Поддержка заключенных - Ольга Романова, Валерий Борщев - Чувствительно - 2015-08-08
08.08.2015
И. Воробьева
―
17 часов и 6 минут в столице, всем здравствуйте, добрый вечер. Это программа «Чувствительно», и, как всегда, ее ведут Ирина Воробьева и Светлана Сорокина.
С. Сорокина
―
Добрый день, вечер?
И. Воробьева
―
Не знаю, 5 часов – может быть, уже вечер кому-то. У нас сегодня тема – это «Поддержка заключенных». И у нас сразу два гостя в студии. Это глава правозащитной организации «Русь сидящая» Ольга Романова. Ольга, здравствуйте.
О. Романова
―
Добрый вечер.
И. Воробьева
―
И правозащитник, член Московской Хельсинской группы, сопредседатель правозащитной фракции «Яблоко» Валерий Борщев. Валерий Васильевич, здравствуйте.
В. Борщев
―
Добрый день.
И. Воробьева
―
Ну что же, поддержка заключенных – тема такая очень большая. И когда вот тоже я сидела готовилась к этой программе, к этой теме, я вспомнила, что за последние несколько лет вот все… ну, не все, а некоторые из тех, кто выходил из тюрьмы, выходили условно на моих глазах, и каждый, кто выходил, его спрашивают: чем вы будете заниматься, чем вы хотите заниматься? Каждый практически говорил: я буду заниматься правами заключенных. То есть, это человек, который вышел из мест лишения свободы, и…
С. Сорокина
―
Создастся сейчас впечатление, что прямо все, выходящие из мест заключения, хотят заниматься…
И. Воробьева
―
Многие, многие.
С. Сорокина
―
Это мы просто имеем дело с теми, кто, например, сюда приходят, люди социально активные, может быть, непростые. Светлану Бахмину можно вспомнить…
О. Романова
―
Многие об этом говорят действительно.
С. Сорокина
―
Да, говорят, но не все занимаются, конечно.
И. Воробьева
―
Вот как раз я и хотела спросить: дальше заявлений что-то идет, или по-прежнему вот есть только несколько организаций, которые очень серьезно занимаются именно правами заключенных?
О. Романова
―
Идет, конечно. Вот Светлана уже упомянула Светлану Бахмину, конечно, и она этим занимается серьезно. Вспомним давайте Григория Пасько, например – тоже серьезно занимается. Очень многие люди действительно серьезно этим занимаются, пройдя через тюрьму. Кто-то самостоятельно, кто-то совместно, кто-то вливается, кто-то делает свои движения, фонды. И мы как-то…
С. Сорокина
―
И это часто основано именно на каком-то личном опыте, да?
О. Романова
―
Часто, очень часто.
С. Сорокина
―
Ведь у тебя же, Оль, тоже так получилось.
О. Романова
―
Да, часто на личном опыте. Но, вы знаете, у нас есть, и вот Валерий Васильевич знает прекрасно, несколько людей, простых парней, я сказала бы, очень простых. Вот очень известный есть такой деятель, которого так и зовут Петруха Курьянов, по кличке семь ходок три побега, извините – человек, который действительно после нескольких вполне себе состоявшихся, что называется, ходок и коридоров в какой-то момент сказал: все, я теперь должен помогать тем, кто там сидит. И мне жаловался: знаете, Ольга Евгеньевна, лето, ребята зовут на юг работать, руки чешутся. Но, вы знаете, остаюсь, все-таки важнее помогать людям. Сдержался один раз, с тех пор вот…
С. Сорокина
―
А руки чешутся – имеется в виду…
И. Воробьева
―
Работать, в смысле, работать…
О. Романова
―
На югах.
С. Сорокина
―
Ужас какой. Ну, у Валерия Васильевича длиннее история, потому что он правозащитной деятельностью, в том числе и правами заключенных, занимается куда как давно. Я так поняла, лет сорок.
В. Борщев
―
Больше сорока лет.
С. Сорокина
―
И начиналось все, конечно же, с политзаключенных, как я понимаю.
В. Борщев
―
Конечно, конечно. Вы знаете, мне кажется это важным, напомнить, что мы не на пустом месте сейчас говорим, не на выжженном пространстве. Что есть традиции, которые, в общем, стоит помнить и понимать. Надо сказать, что еще до 17 года была традиция в Пасху и вообще в праздники идти в тюрьмы, это была норма. Даже при советской власти Екатерина Пешкова создала фонд помощи политзаключенным, и он просуществовал до 37-го года. И вот в наши годы, начиная с 66-го, было такое массовое движение помощи политзаключенным, это было общенародное движение. Вот я тогда работал в «Комсомольской правде», мы регулярно собирали деньги и передавали, там были люди, которые это делали. А потом был создан Фонд Солженицына, я имел с ним тесную связь, и с Татьяной Сергеевной Ходорович, и с Аликом Гинзбургов. А когда он перестал открыто заявлять о своей деятельности, Вадим Борисов, вот мы с ним. Причем мы получали не деньги, мне давали адреса, фамилии людей, которым надо было помочь. И создавались абсолютно такие добровольные сообщества людей, которые сами собирали продукты. Вот у меня моя подруга Флора Хачатурян, в замужестве Томашевская, она жила со мной рядом в подъезде, вот у нее была квартира, где была тушенка, гречка. Постоянно приходили, у нас были адреса, вот мы получали…
С. Сорокина
―
То есть, посылками помогали тем, кто сидел.
В. Борщев
―
Постоянно.
С. Сорокина
―
Но это были именно политзаключенные, кому вы помогали.
В. Борщев
―
Да, тогда мы… ну, понимаете, тогда был тоже процесс, о котором сейчас вы стали говорить: многие обычные заключенные становились политдеятелями. Например, Анатолий Марченко, он же был посажен как обычный зек, а потом стал крупным, в общем-то, таким выдающимся правозащитником. Это было такое массовое явление, оно и сейчас продолжается, и это естественно, поскольку, в общем-то, люди, побывавшие в этой системе, они остро ощущают произвол, остро ощущают то, что их коллеги забыты, заброшены. И они, в общем-то, естественно…
С. Сорокина
―
А я правильно понимаю, что вот именно труднее всего в заключении приходится тем, кто, что называется, не инкорпорирован? То есть, вот уголовный мир, там есть своя какая-то иерархия, там есть, не знаю, общаки по-прежнему, наверно, есть какая-то взаимопомощь. Или мне так кажется?О. Романова
―
Ну, не скажите, не скажите. Во-первых, все-таки по-прежнему есть какое-то вполне себе иерархическое уважение к тем, кто другой. А во-вторых, достаточно того, что… Вот яркий пример – Степан Зимин. Степан Зимин сидел в ИК-4 под Тулой. И он арабист по своему первому образованию. Выяснилось, что он единственный в зоне, кто умеет читать по-арабски Коран.
