Скачайте приложение, чтобы слушать «Эхо»
Купить мерч «Эха»:

Владислав Флярковский - Без дураков - 2006-09-14

14.09.2006

СЕРГЕЙ КОРЗУН: Добрый вечер. Мой сегодняшний гость – Владислав Флярковский, главный начальник новостей "Культуры". Добрый вечер, Владислав.

ВЛАДИСЛАВ ФЛЯРСКОВСКИЙ: Отчасти главный. Добрый вечер.

С. КОРЗУН: Почему отчасти главный? Главный и есть главный. Начальник новостей.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, у меня есть участок, на котором я, по-настоящему, главный. Я скорее прораб. У меня и полуночный выпуск. Он, конечно, и самый серьезный, и самый насыщенный и т.д. Он авторский, потому что, кроме меня, его никто не делает. Я как на подводной лодке без всплытия. Вот это и есть моя зона.

С. КОРЗУН: Ну, тогда просветите нас. Я-то думал, мы позвали главного начальника по "Культуре" в нашей стране, можно сказать. Кто же главный начальник "Культуры"?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Людям, я думаю, что это совершенно все равно. Им важно, чтобы адекватный человек с экрана сообщал им разумные вещи. А уж какую должно он занимает, им, по-моему, все равно. Мне однажды пришло приглашение вот недавно, на какую-то выставку, вернисаж. Было написано: "Телеканал "Культуры" (не "Культура". Оба слова в кавычках).

С. КОРЗУН: Польстило?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Значит такому-то, такому-то и пометка. Кавычки открываются. Телеканал культуры. Кавычка закрывается. Мне понравилось.

С. КОРЗУН: Напряженность в новостях культурных и в новостях политических, которыми Вы долго занимались, сравнима? Ну, сейчас вообще многие говорят, что в политических новостях никакой напряженности, собственно говоря, не осталось, никакой интриги. В культуре она сохраняется?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, какая напряженность? Некоторая духовная напряженность, конечно, есть. Но это не сопряжено с истерикой, которую иногда себе позволяют персонажи в политике.

С. КОРЗУН: Но в культуре тоже множество скандалов. Ну, (НЕ РАЗБОРЧИВО) можно цитировать, можно скандал вокруг "Эрмитажа", который тоже собственно к культурному наследию относится.

В. ФЛЯРОВСКИЙ: Есть, есть, конечно. Нет, ну вот буквально совсем же недавно Галина Павловна Вишневская отказалась отмечать свой юбилей на сцене Большого театра после того, как она увидела постановку Чернякова оперы Чайковского "Евгений Онегин". Назвала это осквернением национальных святынь. Сказала, что она с этой сцены, через дорогу от Большого, как она выразилась, она не имеет ничего общего с этой сценой. Поэтому она петь там не будет. Это можно назвать скандалом. Но то, как она это проделала. Это письмо, а потом ее брифинг, это все равно было, как бы сказать, художественно. Все-таки артистка, народная.

С. КОРЗУН: Владислав Флярковский. 20 лет, кстати говоря, в этом году на телевидении.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Точно. Да, ты точно посчитал.

С. КОРЗУН: С 86 года.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, с весны, с конца зимы, вернее, 86 года, когда начала выходить в эфир программа "12-й этаж". Вот там я впервые встал к микрофону.

С. КОРЗУН: А что было до этого. После университета, Московский университет, факультет журналистики.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: После университета я занимался культурой.

С. КОРЗУН: Так, где?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: На которую через 15 лет замкнулся снова.

С. КОРЗУН: Так что круг замкнулся.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Я по распределению попал, меня тогда не взяли на телевидение по ряду причин, и я занимался, я работал в музее музыкальной культуры им. Глинки. Это многие знают, потому что я об этом часто рассказываю. Это был такой странный, очень любопытный эпизод в моей профессиональной деятельности. Музею музыкальной культуры им. Глинки понадобился человек, владеющий журналистскими навыками, знающий полиграфию для того, чтобы заниматься, сейчас это называется пиаром, промоушном, выпуском рекламных буклетов, проспектов. А я к тому же еще и фотографировал, сам их оформлял. Фотографирую я, кстати, до сих пор. И вот я туда попал. В небольшой женский коллектив. Кстати, теперь я занимаюсь культурой на канале "Культура" тоже в большом женском коллективе.

С. КОРЗУН: Ну, культура – это дело такое женское, собственно.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Женский голос у нее, безусловно. Да, журналистика давно становится уже женским делом. Абсолютно.

С. КОРЗУН: Как себя ощущаете в женском коллективе?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Благостно.

С. КОРЗУН: Как в малиннике?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Излишне благостно.

С. КОРЗУН: Излишне благостно. Это что значит?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, это расслабляет, это расхолаживает. Это мешает немножечко быть серьезным и твердым человеком. Стараюсь себя контролировать.

С. КОРЗУН: Как строится день ведущего новостей "Культуры" в отличие от ведущего информационной программы? Здесь у Вас огромный опыт, как программ ежедневных, так и еженедельных.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Здесь разница чисто техническая. Потому что большинство событий в мире культуры происходит во второй половине дня. А самое интересное, самое яркое вечером. Поэтому эфир у меня такой поздний. И самая, самая работа – это последние часы дня. В общем, на организме это, конечно, сказывается. Можно себе представить, что может стать с организмом человека, у которого период наибольшей деловой активности приходится на последние часы дня, а момент наибольшего нервного напряжения на начало первого часа ночи. Эфир ровно в полночь, вот как бы смещение.

С. КОРЗУН: Но это соответствует Вашим собственным психологическим ритмам?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, в принципе да.

С. КОРЗУН: Вы сова?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, я, скорее, сова, конечно.

С. КОРЗУН: Как строится рабочий день человека, работающего ежедневно в эфире? Ну, вообще про это сегодня будет много вопросов. Встаете во сколько?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Часов в 9, в 10. Раньше не выходит. Понятное дело.

С. КОРЗУН: Сразу за информационные ленты?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Нет, не за информационные ленты. Я, разумеется, включаю радио. Я смотрю интернет, я смотрю телевизионные новости. Новости я смотрю, потому что то, о чем рассказываем мы, как правило, частично, фрагментарно попадает и в другие новости. И мы, конечно, следим за тем, что сообщили коллеги.

С. КОРЗУН: Домашние видят Вас в это время?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Видят, да, иногда видят.

С. КОРЗУН: Бывает.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Чаще по выходным. Конечно, да. Выходные – дни священные.

С. КОРЗУН: Т.е. в рабочие дни не так много общения приходится, да?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Маловато. Мне не хватает.

С. КОРЗУН: Детям 8 и 18.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Старший уже поступил. Он начал учиться уже.

