Игорь Иртеньев - Без дураков - 2006-07-20
20 июля 2006 г.
23.08-24.00
В прямом эфире радиостанции "Эхо Москвы" – Игорь Иртеньев, поэт
Эфир ведет Сергей Корзун
СЕРГЕЙ КОРЗУН: Всем добрый вечер. С Вами в прямом эфире ведущий этой программы Сергей Корзун и мой сегодняшний гость Игорь Иртеньев, поэт.
ИГОРЬ ИРТЕНЬЕВ: Культовый, как выяснилось, персонаж российской действительности.
С. КОРЗУН: Сомнения были, что ли в этом какие-то?
И. ИРТЕНЬЕВ: До сих пор.
С. КОРЗУН: До сих пор сомневаетесь. Добрый вечер, Игорь Моисеевич.
И. ИРТЕНЬЕВ: Добрый вечер.
С. КОРЗУН: "Едкий лирик" – это определение он любит больше других. Это в предисловии к одной из книг было написано.
И. ИРТЕНЬЕВ: К последней, да.
С. КОРЗУН: Потому что юмористом называют, там ироническом поэтом и прочее. Но это так, в общем, смотрит как-то не особенно Игорь Моисеевич. А вот "едкий лирик", хорошее на самом деле определение. Едкая щелочь была в детстве. Пытались ее гасить. Известь какая-то. А тут едкий такой лирик. Откуда едкость то появилась? Что жизнь так грузила и била по рукам, по голове, что захотелось быть едким?
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, не так, что уж прямо совсем доской набило, но, в общем, какие-то чувствительные прикосновения на протяжении жизни ощущал.
С. КОРЗУН: А знаю. Вы как бы в обиде не то, что не стали удачливым киномехаником, занялись вместо этого литературой, стихами и всякими прочими делами. Сидели бы и крутили в своей будке с большим удовольствием детишек и девушек водили бы развлекать.
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, я даже был не киномехаником. Моя карьера киномеханика была где-то между 16 и 16,5 годами в кинотеатре "Зенит". Это было всего полгода. А всю свою первую половину сознательной жизни я проработал механиком по обслуживанию киносъемочной техники на телевидении, куда пришел на Шаболовку в 65 году. И откуда из Останкино уже ушел в 84. Вот там я таскал эту железяку, заряжал, разряжал эту пленку, ездил по всей стране. Это были такие веселые и познавательные годы.
С. КОРЗУН: А расскажите, как снималось тогда телевидение. Потому что сейчас ну так условно помнят. Телевизор КВН с линзой, наполненной водой, а когда-то уже, наверное, и другие появлялись в то время. Как телевидение делалось тогда?
И. ИРТЕНЬЕВ: Телевидение делалось… Ну, как, собственно были такие громоздкие кинокамеры с боксами. Были такие малооборудованные по современным понятиям студии. Но, тем не менее, там выковывались, конечно, профессионалы весьма высокого полета. Даже в тех условиях. А вот с идеологической точки зрения, ну, оно примерно, как сейчас оно снимается, вот так оно тогда и снималось.
С. КОРЗУН: А прямой эфир был тогда? Или как сегодня не было его?
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, прямой эфир был ну какой то весьма… Ну, собственно что-то диктор в прямом эфире говорил и какие-то исключительно проверенные люди могли оказаться в этом прямом эфире. А вот то, что у нас было в середине 80-х до конца 90-х, конечно, тогда этого даже и близко не было.
С. КОРЗУН: Чего не остались на телевидении? Говорят, что многих оно поглощает навсегда. Человек, однажды вступив на эту землю обетованную, подготовки телепрограммы и ощутив себя от части властителем дум…
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, я там не был даже близко властителем дум, потому что, я повторяю, я таскал там железяки, на кранах возил операторов и кого-нибудь, возя на стреле крана, довольно трудно себя властителем дум чувствовать. Он твой властитель дум.
С. КОРЗУН: В эпизодах даже не снимали, не привлекали в эпизодах?
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, в эпизоды не привлекался.
С. КОРЗУН: Ни по одному эпизоду не проходил в то время. (Смех). Понятно. Так, что, телевидение не вдохновило, или что-то другое было?
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, ну, просто в какой-то момент оно себя, ну, для меня, по крайней мере, исчерпало. Потому что уже к концу я уже начал довольно плотно писать и печататься. А когда мои заработки литературные сравнялись с моим жалованием телевизионным, я просто сделал выбор вот в пользу фриланса, скажем так.
С. КОРЗУН: Игорь Иртеньев. Я должен сказать, что во время подготовки к этой программе, а иногда я готовлюсь к этим программам, я понял вот как бы свою, извините за мой французский, резон детор. Я понял, почему я здесь сижу и беру интервью. А не даю интервью. Цитирую, пытаюсь художественно. "Главный редактор журнала Игорь Иртеньев, дав очередное интервью очередному журналисту, подумал о том, как не проста жизнь интервьюера (пару строчек пропущу). А еще он подумал, как непросто уметь наладить контакт с собеседником, чтобы он полностью раскрепостился. Так суметь поставить вопрос, чтобы собеседник раскрылся с самой неожиданной стороны. И еще Иртеньев подумал о том, что вот те, кто берет интервью, получают гонорар. А те, кто дает интервью, гонорар не получают". Это журнал "Магазин", да.
И. ИРТЕНЬЕВ: Да, это журнал "Магазин", царствие ему небесное, вечная ему жизнь. Вот он 10 лет просуществовал. Был такой замечательный журнал. Он выходил с 92-го, по-моему, последний его номер вышел в 2003-м году. Начал его Семен Лившин, был его главным редактором в течение двух лет. Потом он перебрался в более теплые края. И вот тогда в 92-м, по-моему, году пришел туда я. Какое-то время спустя там стал главным художником Андрей Бельжо, которого заслуга очень высока была в оформлении этого журнала. Был, конечно, такой очень по тем временам очень необычный, с отличным дизайном, вообще продукты многие графические идеи были потом подхвачены в "Столице" Мостовщикова. Сейчас вот вышел, кстати, двухтомник этого журнала, который, к сожалению, не дает…
С. КОРЗУН: В виде книги уже?
И. ИРТЕНЬЕВ: В виде книги. Он не дает представления о его графическом оформлении, что обидно. Но тексты там остались. Конечно, его сейчас еще раз просмотрев, понимаешь, что мы эти 10 лет потратили не зря.
С. КОРЗУН: Мы без дураков сегодня?
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, надеюсь. По крайней мере, нас двое.
С. КОРЗУН: (Смех). Андрей Бельжо сказал, что у Вас сейчас какие-то сложные отношения, поэтому он там чего-то не… Чего там с Андреем случилось то у Вас?
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, да. Нет, ну, это так сказать, есть некоторые размолвки. Я бы не хотел это делать предметом широкого обсуждения.
С. КОРЗУН: Ваше право, естественно. Ну, а Виктор Шендерович, конечно, не отказался сказать пару слов об Игорь Иртеньеве.