С. Сорокина
―
Был востребован.
О. Романова
―
Конечно, он был очень уважаемым человеком, и осужденные к нему относились с огромным пиететом и уважением.
И. Воробьева
―
Ну, а вообще вот те, кто попадают сейчас, условно говоря, со словами «политический», они вот как?
В. Борщев
―
Нет, они очень уважаемые люди. Вот не так давно я был у Жени Витишко, мы с ним общались…
С. Сорокина
―
То есть, к ним на зоне все-таки есть некоторое уважение.
В. Борщев
―
А вы знаете, это традиция. И в советские времена к политзаключенному…
С. Сорокина
―
Хотите сказать, в советское время к политическим отношение было другое?
В. Борщев
―
Нет, хорошее было отношение. Если не давили оперативники, как правило, было… Вот мои друзья многие сидели. Даже я могу рассказать такой случай. Вот Саша Огородников сидел в 36-м лагере, он распропагандировал там прапорщика. Ну, Сергей Адамович говорит, что все равно мы под контролем КГБ. Он, видимо, прав. Но, тем не менее, через него в 36-ю зону мы передавали продукты, книги, одежду. И, в общем-то, вот политзеки, общаясь с обычными зеками, они были, в общем-то, уважаемые люди. Но, конечно, там всегда был вот этот самый… то, что раньше были секции дисциплины и порядка, теперь это актив. Это, конечно, те, которых используют в травле, в давлении – это совсем другая категория. А в целом, нормальный зек относился с уважением к политзекам.
С. Сорокина
―
Слушайте, опять, опираясь на свежие новости и вспомнив госпожу Васильеву. А что, правда так трудно найти человека, уже откомандированного, что называется?..
В. Борщев
―
Друзья, это совершенный произвол, беззаконие. Они обязаны были тут же сообщить. И чушь собачья, что она там возражает. Она не может возражать. Это обязанность ФСИНа, дать информацию…
С. Сорокина
―
Где сидит конкретный…
В. Борщев
―
Конечно. А то еще со слов Васильевой, что она не хочет общаться… Она может не общаться, это ее право, но увидеть ее, посмотреть они обязаны были дать. Это откровенное беззаконие. И я считаю, что Прокуратура должна заняться этим вопросом.
С. Сорокина
―
Оль.
О. Романова
―
Ну, я полагаю, что мы с Евгенией Васильевой еще будем говорить, и о ней будет еще очень много передач. Потому что, конечно, девушка она, мягко говоря, неординарная. Ну, во-первых, тоже вы хорошо заметили, Евгения Васильева первое, что сказала – что она будет бороться за права человека.(смех)
С. Сорокина
―
Так.
О. Романова
―
А во-вторых, посмотрите, она за эти годы… Ну, вот представьте себе: живет себе барышня, имеет хорошую работу, что называется…
С. Сорокина
―
Шикарную работу.
О. Романова
―
Шикарную работу.
С. Сорокина
―
Шикарного друга, шикарную семью, шикарную квартиру.
О. Романова
―
Шикарное будущее, у нее будущее впереди все. И вдруг оно схлопывается стремительно и сразу.
С. Сорокина
―
Врагу не пожелаешь.
О. Романова
―
Понятно, что не будет такой работы, понятно, что она не выйдет больше замуж на чиновника категории А, а также B, а также C, по всей видимости.
С. Сорокина
―
С другой стороны, откуда мы знаем? Какие ее годы.
О. Романова
―
Ну, разве что… все-таки – извините, пожалуйста, Валерий Васильевич – мужчина слаб. И она… вы знаете, это пушкинские какие-то вещи. Уважать себя заставил, и лучше выдумать не мог. И она вдруг сменила картинку. Вот этот вот чудовищный клип про розовые тапочки – но, простите, это же стебалово над бывшим любимым мужчиной.
С. Сорокина
―
Это правда.
О. Романова
―
Она изменила жизнь, она стала…
С. Сорокина
―
… ее стихи, она наверняка отдает себе отчет в ценности этих произведений.
О. Романова
―
Ну конечно.
С. Сорокина
―
Но то, что действительно заставила всех говорить о себе и незаметной не осталась, это правда.
О. Романова
―
Да.
С. Сорокина
―
Кто ей подсказал, или она сама придумала.
О. Романова
―
Вот то, что случилось сейчас… ведь согласись, она, например… выйти и сказать: все хорошо в тюрьме, отлично кормят, пилочку для ногтей дали – большое спасибо руководству. Она так могла бы сделать? Конечно, могла. Но не сделала. Она привлекает внимание, ну, как может, как умеет.
С. Сорокина
―
Но она в этой зоне или нет – вот вопрос большой.
В. Борщев
―
Думаю, что да. Надолго ли – это другой вопрос.
С. Сорокина
―
Потому что все засомневались, что ее туда упекут. Но это интересно.
И. Воробьева
―
Возвращаясь, условно говоря, ко всем остальным заключенным…
О. Романова
―
Вот это очень верное замечание: есть Васильева и есть другие.
И. Воробьева
―
Вот я как раз хотела спросить про тех заключенных, чьи имена мы не знаем и не видим в новостях, потому что они либо не политические, ну, либо неизвестные, но их же очень-очень много.
С. Сорокина
―
Сколько, кстати, сейчас заключенных у нас?
В. Борщев
―
760 тысяч, по-моему.
С. Сорокина
―
Ничего себе, да.
И. Воробьева
―
Да, это всегда были большие цифры, у нас всегда сидело очень много людей. Вот те, кто попадают на зону, сначала в СИЗО, потом на зону, и они неизвестны, вот у них есть какие-то варианты куда-то обратиться, на самом деле получить помощь?
С. Сорокина
―
Кто становится вашими подопечными, и как это можно сделать?
В. Борщев
―
Да нет, друзья, сейчас век техники. Вот мой мобильный постоянно принимает звонки из колоний разнообразных, из Мордовии, и люди сообщают. Слава богу, такая информация есть. Но, конечно же, есть множество людей, по поводу которых мы ничего не знаем. Например, тот же Магнитский, мы же о нем узнали только…
С. Сорокина
―
Когда трагедия произошла.
