Ознакомиться с делами: Эвтаназия, Табуретка, Дрон и закон - Сергей Бунтман, Алексей Соломин - Кейс - 2015-01-08
08.01.2015
Ознакомиться с делами: Эвтаназия, Табуретка, Дрон и закон - Сергей Бунтман, Алексей Соломин - Кейс - 2015-01-08
Скачать
И.Воробьева
―
20 часов 10 минут в столице, здравствуйте, добрый вечер. Это программа «Кейс», меня зовут Ирина Воробьева. И здесь сегодня в этой студии в новом году не первая уже программа, а вообще даже вторая. И во вторую программу мы, знаете, заходим с двумя потерями постоянных экспертов, просто полная потеря. Вообще, постоянные эксперты решили забить на программу «Кейс». Ну а мы…
А.Соломин
―
Я бы предложил Сергею Александровичу сказать, что это не потеря, а приобретение. С двумя приобретениями.
И.Воробьева
―
А вот можно как-то закончить? Можно вот людям, которые не являются постоянными экспертами программы, не перебивать ведущих. Вот постоянные эксперты программы себе иногда такое позволяют. Подождите протестовать, я же не закончила. Я хотела сказать, что мы потеряли двух постоянных экспертов программы, которые забили на программу, но у нас потрясающие эксперты программы «Кейс» сегодня. Алексей Соломин и Сергей Бунтман. И это, безусловно, два прекрасных приобретения программы.
С.Бунтман
―
Я переселен на место старшего эксперта. Я долго подсиживал и Гусмана, и Кобаладзе.
И.Воробьева
―
Получилось.
С.Бунтман
―
Да, получилось, и сейчас я сел на место в сетевизоре, видя, что я сел на место старшего эксперта, почти постоянного. Хотя Соломин здесь бывает чаще по непонятной причине.
А.Соломин
―
Гусман и Кобаладзе постоянно подсиживают Соломина. Я вам расскажу. Регулярно это делают. А у них ест просто, Гусман просто знает, что я необразованный, а Кобаладзе просто знает, что я бывший юный натуралист, у него всякие есть против меня какие-то…
С.Бунтман
―
Вот я этого боялся. И мы что, сегодня опять будем об этом?
И.Воробьева
―
О юном натуралисте Алексее Соломине?
С.Бунтман
―
Что мы будем о юном натурализме говорить.
А.Соломин
―
Я как раз хотел рассказать, что я рад, что Сергей Александрович здесь, потому что у него, я слушателям нашим объясню, против меня компромата никакого нет. Наверное.
И.Воробьева
―
Ха-ха-ха. Ты уверен?
А.Соломин
―
Поэтому мои процессуальные противники сегодня…
С.Бунтман
―
Я молчу.
И.Воробьева
―
Кстати, заметь, Сергей Александрович молча воспринял твое вот это вот отсутствие компромата. Ну, не знаю, не знаю.
С.Бунтман
―
Ну, скажем так, он мне пока не нужен.
И.Воробьева
―
Ага, я бы даже сказала, что вам пока просто не нужно его использовать.
С.Бунтман
―
Он пока мне не нужен. Пока не для чего.
А.Соломин
―
Потому что на главном кресле сидит Сергей Александрович..
С.Бунтман
―
Я сижу, развалясь.
И.Воробьева
―
Развалясь на кресле главного эксперта. Класс. Хорошо, учитывая, что в этом кресле, как правило, сидит Юрий Кобаладзе, я надеюсь, что он включил сетевизор и сейчас от злости грызет что-нибудь там, где он там отдыхает.
С.Бунтман
―
А Юрий Георгиевич, он, кстати, исполнил свое обещание.
И.Воробьева
―
Какое? А, он же пришел.
С.Бунтман
―
Феерически выступил. Н рассказал сказку про Нацаркекеа.
И.Воробьева
―
Для тех, кто не слушал нашу программу, была договоренность. Леш, ты не слушал. Он обещал…
С.Бунтман
―
Что он придет на «Детскую площадку» и расскажет эту сказку.
А.Соломин
―
Про кикимору, да? А, Про Золушку. Про Золушка.
С.Бунтман
―
Про Золушка, он мальчик.
А.Соломин
―
Мифы - они кочуют из народа в народ. У них там теряются первичные, вторичные половые признаки.
С.Бунтман
―
Нет, там не даже третичных половых признаков. Там все… вот кто такой Деф? Он мужчина или женщина?
А.Соломин
―
Мужчина.
И.Воробьева
―
Деф – в смысле дефендер? Мужчина, точно совершенно.
С.Бунтман
―
Дев.
А.Соломин
―
Тогда женщина.
И.Воробьева
―
Не знаю.
С.Бунтман
―
Нет, он мужчина. Он даже деви – это мужской род.
И.Воробьева
―
Леша, а тебе нужно просто послушать сказку, которую рассказывал Юрий Георгиевич в программе «Детская площадка». В эту субботу. В субботу это было?
С.Бунтман
―
Это было в воскресенье. И когда он вытащил кусок молочного сыра и сказал: «Вот камень из него…»
А.Соломин
―
Выдавливали воду.
С.Бунтман
―
Да, как Храбрый Портняжка.
А.Соломин
―
О, мы догадывались.
И.Воробьева
―
Подождите, Юрий Георгиевич принес с собой сыр? И сделал это в студии? Или что, или он просто рассказывал?
С.Бунтман
―
Я не буду рассказывать. Посмотрите.
А.Соломин
―
И выдавил из него колбасу.
С.Бунтман
―
Я же прекратил добровольно, я прекратил эту треш-кулинарную страницу. У меня же была треш-кулинарная страница.
А.Соломин
―
В «Кейсе»?
С.Бунтман
―
Да. Я рассказывал жуткие рецепты.
