Реформа детских домов - Елена Альшанская - Чувствительно - 2015-06-27
И. Воробьева
―
17 часов и почти 8 минут в столице, всем здравствуйте, добрый вечер, меня зовут Ирина Воробьева, это программа «Чувствительно», и сегодня мы говорим о реформе детских домов вместе с моей гостьей сегодняшней – это президент благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская. Елена, добрый день.
Е. Альшанская
―
День добрый.
И. Воробьева
―
Я почитала всю эту историю про реформу системы сиротских учреждений, и, на первый взгляд, в общем, кажется, что все очень хорошо, в том смысле, что задумка отличная, и все будет просто прекрасно. Я так понимаю, что есть некое положение, которое должно вступить в силу в этом году, и в чем там вот подводные камни, что называется? Потому что из того, что я вижу, действительно, там должны быть маленькие группы, там какие-то требования, не знаю, чтобы это социализировать, то есть, чтобы дети не были в некой такой…
Е. Альшанская
―
Изоляции. Самое главное, вот такое ключевое, что там есть – это то, что там написано очень четко, и очень сложно трактовать как-то иначе, что дети там находятся временно без семейного устройства, если оно было невозможно прямо незамедлительно. Это история про то, как вот не дают, например, предварительную опеку, а у нас ее не очень... но есть такая форма в нашем законодательстве, когда можно взять ребенка под опеку, не собирая массу всех этих документов, а просто с паспортом и осмотром квартиры временно, и за три месяца – по-моему, там даже увеличили срок – собрать все эти документы, их донести, грубо говоря, и уже оформить опеку.
Е. АЛЬШАНСКАЯ: Идея о том, что дети-сироты должны быть устроены в свою родную семью, понимается с трудом
Она очень редко используется, в основном для родственников, в ситуации, когда, например, один умер, а второму нужно срочно, чтобы ребенок не попал в детский дом, его взять. Теперь, собственно говоря, там вот даже так написано, что необходимо, что ребенка нужно устраивать в учреждение, только если не получилось никак иначе, включая эту самую предварительную опеку.
То есть, он говорит о том, что это временно, что семейное устройство является целью. Но мы, опять же, я участвовала в рабочей группе, которая работала над этим законопроектом, могу сказать, что мы хотели большего. Для нас, может быть, это такой компромиссный вариант, хотя, конечно, он выглядит намного лучше, чем то, что есть сейчас.
И. Воробьева
―
А хотели как?
Е. Альшанская
―
А хотели действительно полного изменения этой системы. Вот я в детали буду вдаваться чуть позже, сейчас просто скажу про эту историю, что мы настаивали на том, чтобы это было названо не семейным устройством, а жизнеустройством, чтобы имелось в виду и устройство его обратно в кровную семью. Потому что у нас, к сожалению, есть такой сдвиг, и у руководства нашей страны, и у населения, то есть, есть такое общее понимание, что вот ребенок-сирота в детском доме, его нужно устроить в семью. И когда такая логика, которая все пронизывает, это, ну, вот кажется естественным. Но это естественным было бы, если бы он в детском доме самовоспроизводился из пыли, как… тогда его нужно было бы устроить в семью. Но так как дети на самом деле приходят в учреждения из семей, и, к сожалению, у нас на этих семьях чаще всего крест ставят сразу же, то идея о том, что они должны быть устроены в свою родную семью, понимается с трудом, хотя на самом деле…
И. Воробьева
―
То есть, нужно устраивать ребенка в его семью.
Е. Альшанская
―
Конечно, устройство в семью, оно должно быть не обязательно в другую. Поэтому, так как термин «семейное устройство» у нас понимается всеми одинаково как устройство в новую семью, мы предложили включить термин именно жизнеустройства, а не семейного устройства, который будет предполагать некий порядок действий. Но это должно быть уже отражено в других документах, мы сейчас тоже настроились, чтобы там это как бы не ушло. Потому что, конечно, важно, чтобы все понимали, что сначала – и так во всем мире происходит, мы, собственно, почему-то упорно позади планеты всей в этом вопросе – что сначала нужно, конечно же, работать, и причем, серьезно, над устройством ребенка обратно в его родную семью либо в семью родственников.Это часто на самом деле у нас фикция, например, у нас есть история, в которой мы принимаем участие, когда забрали детей из семьи и не очень хотят возвращать обратно. Суды, много общественности уже вокруг этой истории, но, тем не менее, все равно она пока еще не закончилась. И когда мы смотрим там документы, общаемся со службами, они показывают некий план о том, что они с семьей работали. Раз они работали, и не получилось, значит, детей надо отбирать - все, плохая семья. Когда мы начинаем выяснять подробности, а что это, что это была за работа, то выясняется, что это, там, дали куда-нибудь путевку, купили семье холодильник, принесли б/у одежду, поругали. Ну, как бы набор таких случайных действий.
И. Воробьева
―
Не системно.
Е. Альшанская
―
Во-первых, а во-вторых, ну, вот если у людей действительно трудная ситуация, с которой они не могут справиться, не могут справиться со своей жизнью, с воспитанием детей. Ну, там очень сложная семья, это тоже выпускники интернатов, родители, плюс детей у них много, целая куча детей, и дети тоже есть с проблемами здоровья – конечно, они не очень справляются, но они готовы, они хотят, они детей своих любят.И вот в этой ситуации как бы холодильник ничего в их жизни не меняет. Тем более выговор. И понятно, что, так как у нас пока не было вот этой системной работы с семьей, в основном, это так и воспринимается. Тут, конечно, нужно очень продуманно эту историю выстраивать, чтобы было понятно, что там есть, что спасать на самом деле, и только потом уже искать новую семью.