В. Борщев
―
Да. Но это сознательная позиция была адвокатов, я считаю, они глубоко неправы. Мы пришли буквально на следующий день после его смерти, и слава богу, потому что там еще были сокамерники его. Мы, в общем, составили акт расследования, который потом приобщили к уголовному делу, которое потом успешно закрыли. Вот. Но неважно. Важно то, что действительно какая-то часть людей, в общем-то… Ну, благодаря тому, что есть ОНК, в общем-то, теперь получить информацию и увидеть человека, который, в общем-то, нуждается в помощи, можно. И мы такую получаем информацию. К сожалению, далеко не все ОНК правозащитные, и, в общем, тут Общественная палата очень постаралась относительно состава. Но, тем не менее, тем не менее, в общем, во многих есть правозащитники, такую информацию мы получаем. В общем-то, совсем вот недавно я вернулся из Краснодарского края, в Адыгее были. Поэтому получить тревогу можно.
С. Сорокина
―
Понятно. Ольга, а кто становится подопечными «Руси сидящей»?
О. Романова
―
Да, в общем, во-первых, мы все обмениваемся информацией, все правозащитники. У нас нет: это наш клиент, это ваш клиент.
В. Борщев
―
Конечно.
О. Романова
―
У нас такого нет абсолютно. Мы когда за кого-то беремся, мы обмениваемся и информацией, и посылками. У вас сегодня есть, завтра нет. Вот тот же самый упомянутый мню Петруха, вот сейчас проблемы у Льва Пономарева, у ЗПЧ («За права человека»), и Петруха едет от нас везде, потому что у нас пока вот есть какие-то деньги, а у него нет совсем. То есть, мы это никак не…
С. Сорокина
―
Не разделяете.
О. Романова
―
Не разделяем совершенно. К нам можно обратиться тоже легко. Во-первых, все телефоны. Во-вторых, соцсети все. В-третьих, сайт zekovnet.ru – там есть и анкета, и все-все-все. Люди нас легко находят.
С. Сорокина
―
А на зоне есть Wi-Fi?
В. Борщев
―
Есть, есть.
С. Сорокина
―
Есть? А вообще как вот можно воспользоваться интернетом?..
В. Борщев
―
Я вам скажу. Мы вот не так давно нашли в Бутырке пресс-хату, там действительно один зек взрезал вены. В общем, мы туда пошли. И в этой пресс-хате спокойно, как нам сообщили, пользовались Wi-Fi. Это, конечно, пресс-хата, я не могу сказать, что все. Но полагаю, что, в общем-то, это есть.
С. Сорокина
―
Ну, СИЗО – отдельная история.
В. Борщев
―
Нет-нет-нет, и в колониях есть.
С. Сорокина
―
В колониях интернет есть, да?В. Борщев
―
Есть, есть.
С. Сорокина
―
Это сознательно сейчас как-то развивают эту историю, современные технологии, или?...
О. Романова
―
Мобильные средства связи, вся техника в СИЗО и в колониях, колониях-поселениях запрещены категорически.
С. Сорокина
―
Так. Вот мне просто интересно…
О. Романова
―
Но они, конечно, есть.
С. Сорокина
―
Но они есть.
О. Романова
―
Конечно.
С. Сорокина
―
А почему в СИЗО нельзя воспользоваться интернетом? Это входит в набор ограничений, или что?
О. Романова
―
Потому что мы живем с вами все-таки… вот у нас тюремное ведомство живет в 16-м веке. Сколько мы – опять же, Валерий Васильевич не даст мне соврать – сколько мы бываем в разных тюрьмах в разных странах…
С. Сорокина
―
Мне кажется, уже когда осужден человек…
О. Романова
―
… есть выход в интернет. Ты не можешь оставить комментарий, ты не можешь написать письмо, ты не можешь воздействовать, условно говоря, на свидетелей или потерпевшего.
С. Сорокина
―
Но уже осужден, по большому счету. Можно же, по крайней мере, смотреть что-то, да?
О. Романова
―
Конечно.
С. Сорокина
―
Или премодерацию какую-то можно ввести, если это комментарий.
И. Воробьева
―
А вот скажите, пожалуйста, я понимаю, что проблем, наверное, у заключенных очень много, но какие-то основные – что это?
В. Борщев
―
Вы знаете, я хотел бы сказать, вот сейчас мы, вот я председатель комиссии в экспертном совете при уполномоченном, вот наш фонд «Социальное партнерство», сейчас мы считаем одной из страшных проблем – это тюремная медицина. Она застарелая. Мы ею занимаемся давно. Было благое время, когда министром здравоохранения был академик Воробьев, и он готов был взять тюремную медицину в свое ведомство – тогда был против Юрий Иванович Калинин. Сейчас ситуация изменилась. Сейчас ФСИН не против отдать, теперь Минздрав… Вот мы сейчас провели несколько общественных слушаний, наш фонд под эгидой уполномоченного, они вроде сдают позиции. Скворцова даже заявила, что чуть ли они не готовы. Это ничего не значит, что она заявила, потому что на практике все равно. Но, тем не менее, есть постановление московское, двадцать больниц обслуживают заключенных. Их с большим трудом можно туда поместить.И знаете, почему с большим трудом? Потому что полномочия следователя. Кто не разрешил Магнитскому провести плановую операцию? Следователь Сильченко. Кто виновен в смерти Мухиной? Он сказал: она здорова, давайте переведем ее. Ее перевели, через неделю она умерла. Или вот, например, спасибо, хочу просто похвалить Печатникова. Мы занимались таким Орловым, умирающий. Добились того, что он подходит под третье постановление. 20-я больница пишет: подходит. Пришел следователь, говорит: нет, не подходит. 47-я больница пишет: подходит. Пришел следователь, пишут: не подходит. Мы тогда к Печатникову. Он вызвал этих врачей: вы кто, вертухаи или врачи? Слава богу, спасли. Но это же массовая практика. По какому праву следователь решает, лечить или не лечить и где его лечить? Вот это одна из страшных проблем.
И, конечно же, перевести на общемировую практику Минздрав сейчас трудно. Мы предлагаем голландский вариант. Там они как бы в компетенции тюремного ведомства, но весь контроль за гражданским здравоохранением. Наш контроль Росмеднадзора, который ходит 2-3 раза за год – это ничтожно, это не является контролем. Поэтому вот сейчас для меня одна из самых важных проблем – это медицина.
С. Сорокина
―
Оль, добавь про медицину.