А.Соломин
―
О. я вам расскажу, я, когда был маленький, я, понимаете, я - человек, который много чего не ест. И у меня всегда, я изобрел свой вид пиццы из тех продуктов, которые я ем и люблю. Ну, то есть любил и ел.
С.Бунтман
―
Что же это?
А.Соломин
―
Это тесто раскатанное вот такое, залитое сгущенкой, в которой плавают дольки колбасы вареной.
И.Воробьева
―
О, Боже ,какая гадость, фу.
С.Бунтман
―
Он меня превзошел. Вот треш-кулинария.
А.Соломин
―
Ну, после того, как мои друзья, я не смог, поели…
И.Воробьева
―
Меня сейчас стошнит.
С.Бунтман
―
Я смотрел в сериале, самый ужас был, когда в парке аттракционов покупали устрицы и хворост. Устрицы с хворостом ты никогда не ел?
А.Соломин
―
Можно перепутать.
С.Бунтман
―
Устрицы с хворостом, вот этим, сладким, знаешь?
А.Соломин
―
Я устрицы, правда, не знаю, но я представляю себе.
И.Воробьева
―
А ты никогда не ел устрицы? О, это очень вкусно.
А.Соломин
―
Да, вы, как та девочка из рассказа Чехова, которая не знала, как выглядят устрицы, но была очень голодна. И она представила, что это такое, вот монстры. Но ей очень хотелось есть. Я очень похож…
С.Бунтман
―
А еще мистер Бин очень хорошо с устрицами поступал.
И.Воробьева
―
Ой, я не помню, кстати, эту серию.
С.Бунтман
―
А ты не помнишь? А это не серия. Это «Мистер Бин на отдыхе».
И.Воробьева
―
А, тогда я не смотрела.
С.Бунтман
―
Он просто так, он брал устрицу, а потом там стояла сумочка соседки и он так…
А.Соломин
―
И выливал.
И.Воробьева: А
―
а-а.
С.Бунтман
―
И потом соседка залезла в свою сумочку.
И.Воробьева
―
Ну, еще бы, это же Мистер Бин. Слушайте, во-первых, Дмитрий из Екатеринбурга отмечает, и я не могу с ним не согласиться, он пишет: «Как же похорошели Гусман и Кобаладзе, я их даже не узнаю».
С.Бунтман
―
А я кто, Гусман, интересно?
А.Соломин
―
Кобаладзе.
И.Воробьева
―
Нет, вы в кресле Кобаладзе сидите.
С.Бунтман
―
А.
И.Воробьева
―
А Тимур на пишет, что подтверждает, что Юрий Георгиевич в воскресенье был прекрасен. Прекрасен.
С.Бунтман
―
Да он был действительно прекрасен. Мы договорились, что у нас будет целая серия сказок. Время от времени будет приходить Юрий Георгиевич Кобаладзе и будет сказки нам читать.
И.Воробьева
―
А другие кто-нибудь могут сказки читать в «Детской площадке»? Я тоже хочу сказку прочитать. Я не знаю, какую, но я выберу.
С.Бунтман
―
Выбери и приходи. Конечно.
И.Воробьева
―
Касс, отлично.
С.Бунтман
―
И ты выбери и приходи.
А.Соломин
―
С удовольствием. Но только поле этого меня уволят
С.Бунтман
―
Про пиццу со сгущенкой только вот не надо.
И.Воробьева
―
Дмитрий спрашивает: « Сергей Александрович, как поживает Дункан?»
С.Бунтман
―
О, Дункан замечательно Он снялся в эпохальном кинофильме, называется «Дункан и младенец Василиса Никитична». 30-ти секундный фильм совершенно потрясающий.
И.Воробьева
―
У вас в Фейсбуке можно посмотреть.
С.Бунтман
―
Да, есть еще сиквел на полторы минуты, там еще прибавляется и барышня Вера Сергеевна, которая хочет откусить ноги и там при этом присутствует совершенно невозмутимая Василиса Никитична. Это персонажи, наши святочные персонажи.
И.Воробьева
―
Хорошо, ну, Дмитрию соответственно советую пойти…
С.Бунтман
―
Дункан – это скотч терьер. 28 января ему будет год.
А.Соломин
―
Я понял, я понял. У меня возникли сложности с Василисой Никитичной.
С.Бунтман
―
Василиса Никитична – это племянница.
А.Соломин
―
То есть тоже скотч терьер.
С.Бунтман
―
Нет, не Дункана, она не скотч терьер, она младенец.
И.Воробьева
―
Человеческий.
С.Бунтман
―
Сегодня ей же исполнилось 5 месяцев.
А.Соломин
―
О, поздравляем.
С.Бунтман
―
Да, она давала свою руку вылизать Дункану, но почему-то окружающие считали, что это антисанитарно. И там разные есть представлении о гигиене просто. Дункан, когда видел что какой-то тряпкой трут девочке руку, вот он тут же подходил и вылизывал снова. Он вылизывает и вылизывает, а они все грязнят и грязнят. Грязнят и грязнят.
А.Соломин
―
Да, я тоже так считаю.
С.Бунтман
―
Друзья мои, вот я вам хочу сказать еще одно. Вот я сижу в маечке, это в честь замечательных людей, которых вчера убили эти критины, какие-то критины убили. Но вы понимаете, и вот мы сидим здесь, и будут у нас кейсы такие: и забавные, и веселые, и мы смотрим об этом. Если мы прекратим веселиться, как они делали, вот то же самый Charlie Hebdo выйдейт, что вы думаете, он выйдет в своем же виде, только в половинном, некому делать, только в половинном объеме выйдет. Но он выйдет, и выйдет миллионным тиражом. Потому что он должен быть.
И.Воробьева
―
Ну да, и сегодня программа «Кейс», она такая, нам тут пишут некоторые слушатели, что с весельем напряженка, слушайте, но мы, если не будем смеяться над тем, что происходит вокруг, и даже в такие моменты особенно, тогда, когда людей, которые смеялись, убивают, то все закончится.