И. Воробьева
―
Вот Артем из Ростова-на-Дону и некоторые другие наши слушатели, когда писали мне в Твиттер и так далее, когда я, не помню, какую тему поднимала про детские дома, о том, что есть ощущение, что после принятия закона, так называемого закона Димы Яковлева, начали просто распихивать детей по семьям, чтобы вот эта статистика бешеная наша, она пошла как-то вниз. Это действительно так или нет?
Е. Альшанская
―
Я хочу сказать, что после… можно сказать, что отчасти вот то, что так быстро были приняты меры к какому-то реформированию, это тоже – мне кажется, я, конечно, не могу утверждать, никто так не говорит прямо, что это тоже последствия принятия закона Димы Яковлева. Почему? Такое внимание к этой сфере было привлечено, то есть, мы сами привлекли к нашим детским домам вот внимание всего мира - посмотрите на нас. И, конечно, нужно было что-то решать. И, конечно, у нас, к сожалению, очень часто любые вещи, даже довольно позитивные, идут с точки зрения политики надоев и покосов, когда спускаются вниз какие-то цифры: вам нужно увеличить на 30% семейное устройство. А дальше уже регион как может, так и увеличивает. Причем понятно, что на самом деле вот с точки зрения человеческого, можно легко увеличить семейное устройство на большое количество процентов. Почему? Потому что, по сути, до последних нескольких лет, еще 5-6 лет тому назад, никакого семейного устройства как активной работы, как такового, не было. И сейчас еще во многих регионах ее нет. Люди говорят: детей невозможно устроить в семью, или этих детей невозможно устроить. Потому что они ничего не делали для этого. И когда они действительно начинают делать какие-то совершенно разумные, нормальные, объективно подготовленные действия… Например, был в Смоленске детский дом для детей с тяжелыми достаточно расстройствами, с умственной отсталостью, с инвалидностью. И обычно про таких детей говорят, что это вообще – как бы, а вот есть дети, - любят так говорить политики – а есть же дети не устраиваемые. Нету на свете никаких не устраиваемых детей.
И. Воробьева
―
Нету?
Е. Альшанская
―
Конечно, нет. Как может быть категория лиц не устраиваемых?
И. Воробьева
―
Ну, совсем сложные дети или с какими-то заболеваниями…
Е. Альшанская
―
Это все абсолютно индивидуальная история. Во-первых, нам удавалось устроить в семью совсем сложных детей, которые были просто, извините, если говорить так грубо, по-обывательски, это называют «овощ». То есть, ребенок лежачий, который по крайней мере не коммуницирует в таком понятном виде, у которого нет прогнозов каких-то позитивных по развитию, они тоже устраиваются в семью, как ни странно.
И. Воробьева
―
Серьезно?
Е. Альшанская
―
Абсолютно. Потому что есть люди, которые готовы… Ну, например, когда мы о таком ребенке писали, сначала искали ему просто няню, чтобы она была с ним рядом в больнице. Но если женщина, готовая взять его в семью, с медицинским образованием, ее аргументация была такая, что, ну, как бы ей жалко этого ребенка. Скорее всего, он не будет жить слишком долго, но она готова, зная, что у нее есть медицинское образование, способна будет распознать ситуацию, когда...
И. Воробьева
―
Нужно будет...
Е. Альшанская
―
... нужен будет дополнительный уход, да, способна обеспечить какой-то медицинский уход ему дома, чтобы он в нормальных условиях жил и доживал тот срок, который ему отпущен. Люди есть очень разные, поэтому никаких категорий не устраиваемых детей нет на свете.Я начала рассказывать историю про этот смоленский детский дом. Его директор, подойдя к этому действительно основательно и серьезно, еще несколько лет тому назад он обучил (неразб.) в другом формате, не в том, в котором сейчас. И, соответственно говоря, она приехала к себе туда и начала готовить… обучала свой персонал. Она ездила даже по каким-то рабочим коллективам, как вот в советское время агитбригады. То есть, собирала людей, она им рассказывала про детей, про особенности, про то, что они будут оказывать дальше поддержку, приглашала их туда. И, в итоге, ей удалось за два года раздать практически всех, там около сорока в патронатные семьи, которые они дальше сопровождали. То есть, дети могли… какой там тоже был ключевой момент? То, что сейчас, опять же, является для многих ключевым моментом, для тех, кто готов взять детей с тяжелой инвалидностью – это то, что на самом деле ни садики, ни детские сады, ни школы их никакие не принимают. По сути, тогда такой родитель становится абсолютно привязанным к ребенку, не может работать, он не может уйти, да? Ну, а как?
И. Воробьева
―
Ну да.