О. Романова
―
Про медицину я еще добавлю, что абсолютно не работает постановление Правительства, очень нужное, очень необходимое. Вот, собственно, мы имеем то, что имеем, из-за того, что не работают уже готовые, собственно, принятые законы, документы. Список, перечень заболеваний, по которым человека невозможно, нельзя держать в тюрьме. Конечно, нам сейчас многие скажут типичную совершенно вещь, что когда совершал преступление, был здоров, а как в тюрьму, так сразу заболел. Знаете, что? Есть такие заболевания, при которых, извините, необходим прием самых разнообразных лекарств, которые связаны с… наркосодержащими веществами. Если при желании или притом, что ты хочешь заработать палки какие-то себе, то есть, отчетность, можно посмотреть любого человека, который принимает такие лекарства и вещества…
И. Воробьева
―
Потом, есть болезни, просто они открываются и прогрессируют…
В. Борщев
―
Вот я часто бываю, где открытая форма туберкулеза в Матросской тишине. Поступают в СИЗО здоровые люди, потом их возят в автозаках – и они получают открытую форму туберкулеза. По всем стандартам здравоохранения, должен был быть проведен строгий контроль, расследование. Этого не делается.
О. Романова
―
Коррупция. Поэтому я думаю, что коррупция на одном из первых мест в списке проблем тюремной системы, потому что, собственно, вот все нарушения, которые выявляются, они кладутся под стол. Все, что можно было сделать со взятками, то делается со взятками. Знаете, вступить в брак… вот сейчас у нас борется одна барышня Лена Рощина, ей объявил смотрящий, он в Пятерке в СИЗО: 300 тысяч рублей или ты сдаешь нам свои контакты в Сбербанке. Она работник Сбербанка, заведующая отделением. Рассказываешь нам про счета. Хорошо, девочка сообразила прийти и рассказать об этом. А если нет? А если она пойдет и сдаст смотрящему счета? Это что?
С. Сорокина
―
Там она на воле или она заключенная?
О. Романова
―
Нет, она на воле, она за жениха сражается, собиралась выйти замуж. Ну, собственно, вышла, сейчас все нормально, но так это была большая проблема.
В. Борщев
―
Это массовое явление, да.
И. Воробьева
―
Еще про проблемы заключенных. Мы сейчас видим последнее время или не последнее время, не знаю, чаще, не чаще – бунты в колониях. Вот они-то из-за чего? Там какие основные причины того, что заключенные начинают бунтовать? Это же тоже страшно принять такое решение, не подчиниться системе.
В. Борщев
―
Причины простые. Они заявляют, например, о бесчинствах, о насилии – и ноль реакции. То есть, здесь, конечно, большая вина Прокуратуры. Я вам скажу такой секрет, что Прокуратура, вот я помню, в льговскую колонию ехал, там бунт, почему не отреагировала. Говорят: а вот было жалоб только 36. А мы реагируем, если будет 50. И когда поднялась вся колония, мы туда вот приехали с Любовью Васильевной, только нас двоих слушали заключенные. Вся колония поднялась абсолютно. Там нашли, как опускали, насильника. 150 заявлений я передал в руки господину Фридинскому в присутствии уполномоченного по правам человека Лукина, говорил о том, что вот насильники были – ноль реакции. Вот это ноль реакции и есть причина бунтов. Потому что, конечно же, знают обо всех этих... Сейчас, слава богу, информация выходит, выходит. И вот то, что не реагируют – это является главной причиной бунтов.
О. Романова
―
Но есть еще причина бунтов. Во-первых, все-таки, видите, что бунты вспыхнули в конце апреля – в мае. Это амнистия. Амнистию ждали большую, широкомасштабную. Всегда любой зек надеется на амнистию, это всегда такая вот легенда, которая ходит по тюрьмам, что вот-вот амнистия, все будет лучше.
С. Сорокина
―
То есть, это несостоявшиеся ожидания.
О. Романова
―
Несостоявшиеся ожидания. Во-вторых, резкое снижение бюджета, резкое снижение финансирования.
С. Сорокина
―
А, почувствовали, да, колонии?
В. Борщев
―
Конечно.
О. Романова
―
Сейчас очень снизилось… Все-таки согласитесь, как выросли цены. А, например, сейчас на одного человека в месяц до двух тысяч рублей. До двух тысяч рублей питание.
И. Воробьева
―
Это на еду?О. Романова
―
На еду.
И. Воробьева
―
В месяц?
О. Романова
―
В месяц на еду на одного человека. И сколько украдут по дороге? Ну, половину.
С. Сорокина
―
Две тысячи в месяц на еду?
О. Романова
―
На питание.
С. Сорокина
―
И еще крадут.
О. Романова
―
Это до сокращения.
С. Сорокина
―
А как это возможно?
О. Романова
―
До сокращения, до повышения цен. Поэтому посылки, поэтому посылки все время.
В. Борщев
―
Конечно, да, они за счет магазинов…
С. Сорокина
―
А если действительно человек не получает посылок…
В. Борщев
―
Ну, они делятся, делятся там.
С. Сорокина
―
Делятся все-таки.
О. Романова
―
3443 с префиксом «свобода» - можно перевести деньги на посылки.
И. Воробьева
―
Еще раз.
О. Романова
―
Короткий номер 3443, префикс «свобода» и через пробел сумма. Это на посылки.
И. Воробьева
―
Сначала пишем слово «свобода», потом пробел и сумма. На вот этот номер.
С. Сорокина
―
«Свобода» по-русски?
О. Романова
―
«Свобода» по-русски.
С. Сорокина
―
Это просто с телефонного счета?О. Романова
―
С телефонного.
В. Борщев
―
Просто надо сказать, что по 90-й статье УИКа, любой человек может послать деньги, посылки. Конечно, иногда сопротивляются, говорят, что только родственники. Ничего подобного, 90-я статья дает право всем гражданам. И, в принципе, особенно вот в воспитательной колонии, тут вот хотелось бы, чтобы… вот эти-то, ребята, там еще не устоялись твердые понятия.
С. Сорокина
―
Подростки, молодые.
В. Борщев
―
Там и опущенных много, там беспредела много. Вот этим-то ребятишкам чрезвычайно важно помогать.
О. Романова
―
Я что хочу сказать? Что все-таки вот, например, ФСИН, мы очень много с ним сталкиваемся, конечно, мы все это обходим, все это делаем. Вот совсем недавно компания, которая пожелала остаться неизвестной, пожертвовала для женских зон 120 килограмм нового хорошего замечательного импортного нижнего белья.
И. Воробьева
―
120 килограмм.
О. Романова
―
Представляете – девочки, извините, что я говорю – сколько это.
С. Сорокина
―
Это много.
О. Романова
―
Они очень нужны, очень правильные хорошие вещи новые. Компания российская. И мы написали практически во все женские зоны, что, пожалуйста, примите у нас безвозмездно.