С.Бунтман
―
Знаете, какая пророческая была, я сегодня опубликовал, пророческая последняя была карикатура у главного редактора, у него стоит такой дяденька вот в этой шапке такой вот этой талибанке, стоит вот такой бородатый и говорит: «Вот, давно не было терактов во Франции». Он говорит: «Подождите, ребят дождемся конца января, а потом будем говорить».
И.Воробьева
―
Представляешь, Леш? Такая вообще... я тоже сегодня посмотрела, ужасно.
С.Бунтман
―
Это вот то, что он последнее сделал. Вот. Друзья мои, ну что, перейдем к какому-нибудь кейсу?
И.Воробьева
―
Да, давайте к кейсу.
С.Бунтман
―
Тем более, что он, по-моему, относится, я подглядел…
И.Воробьева
―
Да-да-да, первый кейс, он как раз про журналистов, конечно. Тоня Самсонова нам сейчас расскажет о…
С.Бунтман
―
Интересно, там будет звук паба? Я все время пытаюсь определить…
И.Воробьева
―
А Тоня в Москве, кстати говоря. Ну, была, по крайней мере.
С.Бунтман
―
А что, в Москве пабов нет? Ну, правильно.
И.Воробьева
―
Просто мы будем знать, что это московский паб. А не лондонский. Давайте. Тоня Самсонова нам сейчас расскажет о кейсе под названием «Дрон и закон».
Т.Самсонова
―
Полиция графства Сюррей арестовала журналиста, за то что тот использовал дрон (летающий управляемый вертолет с видеокамерой) для съемки пожара, унесшего жизни троих человек. Журналист Эдвард Митчел был арестован, его дрон конфисковали. После ареста он подал жалобу на полицейского, который, по мнению Митчела не имел оснований его задерживать. Офицер полиции сказал, что пытался защитить частную жизнь людей, пострадавших при пожаре: «Эти люди явно не хотели, чтобы их в момент беды снимали с воздуха журналисты, они не думали, что такое вообще возможно, и это явно неэтично». На что Эдвард Митчел ответил, что пока закон о гражданской авиации и регулирование журналистской деятельности не ограничивают съемку дронами, весом до 7 килограммов, его действия не нарушали закон, а значит, арест не был законным. Возможно, такой закон и нужен, но пока его нет, арестовывать нельзя. Тем не менее, дрон журналисту не венули, а оспорить арест у него не получилось.
И.Воробьева
―
Так, что скажете по поводу морально-этических вот этих всех историй?
С.Бунтман
―
А что, морально-этические? Что? А где? По-моему, с дрона можно снимать, я не знаю.
И.Воробьева
―
С дрона, кстати, нет, нельзя.
С.Бунтман
―
Ну, у нас ничего нельзя.
И.Воробьева
―
Не территории Москвы нельзя. Нельзя. По крайне мере рядом со стратегическими объектами точно нельзя.
С.Бунтман
―
А вертолетик с камерой нельзя?
А.Соломин
―
Так, а помнишь появлялись фотографии Болотной площади, например?
С.Бунтман
―
Так их вот тогда и запретили.
А.Соломин
―
Чтоб не было красивых фотографий для постеров.
И.Воробьева
―
Я думаю, что, во-первых, там еще были фотки с вертолета. Во-вторых, я еще раз говорю, речь идет о стратегически важных объектах. Есть в Москве запрет. Нельзя коптеры, квадрокоптеры, гидрокоптеры, которые, все вот эти коптеры.
А.Соломин
―
Это очень интересно, учитывая, что Гугл планета земля дает фотки в хорошем разрешении всех стратегических и нестратегических объектов.
И.Воробьева
―
Да, все правильно, но не в нынешний момент, не сейчас.
А. Соломин
―
Ну, может быть. В любом случае, как мне кажется, мы же не говорим о стратегическом объекте.
С.Бунтман
―
Что такое происходит, я не понимаю, что нельзя…
А.Соломин
―
Сфоткать?
И.Воробьева
―
А я вам больше скажу, есть же еще зона полетов малой авиации. Ну, понятно, над Москвой нельзя летать, точно. Но помимо Москвы есть еще зоны, над которыми нельзя летать. И есть зона, например, в районе, там, Рублевского шоссе, которая на авиационных картах представляет собой 2 круга, не буду говорить, такие смежные.
С.Бунтман
―
Ну, скажи где?
А.Соломин
―
А я вам скажу.
И.Воробьева
―
Горки.
С.Бунтман
―
Какие Горки?
И.Воробьева
―
Ну, Горки 10 точно, сто процентов нельзя летать.
С.Бунтман
―
А там везде написано 10 арабскими, да? А есть такое вот, на одном из поворотов, по-моему, на Ильинское шоссе, мы всегда смотрим с Верой, с дочкой – «Горки х». Да, там живут люди с необычайными способностями.
А.Соломин
―
х-мен.
И.Воробьева
―
И вот, послушайте, ну вот на самом деле, там две зоны. Они обозначены на авиационных картах двумя кругами такими, пересекающимися друг с другом. Я не буду говорить, как их называют авиаторы, это слишком грубо для эфира. Но эти зоны есть, действительно, в них нельзя летать. Более того, в московской области регулярно закрывают небо. То есть целыми секторами.
А.Соломин
―
Для мигалок.
И.Воробьева
―
Именно для мигалок. Только в воздухе, просто закрывают небо.
С.Бунтман
―
А небо с какой высоты до какой, интересно, закрывают?
И.Воробьева
―
Вообще, нельзя летать малой авиации. В секторах есть такое, через 2 часа закрываем небо типа до 7 часов вечера, все, нельзя.
