Нам не все равно. Журналисты о благотворительности - Катерина Гордеева, Вера Шенгелия - Чувствительно - 2015-11-21
21.11.2015
Нам не все равно. Журналисты о благотворительности - Катерина Гордеева, Вера Шенгелия - Чувствительно - 2015-11-21
Скачать
С. Сорокина
―
Здравствуйте, здравствуйте, это программа «Чувствительно», здесь Светлана Сорокина, и будет Ира Воробьева, просто она позвонила, что застряла в пробке. Но бежит-бежит-бежит, скоро будет. Равно как и вторая наша гостья – это Вера Шенгелия, которая тоже застряла в пробке и тоже опаздывает. Но ничего страшного, потому что здесь Катя Гордеева. Здравствуйте, Екатерина.
К. Гордеева
―
Здравствуйте, добрый вечер.
С. Сорокина
―
И вот мы с ней вдвоем начнем этот наш разговор. Я назвала сегодняшнюю программу «Нам не все равно. Журналисты о благотворительности». Хотя, может быть, точнее было бы говорить «Журналисты о благотворительности, журналисты в благотворительности», потому что так уж получается часто, что, начав писать о благотворительности, как-то в нее и включаешься. Во всяком случае это можно сказать про Катю Гордееву, которая здесь рядом со мной.Ну, начнем по порядку. Для тех, кто не помнит или случайно не знает (хотя это, по-моему, невозможно), говорю про Катю, что она вообще-то хотела стать врачом, насколько я знаю.
К. Гордеева
―
До сих пор горюю.
С. Сорокина
―
И до сих пор как-то вот не бросает эту мысль, да. Потом училась во Франции и Италии, помимо Московского государственного университета. Училась в том числе на искусствоведа.
К. Гордеева
―
Да. Тоже мечтаю.
С. Сорокина
―
Какие ваши годы, Кать. Потом много работала на телевидении, прошла по нескольким каналам. Дольше всего, по-моему, на «НТВ» застряла, да?
К. Гордеева
―
Больше десяти лет.
С. Сорокина
―
Больше десяти лет на «НТВ». И вот как-то так получилось, что по ходу этого движения разнообразного, интересного и такого занимающего большое количество времени, все-таки наступил момент, когда Катя почему-то заинтересовалась, а потом и была вовлечена в благотворительность. Когда был этот момент, Кать?
К. Гордеева
―
Это была середина 2000-х. Там мы как-то все туда окунулись. Единственное, я забегаю вперед, я как раз сейчас шла и думала вот о чем. Я бы предпочла, честно скажу, работать по профессии и помогать благотворительным фондам, просто помогать в свободное от работы время или своей работой по профессии. Я шла и думала о том, что мы уникальны тем, что только у нас существует такое понятие довольное странное – «благотворительная журналистика». Я сейчас показываю руками кавычки. У нас даже есть целые СМИ в интернете, которые как бы СМИ социальной журналистики, по-хорошему, должны были бы быть, а они, в итоге, агрегаторы благотворительных сборов.
С. Сорокина
―
Да, да.
К. Гордеева
―
Это не вполне правильно. Потому что одна моя знакомая, молодая девушка сейчас, она тоже… мы сейчас теперь все в прошлом журналисты. Она тоже в прошлом очень хороший журналист, редактор блестящий. И вот эта девушка сейчас попыталась работать с одним благотворительным фондом. Она говорит: господи, я только сейчас поняла, что вы все делаете. Это же чудовищно тяжело, потому что профессиональная часть тебя говорит тебе писать одно, заострять, усугублять и так далее. А та часть, которая… ну, уже ты сотрудник благотворительного фонда, она тебе говорит: подожди-подожди, ссориться нельзя, заострять нельзя, нужно как-то сохранить баланс, и вообще нужно собрать денег. И это профессионально тебя деформирует, разумеется.Вернувшись к вопросу. Где-то в середине 2000-х, я сейчас не вспомню год… Валера Панюшкин хорошо помнит год. Была такая девочка Надя Кольцова, ее помнят все. Панюшкин иногда рассказывает, что очень долгое время… он очки носит, и у него там, где линзы очков, там было лицо Нади Кольцовой, когда начинали говорить о том, что чего-то не хватает в больницах. Наде Кольцовой не хватало ничего. И в этот момент как-то все … я знаю очень много людей, Катю Шергову, вот именно журналистов, которые в этот момент как-то все включились. Ей нужна была кровь, ей нужны были деньги на лекарства, и ничего этого не было. И включились все каналы.
С. Сорокина
―
Хотя середина нулевых, эти самые тучные годы.
К. Гордеева
―
Это еще не тучные были годы.
С. Сорокина
―
В середине нулевых уже все-таки было неплохо.
К. Гордеева
―
Да, но с кровью и с медикаментами было плохо. Ей все нашли, но не успели.
С. Сорокина
―
Но не успели…
К. Гордеева
―
И потом ты приходишь в больницу… я прекрасно помню, Галина Новичкова, Галина Анатольевна, тогдашняя зав. отделением онкогематологии, мы с ней познакомились, и познакомились с Татьяной Митковой. Миткова благословила меня на поездку туда в РДКБ. И я туда приехала как журналист…
С. Сорокина
―
Репортаж делать.
К. Гордеева
―
Да, я делала репортаж. И все. Это ужасно захватывающая история, наверное, объясняющая, почему мы все пошли в журналистику для начала. Мы пошли в 90-е, это было ощущение, что ты можешь изменить мир своей работой.
С. Сорокина
―
Ну да.
К. Гордеева
―
И тогда тоже… то есть, уже время было другое, но все равно. То есть, ты делаешь репортаж, собираются деньги, и на эти деньги покупаются лекарства. Сегодня Вифенд – это такой противогрибковый препарат, который, в общем, уже есть в больницах, это не бином Ньютона. А тогда его не было, и нужно было на каждого ребенка собирать деньги. И ты делаешь репортаж, собираешь какие-то огромные суммы, которые ты себе даже представить не можешь, как это выглядит. Эти суммы конвертируются в лекарства, ты видишь глаза ребенка и его мамы, главное…
С. Сорокина
―
И вдруг понимаешь, что что-то важное в этой жизни у тебя тоже получается.
К. Гордеева
―
Ты болтик, ты был винтиком, болтиком, шпунтиком в этой системе, но ты что-то сделал для этого, ты изменил мир. И вот пацан, который без шансов лежал, вот у него появился шанс. А если он еще, дай бог, выздоровел – это ты чувствуешь себя очень крутым в своей профессии.
С. Сорокина
―
И вот, господа, это прошло десять лет с тех пор. А я приветствую в студии Иру Воробьеву, которая здесь с нами.