С. Сорокина
―
Приняли?
О. Романова
―
Ни одна.
С. Сорокина
―
Сейчас, секунду, эту интересную тему мы продолжим. Нам нужно прерваться на новости, потому что Оксана здесь в студии и уже пора нам послушать, что произошло нового.НОВОСТИ
И. Воробьева: 17
―
35 в столице, продолжается программа «Чувствительно». Здесь в студии Ирина Воробьева, Светлана Сорокина, мы эту программу ведем. А у нас в гостях глава правозащитной организации «Русь сидящая» Ольга Романова и правозащитник, член Московской Хельсинской группы, сопредседатель правозащитной фракции «Яблоко» Валерий Борщев. Говорим мы о поддержке заключенных, о тех проблемах, которые существуют.
С. Сорокина
―
И вот Ольга перед уходом на новости сказала о вопиющем. 120 килограммов женского белья предоставили спонсоры…
О. Романова
―
Российская компания.
С. Сорокина
―
Российская компания, никакой помощи Запада, российская компания. И колонии ни принимают.
В. Борщев
―
Друзья, это тенденция. Вы знаете, как только в 90-м году стало возможно ходить в тюрьмы, мы тогда с Валерой Абрамкиным объездили всю страну без проблем. Почему? Потому что есть 24-я статья УИКа, которая дает право представителям всех общественных организаций, правда, с разрешения администрации, но дает право посещать. И раньше их посещали весьма активно.
С. Сорокина
―
А что, сейчас плохо стало?
В. Борщев
―
А сейчас все ссылаются, только ОНК, а эту норму 24-й статьи забыли. Сейчас плохо, сейчас не пускают. Вот надо добиться. Особенно если речь идет о социальных программах. Вот я раньше, помню, был в ангарской колонии – так там не вылезали девушки… Вот надо добиваться, требовать, потом через Прокуратуру пусть к нам обращаются, мы со ФСИНом будем биться, чтобы вот действительно, особенно вот социальные, социально ориентированные, чтобы они добивались, чтобы они там были и могли помогать.
С. Сорокина
―
Оль, куда трудно попадать? Действительно это трудно? Или есть какие-то, вот зависит от руководства: куда-то лучше, куда-то хуже? Как?
О. Романова
―
Все зависит от руководства, конечно. Причем самое главное и самое на самом деле неприятное в нашей работе, что когда и зона нормальная, и тебе идут навстречу, и ты заходишь, разговариваешь со всеми, и все хорошо, руководство все время говорит: только, ради бога, не хвали нас и не упоминай нас никак. И тебе приходится только ругать, что вот не пускают, что вот здесь нарушают права человека, что здесь не кормят, здесь воруют. И такое ощущение, что все время ругаешься. А вот похвалить, мне так хочется похвалить парочку зон – а не могу. Дала честное благородное слово, что не упомяну никогда.
С. Сорокина
―
То есть, начальство не поймет, гуманное отношения начальство не поймет.
В. Борщев
―
Это действительно избирательно. Вот меня, например, поразило, я был на острове Огненном, где сидят пожизненники. Уж, казалось бы, жуткая ситуация, остров, условия невероятные.
С. Сорокина
―
Самые строгие зоны.
В. Борщев
―
Я был и в других зонах пожизненников, в той же самой Мордовии и других. А тут я зашел, и вдруг смотрю – кошки в камерах. Я свободно зашел в камеру, разговариваю. Я потом спрашиваю этого начальника: а как это у вас кошки?
О. Романова
―
А кошки запрещены.
В. Борщев: Я,
―
говорит, - посмотрел перечень запрещенных предметов – кошка там не указана.
С. Сорокина
―
То есть, если не запрещено, то разрешено. То есть, можно…
В. Борщев
―
Можно. Поэтому, понимаете, действительно…
С. Сорокина
―
Все зависит от руководства.
В. Борщев
―
Зависит от руководства. Но есть некая политика вот сегодня ФСИНа ограничивать – это тревожно.
С. Сорокина
―
А вот я как раз зацеплюсь за то, что у пожизненников были. К пожизненникам все-таки как-то можно пробраться, поинтересоваться? И на что жалуются пребывающие там?
О. Романова
―
Ну, с пожизненниками там все несколько по-другому. Вот я уверена, что Людмила Евгеньевна Улицкая мне разрешит это сказать. Например, Людмила Евгеньевна, она переписывается с одним пожизненником, и ей это нужно не меньше, чем ему. Это разговор, разговор двух человек, который их обоих очень интересует. Здесь пробираться-то, в общем, с целью чего? С ними поговорить надо…
В. Борщев
―
Вы знаете, можно помочь. Вот я просто приведу конкретный пример. Мы вот как-то пришли в Мордовию к пожизненникам. У нас тут есть человек, мы его все время вытаскиваем из петли – помогите. Это бывший инженер, я не буду говорить его историю, там какая-то медицинская, по-моему, проблема, но неважно. Я с ним час говорил, он час плакал. Что мы сделали? Мы нашла, есть такая психолог Мухина, мы с ней связались, она приехала, поговорила. Она дала ему, он стал делать переводы. Он стал нормально работать, включился… Я потом встречал его – совсем другой человек. То есть, одно из направлений помощи – это дать им какую-то вот форму деятельности.
И. Воробьева
―
Занятие.
С. Сорокина
―
Конечно, иначе действительно с ума сойдешь.
В. Борщев
―
Потому что иначе они через время, как говорят, уходят в гон, поворачиваются лицом к стене и умирают. Вот эта форма помощи была бы чрезвычайно важна.
И. Воробьева
―
Слушайте, а пожизненных много у нас сидит? Так, чтобы просто понимать.
В. Борщев
―
Сейчас я не помню…
И. Воробьева
―
Это счет на какие цифры идет?
О. Романова
―
На тысячи.
В. Борщев
―
Нет, по-моему, тысячи две с половиной.
И. Воробьева
―
Я прошу прощения: это отдельные, да, зоны?
В. Борщев
―
Отдельные, конечно, конечно. Причем они, конечно, разные. Вот я, допустим, приезжал в Мордовию: на первом этаже там Ряховский, я еще его в Бутырке встречал – это человек, который уже мечется, он затравленный, с ним говорить бесполезно. А есть вот такие, как (неразб.). То есть, в принципе, вот таких, которые могут быть как-то адаптированы, вот проводила исследование та же Мухина – это процентов 20. Это не так мало, это не так мало. Это те люди, которые, ну, что называется, жертвы обстоятельств.