ВИКТОР ШЕНДЕРОВИЧ: Игорь Иртеньев, у него есть прозвище. Он уже несколько лет работает помимо всего прочего, помимо того, что он работает поэтом фронторуком у нас, он работает черной совестью нашей программы. Так мы его и прозвали. Конечно, прежде всего, Игорь блистательный и очень серьезный поэт. Я думаю, что в каком-то смысле недооцененный, потому что то, что он делает, не может проходить по разряду иронической поэзии, как это принято считать. Он настоящий, серьезный поэт. У него есть несколько просто программных стихотворений, которые, я думаю, войдут в любые антологии русской поэзии 20 века. Но у него есть одно еще человеческое еще качество, о котором я бы хотел сказать. Он чрезвычайно серьезно относится к жизни. Чрезвычайно серьезно относится к этическим вопросам, что встречается еще реже, может быть, чем стихотворный талант. Для него какие-то вот этические понятия это не пустой звук. Он к этому относится серьезно. И поэтому когда у нас в нашей программе возникали какие-то разночтения по поводу допустимости той или иной интонации при комментарии того или иного события, то мнение Иртеньева, ну, скажем для меня, оно было в значительной степени решающим. Игорь знает что-то про это, что-то больше нас. Он знает можно или нельзя. Он знает допустимо или недопустимо. Его оценки политические, с ними я могу иногда не соглашаться, и тут я вполне доверяю своему мнению. Но его оценка этическая для меня означает очень много.
С. КОРЗУН: Виктор Шендерович. А откуда знаете, что можно, что нельзя?
И. ИРТЕНЬЕВ: Этот зря говорить не будет, вообще-то.
С. КОРЗУН: Этот не будет зря. (Смех). А откуда знаете, что можно, что нельзя? Я на самом деле, встречал упоминание о том, что собственно зубоскалить и шутить можно не над всем в Ваших словах.
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, это же очевидно, конечно, совершенно.
С. КОРЗУН: Вам очевидно, другим не очевидно.
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, ну, Сереж, это вопрос воспитания просто. Мама, папа, близкий круг. Это все закладывается там, в детстве. Ну, зубоскалить, действительно,… ну, как можно, условно говоря, над физическим уродством человека особенно проходиться по нему. Или там ну болезнь конкретного человека. Нет, есть черный юмор, против которого я ничего не имею. Но это направлен, так сказать, неким веером вообще в пространство. А когда это сходится в точку на одном конкретном человеке, ну, это, конечно, недопустимо.
С. КОРЗУН: Сами не жалеете о каких-то стихах, которые не просто из под пера вышли, но еще и распространены были. Нет, несть такие, которые сегодня не вспоминаете? Или никогда не позволяли себе?
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, вот, например, я сейчас не помню стихотворения на память. У меня сейчас выходит сборник стихов, я работаю в газете "Газета" уже 5 лет поэтическим обозревателем. Т.е. я пишу там два раза в неделю колонку. И вот за эти 5 лет там я по разным поводам высказывался. В частности там были два стихотворения, посвященные Михаилу Евдокимову. К сожалению огромному, ныне покойному. Вот и одно из них я не включил туда, ну, просто потому что там он как бы на каком-то этапе своей политической карьеры вызвал мой иронический отклик. Я сейчас понял, что это было бы не этично включать. А еще одно стихотворение, которое мне, безусловно, нравится, оттуда редактор как бы посоветовал убрать. Я с ним не согласился, потому что мне казалось… Он сказал, что о мертвых либо хорошо, либо ничего. Тоже не совсем правильно, потому что он был нашим современником, мы с ним жили на одном пространстве и вот то первое стихотворение, мне кажется, можно было бы оставить. Там собственно он в вполне позитивном свете предстает. И не против него направлено острие этого стихотворения, но, короче говоря, вот такие вещи бывают. Не знаю, выйдет оно или нет в книжке, но вот такого рода сомнения меня иной раз обуревают.
С. КОРЗУН: От папы с мамой Вы сказали вот это умение различать хорошее и плохое. Расскажите о родителях.
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, родители совершенно обычные такие московские интеллигенты. Отец был Моисей Давыдович историк, мать Ирина Павловна по первому образованию тоже историк, уже в зрелом возрасте она резко переменила курс жизни и закончила институт физкультуры. Вот они, собственно, москвичи. Ну, как москвичи? Отец родился в Одессе в 14 году. Он приехал в Москву там где-то в 28. А мать приехала, родившись в 15-м, значит, в Питере, даже не в Питере, она в Ульяновске, в Симбирске родилась. Но тоже где-то лет в 10-12 приехала в Москву. Вот собственно они всю эту историю нашу новейшую и прошли и вынесли на своих плечах.
С. КОРЗУН: Вы один из немногих поэтов, кто продолжает интересоваться, ну, политикой, скажем, тем, что происходит в нашей стране. Собственно, и Ваша колонка в газете "Газета" она и откликается на самые такие горячие темы. Это тоже связано с воспитанием, или нет? Или политикой уже самостоятельно заразились? Ну, вспомню, что Вы еще и член комитета 2008, в который, как утверждали Вас…
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, да, союз меча и орала, как я ласково называю.
С. КОРЗУН: Да, друг Вас затянул, о котором сейчас мало что слышно. Ну, хотя бы вот Ваша деятельность, как у Маяковского, собственно в газете.
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, дело в том, что как раз в газете "Газета", уже помянутой, там у меня довольно свободный выбор тематики. Потому что я просто смотрю номер газеты и то, на что я могу откликнуться, это вовсе не обязательно политика должна быть. Просто как цепляет. Это я комментирую. А скорее политическая такая журналистика, это в передаче Шендеровича, вот в "Сырке плавленном". Вот там можно сказать, будь добр, по какому-то конкретному политическому поводу, значит, отдуплись раз в неделю.
С. КОРЗУН: Не тяжко? Каждую неделю, вроде как обязаловка.
И. ИРТЕНЬЕВ: Да, в общем, это не тяжко. Ко всему привыкаешь. Я не думал раньше, что я смогу работать с такой продуктивностью и интенсивностью. Оказалось, что могу. А потом у меня собственно не возникает никаких противоречий с самим собой, потому что, ну, условно говоря, мы с Витей достаточно близких политических взглядов, помимо просто нашей дружбы такой человеческой. Нет, я под всем готов подписаться, что я там когда-то огласил.
С. КОРЗУН: Игорь Иртеньев, напомню, гость программы "Без дураков" на радио "Эхо Москвы". Номер нашего пейджера 725-66-33 для абонента "Эхо Москвы". Присылайте Ваши сообщения, пожалуйста. Сегодня чуть позже включим, наверное, и телефон. Напомним его номера 783-90-25 или 26, ну, москвичей, не москвичей, мы в этой программе никого не делим. Так что звоните по любому из этих номеров минут через 15. Поэзия на злобу дня это одно дело. Но есть, кстати, человек, я на самом деле, честно говоря, в силу своей природной необразованности…
И. ИРТЕНЬЕВ: Не кокетничайте, пожалуйста.
С. КОРЗУН: Я как-то не предполагал… Нет, правда, я пытался это исправить, но не всегда получалось. Короче, Евгений Бунимович, я не представлял, что он поэт, и что он с Вами сотрудничал. Слушаем.