С. КОРЗУН: Где?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Он хочет стать звукорежиссером. Он пошел в Гуманитарный институт телевидения и радиовещания на факультет звукорежессуры. Он не пошел по моим стопам, т.е. он как бы идет почти что по моим стопам, но сделал шаг в сторону, что я совершенно одобряю. Прекрасное ремесло. Звук – это великая сила. Не Вам рассказывать. Остальное что? Видимость.

С. КОРЗУН: Ну, да, да. Слушайте радио – остальное видимость. Никуда от этого не денешься. А восьмилетний? Кто в школу водит? Мама?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Школа близко. Он ходит с мамой. И так уходит, я завидую ему. Если я так относился к школе, к уходу в школу в его возрасте, моя жизнь сложилась бы иначе.

С. КОРЗУН: Что, с интересом в школу что ли?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Он весел, он подпрыгивает. Он счастлив.

С. КОРЗУН: А возвращается тоже счастливо? Или, наоборот, из школы за уши не вытянешь его…

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Он долго там сидит, поэтому устает. Уходит, он уже тяжелой поступью из школы идет.

С. КОРЗУН: А живете Вы в каком районе географически?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Это между Комсомольским проспектом и Большой Пироговкой. Хамовники.

С. КОРЗУН: Замечательно.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Это чудное место. Вблизи Новодевичьего монастыря.

С. КОРЗУН: Давно там?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: 10 лет. Без малого 10 лет.

С. КОРЗУН: Квартиру купили своими силами?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Вот тогда сдали одну, другую, там одну продали, добавили, заняли и купили. И живем, как люди, спасибо.

С. КОРЗУН: Жена у Вас, и, в общем, это тоже факт достаточно известный, дочь Марка Розовского. И Вы рассказывали историю о том, что не знали совершенно об этом, когда познакомились на факультете журналистики.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, было такое. Но это было 100 лет назад.

С. КОРЗУН: 100 лет назад. Вы одно, между прочим, из счастливых, наверное, исключений телевизионных ведущих, кто… сколько там уже? Сколько то лет назад и все живете вроде как вместе и не расстаетесь. Это такой у Вас тандем семейный. Он распространяется на работу или только по жизни? Потому что многие пары телевизионные устойчивые это пары там, где работают совместно люди. Да, там продюсер и ведущий. Как у Вас?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, может быть, как раз вот это и сохранило наш брак. Мы не работаем вместе.

С. КОРЗУН: Не работаете вместе. А жена работает?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, она работает. Она как раз сотрудница театра.

С. КОРЗУН: Ну, совместно обсуждаете что-то? Мнение Вашей жены для Вас важно?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да. Она параллельно. Она вообще очень глубокомысленный человек. И она, кстати, проявляет очень живой и профессиональный интерес к деятельности телевидения. Она пишет. И вот сейчас она пишет очень интересную работу, связанную с феноменальным успехом сериала "Не родись красивой". Вот эту работу она еще не закончила. Фрагменты уже какие-то я знаю. Но это действительно феноменальный успех, ничем совершенно не объяснимый. Вот она пытается это объяснить. Какими-то факторами массового сознания, не массовой культуры, а массового сознания. Вы же понимаете, что там сериал, снятый по "Идиоту" Достоевского тоже имел успех. И "Не родись красивой" имел успех. А дистанция между этими двумя произведениями насколько велика. Не стоит об этом говорить. И, тем не менее, они оба попали в одну точку. Вот в массовое сознание они попали в одну точку. Ну, там очень сложно все невероятно. Я не знаю, как она справится, но работа должна получиться очень интересная. Она будет опубликована.

С. КОРЗУН: А Ваши эфиры жена смотрит, обсуждаете потом? Доживается ли ночью после эфира?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, конечно. Конечно, куда она денется, конечно.

С. КОРЗУН: Вы жесткий человек в семье? Дисциплина от Вас происходит? От жены? Или вообще дисциплины в семье никакой не наблюдается, и а все живут по либеральным понятиям.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Дисциплина в семье от жены. Конечно, от жены, не от меня. Я – третий ребенок в семье.

С. КОРЗУН: Самый младший получается?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: По-моему, ко мне так относятся, что я – самый младший.

С. КОРЗУН: Т.е. и все берутся воспитывать. И самый мелкий, который только недавно в школу ходит тоже…

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, и старший, который выше меня на пол головы.

С. КОРЗУН: Пап, ну, что ты сделал там.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Старший на полголовы выше меня и снисходительно целует меня в макушку.

С. КОРЗУН: И как Вы к этому относитесь?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: С нежностью, с любовью и благодарностью. Как еще?

С. КОРЗУН: Вы помимо собственно работы ведущего, которая предполагает участие команды, Вы еще и были и являетесь, насколько я понимаю, начальником коллектива. Ну, вот женского, как мы выяснили в самом начале программы. Какой Вы как начальник? Что можете простить подчиненным? А за что уволите без всяких колебаний?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, как сказать? Я вообще говоря, начальник… Тот коллектив, с которым я работаю, он же готовит эфиры всего дня. И в самом конце дня они, ну, как бы так можно выразиться, поступают в мое распоряжение. Но распоряжаться живыми людьми, понятно, не слишком удачное выражение. Я все равно их люблю.

С. КОРЗУН: Не смотря ни на что. Не смотря на то, что материалы вовремя не приходят…

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Не смотря ни на что. Ну, всякое бывает. Мы все работаем в журналистике, мы знаем, как это бывает. А тем более это прямой живой эфир, это новости. И я понимаю, что они работают на меня, а я не работаю на них. Это они работают на меня, и поэтому я должен их любить, должен их ценить то, что они делают.

С. КОРЗУН: Хорошее выражение "должен". Делаете ли Вы это на самом деле?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, ну, если я понимаю, что так должно, то это уже шаг к тому, чтобы это так было. Главное же понимать, что ты должен. И поэтому я очень ценю их работу. Она меня, конечно, не всегда устраивает. Какие-то вещи я, конечно, не прощаю. Меня это доводит до исступления…

С. КОРЗУН: Ну, например?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Халтура. Ну, халтура. Ну, первое, что меня всегда и вообще всю жизнь раздражало и бесило, это халтура.

С. КОРЗУН: В чем может выражаться халтура по-телевизионному?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: В недоделанности. По телевизионному? Ну, безграмотно смонтировано. Глуповато написано. Плохо прочитано. Опоздания – тоже халтура.

С. КОРЗУН: Беретесь переделывать или отдаете…

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Если есть время, переделываю, убеждаю, ругаюсь, умоляю. Ну, разные есть способы, деликатные, дипломатичные.