Е. Альшанская
―
Даже если пособие более-менее приличное, оно в разных регионах разное, все равно выжить на него полноценно, еще и вырастить ребенка-инвалида, невозможно. Поэтому, конечно, в этой ситуации родитель должен работать. Это значит, что ребенок… вообще, честно говоря, вся наша образовательная система подо что заточена? Дать родителю работать. А для таких детей, получается, ничего этого нет. Или каких-нибудь дневных центров, где там три часа в день – и что, что это дает? Это не дает родителю возможности... Ну, в общем, в итоге, дети могли бы быть в ее учреждении вот как бы в таком формате садика, с 10 утра до 6, с 9 до 6, и дальше родители их забирали и получали там поддержку. Какое-то время это работало, потом там у них были серьезные проблемы, там что-то выбивалось из правового поля, на них наехала прокуратура.Я честно скажу, я не отслеживала, чем эта история закончилась, она была несколько лет тому назад, но, по-моему, ничем хорошим. Но это было тогда, да? Вот таких вот отдельных экспериментов в стране было множество, множество людей доказали своим опытом, что возможно устроить в семью практически любых детей. А некоторые особо прекрасные, с моей точки зрения, доказали, что и в кровную можно вернуть и работать с ними. Тоже, опять же, отдельные какие-то учреждения, которые брали и работали с кровной семьей, при общем непонимании, при отсутствии каких-то таких средств, выделенных на это специально, при отсутствии очевидных технологий, этому нужно учиться, нужно искать, где учиться – все это возможно. Но когда это просто спускается сверху в формате «на 30% увеличить», люди ничего этого не делают, они не учатся, они не работают, они не знают технологии, они не обустраивают это так, чтобы действительно была какая-то поддержка, то, конечно, у нас происходит вот то, что вы говорите, когда распихивают. Ну, как бы это не напрямую, они не распихивают, для того чтобы стало меньше, распихивают, потому что есть некое уже понимание у всех, что есть вот… У нас же сейчас количество детей, устроенных в семьи, содержится в цифрах отчетности для губернаторов, по которым меряют регионы.
И. Воробьева
―
А, одна из цифр...
Е. Альшанская
―
Одна из цифр, да, рейтинга – это количество устроенных в семьи. Мне кажется, что, конечно, в таком формате это неправильно. Потому что количество устроенных в семьи в чистом виде ни о чем не говорит. О чем говорит? Что процент, сколько вернули домой, сколько устроили, какие есть службы по сопровождению, как долго эти дети в семье пробыли. Потому что у нас же есть устройство, а есть возврат. Чаще всего там, где начинают распихивать, это все возвратами заканчивается. Не потому, что люди плохие. А потому что очень сложно справиться действительно с чужим ребенком, иногда с тяжелым чужим ребенком, иногда с ребенком, имевшим, например, опыт насилия, который он дальше переносит в семью на кровных детей. Люди к этому не готовы, им никто не объяснял, их никто не учил правильно и никто их не поддерживает.
И. Воробьева
―
Есть же школы приемных родителей, и без прохождения вот этой школы, насколько я помню, детей не отдают.
Е. Альшанская
―
Конечно, и это на самом деле вызывало очень бурные споры, но, с моей точки зрения, это очень позитивная история. Она немножко прошла в таком же формате надоев и покосов, когда резко вдруг в один год приняли законодательство, что все обязаны проходить. Притом, что на тот момент, когда это законодательно приняли, в половине регионов вообще никаких школ приемных родителей. То есть, они, в итоге, вынуждены были под законодательство по-быстрому открыться. Где-то это в детских домах, где-то в органах опеки и попечительства, а где-то, например, просто элементарно договорились с институтом с каким-то, и он как-то там подготовил своих специалистов образовательных учреждений и учит.Понятно, что есть проблемы с тем, что очень часто, ну, уже чем дальше, тем реже, но тем не менее, на начальном этапе особенно, специалисты в глаза не видели ни приемных детей, ни приемных родителей, ничего про эту тему не знали, что-то где-то они нашли, не знаю, в интернете, еще где-нибудь. Не всегда, конечно, это было качественно. Понятно, что ставка была такая, что мы примем закон, ну, как спрос рождает предложение, и они должны будут как-то подстроиться. Мы тогда говорили, конечно, что так нельзя, что нужно сначала готовить базу, что нужно было делать академические программы, учить сначала тех, кто будет учить. Этого не случилось до сих пор. Но действительно отчасти оказалось, что спрос все-таки формирует предложение, что начали выравниваться эти школы. Их уже сейчас намного больше, они уже есть более качественные. Люди все-таки тоже голосуют ногами, и часто это НКО, которые работают в регионе годами, они берут на себя эту аудиторию. Все равно еще мы сталкиваемся с людьми, которые проучились в этих государственных школах приемных родителей, потом приходят к нашим специалистам и рассказывают, и это, конечно, волосы дыбом, какую-нибудь совершеннейшую чушь. Понятно, что люди не со зла, а потому что они некомпетентны просто были.
И. Воробьева
―
Слушай, а вот с этим законопроектом, о котором мы сейчас говорим, о реформе детских домов, то же самое, нет базы, или как?
Е. Альшанская
―
Конечно, в полном смысле этого слова нет базы. Но тут я, опять же, соглашусь, как вот с этой историей, я соглашусь, что это все равно хорошая идея, чтобы это было обязательным.
И. Воробьева
―
Что там хорошего в этом проекте?