ЕВГЕНИЙ БУНИМОВИЧ: Прежде всего, Игорь Иртеньев поэт. Это очень немало. Обычно начинают добавлять какие-то добавки ненужные. Иронический поэт. Иногда бывает у нас поэт-песенник, детский поэт. Это всегда какой-то второй сорт. Главное, что это поэт. И все остальное от лукавого. Недавно была присуждена премия "Московский счет", это за лучшие поэтические книги года. И голосуют поэты московские. И я рад, что Игорь получил одну из этих премий за лучшие книги года. Т.е. собственный поэтический цех чувствует его своим. Это редко бывает с теми, кто пишет стихи смешные. А Игорь пишет безумно смешно. Я помню очень давний эпизод, когда он начал сам читать свое стихотворение. Не смог. Я взял прочитать дальше, тоже захохотал после следующих нескольких строк, потом это взял Виктор Корке. И, в общем, только четвертый поэт смог дочитать это до конца. А зал уже загибался. Это редкое, удивительное качество оставаться поэтом и писать при этом смешно, хотя в последнее время он пишет горько.
С. КОРЗУН: Евгений Бунимович. Я понял, почему я не знал о его поэтическом… Ну, как бы мог предполагать, просто он у меня в избирательных бюллетенях постоянно фигурирует. Я живу как раз в том районе, где он избирается в Московскую думу.
И. ИРТЕНЬЕВ: Вся власть поэтам.
С. КОРЗУН: Вся власть поэтам, наверное. А что это за история? Что это за стихотворение, над которым сами смеялись?
И. ИРТЕНЬЕВ: Да, я помню, но это действительно, это нечастный случай, когда ты уже пишешь, и тебе смешно, и вдруг ты сам с собой наедине начинаешь издавать какие-то полупристойные звуки, вообще это верный показатель, что это действительно попадание. Я могу просто прочесть, оно старое, конечно. Называлось, значит, "Про Петра. Опыт синтетической биографии". Было в 86-м, по-моему, году. "Люблю Чайковского Петра, он был заядлый композитор. Великий звуков инквизитор. Певец народного добра. Он пол России прошагал, был бурлаком и окулистом, дружил с Плехановым и Листом, ему позировал Шагал. Он всей душой любил народ, призрев чины, ранжиры, ранги. Он в сакли, чумы, иеранги входил простой, как кислород. Входил, садился за рояль, и нажимая на педали, в такие уносился дали, какие нам постичь едва ль. Но, точно зная, что почем, он не считал себя поэтом, и потом писал дуплетом с Модестом так же Ильичем. Когда ж пришла его пора, что в жизни происходит часто, осенним вечером ненастным недосчитались мы Петра. Похоронили над Днепром его под звуки канонады и пионерские отряды давали клятву над Петром. Прощай, Чайковский, наш отец, тебя вовек мы не забудем. Спокойно спи на радость людям нелегкой музыки творец".
С. КОРЗУН: Это конец 80-х. Как же Вы издевались, представить, что было написано в 50-е, наверное, в 70-е можно было бы Вас за самого человечного человека, друга всех детей, конечно, куда-нибудь упечь. Кстати, органы не приставали к Вам никогда с глупыми предложения пройти, проследовать, дело возбудить
И. ИРТЕНЬЕВ: Да, нет, Бог миловал. Как-то таких прямых контактов, в общем, никогда не было. Такой прищур так, в общем-то, чувствовался. Нет, была конкретно… нет, однажды это было. Когда разгоняли НТВ и в течение двух, по-моему, месяцев, когда у всех хоть как-то заметных людей на НТВ что-то с ними происходило. И вот у нас в пределах нашей передачи "Итого" сожгли машину Андрея Бельжо, залезли в квартиру и ничего не взяли у Шендеровича. Ну, просто немножко пошебуршили там. Собственно (НЕ РАЗБОРЧИВО) лежал там на диване в итоге оказалось. И у меня, значит, был ко мне такой визит в мое, естественно, отсутствие. Когда нам, значит, мы приехали, там было все перевернуто абсолютно. Не тронули, ни деньги, ни какие-то там цацки достаточно неплохие у Аллы, у моей жены достались там от бабки. Но что-то взяли, но не очевидное совершенно. И вот такой как бы, был такой фирменный знак. У меня висело два кинжала, да собственно они и сейчас висят там у меня на ковре в моем кабинете маленьком. Эти два кинжала были аккуратно поставлены в помойное ведро. Да, это был вот такой привет был. Ну, и естественно никого не нашли, там понятное дело. Да, это единственный был, пожалуй, случай.
С. КОРЗУН: Расскажите о другой криминальной истории. Краем уха слышал, как Вы сами отбивались и отбивали друзей от скинхедов. И недавно относительно это было.
И. ИРТЕНЬЕВ: Друзей? Нет, это было… это не сам. Нет, это было иначе совсем. Ничего там особенного не было. Это было 4 года назад. Мы просто с Вадиком Жуком, моим другом ехали в электричке в Москву. И там в какой-то момент какие-то два зашли… странная была группа. Непонятное было. Были молодые лет по 16, 17, ну, такие довольно длинные ребята были. Причем один был с рунами эсесовскими с этой штукой. Вот как-то они шли по вагону. Как-то они шли и шли, странно немножко даже, как во сне. И вдруг какие-то с ними совсем были два опенка, лет по 12. Которые вдруг, как-то они прошли в конец вагона, напротив того места, где мы сидели. И вдруг они чего-то закричали вот эти два маленьких "Слава России!". А напротив нас сидел таджик. И вдруг они бросились его метелить. Какой-то они его бутылкой ударили. Это просто было напротив нас через проход. И стали его, значит, валтузить. Ну, я сидел просто как бы напротив. Если бы дальше было, я бы не знаю, как бы я себя повел. Ну, короче я туда прыгнул, тоже начал там чего-то махать. И в итоге эти побежали. А одного мы с Вадиком, значит, парня…
С. КОРЗУН: Сдали?
И. ИРТЕНЬЕВ: Да, мы его сдали.
С. КОРЗУН: Или самостоятельно с ним решили вопрос?
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, мы самостоятельно не решили. Ну, я как-то взломал там, в общем. Ну, тоже пацан какой-то. Не какой-то там качок такой могучий, я с ним не сделал бы ничего. Ну, мы его, значит, привели в милицию. Но единственное, что, значит, по дороге этот таджик. Я говорю, у тебя регистрация есть вообще? Он говорит: нет. Я говорю: ну, ты лучше бы свалил отсюда от греха то подальше. И мы этого парня привели, составили протокол. А потом выяснилось, что с ним ничего нельзя сделать, поскольку пострадавшего нет. Ну, собственно такая история. Я написал об этом в "Московских новостях". Потому что мне хотелось это дело зафиксировать, довести до конца. Потом с ним даже сделали какое-то интервью. Ничего, он живет и здравствует, по-моему, не знаю, сейчас, наверное, по Москве прошел в где-то год назад в этом марше. А больше мы не встречались.
С. КОРЗУН: Часто приходится кулаками действовать?
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, сейчас уже нет, конечно. Возраст.