И. Воробьева
―
Добрый день. Я прошу прощения, трафик…
С. Сорокина
―
Здоровайся.
И. Воробьева
―
Да, всем здравствуйте, очень рада. Я хотела сказать, что трафик в выходные если не больше, то точно не меньше, и это просто чудовищно. Катя, добрый день, очень рада познакомиться наконец.
К. Гордеева
―
Я тоже. Наконец-таки очно.
И. Воробьева
―
Мало кто знает, как сильно фанатею я от Кати и как давно я хочу познакомиться
С. Сорокина
―
Вот, заочное знакомство перешло в очное. А я, по счастью, с Катей знакома и очно тоже, и даже в гостях была у нее в Петербурге.Ну, хорошо, продолжим наш разговор. Итак, десять лет назад репортаж в РДКБ, который как-то перевернул сознание. Потом, насколько я помню, был вот этот вот знаменитый фильм…
К. Гордеева
―
Нет, до фильма там еще было долго, потому что репортаж репортажем, но это… Во-первых, у меня так, видимо, устроена психика. А во-вторых, мне очень повезло: та больница, в которую я пришла, те врачи, с которыми мы все познакомились, и те условия, в которых мы начинали дружить – а это именно дружба – они подразумевали очень глубокое общение. Я знаю и дружу с огромным количеством детей, прошедших руки этих золотых врачей.
С. Сорокина
―
Именно в РДКБ, да?
К. Гордеева
―
Это было в РДКБ, да.
С. Сорокина
―
И «Подари жизнь», да?
К. Гордеева
―
И «Подари жизнь» оттуда же пошла. И был первый концерт, второй концерт, третий концерт. Мы сейчас их вспоминаем, в следующем году десять лет фонду. И были люди такие, как Галина Чаликова, которые учили… знаете, я убеждена, что сердце – это мышца, его можно натренировать. Можно научить себя любить, научить себя сострадать, научить себя пытаться понимать, что происходит. Мне правда так повезло, что я окунулась в эти условия. Я там курила с мамами на черной лестнице, и мамы плакали и рассказывали, чего они боятся. Потому что врачу этого не скажешь, потому что он лечит твоего ребенка. При ребенке ты не будешь плакать, потому что он должен выздороветь. Мужей многие не видели, а от многих, разумеется, ушли мужья. Говорю «разумеется», к сожалению, потому что так устроена наша действительность: когда болеет ребенок, папа уходит. Это отдельный разговор.Я разговаривала с мамами, я дружила с детьми. Была история про мальчика, с которым я провела два его последних дня, так получилось…
С. Сорокина
―
Два его последних дня…
К. Гордеева
―
Да. А был мальчик, до сих пор мы дружим, который выздоровел, выкарабкался, стал шикарным вообще супермужчиной, живет в Сочинском районе. А еще какой-то… не какой-то, конкретный, я просто не хочу называть имен, неловко…
С. Сорокина
―
Не надо, хорошо.
К. Гордеева
―
Женился, родил ребенка недавно. Девочка одна прекрасная стала студенткой журфака…
С. Сорокина
―
И пишут смски, шлют письма иногда. Это, кстати, замечательно, когда узнаешь эту судьбу дальнейшую.
К. Гордеева
―
Они часто пишут… конечно, главные и бенефициары, и важные самые люди в их жизни – конечно, это врачи, которым они… Мне доктор рассказывала, как один мальчик, которого она просто и волею случая, и силой своей воли, как раз Галина Анатольевна Новичкова, она его еще много лет назад спасла, когда она работала в Новокузнецке. А потом он вырос и звонил пьяный. Ну, это же классно.В общем, мне повезло, что я оказалась в этом кругу общения, с одной стороны, совершенно святых людей, которые начинали благотворительность. А, как известно, благотворительность в России пошла от Спитака, вот с этого момента, когда собирали вещи.
С. Сорокина
―
Напоминаю, восемьдесят…
К. Гордеева: 89
―
й, по-моему.
С. Сорокина
―
Нет, раньше. 87-й что ли год.
И. Воробьева
―
Да, землетрясение.
С. Сорокина
―
Землетрясение в Спитаке в Армении, огромное количество жертв, огромное количество обездоленных, и весь тогдашний Советский Союз собирал и помощь, и предлагали усыновлять детей. Но в Армении там сами со своими сиротами справились, разобрали по семья. Но действительно такой всплеск был, это правда, именно тогда. То есть, нашей благотворительности такой реальной…
К. Гордеева
―
Наша МЧС ведет свои корни оттуда.
С. Сорокина
―
То есть, получается, тридцать лет, около тридцати лет. Не так уж много, по большому счету.
К. Гордеева
―
Ну, и не так уж и мало.
С. Сорокина
―
Ну, и не так уж мало, да.
И. Воробьева
―
Ну, и не так уж мало добилась благотворительность за это время. Не так уж много, опять же, но…
С. Сорокина
―
Особенно в последние годы. И, кстати говоря, я считаю, что не в последнюю очередь потому, что журналисты наконец-то и именно в последние годы как-то всерьез стали…
К. Гордеева
―
Остались без работы.
С. Сорокина
―
Нет, смотреть, писать и говорить об этом. И это стало темой.
К. Гордеева
―
Не было бы счастья, да несчастье помогло. При таком количестве запретных тем есть какие-то темы, на которые все-таки можно высказываться. Но это еще заслуга, огромная заслуга врачей, в этой сфере это заслуга врачей. Там вот Новичкова, Алексей Масчан, Михаил Масчан. Огромное количество врачей. Литвинов. Они в какой-то момент поняли, что нельзя закрывать двери. Если вы хотите быть услышанными, нужно…
С. Сорокина
―
Нужно говорить.
К. Гордеева
―
… говорить. И они пустили к себе журналистов. Это был риск по тем временам огромнейший.
С. Сорокина
―
Еще люди, вроде Чулпан Хаматовой, которые взяли на себя в том числе обязанность по вот этой проницаемости, открытости.
К. Гордеева
―
Чулпан, учредители нашего фонда Чулпан Хаматова и Дина Корзун, которые познакомились как раз с этими врачами и которые, полюбив и поверив им, стали двигать это вперед и рассказывать об этом. Это же очень важно. И всегда нужно не забывать, что российская благотворительность и великие артисты наши: Раппопорт, Хабенский, Чулпан, Женя Миронов – люди, которые не просто бла-бла-бла и узнаваемым лицом, а это люди, которые знают бюджеты своих фондов, к сожалению или к счастью, это люди, которые очень глубоко в проблеме, и это люди, которые именем своим и лицом своим открывают двери огромных кабинетов…
С. Сорокина
―
Для реальных дел.
К. Гордеева
―
Да.