С.Бунтман
―
А для чего интересно сделали вертолетную станцию на болоте между Николино и Аксенино? Ой, как интересно.
И.Воробьева
―
Не знаю. Ну, слушайте, вертолетных площадок много. И есть вот на Риге тоже площадка новая, ну, много. Просто, когда летит что-то с мигалкой, закрывают небо, говорят, нельзя летать.
А.Соломин
―
Еще с крякалками такими, знаете? Подлетают - кря-кря, я даже не могу изобразить этот звук. Дрон не является летающим средством, которое летально поражает кого-то. Это всего лишь такая муха, которая с крылышками, которая несет полезную нагрузку какую-то. В данном случае камеру. Поэтому никаких проблем с…
С.Бунтман
―
В каком-то фильме… машинка игрушечная гналась. Машина игрушечная, это в каком фильме?
А.Соломин
―
Я смотрел «Один дома-3». Там было…
И.Воробьева
―
Я не помню.
С.Бунтман
―
Нет-нет, там так страшно.
А.Соломин
―
Здесь не так страшно все-таки, потом смотрите, закон ограничивает клочок земли, который ограничивает забор. Все, что над этим клочком земли, что там ограничить, до стратосферы что ли? Не может быть такого. Это не так.
С.Бунтман
―
Вы видели, на московских картах, которые были удивительные, это были планы Москвы для идиотов, вы план Москвы видели в советское время? Там были потрясающие вещи. Там были, например, улица Дзержинского, ныне Лубянка и улица Мясницкого, они образовали треугольник, там не было ничего. Вот они просто сходились. И все. И ничего нет. То есть они не вот так вот расходились, а они как бы...
И.Воробьева
―
Постностью, в треугольник.
С.Бунтман
―
Просто они сходились И ничего.
А.Соломин
―
50 полос треугольного движения.
С.Бунтман
―
И был такой удивительный угол Кирова и Дзержинского.
А.Соломин
―
Ну, все целенаправленно. Вдруг эти карты попадут к злостным…
С.Бунтман
―
А во всем мире, когда видят план Москвы…. В то же время, где французский, американский, английский, один к одному масштаб, все в масштабе было, да. Нормально. Вообще кого это, я не знаю, сейчас может волновать этот дрон несчастный?
И.Воробьева
―
Нет, ну слушайте, как это кого? Ну давайте себе представим, что этот дрон летит над кремлем, вот над внутренней. вот там за стенкой.
С.Бунтман
―
И что?
А.Соломин
―
Нет, подождите, вы уходите от проблемы. Я, как адвокат этого журналиста сейчас выступлю, речь не идет о…
С.Бунтман
―
Я буду не только адвокат, свободу журналистам. Чего там полиция, я не знаю.
А.Соломин
―
Нет. Они-то говорят об этической проблеме.
И.Воробьева
―
Все правильно. Они говорят о пострадавших.
А.Соломин
―
Там погибли люди, 3 человека, в пожаре.
И.Воробьева
―
Все правильно, они говорят о пострадавших. И здесь, на мой взгляд, полиция могла исключительно указать журналистам на то, что им кажется, это неэтично. Но вот, что было дальше, аресты и конфискация. Это как-то уже... Серьезный перебор.
С.Бунтман
―
Когда люди погибают, журналисты очень часто лезут и с фотоаппаратами, и с камерами, расталкивают.
А.Соломин
―
И получают.
С.Бунтман
―
И правильно получают. Все начинается дальше. Потому что когда-то не было фотоаппарата, с блокнотом лез. И записывал, и зарисовывал, с телефоном передавал. А дальше все зависит от человека, передаем мы это или не передаем. Даем мы фотографии, вот вчера, вот этично было, вот многие, кроме Евро Ньюс, многие компании просто не давали вообще саму вот эту сцену, когда застрелили полицейского, когда его добили. Когда он поднял руки и его добили. Они заструбивали это, запикивали, все это было. Я не знаю, вот мы всегда по телефону с Женей говорили, с сыном моим и в общем-то с одной стороны надо понимать, кто эти люди. И я не знаю, наверное, надо давать эти кадры. А с другой стороны, вот надо понимать, что человек подошел и хладнокровно убил.
И.Воробьева
―
Я здесь на стороне людей, которые являются родственниками этого полицейского. И я уверена, что они не должны этого видеть.
С.Бунтман
―
А когда так, тогда вообще не показывай. А когда вот это там белесая масса какая-то вместо человека живого, а потом мертвого, когда белесая масса, я не понимаю этого.
А.Соломин
―
Я здесь согласен с Сергеем Александровичем, вот почему. Когда этого не показывать, значит этого как будто бы и не было. Значит, это просто сводка, погибли двое полицейских. И люди, которые за этим наблюдают со стороны, то они видят просто сводку и забывают об этом на следующий день. Вот эту драму они не видят. Но нужно понимать, что люди, которые смотрят это по телевизору, они не берут попкорн и не требуют продолжения. Они по-своему все переживают. Они понимают, насколько это серьезная трагедия. И они понимают, насколько это серьезная трагедия. И для них это очень важно видеть, на мой взгляд, также, как в случае с пожаром. Люди должны видеть то, что произошло. А вдруг у этих людей есть родственники, которым нужна будет помощь, например.
И.Воробьева
―
Ну, давайте мы… вот с этим кейсом мы будем долго разбираться. Потому что мне тоже есть, что сказать. Давайте мы сейчас прервемся на новости, и еще разберемся. Сейчас новости.НОВОСТИ.
И.Воробьева
―
Продолжается программа «Кейс». Алексей Соломин, Сергей Бунтман, Ирина Воробьева здесь в студии. Я напомню, что мы обсуждаем кейс, где в Великобритании полиция арестовала журналиста за то, что тот использовал такой дрон, некий вертолетик с видеокамерой для съемки пожара, в котором погибли люди. Вот в результате этой съемки журналист был арестован, а его дрон конфисковали.
