Оперная певица - Ирина Лунгу - Изнанка - 2019-08-19
А.Нарышкин
―
Всем привет, с вами Алексей Нарышкин и это новый выпуск программы о профессиях «Изнанка». Сегодня рассказываем о работе оперной певицы. Напротив меня – оперная певица сопрано, Ирина Лунгу, я вас приветствую.
И.Лунгу
―
Здравствуйте. Меня зовут Ирина Лунгу, я – оперная певица. Нахожусь на данный момент в интернациональной, даже мировой оперной карьере уже в течение 17 лет.
А.Нарышкин
―
То есть, вы ни к какому театру не принадлежите? Вы в свободном полете, фрилансер…
И.Лунгу
―
Да, я фрилансер, не принадлежу ни к какому театру, ни к какому Карабасу Барабасу, как говорится. У меня есть менеджер, который занимается моим планингом, моим календарем, планирует мои передвижения и заключает с театром контракт на постановку. То есть, если в театре, допустим, идем НРЗБ или «Богема», или еще какая-то постановка. Мы репетируем где-то в течение месяца, если это новая постановка, либо даже меньше, если это уже не новая постановка, которая у этого театра в репертуаре постоянно. И потом идет серия спектаклей. Это может быть 2-4-5 и даже 10 спектаклей. И я нахожусь в распоряжении театра. На репетиционные процессы, на спектакли. И вот так мой сезон выстраивается из таких вот разных постановок. Это может быть Нью-Йорк, Сидней, Париж, Берлин, Вена.
А.Нарышкин
―
В плане «посмотреть мир» это очень круто.
И.Лунгу
―
Я думаю, что это одно из самых крутых, что есть в моей профессии. Но, с другой стороны… Это первый год круто, второй год круто, третий год круто. Но вот уже когда идет это просто твоя жизнь, очень много лет, начинаешь иногда уставать просто от этого. Не понимаешь, где ты просыпаешься. Иногда обстановки накладываются, одна на другую. Я знаю, что не все такое выдержат в течение многих лет на самом деле. И причем не просто путешествовать. Ты пришел, джетлаг, 14 часов в самолете провел, ты пришел, что-то смотришь, что-то фоткаешь… Нет, ты пошел на репетицию, ты выкладываешься на 100%. Пахать целый день.
И.Лунгу: Молодой артист выпускается из консерватории, он ничего не умеет
Это не всегда так, бывают напряженные периоды, от которых просто нужно отдыхать, потому что это даже психологически очень сложно.
А.Нарышкин
―
Это же востребованность, хорошо.
И.Лунгу
―
Востребованность, да. Я, кстати, в 2017 году… Я похвастаюсь. В 2017 году оперный сайт сделал рейтинг востребованности. И я на этом рейтинге заняла второе место по востребованности в 2017 году, я спела какое-то безумное количество спектаклей среди женских голосов, вот у меня получилась такая позиция.Не могу сказать, что это для меня особо что-то значит, я просто очень много спела спектаклей. Конечно, то, что мне дает чувство удовлетворения НРЗБ – это качество, конечно. Принять участие в каких-то очень классных проектах, с какими-то очень крутыми коллегами, поработать с режиссерами интересными, дирижерами. Это для меня как-то больше наполняет смыслом мою профессию, мою жизнь.
А.Нарышкин
―
Вы сказали в самом начале про театр и про Карабаса, как будто это обязательно должна быть какая-то кабала. И артист абсолютно в этих условиях несвободен независимо от своего ранга. Я это так понял.
И.Лунгу
―
Я считаю, что это для молодых артистов очень классная штука…
А.Нарышкин
―
Стабильность?
И.Лунгу
―
Стабильность. Вот спокойная обстановка, у тебя есть концертмейстер, который с тобой поучит партию какую-нибудь. У тебя есть какой-то планинг на сезон, ты сделаешь репертуар. Потому что молодой артист выпускается из консерватории, он ничего не умеет. Ты в консерватории просто поешь, у рояля или еще где-то. А в театре это еще надо петь, куда-то идти, направо или налево, все это координировать. Не только голос с ногами, но еще и с партнером, дирижером.Я вообще всегда советую, когда меня молодые певцы спрашивают, что делать, с чего начинать, куда податься. Что это, конечно, классная штука, но себе надо дать какой-то временной режим. Вот я сел на два года, выучил какое-то количество партий и все – я ухожу. Потому что это психологически. Ты сидишь в одном месте, где постоянно одни и те же люди, ты себя ни с кем не сравниваешь. То есть, нет конфронтации. А для певца, для творческого роста, для артиста это просто необходимо, потому что ты сидишь в одном и том же болоте.
Я была в Воронежском театре на хорошем счету. Но все равно это какой-то очень ограниченный репертуар. И в какой-то момент мне просто не хватало этого. Я хотела петь бельканто, я хотела петь итальянскую оперу, я просто с ума сходила по каким-то ролям, которые здесь, в России, вообще эти оперы не идут. И я закончила академию, я просто сразу уехала, потому что появились какие-то возможности. И даже не в плане того, что надо срочно уехать, а в плане творческого роста. Там предложили что-то интересное и мне, конечно, это было интереснее.
А.Нарышкин
―
Слушайте, быть в труппе… При всем уважении, Воронежского театра, и быть в труппе Большого театра или Мариинки – это же разные вещи.
