Как стать своим среди чужих? - Светлана Ганнушкина, Ольга Николаенко - Чувствительно - 2016-02-13
13.02.2016
Как стать своим среди чужих? - Светлана Ганнушкина, Ольга Николаенко - Чувствительно - 2016-02-13
Скачать
И. Воробьева
―
17 часов и 7 минут в столице, всем здравствуйте, добрый день. Это программа «Чувствительно», и ее, как всегда, ведут Ирина Воробьева и Светлана Сорокина.
С. Сорокина
―
Здравствуйте.
И. Воробьева
―
У нас сегодня очень серьезная тема и очень серьезные по этому поводу гости.
С. Сорокина
―
Сейчас напугаешь.
И. Воробьева
―
Нет, у нас как всегда замечательные гости. С большим удовольствием представляю. Председатель Комитета «Гражданское содействие» Светлана Ганнушкина. Здравствуйте.
С. Ганнушкина
―
Добрый вечер.
И. Воробьева
―
И директор Центра адаптации и обучения детей беженцев при Комитете «Гражданское содействие» Ольга Николаенко. Ольга, добрый день.
О. Николаенко
―
Здравствуйте.
С. Сорокина
―
То есть, у нас тут отцы и дети. Потому что Центр адаптации и обучения детей беженцев – это волонтерский проект Комитета «Гражданское содействие», то есть, одно целое практически.
С. Ганнушкина
―
Почти внуки уже.
С. Сорокина
―
Ну, даже, может быть, и внуки. Давайте начнем с того, что сам Комитет «Гражданское содействие», который представляет у нас сегодня Светлана Алексеевна Ганнушкина, это комитет, который в том числе основной своей миссией считает помощь беженцам. Правильно?
С. Ганнушкина
―
Да, так и есть. Во всяком случае, мы открывались именно под это, под беженцев и под вынужденную миграцию. То есть, это еще и внутриперемещенные лица внутри страны. Но потом мы стали заниматься и кроме этого трудовой миграцией, потому что права трудовых мигрантов жесточайшим образом нарушаются теперь. Ну, и дальше в 96-м году, когда Лужков запретил принимать детей без регистрации в школы, пришлось заниматься еще и образованием, и вот у нас появился этот проект. Теперь у нас есть еще медицинская лицензия, и кроме того нам приходится заниматься даже людьми, находящимися в тюрьмах. Ну, исключительно с Северного Кавказа. Потому что мы много занимались людьми с Северного Кавказа, а потом, когда их начали сажать, уже отказаться помогать им мы не могли, потому что там очень много людей, которые испытывают тяжелую совершенно ксенофобию к себе уже в тюрьмах, и, в общем, приходится им тоже помогать. То есть, мы расширяемся.
И. Воробьева
―
А медицинская лицензия – это что?
С. Ганнушкина
―
Медицинская лицензия – это право принимать больных и лечить, терапевтическую помощь оказывать. И у нас совершенно официально существует кабинет, где принимает врач три раза в неделю, и он может уже не только консультировать социальных работников, как мы это раньше называли, а он может уже лечить, давать лекарства.
С. Сорокина
―
Но это московская история?
С. Ганнушкина
―
Это не московская история. Это как раз касается тех людей, у которых нет полиса, и которым нужна помощь.
С. Сорокина
―
Нет, я имею в виду, что кабинет в Москве только?
С. Ганнушкина
―
Да, но это Комитет «Гражданское содействие» вообще организация, которая работает только в Москве, если не считать того, что мы проводим образовательные семинары на Северном Кавказе. И иногда выезжаем с гуманитарной помощью.Когда, вот, например, были лагеря в Ингушетии, мы туда отвозили гуманитарную помощь. Кстати, делая это, мы нарушаем закон.
И. Воробьева
―
Внезапно. Почему?
С. Ганнушкина
―
Потому что вот у нас есть такая 14-я статья закона об общественных объединениях, где сказано, что общественная организация может осуществлять свою работу на территории того субъекта Российской Федерации, где зарегистрирована. Вот это, конечно, очень нелепое требование, потому что, вот возникла проблема, да, вот в Ингушетии. Мы закупили подарки к Новому Году и отвезли, или закупили продукты и отвезли, или мы книги отвезли. На чеченском языке мы издали трехтомник такой «Сказки народов мира» на чеченском языке, туда отвезли. Да, это мой любимый проект.
И. Воробьева
―
Потрясающе!
С. Ганнушкина
―
Когда первая книжка вышла, я с ней ходила, как с новорожденным младенцем неделю, не расставаясь.
С. Сорокина
―
И что – нельзя?
С. Ганнушкина
―
Это на самом деле противозаконно, что прокуратура нам и отметила, когда была проверка у нас в прошлом году, после чего нас признали иностранным агентом. Но иностранным агентом не поэтому признали. А само по себе вот это требование, оно довольно нелепое, особенно оно нелепо по отношению к благотворительным организациям.
С. Сорокина
―
Да, да.
С. Ганнушкина
―
Вот где нужна благотворительность, туда и должна ехать благотворительная организация. При этом не имея подразделений там на месте, мы можем приехать оказать эту помощь.
С. Сорокина
―
Мало ли где беда случилась.
С. Ганнушкина
―
Конечно. Ну, вот, к сожалению, закон устроен так, что там нет вариантов. Либо вы работаете в субъекте федерации, либо вы работаете по всей России, или еще промежуточный вариант – там, где у вас есть подразделение.
И. Воробьева
―
Официально зарегистрированное подразделение?
С. Ганнушкина
―
Да, официально зарегистрированное подразделение. У «Мемориала», где я тоже работаю, и у нас консультативных пунктов было 50 (сейчас несколько меньше) по России, тоже для беженцев и для мигрантов, у «Мемориала» есть такие подразделения, тоже не везде, где мы работаем. В некоторых случаях мы заключаем договор с юридической коллегией.
С. Сорокина
―
Вообще, между прочим, это удивительная история. Дело в том, что у нас в стране, особенно после 91-го года, после развала СССР, изначально проблема беженцев была колоссальная. И она с течением времени не уменьшается, никак не уменьшается.
И. Воробьева
―
Как раз спрашивают: а что за беженцы, откуда?
С. Сорокина
―
Сейчас основные.
И. Воробьева
―
Сейчас-то у всех понимание о беженцах немножко другое из-за событий в Европе. А у нас откуда беженцы, они откуда бегут?