И. Воробьева
―
Я вошла, собственно, и услышала фразу по поводу сердце – это мышца, ее можно научить любить, сострадать. Я совершенно согласна, кстати говоря.
С. Сорокина
―
Натренировать.
И. Воробьева
―
Да. А вот как натренировать сердце то же самое не разбиваться каждый раз, когда происходит трагедия? Ведь журналист, который пишет о благотворительности, о каких-то вещах, он пропускает через себя, иначе он не напишет хороший материал. Как после этого вообще не сходить с ума?
С. Сорокина
―
Два дня проведя возле кровати мальчика, который умирал, как после этого вообще выкарабкиваться?
К. Гордеева
―
Я немножко не так это себе представляю, честно вам скажу. Вот сейчас придет Вера прекрасная, которая… ну, Вера вообще великая. Она придет, я ей расскажу, какая она великая. Я ей, в принципе, говорила много раз.Я не совсем так себе это представляю. Понимаете, сердце – это мышца, и она возобновляемая мышца. Не надо себя жалеть, ты себя все равно не потратишь полностью, ты большой. Ты большой, и тебя хватит на все, мне так кажется. И нельзя, как сказать, распределить себя… вот я сейчас в этом горе погорюю на 15%, ну, а в следующем-то я уж на 75 разойдусь! Это невозможно. И если ты не будешь… я про себя говорю. Все люди устроены по-разному совершенно, и для всех людей совершенно…
С. Сорокина
―
Кого-то одна ситуация утомит, да? Кто-то сможет пережить многое.
К. Гордеева
―
Да.
С. Сорокина
―
Согласна, Кать.
И. Воробьева
―
Просто я почему спрашиваю? Потому что когда я, например, писала про «Лизу Алерт» и про детей, которые погибли, которых мы не спасли, я была участником событий и одновременно писала об этом материал. И, с одной стороны, мне было намного легче, потому что я об этом написала. С другой стороны, я сходила с ума, перечитывая эти тексты, вспоминая, собственно, все эти эмоции и каждый раз принимая, наверное, для себя решение: я буду дальше это делать или не буду.
С. Сорокина
―
Но ведь делаешь же дальше, правда же?
И. Воробьева
―
Я просто говорю о том, что как журналист, имеется в виду, как журналист, как человек, который пишет потом об этом.
С. Сорокина
―
А на минуту слабости каждый имеет право.
И. Воробьева
―
Поэтому я и спрашиваю, как это происходит. Одно дело, когда…
К. Гордеева
―
Я не так это воспринимаю, я по-другому. Это часть жизни моей, например, да? Иногда бывает, что… я приводила где-то этот пример про то, как у меня муж был свидетелем, мы ехали… так получилось, что у одной женщины я брала интервью в такси по телефону, так получилось, так совпало время. Она такая очень обычная история для нас, но я всякий раз этому как-то удивляюсь: как много несчастий может упасть на голову одного человека. Ну, нет никакого божественного распределения всем по чуть-чуть.
И. Воробьева
―
По справедливости.
К. Гордеева
―
И была женщина, она была из Нижнего Новгорода, у нее родился ребенок и случилась лимфома Ходжкина. Она полечилась и даже достигла ремиссии. Она так соскучилась по этому ребенку, что она попыталась с ним провести все возможное время, отдать ему то, чего не было. И они поехали в дом отдыха, она там подхватила менингит, заболела менингитом, выкарабкалась. Пока она болела менингитом, муж ее взял денег в долг у ее отца, купил красивую красную машину и нашел на ней, на этой красной машине, другую жену. А у этой как раз случился рецидив. И он ей сказал: ты знаешь, я вообще хочу прожить нормальную жизнь, - сказал ей этот мужчина и уехал на красной машине с девушкой на Кипр. А эта женщина оказалась в Петербурге, и ничего не брало эту ее лимфому. Сначала там должно было быть очень дорогое лекарство, и добрый банк, где она работала, дал денег в кредит отцу, чтобы он купил это лекарство. Это огромные деньги. Ну, и оно потом перестало помогать. И, в общем, встал вопрос о пересадке. И она больше всего на свете переживала, что пересадка – это так сложится, что она не проводит… девочке нужно было в школу идти. И она переживала, что она не проводит свою дочь в школу. И вот она все это рассказывает по телефону. И я почему-то так себе это все… то есть, я понимаю и я хочу ее ужасно обнять, больше всего на свете я хочу ее обнять. И я не понимаю, как это может быть. И мы вышли из машины… а пока я с ней разговаривала, нельзя же было плакать, да? Мы вышли, и я стала реветь. Мне муж говорит: ты знаешь, вообще бы тебе хорошо в журнал «Вестник металлургии» пойти устроиться, это будет отлично. Но это же история про… а иначе тогда действительно нужно в металлургии работать…
С. Сорокина
―
Тем не менее, сейчас Катя говорит, а глаза блестят, да. Давайте переключим внимание на Веру, которая появилась здесь в студии. Здравствуйте. Это Вера Шенгелия, она тоже у нас много чему училась, если уж так по заведенному порядку.
В. Шенгелия
―
И ничему не выучилась.
С. Сорокина
―
Вплоть до Суриковского училища. Потом много где чего писала. И, в результате, тоже нашла свое дело, свою тему, свое приложение сил, да? И мы всегда всех спрашиваем: Вера, в какой момент это произошло, когда вдруг нашлась эта тема и это дело?
В. Шенгелия
―
Ну, у меня там много разных тем нашлось. Сначала я просто удочерила ребенка и стала про это – это было уже, слава богу, десять лет назад – стала про это много писать и говорить, потому что тогда это еще не было так, как сейчас.
С. Сорокина
―
Мы с вами схожи в этом смысле.
В. Шенгелия
―
Сейчас в моем окружении довольно много семей, где есть дети…
С. Сорокина
―
Да полно, полно, да.
В. Шенгелия
―
… а тогда, в общем, мы с журналистом Машей Гессен были вдвоем. По крайней мере в моем окружении…
К. Гордеева
―
Втроем были.
С. Сорокина
―
Да, еще я.
В. Шенгелия
―
Со Светланой тогда не были знакомы. И, в общем, и до сих пор я сейчас встречаю людей, это ужасно приятно, которые мне говорят: вот а ты помнишь свой тот текст, как ты удочерила Марусю?
С. Сорокина
―
А мне тоже говорят. Я книжечку маленькую написала, и мне говорят: вот после этой книжечки… Ужасно приятно, правда. Такое мелкое, но удовольствие.