И.Лунгу
―
Кроме этой российской реальности есть еще какая-то огромная мировая реальность. И я считаю, что если певец может себе позволить быть фрилансером, это говорит о его востребованности. Как бы, если он может себе позволить взять риск остаться на какой-то период без контрактов, потому что сегодня есть, а завтра может и не быть. Но это должно быть… Какая-то конформация психологическая мозга, такая вот, настроенная на самосовершенствование. Просто моя профессия – это постоянное выхождение из зоны комфорта.Я дебютировала В Нью-Йорке в «Метрополитен Опера» в «Риголетто» с Дмитрием Хворостовским. На одной из репетиций он пел Риголетто, а я – его дочь. Он меня спрашивал, мы очень много разговаривали о детях. У меня есть сын, и у него двое маленьких детей. Я говорю: «Знаешь, как-то так, сейчас вот он в садик ходит, я работаю, стараюсь прямо много дебютов во всех театров, очень хочу сейчас много поработать, чтобы потом, когда пойдет школа, немного расслабиться и побыть… Когда он не сможет со мной ездить. И побыть с ним». Он на меня так смотрит… «Мне очень жаль тебя расстраивать, но наша профессия – это либо все, либо ничего».
На самом деле так оно и есть. Отступить на какой-то шаг, на два шага и потом обратно вступить – это нереально, невозможно. Как бы если отступишь, есть риск, что ты потом никогда в это не войдешь.
А.Нарышкин
―
Как понять, что оперная певица успешна? По количеству наград, дисков с ее выступлениями? По театрам, с которыми она работает?
И.Лунгу
―
Конечно, сейчас создается такая иллюзия, что успех у певца, артиста… То есть, если его много в интернете, соцсетях и разных источниках, то это значит, что он успешный певец. Но это не совсем так, не всегда так, потому что либо там какая-то огромная афиша по всем городам. Это означает только то, что нашелся человек, который вложился и сделал эти афиши. Либо артист вложился в пиар. То есть, на каком-то профанском уровне это означает успех: «А, раз пишут, значит…».Но это не совсем так. Для меня успех – это, конечно, востребованность. Потом, самое главное, на мой взгляд, составляющая, это продолжительность карьеры. Раньше эпоха Лучано Паваротти, Монсеррат Кабалье, вот наших таких самых-самых гигантов… То есть, раньше карьера в 30-40 лет – это была нормальная карьера. Сейчас карьера в 30 лет невообразима просто.
Я считаю, что отношение само к профессии очень изменилось, и профессия больше не считается каким-то ремеслом. Серьезное было восприятие, очень много времени уходило на подготовку. Какие-то месяцы, годы подготовки, и потом какое-то шоу, спектакль, какая-то постановка. А сейчас это очень быстро. Зачастую от этого страдает качество. То есть, сейчас просто даже нет возможности у певца заняться какой-то очень серьезной подготовкой, потому что если ты не держишь вот этот ритм, ты просто выпадаешь из обоймы. То есть, нужно постоянно где-то быть, в каких-то театрах, на каких-то постановках, в каких-то списках. И самое главное в моей профессии – тот момент, когда ты держишь паузу и ничего не происходит, просто полная тишина. И ты чувствуешь, что у тебя в руке 2000 человек. И они дышат с тобой, они дышат, когда ты захочешь.
Ты скажешь какую-то реплику, какую-то фразу, какую-то ноту, и у них просто замирает дыхание. И чувствуешь, что ты их просто берешь за руку и ведешь за собой. И это какая-то магия абсолютно непередаваемая ни в каких цифровых, ни в записях, ни в HD, абсолютно ни в чем. Эта магия театра…
Я, во-первых, большой меломан, я люблю ходить в театры, люблю не только выступать, но и тоже слушать оперу.
А.Нарышкин
―
На конкурентов смотрите?
И.Лунгу
―
Да, конечно.
А.Нарышкин
―
И учитесь тоже?
И.Лунгу
―
Ну, не у всех есть чему поучиться.
А.Нарышкин
―
А с вашим опытом можно что-то почерпнуть?
И.Лунгу
―
Я люблю всегда смотреть со стороны, потому что, например, у нас бывает один и тот же спектакль, когда два-три состава. Просто они идут каждый день, и каждый день певец не может петь. Может, кто-то не знает из слушателей, что для оперного певца смерть партию как НРЗБ или как «Тоска» или «Аида», невозможно петь каждый день. Это очень напряжённо для голоса, три с половиной часа оперы. И там причем разные вокальные сложности, и мы поем без микрофонов. Это как бы очень энергозатратный процесс.
А.Нарышкин
―
Смотрите, насколько уместная аналогия, например, с пробеганием какого-нибудь марафона?
И.Лунгу
―
Я думаю, это очень уместная аналогия как раз, потому что должен быть постоянно тренинг. Ты не можешь два месяца где-то отдыхать, на пляже валяться, потом прийти и спеть «Травиата», даже если ты знаешь партию. Это невозможно. Нужно находиться в постоянном тренинге, потому что голосовые связки – это мышцы, и диафрагма…
А.Нарышкин
―
А если не тренироваться, они дряблыми что ли станут?
И.Лунгу
―
Да. Они станут дряблые, голос становится неуправляемый… Чтобы управлять своим голосом на таком уровне… Я, конечно, не говорю про какой-то, может, уровень художественной самодеятельности, я говорю про профессиональный уровень. Конечно, это надо находиться в постоянном тренинге. То есть, ты пробежал марафон, ты спел спектакль, и на следующий день нужно отдыхать. И даже два дня.Я, допустим, всегда прошу два дня между спектаклями.
А.Нарышкин
―
А что вы делаете?
И.Лунгу
―
Я посещаю выставки, музеи, гуляю по парку, я очень… Но ограничиваешь себя в разговоре, чтобы отдохнуть.
А.Нарышкин
―
Настолько надо беречь?