С. Ганнушкина
―
Давайте вот начнем сначала. Первая волна беженцев – это были, наверное, из Узбекистана месхетинские турки, которые до нас не дошли. Первая волна, попавшая в Москву – это результат погромов в Азербайджане. В основном армяне, ну, и русские тоже.
С. Сорокина
―
Но это еще излет Советского Союза.
С. Ганнушкина
―
Да. Ну, вот это и началось. Мы же с 90-го года и существуем уже больше 25-ти лет. Под эту армянскую, так сказать, проблему мы и организовались, чтобы помочь этим людям. Потому что так странно сложилось, что несколько, в основном, женщин – один мужчина был, Игрунов, в этом участвовал – понимали, что проблема эта при развале империи на долгие годы. Но государство этого не понимало. И вот романтик Михаил Сергеевич Горбачев этого не понимал тоже. Ну, а раз не понимал он, государство как бы не видело этой проблемы, считая, что все вернутся на места.
С. Сорокина
―
А сейчас видят?
С. Ганнушкина
―
До сих пор сейчас из гостиниц выселяют 90-летнюю армянку, которая так ничего здесь и не получила. То есть, ни одна волна еще окончательного разрешения интеграции не нашла. Слава богу, им дали паспорта. Грузины из Абхазии – тоже понятна причина – не получали паспорта, потому что приехали после 6 февраля 92-го года, и, значит, не приобрели изначально российского гражданства. Эта проблема существует.В Абхазии паспорта раздали всем, а вот тем, кто действительно много лет живет, фактически вырос здесь, даже некоторые родились, они не получают российских паспортов, до сих пор идет очень медленный процесс все-таки их введения в гражданство.
Дальше шли, конечно, наши из Чечни. Сначала это была русская волна, потом это уже была волна всех уезжающих из Чечни. Потом это афганцы. Когда рухнул режим Наджибуллы, и до сих пор эти афганцы – вы знаете, сколько у нас афганцев имеет статус беженцев? 300 человек. У нас есть люди, которые с 11-ти лет, дети-сироты, вот один особенно из них нас очень волнует, потому что мы совершенно не понимаем, что с ним делать. Он приехал сюда, его привезли как ребенка-сироту в 11 лет. Сейчас ему сорок с лишним. Он не получил ни статуса беженца, ни временного убежища. Правда, он был в какой-то момент нарушителем и он 4 года сидел в тюрьме. Ну и что? Наши граждане тоже бывают нарушителями.
И. Воробьева
―
Как же он все это время без документов прожил здесь?
С. Ганнушкина
―
Вот так он живет без документов, высылать его – не высылают, мы постоянно обращаемся в миграционную службу и говорим: ну, дайте ему что-нибудь, давайте его легализуем. Самое главное, вот я хочу сказать, что наличие такого количества нелегалов в стране – это совершенно негосударственное решение. Страна совершенно в этом не заинтересована.
С. Сорокина
―
Это очень странно, что до сих пор не разрешено…
С. Ганнушкина
―
И вот афганцы. Потом, конечно, был поток из Африки, Африка к нам пошла. Почему в основном? Конечно, из-за того, что там конфликты и военные действия и так далее. Почему к нам? А потому что наше консульство дает этим людям визу. И возникает вот такое противоречие в политике. Значит, с одной стороны, консульства дают визу, прекрасно должны были бы при этом понимать, что если люди едут из горячей точки, то они будут обращаться за убежищем. Боюсь, что тут не обходится без коррупционного элемента. Ну, дали визу. Люди приехали. Что дальше должно быть? Дальше им должны дать убежище. А тут миграционная служба говорит: нет. У нас статус беженца имеют 795 человек. Какой статус беженца? Это для Малаховки. От России его никто не имеет.И, конечно, вот последняя волна, такая крупная, это Украина. Украина, с которой тоже ничего не решено, украинские беженцы, сыгравшие свою пропагандистскую роль, теперь ими никто не интересуется.
С. Сорокина
―
Сколько сейчас у нас украинских беженцев?
С. Ганнушкина
―
Ответить на этот вопрос я могу только исходя из данных, которые дает миграционная служба.
С. Сорокина
―
Ну, примерно.
С. Ганнушкина
―
Вот у нас 327 тысяч – это, конечно, невероятное количество – имеют временное убежище. И если учесть, что еще временное убежище кроме украинцев у нас имеют еще где-то 2-3 тысячи человек, понятно, что это все-таки относительно серьезное отношение. Кто-то уже получил разрешение на временное проживание, кто-то даже получил гражданство. Это вот цифры официальные. Статус беженца получили те же самые 300 человек, как и афганцев, это Беркут и прокуратура.
С. Сорокина
―
Даже в этой ситуации.
С. Ганнушкина
―
Да, ну, конечно, нам это четко сказал заместитель директора ФМС, на мой вопрос он так и ответил. А сейчас их высылают, сначала на 400 человек были лагеря и пункты компактного проживания, а сейчас они везде закрываются. Закрывают их очень просто, есть постановление правительства еще прошлогоднее, теперь оно повторено в этом году: прекращение финансирования. Снимали пансионат у частного лица, частному лицу перестали давать деньги.
С. Сорокина
―
А что же делать людям?
С. Ганнушкина
―
Вы знаете, это очень по-разному. Вот 3 декабря была такая история, когда в Тверской области из Осташковского района из пансионата людей просто выставили на улицу и привезли после этого в автобусах на вокзал в Тверь и все.
И. Воробьева
―
Их просто выгрузили на вокзале?
С. Ганнушкина
―
Выгрузили на вокзале, мне об этом сообщили, это был вечер. Я очень благодарна Валентине Львовне Казаковой, начальнику Управления Федеральной миграционной службы, потому что она к этому немедленно подключилась. И сначала она мне сказала: провокация! А потом все-таки она убедилась – когда я предложила список дать людей, и особенно когда я произнесла слова о том, что там 12 детей, в том числе инвалиды детства – ну, она мать, женщина, и это не могло не произвести впечатления, и Валентина Львовна через губернатора эту проблему решила.
И. Воробьева
―
В Тверской области?
С. Ганнушкина
―
Их расселили где-то и утверждают, что их так расселяют всех, что, к сожалению, неправда.
С. Сорокина
―
Но есть еще, кстати говоря, и трудовая миграция, огромное количество людей, которые едут к нам из республик азиатских, для того чтобы здесь как-то устроиться. Их проблемами вы как-то занимаетесь?