В. Шенгелия
―
Это вот приблизительно то, чем бы я и хотела заниматься. Я в такси слушала эфир – большое спасибо, кстати, водителю Сергею. И слышала, как Катя говорила, как мы, в общем-то, вынуждены заниматься этой благотворительностью. Я так вообще к этому отношусь довольно болезненно, и когда мои друзья говорят мне что-нибудь вроде: вот ты занимаешься благотворительностью – так скажи… И я всегда ужасно расстраиваюсь, потому что на самом деле я вообще-то не хотела бы быть человеком, который занимается благотворительностью, и фандрайзить я не хочу. Я вообще-то хотела бы создавать, заниматься каким-то, может быть, пускай активизмом, менять социальную норму в обществе, отношение к таким детям…
К. Гордеева
―
Работать по профессии.
И. Воробьева
―
Я хочу сейчас, чтобы… просто все женщины, сидящие у микрофонов в этой студии, кивают в каждое слово Веры. В каждое, потому что каждая из нас об этом обо всем думала.
В. Шенгелия
―
И когда, собственно, я стала заниматься своей второй темой, а именно детьми и людьми с особенностями развития, с разными психическими и ментальными проблемами, то, в общем, мне было ужасно интересно, как это устроено, почему психиатрия – до сих пор часть государства, почему она не отделена, как другие области медицины, почему она карательный орган и так далее. И сколько интересных тем на стыке психиатрии и общества, стигма, норма. Я хотела заниматься ровно этим.
С. Сорокина
―
Вер, а все-таки, секунду, прерву на этом. Все-таки скажите, пожалуйста, вот какой-то момент был, когда почему-то именно на эту тему повернуло? Вот когда это произошло? Ну, понятно, дети, усыновление и прочее. А когда вот возникла тема детей с особенностями и взрослых тоже с особенностями?
В. Шенгелия
―
Ну, вот она приблизительно так и возникла. Сначала, например, я прочитала книжку Фуко, и мне стало чуть интереснее, а как в России, а что это за психоневрологические интернаты, а на каких положениях здесь люди, например, с особенностями развития или лишенные дееспособности. И вообще-то я хотела писать про это и рассказывать людям, как норма меняется, как это все должно быть по-другому…
С. Сорокина
―
То есть, просто возникла какая-то тема журналистская, которая…
В. Шенгелия
―
Абсолютно, обычная журналистская тема.
С. Сорокина
―
Все понятно.
В. Шенгелия
―
А потом выясняется – я часто эта историю рассказывала – что я обложилась вся бумажками, стала смотреть, как это все происходит, и нашла какой-то отчет, в котором было написано, что психиатрические больницы Коми, если я не путаю, обеспечены постельным бельем. И цифра, насколько они обеспечены – 1,5%.
С. Сорокина
―
Так бывает, да?В. Шенгелия
―
И приблизительно все время… мы все хорошо про это знаем, мы хотели бы снимать фильмы про то, что рак – это не заразно, что это не стигма, не надо отходить от человека, который ВИЧ-инфицирован или еще что-то. Но получается, что как только ты протягиваешь туда руку, выясняется, что ни у кого нет трусов, носков…
С. Сорокина
―
Памперсов, белья.
В. Шенгелия
―
И нечем укол сделать. Ну, вот так это приблизительно и получается.
С. Сорокина
―
Так и началось. А как уже вот в конкретику втянуло? Вот помимо написания каких-либо текстов, когда стали заниматься именно?..
В. Шенгелия
―
Ну, это тоже уже история, про которую я много раз рассказывала…
С. Сорокина
―
Ну, конспективно для нас.
В. Шенгелия
―
Да, конспективно, в общем, она так выглядит, что когда я поняла, что мне интересны все эти проблемы с ментальными историями, то как раз так удачно сложилось, что у меня был год, который я могла заниматься чем-то, то есть не надо было ходить на работу. И я нашла организацию, которая лучше всего, как мне тогда казалось, и, в общем, сейчас это так и есть, которая больше всего в эти проблемы погружена. Это Центр лечебной педагогики, который 25 лет помогает семьям, в которых растут дети с особенностями развития. Теперь уже и взрослым людям, и правовую поддержку, и даже меняют законы и так далее. Я к ним туда пришла и сказала: давайте я буду вам помогать тем, что я умею делать – буду писать вам всякие бумажки, пресс-релизы, вести ваш Фейсбук и так далее, а заодно буду ходить волонтером на ваши группы. Вот так это началось. Потом получилось так… и я стала много заниматься делами Центра лечебной педагогики, который просто оазис демократии и гражданского общества, уважения к личности и всего такого в этой стране. А потом выяснилось, что к нам на занятия приходят дети из интерната для умственно отсталых детей, из обычного московского интерната. И, в общем, мы увидели, в каком виде это дети. Это дети, которые девять лет пролежали где-то там…
С. Сорокина
―
Глядя в потолок.
В. Шенгелия
―
… в шкафу приблизительно, да. И они стали приходить к нам на занятия. Я стала ходить волонтером на эти группы, поняла приблизительно, что кроме проблем ментальной инвалидности, в этой стране есть еще проблема сирот с ментальной инвалидностью, и это уж полный мрак. И тогда так получилось, что эта группа детей, которая к нам ходила на занятия, их было 22 человека, что стараниями Департамента соцзащиты, стараниями одного из отделов Русской православной церкви – я не очень в этом сильна – и Центра лечебной педагогики мы сделали такой первый в России частный детской дом, все его называют просто Домик, для детей с тяжелыми множественными нарушениями развития. Это такая история, где, в общем, все по-другому.
И. Воробьева
―
У нас сейчас перерыв в программе, потому что мы вынуждены прерваться на новости. Уже Яков Широков пришел в студию. Я напомню, что сегодня в программе «Чувствительно» две замечательные женщины, девушки-журналистки Катя Гордеева и Вера Шенгелия. И мы продолжим через несколько минут.НОВОСТИ
И. Воробьева: 17
―
35 в столице. В программе «Чувствительно» у нас сегодня две замечательные журналистки Катя Гордеева и Вера Шенгелия, мы со Светланой Сорокиной здесь в студии. Как раз Света с Верой обсуждают дочек.
С. Сорокина
―
Взяла и сразу рассказала, о чем говорили во время рекламной паузы. Ну что, продолжим?
И. Воробьева
―
Да, я бы хотела сказать вот о чем. И катины фильмы и тексты я смотрела, читала, и Веры тексты тоже читала. Мне все время интересно, как, вот когда вы видите что-то очень страшное, плохое и чудовищное, после этого хочется написать что-нибудь такое едкое, так, чтобы вот пробило просто голову всем людям, которые за это отвечают. Но что у Кати, что у Веры я не видела такого. То есть, я видела всегда такой рассказ, меня прошибало в сердце. Но я не чиновник, я не решаю. Вот как вы удерживаете? Или у вас нет такой проблемы? Может, это только у меня такая проблема…
К. Гордеева
―
Она есть, я как раз говорила об этом. Вы, видимо, в этот момент бежали, ехали…
И. Воробьева
―
Обе.