И.Лунгу: Если певец может себе позволить быть фрилансером, это говорит о его востребованности
И.Лунгу
―
Да. Я ограничиваю себя в разговорах по телефону. Из-за этого у нас бывает два-три состава на одну и ту же оперу, на одну и ту же роль. Допустим, я пою Виолетту в «Травиате», и на следующий день поет какая-то другая Виолетта.
А.Нарышкин
―
Про профессиональные заболевания давайте мы поговорим. То есть понятно, голос…
И.Лунгу
―
«Звездная болезнь» имеется в виду?
А.Нарышкин
―
Нет. Я не знаю. Ловит звезду, часто?
И.Лунгу
―
Да, думаю, что ловит часто.
А.Нарышкин
―
В чем проявляется?
И.Лунгу
―
В какой-то определенный момент человек, достигнув успеха, постоянно начинает играть самого себя на сцене. То есть, у него уже нет какого-то творческого поиска. Он выучил роль, партию с концертмейстером. Он знает, что успешен в этой роли, попадание в «десятку», и он начинает постоянно нажимать на одни и те же педали, на одни и те же кнопки. И с годами становится карикатурой самого себя.И я на самом деле горжусь тем, что я такая достаточно знаменитая Виолетта, и практически я спела на сцене практически всех театров эту роль. И меня часто спрашивают в интервью: «А вам не надоело?». Да, конечно, надоедает…
А.Нарышкин
―
Хорошо, что вы сами на это вышли.
И.Лунгу
―
Надоедает, конечно. И…
А.Нарышкин
―
Так вы – заложница одной роли?
И.Лунгу
―
Я, кстати, могла бы быть заложницей. Но я в какой-то момент поняла это, что мне просто это безумно скучно, надоедает, что это по какой-то заезженной пластинке уже идет. Я поэтому сказала своему менеджеру, что я не хочу больше петь Виолетту. Я должна сделать перерыв, у меня какие-то сезоны были – одна Виолетта просто была. И моя Виолетта всегда очень разная, и я ею дебютировала в 2007 году, то есть, 12 лет я уже пою эту роль. И, конечно, она очень изменилась за это время, она выросла со мной.Но я стараюсь всегда в себе что-то культивировать такое, какой-то новый запал, новую НРЗБ найти.
А.Нарышкин
―
К заболеваниям профессиональным верну вас. Кроме связок, если мы говорим о физиологии, что может сбоить?
И.Лунгу
―
Связки, да… Я даже не знаю, от чего это зависит, потому что говорят, что от неправильного пения, от форсирования. Такое количество певцов, которые, на твой взгляд, очень классно поют, правильно, а потом у них какие-то проблемы вдруг ни с того, ни с сего. Это очень индивидуально.
А.Нарышкин
―
Но связки бережете?
И.Лунгу
―
Да, связки берегу.
А.Нарышкин
―
Шарфики, несколько штук… Как это выглядит?
И.Лунгу
―
Я так и знала, что вы спросите про шарфы. Все спрашивают. Я ненавижу, во-первых, шарфы. Нет, ничего такого особенного я не делаю. У меня нормальное здоровье, стараюсь следить за собой, как это делает любой нормальный человек. У меня случилось буквально весной, в апреле. Я пела в Лондоне, Royal Opera House, очень престижный театр, у меня была там премьера оперы, которую я очень люблю, «Фауст», в роли Маргариты, одна из моих любимых ролей. Я репетировала, я была так прям воодушевлена. И в ночь перед премьерой у меня температура 40, я звоню в театр, что мне просто приходится отменять премьеру. А они просто в полном шоке, у них никого нет, они вызвали какую-то девушку… Сказали, что очень хорошо все было. Но человек, который не репетировал и ничего не знает… Такой форс-мажор…
А.Нарышкин
―
Слушайте, неужели нет места подвигу? Вы выпиваете какое-нибудь жаропонижающее, пшикаете себе разные средства в горло и идете поете? Все ради публики.
И.Лунгу
―
Я, кстати, думаю, что отменяется спектакль, это как раз и делается ради публики, потому что ты не можешь обеспечить тот уровень, на который публика идет, за который публика заплатила. Я, конечно, пела и с простудой, конечно, все это делала… Сама себя знаю, в каком состоянии я могу, а в каком просто не могу. Для певца любая простуда, все эти ОРВИ и грипп – это абсолютная трагедия, которой ты постоянно боишься. И, допустим, у вас болит горло. У человека, который не занимается такой профессией, болит горло. И он просто знает, что у него болит горло.Но когда болит горло у певца, он приблизительно различает от 30 до 40 разных типов боления горло. «А у тебя как болит горло?». «А немножко там, немножко там и там покалывает». И каждый раз, когда не звучит голос, какая-то простуда, я не могу долго становиться, либо потом начинается кашель, это ужасно. Самое худшее, что может быть – долгоиграющий кашель. И я, когда без голоса, просто чувствую себя не человеком. Вот насколько мы взаимосвязаны с нашей профессией, у тебя идет какая-то самоидентификация через профессию. Ты чувствуешь себя полным ничтожеством, лежишь на диване, ничего не можешь в этой жизни. Какой-то такой депрессняк просто накрывает.
А.Нарышкин
―
Какие вредные привычки у вас и ваших коллег бывают? Алкоголь?
И.Лунгу
―
Да, это часто встречается, но это тоже плохо…
А.Нарышкин
―
До или после?
И.Лунгу
―
Выпить бокал вина перед спектаклем – нет, потому что иначе ты теряешь полностью контроль, для меня это самое страшное. Во-первых, опасно, во-вторых, все равно тебе ничего не даст. Потому что единственное, что может дать тебе какую-то уверенность, уменьшить уровень страха – это уровень подготовки.
А.Нарышкин
―
О чем мечтает оперная певица?
