Читая книгу - 2013-01-13

Евангелие от Матфея, из главы 2.

Когда же они отошли, - се, Ангел Господень является во сне Иосифу и говорит: встань, возьми Младенца и Матерь Его и беги в Египет, и будь там, доколе не скажу тебе, ибо Ирод хочет искать Младенца, чтобы погубить Его. Он встал, взял Младенца и Матерь Его ночью и пошел в Египет, и там был до смерти Ирода, да сбудется реченное Господом через пророка, который говорит: из Египта воззвал Я Сына Моего. Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался, и послал избить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже, по времени, которое выведал от волхвов. Тогда сбылось реченное через пророка Иеремию, который говорит: глас в Раме слышен, плач и рыдание и вопль великий; Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться, ибо их нет. По смерти же Ирода, - се, Ангел Господень во сне является Иосифу в Египте и говорит: встань, возьми Младенца и Матерь Его и иди в землю Израилеву, ибо умерли искавшие души Младенца. Он встал, взял Младенца и Матерь Его и пришел в землю Израилеву. Услышав же, что Архелай царствует в Иудее вместо Ирода, отца своего, убоялся туда идти; но, получив во сне откровение, пошел в пределы Галилейские и, придя, поселился в городе, называемом Назарет, да сбудется реченное через пророков, что Он Назореем наречется.

ОТЕЦ М. КОЗЛОВ: Поздравляю вас, дорогие радиослушатели, с продолжающимся праздником Рождества Христова, с днями, которые называются Святками в церковном календаре, то есть святыми днями. Потому что не только дни подготовок, постов, говения, духовного покаянного усилия, но и дни радости и торжества – это дни святые, дни, когда сердце бьется по-особенному и душа не так дышит, как в будние и в обычной нашей житейской суете.

Это воскресенье, которое есть воскресенье после Рождества Христова и которое и называется вполне естественно церковным уставом «неделя после Рождества», соединено на главном богослужении, на литургии с чтением отрывка из евангелиста Матфея, в котором рассказывается о том, что было после главных рождественских событий. После уже убийства вифлеемских младенцев, после спасения чудесного младенца Христа ангел повелевает его нареченному отцу Иосифу взять младенца, его мать и бежать в Египет. Во множестве картин западных художников и в наших иконах изображен этот сюжет, умилительный и трогательный, бегство святого семейства в Египет. Рассказывается здесь и о мести Ирода, о скорби матерей в Раме, о том мельком-мельком, курсивом-курсивом, что происходило после того как годы миновали. И как происходит возвращение в Иудею святого семейства.

По сути дела, этот рассказ содержит в себе три главных составляющих: повествование о чудесном спасении, повествование о злобе и ужасном преступлении Ирода, одном из тех, с которым он и войдет в историю с нарицательным именем, и повествование… точнее, даже не повествование, а вопрос, который встает в нашем сознании, о том, почему такая ненависть к младенцу живет в сердце человека. И шире, и больше, и далее того – в сердцах многих и многих людей и даже целых сообществ вот уже на протяжении двух тысяч лет.

Про Ирода можно сказать вроде бы и просто – что он боялся за свое царство. Но, с другой стороны, это просто звучит только потому, что это давно так происходило. Скажи сейчас кому-нибудь, кто может лишиться своего социального положения, что он отдает приказ избить всех возможных претендентов в возрасте от нуля до трех лет, понятно, как бы мы назвали и посчитали этого человека. Ирод воспринимается неправильно, кстати, мифологически, что это было когда-то давно, и поэтому это часть евангельской истории – но это часть и человеческой истории. И те матери, которые рыдали над своими сыновьями, для них это была часть их единственной в этом земном бытии жизни. Поэтому оправдания Ирода исторической целесообразностью, борьбой за сохранность и единство Иудеи, высокими задачами, которые он должен был реализовать, для того чтобы в возможном будущем родина стала независимой от римлян, а также, может быть, какими-то задумками индустриализации или коллективизации, которые в его сознании могли вызревать – не имеют нравственного оправдания.

Сложнее с другим. А почему эта ненависть переносится потом на апостолов, на первые поколения христиан? Да, по сути дела, вся история Церкви есть история открытых или скрытых гонений. Открытых – как в Римской языческой империи или в десятилетия тоталитарной власти в нашей стране. Или скрытых, когда при видимом благоприятствовании христианству дух века сего, мир Церковь продолжает ненавидеть. И вот здесь мы должны неизбежно прийти к принятию одного онтологически, то есть сущностно неизбежного и очень важного тезиса. Утверждение Священного Писания о том, что мир во зле лежит и что мир в этом смысле слова Христу, христианству, Церкви антитетичен, противоположен, противонаправлен – это есть утверждение, подтверждаемое всей историей христианства, всей историей Церкви. И слова евангелиста о том, что если бы вы были от мира, то мир бы вас любил, но поскольку вы не от мира… о себе Господь говорит: «Я избрал вас от мира, то мир вас будет ненавидеть». Они подтверждаются две тысячи лет. И подтверждаются, впрочем, и другие его слова. «Но не бойся, малое стадо, ибо я победил мир». Эта победа начиналась именно тогда, когда сам Богомладенец встречается, еще лежа в колыбели (в яслях, в Вертепе) с этой человеческой злобой мира. Но он ее своей всепрощающей любовью побеждает. И нам заповедует, христианам, не ненавистью и не ответной злобой, но даром смиренной любви выходить навстречу ненависти мира.

Но поскольку сегодня все же рождественские дни и в Рождество принято дарить друг другу подарки, то я позволю себе сегодняшнюю нашу передачу закончить не вполне обычно, а прочитать вам одно очень любимое мной рождественское стихотворение, приятие которого, я надеюсь, многие из вас разделят.

В Рождество все немного волхвы.

В продовольственных слякоть и давка.

Из-за банки кофейной халвы

производит осаду прилавка

грудой свертков навьюченный люд:

каждый сам себе царь и верблюд.

Сетки, сумки, авоськи, кульки,

шапки, галстуки, сбитые набок.

Запах водки, хвои и трески,

мандаринов, корицы и яблок.

Хаос лиц, и не видно тропы

в Вифлеем из-за снежной крупы.

И разносчики скромных даров

в транспорт прыгают, ломятся в двери,

исчезают в провалах дворов,

даже зная, что пусто в пещере:

ни животных, ни яслей, ни Той,

над Которою - нимб золотой.

Пустота. Но при мысли о ней

видишь вдруг как бы свет ниоткуда.

Знал бы Ирод, что чем он сильней,

тем верней, неизбежнее чудо.

Постоянство такого родства -

основной механизм Рождества.

То и празднуют нынче везде,

что Его приближенье, сдвигая

все столы. Не потребность в звезде

пусть еще, но уж воля благая

в человеках видна издали,

и костры пастухи разожгли.

Валит снег; не дымят, но трубят

трубы кровель. Все лица, как пятна.

Ирод пьет. Бабы прячут ребят.

Кто грядет - никому непонятно:

мы не знаем примет, и сердца

могут вдруг не признать пришлеца.

Но, когда на дверном сквозняке

из тумана ночного густого

возникает фигура в платке,

и Младенца, и Духа Святого

ощущаешь в себе без стыда;

смотришь в небо и видишь - звезда.