Е. Альшанская
―
Вот я начала говорить о том, что, во-первых, да, это временная история, ребенка нужно устраивать в семью. Во-вторых, принципиальный момент – это то, что дети должны жить по семейным группам, по квартирному типу, в условиях, приближенных к семейным. Конечно, это понятие не раскрыто, но федеральные законы все последние годы принимаются рамочные. Ну, опять же, отчасти потому, что социальная политика, вообще она как бы в ведомстве регионов, и все равно они будут прописывать, что и как они будут делать. То есть, федеральный закон рамочный. Тем не менее, с моей точки зрения, рамки достаточно очевидные. Когда у вас написано, что вы живете по семейному типу, а в группах по квартирному типу, очень сложно сказать, что квартирный тип – это у нас когда на этаже 12 комнат с номерами, а внизу у нас столовая на 200 человек. Большой зал, собственно, очень большой зал. И, конечно, можно попытаться - мы сейчас очень боимся, что люди подойдут к этому формально. Вот я начала говорить, что это квартирный тип.
И. Воробьева
―
То есть, это означает, что там немного детей. И это значит, если я правильно понимаю, что если забрали брата и сестру, то их не разъединяют.
Е. Альшанская
―
Только вместе. Там это в нескольких местах этого законопроекта сказано, что их нельзя… Сейчас у нас как устроено? Очень по-глупому устроено. Дети разного возраста с разным заболеванием попадают в разные учреждения и живут там, не видя друг друга. Потом приходит какая-нибудь приемная семья, знакомится с одним ребенком, ей говорят: о, а у него есть три брата в другом учреждении, еще сестра в другом районе – забирайте их, пожалуйста. Потому что нельзя разлучать.
Е. АЛЬШАНСКАЯ: Нету на свете никаких не устраиваемых детей
И. Воробьева
―
А, то есть, нельзя взять...
Е. Альшанская
―
Людям нельзя разлучать, а система государственная их разлучает на раз-два, и даже как бы не считает, что в этом проблема. Вот они по четыре года там жили в учреждениях все отдельно, а теперь возьми их целиком.Ну, и, конечно, бывают ситуации, что человек все-таки берет одного ребенка, бывает, что не берет, потому что не может всех, и в редких случаях счастливых берет действительно все это счастливое семейство. Но здесь уже, опять же, сложно прочитать по-другому, потому что в нескольких пунктах сказано, что нельзя разлучать братьев и сестер.
Группы должны быть разновозрастные, в группах могут проживать дети с разными группами развития, мы долго пробивали. Потому что как у нас устроено сегодня? Ребенок, только в доме ребенка дети находятся вместе, потом дальше их ранжируют по состоянию здоровья, и слепые, извините, направо, хромые налево. То есть, дальше у нас восемь типов коррекционных учреждений и девятый – это ДДИ, детский дом, интернат для детей с умеренной и тяжелой умственной отсталостью, чаще всего они так называются, иногда по-другому, но принцип тот же.
Когда самых тяжелых детей, в итоге, спихивают вот в последние учреждения. Еще там внутри их умудряются делить на группы по состоянию здоровья, когда детей, которые не ходят, вместе, детей, которые не говорят, вместе, значит, если у ребенка есть хоть какие-то речевые возможности, он никогда не заговорит, потому что вокруг него молчаливая среда.
И вот это у нас так устроено, это устроено десятилетиями, все считают, что это нормально. Почему? Потому что у нас смешалось в одну кашу понятие коррекционного образования, понятие образовательных потребностей ребенка, которые разные действительно. Те, кто не видят, не слышат, они действительно учатся по-разному, все понятно, но жить-то они почему должны в одном месте? То есть, вот у нас смешалась идея…
И. Воробьева
―
Жить почему не могут в одном месте
Е. Альшанская
―
Да, не могут. А у нас смешалась идея образования и идея проживания. У нас уже оказывается, что человек, который плохо слышит, с человеком, который хорошо слышит, он жить вместе не может. Почему? Ответа на этот вопрос нет. Вот просто из-за образования, которое раньше было внутри.
И. Воробьева
―
А что касается образования, сейчас, если я правильно понимаю, вот детский дом, там же они живут, там они учатся, то есть, они фактически не покидают его.
Е. Альшанская
―
Это уже не совсем так, вот крайней мере для обычных детских домов два года назад, когда приняли новый закон об образовании, он, по сути, как бы упразднил возможность нахождения, проживания и обучения по общеобразовательной программе вместе, то есть, вот эти школы-интернаты.Хотя скажу честно, хотя он их как бы упразднил, они все еще существуют, во многих регионах в основном именно школы-интернаты, когда действительно ребенок и учится, и проживает на одной территории, у него нет повода выйти за ее пределы. Зачем? У него весь круг жизнедеятельности в одном месте. Он живет за забором, он не видит мира вне этого забора, потому что нет потребности. Его круг жизни ежедневный, от нуля до нуля, он там. Сейчас это должно быть по-другому, и для обычных детских домов уже и без этого постановления. А это постановление, опять же, четко совершенно говорит о том, что ребенок должен учиться вне учреждения. С одной стороны, четко об этом говорит, с другой стороны, там, конечно, есть оговорка, что если это невозможно, то образование может быть организовано внутри.
И. Воробьева
―
Что такое невозможно…
Е. Альшанская
―
Что такое невозможно, мы не знаем. Человек может сказать: вот наша школа соседняя брать не хочет, поэтому невозможно, да? Хотя на самом деле она не имеет права говорить, что она кого-то не хочет брать – это, опять же, по закону об образовании, не ее некое волюнтаристское желание, а ее обязанность.То есть, мы понимаем, что при желании все это можно аккуратненько как-то обойти. Но, с другой стороны, если будет действительно какая-то система проверки соответствия учреждений этому постановлению, то обойти будет довольно сложно. И насколько они будут смотреть сквозь глаза, да?