С. Сорокина
―
Скажите, пожалуйста, а вот просто боковой вопрос, но не могу не спросить. Меня интересует ваше и вот твое, Оля, отношение все-таки к смертной казни. Вы противники смертной казни?
В. Борщев
―
Я, во-первых, автор закона о моратории…
С. Сорокина
―
Я знаю, я скорее даже к Оле…
В. Борщев
―
Категорически против, потому что я могу просто привести пример из своей жизни. Вот когда говорят абстрактно «ошибки» - это абстрактно. Так вот, я, будучи депутатом, доказал невиновность трех человек из Архангельска, уже приговоренных к смертной казни.
С. Сорокина
―
Ну, аргументация известна, просто мне хотелось, как вы лично. Да, Оль.
О. Романова
―
Вы знаете, что около 30% у нас сидят, в общем, без вины. Что называется, заведомо неправосудно осужденные. Там цифра гуляет, конечно, и очень трудно вычленить, но вот последний раз я встречала такое в материалах ЕСПЧ, что 30%. И как-то раз… вот, кстати сказать, о пожизненных. Есть такая пожизненная зона «Белый лебедь», и есть «Черный дельфин». «Белый лебедь» в Пермском крае, «Черный дельфин» в Оренбургском крае. И я как-то раз разговаривала, хорошо разговаривала с людьми, которые охраняют, с офицерами из «Белого лебедя», совсем недавно. И спросила: а где вы отдыхаете, вот летом где вы отдыхаете? В Крыму, там, или в Сочи. Где вы отдыхаете? Нет, вы знаете, мы на машине едем в Оренбург и отдыхаем в «Черном дельфине». В смысле? Ну, у нас обмен: из «Черного дельфина» едут отдыхать семьями в «Белый лебедь» работники…
С. Сорокина
―
Как отдыхать?
О. Романова
―
Отдыхать.
С. Сорокина
―
А эти туда.
О. Романова
―
А эти туда. Потому что там озера, там илецкое соленое озеро. И они вот отдыхают, работающие в пожизненной зоне отдыхают друг у друга.Так вот, у этого прекрасного человека, с которым я разговаривала, я обнаружила, что его маленькие дети, они под присмотром где-то в лесу какого-то человека, который больше всего на свете похож на заключенного. Я его спросила: а с кем вот твои девочки? А это, - говорит, - в колонии поселение – ну, вот бывший пожизненный. В смысле, пожизненный? Сейчас у него 22 года, второе убийство с особой жестокостью…
С. Сорокина
―
А как он на поселении оказался?
О. Романова
―
Ну, постепенно-постепенно там что-то ему смягчали…
В. Борщев
―
… пересмотрели дело.
О. Романова
―
Тем не менее, у него очень большой срок. И это не первый срок, он рецидивист. 22 года. И он отправляет с ним собственных детей. Я говорю: а ты не боишься? Он говорит: я его знаю 15 лет – конечно, не боюсь.
С. Сорокина
―
Ужас какой. Послушайте, хорошо, давайте дальше пойдем. Этих историй мы можем, конечно, здесь наслушаться…
И. Воробьева
―
Я просто хотела спросить не про зоны, а про СИЗО. Потому что в СИЗО гораздо хуже условия.
В. Борщев
―
Хуже, да.
И. Воробьева
―
Что там самое?.. Ну, кроме медицины. Я так понимаю, что с медициной тюремной везде проблема. А вот что в СИЗО самое страшное, и почему так хотят?.. Подождите, а у нас сделали, да, если ты в СИЗО сидишь, тебе год за два?
О. Романова
―
Нет.
В. Борщев
―
Вы знаете, я вот выступал как-то в Общественной палате с предложением использовать западный опыт. Сначала рассмеялись, а теперь я слышу, что повторяют. Дело в том, что категорически закон запрещает переполненность. И так пошли навстречу России. Мировая норма – 7 метров на человека, у нас – 4. Нам пошли на послабление. Сейчас практически на 100%... не 4, а там даже 2 метра выходит. Что нужно делать: я выступал, говорил: использовать, как это делают на Западе. Вот в СИЗО нет мест – ставят на очередь. Преступник дожидается… Не СИЗО, не СИЗО, а тюрьму, когда его посадят в тюрьму. Я когда это сказал, все рассмеялись. А потом было совещание…
И. Воробьева
―
Где он это ждет, на свободе?
В. Борщев
―
На свободе. Нет, конечно, он под контролем, конечно, у него электронный браслет, он никуда не убежит. Но его не помещают в камеру, которая не соответствует нормам. Вот так и здесь.
С. Сорокина
―
У нас до этого, видимо, еще нескоро.
В. Борщев
―
Нет, вы знаете, поскольку уже ФСИН-овцы взвыли… вы знаете, я в Бутырке часто бываю, но я помню, когда мы с Валерой пришли в 90-е годы, нельзя было протолкаться. Я там как-то пришел, получил такой сильный педикулез, что обливался керосином, только так пришел в себя. Сейчас, ну, не совсем так, но мы приближаемся к этой ситуации. И ФСИН-овцы вообще в панике. А что такое перелимит? Это, конечно, болезни.
С. Сорокина
―
Эпидемии.
В. Борщев
―
Эпидемии и это смерть. Поэтому сегодня самая страшная проблема после медицины – это, конечно…
С. Сорокина
―
Переполненность?
В. Борщев
―
Переполненность.
С. Сорокина
―
Ну, а скажите, пожалуйста, ведь это то, что называется гуманизацией. Вот, например, поставить в очередь, нацепить браслет и оставить на домашнем аресте и прочее.
О. Романова
―
Какая экономия бюджета.
С. Сорокина
―
Конечно, конечно.
О. Романова
―
… кормить, этапировать… А вдруг он отобьется судебно, за это время, что он стоит в очереди, вдруг отобьется.
С. Сорокина
―
Отобьется, окажется, что ничего такого и не нужно было педикулез зарабатывать.Скажите мне, пожалуйста, а хоть какая-то гуманизация идет, или этого нету?
В. Борщев: В Сизо
―
нету. Там, конечно, много зависит от начальника СИЗО.
С. Сорокина
―
Везде, мы поняли, что зависит от начальства.
В. Борщев
―
Бутырка изменилась, когда туда пришел Телятников, это совсем другая. Времен Магнитского это была жуткая тюрьма.
С. Сорокина
―
А сейчас лучше?
В. Борщев
―
Лучше, лучше.
С. Сорокина
―
Но зависит опять от начальника.
В. Борщев
―
Да.