С.Бунтман
―
Ну да, я хотел бы еще сказать, вот мы сейчас говорим в связи с этим в журналистике об ограничениях, самоограничениях, что можно, что нельзя. Завтра будет целая передача в 21 час на этот счет. Там будет и Ольга Бычкова, и Сева Бойко, и Алеша Голубев будет. И вместе с вами - слушателями будут говорить, что можно, что нельзя. Что нас внутренне ограничивает, что нас не ограничивает, и так далее. Ну, я не знаю, при чем тут арест, вот скажите мне пожалуйста, при чем тут арест?
И.Воробьева
―
Ну, вот я тоже думаю. Статья 19.3 здесь явно применена.
С.Бунтман
―
А ты все знаешь..
И.Воробьева
―
Да, я точно знаю эту статью. Наша любимая оппозиционная статья в России. Это отказ, неповиновение точнее законным требованиям сотрудников полиции. Вот.
А.Соломин
―
Совершенно верно, 15 суток.
И.Воробьева
―
Или штраф.
С.Бунтман
―
Или штраф.
А.Соломин
―
А если повторно или за нарушение на митинге, то все 30.
И.Воробьева
―
Суток?
А.Соломин
―
Да, это изменение в кодексе. Я хотел добавить просто, может быть не совсем понятно выразился, когда сказал про родственников, что это нужно родственникам. Им, возможно, понадобится помощь. Вот представьте другой случай. Когда на востоке в Хабаровском крае случилось наводнение, можно было дать эту новость просто сводкой. Случилось наводнение, ну, к счастью, погибших было не так много. И эта новость так и умерла бы. Но нет, показывали и наводнение, и людей плавающих. Быть может людям плавающим тоже не совсем хотелось, чтобы их снимали. Как они в стрессовой ситуации плачут, кричат и так далее. Но после этого многие из нас попытались помочь, чем могли. Участвовали в марафоне, слали смс.
С.Бунтман
―
А кто-то просто бросился помогать и без этого же. Вы без этого или с этим? Для вас важны были кадры?
И.Воробьева
―
Мы без этого. Мы просто знаем.
А.Соломин
―
Я думаю, что погибшим людям это может быть никак и не помогло, им-то, наверное, фиолетово. Но вот родственникам равнодушия видеть, наверное, не хочется.
И.Воробьева
―
Послушайте, но если мы готовы подняться на помощь только после того, как нам показали кадры, как люди плачут, знаете, что-то здесь не так.
С.Бунтман
―
Подожди-подожди. Когда люди просто не знают, о чем идет речь и как это выглядит…
И.Воробьева
―
Значит, это наша с вами проблема, что они не знают. Потому что мы не способны были словами им объяснить и рассказать. Картинку описать таким образом, чтобы она была для них живая.
С.Бунтман
―
Ну вот живая картинка. Там люди тонут, там люди погибают.
И.Воробьева
―
Скажите это словами, мы работаем на радио.
С.Бунтман
―
Мы работаем на радио…
А.Соломин
―
А человек работает, судя по всему, на телевидении, если снимает камерой. Он это делает, он делает свою работу, делает честно.
С.Бунтман
―
Здесь опят же. Когда я снимаю, я снимаю. А что я потом с этим делаю и для чего это делаю… Вот есть какой-нибудь, кстати говоря, чем отличался вот этот сатирический журнал от желтой, от такой вот… те с наслаждением описывают какую-то дряннь постоянно. С наслаждением. А эти ребята смеются, но они смеются от ужаса – сколько идиотизма на свете, понимаете? Вот мне кажется. Но сам факт съемки, при чем тут сам факт съемки? Это же, когда публикация кадров, вот например. Поднял бы он дрон и снимал бы передвижение антитеррористической бригады.
И.Воробьева
―
Ну, так нельзя.
С.Бунтман
―
Ну, в лайве если бы снимал, это нельзя.
И.Воробьева
―
Ну, естественно. В лайве.
С.Бунтман
―
Важно не то, что он снимает или не снимает, а важно то, куда он передает это.
И.Воробьева
―
Ну, кстати. Мне кажется, что и не только в лайве, это на самом деле не очень правильно и небезопасно. Таким образом люди, которые со злыми намерениями собираются что-то такое сделать, они на этих кадрах видят, как они передвигаются, какая у них тактика, как они передают друг другу информацию, и так далее. Слушайте, ну есть вещи, которые, ну, как мне кажется, кстати говоря, я сейчас не говорю про вот этот конкретный случай.
С.Бунтман
―
Можно пойти гораздо дальше, вот в чем. Вы понимаете, вот как нельзя, например… Вы понимаете, что может шпион узнать в областных газетах, если там было написано. У нас был, там, день рождения майора такого-то. Майор инженерных войск и так далее. Ага, значит, в этом городе есть часть инженерная. Вот.
А.Соломин
―
А вспомните тех людей, которые… помните, история с нелегалами, так называемая. Со шпионами, которых из США турнули-то? Обменяли точнее на нашего шпиона. Ну там, где Анна Чепмен. Они же тоже. Эти люди не занимались…
И.Воробьева
―
На Сутягина сменились.
С.Бунтман
―
На Сутягина.
А.Соломин
―
Ну, так вот, они же тоже не занимались напрямую шпионажем, поиском каких-то там... Они собирали информацию.
С.Бунтман
―
Так ты за использование, за шпионаж, а не за то, что сфотографировал где-то человека в форме.
И.Воробьева
―
Нет, ну послушайте, мы с вами уходим от темы. Мы с вами сейчас говорим о шпионаже, о безопасности, а речь идет о каких-то этических нормах.
А.Соломин
―
Вот офицер превысил свои полномочия, потому что не ему об этических нормах судить.