С. КОРЗУН: А по молодости?
И. ИРТЕНЬЕВ: Да, бывало. Время от времени.
С. КОРЗУН: За что? А за что можно драться? За девушку, за дело, за идею?
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, ну, за идею кулаками как-то не очень вообще. Нет, если с тобой твоя дама подвергается опасности, тогда, по крайней мере, деваться было некуда. Нет, ну, не то, что я прямо такой, я не знаю…
С. КОРЗУН: Нет, ну, хулиганистого вида, в общем, не скажешь, что Игорь Иртеньев.
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, в общем, ну, для меня не было проблемой дать человеку по лицу вообще такой психологической проблемы, которая, допустим, у Вити Шендеровича есть, поскольку он занимался театральным движением, он всегда останавливать умеет руку. А для меня в какой-то момент перестало быть проблемой. Т.е. в этом сакрального как бы нет ничего. Сейчас не знаю. Я сейчас совершенно в себе не уверен. Не знаю, повторил ли бы я этот подвиг вообще, будь это сейчас. Все-таки мне 60 будет в следующем году.
С. КОРЗУН: Советское и нынешнее по криминализации можно сравнить? Вот я помню, что все-таки в 70-е годы как-то достаточно свободно по Москве ходил. Ну, в электричках всякое бывало. На самом деле, электрички такой рассадник был всегда. Ездить там было так непросто. Уж если с девушкой едешь, то только и думай, как ее отбивать, как ее защищать. Но ходить по Москве можно было совершенно спокойно.
И. ИРТЕНЬЕВ: Но сейчас, конечно, это все более стремно становится. Через темный двор… Ну, у меня такой более менее нормальный район. Улица Правды. Но где-то в другом месте себя ощущаешь немножко…
С. КОРЗУН: Ходите по Москве или на машине передвигаетесь?
И. ИРТЕНЬЕВ: А у меня нет машины.
С. КОРЗУН: А чего так? Чего вдруг не автомобилист Игорь Иртеньев?
И. ИРТЕНЬЕВ: У меня есть права, кстати говоря, я их получил чуть ли не лет 20 назад. Но инструктор такой попался такой добросердечный. Он, со мной покатавшись, он мне сказал: честно говоря, парень, я бы тебе не советовал этим заниматься. И это такой глубокий след оставило в моем сердце, что…
С. КОРЗУН: И до сих пор через 20 лет не зарубцевалось. Т.е. даже не хочется к друзьям попроситься за машину где-нибудь.
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, нет, нет. Абсолютно. Тем более, что нет никакой нужды, на самом деле. Потому что по Москве передвигаться бессмысленно, на машине совершенно. Потому что всегда быстрее либо на метро…
С. КОРЗУН: Ну, здесь многие будут спорить, потому что хоть лучше хорошо сидеть, чем плохо стоять.
И. ИРТЕНЬЕВ: Да. Хорошо 2, 5 часа ехать, допустим, от улицы Правды до Вашей редакции, как у меня однажды было. Я поехал на машине.
С. КОРЗУН: Жена тоже машину не водит?
И. ИРТЕНЬЕВ: Жена очень хотела, на самом деле, но в какой-то момент я тоже понял, что это ей не стоит. И она мне этого простить не может до сих пор. Но я ей сказал, что наш семейный союз зависит от этого, да или нет.
С. КОРЗУН: Домострой устроил.
И. ИРТЕНЬЕВ: Домострой. А я бы здесь, если бы она сидела за рулем, я сейчас надеюсь, она меня слышит, то едва ли, вполне возможно, что я напротив Вас не сидел бы.
С. КОРЗУН: Как Вы не доверяете. Однако Вы еще и сексист, г-н Иртеньев. Скажите еще, что женщин нельзя вообще за руль допускать.
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, можно.
С. КОРЗУН: Некоторых отдельных.
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, многих, многих можно, но это не тот случай.
С. КОРЗУН: Алла Босарт Ваша третья жена. Отношения с первыми сохранили?
И. ИРТЕНЬЕВ: Конечно, конечно.
С. КОРЗУН: Нормально? Как Вы вообще относитесь к этим историям? Встретились, расстались. Ну, у Вас первый брак был не очень длительный.
И. ИРТЕНЬЕВ: Первый он был такой скоротечный, он был такой молодежный просто такой брак. Прожили 4 года достаточно весело. Потом как-то разбежались. Но все равно моя первая жена очень трогательно ухаживала за моей больной матерью. О чем я даже не знал вообще какое-то время. А со второй женой Соней мы прожили 13 лет. И у нас дочь Яна. И постоянно мы находимся…
С. КОРЗУН: А чем сейчас занимается Яна? Сколько ей?
И. ИРТЕНЬЕВ: Яне 16 лет уже.
С. КОРЗУН: Да. И чем занимается? Уже готовится, наверное, в какой-нибудь институт.
И. ИРТЕНЬЕВ: И вот от тех стихов, значит, "как у нашей Яночки на щеках две ямочки, сверху три волосика и сопля из носика", это сейчас совершенно другая уже дама. Ну, готовится она в некий институт, боюсь сглазить. Ну, я так за ней с большим интересом, скажем, наблюдаю. Она, конечно, с трудом управляема. Но они сейчас все такие.
С. КОРЗУН: Есть у Вас, ну, вроде как вторая дочь, да.
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, это аллина дочь, Вера.
С. КОРЗУН: Ей сколько?
И. ИРТЕНЬЕВ: Вере 23.
С. КОРЗУН: Что для Вас дети, семья, насколько к этому трепетно относитесь? Или так достаточно спокойно. Собрались, собрались, не собрались, не собрались. Новый год вместе встречаете обязательно? Это некое семейное действо?
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, с Яной не совсем. Яна обычно с мамой встречает. А здесь, конечно, да, конечно, мы встречаем в семье, семейным, так сказать, экипажем, но в достаточно широком кругу.
С. КОРЗУН: А большая семья, если брать вот по большому кругу?
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, семья маленькая. А круг друзей очень большой. Да, круг друзей большой.
С. КОРЗУН: Игорь Иртеньев, гость программы "Без дураков" на радио "Эхо Москвы". У меня все не выходит из головы то, что за руль не захотели сесть. Знаю людей, есть знакомые такие, которые вот как бы не решились. А вообще как у Вас? Вы же киномеханик. Вот с тех пор, что ли какая-то нелюбовь пошла к технике? Дома то можете телефон мобильный починить, не знаю, страшное дело сказал.
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, как починить? Ну, починить, не починить…
С. КОРЗУН: Ну, понятно, что не схему собрать.
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, ну, я не знаю, ну, два проводка я могу один к другому привязать. И какая-нибудь там лампочка может загореться. Но не сильно более того вообще.
С. КОРЗУН: Если холодильник перестал работать, что делаете?
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, чуть было не сказал "новый покупаю". Наверное, мастера вызываю. Или к соседям иду пельмень класть в морозилку.
С. КОРЗУН: Ну, а чего-нибудь там какие-нибудь винты транспортировочные посмотрите открутить или нет сначала? Или нет? Или лучше на мастера?
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, лучше не надо. Нет, не буди лиха. Не надо это все.
