я не знаю, спортивный канал, а эти хотят делать культурологический. Мы думаем, что культурологический лучше. И поэтому голосуем за него. Был какой-то критерий. Сейчас с развитием цифровых частот, с выдачей огромного количества этих частот в разных городах и т.д., мне кажется, такая приверженность концепции абсолютно уже архаичной. К сожалению, новое руководство министерства очень строго наказывает за нарушения концепции. И это, на мой взгляд, уже перестает быть рыночным механизмом. В тот момент, когда оно начинало быть, оно было рыночным механизмом. Сейчас оно перестает быть рыночным механизмом. А становится таким рычагом для закрытия, вынесения предупреждения любому средству массовой информации. Шаг вправо, шаг влево от концепции, заявленной 5 лет назад, 6 лет назад, и прописанной лицензии, является нарушением. А невозможно не меняться, невозможно не приспосабливаться к меняющемуся рынку. Если я заявил, что у меня будет, там, я не знаю, 8 часов детского вещания, а в этот момент рядом появился детский канал, то я как частное средство массовой информации, я не могу в убыток себе делать эти передачи. Поэтому, я должен меняться для того, чтобы зарабатывать, удовлетворять потребности аудитории, работать профессионально в соответствии с теми кадрами, которые у меня… Вот это изменение, к сожалению, вот эта необходимость таких изменений гибких. абсолютно не учитывается вот этим понятием концепция. И сейчас используется абсолютно такой молоток, рычаг в руках у надзирающего органа для наказания неугодных. И все чаще и чаще мы слышим о предупреждениях, которые выносятся средствам массовой информации региональным. А самое главное, чего я больше всего, что меня пугает, практически невозможно исправить то замечание, которое тебе вынесли. Ты не знаешь, каким образом доказать государственному надзирательному органу, что ты исправился, предположим. Вот это уже вообще невозможно. Пишутся письма, ответов на них нет. И все приходят, жалуются, я не знаю, что делать с этим. Потому что вот тут вот я уже точно не могу никак никому помочь, к сожалению.
С. КОРЗУН: Манана Асламазян. Манана, у меня чего-то вопрос возник. А какого женщине в этом мире, который у нас остается, по крайней мере телевизионный, во многом сексистским. Ну, примеров, исключений не так много. Там Кира Парашютинская и Ирэна Лесневская в телевизионном мире. Несколько имен из радио мира. Нет, ну, не так уж мало. Конечно, есть.
М. АСЛАМАЗЯН: Нет, ну, журналистов, ведущих особенно.
С. КОРЗУН: Журналисты, ведущие, естественно. Как же без женских лиц. А Вы же еще видео менеджер 2002 года, если я не ошибаюсь.
М. АСЛАМАЗЯН: Ну, было такое, да. Я получала премию медиа менеджер, которую делает одна организация конкурс.
С. КОРЗУН: У Вас какие-то свои приемчики женские есть? Или нет? Или приходится во многом вставать на платформу ментальности мужской?
М. АСЛАМАЗЯН: Нет, ну, во-первых. я администратор. А это все-таки такая чуть-чуть более мужская профессия. Я работала администратором в театре, в конце 70-х было 40 главных администраторов московских театров, из них 38 мужчин и только 2 женщины. Так что это профессия в принципе мужская. Во-вторых, я вообще про это не думаю. Женщина или мужчина. Я совершенно ну как сказать, я очень самостоятельная. Я люблю сама таскать свою сумку. Я люблю, когда мне подают руку, когда я выхожу из автобуса, но если мне подадут. ничего страшного. Я в этом смысле, я, как сказать… вот для меня женщины определяются несколькими вещами. И один из таких самых ярких примеров, когда я курю, и когда я хочу закурить, и сидящий напротив меня мужчина протягивает мне зажигалку, я привстаю, чтобы ему было легче мне дать прикурить. Нормальная женщина должна откинуться в кресле, чтобы он привстал. Так вот я, к сожалению, по характеру своему из тех, кто всегда дает, привстает, чтобы ей дали прикурить. Поэтому я сексизма не замечаю. Хотя полагаю, что многие телевизионные начальники относятся ко мне с некоторой долей, я бы сказала, или иронии, или как бы такого…
С. КОРЗУН: Снисходительности.
М. АСЛАМАЗЯН: Снисходительности, да. Потому что, ну, во-первых, женщина, во-вторых. некоммерческая организация. В-третьих, городская сумасшедшая, все время говорит о том, что новости должны быть честными, а не предвзятыми. В них должны быть представлены разные точки зрения. А этот как бы не модное нынче отношение к средствам… к журналистике, и к новостям в целом. Поэтом, но поскольку все-таки я человек не вредный….
С. КОРЗУН: Ну, даже полезный местами.
М. АСЛАМАЗЯН: Да, иногда полезный, то я думаю, что это такое снисходительное отношение, хоть я уже старше многих, многих телевизионных начальников, ко мне, ну, пусть будет. Не мешает вроде как и пусть там себе будет. Если понадобится, обратимся.
С. КОРЗУН: Манана Асламазян. Спасибо огромное за ответы на вопросы, которые нас интересовали. И желаю Вам прейти очередной рубикон, который Вы собрались перейти.
М. АСЛАМАЗЯН: Спасибо, что позвали, хотя, честно говоря, совершено не понимаю. почему именно меня позвали. Спасибо, Сережа.
С. КОРЗУН: Слушатели поймут. Счастливо.
М. АСЛАМАЗЯН: До свидания.