С. Ганнушкина
―
Да, конечно, были вынуждены. Вот я говорю, мы 25 лет уже существуем, где-то вот лет, может быть, девять уже назад мы были вынуждены этим заниматься. Потому что сначала мы считали, что, в конце концов, у них есть дом, они могут вернуться. Но при более близком рассмотрении этой проблемы понятно, что люди приезжают тоже, потому что они вынуждены приезжать. Потому что они не могут дома свои семьи прокормить и вынуждены ехать сюда. Кроме того, не надо думать, что они съедают что-то наше, потому что они за гроши работают и оставляют ценности, которые они здесь создают. Так что, ценности остаются нам. Не надо думать, что мы их кормим.Но с ними, конечно, очень жестоко поступают, потому что создалась вот за те годы, когда вот это все стало развиваться, такая среда коррумпированная, создалась на самом деле система рабского труда. Их нанимают на работу, не заключают соглашения, к сожалению, создалась система, когда нелегальный работник работодателю более выгоден. И это не вина, а всегда наказывают его, а наказывать над работодателя.
И. Воробьева
―
Ну, конечно.
С. Ганнушкина
―
И все будет гораздо проще.
И. Воробьева
―
Я хотела еще Ольгу спросить: расскажите про детей, которые попадают в ваш центр.
С. Сорокина
―
А когда центр появился? Вот что за идея, когда она возникла, этот волонтерский центр.
О. Николаенко
―
Об этом тоже скорее Светлана Алексеевна может рассказать, потому что…
С. Сорокина
―
Нет, уж, вы давайте.
О. Николаенко
―
Когда возник центр, мне было 5 лет…(смех)
О. Николаенко
―
Я еще не была к нему причастна, я с сентября 14-го года тут.
С. Сорокина
―
А когда возник центр?
С. Ганнушкина: В 96
―
м году, когда Лужков запретил брать детей без регистрации в школу.
О. Николаенко
―
В этом году мы празднуем 20-летие, в середине марта будем какие-нибудь устраивать торжества по этому поводу.
И. Воробьева
―
Ольга а как вы попали вообще?
С. Сорокина
―
Наш любимый вопрос – как вы дошли до жизни такой?
И. Воробьева
―
Как Светлана Ганнушкина дошла до жизни такой, мы-то знаем, мы часто встречались в эфире. А вы как?
О. Николаенко
―
А дело в том, что предыдущим директором центра была Ольга Михайловна Розенблюм, которая некоторый недолгий момент была моим научным руководителем в университете. И, собственно, диплом я так и не дописала, зато вместо диплома я получила из ее рук вот это занятие.
С. Ганнушкина
―
Надо дать за этот степень сразу.
О. Николаенко
―
Нет, ну, я еще мечтаю, что когда-нибудь я доделаю это.
И. Воробьева
―
То есть, вы сначала пришли с центр в этот, чтобы помогать?
О. Николаенко
―
Я познакомилась с этим центром еще когда училась в университете, потому что это рядом расположено, там многие студенты и преподаватели как-то участвуют в его жизни, и я помогала сперва организовывать какие-то мероприятия, на которые собирались средства.
С. Сорокина
―
То есть, волонтерствовали.
О. Николаенко
―
Я не волонтерствовала непосредственно, то есть, я не учила детей.
С. Сорокина
―
Ну, волонтер в более широком смысле.
О. Николаенко
―
Другим образом как-то помогала. А потом довольно внезапно вдруг летом я встретила в коридоре университета Ольгу Михайловну, и вдруг она говорит: Оля, слушайте, вот…
С. Ганнушкина
―
Спасайте.
О. Николаенко
―
Спасайте, да, потому что ей нужно было уезжать, и нужно было срочно кому-то передать. И вот срочно я – честно говоря, как я потом поняла, я совершенно не представляла, что это за работа. Я детей люблю, и с детьми у меня хорошо получалось.
С. Ганнушкина
―
Я подтверждаю, между прочим, что дети любят Олю тоже.
О. Николаенко
―
Но выяснилось, что работа, в общем, мало про детей, а много про что-то другое, про что я имею довольно отдаленное представление, но как-то живем. Детей сейчас в центре примерно 80 человек, так я по последним подсчетам.
С. Сорокина
―
А где вы, где-то в центре, да, располагаетесь?
О. Николаенко
―
Мы располагаемся на Новослободской. Правда, у нас с этой Новослободской сложная история взаимоотношений, потому что после того, как мы получили этот статус иностранного агента, с нами расторгли договор аренды, поэтому…
С. Сорокина
―
Прямо какая-то черная метка.
О. Николаенко
―
Ну, да.
С. Сорокина
―
Это что ж такое!
С. Ганнушкина
―
Конечно.
С. Сорокина
―
Что ж такого от этого звания? – говорят наши высокие чиновники. – Ну, и что такого? – Да то и есть, что всех лишают…
С. Ганнушкина
―
Один из фондов недавно отказал нам – фонд, который сам предложил нам средства именно на Центр адаптации и обучения, через некоторое время позвонил нам его сотрудник и спросил: а вы иностранный агент? Мы сказали: да. После этого нашу заявку отвергли.
С. Сорокина
―
Это вот «Дорога вместе»?
С. Ганнушкина
―
Да, «Дорога вместе», совершенно верно.
О. Николаенко
―
Ту, которую уже одобрили со всех сторон, уже обсудили.
С. Сорокина
―
Дорога врозь.
О. Николаенко
―
Я часто с этим сталкиваюсь, что какие-то, особенно организации государственные или окологосударственные говорят: ой, а вот, можно как-нибудь мы будем с вами иметь дело, если нигде не будет сказано, что вы иностранный агент, а мы очень боимся, вот. Даже очень хорошие люди.
С. Сорокина
―
Ну, то есть, центр уже существовал к вашему приходу, все уже было как-то понятно, чем он занимается. А занимается он в основном, как я поняла, именно обучением детей эмигрантов не только русскому языку, но еще каким-то отдельным предметам, да?
О. Николаенко
―
Мы всегда говорим, что наша все-таки основная задача – это адаптация, а обучение – это такое средство для адаптации.
И. Воробьева
―
Адаптация почему?
О. Николаенко
―
Адаптация – это значит, что человек, то есть ребенок, он вообще как-то становится более-менее своим в этом городе, он перестает его бояться и начинает воспринимать его как город, к которому он как-то причастен, что, мне кажется, всем лучше, потому что если это его город, то он по-другому себя ведет, по-другому относится к его жителям, он тоже заинтересован в том, чтобы здесь все было хорошо.Да, мы в основном занимаемся образовательной программой. Когда я пришла, детей было, мне кажется, порядка 30-ти, в основном это были – не знаю, почему так сложилось – в основном трудовая миграция как раз. То есть, в основном Средняя Азия. Потом почему-то резко как раз после моего прихода большая волна беженцев именно в центр пришла, и вот нас стало сразу даже больше, чем в два раза.