И.Воробьева
―
Я согласна. Я еще раз говорю. Что на мой взгляд, полицейский должен был сказать журналисту, что на его взгляд, полицейского, что это не этично и не нужно это снимать. И все. А вот конфисковать и арестовывать, конечно, нельзя. Но, журналист, которых снимал тела погибших людей и вот это все, он тоже не самом деле не прав. Я, мне на самом деле очень…
С.Бунтман
―
Я опять настаиваю на том. Снимал или публиковал?
И.Воробьева
―
А зачем вы снимаете, если вы не собираетесь это публиковать? Объясните мне.
А.Соломин
―
Для того, чтобы выбрать из съемки те кадры, которые можно будет опубликовать. Которые ты по своим этическим принципам допустишь в эфир.
И.Воробьева
―
В таком случае опять же мы возвращаемся к тому, что полицейский был не прав в том, что превысил полномочия .
С.Бунтман
―
А ты знаешь, если бы не фотографировали, например, расстрелы. В разных странах во время массового террора людей фотографировали. И даже на кинохронику снимали расстрелы. Снимали это даже не журналисты, снимали эти сволочи и каратели. Но мы бы никогда не узнали, как это происходит. Мы, как вот некоторые люди с фотографиями в руках говорят, что не правда то, се не правда. Этого не было, здесь этого не было. Это монтаж, а это не от этого времени кадры. Но когда мы это видим, это ужасно. Но мы понимаем, насколько это ужасно. Понимаешь?
И.Воробьева
―
Ну, здесь у меня все-таки я все еще остаюсь на своей позиции, я объясню, почему. У меня просто есть некое предубеждение. Я считаю, что показывать фотографии погибших детей, после смерти, в смысле мертвого, тело мертвого ребенка, нельзя. Вот как хотите.
С.Бунтман
―
Опять же, Ирка, это следующий этап.
А.Соломин
―
А снимать можно, Сергей Александрович?
С.Бунтман
―
Не знаю, все зависит…
И.Воробьева
―
Вот тут очень сложно…. Все зависит… а у меня все зависло. В компьютере. Давайте голосовать, потому что… Мы, во-первых, уже третий кейс точно не успеем. Но я думаю, что мы способны еще пару часов на эту тему проговорить и не прийти ни к какому знаменателю совершенно очевидно.
С.Бунтман
―
Да, и еще продолжить с ребятами завтра в 21 час. И в утреннем развороте.
А.Соломин
―
По всей земле проходит их луч, и по всей вселенной их слова. О чем это? Казалось бы, о журналистах. Но, как похоже.
И.Воробьева
―
Сейчас ты очень напугал Сергея Александровича и меня заодно, очень сильно. Сейчас екнуло.
С.Бунтман
―
Зачем ты это сказал сейчас? Ну к чему ты это сказал?
А.Соломин
―
Это такая строчечка, пунктирчик. Я хотел как-то вас развлечь.
И.Воробьева
―
Сергей Александрович побледнел.
С.Бунтман
―
Я мог бы сказать сейчас что-нибудь другое. Язык новороссийской звучностью своею подобен древнегреческому. Тоже красивая фраза, правда?
А.Соломин
―
Да. Но не о журналистах.
И.Воробьева
―
Почему?
С.Бунтман
―
Почему не о журналистах?
И.Воробьева
―
Хорошо, давайте голосовать по нашему первому кейсу. Ну, давайте, справедливо ли, сейчас я вам скажу. Сейчас я скажу, даже не знаю, как это сказать. Ну, если я правильно понимаю, журналист оспорил арест и, соответственно, требовал, чтобы ему вернули дрон.
С.Бунтман
―
Ну и правильно сделал.
И.Воробьева
―
Ему дрон не вернули. Оспорить арест не получилось. Справедливо это или нет. Да, совершенно справедливо – 6600664. Нет, это не справедливо, дрон должны были вернуть, а арест незаконный – 6600665. Поехали. Идет голосование, справедливо или не справедливо…
С.Бунтман
―
На следующий день он приходит за дроном, а дрона нет. Оказывается, все на заднем дворе пускают…
И.Воробьева
―
Точно, сто процентов.
С.Бунтман
―
Ты знаешь, у меня в школе была ужасная обида, у меня в дисциплинарных целях отобрали губную гармошку на уроке.
А.Соломин
―
Да, это же ужасная история.
С.Бунтман
―
Все нормально, отобрали бы, сказали: «Вот, это реквизируется в дисциплинарных целях». А потом я вижу на перемене какой-то, дети нашей учительницы дуют в эту гармошку.
А.Соломин
―
Вот это да. А знаете, на эту тему есть анекдот. Рабинович звонит в полицейский участок и говорит: «Здравствуйте, звонит Рабинович, скажите, пожалуйста, который сейчас час?». «Ему говорят: «Пять часов». Кладет трубку. Через 5 минут раздается звонок. «Здравствуйте, звонит Рабинович, скажите, пожалуйста, который час?» Ему полицейский говорит: «Пять часов, пять минут». Кладет трубку. «Здравствуйте, это звонит Рабинович, скажите, пожалуйста, который сейчас час?» Ему говорят: «Рабинович, забирайте свой конфискованный будильник. Забирайте».
И.Воробьева
―
Хорошо.
С.Бунтман
―
Это правильно, молодец, Рабинович.
И.Воробьева
―
Слушайте, ну у нас проголосовали, давайте остановим голосование. И надо сказать, что большинство-то, 70 процентов проголосовавших считает, что с журналистом поступают абсолютно несправедливо, и так не должно было быть.
С.Бунтман
―
Ну, правильно. А чего здесь больше, нелюбовь к правоохранительным органам?