И.Лунгу
―
Я про себя скажу. Я мечтаю на самом деле о том, чтобы я еще пела, пока у меня будут возможности, пока у меня будет голос, пока я смогу выразить себя именно через голос. Мечтаю о том, чтобы я в один момент, когда я не смогу больше этого делать на каком-то очень высоком уровне, чтобы у меня хватило смелости и мудрости уйти.Мечтаю еще спеть много ролей, целый план по карьере, по какому-то своему творческому росту, я мечтаю его воплотить. Вообще репертуар – это такая вещь сложная, серьезная. Если ты поешь какие-то роли, ты не можешь петь какие-то другие.
А.Нарышкин
―
Не понял, извините. Ну, поете и поете. У вас есть голос, вы поете уже профессионально, как оперная певица, 17 лет. И что значит, что вы к какой-то партии еще не готовы?
И.Лунгу
―
Да, конечно. Я еще ко многим партиям не готова. Вот объясняю. Я пою партию Виолетты, такие как НРЗБ, в «Риголетто». Это все партии для высокого сопрано. То есть, это партии, где голос не должен подниматься очень высоко, ты держишь свой голос в таком режиме, чтобы он мог очень плавно и хорошо, тембрально наполнено подниматься до таких высот.Потом, есть какие-то другие роли, для которых более важно лирическое наполнение, тембральное, более низкие по диапазону роли. То есть, если ты переходишь на такие роли, то у тебя в какой-то прекрасный момент центр тяжести твоего голоса просто смещается, и он становится более центральный. И у тебя тогда пропадают верхние ноты. Как вот, допустим, тренироваться на спринтера и тренироваться на длинные дистанции, типа такого. Невозможно все делать. Невозможно петь и Лючию, и Турандот в один и тот же период. То есть, а голос с возрастом, конечно, изменяется, он становится, он окрашивается, у него приобретаются новые обертоны, тембрально он более богатым становится.
И поэтому как бы со временем певица переходит с более высоких ролей на более центральные, более лирические, это все, конечно, зависит от харизмы, от темперамента. То есть, есть каике-то лирические роли, которые мне просто по харизме неинтересны. Это вот прям не мое. Вот типа «Тоска». Я знаю, что все сопрано хотят петь «Тоска», потому что такая драма, такая драматическая роль.
Мне этот персонаж не интересен…
А.Нарышкин
―
Простите, а вот мысли, что пипл хавает, вы выйдете и будут овации.
И.Лунгу
―
Вы знаете, я же работаю не для пипла.
А.Нарышкин
―
Ну а как, для кого вы работаете?
И.Лунгу
―
Для себя. Да, конечно, каждый артист занимается самосовершенствованием. Я считаю, что смысл моей профессии – это самосовершенствование. Я занимаюсь голосом, я занимаюсь совершенствованием каких-то своих актерских навыков, тембральной какой-то окраски. Постоянно, может, какие-то… Потому что я пою на разных языках, итальянский и французский. Может быть, какое-то произношение, какие-то оттенки, что-то более свободное.
И.Лунгу: Профессия больше не считается каким-то ремеслом
Когда я повторяю роль несколько раз, я стараюсь что-то привнести, что-то улучшить, да. То есть, у артиста… Не только у певца, даже у пианиста, играет на любом инструменте… У скрипача. Идет такая работа по совершенствованию самого себя. Просто для того, чтобы не получать в этом удовольствие, не видеть в этом смысл своей жизни – ты людям ничего не сможешь дать. Только в тот момент, когда ты находишься в полной гармонии с собой, когда ты полностью управляешь своим аппаратом, своим телом, своим певческим аппаратом, ты можешь поймать вот эту струю и что-то передать людям. Артисту это должно нравиться, он не должен делать: «Я хочу угождать публике, понравится ли это публике..». Нет, это все очень неблагодарное занятие на самом деле. Если ты будешь постоянно ориентироваться на какие-то вкусы публики, сегодня одна мода, завтра – другая мода.
А.Нарышкин
―
Вопросы из интернета, из Гугла – то, что спрашивают простые пользователи про вашу профессию. Почему оперные певцы склонны к полноте?
И.Лунгу
―
Не знаю. Я не думала так… Я должна опровергнуть…
А.Нарышкин
―
Вы должны ответить просто.
И.Лунгу
―
Это неправда. Просто есть люди, склонные к полноте, есть люди, не склонные к полноте.
А.Нарышкин
―
Такое ощущение иногда складывается, что чем полнее исполнитель, тем он как будто бы лучше возьмет ноту. Есть ли корреляция здесь?
И.Лунгу
―
Нет, я думаю, что этот вопрос задавал человек, который давно очень не ходил в оперный театр.
А.Нарышкин
―
Их много, это люди, пользователи интернета, они периодически заходят. И Гугл, когда ты пишешь «оперный певец», он выдает этот вопрос, потому что людей это интересует.
И.Лунгу
―
Есть оперные певцы всех размеров, есть некоторые склонные к полноте, есть некоторые не склонные к полноте, как и представители других профессий. Думаю, что нет корреляции, потому что литраж легких, как говорится, не зависит от твоего веса. Даже оперный певец, техника голоса не зависит от литража легких.
А.Нарышкин
―
Я думаю, мы еще на один вопрос из Гугла ответили: «Почему у оперных певиц большая грудь?». Думаю, по-разному.
И.Лунгу
―
Да, абсолютно по-разному.
А.Нарышкин
―
Хорошо. Кумиры. На кого оперные певцы и певицы равняются? Есть ли какие-то идолы?
И.Лунгу
―
Есть, конечно, идолы, у каждого свои, по типу голоса. Я, конечно, очень много слушаю сопрано разных эпох.
А.Нарышкин
―
Тройку назовите.