С. Сорокина
―
Но это тоже из Азии дети?
О. Николаенко
―
Нет, это уже Афганистан, Сирия, и Африки очень много. У нас была одна программа, теперь у нас их, по-моему, уже пять. И одна из них, которая называется «Длинный день», это программа для дошкольников. Мы хотим подготовить детей к школе и в школу отдать. И если мы их отдадим уже более-менее знающими русский язык и решившими основные свои проблемы, то дальше все должно пойти вообще прекрасно.
И. Воробьева
―
А как это происходит? Вот эти дети, которые к вам попадают, они же по-русски не говорят.
О. Николаенко
―
Ну, они говорят по-русски в разной степени, скажем так. Дело в том, что они попадают сюда, как правило, хотя бывает по-разному, не на первый год своего пребывания. Я так поняла по разговорам с родителями, что это происходит потому, что сперва, когда семья приезжает, ни у кого даже, не то что у детей, а даже у родителей, нет понимания, что им надо строить какое-то будущее здесь. Сперва кажется, что этот морок рассеется сейчас и все вернется как-нибудь, все это закончится. А потом…
С. Сорокина
―
Получается, что эта история в долгую.
О. Николаенко
―
Да, становится понятно, что деваться некуда, время идет, дети растут, и нужно уже выстраивать какое-то будущее здесь.
С. Сорокина
―
А вот, кстати, извините, перебью, обращусь к Светлане Алексеевне. Светлана Алексеевна, а ведь все-таки с 96-го года, когда появился этот центр, некоторые изменения произошли, и все-таки детей мигрантов стали брать в школу без каких-то отягощений особых. Я знаю массу примеров, когда ходят в школу дети.
С. Ганнушкина
―
Совершенно верно. Я хочу сказать, что я чуть-чуть не согласна с Ольгой, я считаю, что очень важной задачей центра, конечно, стало то, чтобы дети могли пойти в школу. А для этого все-таки их надо подготовить. То есть, это одна из важнейших функций на уровне – ну, тут нельзя оторвать адаптацию от этой возможности ходить в школу.
О. Николаенко
―
Да, конечно.
С. Ганнушкина
―
Ну, а история наших взаимоотношений с Министерством образования и с нашей образовательной системой очень большая. Ну, во-первых, все началось в того, что, вот я говорила, в 96-м году так решил Лужков.
С. Сорокина
―
Без регистрации…
С. Ганнушкина
―
Без регистрации – ни наших, ни ваших, ни чеченских, никаких. Кстати, на этом мы познакомились с Аней Политковской, которая в 96-м году к нам пришла, сказала, что она имеет тоже такую романтическую задачу сфотографировать ребенка чеченского, который идет в школу. Я ей довольно раздраженно сказала, что ребенок чеченский не пойдет в школу, потому что Юрий Михайлович ему не даст этого сделать. И тут же появилась Аня, написала огромный материал, и с тех пор она очень много делала материалов именно вот с нашим комитетом. Это был наш очень-очень близкий друг.
И. Воробьева
―
Еще раз, да, вспомним Анну Политковскую, конечно.
С. Сорокина
―
Которая много сделала доброго.
И. Воробьева
―
Много сделала для многих людей.
С. Ганнушкина
―
Конечно, да. Ну, вот и для нас тоже. Очень близкий была нам человек по духу, по всему.
С. Сорокина
―
Когда сломилась эта история?
С. Ганнушкина
―
А сломилась она таким образом. Эти правила были записаны в правилах регистрации. То есть, вообще ни в каких не образовательных документах, а прямо в правилах регистрации, что в школу принимать. У нас же все понимают в ограничительном смысле. В школу принимают детей, которые имеют регистрацию – а значит, не принимают других. Там не было сказано, что других не брать. Но все понимают это ровно так, что это закрытый список. И мы судились. Я должна вам сказать, судились мы долго. Выиграли мы в Московском городском суде, и вот этот пункт правил регистрации был признан незаконным и не подлежащим применению. Причем, с начала его издания. То есть, всех детей, которых раньше не приняли, должны были бы принять.
И. Воробьева
―
Это в каком году уже произошло?
С. Ганнушкина
―
Это был 2000 год. Мы судились 4 года с Москвой.
И. Воробьева
―
Ничего себе!
С. Ганнушкина
―
Но в конце концов мы в Московском городском суде это выиграли. Конечно, Москва подала на нас в Верховный суд, мы судились там в Верховном. Это было очень забавно, потому что представитель Москвы на лестнице мраморной меня догнал, так под локоток взял и сказал шепотом на ухо: а поддерживать вашу позицию мне было бы куда приятнее и проще.
С. Сорокина
―
Ох, ты, господи, лапушка какой!
И. Воробьева
―
Работа такая.
С. Ганнушкина
―
Я ему сказала: так вы хоть скажите: на усмотрение суда – и все кончится.
И. Воробьева
―
Но он не мог, да.
С. Ганнушкина
―
Не мог.
С. Сорокина
―
Мы прервемся на новости.
И. Воробьева
―
Прошу прощения, у нас пролетело полпрограммы совершенно как-то незаметно. У нас осталось еще очень много вопросов, но у нас еще есть вторая часть программы, где мы продолжим с нашими замечательными гостями. Это председатель Комитета «Гражданское содействие» Светлана Ганнушкина и директор Центра адаптации и обучения детей беженцев, собственно, при Комитете «Гражданское содействие» Ольга Николаенко.
С. Сорокина
―
А сейчас новости.НОВОСТИ
И. Воробьева: 17
―
35, продолжается программа «Чувствительно». Здесь в студии Ирина Воробьева, Светлана Сорокина и наши замечательные гости: председатель Комитета «Гражданское содействие» Светлана Ганнушкина и директор Центра адаптации и обучения детей беженцев при Комитете «Гражданское содействие» Ольга Николаенко.
С. Сорокина
―
И мы говорили перед уходом на новости о том, что к 2000 году удалось таки выиграть в судах, и дети мигрантов, даже без регистрации получили право пойти в школу. Во всяком случае, в Москве и в Подмосковье, как я понимаю.