С. КОРЗУН: Насколько я понимаю, насколько я помню по недолгому опыту работы на телевидении, все свои материалы Вы пишите практически исключительно сами, никому это дело не доверяете. Это верно мое ощущение? Т.е. все скрипты программы были написаны Вами и собственно Вы несли за это ответственность. Это остается всегда?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Это происходит, как правило. Ну, когда вот мы вместе работали, это была еженедельная программа на третьей кнопке, она называлась неделя. Она была еженедельной. Тогда тексты от первой до последней строки я писал сам. Люди, которые работают в новостях, ведущие, а уж тем более дикторы, конечно, пользуются основой. Ну, дикторы пользуются ей почти неизменно, а ведущие, как правило, работают с, так называемым, ньюрайтером, который готовит, ну, не рыба… а первоосновой такой, набор информации, фактов. Ньюсрайтер – это человек пишущий, это журналист, как правило. Я всегда старался таких подбирать. У меня сейчас ньюсрайтеры искусствоведы, два искусствоведа, которые культурологи практические. Которые способны не просто там найти, нарыть, достать и выписать там из интернета, еще откуда-нибудь, из головы, а могут предложить формулировку, могут предложить оценку. Я могу от нее отказаться, я могу ее развить, я могу переписать. Если очень удачный текст, я благодарю и делаю вкусовую правку. Но, в конечном счете, к выходу в эфир все тексты, которые я произношу, прочитаны мною, а некоторые переписаны несколько раз. Это облегчает работу. Это не то, что вот какой я, а другие не такие. Я советую так делать всем своим коллегам. Потому что это облегчает работу. Ты выходишь в эфир, ты практически наизусть можешь это шпарить. Потому что это тексты твои. Ты их сделал своими. И это, кстати, всегда видно на экране. Когда человек читает чужой текст, и когда человек читает свой текст, который он может интонировать, подать так или иначе, он его может перефразировать во время эфира, потому что это его собственный текст, он легко с ним обращается. Это журналистика.

С. КОРЗУН: Рабочий день Владислава Флярковского заканчивается, наверное, около часа ночи, половина второго, начинается он во сколько?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, в половине первого. В редакции я появляюсь не позже двух часов. Час, час…

С. КОРЗУН: Первый эфир, когда это орбитный эфир?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Я выхожу в эфир дважды в день. Я выхожу в 5 часов вечера первый раз. Это эфир, который идет на Дальний Восток, Камчатку, Магадан, Калыму, Чукотку и т.д. Ну, в записи повторяется.

С. КОРЗУН: А, он повторяется.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Он повторяется в записи на Восточную Сибирь, потом он повторяется в записи на Западную Сибирь, Урал. А в полночь я снова выхожу с абсолютно другим выпуском по событиям уже конца дня на Москву и Европу.

С. КОРЗУН: Но это сложно делать этот дневной выпуск, поскольку основные события в области культуры происходят собственно в вечернее время.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, конечно.

С. КОРЗУН: Хотя с другой стороны, в отличие от новостей, которые могут падать неожиданно, новости культуры, наверное, не падают неожиданно, к ним можно как-то заранее подготовиться.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, видите как. Дело в том, что у нас же на восточных окраинах страны люди слишком плохо себе представляют о том, что происходит на нашей территории, здесь. А звезды здесь, культурная политика делается здесь. И поэтому им всегда важно и нужно знать от нас, хотя бы от нас, что именно здесь с этими людьми происходит. Это Москва. Как дразнят всегда – в пределах садового кольца. Ну, и что? Им это важно знать. Они далеко. Потом эхом им это все туда отдается. И в политике, и в культуре. Ведь разве нет? Поэтому вот этот выпуск, первый выпуск, с которым мы выходим, он больше чем наполовину состоит из того, о чем мы узнали в конце прошлого дня, прошедшего дня.

С. КОРЗУН: Дальше по работе пройдемся. Не позже двух часов, соответственно, ну, да, рабочий день получается такой вполне приличный, под 10-12 часов ежедневно. Как ощущаете себя в этом ритме, причем ежедневном? Болеть можете себе позволить? Нет?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Болеть – это неизбежно. Меня, конечно, подменяют. Но я стараюсь держать форму. От 6 до 7 я ухожу вкусно поесть.

С. КОРЗУН: Т.е. есть возможность немножко расслабиться и сходить, как где-то я в интервью встречал, даже на какое-нибудь одно действие в театр, или на какую-нибудь выставку.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, да, на первое отделение концерта, на первое действие спектакля. Вернисаж выставки. Это практически каждый день я куда-нибудь выбираюсь. Вот в этот же период от 6 до 7, до 8 часов, где-то так. Перекусить и приобщиться к искусству.

С. КОРЗУН: Насколько это необходимо? Ну, перекусить – это понятно. Да, ежедневная необходимость. Но перекусить в культуре это не ежедневная необходимость для многих и многих людей, хотя для некоторых это похоже это так.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Конечно, это необходимо, тут и говорить нечего. Я не могу не прикоснуться к тому, о чем я говорю. Я не могу со слов судить о том, о чем я рассказываю. Я должен хоть что-то увидеть, что-то узнать. Тот, что я не успеваю посмотреть или услышать или прочитать, я это делаю в выходные дни. Я специально хожу.

С. КОРЗУН: Ощущаете себя участником культурного процесса, делаете ли рецензии, какое-то свое мнение по тому, что увидели?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Вот только в этой мере я и могу считать себя участвующим в этом процессе. Только в той мере, в какой мои слова, прозвучавшие в эфире, может быть, иногда, может быть, нечасто, но повлияют на чье-то отношение к какому-то культурному явлению. Или к человеку. Как вот недавно с Галиной Павловной Вишневской.

С. КОРЗУН: Прямой эфир бодрит? Как выходите из него?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Бодрит, бодрит, это высокое нервное напряжение в течение 20 с лишним минут. Каждый день.

С. КОРЗУН: И 20 лет практически.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да и 20 лет. А я живу в эфире.

С. КОРЗУН: А до сих пор волнение есть в живом эфире? Вот то, что французы называют (ГОВОРИТ ПО-ФРАНЦУЗКИ), когда выходишь на сцену, и тебя трясет.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Не трясет, но выброс адреналина всегда существует перед самым началом эфира. И в тот момент, когда идет шапка. Это у меня с самого первого дня, с тех, еще 20 лет назад это было, когда я слышу джинг, шапка программы, всегда так раз, такой глубокий вздох и такое учащенное сердцебиение. И погнали. Я, кстати сказать, придумал, мои постоянные зрители это, наверняка, заметили, я вначале программы иду, я подхожу к тому месту, где я работаю, а в конце ухожу. Так вот я это придумал не только потому, что это динамично, это выразительно с художественной точки зрения, но и еще и для того, чтобы выбросить в мышцы, направить в мышцы немножечко тот выплеск энергии, который в начале возникает. Вот я его в походку вкладываю, в походку сразу, а потом уже сел и чуть спокойнее повел программу. Те несколько шагов, которые я делаю по подиуму, там у нас такой подиум, они меня немножечко спасают, оздаравливают.