И.Лунгу
―
Монсеррат Кабалье, Рената Скотто и Беверли Силлс. Это как бы из сопрано. Наверное, по артистизму, по такому драйву – это, конечно, наша Елена Образцова, которая… Я всегда была ее большой поклонницей, имела счастье быть лично знакомой, участвовала в ее конкурсе, это одна из моих первых страниц в творческой биографии, лауреат конкурса Елены Образцовой в 2002 году. Сила природы просто. И я не могу не назвать ее.
А.Нарышкин
―
Где, в каких театрах, в каких странах лучше принимают? У нас в России или за рубежом?
И.Лунгу
―
Везде хорошо принимают. У нас вообще люди такие менее поверхностные, мне кажется. И у нас есть очень много людей, которые понимают оперу итальянскую, французскую менее поверхностно, более глубоко, чем люди в Европе. Это для них какой-то увеселительный, есть такой увеселительный жанр. А наши люди как-то сопереживают. У нас есть русская душа, как все иностранцы любят спрашивать: «А русская душа – что это?». Вот эта вот русская душа, которая всегда сопереживает, вникает, трагедия, драма, и все это очень близко нашему менталитету.Я очень люблю нашу публику, для меня это всегда очень волнительно, выступать на сцене Большого театра… Я, кстати, дебютировала в Большом театре в прошлом году, после 15 лет карьеры. Потому что когда была студенткой Воронежской академии искусств, меня не брали. Смешно. Ладно. И для меня это очень волнительно, потому что я знаю, какая это публика, и как они очень сильно ценят именно тот момент, когда их сможешь взять за душу.
А.Нарышкин
―
Оперная певица Ирина Лунгу рассказывает о своей профессии в программе «Изнанка». Вы можете принять участие в других эфирах, для этого пришлите нам письмо на адрес iznanka2019@gmail.com. Укажите, как вас зовут, кем работаете, из какого вы города и добавьте ссылки на ваши социальные сети. Мы с вами свяжемся. Эфир продолжится через несколько минут, оставайтесь с нами.НОВОСТИ
А.Нарышкин
―
Программа «Изнанка» снова с вами, добрый день, я Алексей Нарышкин. Оперная певица рассказывает сегодня о своей профессии, ее зовут Ирина Лунгу. Как вы относитесь к коллегам, которые пели классический репертуар, а потом ушли в попсу? Николай Басков, например?
И.Лунгу
―
Можно это обсудить на каком-то другом примере, например, Лучано Паваротти, Монсеррат Кабалье, которые начали заниматься вот этим кроссовером, как говорится, когда они уже были на вершине своего творческого Олимпа, и они тогда начали заниматься… То есть, они достигли чего-то после 20 лет карьеры, когда они находились на самой-самой вершине, они делали какие-то концерты, записи. Монсеррат Кабалье с Фредди Меркьюри записала к Олимпиаде в Барселоне дуэт…Я считаю, что это… Не осуждаю ни в коем случае. Но это всегда надо делать с очень большим вкусом. И в этом всегда сразу видно вкус певца. И калибр певца. Насколько он сможет привнести вот это благородство оперного жанра в какой-то более легкий жанр, в поп. Очень интересно, но очень рискованно, чтобы не скатиться до уровня… А приподнять вот эту песню до своего уровня.
Я думаю, что именно в случае с Дмитрием Хворостовским у него талант был, он органично смотрелся как на сцене оперного театра, как на сцене… Военные песни. Я считаю, что это абсолютно классно, что певец такого уровня смог на таком уровне спеть вот эти песни. И я считаю, что именно в этом заключалась его уникальность. И не все такие, как Дмитрий Хворостовский, просто есть какие-то артисты, которые, как вы говорите, «пипл хавает». И угождают публике, опускаются до каких-то вот этих вещей, отступаются от своих принципов, своих идеалов. И думают: «Я сейчас тут немножко кэша подзаработаю, а потом вернусь». Нет, это так не работает, это сразу видно. И это сразу для меня как-то вульгарно. Мне это, например, не интересно. У меня никогда не было соблазна, потому что мне это было просто не интересно.
А.Нарышкин
―
Давайте тему кэша введем. Сколько в месяц можно реально зарабатывать?
И.Лунгу
―
Вы спрашиваете, как спрашивает человек, у которого я прошу ипотеку. «Сколько вы зарабатываете в месяц?». Нет такого – «зарабатывать в месяц».
А.Нарышкин
―
Как оплачивается ваш труд? Это за конкретное выступление?
И.Лунгу
―
Да, наш труд оплачивается, наверное, не все знают… Наш труд оплачивается за спектакль, который ты спел. То есть, ты спел его от первого до последнего акта.
А.Нарышкин
―
То есть, сначала поете, потом деньги?
И.Лунгу
―
Да, сначала всю постановку, потом деньги. Ты сначала просто полтора месяца работал и пел, потом тебе приходят деньги. И, кстати, не факт. Были такие случаи, когда итальянские театры, у них не было денег, они не платили, я даже судилась с одним театром. И мне заплатили через два года. Но с процентами. Зависит все от уровня карьеры, от востребованности. От, конечно, раскрученности. Есть какой-то средняк… Зависит от роли. Если люди поют…НРЗБ. Это второстепенные роли, очень маленькие роли. «Кушать подано».
А.Нарышкин
―
Как называется?
И.Лунгу
―
«Моржи». Конечно, за это получают другие деньги, чем как за Виолетту.
А.Нарышкин
―
Какую-нибудь цифру назовите?
И.Лунгу
―
Нет, очень сложно без такой предыстории. Тем более, у театров есть НРЗБ, то есть, больше чего ты не можешь получать, какой-то потолок. Я думаю, что человека, который поет в театрах, востребованный певец, первая категория, но он не star, как Нетребко, то в районе 10-12 тысяч за один спектакль.