Я начала говорить об этих комнатах, то есть, там написано, что должно быть свое помещение для сна, игр, приема или приготовления пищи. Это очень важный момент, мы тоже его с трудом пробивали. Потому что если оставить вот эти огромные кухни-столовые, то понятно, что никакой семейный тип создать невозможно. Где вы видели семью, которая с утра встает дружненько с другими семьями идет в столовую питаться на завтрак, обед и ужин? Ну, то есть, может быть…
И. Воробьева
―
Гостиница, да.
Е. Альшанская
―
Никто не живет всю жизнь в гостинице.
И. Воробьева
―
Конечно.
Е. Альшанская
―
Потом, они хоть что-то заказывают, наверное, в номер, они не только в столовой питаются. Даже живя в гостинице, у них есть какие-то варианты приема пищи. А здесь ребенок никогда их не видит. Потом мы ждем, что он выйдет в мир и будет каким-то... Или устраивают эти опытные кухни. Понятно, что если вы учитесь готовить как такое некое шоу, которое у вас происходит раз в месяц или раз в неделю, а реально вы питаетесь в этих огромных столовых, где вам все наливают в тарелку, вот именно это вы усвоите в качестве образа жизни.
И. Воробьева
―
То есть, они должны ежедневно или смотреть, или самим принимать участие в приготовлении пищи, чтобы можно было…
Е. Альшанская
―
По идее, да. Хотя, опять же, так как там и/или, почему, опять же, или, потому что нам тоже сказали, когда обсуждалось это постановление, проводили селекторы с губернаторами, они им честно говорили, что, ребята, мы все это исполнить не можем. Очень просили мы, в смысле, общественная организация, ввести ограничение по количеству детей на учреждение, чтобы они…
И. Воробьева
―
То есть, не больше какого-то…
Е. Альшанская
―
Да, мы предлагали не больше тридцати. Но в итоге это выпало оттуда совершенно, потому что все честно сказали, губернаторы регионов – а что хотите делайте, у нас только здания эти огромные, их полно, а маленьких у нас нет. Мы просто будем нарушать, мы ничего не можем сделать. И это вот наше предложение не было принято.Но я крайне надеюсь, что все равно будет некое, опять же, политическое решение о том, что хотя бы новые не будут строиться большие. Сейчас продолжают закрывать эти малокомплектные. Вот какие они, извините, идиоты, не побоюсь это слово сказать в эфире, потому что у нас ряд регионов – например, Подмосковье – продолжают закрывать свои маленькие учреждения, те самые, которые уже соответствуют этому постановлению.
И. Воробьева
―
Наоборот, то есть…
Е. Альшанская
―
Конечно, вместо того чтобы его принять, там уже, ну, чуть-чуть нужно изменить штатное расписание, чтобы был постоянный воспитатель на группу, там написано, тоже это очень важный момент, что у группы есть свой воспитатель или несколько, но их ограниченное количество, и они постоянные, они с детьми находятся постоянно, а не вот это мелькание, чужие дяди и тети перед глазами бесконечно, когда ты не понимаешь, кто все эти люди, которые входят и выходят в место, где ты живешь. И, конечно, это все, вот то, как оно написано, это реально реализовать только в маленьком учреждении. В большом это задача, которая слезы. То есть тоже сейчас говорят руководители, вот я была только что на съезде в Самаре, был такой Съезд всероссийский директоров детских домов, который проходит каждый год, и в этом году он был посвящен именно тому, как они будут жить по этим новым правилам. И те, кто руководят огромными учреждениями, конечно, они не понимают, как это сделать. И поэтому когда регион берется закрывать все маленькие и ставит всех в условия невозможности реализовать, я, честно говоря, очень сильно сомневаюсь в адекватности прежде всего социального блока этого региона, ну, потому что глупо. Это федеральный закон, его все равно придется соблюдать.
И. Воробьева
―
В любом случае, да. Еще продолжим про реформу детских домов в программе «Чувствительно» с Еленой Альшанской – это президент благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам».НОВОСТИ
И. Воробьева
―
17 часов 35 минут в столице, программа «Чувствительно» продолжается, и мы вместе с Еленой Альшанской, президентом благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам», обсуждаем реформу детских домов. Скажи, пожалуйста, а кто был вообще инициатором всего этого законопроекта, и кто не хотел, скажем так, его принимать?