В. Шенгелия
―
Я слышала.
К. Гордеева
―
Действительно это вот профдеформация, потому что ты как бы… по-журналистски вообще надо бы вмазать, что называется, а с точки зрения…
С. Сорокина
―
Для пользы дела нужно искать какие-то компромиссы, и это так.
В. Шенгелия
―
Мне как-то счастливо удается пока не наступать на горло собственной совести в том смысле, что я, конечно, в не самых симпатичных отношениях с директорами интернатов. Хотя сейчас они стали меняться, и с новыми все лучше и лучше.
С. Сорокина
―
Я вот хотела спросить: все-таки меняется эта история? Все-таки немножко люди как-то обновляются что ли. Чуть-чуть. Ну, обнадежьте.
В. Шенгелия
―
Да, вот сейчас, вместо того, чтобы кого-нибудь поругать, хвалю. Смотрите, какая есть история. Есть то, что касается нашей сферы, но я думаю, что и вы же тоже в этот совет входите. Сейчас при Голодец есть так называемый Общественный совет. На моей памяти это первый раз, когда при большом чиновнике есть совет общественников, НКОшников, который не кукольный и не номинальный, это не декорация, а это совет, в котором к этим НКОшниках прислушиваются и в результате действий которых действительно что-то меняется. Этому совету, я не знаю, год, наверное, или чуть меньше даже, но есть уже прямо законодательные акты…
С. Сорокина
―
То есть, есть вот эта какая-то… по крайней мере прямой выход, хотя бы иногда можно напрямую что-то сказать.
К. Гордеева
―
По-моему, уже не первый раз это происходит...
С. Сорокина
―
Но это хорошо.
К. Гордеева
―
Это вообще шикарно.
С. Сорокина
―
Потому что же можно напрямую. Она, по-моему, такая слышащая.
К. Гордеева
―
Они там многие такие. Очень многие… вот сейчас последние годы то, что происходит при Минздраве, как это ни странно, и то, что происходит при Голодец… это нужно отдать должное таким танкам благотворительности, как Нюта Федермессер, как Катя Чистякова, директор нашего фонда «Подари жизнь», как Вера. Это люди, которые изо дня в день, как на работу, ходят в эти учреждения. Я думаю, что это такой, в общем, адок.
В. Шенгелия
―
Я вот видела, например, как у директор ЦЛП Анны Львовны Битовой, как у нее выглядит ежедневник, например. Анна Львовна все это время, она дефектолог, она все это время, при том, что она всем этим рулит, она еще не оставляет занятия с детьми. Она говорит, что для меня это очень важно. И вот у нее на 13-00, например, записан Петя, которому Анна Львовна букву Р ставит, а уже в 16-00 она идет в Общественный совет. Это прямо работа.
К. Гордеева
―
Это работа, и это очень тяжелый, кстати, неоплачиваемый труд, который они делают, что называется, во благо будущего. Но благодаря этому там есть какие-то уже более-менее нормы… мы сейчас охватим всю широту, но там есть какие-то нормы по обезболиванию, они знают, куда уже позвонить, там есть какие-то программы. Потому что если ребенок, я не знаю, в каком-нибудь Кемерово не обезболен, то уже есть целый алгоритм действий, как его обезболить быстро, как это сделать. Если какой-то ребенок остался с особенностями сиротой по каким-то причинам, как его, куда доставить, что с ним сделать или еще что-то. Это все неважно пока работает, но это уже работает. И главное, что… я сейчас чуть-чуть в твою сторону. Почему меняются директора ПНИ? Это же тоже меняется общественное мнение. Кто когда там пять-десять лет назад, кроме отдельных сумасшедших, говорил о качестве жизни онкобольных? Качество жизни онкобольных должно было соответствовать их заболеванию. Человек болеет раком – значит, ему должно быть хреново по определению. Кто когда говорил о каких-то мероприятиях увеселительного порядка для детей из интерната для умственно отсталых? Опять же, слава богу, что живы, хотя, конечно…
В. Шенгелия
―
Ладно увеселительных – кто говорит об образовании для них?
К. Гордеева
―
Да, хоть о чем-то.
С. Сорокина
―
Извини, Кать, встряну. Потому что действительно, я прекрасно помню, как когда пытались заступать на эту поляну вот еще в 90-х, как всегда просто те же редакторы вышибали все эти темы и предложения. Еще про детей-сирот – еще туда-сюда. Детей пожалеть, оно как бы не так безнадежно…
В. Шенгелия
―
А про взрослого шизофреника разговаривать – это вот…
С. Сорокина
―
Да, а вот если это умственно отсталый, а если это аутист, а если это больной и, не дай бог, каким-то неизлечимым заболеванием, а уж взрослый – тем более, про это вообще не будем. Люди будут отворачиваться от экрана, откладывать газету, и не хотят они этих тягостей для себя.
В. Шенгелия
―
Меняется этот вектор.
С. Сорокина
―
Но все-таки сейчас что-то изменилось. Особенно вот сейчас, когда про обезболивание просто целая кампания была, помните, когда и в Фейсбуке, и в газетах об этом уже писали, искали всем миром возможность обезболить человека, который остался на выходные без…
К. Гордеева
―
И спасибо… это странно, конечно, говорить, но, тем не менее, спасибо тем всем мужественным людям, покончившим с собой громко…
С. Сорокина
―
Которые обратили внимание.
К. Гордеева
―
Да.
С. Сорокина
―
Которые обратили внимание на эту тему.
К. Гордеева
―
Контр-адмирал Апанасенко сделал невероятную вещь.
В. Шенгелия
―
И в нашей сфере есть такие же люди, спасибо этим несчастным родителям, которые не боятся привести своего ребенка с инвалидностью в песочницу. Все встают, отворачиваются и уходят, но благодаря этим, которые в эту песочницу идут каждый божий день, что-то меняется, сдвигается норма, сдвигается отношение и так далее.
С. Сорокина
―
Когда-нибудь будет у нас нормальный инклюзив, не будут у нас родители письма писать в прокуратуру «уберите от нас, не нужно нам в классе»?
К. Гордеева
―
Это же очень большая вообще проблема, она не совсем… ты говори, ты лучше знаешь.
В. Шенгелия
―
Я не знаю. Ну, когда-нибудь будет, наверное.
С. Сорокина
―
Но что-то меняется в этом смысле?