И.Воробьева
―
Я думаю, что, к сожалению, я честно, может быть я не права, вы меня, конечно, сейчас не взлюбите - те, кто голосовал. Но мне кажется, что здесь речь идет о том, что эти люди - это зрители. Соответственно, они за то, чтобы им давали возможность смотреть и как бы участвовать в неких процессах. Вот, кстати говоря, простите, что возвращаюсь к этой теме. Любое крупное ДТП. Почему пробка в основном, вот почему?
А.Соломин
―
Потому что стоят машины.
И.Воробьева
―
Нет, все притормаживают посмотреть.
С.Бунтман
―
Да, сколько раз я это видел. Ну, ты знаешь, это да, притормаживают посмотреть, да. Это очень большое усилие, кстати, заставить себя не притормаживать.
И.Воробьева
―
Да, но это сознательно нужно сделать.
С.Бунтман:
―
Но с какими ощущениями мы на это все смотрим? Это уже наши проблемы, дорогие мои друзья. И вот, когда пересмотрел я недавно любимый фильм, всегда на Новый год пересматриваю фильм Большой приз» про гонки. Там действительно такое. Не все приходят да, они ведь именно за этим приходят - посмотреть, как мы бьемся и горим. И очень хороший ответ получат от журналистки, кстати говоря. «Вот есть такие, да, есть секие. Есть 20 процентов, которые приходят. А есть те, которые сидят с вами в машине и переживают вместе с вами».
И.Воробьева
―
Да, безусловно.
С.Бунтман
―
И, между прочим, даже среди тех, кто притормаживает, далеко не все, я уверен, может быть я какой-нибудь идиот-оптимист, далеко не все люди, которые просто, чтобы поглазеть.
И.Воробьева
―
Безусловно, я здесь совершенно не собираюсь с этим спорить, потому что, ну, очевидно, что разные люди. Ну просто я говорю ,как факт.
С.Бунтман
―
Ну да, нет, есть зрители, но все равно, что бы мы ни давали зрителям, все равно. Есть и такие зрители, и сякие. Есть те, которые от нас ждут какой-нибудь катастрофы даже по радио, чтобы рассказал. Это есть. А есть абсолютно нормальнее люди.
И.Воробьева
―
Да, давайте переходить ко второму кейсу. Потому что третий мы не успеем. Но хотя бы второй-то успеем. Смотрите, Евгений Бунтман нам его подготовил. А озвучил Илья Рождественский, и он называется «Табуретка».
И.Рождественский
―
В Японии ресторатор подал в суд на компанию IKEA. Житель города Осака купил 24 барных табурета, высота которых регулируется винтовым соединением. Через несколько дней хозяин ресторана сел на один из них, и табурет резко опустился. В итоге ресторатор получил травму пальца руки, и теперь не может держать нож. Есть, правда, одна деталь. Житель Осаки весит 98 килограммов. Стул, впрочем, судя по техническим характеристикам, может выдерживать вес до 100 килограммов. Ресторатор подал в суд, он требует компенсации и настаивает на том, чтобы ИКЕА принесла свои извинения. Компания, в свою очередь, претензии истца считает неправомерными.
С.Бунтман
―
Правильно он совершенно.
И.Воробьева
―
Кто, покупатель?
С.Бунтман
―
Да, я очень люблю Икеа. Все правильно. И там всегда пишется, вот не писали бы вот эти 100 кг. Но пишут, что выдерживает100. И если пишут, что должна, то она должна выдерживать примерно 110.
А.Соломин
―
Конечно, я тоже первым делом об этом подумал, ага.
С.Бунтман
―
Написано 100, значит должен быть какой-то запас. Товарищи, я живу здесь, и вы все живете, дорогие мои друзья, здесь, среди депрессивных кресел. И я бы подал в суд вот очень на многих. У нас на радиостанции в половине помещений. И мы пока не можем с этим ничего сделать…
А.Соломин
―
Вот вы знаете…
С.Бунтман
―
Вот садишься в кресло, и оно сразу опускается.
И.Воробьева
―
Да-да-да, проваливаешься.
А.Соломин
―
А у меня другая проблема. Вот кресло же должно быть рассчитано на то, что человек, который в него возлагает свое тело бренное, он как бы отдыхает. Это кресло, это все-таки не табуретка.
С.Бунтман
―
И что? На табурете нужно всегда быть на стороже.
А.Соломин
―
Иной раз бывает, что, когда я так делаю, то кресло за счет колесиков придает ускорение и обрушивает меня в горизонтальное положение со скоростью вдвое больше, чем если бы я это сделал…
И.Воробьева
―
Схему физическую, не поняла, так.
С.Бунтман
―
Объясни, пожалуйста.
И.Воробьева
―
Так, вот кресло.
А.Соломин
―
Очень просто. Тело, водруженное в это кресло, падает гораздо быстрее и ударяется сильнее об пол из-за того, что колесиками кресло помогает мне упасть, если вот так сильно развалиться. Короче говоря, вот так вот сильно сел, на спинку оперся.
С.Бунтман
―
Вот нарисуй мне. Вот тебе кресло. Вот , пожалуйста. Здесь вот векторы нарисуй мне, пожалуйста.
А.Соломин
―
Алексей, 84 кг.
И.Воробьева
―
Сколько?
С.Бунтман
―
Он где? Он здесь должен быть. 84 кг?
А.Соломин
―
Он сначала стоит, потом обрушивается в это кресло.
И.Воробьева
―
Он пропустил дважды вопрос про 84 кг, обратите внимание.
С.Бунтман
―
Это все из-за сгущенки и колбасы.
А.Соломин
―
А кресло не рассчитано, видимо, на такой вес. Хотя об этом нигде не указано, не написано. Алексей водружается, обрушивается в это кресло, придает креслу.
С.Бунтман
―
Какой-то он очень маленьких для своих 84 кг.
А.Соломин
―
Вот кресло начинает отклонятся, критический момент пройдет, колесики, они не упирают никак.