Е. Альшанская
―
Я бы не называла здесь инициатором и не хотела, но я бы немножко по-другому это как бы поставила. У нас есть министерство, которое самое активное с точки зрения вообще каких-то перемен. Тоже не с самого начала так было. Инициаторами по сути стали общественные организации, потому что множество общественных организаций, которые на разном уровне уже много лет говорят о том, что так, как у нас, нельзя, что детям плохо, что эта система, она никому не помогает, что в качестве результата мы имеем вышедших на волю детей, которые не справляются с жизнью и дальше попадают их дети в эту структуру. Что это разрушает чудовищно семьи, потому что семьи, у которых забрали детей, они получают ужасный урок, что так можно решать проблемы, отдав детей государству. Во-вторых, получая вот такой удар в самое чувствительное, что есть на самом деле, у женщины по крайней мере, ее неспособность быть матерью, вот она не справилась с этим – это, конечно, такая многолетняя депрессия, которую тоже никому не видно, в которой эти семьи находятся и поэтому они спиваются. А мы говорим: ага, ну, мы знали, что они плохие, мы не зря ребенка забрали. А это происходит из-за того, что ребенка забрали, зачастую. И, конечно, эта ситуация так не решается. И такой как бы основной наш, по сути, партнер в этой истории – это два игрока: это вице-премьер по социальным вопросам, Ольга Юрьевна Голодец, которая действительно во все это вникла, и она готова что-то менять. И Министерство образования федеральное, которое является методическим центром. То есть, по сути, ведомственно к ним относятся только детские дома. Опеки - органы исполнительной власти, в каждом регионе эту власть передали кто кому мог. Где-то это Минобр, где-то Минсоц, где-то это муниципалитет вообще, где-то какие-то отдельные департаменты. Дома ребенка – это Министерство здравоохранения федеральное. Детские дома-интернаты – это Минсоц, Минтруда и социального развития. И только детские дома и коррекционные образовательные учреждения – это Минобр. Они являются методическим центром. То есть, за ними, грубо говоря, вот вопрос обучения, вопрос рекомендаций. Они стали вот теми, кто, по сути, является основным игроком в истории с тем же самым текстом постановления, который звучит очень скучно.Это постановление номер 481 «Об организациях для детей-сирот и детей, оставшихся без попечения родителей, и об устройстве в них детей». То есть, такое совершенно будничное название, очень формальное, и понятно, что это очень серьезные перемены, но это не революция всей сферы. Почему? Потому что для этого нужно поменять Семейный кодекс, закон об опеке и попечительстве…
И. Воробьева
―
А почему Семейный кодекс-то?
Е. Альшанская
―
Ну, вот, например, одна из ключевых вещей, которой мы хотели добиться – это вот то, я начала уже про это рассказывать, что у нас дети сепарированы по принципу здоровья, их тут же всех разделяют, жить вместе они не могут, и зачем-то они живут там же, где учатся, хотя могли бы туда ходить учиться, а жить совершенно в другом месте, да? И у нас еще дети маленькие, до четырех лет, они считаются больными по определению, находятся в домах ребенка – это учреждения здравоохранения.
Е. АЛЬШАНСКАЯ: Количество устроенных детей в семьи в чистом виде ни о чем не говорит
И. Воробьева
―
Они живут фактически в больницах.
Е. Альшанская
―
Да, где 80-90% персонала – это медики. Потому что у нас есть некая идея, что если ребенок маленький, то он нуждается в постоянном медицинском уходе. Такая странная несколько идея, мы ее тоже обсуждали, а почему. Ну, вот тем не менее, у наших медицинских коллег было такое убеждение, что только это и правильно, ребенок должен быть вот под присмотром медицинского персонала.Когда мы предлагали как бы уйти от этой сепарации на ведомственные учреждения, им было бы проще. Потому что сейчас эти учреждения, они в разных ведомствах, они никак между собой не коммуницируют, потому что одни одним отчитываются, другие – другим, вот такая каша. Но, во-первых, это постановление, все-таки оно заставляет их всех работать по одним стандартам, оно относится ко всем. Неважно, к какому ведомству ты относишься, ты живешь по этому постановлению. Раньше так не было, у них у всех свои совершенно уставы, свои идеи о том, как жить, да. Сейчас уже у них общая идея. И мы говорим, что вообще этого не надо, нужно делать так, чтобы было учреждение для детей-сирот, или как угодно, центр реабилитационный, центр временного пребывания, как угодно его назовите, куда попадает ребенок, который вот временно из семьи там оказался. Потому что мы еще не знаем, вернем ли мы его обратно или мы его будем устраивать в новую семью.
Но вот есть такой промежуток, да, действительно, что-то такое случилось, прямо сейчас он в семье находиться не может. Не знаю, мама в тюрьму попала, например. Да, действительно, там какой-то полный треш, все-все в наркотическом угаре, ребенка нужно забрать. И неважно, какой это ребенок, здоровый, больной, маленький, большой. Он попадает в среду, она такая реабилитационная. Если ему нужно лечение, он пойдет в больницу лечиться. Если ему нужно в школу, он пойдет в школу учиться, он не будет жить там, где он лечится, или там, где он учится. И оказалось, что это невозможно в чистом виде сделать, потому что в семейном кодексе есть пункт про то, например, что дети размещаются в три типа учреждений из семьи: медицинское, образовательное и социальное. И пришлось их здесь сохранить, но дать возможность пребывания вместе - она есть. Но, тем не менее, она все равно вот так через, извините, одно место. Или, например, та же самая история, связанная с тем, что мы пытались закрыть здесь одну, в общем, опять же, грустную историю – у нас огромное количество детей по заявлениям в учреждениях находятся.
И. Воробьева
―
По заявлениям?
Е. Альшанская
―
Родителей, которые пишут: я в такой трудной ситуации – можно мой ребенок у вас поживет пару-тройку лет? Это одна категория детей. Вторая категория детей – это как раз таки дети, которые в этих коррекционных учреждениях или в ДДИ, социальной защиты, которые там находятся, потому что это единственный тип, по сути, развития или образования, который такому ребенку предложили. То есть, ему не предложили другого варианта.