В. Шенгелия
―
Все меняется, конечно. Просто эта проблема очень большая. Она комплексная, она с интернатами связана вот просто напрямую. Пока мы прячем, до тех пор и страшно. Как только начинаем открывать ворота… Вот, например, наш Домик, который находится на «Университете», вот мы так придумали, что все, что обычный ребенок получает, который в том же районе живет, то и наши дети будут получать. В интернате же как? К тебе приходят учителя, у тебя есть врач на ставке, у тебя есть за забором детская площадка, ну, и так далее и так далее. Еду тебе всю привозят, в магазин тебе ходить не надо. Общество вообще не видит, что… Меня всегда вот это вот восхищает. Я иду со своей дочкой за руку в музей, и я иду вдоль забора интерната для умственно отсталых детей, где ни что такое музей, ни что такое «иду», ни что такое «за руку», ни что такое «варежки», никто не знает. Это поразительно, это в 21 веке в одном городе. Поэтому в Домике, например, наши дети ходят на обычную площадку, они ходят пешком своими ногами в ЦЛП на занятия, они ходят в школы обычные, они ходят в обычную поликлинику. И вы не представляете, какую поддержку местного комьюнити мы там имеем. Как к нам приходят люди, как они берут наших детей в гости поиграть со своими детьми, как нам все всё приносят. Ну, то же самое же ведь и про хоспис, например.
К. Гордеева
―
И это очень важно. Дело в том, что… мне кажется, что многие вещи у нас делаются хорошими людьми, но немножко резковато, что называется, без оглядки на существующую действительность. Вот эта история с инклюзией, которая всем как снег на голову упала. То есть, с одной стороны, классно, мы все хотели этого. А с другой стороны, она действительно упала, как снег на голову.
С. Сорокина
―
Для кого-то шоком была.
К. Гордеева
―
Для всех. И те родители детей с особенностями развития, которые хотели получить нормальный доступ к нормальному образованию, они тоже оказались не готовы, не говоря уже о школе, которая тоже оказалась не готова. Привести ребенка, которому нужно, чтобы с ним был сопровождающий, которому нужно очень… какие-то просто создать условия, чуть-чуть ватой проложить, чтобы игрушка елочная не разбилась. Это нужно все подготовить, общество должно быть тоже готово. Нельзя вдруг ни с того ни с сего привести ребенка, например, с каким-нибудь аутистическим спектром, с чем-то из аутистического спектра расстройств: а теперь, Иван, вы будете дружить с Петром. Вот прямо с этого момента давайте пожмите друг другу руки. Да они не готовы. Нужно, чтобы один другого хотя бы пару раз увидел. Я ненавижу приводить примеры из «Маленького принца», но сейчас придется. Когда Лиса он приручал, да? Он же много раз туда-сюда, туда-сюда, это не сразу случилось. Любовь, не любовь, просто привязанность не бывают так быстро.
И. Воробьева
―
Слушайте, Вера, Катя, Света, а когда стерлась эта грань журналиста и человека, который занимается всем этим? Я вас слушаю, у вас же нет этой грани, она стерлась.
К. Гордеева
―
К сожалению, к сожалению. А это вот просто вы ехали, я это говорила.
И. Воробьева
―
Я просто вышла из машины в тот момент, когда Катя начала отвечать на вопросы. Хорошо, Вера же не отвечала на этот вопрос: почему, где она, она стерлась?
В. Шенгелия
―
Ну, да, просто Катя действительно уже про это все рассказала. Я не знаю на самом деле, стерлась она или нет, я просто думаю: хорошо, а в каком-нибудь другом обществе вот как бы выглядела моя работа? Наверное, я не ходила бы волонтером в какой-то центр…
К. Гордеева
―
Ходила бы просто в свободное от работы время.
С. Сорокина
―
Ходила бы, наверное, да.
В. Шенгелия
―
Но на самом деле, да, просто это сложно сказать. Ну, когда стерлась? Когда все пошло…
К. Гордеева
―
Не хочется быть медсестрой с микрофоном на самом деле, да? Хочется работать по профессии и заниматься какими-то проектами волонтерскими в свободное от работы время. Быть свободным в профессии, счастливым и состоявшимся в ней, и помогать по мере сил, то есть тратить оставшееся время на улучшение общества.
В. Шенгелия
―
Я поняла сейчас, я поняла на самом деле, когда она стерлась. Она стерлась в тот момент, когда большому количеству журналистов выяснилось так, что найти зарплату и работу в благотворительном фонде проще, чем в СМИ.
К. Гордеева
―
По профессии, да?
И. Воробьева
―
Вот я ждала, когда…
С. Сорокина
―
Ну да, очевидно. Послушайте, я вспомнила, сегодня утром была на Гражданском форуме, который Кудрин…
И. Воробьева
―
Общероссийский который.
С. Сорокина
―
Общероссийский гражданский форум. Ну, и там панель проводила. И там была Дуня Смирнова. А она, у нее фонд содействия людям с аутическими расстройствами. Ну, и там она… мы что-то все говорили-говорили, а потом один из участников этого разговора стал говорить о том, что сейчас все в каком многие находятся депрессивном состоянии, как думают, не уехать ли из страны и не услать ли детей отсюда, и вот какое такое подавленное состояние. Тут Дуня взрывается и говорит: настроение плохое? Приходите волонтером к нам – и все у вас будет хорошо. И так она как-то так наехала, и все как-то так сразу взбодрились, зааплодировали. И оказалось, такой вот есть выход на самом деле.
К. Гордеева
―
Дуня Сергеевна может вдохновить людей.
С. Сорокина
―
Да-да-да, она вот так взяла и вдохновила.
И. Воробьева
―
Это на контрасте действительно, когда ты как журналист о чем-то пишешь и потом разворачиваешься и идешь, условно говоря, домой или к друзьям и чувствуешь этот контраст, ты действительно же понимаешь, что у тебя вообще-то все хорошо. И вот эти люди, которые остались у тебя за спиной в этом тексте, наверное, им хотелось бы помочь. Если твой текст помог, ну, просто как текст, или как программа, или как репортаж помог сам по себе, то хорошо. А если нет, то…
С. Сорокина
―
Вода камень точит. Я, кстати говоря, вот совсем недавно читала текст Кати Гордеевой по поводу импортозамещения в медицине. И меня, конечно… Во-первых, Катя, спасибо большое за такую колоссальную работу…
К. Гордеева
―
Слушайте, на самом деле помогло же. Я не знаю, мой ли текст…
С. Сорокина
―
Я говорю, вода камень точит. Мы не знаем, где тот последний камушек, который как-то меняет эту историю. Но я прочла, подумала: какая большая работа сделана, сколько людей опрошено, как это все сложено. Это действительно производит впечатление.
В. Шенгелия
―
Были и мы рысаками.
С. Сорокина
―
Да, вроде знаешь какие-то отдельные факты, а когда все это вот так собрано и подано, и как-то подано через себя действительно, то понимаешь, насколько это мощное оружие. Поэтому, девушки, вы, пожалуйста, свой журнализм-то не бросайте – очень здорово действует и влияет. Что у вас в творческих планах, скажите, пожалуйста? В Домике – не в Домике, говорите о творческих планах.
