Перехват - 2009-12-18

С. БУНТМАН: Добрый вечер! Сейчас материализовался здесь Матвей Ганапольский, здравствуй, Матвей.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Добрый вечер, мой дорогой.

С. БУНТМАН: Он сейчас в студии. Работает у нас и видео-трансляция, вы мне намекали, что у нас есть проблемы со звуком, который выключается в перерывах. Мне сказали, как сделать, чтобы звук не пропадал, потому что, как вы понимаете ни я, никто другой в студии его не отключает. Это что-то непонятное. Сейчас скажете мне, если в перерыве, на Новостях, звук исчезнет.

У нас сегодня есть две темы. Мы теперь немножко по-другому делаем перехват. Мы говорим о том, что нас удивляет. Это может быть человек, высказывание, цифра, факт, картинка или что-нибудь ещё, птичка пролетела – мало ли что нас может удивить. Мы обмениваемся мнениями, перехватываем друг у друга, а потом мы даём перехватить эту тему одному из наших слушателей, из членов клуба, которому мы звоним. Сразу говорю, что это мы звоним, предлагаем людям заранее высказаться по той или иной теме.

До первой темы, которая у нас будет, до первого персонажа, который удивил меня, а во второй части будет тот, кто удивил Ганапольского. Правда, я до сих пор не понимаю, чем он тебя удивил, а ты не понимаешь, чем меня удивил мой персонаж. Я хочу принести наши общие извинения за неточность, которая вкралась в один из наших «Перехватов». Когда Матвей говорил о том, что Сталин подписал указ, разрешающий расстреливать подростков с 12 лет. И дальше следовала фраза, которая вызвала бурю недовольства и большое горе у внука Сталина г-на Джугашвили. Но не перед ним мы будем извиняться.

Какая неточность вкралась, вот подумайте. Речь идёт не об указе какой-то сталинском.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да, здесь я приношу свои извинения, я страшно ошибался, и сейчас мы разъяснить, в чём.

С. БУНТМАН: Да, я могу сказать, что мог написать рескрипт, сказать, или ордонанс, это такая фигура, бумага есть. Документы были такие: 7 апреля 1935 года, после письма Ворошилова Калинину, Сталину и Молотову о страшном случае в Москве, когда девятилетний мальчик убил мальчика 13-летнего, Ворошилов писал: «Надо бы, чтобы они не стали совсем убийцами, применять к ним общие меры наказания». И 7 апреля 1935 года Центральный Исполнительный Комитет СССР, это высший законодательный орган, тогда ещё не было Верховного Совета, и Совет Народных Комиссаров приняли постановления о мерах борьбы с преступностью среди несовершеннолетних.

Это было подписано товарищем Калининым. Но членом ЦИК Сталин был. Но это вовсе не отмазка какая-то, чтобы сказать, что он был членом и без его одобрения никакой бы документ не прошёл бы. Далее, 20 апреля 1935 года Политбюро, уже за подписью Сталина, утверждает секретное разъяснение органам суда и прокуратуры: «В виду поступающих запросов в связи с постановлением от 7 апреля разъясняем. К числу мер уголовного наказания, предусмотренных ст. 1 указанного постановления относится так же и высшая мера уголовного наказания – расстрел». Расстрел с 12 лет.

Дальше различные идут здесь дополнения, которые вносятся в УК, разъясняется судебная практика судьям. Этот документ есть. И мы непременно получим копию этого документа в Российском Государственном Архиве социально-политической истории, это фонд № 17, опись 1, наверное. Это дело № 962, лист в этом деле № 32. Это есть подлинный документ, все его существуют выходные данные. Вот что я хочу сказать. Существует разъяснение Политбюро по этому поводу.