С. КОРЗУН: После программы адреналин выходит сам или приходится его сбрасывать? Там на машине за рулем, дома там?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Нет, проходит сам, проходит сам. Я просто спать потом долго не могу. Часа 2, два, три часа, не могу потом заснуть. Постепенно потом проходит.

С. КОРЗУН: За рулем самостоятельно? Сами да?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, я вожу себя сам уже много лет.

С. КОРЗУН: Какая машина, кстати?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: 15 лет… Ой, какое 15. Больше. "Форд", я фордист. "Форд" покукпаю.

С. КОРЗУН: Убежденный фордист.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, я убежденный. Но откуда взялось мое убеждение, меня спрашивают. Я ничего не могу объяснить. Я могу только сказать, что я уважаю, мне нравится буква "Ф", с которой начинается моя фамилия, мне нравится, что фирма "Форд" написана так, как она была написана 100 с лишним лет назад. "Форд". И то, что эта марка носит имя создателя, представляете. Я вообще очень ценю вот эту персональную ответственность за качество работы, которую выполняет человек. Вы представляете. Генри Форд давно умер, но продолжает нести ответственность за продукцию его заводов.

С. КОРЗУН: Но при том, что он придумал конвейер. И ему приписывают…

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: На капоте каждой из них написано "Форд". Я это делаю. Это красиво.

С. КОРЗУН: Персональная ответственность при конвейерном производстве.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Конечно.

С. КОРЗУН: Ваш Генри Форд один из первых придумал конвейер…

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, да, да он придумал конвейер, он совершил революцию в промышленности. Именно Форд.

С. КОРЗУН: Завершим все-таки с рабочим днем известного телеведущего. Машина на себе ощущает перепады настроения хозяина? Эфир более удачный, менее удачный, может быть, вот после эфира.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Машина?

С. КОРЗУН: Да, машина.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Молчит. Урчит.

С. КОРЗУН: Заводится, не заводится?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Я прошу у нее прощения…

С. КОРЗУН: Манера вождения более агрессивная или менее агрессивная?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: У меня автоматическая манера вождения. Абсолютно автоматическая. Это у многих водителей с большим стажем есть такое. Они иногда проехав приличное расстояние вдруг как бы очнутся… Не бывало такое? Тоже, наверное, за рулем?

С. КОРЗУН: Да, да, да.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: И ты вдруг понимаешь, что ты проехал несколько перекрестков и вставал на красный, но ты не помнишь ничего этого. На автомате.

С. КОРЗУН: Если ничего экстраординарного не происходит. Но иногда хочется вдавить педаль газ так посильнее. Бывает такое вот после эфира?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Бывает.

С. КОРЗУН: Т.е. всплески настроения все-таки машина…

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: У меня есть несколько маршрутов, как добираться от работы домой, один из них пролегает по третьему кольцу. Вот такой участок третьего кольца, проскочить в час ночи, по пустому. Это восхищает.

С. КОРЗУН: И не попасться гаишникам, которые иногда там стоят.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, бывает, да. На этом участке везет.

С. КОРЗУН: Есть разные места. И дома, наконец, что там? Ужин легкий или тяжелый? Разговор с домашними?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Темное пиво и вкусный ужин. У меня жена блестяще готовит. Это большая ее заслуга и большая моя удача в жизни. У меня жена блестяще готовит.

С. КОРЗУН: Вы подготовили?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, как-то я так попал случайно. Понравилась женщина, не поэтому ведь она мне сначала понравилась.

С. КОРЗУН: Нет? Не через желудок?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Нет, не через желудок она нашла путь ко мне, не через желудок. Через сердце – это 100%

С. КОРЗУН: И спать во сколько? В районе часов трех?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Около трех.

С. КОРЗУН: И вот такой ритм практически автоматически, как вождение машины, каждый день, изо дня в день на протяжении последних, сколько уже?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: 5 лет.

С. КОРЗУН: Вот в этом режиме.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Я с очень 2001 года выхожу в эфир на телеканале "Культура". Счастливо выхожу в эфир.

С. КОРЗУН: В этом смысле Вы человек дисциплинированны? Не бунтуете против такого расписания? Иногда бывает, хочется взорвать что-то там. Позже уйти, раньше уйти, не выйти там, сочкануть.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Я стараюсь беречь свою нервную систему.

С. КОРЗУН: Не напрягаться, чтоб потом не надо было расслабляться. Это фраза из одного интервью, по-моему, Ваших.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да.

С. КОРЗУН: Не сильно напрягаться, чтоб потом не расслабляться.

ЗАСТАВКА

С. КОРЗУН: Владислав Флярковский – гость программы "Без дураков" на радио "Эхо Москвы". Говорим сегодня обо всем абсолютно. И собственно, я не знаю, рассказывали Вы или нет эту историю. Композитор Александр Флярковский, фамилия не такая уж частая, кем-то приходится Вам?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Нет, никем абсолютно.

С. КОРЗУН: Никем, однофамилец.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да и мы едва знакомы. Немножечко знакомы, но… Фамилия действительно редкая.

С. КОРЗУН: Историю фамилии расскажите?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Я пытался найти корни. Ничего не нашел. Кроме одной супружеской пары приволжских немцев в конце 19 века. Вот там впервые эта фамилия, ну, в документах я, по крайней мере, это нашел. Есть копии документов, они у меня лежат. Ну, еще дальше куда-то, ну, явно, они же в Поволжье попали когда-то, откуда-то. Ну, из Германии, наверное. Фамилия, кстати, она немецкая.

С. КОРЗУН: Немецкая фамилия, да.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Потому что мой дед немец.

С. КОРЗУН: Деда звали Леопольд.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, Леопольд Христианович.

С. КОРЗУН: Т.е. Ваша жизнь, насколько я понимаю, была не менее бурная, чем в последние годы, в первые годы. Потому что мама и папа, мама приехала рожать Вас в Башкирскую глубинку, где жили ее родители.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Было такое. Я родился в ссылке.

С. КОРЗУН: В ссылке просто.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, многие это знают. Родился в ссылке в 58 году. До 58 года там застрял тот самый дед-немец, который был в числе других немцев в начале 40-х Сталиным сослан за Урал. И вот он там и застрял. Там же с ним застряла и его жена. Туда почему-то поехала рожать к своей маме моя мама.

С. КОРЗУН: Ну, к своей маме. Это вполне понятно.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Хотя мою старшую сестру она родила благополучно в Баку, который я и считаю своей родиной. Ибо именно туда через пару недель они меня и привезли новорожденного.

С. КОРЗУН: Т.е. о Башкирии особо не осталось впечатлений. Потом то приезжали туда?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Абсолютно. Я ее и не видел. Нет, нет. Город Октябрьский. Это, по-моему, недалеко от Уфы. Я не знаю где. Этот город до сих пор существует и точно так и называется Октябрьский

С. КОРЗУН: Детство в Баку прошло?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Все, я вырос в Баку. Родившись почти в Баку, я и вырос в Баку. И считаю себя бакинцем. И все меня знают, как бакинца бывшего. До 12 лет я жил в Баку.