А.Нарышкин
―
Евро?
И.Лунгу
―
Да.
А.Нарышкин
―
Ого.
И.Лунгу
―
За один спектакль.
А.Нарышкин
―
Это мы имеем в виду, что шла подготовка полтора месяца…
И.Лунгу
―
Это театр. Оперный театр, как Лондон, Вена. Может быть меньше, потому что театр еще всегда определяет это от количества спектаклей. То есть, если у тебя 10 спектаклей, то тебе заплатят 8,5. Они всегда торгуются.
А.Нарышкин
―
Оптом дешевле?
И.Лунгу: Для певца любая простуда, все эти ОРВИ и грипп – это абсолютная трагедия, которой ты постоянно боишься
И.Лунгу
―
Да. 10 за один спектакль – это «грязными», с которых ты должен заплатить все. С этих 10-12 ты платишь налог. Я – резидент, поэтому я плачу налогов около 44%. Ты платишь все свое проживание на месте. Полтора месяца жить где-нибудь в НРЗБ, сколько можно…
А.Нарышкин
―
А что они, скряги, что ли, не могут вам оплатить?
И.Лунгу
―
Европейские театры не оплачивают проживание. Они могут максимум оплатить перелет из европейской страны. Мне оплачивают перелет из Милана, который стоит 150 евро туда-сюда из Вены, и это – их участие в моих затратах на постановку. За квартиру я плачу сама. Про Вену это я так сказала. В Вене, кстати, платят меньше. И плюс ты для того, чтобы поддерживать уровень свой вокальный, занимаешься постоянно с какими-то педагогами, с какими-то коучами, это все очень затратно.
А.Нарышкин
―
А самой нельзя заниматься?
И.Лунгу
―
Я занимаюсь сама, постоянно. Но как бы для певца очень важно иметь ухо, которое тебя слушает, скорректирует. Я учу новые партии с каким-то человеком, допустим… Французскую партию на французском языке с человеком, который мне подкорректирует произношение французское, какой-то стиль, скажет, что это – стильно, а это – не стильно.
А.Нарышкин
―
Вот, про языки очень интересно. Когда вы только учились, вы французский, итальянский…
И.Лунгу
―
Я когда училась, я немножко учила итальянский. Уже на последнем курсе я… Просто я когда уже начала выигрывать в конкурсах, я поняла, что меня это очень сильно интересует, именно бельканто. Я поняла, что это мое, это то, в чем я чувствую себя в своей тарелке, как рыба в воде. Это – моя эстетика. И я начала учить итальянский, потому что мне было интересно понять менталитет.
А.Нарышкин
―
Это вы учили. А система образования, например, в России…
И.Лунгу
―
На вокальном факультете вообще-то должен изучаться итальянский язык. Но у нас это часто делается для галочки. Изучается теоретически… Как у нас в школе английский учат. London is the capital of Great Britain. Все, что ты помнишь после школы. Также и итальянский.
А.Нарышкин
―
Какой язык для пения самый удобный?
И.Лунгу
―
Итальянский. Итальянский язык – это прям зефир в шоколаде, там все очень красиво, логично. Гласные все… А – это А, О – это О. Вокальный язык. Недаром опера зародилась в Италии, потому что там сам язык к этому предрасполагает. И, конечно, очень удобно петь. Но, мне кажется, что французский тоже очень хороший язык для пения. Но во французском все немножечко сложнее. Носовые какие-то есть, что для резонаторов очень проблематично.
А.Нарышкин
―
Немецкий – это ад?
И.Лунгу
―
Немецкий – это ад. Я одну оперу всего спела на немецком в своей жизни, это была «Святая Сюзанна» Хиндемита, опера, которая длится 25 минут всего лишь.
А.Нарышкин
―
Вам хватило?
И.Лунгу
―
Да, и мне этого хватило.
А.Нарышкин
―
А немецкий в этом смысле какой, грубый?
И.Лунгу
―
Нет, мне кажется, я когда слушаю немцев, которые носители языка, которые поют немецкую оперу, мне кажется, что это безумно красиво, я просто балдею и тащусь. Очень классно. НРЗБ, такая вот немецкая опера. И я чувствую вот этот кайф. А когда ее поют иностранцы, я чувствую, как им тяжело просто бедным.
А.Нарышкин
―
А русский где-то посередине?
И.Лунгу
―
Русский… Ну, да. Не могу сказать, что мне так особо комфортно петь на русском.
А.Нарышкин
―
О юморе давайте поговорим.
И.Лунгу
―
Хочу сказать, что есть такая традиция среди певцов – всегда делать какие-то шутки на последнем спектакле. То есть, последний спектакль – это всегда надо ждать какого-то подвоха. Серия прошла, и вот там пятый или шестой, когда последний, все на такой волне, что больше мы не увидимся… То есть, сложилась такая команда, которая может потом никогда больше не увидеться. Я всегда очень сконцентрированный человек во время спектакля, поэтому как-то на меня эти шутки вообще не действуют, и я очень знаменита тем… Я просто не врубаюсь.Я очень человек с чувством юмора, я люблю анекдоты, посмеяться, пошутить над кем-то – я в первых рядах. А вот именно во время спектакля у меня это не работает, я такая вся из себя в образе.
Я помню, на одном из спектаклей коллеги решили подшутить. По всей сцене декорации, ходишь по каким-то этим декорациям, там какие-то дорожки, тропинки, на лестницах между колоннами. Ты ходишь, и они мне между колоннами подложили поросенка. Ну, не живого, конечно, но вроде свиньи-копилки. Абсолютно безумная, ржачный такой поросенок. И они мне его подкладывали под те места, где я в опере должна была проходить в самый драматический момент.