С. Ганнушкина
―
Да. И, в общем, Москва очень влияет на окружающий мир, и тоже, конечно, был некоторый сдвиг в этом смысле. Но как-то довольно быстро это стало забываться, и вот в 12-м году уже Министерство образования издало приказ, в котором тоже запрещалось принимать детей в школу. Во всяком случае, так это поняли все. Детей перестали брать в школы. Но был такой Игорь Реморенко, заместитель министра образования.
С. Сорокина
―
Я знакома с ним.
С. Ганнушкина
―
Которого пригласили к себе, кстати, ваши коллеги из журнала «Русский репортер», там был устроен круглый стол, куда он пришел, и после этого буквально на следующий день вышли пояснения, в которых говорилось, что этот приоритет – приоритетно берут (что справедливо) детей окружающих, проживающих в окружающих домах, а потом уже всех остальных, и в конце концов в школу должны пойти все.Ну, вот, 12-й год, все это закончилось, Реморенко уже перестал быть заместителем министра, все об этом забыли, и в 14-м году, по-моему, 22 января, если не ошибаюсь, выходит приказ 32, в котором все это повторяется, но в еще более запутанном виде, потому что понять, кто что должен представлять, никто не может, и все органы образования, директора школ, и главное, почему-то у нас активно к этому подключилась Федеральная миграционная служба, стали детям отказывать в приеме в школы.
С. Сорокина
―
Какая-то бесконечная история. Все время то так, то эдак.
И. Воробьева
―
20 лет, получается, борьба идет.
С. Ганнушкина
―
Причем, борьба-то идет, о чем речь идет? Есть 43-я статья Конституции, где четко сказано, что каждый имеет право. И это было в советское время. С чего вдруг? Совершенно очевидно, что это выгодно нам. Нам выгодно, чтобы дети ходили в школу; нам выгодно, чтобы они интегрировались; нам выгодно распространять свой язык; нам выгодно, даже если они уедут, чтобы они были носителями нашей культуры. Это же очевидно, что для государства это полезно, и чтобы они здесь не болтались.
С. Сорокина
―
А сейчас как?
С. Ганнушкина
―
Дальше – мы подали в Верховный суд от имени одной маленькой девочки сирийской, крошки, которая присутствовала на суде. Да, и, по-моему, растрогала судью и прокурора и даже Министерство образования. Но что говорит Министерство образования. Министерство образования говорит: а в нашем приказе это не сказано. Но, простите, если органы образования так понимают, директора школ, ФМС и мы.
С. Сорокина
―
Вы уж как-нибудь растолкуйте.
С. Ганнушкина
―
Вы же не люди в погонах, ну, скажите, чтобы всем было понятно. Скажите четко и ясно. Вот почему они с подростковым упорством не хотели дать разъяснения, мне непонятно. В результате соломоново решение принимает Верховный суд. Верховный суд нам отказывает в признании этого приказа незаконным и неприменимым, но в решении Верховного суда сказано, что детей в школу надо брать.(смех)
С. Ганнушкина: 43
―
я статья Конституции никак не дает им никакой свободы.
С. Сорокина
―
Детей надо брать.
С. Ганнушкина
―
И теперь мы идем с этим решением Верховного суда в школы и требуем, просим, объясняем. На самом деле ведь пострадали не только ученики, пострадали и директора школ. Потому что на само деле у учителя есть все-таки, в нем заложено вот такое естественное чувство: если есть ребенок, его надо учить. Они не дают клятвы, аналогичной клятве Гиппократа: есть больной – лечи, но все-таки у них это закладывается. Поэтому они с удовольствием идут на это.Но тем не менее, вот в Ногинске недавно учительницу осудили за это, ее не судом осудили, но она получила выговор за то, что она взяла ребенка в школу. И она очень напугана.
С. Сорокина
―
Ничего себе!
С. Ганнушкина
―
Директор школы получил выговор.
С. Сорокина
―
Господа директора школ, вот у Светланы Алексеевны Ганнушкиной просто на руках есть решение Верховного суда, где черным по белому написано, что нужно брать детей в школу.
И. Воробьева
―
И наказывать учителей за то, что они берут детей в школу, никак нельзя.
С. Сорокина
―
Если что, будут еще судиться, опыт есть. Но как-то это будет доказываться.
С. Ганнушкина
―
Мы и собираемся судиться, только на самом деле это не директорам надо давать, а органам образования. И хорошо бы, если бы они это получили не от нас, а все-таки от Министерства образования. И чего оно упирается, мне, честно говоря, непонятно.
С. Сорокина
―
Ну, один из вопросов, который при случае надо задать министру образования Ливанову.Давайте снова к Ольге обратимся, потому что есть еще у нас отдельный волонтерский проект Комитета «Гражданское содействие», это помощь детям беженцев. И скажите нам, сколько сейчас у вас детей учится, для того чтобы иметь возможность поступить в школу, изучить русский язык, подтянуться и прочее.
О. Николаенко
―
В сумме у нас около 80-ти детей сейчас.
С. Сорокина
―
И кто работает в этом вашем центре?
О. Николаенко
―
У нас все волонтеры, волонтеры самого разного происхождения. У нас есть и ученые, которые работают в институтах научных и пишут свои научные труды, есть студенты, есть даже старшеклассники, это последнее наше поветрие. Есть, например, бывший сотрудник МИДа, который сказал, что больше не может смотреть на этот распил и сбежал к нам.(смех)
О. Николаенко
―
Есть несколько людей, которые вдруг, уже лет в 25-27 поняли, что они хотят заниматься педагогикой, но какой-то не такой…
С. Сорокина
―
Но не как в школе обычной.
О. Николаенко
―
Нет, они пойдут и в школу тоже, но мы же такая еще немножко педагогическая лаборатория, потому что мы не сдерживаемся какими-то очень строгими рамками, мы можем быть более гибкими. Мы можем не ставить оценку, отчетную систему на первое место, а на первое место ставить развитие собственно обучения, поэтому все чувствуют большую некоторую свободу действий.
И. Воробьева
―
А все-таки возвращаясь к моему вопросу про языковой барьер, а вот дети, которые вообще не знают, или хотя бы немножко знают, но тем не менее, с ними надо как-то разговаривать, но не на русском же языке, у вас же есть переводчики?
О. Николаенко
―
Есть очень ценные волонтеры, которые умеют говорить на разных языках. Вот у нас есть такой, например, Антон Зыков замечательный, который говорит на фарси, дари, хинди и чем-то еще. У нас есть люди, которые говорят на арабском. У нас есть люди, которые говорят на английском, французском. На французском – это ценно, потому что вся Африка у нас франкоговорящая.
С. Ганнушкина
―
И англоговорящая.