С. КОРЗУН: Баку – совершенно удивительный город по воспоминаниям очевидцев. К сожалению, я не был в нем ни в советское время ни сейчас не довелось. Но все говорят, что это был фантастический город-сплав. Если Нью-Йорк называют таким плавильным котлом, то вот Баку в советских условиях был совершенно, ну, город, где жили абсолютно все. И, похоже, что жили счастливо. И вспоминают об этом, можно бесконечно перечислять тех людей, которые там жили. Что было особенного в этом городе и что Вам запомнилось, ну, в сравнении, скажем, с Москвой, которую позже увидели?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, в этом городе, в Баку, мне запомнилось то, что потом остро возникло в памяти, когда я приехал в 93 году в Иерусалим. Эти два города никто никогда не сравнивал. А я бы это сделал. Я бы сравнил эти два города. Это два желто-серо песочных города. Желто-серо песочного оттенка. Слегка пыльные, жаркие, каменистые. Они в этом смысле очень друг на друга похожи. И вот когда я в 93 году приехал в Иерусалим, я вспомнил о Баку. И постоянно его потом вспоминал. И даже запахи похожи. И даже растения. Олеандровые кусты. Все очень похоже. Вот и евреев в Баку было, кстати, много. А в Иерусалиме, как известно. И я полюбил Иерусалим, продолжая любить Москву и Баку. Это три города, из которых состоит моя жизнь.

С. КОРЗУН: Любопытно. В самом начале Вы упомянули об образе таком, о видео, о фото образе города, что Баку, что Иерусалима, о людях во вторую очередь. Где-то встречал, что людей Вы не снимаете, или практически не снимаете, хотя фотографией занимаетесь профессионально. Во время путешествий для Вас важнее камни, т.е. из чего состоит как бы город, камни, природа, прочее, или люди?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Меня больше интересует и трогает нечто постоянное. А люди, они очень непостоянны.

С. КОРЗУН: Вы с ними миритесь, с их непостоянством.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, я смиряюсь. Они мне бывают иногда интересны, и многих я просто обожаю. Но в качестве объектов фотографирования я их не воспринимаю.

С. КОРЗУН: Что из зрительных образов во время многочисленных путешествий, командировок и прочее запомнилось. Ну, может быть, экзотическое максимально. Что вот вбилось в память, что сохраняет сетчатка. Не просто фотографии, фотобумага, а сетчатка глаза и соответственно мозг.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: В основном архитектура. То, что возводят люди в своих городах. И именно города. Я то бываю в основном в городах. Я почти не езжу…. Один раз только мне удалось попутешествовать по Франции, это было в течение двух недель. Мы ездили в юго-восточную провинцию Фрашконте. Там врезалось в память, кстати, тоже, не архитектура, а знаете, что. Подернутые слегка патиной зеленоватые солдаты Первой мировой войны, стоящие почти во всех деревнях, селах, городах в разных вариантах. Опершись прикладами своих бронзовых ружей в постамент, вот стоят по всей стране стоят солдаты Первой мировой войны. Не Второй, именно Первой.

С. КОРЗУН: Ну, Вторую мировую войну Франция, строго говоря, не то, чтобы выиграла. Ну, вернее, выиграла, конечно, формально.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Это меня впечатлило. И огромное количество Пресвятых Дев, которые стоят в нишках между окнами в миллионах домов по всей Франции - Пресвятая Дева. Дева Мария. Вы знаете, солдаты с прикладами, бронзовыве и такие глиняные или гипсовые маленькие Девы Марии между окошками. Вот образы, которые, как ты говоришь, сетчатка.

С. КОРЗУН: Владислав Флярковский. Владислав Пьерович. История тоже известная. И почему отца назвали Пьером до конца не известно. Или выяснили в последнее время? Семейное предание?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ Да никакого предания нет. Кажется, была такая история, что был какой-то набор имен: Петр, Петер, Пьер или даже Песох. Такое еврейское имя есть Песох, но выбрали какое-то из них экзотическое, но все-таки не Петя. Хотя все равно все-таки называли все его Петей. Ну, вот выбрали Пьер. Не знаю почему. Он 28 года рождения.

С. КОРЗУН: А в паспорте "Пьерович" так и значится? Т.е. не Петрович? Можно было, наверное, поменять.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: А зачем?

С. КОРЗУН: Не смущает?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Абсолютно, абсолютно.

С. КОРЗУН: А сотрудники как зовут? По имени отчеству? Или просто по имени.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, по всякому меня зовут. И Владислав, и Владислав Пьерович, и Владислав Петрович. И ошибаясь, многие Вячеславом называют, хотя я Владислав. Покойный Александр Евгеньевич Бовин, с которым я работал одновременно, он был послом, а я был собкором в Иерусалиме, называл меня просто "Пьерыч" и все дела.

С. КОРЗУН: Владислав Флярковский – гость сегодняшней программы "Без дураков" на радио "Эхо Москвы". Владислав, Вы были в какое-то время властителем дум…

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Государственных.

С. КОРЗУН: Государственных, в том числе, естественно. Дум слушателей, ну, чего говорить. Собственно, авторитет журналистики в то время, в начале 90- был достаточно…

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Не стоит преувеличивать. Я прерву. И скажу, что не стоит преувеличивать. Потому что это скорее вот в начале 90-х годов, когда программу "Вести" смотрели 10 из 10, 100 из 100, тогда мы, может быть, были властителями дум в течение года, полутора.

С. КОРЗУН: Я и про этот период собственно и веду речь.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Очень недолго.

С. КОРЗУН: Первый вопрос, исходя из этого, то, что престиж журналистики после информационных войн конца 90-х достаточно низко упал, не удручает Вас?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Я не могу сказать, что престиж упал, на самом деле, количество желающих…

С. КОРЗУН: По крайней мере, доверие слушателей.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, я не знаю насчет доверия, потому что все равно рейтинги телевизионные эти пресловутые показывают, что программы новостей смотрят плюс минус примерно то же количество людей, что смотрели и 5, и 10, и 15 лет назад. Людям, все равно, нужны новости. Они смотрят, слушаю, сравнивают. Им нравится, или не нравится, они плюются или довольны, это не важно, но они смотрят и смотрят. Престиж профессии, мне кажется, что это миф, что он падает. Престиж профессии, он все равно высок. Желающих работать, особенно в новостях, миллионы. Просто на улице очереди стоят. Люди хотят работать в журналистике. Именно в новостях хотят работать. Дело в том, что помимо каких-то идеологических, политических, морально-этических составляющих профессии есть еще сама профессия, делание, ремесло. А в журналистике – самое интересное, на мой взгляд, и самое увлекательное, это репортерство. Это вот бегать, ходить, искать, находить, собирать материал, привозить, быстро делать, показывать, рассказывать, сайн оф, подпись. Я видел. Я узнал. Я Вам сообщил. Потом начинается все. Позиция редактора, редактура, цензура и т.д. Но профессия – это ремесло. Это репортерство – это ремесло. Это увлекательное ремесло, это великое ремесло, это древнее ремесло, как известно. И оно всегда будет престижно. Этого всегда будут хотеть и мальчики и девочки, и большие и маленькие, и плохие и хорошие, и благородные и подонки все равно будут хотеть заниматься этим делом.