С. КОРЗУН: Т.е. совсем такой гуманитарный. А заканчивал, между прочим, заочное отделение ленинградского института киноинженеров, да, и механиком по обслуживанию киносъемочной техники работал долго. Кроме стихов что любите? Или стихи не любите?
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, стихи я очень люблю. Вот какое у меня хобби? Ну, это просто в свое время, это замечательный драматург, с которым я имел счастье быть знаком, покойный Александр Володин, вот у него было любимое хобби выпить, закусить. Вот собственно у меня вот мое хобби.
С. КОРЗУН: Так же и осталось до сих пор.
И. ИРТЕНЬЕВ: До сих пор.
С. КОРЗУН: Да, многие бросают из тех, кто приходили в эту программу. Вот Эдуард Сагалаев говорит, что не пьет совсем. Многие еще совсем не пьют.
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, ну, нет. У меня видимо все это в каких-то разумных пределах. Нет, я не собираюсь расставаться с этой вредной привычкой.
С. КОРЗУН: Друзья и разговор с друзьями насколько важны? Или Вы скорее индивидуалист? Экстраверт или интроверт?
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, это на самом деле, это зависит на самом деле от каких-то, душевного на самом деле состояния. Нет, ну я не глубокий интроверт, и не глубокий экстраверт. Я такой человек в этом смысле усредненный. В обе стороны проводимость.
С. КОРЗУН: По стихам Вашим, ну, они такие, да. Они, конечно, все с одной стороны личные, а с другой стороны они во многом и общественные. Поэтому когда какая из этих ипостасей берет верх… Ваше любимое, кстати, стихотворение какое из последних…
И. ИРТЕНЬЕВ: Товарищ Маяковский, называется, прочтите Ваше лучшее стихотворение.
С. КОРЗУН: Да, да, да. Стихи о советском паспорте.
И. ИРТЕНЬЕВ: Да, вот я просто, у меня тут действительно, я принес с собой, тут у меня случайно в кустах рояль стоит. Ну, я довольно много сейчас писал в последнее время. Просто я сейчас на даче. Вот в частности такое стихотворение. "Смерть Жанны", основанное на подлинном эпизоде. Это было не то, что сегодня, это было не так, чтоб вчера. Это было на станции Сходня приблизительно в 9 утра. На платформе стояла девчонка, звали Жанною люди ее. И была на той Жанне юбчонка, а под нею лишь только белье. Но сейчас разговор не про это, не об этом пойдет разговор. О другом я спою Вам куплеты под гармони своей перебор. Я спою Вам про девушку Эллу, что сияла своей красотой, про ее невозможное тело и характер, как море крутой. Люди Эллу прозвали Анжеллой за глаза голубые ее. И была она гордой и смелой, не боялась она никого. Но не знала она, что Анжелой за глаза ее люди зовут и считала себя она Эллой и пришла она в сходненский суд. Она с Падвой пришла адвокатом, он ей был незаконный отец. Стала всех оскорблять она матом, властелину подобно колец. Пожилая судья удивилась и сказала с презреньем она, ты зачем сюда, Элла, явилась, нам не ты, нам ведь Жанна нужна. Ну, уж раз ты пришла сюда, Элла, раз ведешь себя, матом грубя, то откроем мы новое дело и повесим его на тебя. И не выдержал Генрих тот Падве и воскликнул такие слова: оборзели в натуре Вы, падлы, беспредел не потерпит братва. И тогда тут встает обвинитель, и тогда произносит он так. Вы, конечно, меня извините, только это не суд, а бардак. В общем, так надоело, короче, мне разруливать Вашу байду. Я слагаю с себя полномочия и на Вас их с прибором кладу. И сказал тут начальник конвоя пожилой лейтенант Иванько, кто заденет меня за живое, тот, навряд ли, уйдет далеко. И макар свой достав из кармана, разрядил всю обойму в судью. Так и умерла девушка Жанна, не сказал на прощанье адью. Это было не так, чтоб сегодня, это было не то чтоб вчера, это было на станции Сходня, приблизительно в 9 утра.
С. КОРЗУН: Игорь Иртеньев. Я так немножко напрягался, но я понял уже, что Игорь Моисеевич матерные стихи не читает в эфир. А тут одно у меня на экране осталось, я даже распечатывать не стал. Взял единственное стихотворение, которое лежит на живом журнале Игоря Иртеньева, который открыли его друзья, и это стихотворение туда положили. Так, в общем, так, через слово. Вы матом разговариваете или ругаетесь?
И. ИРТЕНЬЕВ: Там единственное, "над страной нависли тучи хмуро", а дальше не могу.
С. КОРЗУН: Вот одна строчка. Дальше уже невозможно. Не воспроизвести. Матом разговариваете или ругаетесь?
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, бывает, что и ругаюсь, а бывает, что и разговариваю. В зависимости от контекста, на самом деле. С кем разговариваешь, с кем ругаешься.
С. КОРЗУН: Как в принципе относитесь к этому пласту человеческого языка?
И. ИРТЕНЬЕВ: С уважением.
С. КОРЗУН: Экспрессивный.
И. ИРТЕНЬЕВ: С уважением, ну, это как бы в литературных текстах должен быть такой дозированный… краска. Это такие тонкие вкусовые вещи должны быть. А в повседневной речи ну, в общем, могу да, могу нет, смотря с кем говорю.
С. КОРЗУН: А когда девчонки молодые стайкой порхают вокруг?
И. ИРТЕНЬЕВ: Это ужасно.
С. КОРЗУН: А почему? Почему Вам можно, а девчонкам нельзя?
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, во-первых, я не ругаюсь никогда на улице. Если меня могут услышать те люди, которым это, в общем-то, не надо слышать, то я этого никогда не сделаю. Могу это сделать сред тех людей, которые могут услышать и оценить в каком-то случае. А когда это идет на уровне просто междометия, ну, это, конечно, ужасно.
С. КОРЗУН: Игорь Иртеньев, а стихи, которые Вы прочитали, они куда идут? Понятно, что на газетную полосу они не ложатся. В стол они?
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, ну, в какой стол? Это сейчас лежит в столе у Сережи Мостовщикова в его замечательном журнале "Крокодил". Вот я ему послал, надеюсь, что там будут напечаты.
С. КОРЗУН: Через некоторое время. А более чего-то увесистое, весомое. Книжки то позволяют кормиться, или без работы, скажем, в газете и в других изданиях это было бы невозможно?
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, ну, книжками, что Вы, книжками кто может кормиться? Нет, конечно. Ну, в смысле есть люди, которые ими кормятся, но я к их числу, увы, не принадлежу. Нет, это просто для себя, ну, и в общем, скорее такой факт литературы, чем факт заработка.
С. КОРЗУН: Поэзию меньше стали читать за последние годы? Потому что раньше, конечно, и тиражами блистала и цитировали больше.
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, стали меньше читать. Но круг любителей собственно поэзии, поэзии, как таковой, а не неких гражданских формул и какого-то призыва и пафоса, этот круг ценителей, повторяю, собственной поэзии остался, более-менее, неизменным. Такая константа, в общем, в обществе всегда.