И. Воробьева
―
У него есть родители, они не хотят его отдавать…
Е. Альшанская
―
Почему? Они иногда хотят его отдавать, это такая совершенно формальная история, потому что очень многие дети по заявлениям не видели своих родителей годами. Они их не навещают, они никак не участвуют в воспитании, этих родителей нет в жизни детей. Но такого ребенка нельзя устроить в семью, такой ребенок не попадает ни в одну из чудесных наших статистических баз. У нас очень красивая картина, у нас количество детей постоянно уменьшается, в базе, в учреждениях. А если посмотреть количество детей по заявлениям, то они у нас как раз таки увеличиваются. У меня есть подозрение, что в некоторых регионах ради статистики просто ведутся этими родителями, которые совсем уже явно не готовы в данной ситуации воспитывать своего ребенка, беседы на тему того: а давайте вы напишете заявление.При этом, заметьте, за родителем сохраняются все социальные выплаты, льготы, пенсия по инвалидности на ребенка, например, или льготы как многодетной матери, у которой все дети сидят в детском доме, извините. Или какие-нибудь выплаты на ребенка, она их получает. Потому что у нас в законодательстве это… государство за то, что ты как бы мать, грубо говоря, тебе дает деньги, а вовсе не за то, что ты прямо сейчас воспитываешь ребенка у себя дома. Это вещи, которые разведены.
И, более того, если раньше, по старому закону о социальном обслуживании, в ситуации, когда мать размещала ребенка именно в социальные учреждения социального обслуживания, то она могла, но это было необязательно, но это было возможно, чтобы она 75% пенсии отдавала за ребенка. С одной стороны, это было плохо, потому что ДДИ были заинтересованы в этих семейных детях – двойное финансирование, приятная конфетка. А с другой стороны, сейчас этого нет, новый закон говорит о том, что любое стационарное обслуживание детей – а это именно называется стационарным обслуживанием несовершеннолетних – бесплатно. И потому мама 100% пенсии на инвалидность удерживает себе, а ребенка полностью содержит государство. То есть, для определенной категории людей, увы, это очень удобная ситуация.
И. Воробьева
―
Как-то вот это положение…
Е. Альшанская
―
С трудом, потому что это все, для того чтобы это изменить, чтобы не дать возможности просто сдать своего ребенка в детский дом, его не навещать, не забирать, мы хотели ограничить срок, что не больше чем на 3 месяца. Мы понимаем, что бывают разные ситуации, но если ситуация длится годами, то это уже не ситуация…
И. Воробьева
―
Потом, можно же забирать ребенка к себе на какое-то время.
Е. Альшанская
―
Либо обязанность, чтобы каждые выходные, каждые каникулы. Опять же, это уже другой совершенно формат. В итоге, для этого нужно менять, опять же, семейный кодекс, менять закон новый о социальном обслуживании, где это услуга социальная, вы не можете взять постановление, раз – и сократить какую-то федеральную социальную услугу, которая прописана совершенно в другом законе. А это был не уровень, грубо говоря, той рабочей группы, которая работала ровно над этим постановлением. И такой инициативы изменить все, с нее никто не вышел. Поэтому вот то, что мы могли (мы – я имею в виду, рабочая группа, мы и представители министерства), сделали, а то, что не смогли, к сожалению, осталось на будущее. Поэтому, увы и ах, мама как могла, так и может отдать своего ребенка по заявлению в детский дом. Но единственное, что удалось, тоже с трудом – это то, что сейчас есть такой пункт, который описывает, как это все происходит, и там написано, что когда она сдает своего ребенка по заявлению, то подписывается тройственное соглашение между ней, опекой и детским домом. И в этом соглашении должен быть указан и срок, на который она размещает, ее участие в воспитании и содержании ребенка. И те жизненные обстоятельства, из-за которых все это произошло, а также - вот сейчас тоже документ, он уже был принят на днях, тоже нужно отследить, что там было, потому что была долгая дискуссия на тему того… То есть, само это соглашение – это отдельный документ, типовой формат, что там должно быть написано, что должна быть работа с социальными службами по изменению этой ситуации социальной, которая заставила ее, грубо говоря, этого ребенка отвести и отдать государству. То есть, по сути, это должно быть размещение на срок до изменения ситуации, а не бесконечно, как это сегодня происходит.
И. Воробьева
―
А есть возможность, например, если такая мама сдает ребенка в такое учреждение, то автоматически все вот эти выплаты, о которых мы говорим…
Е. Альшанская
―
... нет абсолютно. Мы предлагали это депутатам, буквально еще недавно на этом съезде представителям Госдумы мы говорили: нужно это изменить. Конечно, пока они говорят, что это невозможно, потому что это разная история. Но я уверена, это возможно абсолютно.
И. Воробьева
―
Мне тоже кажется...
Е. Альшанская
―
... замораживать все выплаты и все льготы. То есть, она получает за что? Не за сам факт, что родила, а за то, что вот ребенок с ней, и, конечно, в этом смысле действительно сложнее платить и так далее. Когда его полностью содержит, воспитывает и кормит государство, совершенно непонятно, почему все эти выплаты и льготы. Понятно, что, с одной стороны, очень важно понимать, что первая задача – это работа с кровной семьей над ее восстановлением. Над восстановлением – не означает, что мы просто говорим: люди, тратьте любые детские деньги, а мы вашего ребенка воспитаем. Это не работа над восстановлением кровной семьи.