С. КОРЗУН: Прямо ода журналистике. Если бы Вас сейчас позвали вести политическую программу – "Вести", "Вести недели" или аналогичную, пошли бы?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, я почти уверен, что такое предложение мне, конечно, никто не сделает. Ну, если сделает, то я очень долго буду думать.

С. КОРЗУН: Почему? В чем раздумье? В том ли что политическая жизнь стала немножко беднее, в том, что изменилась обстановка в стране по сравнению с 90-ми годами? Потому что в 90-х у Вас сомнений не было, предлагали и работали.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, конечно. Конечно.

С. КОРЗУН: А сейчас появились сомнения. Почему?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Сомнения появились, ну, как Вам сказать? Во-первых, вот этот классический принцип не вхождения в воду дважды. А это будет типичное, абсолютно, что вхождение в ту же самую воду. Эта вода поменяла цвет. Скорость течение тоже изменилась. Я все понимаю. Но это будет та же самая вода, это будет та же среда, это будут те же характеры, это будут те же, ну, грубо говоря, физиономии, это будут те же манеры и повадки у моих персонажей. Все будет то же самое. Я уже настолько свыкся с материалом, с которым я работаю последние 5 лет, он настолько мне близок, стал родным практически. Что я вряд ли отказался бы сейчас от этого. Я еще и потому не хочу от этого отказываться потому, что то, чем я сейчас занимаюсь, это влияет на умы людей, а иногда и переворачивает их сознание в не меньшей степени, чем все, что происходит в политике, в политической журналистике. И инструменты те же, приемы похожие, профессия та же.

С. КОРЗУН: А собственно за политической жизнью следите пристально?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Конечно.

С. КОРЗУН: Или постольку поскольку?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Может быть, менее пристально, чем тогда когда это было частью профессии. Может быть, меньше, но все-таки слежу, конечно. А как же.

С. КОРЗУН: А участвуете, как избиратель, допустим, в политическом процессе? Регулярно? Или можете манкировать свои обязанности гражданские?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, на последних президентских выборах я голосовал. Кажется.

С. КОРЗУН: Городских…

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Городских, не помню, по-моему, уже нет. А были, да?

С. КОРЗУН: Ну, в общем, да, бывают иногда.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, нет, это не участие. Хождение голосовать – это не участие в политической жизни. Это разные вещи. Я так понимаю, что Вы имеете в виду другое участие. Делали мне, например, предложения вступить в какое-либо движение. Нет, не делали, к счастью. А если сделают, вряд ли я соглашусь.

С. КОРЗУН: Были ли членом какой-либо партии?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Не состоял. Не участвовал. Да, я даже в КПСС не состоял.

С. КОРЗУН: И в КПС не состояли. Ну, комсомольцем-то были, наверное.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Комсомольцем я был. В коммунистическом союзе молодежи им. Ленина я состоял, это правда.

С. КОРЗУН: И пионером.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: И пионером я был. Да, и членом совета дружины школы, я был. Это было в начале 70-х, наверное.

С. КОРЗУН: И не жалко, что у детей такое тяжелое детство, что ни пионерской, ни комсомольской организации…

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Что они теперь ни пионеры, и ни скауты даже. Вообще никто, да? Вот скорее про тех. кто был пионерами, скорее можно сказать, что они никто чем про моих детей. Вот они-то как раз личности. Мой восьмилетний, ему 8 лет, он уже личность. У него уже есть своя позиция, и суждения.

С. КОРЗУН: Владислав, Вам нравится то, что происходит в стране в политической области? Я буду бить продолжать по этим точкам.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Нравится, не нравится, так стоит вопрос?

С. КОРЗУН: Да, стоит вопрос. Вектор движения. Тренд, как сейчас модно говорить.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Это же не шоколадка, чтобы нравиться, не нравиться.

С. КОРЗУН: Ну, как не шоколадка. Вы же живете в этой стране. В нашей стране.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Я понимаю, я всегда исходил из того, что страна живет той жизнью, которую заслужила. Если бы Россия заслужила социал-демократию шведского образца, мы жили бы, как в Швеции. Для этого, правда, кое-что надо было бы сделать. Никто не сделал. Ну, что же. Се ля ви. Мы живем, как живем. Как я могу к этому относиться?

С. КОРЗУН: Смириться? Просто. Что-то делать?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: А что бороться, ходить на баррикады?

С. КОРЗУН: Ну, поехать, например, на постоянное место жительства в классическую страну шведского образца.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, к решению этого вопроса политика и жизнь общественная, политическая жизнь уже точно не имеют отношения, это уже прайваси, что называется. Это уже, все зависит от человека. Одного вот тополь, который растет на углу его дома, может удержать. И он ее уедет жить за границу, потому что он тополь вот этот любит.

С. КОРЗУН: Это Ваш случай?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, нет, конечно. Это крайний случай. Ну, например. А другого и могилы предков не удержат, он все равно усвистит. Ну, всякие люди же попадаются. Характеры разные.

С. КОРЗУН: Хотелось бы, чтобы Ваши дети. Ваши внуки и сыновья жили в этой стране, непременно идущие по этому пути?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Я не хочу, чтобы их заставляли жить в том или ином месте. Я хочу, чтобы они сами это решили.

С. КОРЗУН: Ваши политические воззрения исключительно либеральны, да.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Вот это соответствует моим политическим воззрениям. Совершенно верно.

С. КОРЗУН: Либерал абсолютный. Не принадлежащий ни к одной партии.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Никогда не пытался вникнуть до самой глубины в эти понятия. Консерватизм, либерализм, капитализм и т.д. Ну, если угодно, ну, назовите меня либералом. От слова "Либерти", "Либертат". Как по-французски? "Либертэ".

С. КОРЗУН: По-французски "либертэ".

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, вот в этом смысле либерал. Свободный человек до такой степени, до какой степени свобода себе может быть позволена, я свободный человек.

С. КОРЗУН: Внутри, в первую очередь.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Вот внутри я, как раз, очень не свободный.

С. КОРЗУН: Зажатый внутри, но свободный на экране.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, обычно все время что-то происходит. Что-то с детьми. Сын поступает в институт… в напряжении находишься постоянно. Но что касается жизненного выбора, тут просто необходимо быть свободным внутренне, иначе пропадешь, или тебя приберут.