С. КОРЗУН: С пейджера вопрос от Сергея из Москвы. "Расскажите о своей работе в журнале "Сатирикон"". И предупреждаю, что сейчас включу телефоны. Напомню их номера. 783-90-25, 783-90-26. Ваши вопросы поэту едкому лирику Игорю Иртеньеву в эфире "Эхо Москвы".
И. ИРТЕНЬЕВ: Дорогой, Сергей, в журнале "Сатирикон" я, к сожалению, не работал. Он выходил в течение, по-моему, года, но я там так и не печатался, по-моему, ни разу. К сожалению, этот журнал уже не выходит. Так что, увы.
С. КОРЗУН: Ирина из Москвы уточняет, что линза для КНВ была наполнена не водой, а глицерином.
И. ИРТЕНЬЕВ: Глицерином, абсолютно верно.
С. КОРЗУН: Правильно, да. Спасибо, Ирина. Вот эти детали. Любите детали старые, да?
И. ИРТЕНЬЕВ: Конечно, конечно.
С. КОРЗУН: Потому что в свое время я хотел даже сделать, правда, никто почему-то не принял из продюсеров фильм про пятачок. Вспомнил замечательный советский пятачок. Кто же его не помнит. И книжка какая-то была замечательная с детства…
И. ИРТЕНЬЕВ: Этот пятачок, который можно было на станции Маяковская вот по этой арке пускать. Не пробовали?
С. КОРЗУН: На станции Маяковская?
И. ИРТЕНЬЕВ: Да. Вот там, значит, эта арка, там же перекрытия. И по ней пускал. И, значит, из нижней точки, он, минуя верхнюю, приходил в нижнюю точку следующей…
С. КОРЗУН: Чего только не делали из пятачков. И под трамвай их подкладывали. И какие причудливые вещи делали в свое время. Нет, все-таки были весомые вещи. Советский пятачок, ну, что, сейчас, ну, с этим ничего не сравнишь.
И. ИРТЕНЬЕВ: Сейчас российский рубль то не сравнится.
С. КОРЗУН: Ой, ужас какой. 783-90-25 или 26, добрый вечер. Мы слушаем Вас. Как Вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬНИЦА: Добрый вечер. Я хочу задать вопрос Иртеньеву. Он действительно пришел на эту передачу, потому что сейчас в магазинах нет алкоголя. У него появилось много свободного времени?
С. КОРЗУН: Как Вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬНИЦА: Меня Ирина.
И. ИРТЕНЬЕВ: Ирина, фамилия Петухова. Ребята, подстава чистая абсолютно, значит. Ира, привет большой тебе. Я буду всегда приходить к тебе в магазин. А у Иры замечательный магазин "Секонд хэнд", вне зависимости от того, есть алкоголь на прилавках Москвы или его нет.
С. КОРЗУН: Добрый вечер. Слушаем Вас. Кто Вы, откуда?
СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Москва, Александр Александрович. Можно ли засвидетельствовать благодарность уважаемому гостю Вашему за его гражданскую позицию, человеческую позицию. И маленький вопрос. Можно?
С. КОРЗУН: Да, конечно. Вы уже засвидетельствовали. Вопрос ждем. Правда ли, что очень печальные сейчас времена или не стоит так грустить?
С. КОРЗУН: Такой хороший вопрос философский. Спасибо Александр Александрович.
И. ИРТЕНЬЕВ: Философский вопрос. Времена, конечно, не лучшие. Мы переживаем, чего там говорить, но хвост при этом следует держать пистолетом.
С. КОРЗУН: 783-90-25, или 26. Добрый вечер. Мы слушаем Вас. Как Вас зовут.
СЛУШАТЕЛЬНИЦА: Здравствуйте. Меня зовут Настя. Я из Москвы. Я хотела бы спросить, а не могли бы Вы пояснить смысл стихотворения, которое недавно было прочитано в эфире. Просто я увлекаюсь литературой, и хотела бы…
И. ИРТЕНЬЕВ: Про девушку Жанну?
НАСТЯ: Да.
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, вот я говорю, что просто это подлинный случай. Вот стояла на платформе девушка Жанна, потом она в сходненский суд пришла. Там вместе с Генрихом Падвой. Это все абсолютно как бы на уровне милицейского протокола по фотографиям.
С. КОРЗУН: Ага, а в каких еще жанрах, кроме милицейского протокола фигурируете? Откуда берутся стихи то?
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, по самым разным, по самым разным поводам они берутся. Иногда, значит, с какой-то допустим… Я сейчас опять стал колонку писать поэтическую в "Газете.ру", где я не был уже несколько лет. Раньше я там вел просто такую журналистскую колонку. А сейчас там чисто поэтическая такая. И вот, например, к какой-то дате, допустим. Вот я смотрю, у меня в субботу колонка. Я смотрю, что в эту субботу случилось, допусти, вот столько то лет назад. Вот, например, где-то это было, по-моему, с неделю назад, как раз в ту субботу, было, значит, русская армия разгромила шведов в сражении под Полтавой. И это меня подвигло на стихотворение, которое я сейчас, кстати, хочу прочесть. Называется оно "Воспоминание о Полтаве". "Признаюсь Вам, друзья по чести, да тут и нечего скрывать, что в достославном этом месте не довелось мне побывать. Над ним я пролетал бывало, и проезжал его не раз, но видно что-то не совпало по жизни главное у нас. И так оно звалось Полтавой. Да и по сей зовется век, но бренд когда-то величавый, с течением времени поблек. Нет сил у вздувшейся державы тряхнуть могучей стариной. Был всероссийский центр славы, стал незалэжный, областной. Былые громкие победы былинной поросли травой. Уж, почитай, два века шведы нейтралитет лилеют свой. Не то, чтоб духом стали слабы, да, нет. Скорей умом крепки. Сообразив, что на "Саабы" есть смысл перековать штыки. И мы чуть что не лезем в драку. Уже не требует душа любому братскому Ираку лететь на выручку, спеша. И нам подсказывает разум, что эффективнее всего подлунный мир наполнив газом, внезапно перекрыть его. Какой свинец, какие ядра, когда в критические момент решают грамотные кадры и современный менеджмент. А как фигуры измельчали. Сплошные пешки на доске. Гляжу на правнуков в печали, по славным прадедам в тоске. Где Вы, минувшего герои, где духа гордого полет, швед, русский пашет, плавит, роет, кредит берет, жилье сдает. И шайбу, шайбу, хэй, хэй истошным голосом кричит. Когда в сакральный час хоккея пред телевизором торчит. И тянет "Туборг" после бани таких же выползней среди. А мертвым пасть на поли брани уговори его, поди. Что стоит воинская слава, когда всему цена пятак. Увы, не суждено, Полтава, мне побывать в тебе никак. Тех нитей, чтобы нас связали, давным-давно в помине нет. Сижу на Киевском вокзале, ночь, улица, вокзал, буфет. Едва переставляя стрелки, идут с большим трудом часы и раной сердца на тарелки шмоток полтавской колбасы".