А.Нарышкин
―
А вы идете…
И.Лунгу
―
Я иду, изображаю… В «Травиате» это было, второй акт. Какая-то абсолютная трагедия. И они мне подложили этого поросенка. Я его не заметила. Я ходила, на него наступала, а он такой большой… Они мне в третьем акте в другое место положили его, чтобы я точно заметила. А я его не заметила. Потом, когда мне его после спектакля показали, я ржала полчаса. Но во время спектакля я его просто не видела, настолько я была в каком-то образе.Ну, вот есть такая традиция.
А.Нарышкин
―
Вы запороли тогда шутку.
И.Лунгу
―
Я запорола всю шутку, весь кайф обломала. Но я еще всегда очень смеюсь, когда мои коллеги ошибаются в тексте, говорят что-то безумное. И когда нет суфлера… У нас есть суфлеры, кстати, до сих пор.
А.Нарышкин
―
Обязательно?
И.Лунгу
―
Не обязательно, но во многих… Человек в будке, который тебе подсказывает текст. Потому что действительно в какой-то момент можно забыть. Реально. Я могу забыть после двухсот «Травиат». Я могу забыть именно в тот момент какой-то текст. У меня редко бывало такое, но коллеги, бывает, забывают.
И.Лунгу: Литраж легких, как говорится, не зависит от твоего веса
А.Нарышкин
―
Вы же по нотам помните? А нельзя просто продолжить вокализ?
И.Лунгу
―
Поешь что-то, несусветица какая-то…
А.Нарышкин
―
Я когда оперу слушаю, любую, русскую даже, я очень плохо разбираю, что вы поете там. Это мои особенности восприятия или в принципе есть…
И.Лунгу
―
Есть, конечно, какое-то искажение. Это все связано с тем, что у нас определенная вокальная позиция, постановка голоса, связанная с работой диафрагмы и тем, что нам нужно озвучить театр, грубо говоря, на 1000, на 2000 НРЗБ, 15 000 человек. Без подзвучки. Мы поем без микрофонов. И как бы есть какая-то определённая техника округления звука, посыл, диафрагма… Работа каких-то резонаторов. И я понимаю, что это все на расстоянии, тем более, искажает произношение. Но это считается дефектом, кстати, если уж совсем сильно непонятно – это нехорошо, это в минус карму, как говорится. Такой минусик. Должно быть все понятно, на самом деле.Но на каких-то высоких нотах, поешь какой-нибудь си-бемоль, конечно, сложно произнести «ся» на си-бемоле. Какой-то если композитор, очень гениальный композитор, он такого не будет писать, такой жести. Но есть композиторы не очень вокальные, которые этим занимаются. И современные особенно композиторы, на каких-нибудь нотах третьей октавы «Карл у Клары украл кораллы», написать там.
А.Нарышкин
―
Самый престижный зал, о котором оперные певцы и певицы мечтают?
И.Лунгу
―
Не один… Невозможно назвать.
А.Нарышкин
―
Такой зал, в котором можно спеть и уже уходить на покой.
И.Лунгу
―
Абсолютно нет таких. Есть, конечно, театр «Ла Скала», Парижская опера, «Метрополитен». Для меня это был Большой театр, для меня такой фетиш был: я должна спеть в Большом театре, потом могу умереть.
А.Нарышкин
―
Страшный сон ваш профессиональный? Что вам именно ночью может присниться, от чего вы проснетесь? Связанное с работой.
И.Лунгу
―
У меня это очень часто бывает, например, за несколько дней до какой-то премьеры. Но есть такой сон, который встречается у многих певцов. Что ты должен выйти на сцену через пять минут и спеть партию, которую ты не знаешь. Типа скажут: «Ты должна петь», ты уже в костюме, гриме, тебе дают выход на сцену, пять минут до начала спектакля. И тебе нужно петь какую-нибудь Аиду, которую ты никогда не пел. И у меня это бывает.И, конечно, я еще очень боюсь на сцене в самый драматический момент поскользнуться, упасть и забыть слова. У кого-то есть – выйти голой на сцену, очень в страшных снах. Но у меня именно это, спеть какую-то партию, которую я не знаю, которую я не успела выучить, доучить третий акт.
А.Нарышкин
―
Реально что может случиться на сцене до сцены, из чего придется выкручиваться?
И.Лунгу
―
Может случиться, что нет реквизита. Он должен быть, но есть какой-нибудь пистолет, который должен выстрелить, письмо, которое нужно продекламировать, а его нет. Вот. И либо там…
А.Нарышкин
―
То есть, некомфортно…
И.Лунгу
―
И тебе приходится раз, немножечко врываться. Например, у меня не было репетиций на сцене, были в репетиционном зале. А на сцене это все огромное пространство, декорации – 30 метров, чтобы дойти из одного конца в другой, надо бежать просто, не просто быстро ходить. А там нужно было забраться на второй этаж и начать дуэтом… Начать дуэт на втором этаже. И я сразу начала бежать по лестнице, и пришлось начать дуэт на лестнице, когда меня никто не видел, потому что я просто не успела добежать. И плюс мне нужно в определенный момент… Кто знает оперу «Травиата», она в третьем акте там читает письмо очень душещипательное. И она декламирует это письмо очень драматическим голосом. И нужно взять это письмо из-под подушки, и когда никого нет, все слуги разошлись, служанка ушла, она берет это письмо и начинает его читать. И она декламирует это в голос.И прям вот мой спектакль, я достаю, руку под подушку, вся в образе… И письма там нет. Я смотрю одним глазом на тумбочку, а до тумбочки – метров пять, дотянуться невозможно. А она на кровати лежит, туберкулезная больная. Дотянуться невозможно. До другой тумбочки, стакан – там вообще что-то другое. Я не знаю, что делать, в лифчике у меня ничего нет, потому что обычно всегда запасное письмо в лифчике, а здесь не положила. И я просто начинаю играть, что я его читаю наизусть. Это, кстати, нормально, это может быть, что она его читает наизусть. Я начинаю при этом вставать… Как-то стараешься обыграть какой-то нештатный момент, чтобы это смотрелось органично, чтобы никто ничего не понял.