О. Николаенко
―
У нас почему-то в основном франкоговорящие. У нас в основном Конго и Камерун, и там все Франция.
И. Воробьева
―
Это тоже волонтеры?
О. Николаенко
―
А у нас никого другого нет.
С. Ганнушкина
―
Я хочу сказать – так, похвастаться – я тоже волонтер в Комитете «Гражданское содействие». У нас много волонтеров, не только в Центре адаптации и обучения. У нас очень много людей, которые работают и не получают денег. Это нормально для общественной организации. Вот в «Мемориале» я получаю зарплату, а в Комитете «Гражданское содействие» я никогда не получала.
С. Сорокина
―
Волонтерство.
С. Ганнушкина
―
Да.
С. Сорокина
―
Скажите, пожалуйста, но волонтеров, я прочитала, у вас человек пятьдесят, да?
О. Николаенко
―
Примерно, да.
С. Сорокина
―
А как организован этот процесс? Вот как это буквально происходит?
О. Николаенко
―
Буквально происходит так. У нас, когда ребенок приходит, то мы его анкетируем, понимаем, какая перед нами стоит задача. Если это ребенок, который, например, вообще не ходит в школу, и мы вместе с Комитетом «Гражданское содействие» начинаем придумывать, как его в школу устроить, а тем временем он ходит к нам в программу «Школа на коленке».
И. Воробьева
―
«Школа на коленке»? Класс!
О. Николаенко
―
Да, так называется. Это в группах они готовятся и по знаниям по основным предметам – по русскому, по математике, английскому и сейчас еще окружающему миру. И кроме того, они привыкают к этом формату – у них там уроки, перемены, все как положено, домашние задания, школьные друзья. Это теперь очень трогательно, поскольку у многих есть Фейсбук, и они на ломаном русском пишут друг другу всякие трогательные письма про дружбу. Это очень здорово. Если ребенок ходит в школу, но понятно, что там могут быть очень большие сложности и из-за языка, и из-за разницы программ и еще много почему, то он попадает в программу сопровождения. В этой программе они занимаются индивидуально: один учитель – один ученик. Потому что социализация у ребенка есть, а нет у него собственно индивидуального внимания.
С. Сорокина
―
И это не только русский язык.
О. Николаенко
―
Это может быть любой школьный предмет. Но как правило это те же основные, это русский, математика, английский, которые самые основные и самые сложные обычно бывают для них.
С. Ганнушкина
―
Просто их еще нельзя начинать с середины.
И. Воробьева
―
Конечно, да.
О. Николаенко
―
Ну, да. Это важно восполнить, что было раньше, потому что иначе дальше все рушится, и в школе очень плохо, потому что если он знает литературу или историю 19-го века, а не знает 16-го – бог с ним. А вот с русским, математикой и английским так нельзя. Если ребенок дошкольного возраста, он попадает в программу «Длинный день», которая почему-то в основном у нас африканская, так вышло. Для них это отдельно, поскольку так вышло, что много африканцев, для них еще отдельно там есть программа на французском, чтобы они на родном языке тоже умели читать, писать и говорить. И у нас еще есть программа культурная, мы раз в неделю куда-нибудь их водим всех вне зависимости от того, из какой они программы, чтобы они знакомились с городом.
С. Сорокина
―
Вот почему возникла тема: не прийти ли на «Эхо Москвы»? Мы приглашаем.
О. Николаенко
―
Да, да. А есть программа, которая называется у нас «Лаборатория праздника». Это программа про разное бывает, про все, что мы еще хотим им рассказать. Она была, например, про какие-то культурные такие важные, и что такое вообще античность, что такое вообще средневековье. А сейчас у нас идет цикл, такая практическая инструкция по пользованию Москвой.
С. Ганнушкина
―
Оля, а вы там в этой античности были какой-то богиней, да?
О. Николаенко
―
Я была Ариадной.
С. Ганнушкина
―
Они там все были одеты в костюмы.
О. Николаенко
―
Каждый такой цикл заканчивается праздником, который мы вместе с детьми готовим, и он всегда на эту тему. У нас античная была про короля Артура, и мы всех посвятили в рыцари круглого стола, на котором все равны. И это совсем наша тема. А сейчас они учатся пользоваться Москвой. То есть, они спускаются в метро, выучивают эти фразы: «кто последний?», «вы выходите?» и прочее. То есть самые неочевидные вещи, которые важно знать.Вот мы с ними разбираем, что их в городе пугает, потом, как этот город устроен, и с этими страхами их боремся.
И. Воробьева
―
Как раз про психологов хотела спросить. А психологи, наверняка, тоже есть, тем более, что у этих детей наверняка возникают конфликты в школах.
О. Николаенко
―
У нас есть психолог очень хороший Владимир Рябов. Но надо сказать, что это некоторым образом больная тема, потому что психологическая работа нам очень нужна, у нас очень много запросов к психологу. А психолог у нас тоже, в общем, волонтер. И понятно, что время, которое он может нам выделять, довольно ограничено. Володя, он именно детский психолог, и он в основном курирует эту вот историю дошкольную. У нас много подростковых запросов, например.
С. Сорокина
―
То есть, одно из обращений к нашим радиослушателям, это: если вы психолог, и у вас есть немножко свободного времени, и вы можете посвятить его, например, работе с детьми беженцев в центре помощи, то вам были бы очень рады, как я понимаю.
О. Николаенко
―
Да, да.
С. Сорокина
―
Сразу скажем, куда обращаться. Наверное, первым делом на сайт зайти вот этого волонтерского проекта.
С. Ганнушкина
―
У нас есть форма, по которой человек может обратиться и сказать, что он хочет быть у нас волонтером, сколько он может времени нам посвящать и в какой форме.
С. Сорокина
―
Это на сайте?
С. Ганнушкина
―
Да.
С. Сорокина
―
Значит, напоминаю. Это Центр адаптации и обучения детей беженцев при Комитете «Гражданское содействие». Можно зайти на сайт Комитета «Гражданское содействие», там уже перейти и заполнить форму.
И. Воробьева
―
Нам тут прислали очень возмущенное сообщение, я не буду его читать, но смысл заключается в том, что человек возмущается тем, что вот таких детей надо вообще устраивать в школы, в этом смысле на стороне Лужкова, и говорит, что именно поэтому он не может устроить сына в приличную школу… я не понимаю, почему. Но тут он задает вопрос: а кто должен их социализировать? Я что ли должен?Вот у нас есть Ольга Николаенко, которая их социализирует. А вообще, государство-то как-то в этом должно принимать участие? Ну, давайте так с точки зрения…
О. Николаенко
―
А можно я сразу две вещи по этому поводу скажу? Первая вещь про эти письма. Потому что я их получаю бесконечное количество, этих писем.