С. КОРЗУН: Игорь Иртеньев. Да, обращаю внимание, тут уж начитался литературоведов по поводу внутреннего цитирования, ироничного цитирования и прочее. Такой современный прием поэзии. Хотя Вы утверждали где-то, что и Пушкин собственно цитировал всех своих современников, это всегда было.
И. ИРТЕНЬЕВ: Во всю, конечно.
С. КОРЗУН: Поэтому прием существовал всегда. А просто о любви у Вас есть стихи? вот такие лирические? Чтобы без вот этих подвыподвертов? А просто душа просила, и Вы написали что-то.
И. ИРТЕНЬЕВ: Да, пожалуйста, могу прочесть.
С. КОРЗУН: Давайте.
И. ИРТЕНЬЕВ: "Ах, что женщина жила у Курского вокзала. Она и ела и пила, и на труде играла. Ходила голая зимой, любила Вальтер Скотта. И открывала головой Никитские ворота. Паря меж небом и тюрьмой, она в любом контексте всегда была самой собой, всегда была на месте. Мы с нею не были близки. И рядом не летали. Она разбилась на куски и прочие детали. А я, я что? Я в даль побрел, ушибленный виною, ее тифозный ореол оставив за спиною".
С. КОРЗУН: Кому?
И. ИРТЕНЬЕВ: А.Б. некоей.
С. КОРЗУН: Не уточняем. Светлана Мстиславовна из Москвы на пейджер: Уважаемый Игорь, примерно в то же время училась на заочном отделении Ленинградского института киноинженеров только на химико-технологическом факультете. Рада была неожиданно услышать однокашника, желаю всех благ".
И. ИРТЕНЬЕВ: Спасибо большое.
С. КОРЗУН: Студенческие сохранились контакты какие-то? Откуда Ваши друзья, кстати? Из студенчества, из детства? Откуда?
И. ИРТЕНЬЕВ: Значит, студенческие, у меня практически не сохранилось никаких контактов. Значит, это был заочный институт.
С. КОРЗУН: Заочный. Вы встречались мало.
И. ИРТЕНЬЕВ: Практически нет. Друзья, либо это школьные в небольшом количестве, либо приобретенные по мере движения по жизни. И допустим, там за последние 10-15 лет. Литературные друзья в общем.
С. КОРЗУН: Светлана из Москвы на правду Вас пробивает. "Много лет знакома с Шендеровичем. А можете назвать его своим другом? Если да, то он друг надежный?"
И. ИРТЕНЬЕВ: Да, конечно. Ну, Витя очень надежный человек, безусловно.
С. КОРЗУН: 783-90-25 или 26. Добрый вечер, здравствуйте. (Гудки). И здесь сорвалось. Здравствуйте, добрый вечер. Как Вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬ: Добрый вечер. Меня зовут Павел. У меня скорее замечание. Я не очень был знаком с творчеством многоуважаемого поэта. Вот прослушал несколько стихотворений, и у меня вот какой вопрос, как сам поэт думает, сколько людей могут написать такие же стихи? По-моему, может каждый.
И. ИРТЕНЬЕВ: Флаг в руки. Павел.
С. КОРЗУН: А Вы пишите стихи, Павел, на самом деле?
ПАВЕЛ: Ну, Вы знаете, я думаю, что каждый можете написать стихи. Дело в том, что тот, кто делает это профессионально, делает хорошие стихи каждый день. А я, может быть, за жизнь написал одно или два хороших стихотворения.
С. КОРЗУН: А прочтете?
ПАВЕЛ: Не вспомню.
С. КОРЗУН: Ну, вот, а Вы говорите. А стихи Игоря Иртеньева, между прочим, вспоминают. И не просто вспоминают, а книжки покупают. И не потому, что кто-то велел покупать, а просто идут в магазин и покупают. И журнал "Магазин" тоже покупают. Так что, Павел, не будьте слишком таким быстрым в суждениях. Кому-то нравится, кому-то не нравится. Как Вы относитесь, кстати, к тем, кто не является почитателем Вашего творчества?
И. ИРТЕНЬЕВ: Абсолютно нормально.
С. КОРЗУН: А дети читают стихи? А жена?
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, жена не только читает, но при случае может и вполне грамотно написать. Значит, дети читают… мои дети в смысле?
С. КОРЗУН: Ну, да.
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, с Яной был замечательный случай, просто. Когда ей, значит,… У меня было одно из первых стихотворений, там "Атос, Портос и Арамис однажды в баню собрались. Они туда по вторникам ходили. Атос принес с собой насос, Портос шампуня для волос, а Арамис мочалку Де Тревиль". Ну, дальше, значит, вся эта байда разворачивалась. В стихотворении 48 строк. И Яне задали выучить стихотворение какое-нибудь из 24 строк. Яна дочитала это стихотворение до половины, отсчитала эти строки и на вторую, по-моему, даже и не взглянула. Но это было когда еще. Нет, сейчас она, конечно, все уже читает.
С. КОРЗУН: А пишет? Стихи я имею в виду?
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, так особенно нет. Однажды они написали с подругой довольно смешное. Сейчас я просто вспомню даже. "Спи, моя гадость, усни. В морге погасли огни. Трупы на полках лежат, мухи над ними жужжат".
С. КОРЗУН: Нормально. 783-90-25, ил 26. Добрый вечер, слушаем Вас. Как Вас зовут?
СЛУШАТЕЛЬ: Здравствуйте. Меня зовут Валерий. Я из Москвы. Я хотел бы Иртемьеву задать вопросик. Вопрос вот какой. Не кажется ли уважаемому поэту, что Глеб Павловский просто слизал идею своей передачи с бесплатного сыра Шендеровича? И нет ли по этому поводу едкой эпиграммы?
И. ИРТЕНЬЕВ: Едкой эпиграммы нет.
С. КОРЗУН: Спасибо.
И. ИРТЕНЬЕВ: Мне бы не хотелось о Глебе Павловском на ночь, для меня такая тема несколько интимная.
С. КОРЗУН: Только по утрам что ли? Каждое утро на завтрак?
И. ИРТЕНЬЕВ: Да, нет, вообще как бы не аппетитно все, что с ним связано, с его деятельностью.
С. КОРЗУН: Кстати говоря, Михаил Абрамович из Москвы уточняет, что линзы для телевизоров заполняли и водой и глицерином. Все зависело от того, сколько денег у человека. Способен ли он купить достаточное количество глицерина. А еще тут с пейджера такое: "Дорогой Игорь, привет из Люберец от Бори Влахко…
И. ИРТЕНЬЕВ: О, Боря Влахко, привет, дорогой. Спасибо.
С. КОРЗУН: Спасибо за то, что ты есть. Пиши, радуй всех, кто знает тебя уже долгие годы. И тех, кто узнал только сегодня".
И. ИРТЕНЬЕВ: Спасибо.
С. КОРЗУН: А сегодня, кстати, ничего не написано? Именно сегодня не родилось ничего? Когда последнее стихотворение было написано? Когда последнее пришло в голову?
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, вот, может быть, не знаю, пару дней назад. Оно короткое такое совсем. "Есть точка в космосе в названием кратким "ру", в которой я завис давно и прочно. Боюсь, что в этой точке и помру. Боюсь, что весь, хотя не знаю точно".