С.Бунтман
―
Вот смотри, я сейчас отклоняюсь, разваливаюсь…
А.Соломин
―
А вы не на том кресле сидите, на котором я падал.
И.Воробьева
―
Это которое со пинкой повыше, да, которое у нас?
С.Бунтман
―
Уел, называется. Я не понимаю. Если 80-ти килограммовый житель имел полное право садиться на эту табуретку.
А.Соломин
―
Совершено верно.
И.Воробьева
―
Согласна.
А.Соломин
―
Более того. Вот многие сейчас, наверное, хохмят, потому что, мол, пальцы не надо было совать, куда не следует. Сел бы себе нормально, опустился бы, ну и что? Как опустился бы, так и поднялся.
С.Бунтман
―
Между прочим, очень хорошо, там рисунки с зачеркнутым всяким. Там, например человек, который поднимает не пришитый к стене шкаф. Он пытается на него повесить дверцы. И там зачеркнуто. Показано, как он на него падает. Там все указано.
А.Соломин
―
Как для полных идиотов.
С.Бунтман
―
И я не понимаю, почему они протестуют. Если у вас табуретка рассчитана на 100 кг, я не понимаю, почему они протестуют. Он же ничего не сделал, что было зачеркнуто на этой инструкции к этой табуретке.
А.Соломин
―
А, почему Икеа протестует? Я тоже не понимаю. Этому человеку должны выплатить компенсацию. Это повар, человек, который работает руками. Он повредил себе руку, это хлеб, хлеб и ярмо его. Он повредил себе руку, он ничего не может делать больше. Все, смысл жизни исчез на какое-то время. И вот то время. которое он провел в постели, не знаю, куря табак, дома находясь, он не зарабатывал деньги. Ему нужно выплатить те деньги, которые он мог заработать тогда, когда он сидел на больничном.
С.Бунтман
―
Ну, потерянная прибыль.
А.Соломин
―
И моральный ущерб.
И.Воробьева
―
Да, я думаю, что здесь мы с вами абсолютно солидарны все, потому что я тоже не понимаю, почему Икеа упирается. Написано 100 кг, значит, все, даже 110 должна выдерживать. Но с другой стороны, по поводу инструкции, что там зачеркнуто, что нельзя делать, я всегда в этом смысле, это не в данном случае, я всегда в этом смысле на стороне производителя. Если, например, кто-то купил микроволновку, засунул туда мобильный телефон, а этого не было написано на инструкции, что именно по списку туда нельзя засовывать. Слушайте, ребята, нельзя написать про всех идиотов. Поэтому здесь вот правда. С другой стороны, все эти правили и ограничения пишутся исключительно после того, как на них подают в суд, потому что что-то очередное было засунуто в микроволновку.
А.Соломин
―
Прецедент создается
И.Воробьева
―
Да. Конечно.
А.Соломин
―
У меня была такая история. Вот как раз, почему для идиотов должны писать. Я сразу скажу, я по образованию юный натуралист, я не… с техникой плохо. Я тот самый идиот, который был президентом детской экологической организации, ну, не важно. Вот, я купил себе стеллаж для книг и решил самостоятельно его собрать.
И.Воробьева
―
Это была ошибка, фатальная причем.
А.Соломин
―
Да, я, значит, взял первый шуруп. Присмотрелся, схема, написано шуруп такой, даже название у него есть. Начал закручивать его, вспотел 50 раз и просто понял, что мне предстоит еще закручивать 30 шурупов таких, потому что надо полочки же все. Шуруп чуть-чуть погнулся, он вошел как-то неровно, я измучился, пока закрутил его отверткой. И потом я нашел в груде инструментов какую-то странную гаечку или что-то такое. В документе было написано, что это ключ. Оказывается, надо было просто его вставить. А шуруп шестиугольником таким, не просто там крестовина такая, а шестиугольничек.
И.Воробьева
―
Я вот сейчас прямо в ужасе слушаю, я даже боюсь представить, как Леша шуруп …
С.Бунтман
―
Нет, это мебельный шуруп и там у него таким вот образом.
А.Соломин
―
Надо написать в инструкции, что вот эта штука предназначена для того, чтобы закручивать это все.
С.Бунтман
―
Кстати, Икеа предполагает наличие юных натуралистов на свете.
А.Соломин
―
Но я не в Икее покупал.
С.Бунтман
―
Нет, Икеа предполагает. Сейчас у нас реклама, скажут, неучтенная. Нет нормально. Одна шведская мебельная фирма… она предполагает, что есть такие. И она показывает стрелочкой.
А.Соломин
―
Правильно. А не просто список деталей, которые еще надо сопоставить и потом еще надо понять, что куда втыкать.
С.Бунтман
―
На синьке сделан. Открываешь, а там такая белиберда. Вот такой вот лист А3 и там какая-нибудь белиберда написана. Шуруп артикул номер такой-то. И у него столько-то столько-то... И дальше такая совершенно схема, по сравнению с которой мое кресло – это вообще просто шедевр живописи. Ничего нельзя понять. И ни что ни к чему не подходит. Нет, а здесь, ну, промашка вышла. Короче.
И.Воробьева
―
Ну не знаю. Мне кажется, что с мебелью тут вообще просто заключается история в том, что если вы что-то такое покупаете из мебели, что сложно собирается, ну или по крайней мере долго, то вы можете в принципе, заплатить за сборку не так много денег, и вам соберут.
А.Соломин
―
Ни за что, ни копейки.
И.Воробьева
―
Ну конечно, давайте оберем кривой стеллаж, давайте сэкономим на доставке и привезем диван на какой-нибудь легковой машине поцарапаем все нафиг Да, давайте. Все, друзья, мы не будем голосовать по этому кейсу, потому что мы все солидарны. Спасибо большое, программа «Кейс» на этом завершается. Алексей, Соломин, Сергей Бунтман, до встречи.
А.Соломин
―
Пока.