О. Романова
―
Начальник тюрьмы вот бывший Бутырки, он сейчас в Тройке, по-моему…
В. Борщев
―
В Четверке.
О. Романова
―
Нет, в Тройке он.
В. Борщев
―
В Тройке, в Тройке, правильно.
О. Романова
―
Он сейчас начальник Тройки. Теперь в Тройке плохо.
С. Сорокина
―
То есть, гуманизации нету, ничего не наблюдается. А в колониях?
О. Романова
―
Тоже все от хозяина зависит.
И. Воробьева
―
Хотела спросить: когда приходят ОНК или правозащитники в СИЗО… Просто я была один раз в СИЗО вместе с Лукиным, как раз когда там умер заключенный. И у меня сложилось впечатление, что, во-первых, естественно, все СИЗО знало, что приедет Лукин, понятно, что все руководство знало, и заключенные тоже знали. И у меня сложилось ощущение, что заключенные хотят сказать, что вот тут, но не могут, потому что им очень страшно.
С. Сорокина
―
Хуже будет.
И. Воробьева
―
Да, будет хуже. Как на самом деле на вас реагируют?
В. Борщев
―
По-разному. Иногда действительно так, а иногда, в общем-то совершенно так это человек решается. Часто его перебивает кто-то – это понятно, что это смотрящий. Мы его тут же: отойди в сторонку. Поэтому, в принципе, находятся люди, которые… А потом, есть вещи, которые, в принципе, проверяемые. Ну, вот, например, мы вот подняли дело, тоже СИЗО, когда пытки были не в каких-нибудь там колониях, СИЗО, а в подвалах Мосгорсуда. Когда вот Чернякова пытали электрошокером. Это пытались скрыть. Мы пошли, значит, видели сами у него эти следы, 32 следа насчитали. СИЗО правильно поступило, они медицинское дали заключение. Мы послали письмо, Музыкантский послал письмо. Что же вы думаете? Написали, что ничего не подтвердилось. Но мы хитро сделали: мы послали это же письмо и в Высшую квалификационную коллегию. А вот это… она не принимает никаких мер, она просто получила информацию. Но для Ольги Александровны Егоровой это было в высшей степени печально. Насколько я знаю, она устроила такой разнос после этого факта…
С. Сорокина
―
Дай бог, чтобы это по крайней мере хотя бы не повторялось.
В. Борщев
―
Вот я привожу пример, когда люди открыто говорили. А так действительно, действительно, боятся. Но мы берем под контроль. Мы потом приходим: а что с этим человеком? Ухудшилось? Конечно же, его прессуют. Но поскольку они знают, что мы потом к одному и тому же вопросу возвращаемся постоянно, это…
И. Воробьева
―
Работает.
В. Борщев
―
Да.
О. Романова
―
А мы не ходим впрямую. У нас большая волонтерская организация, люди ходят, как знакомые, как родственники, на краткие свидания, то есть, и так далее. Мы никогда не идем в лоб фоициально.
С. Сорокина
―
А приходите через гражданских, что называется.
О. Романова
―
Мы приходим как все. Чтобы в очереди постоять, чтобы со всеми все обсудить, чтобы узнать все, что, чего, как. Когда женщины понимают, что с ними стоит такая же, как и она, конечно, они очень откровенны. И потом ты идешь к человеку, он обычно простой человек, кто просит помощи, и он тем более…
С. Сорокина
―
Кто помогает, Оль, кто помогает?
О. Романова
―
Вы знаете, вот у нас, например, работает волонтером – я думаю, что просто приятно сделаю еще и Валерию Васильевичу – чей отец в свое время имел непосредственное отношение к Фонду Солженицына сорок лет назад. Вот пришел волонтером работать его сын, например. Помогает, например…
С. Сорокина
―
Чей сын?
О. Романова
―
Сын человека, который одно время возглавлял Фонд Солженицына давно-давно, 40 лет назад, 50 лет назад.
С. Сорокина
―
Ну, это наследственное.
О. Романова
―
Конечно. Или вот пришла к нам женщина, предпринимательница замечательная совершенно, которая сказала: вы знаете, я вот искала организацию… наша семья всю жизнь помогает заключенным. Вот я сейчас нашла вас и буду вам помогать…
С. Сорокина
―
Это тоже какое-то наследственное.
О. Романова
―
Да, это наследственное.
С. Сорокина
―
А вообще люди охотно помогают заключенным, или это большая проблема?
О. Романова
―
Вы знаете, конечно, это проблема. Потому что если говорить о, например, пожертвованиях, а мы существуем только на пожертвования, у нас нет никаких грантов, ни иностранных, ни российских, вообще никаких нет. Мы, собственно, особо и не просим. Конечно, сначала помогают детям. Сначала помогают детям, потом помогают животным, потом помогают заболевшим взрослым. И только в самую-самую последнюю очередь, конечно, помогают заключенным, хотя заключенные… вот вы говорим о заключенных, а на самом деле проблема же гораздо шире. Проблема в том, что когда кормильца или когда мать заключают в тюрьму, то проблемы-то никуда не деваются, остаются и заболевшие дети, и старики, и животные, весь комплекс проблем. Вот сейчас, например, сидит в СИЗО 6, Шестерке, мать девятерых детей. Девять человек детей. Она сидит по экономической статье, вот наш адвокат Юлия Сычева этим делом занимается. Девять человек детей, младшая в инвалидном кресле.
И. Воробьева
―
Она осуждена уже?
О. Романова
―
Она уже осуждена, получила пять лет…
И. Воробьева
―
То есть, она получила пять лет, несмотря на то, что у нее девять детей.
О. Романова
―
Да. И люди не очень хотят бороться, и я понимаю, почему ни она, ни дети не хотят бороться – потому что есть опека. Естественно, старших пугают, что будете бороться – заберем младших в детдом.
И. Воробьева
―
А там есть совершеннолетние дети, которые…
О. Романова
―
Да. Очень трудно разубедить… ну, и это не наша функция, разубедить. Наша функция – помочь.
С. Сорокина
―
И она и в СИЗО отсидела, и все, да?
О. Романова
―
Она продолжает сидеть.
В. Борщев
―
Вы знаете, помимо вот такой, чисто благотворительной, есть вот такое направление, я бы призвал его поддержать. Сейчас готовится закон о пробации, он пока предсудебный. То есть, специалисты дают заключение для суда, и это суждение будет авторитетно. Я, например, был в Англии, там судили каких-то подростков. Вот судья их ненавидел, я это вижу. Но у него было заключение о пробации, не сажать. И он говорит: по тебе плачет тюрьма…
С. Сорокина
―
Что значит заключение о пробации?