С. Сорокина
―
Неудивительно, конечно.
О. Николаенко
―
Про био-отбросы и черте что. И надо сказать, что я поняла, что мы страшно зависим от информационного вообще потока, потому что когда началась вся история с украинскими беженцами, то все было гораздо лучше, я почти ничего такого не получала, и наоборот было много поддержки. Потому что по телевизору: беженцы, беженцы, которым надо помогать.Как только, например, произошел Кельн и вся эта история, я получила писем тридцать, наверное, разного рода вот такого. И это ответ на вопрос, почему у нас плохо с финансированием. Потому что никакой спонсор – нет такого общественного консенсуса, про такую простую вещь, что все дети должны учиться. Вот про детей-сирот или про больных детей есть, а вот эта совершенно обычная истина, она почему-то…
С. Сорокина
―
А это отдельно. Но вообще-то это расизм называется.
И. Воробьева
―
Я думаю, что здесь дело не в расизме, просто здесь человек думает, что каким-то образом у него что-то отбирают за счет кого-то другого.
С. Сорокина
―
Ира, у меня почему-то сложилось впечатление, что мы, к сожалению – давай не будем щадить свою собственную нацию – есть у нас немножко такого расистского. Как у вас ощущение?
С. Ганнушкина
―
Да, вы знаете, на самом деле человек своей пользы не понимает. Ведь давайте отделим одно от другого. Одно дело – надо ли учить детей, которые здесь находятся, а другое дело – все ли люди, которые здесь находятся, должны здесь находиться. Вот этим вторым вопросом должна заниматься Федеральная миграционная служба, полиция и так далее.
С. Сорокина
―
И как-то регламентировать это все.
С. Ганнушкина
―
Да. И каждый из нас заинтересован в том, чтобы все это было в рамках закона.
С. Сорокина
―
А дети-то причем?
С. Ганнушкина
―
Но если ребенок находится здесь, то мы заинтересованы в том, чтобы он учился. И я уже говорила, по многим причинам это выгодно вот этому товарищу. Потому что он не войдет в криминальную среду, потому что он будет носителем нашей культуры, что само по себе важно. Ведь на самом деле экспансия культурная – это хорошая вещь. Мы все время говорим, что ослабевает влияние России, а культурное влияние – это самое сильное и долговременное влияние, потому что уже человек прочел эти книжки, и они останутся при нем и с ним.
И. Воробьева
―
И никто кроме вашего Центра адаптации детей…
С. Ганнушкина
―
Нет, занимаются. Есть отдел ФМС, но, знаете, честно говоря, чтобы это серьезно все делалось, я этого, честно сказать, не вижу. Есть для взрослых – да, есть теперь многофункциональные центры, и в Москве он функционирует, и там, может быть, можно и получить разные услуги, платные, разумеется. Но с детьми – считается, что это люди, которые должны были приехать без детей, здесь работать и так далее, а дети вот здесь уже есть.Вы знаете, у нас есть беженцы, он вообще экстрадиционщик, то есть, его требовал выдачи Узбекистан. Российская прокуратура отказала Узбекистану в его выдаче. Он здесь легализован. Его маленькие дети не были легализованы, живет он под Москвой. И у нас как-то это не получалось, мы были как раз в процессе, в судебном процессе, и вот на улице этих двух ребят видит учительница какая-то, с таким вот внутренним активным чувством, что надо учить. Она спрашивает: почему вы болтаетесь в школьное время? Они говорят: не знаем. – Пошли к папе. Пришли к папе, говорят: почему ты в школу не отдал детей? Говорит: не берут. – Как не берут? И она через свои каналы устроила их учиться.
Так вот, я что хочу сказать. Буквально через несколько месяцев была проверка школы, и девочка его заняла второе место в школе по уровню. Не надо думать, что это неполноценные дети. И он еще жаловался, что мальчик оказался середняком.
И. Воробьева
―
Вот Елена пишет: «К сыну моей подруги в 9-й класс пришел мальчик вьетнамец, который практически не говорил по-русски. Через 2 года он получил высший балл по русскому языку на ЕГЭ».
С. Ганнушкина
―
Вот. А знаете, как раз вьетнамцы, корейцы, как они работают!
С. Сорокина
―
За счет трудолюбия. Давайте опять вернемся все-таки к центру. Я еще о чем хотела. Вы прямо всех берете, кто к вам приходит, или нет такой возможности?
О. Николаенко
―
Знаете, пока берем всех. Единственное, что перед нами стоял такой вопрос, должны ли мы искать детей. Мы берем в основном тех детей, которые к нам приходят через комитет, или уже сарафанным радио между собой люди распространяют. И мы поняли, что, учитывая, что мы полностью волонтерские, и сейчас особенно большие сложности с финансированием, что, наверное, мы сейчас никакой работы по специальному оповещению не проводим.
С. Сорокина
―
Работаете с тем, кто есть.
О. Николаенко
―
Да, кто приходит, мы пока можем не отказывать, пока всех взяли. Хотя я боюсь, что наступит этот день.
С. Сорокина
―
Теперь про финансирование. Это исключительно пожертвования? Ведь все равно нужно содержать помещение, нужно как-то покупать те же тетрадки, ну, что-то нужно же на деньги.
С. Ганнушкина
―
Вот нас сейчас из помещения выгоняет Департамент имущества, а Комитет общественных связей того же Правительства Москвы нам дает деньги, поддерживающие вот этот наш центр.
И. Воробьева
―
Комитет общественных связей города Москвы вам помогает как раз с этим самым центром.
С. Сорокина
―
А куда вы сейчас переедете?
С. Ганнушкина
―
Мы не будем пока переезжать, мы будем ждать, когда к нам придут и подадут на нас в суд, потому что мы не считаем это правильным.
С. Сорокина
―
Еще одно обращение. Господа, которые занимаются имущественными вопросами города Москвы!
С. Ганнушкина
―
Оставьте нас в покое.
С. Сорокина
―
Оставьте в покое тех, кто занимается волонтерской бесплатной образовательной программой для детей беженцев.
С. Ганнушкина
―
Мы там с 98-го года. Ну, зачем им этот подвальчик понадобился?
И. Воробьева
―
Знаете, я первый раз вижу у нас в сообщениях такое количество негатива. Нет, честное слово!
С. Сорокина
―
А я не удивлена.