Далее, 28 июня 1935 года встречался с замечательным прогрессивным писателем Роменом Ролланом товарищ Сталин. Ромен Роллан, как и вся западная общественность, удивился такому решению советскому руководству подвергать тем же мерам наказания подростков с 12 лет. Товарищ Сталин сказал, и это было запротоколировано женой Ромена Роллана Кудашевой: «Это педагогическая мера». Как эта педагогическая мера, абсолютно варварская, отразилась на нашем обществе, об этом написаны многие труды и диссертации. Но это не указ. Единственное, за что мы приносим извинение.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да, и я обещаю г-ну Джугашвили и всем радиослушателям исправиться. И я возьму у Сергея эту бумагу, я заучу, меня можно будет ночью разбудить, как точно называется этот документ, в котором разрешается расстреливать 12-летних детей.

С. БУНТМАН: Когда мы из архива получим, ты можешь его в какую-нибудь жуткую рамочку повесить.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да.

С. БУНТМАН: Я думаю, что это не тебе надо вешать в рамочку, а тем, кто говорит, что такого не было. Обращаемся к Олегу Морозову. Да, действительно, Сергей Пархоменко говорил, что Олег Морозов меня сегодня удивил. Матвей, я хочу рассказать нашим слушателям, чем это он меня удивил. Олег Морозов – это известный деятель «Единой России». Это человек, который работал когда-то в аппарате ЦК, который был в парткомах казанского университета, на физическом факультете. Который был освобождённым партийным работником. У всех биография бывает разной.

Есть очень много людей, которые занимались партийной, комсомольской работой когда-то, но вдруг сейчас выскочило именно это у Олега Морозова, когда сегодня было предложено депутатами от «Справедливой России» встать и почтить минутой молчания память Егора Тимуровича Гайдара. И то, что сделал Олег Морозов, который объяснил, что уже государственные мужи всевозможный, руководители Федерального Собрания, уже выражали своё соболезнование, кто хочет, может выразить их в субботу, придя в ЦКБ на прощание с Егором Гайдаром.

И за Государственную Думу, которая штука покорная, буянить можно, коммунисты буянят, ЛДПР буянит, бывают иногда протесты от «Справедливой России», Дума, как один человек, она решила с подачи Олега Морозова, который мог и не совершать этот поступок, мне кажется, что ни карьере Олега Морозова, ни дальнейшей жизни, ни его убеждениям. А он такой, антигайдаровец был. И сам о себе пишет, что писал острые статьи в начале 90-х годов в татарстанской газете против реформ Гайдара. Да ради бога!

Ничему бы это не повредило, ни его репутации, врага дикой либеральной экономики. Но это бы его оставило человеком. И человеком достойным, который здесь приходил в студию, ходил по нашим коридорам.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: И будет ходить по нашим коридорам. Добро пожаловать!

С. БУНТМАН: Добро пожаловать. Но для меня это поступок, который лишает его всякого достоинства. Это поступок не политика. Это поступок не человека, который отстаивает свои убеждения и поэтому не буду, не велю я Думе вставать в память этого Гайдара, губителя.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Но знаешь, зачем он это сделал?

С. БУНТМАН: А почему?

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я тебе объясню коротко.

С. БУНТМАН: Я просто хочу сказать, что он потерял достоинство.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Это другое дело. Это не в его защиту. Просто. Ты, наверное, помнишь, какой был дикий скандал в Думе, когда умер Ельцин. Если бы он предложил встать, почтить, то половина бы встала, часть бы не встала.

С. БУНТМАН: Ну и что?

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я просто рассказываю. Это бы сняли телевизионные каналы и показали. Поэтому он решил, зачем это надо! Должно быть всё тихо.

С. БУНТМАН: А здесь не сняли, но рассказали все, что именно сказал Олег Морозов. И каков он здесь был. Это их коллега. Шесть лет Егор Гайдар работал в Думе. Это их коллега. Понимаешь? Я считаю, что это…

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Путин назвал его выдающимся учёным, государственным деятелем, смерть которого стала тяжёлой утратой для России.

С. БУНТМАН: Это… пересолил, мне кажется.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Можно я отвечу коротким анекдотом, который прислал радиослушатель?