К. Гордеева
―
А можно я расскажу еще про Веру историю? Это история про Веру, которая… ты же в Домике нашла Гора?
В. Шенгелия
―
В интернате еще.
К. Гордеева
―
Нашла человека, который меня поразил. Я лично Гора видела один раз, как-то совсем так, мимоходом. Видела в основном на картинках. Это парень, маленький парень, у которого обалденные большие глаза, который смотрит на этот мир так, что видно, что ему интересно жить. При этом этот парень провел долгое время с неговорящими детьми. Сколько лет?
В. Шенгелия
―
Почти 9.
К. Гордеева
―
Человек, который болтает, человек, который – ну, есть такие дети, о которых в эфире этом нельзя рассказать, как это на самом деле происходит, они болтают безостановочно. У меня сын такой. Его не заткнешь. И Гор ужасно любознательный парень, который хочет разговаривать, хочет общаться, хочет жить. И вот он оказался с детьми, где не с кем поговорить было. Потом оказалось, что есть волонтеры, ему стало с кем поговорить, а потом он познакомился с Верой. Сколько вы знакомы?
В. Шенгелия
―
Уже почти 2 года, наверное.
К. Гордеева
―
За 2 года Вера взяла и переменила жизнь Гора.
В. Шенгелия
―
Нас много на самом деле…
К. Гордеева
―
Я понимаю. Но ты – локомотив всего этого.
С. Сорокина
―
А Гор?..
И. Воробьева
―
Гор – это тот самый мальчик, который ездил…(неразб.)
И. Воробьева
―
И этот текст про реанимацию, который тоже всем – спасибо большое за этот текст, опять же.
В. Шенгелия
―
В общем, с Гором произошла удивительная история. Да, он действительно побывал в Лондоне, провел там почти 2 месяца, ему сделали сложнейшую операцию, в которой нам отказали в России, потому что операций таких не делают. И, в общем, он теперь уже почти, почти…
С. Сорокина
―
Что сейчас-то, как?
К. Гордеева
―
Сейчас нужна Гору мама. Очень нужна мама.
С. Сорокина
―
А сколько ему лет?
В. Шенгелия
―
А Гору 9 лет. Он пошел в первый класс, звонил, говорил, что он первый ученик.
С. Сорокина
―
Он в обычном сейчас детском доме?
В. Шенгелия
―
Он в нашем…
С. Сорокина
―
А, он в Домике.
В. Шенгелия
―
В Домике. И мы так все организовали, чтобы после операции Гор каждый день был рядом со своей крестной Аней, она все время там с ним, водит его в школу, помогает ему. В общем, он прямо расцвел на глазах.
С. Сорокина
―
Здорово.
К. Гордеева
―
Смотрите, сколько-то лет назад, когда еще это было можно сделать, мы на НТВ делали разнообразные передачи, это называлось: туристическая компания НТВ представляет. Когда мы на Рождество, я помню, как мы с одним мальчиком, который был в инвалидной коляске, ему голову даже было тяжело повернуть, мы с ним ездили в Диснейленд. Мы провели какое-то время в Диснейленде.
С. Сорокина
―
Катя, на питерском телевидении делают же это – «День добрых дел» и делают «День ангела».
К. Гордеева
―
Да.
С. Сорокина
―
По субботам. Есть же замечательные программы.
К. Гордеева
―
История, про «измени мою судьбу», которая была, раньше это можно было, и сейчас уже меньше с помощью телевизора, да. А теперь это сделали на деньги людей. То есть, раньше можно было телекомпании вложиться, и из этого получались фильмы, репортажи, которые действительно меняли и жизнь этих людей, и меняли действительность чуть-чуть потихонечку. То есть, мы их начинали тогда показывать.А сейчас Гор, все это Вера с ним провернули, они вдвоем, и не вдвоем – я знаю людей, которых ты не знаешь, которые передавали ему айпэд, которые хотели петь ему песни... И это огромное сообщество людей, которые сами стали такими медиа, турбюро, там, медицинским бюро и так далее. И Вера здесь – она и журналист, и не журналист, и турбюро, и медик, и медиум, и кто хочешь. Это вот такая удивительная классная история, которых бы хотелось побольше. А Гору – можно я еще раз скажу? Гору очень нужна мама. Пожалуйста, он классный.
С. Сорокина
―
Да, запомнили? Классный есть молодой человек 9-ти годов, который в школе, который болтает много…
К. Гордеева
―
Первый ученик.
С. Сорокина
―
Да, он хорошо учится.
И. Воробьева
―
У которого большие глаза.
С. Сорокина
―
У которого большие глаза. А если у кого есть большое сердце, то, пожалуйста, найдите Веру Шенгелия, и она вас сведет с этим замечательным мальчиком. Если, конечно, вы Вере понравитесь.
К. Гордеева
―
Гору надо понравиться.
С. Сорокина
―
И Гору понравитесь. Давайте про творческие планы.
В. Шенгелия
―
Мне важно про свои рассказать, потому что вдруг кто-то найдется, кто мне будет помогать. У меня в какой-то момент появилось ощущение, что детскую историю мы немножко сдвинули, и у меня правда появилось много соратников, много людей, много журналистов, которые стали потом после этого писать и показывать детей и так далее. Но есть проблема, которая еще побольше этой, и которая называется: взрослые люди с ментальной инвалидностью.
С. Сорокина
―
Читала ваш текст про посещение взрослых в учреждении.
В. Шенгелия
―
Да. Это прямо совсем-совсем сложная история. Вот в моих творческих планах заниматься собственно их проблемами. К счастью, уже есть люди, это та же Дуня Смирнова и Фонд «Выход», и Люба Аркус с их прекрасным центром, который тоже для молодых людей.
С. Сорокина
―
Люба замечательная. Слушайте, сколько людей замечательных занимается этими вопросами!
В. Шенгелия
―
Конечно. Так что, мой план пока такой. Я ужасно мечтаю о каком-то центре.
С. Сорокина
―
А, тоже центр, да?
В. Шенгелия
―
Который находился бы – у меня есть такая мечта, чтобы это была не маргинальная история (вдруг меня сейчас кто-нибудь услышит из людей, которые имеют к этому отношение), а чтобы это была наоборот история модная, такая хипстерская история. Я мечтаю, чтобы на «Флаконе», или на «Винзаводе», или в центре ARTPLAY появился наш центр. Например, у нас есть ребята, которые делают невероятную керамику, очень крутую действительно, просто очень высокого качества, потому что с ними занимаются две художницы замечательные. И мне хотелось бы, чтобы наши люди начали этим заниматься, вот в самом центре такой московской жизни…
С. Сорокина
―
… имели такой выход в свет.