И. Воробьева
―
То есть, негатив, как мне казалось, должен быть в адрес, условно, властей, которые допустили такое количество беженцев и не работают с ними. Но не в отношении тех людей, которые сидят у нас в студии и пытаются их социализировать так, чтобы эти дети – дети – подчеркиваю!..
С. Сорокина
―
Стали нормальными образованными людьми.
И. Воробьева
―
Как наш слушатель пишет: «Вот они там пистолет носят в школу». Да, перестаньте! Есть дети вполне себе московские, которые такое носят в школу, что вы очень сильно удивитесь. И, конечно же, проще всего говорить, что ваших детей портят какие-то чужие дети, которые вам кажутся чужими. Как вообще дети могут быть чужими? Вы меня простите – я не понимаю вообще никак то, что вы пишете.
С. Ганнушкина
―
И, потом, разве лучше, если они пистолет будут носить в какое-то другое место? Гораздо больше будет оснований в таком случае…
С. Сорокина
―
Скажите спасибо, что ими занимаются.
И. Воробьева
―
Такое количество ненависти, вы же понимаете, что она же не остается в вас, она и на детей транслируется. И вы хотите, чтобы эту ненависть испытывали дети беженцев к вам, потому что вы такой? Ну, извините, в каком обществе мы будем жить после этого, непонятно.
С. Сорокина
―
Скажите, пожалуйста, что у вас за завтраки такие проводятся? Еще я вычитала.
О. Николаенко
―
Благотворительные завтраки – это наш способ выживания.
С. Ганнушкина
―
Вот как раз Оля Розенблюм, учительница, педагог Оли Николаенко.
О. Николаенко
―
… ввела такой формат, и как раз с этого началось мое волонтерство, еще до того, как я попала в эту всю историю с головой, я как раз помогала с какими-то такими вещами, как благотворительные мероприятия. Это мы зовем кого-нибудь прекрасного, и это может быть человек самой разной профессии, и правозащитник, например, как Светлана Алексеевна, которая с нами так завтракала, и ученые, как, например, Илья Колмановский, или Григорий Крейдлин.
С. Ганнушкина
―
У нас Шендерович был.
О. Николаенко
―
Шендерович, Лев Рубинштейн, Сергей Никитин – в общем, самые разные люди.
С. Ганнушкина
―
У нас была Наталья Горбаневская совсем незадолго…
И. Воробьева
―
Да вы что!
О. Николаенко
―
В общем, это могут быть самые-самые разные люди, которые к нам приходят, а мы накрываем на стол и зовем всех, кому это все интересно и небезразлично и ставим ящик для пожертвований. Происходит это всегда в «Мемориале» на Каретном Ряду, и это нам важно и потому, что это дает нам возможность купить какой-нибудь проездной и кого-нибудь покормить. А еще это важно потому, что это позволяет не потеряться вот во всей этой истории. Когда приходят дети со своими историями семейными, это просто трудно психологически. А тут мы собрались с хорошими людьми по хорошему поводу и, например, хорошие стихи послушали. Или какую-нибудь хорошую историю.
С. Сорокина
―
Вот такая вот хорошая история.
С. Ганнушкина
―
Приходите вы к нам.
И. Воробьева
―
Приглашайте.
С. Сорокина
―
И Венедиктова надо уговорить туда сходить.
С. Ганнушкина
―
О, это будет, конечно, фурор!
И. Воробьева
―
Буквально пара минут остается, и я предлагаю эти пару минут потратить на то, чтобы вы еще раз сформулировали, что вам нужно. Нас сейчас слушают много людей.
С. Сорокина
―
И далеко не все так оценивают ситуацию и ваши…
И. Воробьева
―
После того, как я сказала, что у нас много негатива в смсках, сразу наши слушатели отреагировали и начали писать, что: нет-нет, мы здесь, мы тут!
С. Сорокина
―
Мы нормальные!
С. Ганнушкина
―
Да, конечно! Это безусловно! Вы знаете, сколько к нам приходит людей, приносят вещи.
С. Сорокина
―
А вы, кстати, нуждаетесь в детских вещах?..
С. Ганнушкина
―
Но мы не только в детских нуждаемся. Между прочим, нуждаемся в вещах на толстых теть и в мужских брюках. Вот почему-то основной дефицит у нас в этом. Потому что молоденькие девочки быстрее гардероб…
С. Сорокина
―
Это вам приносить?
С. Ганнушкина
―
Это надо в комитет, вещи надо приносить в комитет.
С. Сорокина
―
Все, запомнили: в комитет на Новослободку приносите.
О. Николаенко
―
Нет-нет, не на Новослободскую, на Олимпийский проспект 22.
И. Воробьева
―
Заходите на сайт. Значит, вещи, волонтеры. Психологи нужны.
С. Сорокина
―
Пожертвования, конечно.
О. Николаенко
―
Вообще волонтеры нам очень нужны, нам всегда не хватает людей, потому что дети приходят и приходят, а учить их кому-то надо. Волонтеры в Комитет «Гражданское содействие» тоже, я думаю, всегда нужны.
С. Ганнушкина
―
У нас много волонтеров, надо сказать, и за границей у нас стажеров очень много, из Англии приезжают, из Франции.
С. Сорокина
―
Есть такая практика.
С. Ганнушкина
―
И из республик наших бывших.
О. Николаенко
―
У центра есть свой виш-лист, так что, если кому-то приятнее не деньгами, например, и не своим временем, а принести бумаги или пластилин, или что там еще у нас в этом виш-листе написано.
С. Сорокина
―
Ручки, карандаши – все что требуется, там написано.
С. Ганнушкина
―
Еще нам нужна поддержка и сочувствие.
О. Николаенко
―
Да.
И. Воробьева
―
Поддержка и сочувствие. Это то, чем делитесь вы. И это то, чем нужно поделиться с вами. Спасибо огромное.
С. Ганнушкина
―
А вас поздравляем с Днем радио, с Международным Днем радио.
С. Сорокина
―
Спасибо вам огромное за то, что вы делаете. Спасибо за то, что пришли. И, во всяком случае, мы с Ириной Воробьевой вас очень любим и поддерживаем.
И. Воробьева
―
Это правда! Я напомню нашим слушателям, что у нас в гостях была председатель Комитета «Гражданское содействие» Светлана Ганнушкина и директор Центра адаптации и обучения детей беженцев при Комитете «Гражданское содействие» Ольга Николаенко. Спасибо огромное! До встречи.
С. Ганнушкина
―
Спасибо! И мы – не иностранные агенты!