С. БУНТМАН: Ответь.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Авторитет в политике и в преступном мире умирает. У ворот в рай стоят списки, но там его не находят. Он предельно возмутился и кричит: «Боже мой! Сколько я построил церквей, сколько монастырей помог возродить, смотри внимательней!» Рассматривают списки, не находят. В смущении говорят: «Мы пойдём к Самому». Возвращаются вместе с Господом. И Господь, потупив глаза, говорит: «Вы знаете, нам очень трудно, но мы решили вернуть Вам деньги».

С. БУНТМАН: Да… Деньги вернём. Знаете что… Мне кажется, такая была вещь. Просто Олег Морозов, он может делать любые попытки, чтобы стать политиком. Я думаю, что он им не станет, он политический функционер. 100%-ный. Я очень не люблю вспоминать чьё-то прошлое, но здесь работа в аппарате, работа аппаратчика, под началом товарища Болдина, например, мне кажется, она так выскочила сейчас, как чёртик из табакерки. И определила лицо этого человека.

Политики – это такие люди, как Черчилль, не там, когда он говорил, призывал народ, возглавлял всю оборону Англии, а когда он написал точный, ясный, проникновенный некролог и выступил в парламенте, когда умер его главный противник, приведший Англию к неизбежной войне своим умиротворением. Это Чемберлен. Он написал о нём потрясающие слова.

Мы сейчас послушаем человека. Дело в том, что Олег Морозов у нас из Казани. И мы позвонили нашему слушателю, юристу из Казани Ленару Гезайтдинову. Вы нас слышите?

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Да, добрый вечер.

С. БУНТМАН: Нас, честно говоря, меня и Матвея, поразил очень поступок Олега Морозова сегодня. А как Вы к этому относитесь?

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Я с вами полностью согласен в этом. Я считаю, что это, мягко говоря, неэтично, даже со стороны корпоративной этики. И аморально, я считаю.

С. БУНТМАН: Скажите, сколько Вам лет?

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Тридцать один год.

С. БУНТМАН: Вы помните гайдаровские времена и Татарстан в эти времена? Вы всё время живёте в Татарстане?

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Да, всё время живу в Татарстане и помню. И скажите пожалуйста, есть ли повод для того, чтобы не из корректности, а предположим, Олег Морозов так убеждён, что не стоит поминать Егора Гайдара. Скажите, пожалуйста, есть ли для Вас повод, как просто для гражданина, для юриста, не как для политика, представить себе наш парламент или республиканский парламент, который бы не помянул своего члена?

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): То, что касается Олега Морозова, я считаю, что он одним из первых должен был предложить почтить память, как татарстанец. Дело в том, что благодаря Гайдару именно татарстанская нефть впервые вышла на мировой рынок. И я считаю, что он должен был поддержать.

С. БУНТМАН: Ну, ясно. Ленар, спасибо Вам большое. Извините, что мы Вас побеспокоили в такой поздний час. Сколько сейчас в Казани?

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Московское время.

С. БУНТМАН: Тоже пол-одиннадцатого. Очень печально.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я хочу вот что сказать. Я предложил поблагодарить в своём комментарии Государственную Думу и Морозова плевком у дверей Государственной Думы, кто будет проходить мимо и кто согласен с таким отношением.

С. БУНТМАН: Ты хулиган.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да, я понимаю. Я вот что хочу сказать. Ребята… Извините, я говорю «ребята», просто у меня нет другого никакого к вам обращения. Что, господа депутаты? Да какие вы депутаты! Кто вы? Кто вас выбрал? Ладно, бог с ним… Смотрите… кто для вас государственный деятель, которого вы можете почтить вставанием? Вот кто? Кто из нынешних? Не дай бог завтра кто-то умрёт. То есть что? Это должен быть только единоросс или в вашем понимании человек, который двигал страну в выверенном вами направлении?