В. Шенгелия
―
Да, чтобы все их видели, чтобы у них там был какой-то маленький магазинчик, чтобы рядом с ними, например, ребята, которые ходят в Британку, делали какие-то совместные проекты, и чтобы утром кто-нибудь заходил и говорил: ой, там, Петя, привет, а у тебя как дела? И чтобы они становились друзьями.Потому что они все молодые люди, и наши молодые люди с особенностями развития – такая же молодежь, они точно так же хотят проводить время, тусоваться и быть в центре этой московской жизни. Поэтому – вдруг вы меня кто-нибудь слышите, уважаемые директора этих клевых творческих кластеров…
С. Сорокина
―
Да. Которые в Москве появляются и появляются. И на самом деле можно действительно сделать модную историю очень необычную. Вдруг у кого-то сработает вот эта фантазия, так что, имейте в виду – есть в творческих планах.
К. Гордеева
―
Потому что, по крайней мере, то, что делают в Фонде «Выход», там все подушечки, там все кружечки…
С. Сорокина
―
Да мало ли что можно сделать? Эти рисунки необычные.
К. Гордеева
―
… это, что называется, не из жалости покупают, а потому что действительно очень хорошо сделано.
С. Сорокина
―
Это правда, интересно, да. Катя, что в творческих планах?
К. Гордеева
―
Я, честно говоря, растерялась, потому что я все время мечусь – я все-таки еще не оставляю надежд поработать по специальности. Но прямо по специальности уже, наверное, в ближайшие лет 10 вряд ли.
С. Сорокина
―
Но откуда мы знаем? Все так быстро меняется. Но вдруг?
К. Гордеева
―
Я вообще ни одной секунды не оптимист.
С. Сорокина
―
Не верите…
К. Гордеева
―
Правда, правда. Но у меня есть три направления моих планов. С одной стороны, мы тут затеяли открыть такой фонд, очень пока страшно об этом говорить, это не совсем будет публичный фонд, но это будет фонд, который в экстренном случае приходит на помощь взрослому человеку с тяжелым заболеванием, когда ему требуется лечение, которое не может быть оказано здесь, например, в России, или которое требует материальных затрат. Денег, разумеется, как правило, нет, и взять из неоткуда.И тут сейчас самая большая проблема связана с экспертизой, потому что, понимаете, человек говорит: у меня вообще всю жизнь болит голова, срочно хочу операцию, я не знаю, в Сиднее. Стоит, там – миллион.
А мы будем, наверное, брать людей, которые уже прошли экспертизу в каких-то фондах. То есть, это будет такая общефондовская организация.
С. Сорокина
―
Это какие-то безнадежные случаи, или как?
К. Гордеева
―
Нет, нет – это «надежные» случаи.
С. Сорокина
―
Но то, что не могут у нас оказать?
К. Гордеева
―
Ну, бывает.
В. Шенгелия
―
Очень важно, что это взрослые.
К. Гордеева
―
Фондов помощи взрослым очень мало, к сожалению. Это будет фонд помощи взрослым людям, оказавшимся в трудной жизненной ситуации.
С. Сорокина
―
Но, Катя, представляете, какой наплыв будет?
К. Гордеева
―
Это будет фонд только через фонды приходящих. То есть, пока мы так делаем.
С. Сорокина
―
То есть, кто переадресует человека…
К. Гордеева
―
… человек, который старше 25-ти лет, и ему «Подари жизнь» по уставу не может оказать помощь, но все понимают, что такая помощь нужна. И вот, например, у него уже есть экспертиза экспертного совета фонда, то есть, нужно договориться с фондами со всеми, чтобы проводить экспертизы. И все понимают что…
С. Сорокина
―
А финансирование?
К. Гордеева
―
Финансирование – благотворительный сбор.
С. Сорокина
―
Опять благотворительный сбор. Под конкретную историю, да?
К. Гордеева
―
Под конкретную историю, но не хаотически, не так называемый токсичный сбор, когда: спасите, там, Ивана Петровича, и вот фотография, и больше ничего. А это история, за которую все готовы ответить, то есть, это документы, это…
С. Сорокина
―
Понятно. Хорошо. Еще, да. Потому что время бежит.
К. Гордеева
―
Сколько у меня еще есть на планы?
С. Сорокина
―
Буквально минутку еще.
К. Гордеева
―
Тогда расскажу про второй важный план. Господи, помоги нам всем – мы с Нютой Федермессер и с большим количеством соратников затеяли написать все-таки книгу о том, как возникало паллиативное движение в России, как это все от Веры Васильевны Миллионщиковой и Гали Чаликовой…
С. Сорокина
―
То есть, хосписы и паллиатив, да?
К. Гордеева
―
Это вся история вот этой вот сострадательности. Потому что пока мы еще, что называется, живы…
С. Сорокина
―
… если человека нельзя спасти – это не значит, что ему нельзя помочь.
К. Гордеева
―
Да. Пока мы еще все живы, пока мы при памяти, пока есть все те – почти все те, кроме двух главных, к сожалению, людей – которые стояли у истоков, и со всеми можно поговорить, мы попытаемся сделать эту книгу, я ужасно горжусь, что мне доверили.
С. Сорокина
―
Отлично, Катя! Быстренько – третье что-то было направление.
К. Гордеева
―
Да, ладно уже, бог с ним, с третьим.
С. Сорокина
―
Еще какие планы, Вера?
В. Шенгелия
―
Самое главное я все рассказала. Давайте, если у меня есть еще минутка. Что еще важно, про сиротскую тему я не сказала. Вот возвращаясь к тому, что при Голодец что-то движется – наверное, вы знаете, что есть постановление, которое повернуло отношение к детям-сиротам, и о положении детей-сирот.Теперь помещение ребенка в интернат, или в детский дом, или в дом ребенка считается временным. На самом деле это вроде бы просто обычная запись в каком-то законе, но теоретически то, что государство признает, что это не навсегда, если ты сирота, ты не навсегда там живешь. Детский дом – это не твой дом. Это временная мера. Что самое главное, что государство должно для тебя делать – это искать…
С. Сорокина
―
Искать тебе семью.
В. Шенгелия
―
Это первый крошечный шаг. Ничего пока еще не изменилось.
К. Гордеева
―
Тогда я скажу про третий план: и об этом я буду снимать фильм.
С. Сорокина
―
Еще один план у Кати. Спасибо большое.
И. Воробьева
―
Вера Шенгелия, Катя Гордеева, Светлана Сорокина, Ирина Воробьева и программа «Чувствительно». Огромное спасибо всем.
С. Сорокина
―
Спасибо вам.
И. Воробьева
―
До встречи.