С. КОРЗУН: Надеваете ли Вы маску, когда садитесь к микрофону, садитесь перед телекамерой. Сильно ли Вы отличаетесь внутри? Считаете ли, что вот вышел на сцену, играй. Это театр для Вас, представление, где Вы играете свой образ. Или это Ваша жизнь?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Это продолжение моей жизни. Когда я сажусь в студию, я остаюсь самим собой, безусловно. И единственное, о чем я подумываю, это чтобы не быть противным. Вот и все. И если для этого нужно немножечко сыграть, ну, иногда, наверное, мне что-то приходится с собой сделать. Если, например, мне дурно в этот день, мне противно в этот день, я готов всех растерзать, у меня там схалтурили, а дома неприятности, там вода потекла. Я не знаю, из меня вынул душу инспектор ГАИ в этот день, в общем, я в кошмарном состоянии. Вот тогда мне надо с собой что-то. Тогда я немножечко играю. Потому что я помню о том, что нельзя быть противным в кадре.

ЗАСТАВКА

С. КОРЗУН: Владислав Флярковский, программа "Без дураков" на радио "Эхо Москвы". Ваш, Вы можете себя представить без кадра не существующим как бы на телевизионной площадке?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Могу вполне.

С. КОРЗУН: Такие периоды, наверное, недлительные за последнее время были?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Были, кстати, такие периоды. Да, даже если бы их не было, я бы все равно легко представлял себя вне эфира.

С. КОРЗУН: Чем занимались бы?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Мне очень печально об этом думать. Что вот такое однажды наступит, но это наступит.

С. КОРЗУН: Чем бы занимались бы в этом время?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Я бы занимался все равно телевидением. Как угодно. В каком угодно качестве. Я бы все равно работал на телевидении. Но я почти больше ничего не умею, кроме того, что я неплохой фотохудожник. И я все-таки предпочел бы заниматься, конечно, телевидением.

С. КОРЗУН: Работа на Украине год или полтора, два, сколько она длилась примерно? Отличается, вот отличалась телевизионная работа на Украине от работы в России?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Не отличалась. Условиях, в которых я работал, и технически и идеологически, кстати, повторяли немного то, с чем я имел дело за 5 лет до того в России. С легким отставанием это все происходило.

С. КОРЗУН: Это был 2001 год?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: 2000 год. До середины 2001 года. С середины 2000 до середины 2001. Дело Гангадзе и прочих.

С. КОРЗУН: Вы вели там общественно-политическую программу?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Новости. Новости на русском языке.

С. КОРЗУН: В ежедневном режиме?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: В ежедневном режиме.

С. КОРЗУН: На канале?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: На канале Айситиви. Они сделали новости на русском языке в пику другим каналам, которые делали новости только на украинском. А владельцы этого канала решили, что один выпуск, вечерний, будет на русском, и они пригласили нас, москалей. Дима Киселев, мы с ним вместе работали там.

С. КОРЗУН: За событиями, так называемой, оранжевой революции следили потом с пристрастием? Ездили туда?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Я не ездил, конечно. Не было не производственной, не профессиональной необходимости, не человеческой тоже. Меня вообще тянет всегда немножечко в Киев. Я бы с удовольствием там бы еще побывал. Полетел бы туда.

С. КОРЗУН: А что там корни какие-то есть помимо этой работы? Или просто друзья какие-то остались.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: В Киеве корней нет. В Киевской губернии, в Богуславском уезде родились мои бабушка и дедушка. Вот это корни. А непосредственно в Киеве, современном Киеве у меня корней нет. Только остались хорошие знакомые. Вот после того года совместной работы.

С. КОРЗУН: Владислав, что для Вас на самом деле важно в жизни? Ну, вот быть в телеэкреане не так важно. Работать в телевидении – да. Можете себе представить… Ну, давайте, с этого начнем. Человека ничем не занятого. Вот сесть. Куча свободного времени. Можно побродить с фотоаппартом, можно почитать книжки. Можно пообщаться с домашними более подробно. Вы можете себе представить?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Что у меня много времени?

С. КОРЗУН: Да.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, если у меня при этом еще много денег, тогда могу представить, что буду делать. Я бы стал путешествовать. Таскать с собой, конечно, свою родню, свою семью. Я бы путешествовал. Мне хочется много видеть.

С. КОРЗУН: Куда в первую очередь поехали бы?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Во все стороны света. Абсолютно. На Северном полюсе я был, на Дальнем Востоке я был, в Западной Европе я был, в Западной оконечности во многих странах и городах Европы я был, на Ближнем Востоке я был. Я не был в Африке, я не был в Южной Америке, я не был на восточном побережье США, я не видел Нью-Йорка, я не был в Лондоне. Я не видел Японии. Я не представляю себе, как выглядит Австралия и Новая Зеландия.

С. КОРЗУН: И Антарктида.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: И Антарктида.

С. КОРЗУН: Ну, в конце концов, почему, цветущий континент с пингвинами. Служба на тихоокеанском флоте. Три года же там отбарабанили?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, три года.

С. КОРЗУН: Каким-то образом отразилось на мировоззрении? Вы же в море не ходили, насколько я понимаю.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Вот в том-то и дело. Я не выходил в море. Т.е. я не был в плав. составе. Я не был ни на лодке, ни на корабле надводном. Я был в частях морского обеспечения. Это Амурский залив, бухта Золотой рог, берег. Вот береговым мое сознание и осталось. Я человек суши все равно. Но море обожаю. И я люблю море. Я люблю его вид, я люблю его звук. И я люблю выкупаться в нем. И хочется, чтобы вот, мы недавно ездили на Эгейское море, на турецкое побережье, отдыхали в конце лета. И когда мы оттуда уезжали, там место было чудесное совершенно. Вид прекрасный, 50 островов на виду вдалеке, разных оттенков, потому что на разном расстоянии. Красота невероятная. Я купался, я отдыхал. А когда я уезжал, я подумал. Ну, почему нельзя так сделать, чтобы, проснувшись утром, перед выходом на работу на канал "Культура", я отдернул бы занавеску, а там море.

С. КОРЗУН: Мечта, по-моему, у всех телевизионнщиков, жить в каком-нибудь теплом месте. Это и моя мечта. Да и любимая партия, единственная, в которую и я вступил бы, это партия субтропическая Россия. Была такая.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Субтропическая, да?

С. КОРЗУН: Субтропическая Россия. Была такая совершенно замечательная партия. Главной целью которой было изменение климата на более благоприятный для человека.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Как сказал поэт. Если уж нам в империи родиться, лучше уж жить в провинции… у моря.