С. БУНТМАН: Мы уже говорили сегодня с Колей Сванидзе об этом, мне кажется, что существуют свои и чужие. Даже из других партий люди. Из ЛДПР будь то, из «Справедливой России», из КПРФ, которого Дума последних созывов встанет и почтит. И будет права, потому что это корректно. Но это ощущение…

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Нет, всё это хорошо. Только они не понимают, что такое государственный деятель.

С. БУНТМАН: Вот именно! Это ощущение стаи. Или ощущение такой же стаи, но противоположной. Они то, что называется внутрисистемные, только эта система чрезвычайно узкая, к которой принадлежит Государственная Дума Федерального Собрания Российской Федерации.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Знаете… Послушайте меня. Ребята, я вот что хочу вам сказать, думцы, я же знаю, что вы слушаете сейчас эту передачу, передадите завтра записью, потом кто-то возмущённо будет кричать. Послушайте меня. Понимаете, время меняется. Вы уже в восприятии народном не те, кто были раньше. Никакого нимба над вашими головами нет. То, что вы не слуги народа, как иронично говорил мой покойный отец, когда проезжали машины, ещё в советское время, он иронично говорил: «Вон слуги народа поехали».

То, что вы не слуги народа знает каждый первый. Как говорят – 99 знает, а тот, кто говорит, что не знает, тот лжёт. Поэтому если раньше такие трюки не уважать авторитетных людей, которые являются авторитетными людьми не только для вас, но и для другой части населения, это проходило раньше. Сейчас это не проходит. Заботиться о вашей судьбе никто не будет. Вы исчезните и о вас никто не вспомнит, ни один человек, потому что, ещё раз повторяю, помнят реформаторов, консерваторов не помнит никто.

С. БУНТМАН: Матвей Ганапольский. Мы продолжим через несколько минут программу «Перехват».

НОВОСТИ

С. БУНТМАН: Ну что ж, давайте мы продолжим. Это программа «Перехват». Теперь что удивило Матвея Ганапольского.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Меня удивило то, что либерал-демократы и коммунисты сегодня предложили вернуть на Лубянскую площадь памятник Дзержинского, а площади присвоить имя Дзержинского.

С. БУНТМАН: Вернуть.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Конечно, зачинатель Сергей Абельцев, я его не буду называть уже этим существом…

С. БУНТМАН: Ай! Не называй!

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Нет, я не буду его называть никак. Поэтому я говорю, что он депутат. Правильно я говорю?

С. БУНТМАН: Правильно. Политкорректно.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Он депутат? Его зовут Сергей. Фамилия?

С. БУНТМАН: Абельцев.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Вот этот депутат Сергей Абельцев сказал интересные вещи. Значит… тут интересная фраза, что в России нет символа правопорядка, и он обеспокоен, он считает, что эту роль мог бы достойно выполнить Дзержинский. Его поддержал Геннадий Зюганов. Ты знаешь, это меня удивило больше всего. Пока что держится комиссия по монументальному искусству Мосгордумы, она утверждала, что восстановление фигуры Дзержинского может внести раскол в общество. Я напомню такой исторический факт, что вы знаете, был такой г-н Муссолини, он всякое разное сделал для Италии. Но нет ни одного памятника ему.

С. БУНТМАН: Но есть колонна, где написано «Была основана премьер-министром Муссолини».

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Пожалуйста, ради бога. Он похоронен нормально, к нему ходят его родственники, его дочь-красавица, которая заседает в законодательном органе Италии. Но памятник признано ставить нецелесообразным по той же причине. Потому что памятники должны ставиться только тем людям, концессуальный памятник. Меня удивляет вот такой ухарский сволочизм. Он ведь знает, и г-н Абельцев, уважаемый всеми депутат Государственной Думы и коммунисты, они ведь прекрасно знают, что памятник стоять не будет. Если он станет, то тогда, как в известном анекдоте про Брежнева… помнишь, когда Софи Лорен попросила: «Ты не можешь открыть границу для тех, кто желает уехать?» Он сказал: «А ты что, хочешь, чтобы мы с тобой тут остались одни?»