В. Борщев
―
Это такая структура, где психологи, медики, юристы. Вначале в Англии это была общественная организация, сейчас она стала государственной. У нас тоже сейчас готовят…
С. Сорокина
―
То есть, они дают заключение по конкретному человеку?
В. Борщев
―
И не только, они занимаются его судьбой. Вот первое – досудебно делают заключение, учитывая его семейные условия, характер психологи изучают, они дают достаточно развернутую картину, которая для судьи должна быть авторитетна. Далее что делали англичане? Они отслеживали его судьбу в тюрьме. А потом, за полгода или за год, уже занимались подготовкой его устройства на работу. Вот нам бы, поскольку сейчас вроде бы уже законопроект, вот я читал, там уже есть эти зачатки, вот нам бы общественным организациям, то, что делает Оля, то, что делает Лева Пономарев, другие, вот обратиться в эту сторону. Не просто благотворительную помощь, а вот такая правовая поддержка.
С. Сорокина
―
И, кстати говоря, помощь тем, кто выходит из тюрьмы. Вот я знаю, что Ольга, все-таки «Русь сидящая» занимается судьбой тех, кто выходит из тюрьмы.
В. Борщев
―
Это страшная проблема.
С. Сорокина
―
Да, потому что это огромная проблема.
О. Романова
―
Вы знаете, огромная проблема в том, что я, все-таки достаточно уже много лет занимаясь тюрьмой, узнала только в этом году о существовании за государственные деньги, за государственный счет… в течение многих лет в Москве социальные центры помощи бывшим заключенным. Например, вот «Востряково» есть такой центр, и очень хороший. Мы сейчас там оборудуем компьютерный класс, с ними очень много общаемся. То есть, это на профессиональном уровне…
С. Сорокина
―
Государственные центры.
О. Романова
―
Это муниципальные центры, то есть, это под упомянутым Печатниковым и...
С. Сорокина
―
А почему мы мало знаем про это?
О. Романова
―
Вы знаете, а потому что рекламы быть не может, это же муниципальное учреждение.
С. Сорокина
―
А как люди узнают?О. Романова
―
Для бездомных – пожалуйста, в Люблино, улица Иловайская, дом 22.
И. Воробьева
―
На Иловайской, там вообще прекрасно.
О. Романова
―
Прекрасные условия и медицина. И очень хорошее отношение.
С. Сорокина
―
То есть, это просто плохо как-то рекламируется, плохо говорится об этом.
И. Воробьева
―
Не-не-не, стойте, подождите, давайте разделять все-таки. Про бездомных – это тут я могу сказать, простите меня, пожалуйста…
О. Романова
―
Дело в том, что именно для осужденных…
И. Воробьева
―
Это соцзащита, это Департамент соцзащиты, который вот… на Иловайской вот этот вот… нет, я имею в виду, бездомные, они все в курсе, они все знают…
С. Сорокина
―
Хорошо, а заключенные выходящие?
О. Романова
―
Заключенные – это «Востряково», это филиал Люблино.
И. Воробьева
―
Как они узнают о том, что они могут туда обратиться?
О. Романова
―
Я очень хотела бы обратиться ко ФСИН. Потому что мы работаем с «Востряково», с социальным центром, и у них есть одна единственная проблема: они не могут никак договориться ни со ФСИН, ни с УФСИН, чтобы просто буклет свой готовый отдать в зону.
С. Сорокина
―
Выходящим.
О. Романова
―
Что приходите к нам, устраиваем на работу, у нас медицинская помощь.
С. Сорокина
―
А почему же ФСИН не берет, в чем проблема?И. Воробьева
―
А потому что люди, которые смогут социализироваться, уже не попадут в тюрьму.
О. Романова
―
И им снизят бюджет.
С. Сорокина
―
Что за ерунда! Ну, что это…
В. Борщев
―
Доказано: человек, который устроился на работу, рецидивов намного меньше, намного.
С. Сорокина
―
Так нет, я имею в виду, что за бред! Если иметь в виду государственный интерес, так заключенных и должно быть меньше.
О. Романова
―
А это ведомственный интерес, бюджетный.
С. Сорокина
―
А это бюджетный интерес. И не будут выдавать брошюры о социализации, да? И люди будут возвращаться в тюрьму.
В. Борщев
―
Должна быть социальная программа устройства на работу. Это опять вот я возлагаю большие надежды на закон о пробации.
С. Сорокина
―
Давайте, пожалуйста, называйте свои какие-то телефоны, смс – что хотите.
О. Романова
―
Если вы в Москве… а если вы не в Москве, просто пишите, «Русь сидящая». Значит, если вы идете к нам или едете сами, то это метро «Чистые пруды», либо «Тургеневская», либо «Сретенский бульвар». Потаповский переулок, дом 8/12, строение 2, офис 106. Это очень легко найти. Очень много цифр, но очень легко найти. Потаповский переулок, дом 8/12, строение 2, офис 106. Напротив «Новой газеты».
С. Сорокина
―
«Русь сидящая». Иди найдите на сайте.
О. Романова
―
zekovnet.ru – это сайт. И там все: там телефоны, адреса, карта, как помочь. Или смс (это для посылок): 3443, «свобода» и через пробел сумма, которую вы хотите, чтобы ушла посылка в зону.
С. Сорокина
―
Ну, кстати говоря, да, обратите внимание на то, что действительно не так много организаций, которые занимаются хоть как-то помощью заключенным. И давайте поддерживать те организации, которые взяли на себя этот труд.
И. Воробьева
―
Согласна и говорю спасибо нашим гостям сегодняшним. Это глава правозащитной организации «Русь сидящая» Ольга Романова и правозащитник, член Московской Хельсинской группы, сопредседатель правозащитной фракции «Яблоко» Валерий Борщев. Спасибо большое за то, что вы пришли и этим занимаетесь.
С. Сорокина
―
И за то, что делаете, да.
И. Воробьева
―
А прежде чем мы расскажем об анонсах Добро Mail.Ru, которые в нашей программе звучат, скажу также от себя анонс, что завтра в московском парке «Музеон» с 12 часов дня до 21 часа пройдет Летний фестиваль волонтеров 2015. Если у вас есть такое желание, обязательно приходите. Вход свободный. Там очень много организаций, хорошая площадка. Ну, и, надеюсь, с погодой тоже повезет. Все, на этом программа «Чувствительно завершается». Анонсы Добро Mail.Ru сейчас вам все расскажут. А мы через неделю вернемся.
С. Сорокина
―
До свидания.