С. КОРЗУН: Тем не менее, три года службы, дедовщина или что-то связанное с этим, это остались в памяти, как тяжелые годы? Это 70-е годы, если я правильно понимаю.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Это середина 70-х годов. Дедовщина тогда, она еще не процветала, но она нарождалась. Ну, в том виде, в каком она есть сейчас по описаниям уже людей со слов мною усвоенных вот этих образцов дедовщины. Вот тогда эти образцы разрабатывались практически. У меня на глазах убили человека. Были вот эти стояния на тумбочках. Скакания на подъемах. Издевательства. Это все уже было. Чистка очков в сортире зубными щетками. Все это уже было. Уже тогда это было. Это нарастало. Это еще при маршале Гречко. Он был министром обороны тогда в советские времена. Это все начиналось, да. Я это увидел. И меня коснулось отчасти, несильно.

С. КОРЗУН: С двух сторон? Потому что психология же дедовщины, она двойная. Она поддерживается, когда салаги…

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Мне удалось отсечь от себя это явление после двух лет службы. Я дедком, как таковым, не был, потому что я работал в матросском клубе. Я ведь хорошо фотографировал. И неплохо писал. И я вышел в автономное плавание. Меня никто не видел. Я послал все это явление, хорошенечко его усвоив, подальше в своем сознании. Запомнив, конечно, многое. Но уже не был к этому причастен, когда повзрослел там, в рядах армии.

С. КОРЗУН: Три года на флоте это был сознательный выбор? Или так сложилось?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Нет, конечно.

С. КОРЗУН: Потому что можно было 2 года на суше, или три года на флоте.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Упекли, в буквальном смысле упекли. Я не понравился какому-то каплею, капитан лейтенанту. На городском сборном пункте в Москве. Не понравился. Интеллигент, блин. И все. И что-то он мне сказал, а ему что-то ответил не так, как ему хотелось бы услышать. Он сказал: ну, ты у меня на пароход отправишься. Он так сказал: на пароход. Он хотел меня отправить на пароход. Но мне это по каким-то политическим мотивам не взяли на пароход и на лодку, и меня оставили на берегу, но у черта на рогах. На Дальнем Востоке. Такое было, в 60 км от нас был тот самый пресловутый остров Русский, с которого в нашу часть приезжало огромное количество людей. Вот оттуда я как раз и узнал, что такое остров Русский. Где людей доводили через одного до самоубийства. Это тот самый пресловутый. О нем до сих пор все знают. Это было рядом.

С. КОРЗУН: Поступить в институт не удалось сходу? Или было желание немножко понюхать как бы пороху?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, не удалось. Именно не удалось. Я же поступал в архитектурный. Я же хотел еще архитектором стать. Уж кем я только не хотел стать, но все примерно в одном секторе человеческой деятельности. Все равно культура. Фотография, архитектура.

С. КОРЗУН: Ну, понятно, из МАРХИ выходят в основном певцы, или квнщики. А телеведущие выходят в основном из факультета журналистики.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Да, архитектурный институт. Я же дитя дейтанта, 75 года. Дитя разрядки. Мне казалось, что вот эта профессия… Я хотел на самом деле быть дизайнером, архитектором-дизайнером. Что вот это профессия будущего. Вот это профессия, которая объединит весь мир. Это красиво, это эстетично, это делает людей лучше, потому что это то, что их окружает. Мы будем делать предметы и дома такими, какие люди хотят в них жить. Хотят быть красивыми. Красивые люди в красивых дома. Вот что мне виделось тогда. 17летний мальчишка. Ну, и что, что я не умею рисовать. Научусь рисовать. Я быстро, за полгода научился на тройку рисовать, потому что там надо было рисунок сдавать. И я сдал все экзамены, кстати сказать, я не прошел по количеству балов. Я не провалился. Я не прошел по количеству балов. А то был бы сейчас архитектором.

С. КОРЗУН: А учеником хорошим были в школе? Потом на факультете журналистики?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, неплохим.

С. КОРЗУН: Ботанили или нет?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Нет, я был хорошистом. Хорошист. Я до сих пор хорошист. Что я отличник разве? Ну, смотрите, сравните эфир всех нас. работающих в телевизионном эфире. Есть отличники, а есть, как я, хорошисты.

С. КОРЗУН: Насколько важна была студенческая жизнь? То, что окружало, скажем. учебу. т.е. общение с сокурсниками или все-таки учеба имела какое-то значение?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: В университете?

С. КОРЗУН: Да. В университете на журфаке.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, я по-прежнему считаю Московский университет действительно одним из самых великих учебных заведений мира. Действительно. А что касается факультета журналистики, то там учебный процесс был построен таким образом, что если тебе все равно, то ты, конечно, получишь диплом, но ничего из себя представлять не будешь. Если там вот хотеть научиться, ну, тогда было так, я не знаю, как сейчас, если тебе очень это нужно, если ты очень хочешь, то ты получишь хорошее, глубокое, общегуманитрное образование. Общегуманитарное. Потому что обучение профессии состояло из интереснейших семинаров, которые проводил Сергей Александрович Муратов и мастер классов, которые вела Марина Алексеевна Голдовская – вот два моих учителя по мастерству. А все остальное – это общегуманитарное образование, которое мне факультет журналистики в принципе дал. Потому что я этого хотел. Если бы не хотел, то я бы и не получил ничего. Ну, так было организовано. Т.е. такое немножечко республика, немножечко вольная такая ложа бездельников немножечко.

С. КОРЗУН: У меня последний вопрос, наверное. Если бы была возможность что-то переделать в прошлом, переделали бы что-нибудь в жизни в своей? В словах, в поступках, в отношениях с людьми?

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: В отношениях с людьми переделал бы, конечно. Слишком много было ошибок с моей стороны. И я бы их, конечно, постарался не совершат. А в глобальном смысле переделать… Ну, куда, нет. Нет. Ну, а что. моя жизнь сложилась насыщенно и вполне ярко. И увлекательно. Зачем переделывать. Я учился при четырех генеральных секретарях. Я пережил несколько эпох. К 33-ем. примерно к 35-ти годам я пережил несколько эпох. Я застал все. Я увидел многое. И хоронил, и рождались…

С. КОРЗУН: И рожал, да.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: И рожал и хоронил. Все у меня было. И война была на Ближнем Востоке. Резиновые пули в ногу. Все. Чудесные дети. Два очаровательных мальчика.

С. КОРЗУН: И телеканал "Культура" и новости, которые не вызывают нареканий ни с какой стороны.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Ну, в общем, не провоцируйте меня, Сереж, не провоцируйте меня. Я ничего не хочу менять в своем прошлом практически. Ничего.

С. КОРЗУН: Ну, слава Богу. Слава Богу. Владислав Флярковский был гостем программы "Без дураков". Спасибо, Владислав, что ответили на вопросы, которые меня интересовали. Счастливо.

В. ФЛЯРКОВСКИЙ: Спасибо, Сережа. Пока.


Напишите нам
echo@echofm.online
Купить мерч «Эха»:

Боитесь пропустить интересное? Подпишитесь на рассылку «Эха»

Это еженедельный дайджест ключевых материалов сайта

© Radio Echo GmbH, 2025