Я просто напоминаю, что тогда население России будет ровно половина. Потому что это для Абельцева сотоварищи символ правопорядка, а есть разные отдельные люди, которые считают, что это далеко не символ и далеко не правопорядка. Моя позиция, что надо Абельцева гнать из Государственной Думы.

С. БУНТМАН: Как?! За что?

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Своим присутствием он дискредитирует.

С. БУНТМАН: Как-то Юрий Михайлович Лужков намекал на то, что можно бы и восстановить. Он не предлагал законодательно, насколько я помню, чтобы быть корректными, не говорить про указы. Но была такая идея. Но я очень хорошо помню, как в тот же день, когда памятник Дзержинскому был снесён, в тот же день Юрий Михайлович опечатывал МГК. Не ЦК, а МГК. Мы с Андреем Варченей туда ходили. Это наш корреспондент, он работал в мэрии. Мы туда ходили и видели, как Юрий Михайлович Лужков влез на стремяночку, стремянка была такая скособоченная… Он стоял и зачитывал постановление о закрытии и опечатывании зданий ЦК и МГК.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Слушай, у меня к тебе вопрос! Ты не помнишь, как была фамилия вот того депутата первого созыва, который бегал по залу с женскими сиськами?

С. БУНТМАН: Нет, я не помню.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Не помнишь?

С. БУНТМАН: Это в твоих каких-то юношеских эротических воспоминаниях.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Какие эротические! Это политика! Напомните мне, уважаемые радиослушатели! Я хочу сказать, что сейчас, что бы выглядеть, как тот депутат, он так привлекал к себе внимание. Не обязательно женские сиськи надевать. Знаешь, синтетические…

С. БУНТМАН: Я представляю себе.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я просто хочу сказать, обращаюсь опять же – ребята, к этим всем удивительным существам… Существо – это не оскорбительно, нет? Как фамилия его, прости?

С. БУНТМАН: Абельцев.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: А зовут?

С. БУНТМАН: Сергей.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Он кто? Депутат?

С. БУНТМАН: Депутат.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Вот. Я хочу сказать всем этим ребятам. Ребята, время, когда вы чувствовали, что Россия в вашей руке и вы можете вытворять всё, что хотите, это время проходит. Конечно, все на местах. Вот тут ничего не скажешь. Все на местах. Вы сидите в Государственной Думе, ваш начальник непосредственный вас курирует, всё хорошо. Но понимаете, есть одна вещь, которая меняется – это время. Вы его не чувствуете, то есть, вы продолжаете, как тот депутат… а! Марычев! Спасибо вам большое! Депутат Марычев бегал по залу Государственной Думы в женских сиськах.

Вы работаете в подобном стиле. Я хочу вам сказать, что вас ждёт забвение всех. Понимаете? Вот трагедия в чём. То есть, сейчас вы ещё немножко побегаете, каждый в своём, не обязательно в этом. А потом вас ждёт… Ты знаешь, я хотел попросить, чтобы набрали сейчас одного радиослушателя. У нас такая форма интересная. Мы часто с тобой потом говорим: «А не субъективны ли мы, чёрт побери? Не занимаем ли мы крайне радикальную позицию?» Что ты думаешь по этому поводу, а потом нам махнут рукой, когда у нас будет…

С. БУНТМАН: Был памятник. Это памятник, который был поставлен уже в 50-х годах. Это памятник примерно тогда, когда Дзержинский стал символом всего светлого и замечательного, когда Юрий Герман писал о Дзержинском рассказы, напоминают слушатели. Когда было возвращение к ленинизму после ХХ съезда. Он был поставлен тогда. Вучетич сделал этот памятник, за исключении головы, это отдельная история. Ну, стоял себе и стоял. Но так как это Лубянка, называйся она площадью Дзержинского, Лубянкой, как угодно! Построили ещё несколько зданий, этот весь огромный комплекс.