С. КОРЗУН: "Вспоминаю Ваши старые стихи, - пишет Николай из Москвы, - которые нравятся. "Подруги уже не так упруги, но те, кто им на смену готовятся прийти, такую ломят цен, что, Господи, прости".
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, близко к тексту, по крайней мере.
С. КОРЗУН: Близко к тексту. Ну, вот, как в памяти, наверное, осталось. Без книжки, наверное, читал.
И. ИРТЕНЬЕВ: Спасибо.
С. КОРЗУН: Ну, Вы собственно признались, что не все свои стихи помните наизусть. А, какие запоминаются, остаются в памяти? Или какие не запоминаются, скорее?
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, на самом деле, я помню довольно много своих стихов наизусть. Потому что я все-таки довольно часто выступаю. И где-то полтора часа могу читать совершенно спокойно на память. Из последних просто я их не запоминаю, потому что они идет потоком в общем, особенно газетные. Но если что-то, на мой взгляд, годиться для публичного исполнения, то я их просто так, по честному, заучиваю.
С. КОРЗУН: Как по школьному так приходиться. Срифмовать все что угодно можете?
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет. Ну, не все, что угодно, конечно. Все, что угодно не срифмуешь.
С. КОРЗУН: Ну, по каким-то по ключевым словам находите. Я тут пробежался по колонкам, которые были в газете естественно. И там такие, в общем, рифмы есть. Но главное ключевое слово должно же быть срифмовано. Иначе же…
И. ИРТЕНЬЕВ: А давайте еще одно прочту. Хотите?
С. КОРЗУН: Конечно, с удовольствием.
И. ИРТЕНЬЕВ: Это из газеты "Газета". Там всегда стихи по поводу. Есть какой-то материал, и я его комментирую. И там было, значит, такое сообщение, что был такой знаменитый певец кастрат…
С. КОРЗУН: Фаринелли.
И. ИРТЕНЬЕВ: Как было в Италии. Совершенно верно, Фаринелли. И вот он эксгумирован его бренный прах с тем, чтобы найти тайну его голосового аппарата.
С. КОРЗУН: Я натыкался, да. Сейчас не помню. Загадка для меня. Не помню, с чем он срифмован.
И. ИРТЕНЬЕВ: Вот я по этому поводу написал стихотворение. Я думаю, что сейчас как раз хватит времени, чтобы его прочесть. "Мне не забыть то чудное мгновенье, хотя не мало лет прошло с тех пор, как я услышал ангельское пенье, с визитом посетивши папский двор. Меня водил под ручку, словно ровню, ну, что, любезный, как Вам Ватикан? Какой-то Пий. Я номера не помню. Но помню, что забавный старикан. Он показал свою библиотеку, оранжерею и бильярдный зал. Казалось бы, чужому человеку, а все, как есть, хозяйство показал. Потом спросил какого-то аббата, их там вертелась целая толпа. А может показать ему кастрата? Конечно, тот воскликнул, мон папа. Есть здесь один по кличке Фаринелли. Обычный вроде с виду бы скопец. Но тут слушок разнесся по капелле, что он к тому же и еще певец. Он раньше у султана был в гареме. Но видимо султану надоел. И тот его нам одолжил на время. А этот вдруг, с тоски видать, запел. Пий удивился. Что Вы, неужели? А я то думал, он гермафродит. Но если это так на самом деле, пусть свой талант немедля подтвердит. Через минуту привели кастрата. Росточком мне по пояс аккурат. Ну, что я Вам могу сказать, ребята, кастрат и в Ватикане он кастрат. Будь он хоть Иванов, хоть Фаринелли, в нм половой отсутствует запал, но он запел, и все тут охренели, а папа чуть с балкона не упал. Восторгам бурным не было предела, аплодисментам не было конца. Всех за живое видимо задело искусство зарубежного певца. И вдруг ко мне обратясь с поклоном, он произнес, не поднимая глаз: гостеприимства следуя законам, хотел бы спеть я что-нибудь для Вас. Что гость предпочитает из России. Есть из мадам отрывок Бартефляй. Хотите, можно что-то из Россини? Нет, я сказал, Газманова валяй. Ну, что ж, извольте, если Вам угодно. Мне с детства песня русская мила. Особенно, когда она народна. Итак, Москва, звонят колокола. И подхватили песню кардиналы, дрозды в саду, ромашки на лугу. Мне что-то это все напоминало, но что, припомнить точно не могу. Возможно, что грозу в начале мая. Хотя, возможно, и 9-й вал, как это называется, не знаю. Я лично бы катарсисом назвал. Уж нет в живых великого кастрата. Но в память тех давно минувших дней я весь их род люблю любовью брата и даже, может быть, еще сильней".
С. КОРЗУН: Игорь Иртеньев. Сергей Вадимович из Москвы уточняет на пейджер, что мухи в моргах не летают. Там холодно. Но очевидно девушки писали эти стихи как раз, когда энергетический кризис какой-нибудь грянул, и там стало теплее.
И. ИРТЕНЬЕВ: Видимо да…
С. КОРЗУН: Это Вам сам по себе вопрос. Но мне нравится вообще образ мышления наших слушателей. Когда подмечают любую деталь. Имеет право художник вообще на поэтический образ? На муху в моргах?
И. ИРТЕНЬЕВ: Тем более, юный художник.
С. КОРЗУН: А любимая тема здесь, это точно линза для КВН. "Для тех древних телезрителей, - пишет Гурген из Москвы, - значительно полезней для здоровья значительно полезней для здоровья было бы использовать кружку Эсмарх. Хотя она мешала бы использовать телевизор, как источник освещения". Игорь Иртеньев у нас в гостях. Есть время? Да нет, нет уже времени на звонки. Спасибо тем, кто нам дозвонился. Как жить то дальше? Вот такой вопрос возник на самой последней минуте?
И. ИРТЕНЬЕВ: По совести.
С. КОРЗУН: Смеясь, иронизируя, или серьезно относясь к тому, что происходит?
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, серьезно. Безусловно, серьезно. Безусловно, серьезно, но, не впадая в звериный серьез, что важно.
С. КОРЗУН: Вы говорили как-то о том, что не хотели бы… Многие между прочим либералы хотели бы, чтоб цены на нефть упали так, чтобы страна задумалась, немножко очнулась от этого, от подарка судьбы, который ей предназначен.
И. ИРТЕНЬЕВ: Нет, ну, как я могу навлекать это на основную массу населения, которая, может быть, просто не интересуется политикой. Нет, это я бы не хотел своим ближним. Зла не желаю, это точно.
С. КОРЗУН: Т.е. с нефтью оно лучше.
И. ИРТЕНЬЕВ: Ну, по крайней мере, если большинству населения лучше, то пусть будет.
С. КОРЗУН: Игорь Иртеньев, уникальный человек в нашем эфире, о котором никто плохого слова не сказал. Тем не менее, это была программа "Без дураков". Я задавал все те вопросы, которые приходили мне в голову. Слушатели задавали их вопросы. Спасибо за ответы на все наши вопросы. Удачи.
И. ИРТЕНЬЕВ: Спасибо, Сергей, спасибо.