Каких-то еще других внештатных ситуаций… Может на тебя что-то упасть, упасть декорация, такое бывает. И люди смеются в зале, иногда бывает.
А.Нарышкин
―
Как относитесь к современной музыке? Поп-музыка, рэп и прочее?
И.Лунгу
―
Если кому-то это нравится… Я даже не сравниваю себя…
А.Нарышкин
―
Они для вас не маргиналы?
И.Лунгу
―
Как можно назвать маргиналом человека, у которого популярности в сто раз больше, чем у меня?
А.Нарышкин
―
У «Единой России» тоже популярность.
И.Лунгу
―
Нет, на самом деле я не отношусь к этому, потому что я этим не интересуюсь, я абсолютно не знаю, что там происходит, какие там течения. Нет никакого такого: «Вот, я работаю в поте лица, а они получают в сто раз больше», нет, абсолютно этого нет. Для меня лично поп-музыка, это очень иногда бывает приятно, очень хорошо, какие-то концерты, я слушаю, у меня там сын слушает, Coldplay, я как бы включаюсь, потому что я хочу его поддержать, разделить с ним интересы, все это классно. Мы потанцуем иногда дома в 12 ночи с ним. Но для меня опера, классическая музыка – это все то же самое, взывает к тем же эмоциям, на самом деле. То есть, все это НРЗБ в сто раз больше.Вот как прочитать «Курочку Рябу», либо потом «Войну и мир» или «Анну Каренину». Я, конечно, понимаю, что гораздо больше в жизни людей читали «Курочку Рябу», чем «Анну Каренину», и что это очень классная сказка, что ее все знают, она у всех ассоциируется с какими-то примитивными эмоциями. Я не могу сказать, что она менее классная. Но для меня как бы сложнее… Где я могу почерпнуть намного больше всего для своего ума, для своих эмоций, для своего какого-то самовыражения, что мне интереснее.
А.Нарышкин
―
Если не оперная певица, то что?
И.Лунгу
―
Мне часто задают этот вопрос. Если не оперная певица, то что-нибудь, тоже связанное с музыкой, думаю, с театром.
А.Нарышкин
―
Преподавать?
И.Лунгу
―
Преподавать… Я думаю, что этого мне не избежать в будущем. Но это не то, к чему я испытываю какое-то желание сейчас в данный момент. Мне очень хочется передать, я занимаюсь вокальной техникой сама с собой. Но это то, что меня очень интересует, как это чувствуют другие люди, как это чувствую я. Через какие ассоциации это все можно донести. Я с коллегами общаюсь: «А как вот этот си-бемоль ты берешь так, а как вот здесь… А вот здесь прикрываешь, здесь расширяешь, как дышишь…». Я, наверное, когда-нибудь займусь этим, мне придется.
А.Нарышкин
―
Но пока рано?
И.Лунгу
―
Но пока рано. Я вообще еще хочу себя попробовать в качестве режиссера оперного, потому что…
А.Нарышкин
―
А так часто делают?
И.Лунгу
―
Да. Бывает такое. Должно быть какое-то более комплексное видение мира, более какой-то культурный багаж, шире, чем у оперных певцов. Мне иногда приходится надевать прям шоры такие, чтобы не сконцентрироваться на своем чем-то, не отвлекаться. А режиссер должен сначала общую картину поглотить, потом выработать свое видение и его передать через театральное действие. То, что не связано с музыкой и театром, я думаю, не может такого быть.
И.Лунгу: Были такие случаи, когда итальянские театры, у них не было денег, они не платили
А.Нарышкин
―
Просто домохозяйка?
И.Лунгу
―
Нет! Нет, абсолютно нет.
А.Нарышкин
―
Есть ли вопросы, которые лучше вообще не задавать оперным певцам и певицам?
И.Лунгу
―
Я, кстати, допустим, еду когда в самолете либо поезде, либо где-то, и когда получаются такие стихийные знакомства с людьми, я никогда не говорю, что оперная певица. Никогда. Потому что сразу начинают на тебя смотреть вот такими глазами, общаться как с умственно отсталым инопланетянином. Тупые вопросы – это про яйца, наверное. Я не знаю, смогла ли я бы выпить сырое яйцо и не умереть. Наверное бы не смогла.
А.Нарышкин
―
А оно помогает?
И.Лунгу
―
Не знаю! Я ни разу не пробовала. Я, наверное, сразу бы скончалась после выпивания сырого яйца. Очень неприятно это. Еще какие-то тупые вопросы. Нет, например, есть какие-то люди, которые к тебе приходят на спектакль, ничего не понимают в опере, говорят тебе: «Там этот оркестр очень громко играл, я тебя практически не слышал». Это никогда нельзя говорить оперному певцу, это очень сильно ранит.
А.Нарышкин
―
Спасибо большое, вы слушали Ирину Лунгу, которая рассказывала о работе оперной певицы. Для участия в нашем эфире пришлите заявку на почту iznanka2019@gmail.com. Текст и аудиоверсию этого и предыдущих выпусков вы найдете на сайте «Эха» - echo.msk.ru. С вами был Алексей Нарышкин, счастливо.