И пиком посередине был Дзержинский там. И именно акт снятия Дзержинского, не Калинина тогда, не памятник поэту Осеневу, Свердлова тогда сняли от Китай-Города, помнишь, было написано краской или мелом? Сам акт снятия Дзержинского. Вот этот парень, который сидит на голове у Дзержинского…

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Фото знаменитое.

С. БУНТМАН: Да. Эта попытка краном снять. Потом увезли этот памятник. Это был акт свободы. И сейчас это окончательно подчеркнуть и отказаться от того, что мы происходит, всё-таки, из обретения свободы. Тут не Дзержинский сам, а это памятник его ведомству, это памятник этому ГПУ, НКВД, КГБ и всему прочему, которое как стояло, так и стоит. Конечно, хотелось бы, чтобы этой халабуды не было, а были бы нормальные спецслужбы. Вот этого бы хотелось!

А там стой памятник Дзержинскому, сиди хоть на голове, это неважно! Знаешь, плевать!

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Кстати, на голове я согласен.

С. БУНТМАН: Плевать! Лишь бы было всё свободно на углу улицы Берия и жертв культа личности. Это был акт снятия этого памятника. Это было обретение свободы. И вот здесь это плевок в свободу. Пожалуйста, слушатель наш говорит. Это Иван, да? Здравствуйте, Иван.

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Добрый вечер.

С. БУНТМАН: Иван, Вы из Ярославля?

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Да, я из Ярославля.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Иван – историк.

С. БУНТМАН: Как Вы относитесь к восстановлению именно памятника Дзержинскому. Не вообще памятник, не Рабочего с колхозницей, а вот именно восстановление памятника Дзержинскому на этом кружке, на Лубянской площади?

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Постараюсь сказать покороче, чтобы особо не занимать эфир. Для меня в мои 32 года то событие со снятием памятника, как вы правильно сказали, оно до сих пор перед глазами стоит. И этими запоминающимися фотографиями на учебниках истории, при подготовке в ВУЗ, которые я изучал, о том, что знаковое событие, которое олицетворяло собой именно событие, август 1991 года. И поэтому, конечно, подобные инициативы в корне меняют общественный взгляд на нашу политическую систему. И меня самого, как историка, в большей степени убеждает в том, что гайки закручивают, как говорится, с гимна, сейчас ДОСААФ, теперь дальше памятник Дзержинскому, плюс отсутствие желания почтить память Егора Тимуровича.

Это звенья одной цепи для меня. И не радует ни одно из этих событий. Кроме этого, я могу сказать, что с точки зрения моей личной, как гражданина, как человека, который пожил в Советском Союзе, хоть немного, но пожил, как символ правопорядка не может быть этот человек, этот памятник, просто по той причине, что в 1984 году мой отец сидел целую неделю в подвалах нашего ярославского доблестного УВД только за то, что попытался зарабатывать деньги на ремонте машин. И этот ОБХСС, то, что считается символом правопорядка, отсутствие свободы – в первую очередь. Но никак не символ.

С. БУНТМАН: Это никак не правопорядок.

СЛУШАТЕЛЬ (по телефону): Конечно. Поэтому с точки зрения исторической моей, с точки зрения личной это ужас. И вообще, Матвей Юрьевич всё сказал, в общем-то, добавить особо нечего. И это сволочизм на самом деле, я считаю.

С. БУНТМАН: Понятно. Спасибо Вам большое, Иван. Это Иван Петров, наш слушатель, историк из Ярославля.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Можно одна реплика, пришедшая по Интернету? «Кстати, Марычев, это тот, который с сиськами бегал, умер 4 года назад от тяжёлой болезни в полном забытьи» - пишет Стас из Петербурга. Я что хотел сказать. Плохо, конечно, что человек умер от тяжёлой болезни. Я просто напоминаю всяким товарищам у входа в здание, которое я теперь просто обещаю каждый раз проходя оставлять смачный плевок, что видите, оказывается, депутат может умереть в полном забытьи. Вам это никогда в голову не приходило, правители России в Государственной Думе?

Я вам желаю счастья, ребята! Вы будете гораздо больше бабла иметь, чем Марычев, но видите – по-разному судьба крутит.

С. БУНТМАН: Из Петербурга нам пишет Глеб: «Там же сейчас Соловецкий камень. Его уберут?» Соловецкий камень немножко не там, если Вы себе представляете Лубянскую площадь, там есть круглая клумба, на которой стоял Дзержинский, а если смотреть на здание КГБ, хотя это не очень приятное зрелище…

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Приличное занятие.

С. БУНТМАН: …приличное занятие, то справа, не доходя Политехнического музея, есть прямоугольный скверик, и там стоит Соловецкий камень рядом. Да. Я уже сказал, что сам по себе этот памятник, если бы его тогда не сняли, был бы он. Но вы понимаете, вот тогда мы были солидарны с теми же самыми поляками, помните, возмущённые статьи, когда поляки Дзержинскому, а мы же пихнули им, как соотечественника, мы поставили им памятник Дзержинскому, Советский Союз. Знаете, вот какой славный был сын польского народа. Они ему руки выкрашивали по локоть красной краской.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Не хотят, гады!

С. БУНТМАН: Да, не хотели, гады! Постоянно выкрашивали. И мы тогда были солидарны. И там не было ни элина, ни иудея, тогда, в 1991 году. И тогда было ясно. Что существуют страны бывшего соцлагеря, советские социалистические в прошлом республики. И мы все вместе освободились от чего-то. От туберкулёзного фанатизма Дзержинского. Это не правопорядок, это террор, то, что делал Дзержинский. И потом, когда он занимался другими вещами, можно вспоминать и борьбу с беспризорностью.

Кстати, хорошая борьба с беспризорностью и с ликвидацией её, когда вся эта власть организованная, при содействии и одобрении Дзержинского и его соратника, таких как Менжинский, Ягода, сделано было так, что появились через десять лет. Меньше, чем через 10 лет после смерти Дзержинского появились тысячи беспризорников. Тысячи! И тысячи молодых преступников, когда был принят этот закон, давайте мы будем расстреливать с 12 лет.

Кстати, Аня нам пишет, что у неё уголовный кодекс есть 1952 года, там есть расстрел с 12 лет за кражи и за прочие преступления.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Пришлите на «Эхо» ксерокопию, если можно.

С. БУНТМАН: Есть работы на этот счёт. Это действительно было и в УК после 1935 года, вплоть до 1959 года, если я не ошибаюсь.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Видите, какой подкованный Бунтман.

С. БУНТМАН: Я специально смотрел.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Я вот ещё что хотел сказать. Понимаете, вот о чём мы сейчас говорим? Мы говорим о вполне понятных вещах, просто о гигиенических вещах, просто мараться об этих людей и говорить об этих негигиенических вопросах – это не для приличного общества, к коим мы себя относим. Говорить приходится, потому что мы журналисты, мы на это реагируем. От чего нас стараются отвлечь? От взрывов, от убийств, от Сергея Магницкого. Вот от чего нас стараются отвлечь. Не о Магницком сегодня говорим, а говорим о вполне понятной вещи, что Дзержинского ставить нельзя.

Я с тем, что эта кукурузина там будет стоять, я с этим не согласен. А я – часть общества. И таких, как я миллионы. Хочу сказать господам из Государственной Думы, Магницкого этими вот этим фуфелом, вот этими делами вы не закроете. И те все преступления, которые делаются сейчас, они точно так же будут в круге внимания журналистов. И не только наших.

С. БУНТМАН: Валерий из Екатеринбурга: «Следующий шаг – занесут Сталина обратно в Мавзолей?» Занесут – это очень хороший современный глагол.

М. ГАНАПОЛЬСКИЙ: Да там другой мечтает, чтобы его занесли! Там уже очередь.

С. БУНТМАН: Всё. Всего доброго. Это был «Перехват»