И. Воробьева
―
Слушай, ну, а вот для тех, кто хочет каким-то образом помочь таким детям, взять в семью или еще что-то – какие есть для них плюсы вот в этом новом постановлении? Там что-то сделано для того, чтобы это было проще?
Е. Альшанская
―
Еще раз: постановление говорит только о жизни учреждений. Вот я о чем тебе говорила. Чтобы изменить что-то вокруг этой сферы, нужно менять совершенно другие законодательства. Но оно все равно, вот в рамках того, что оно говорит о жизни учреждений, оно выходит очень часто за рамки этой жизни учреждений и дает много возможностей.Например, опять же, там написано, что к видам деятельности учреждений относится подготовка детей к семье, подготовка приемных родителей, в том числе возможность вести сопровождение. Но это не в обязательном порядке, это уже зависит в свою очередь от бюджетов. То есть, если на эту деятельность выделит бюджет регион, они ее вести будут, а если не выделит, то, извини меня, как?
Вот поэтому здесь все, с одной стороны, есть возможности действительно сделать очень сильно по-другому. Это будут такие приближенные к семейным небольшие учреждения, где разные дети разного возраста находятся вместе, пока не решится их судьба: вернутся ли они домой, будут устроены к бабушке, либо пойдут в новую семью, где при этом… там очень много таких вещей, например, что им должны рассказывать про их права. Или, например, что у детей должен быть выбор досуга и какое-то свое личное свободное время, чего у них нет вообще, они как в армии там, вот по минутам расписан график. И что они должны выбирать и участвовать в выборе – сейчас скажу, прямо процитирую…
И. Воробьева
―
То есть, сейчас там расписание: в это время завтрак, в это время занятия, в это время прогулка…
Е. Альшанская
―
Так оно, конечно, и будет, но по крайней мере здесь написано, что у них должно быть индивидуальное время и пространство и время для занятий и отдыха, и что приобретение личных вещей для детей осуществляется по возможности с участием детей. Это очень важный пункт. Сегодня это...
И. Воробьева
―
Одежда, игрушки?..
Е. Альшанская
―
Да все что угодно. Ребенок не может себе ничего выбрать – ему приносят. И какой следующий шаг? Вот это написали в постановлении, а как это реализовать? Потому что если учреждение больше 10-ти человек, оно живет по закону о госзакупках, и там – какой личный выбор? Ты вывесил тендер, неизвестная тебе конкурсная комиссия это провела, неизвестная тебе компания «Елкин и партнеры» выиграла твой тендер, потому что самую дешевую цену дала на одежду для детей. И тебе что-то такое дешевое хреновое, извините, поставила. И ты обязан это все детям раздать – одинаковое, потому что тендер, конкурсная комиссия, все дела. С нашей точки зрения, мы тоже пытаемся это лоббировать, потому что дальше нужны новые изменения.
И. Воробьева
―
Ну, конечно.
Е. АЛЬШАНСКАЯ: Если посмотреть количество детей по заявлениям, то они у нас как раз таки увеличиваются
Е. Альшанская
―
Что учреждения нужно вытаскивать из-под этих тендерных конкурсов, они якобы были сделаны для того чтобы уменьшить коррупцию, коррупция не уменьшилась ни на йоту, по-моему, даже где-то увеличилась, потому что конкурсная комиссия – это люди, которые сидят на огромных деньгах и доступе к госзаказу, а с другой стороны, сам директор учреждения в итоге не может ничего сделать. Он не может пойти купить одежду в магазин.И, конечно, вот такие маленькие, но важные вещи, там прописаны, их много. И дальше уже вопрос, как это будет реализовываться. Почему мне было важно сегодня прийти об этом говорить сюда. Об этом никто не знает. То есть, реформа, которая, по сути, она с первого раза, я даже не знаю, когда был предыдущий такой шаг, наверное, годах в 60-х, я так полагаю, когда появились эти все первые закрытые коррекционные учреждения. У нас случилось такое движение, радикальное на самом деле, по изменению принципа жизни детей под государственной опекой. Об этом никто не знает, никто не говорит, и тихой сапой можно как бы замолчать, свести на нет все что угодно. Люди должны знать и следить за тем, что эти перемены должны наступить в любом учреждении, будь это дом ребенка, детский дом, или детский дом для детей с инвалидностью, точно так же.
И. Воробьева
―
То есть, а когда планируется вступление постановления?
Е. Альшанская
―
1 сентября.
И. Воробьева
―
Это уже в силу вступает?
Е. Альшанская
―
Да. Дальше уже они должны приходить в соответствие.
И. Воробьева
―
Ну, то есть, те люди, которые нас сейчас слушают, имеются в виду люди, которые посещают детские дома и разные другие учреждения – в качестве волонтеров, помощников – они должны после этого начать видеть если не резкие перемены, то, по меньшей мере, движение к этим переменам.
Е. Альшанская
―
Они могут поговорить об этих переменах с директором своего учреждения. У нас же до сих пор есть огромное количество компаний, которые тратят кучу денег на всякую ерунду. Там, эти ремонты, да, которые вкладывают огромные деньги в учреждение совершенно бездумно зачастую, они от чистого сердца, из лучших побуждений. И вот впервые за все эти годы я могу сказать, что, да, появилась нужда в материальной помощи детским домам. Какая? А помогите им перестроиться по семейному типу, чтобы они престали кормить детей в этих уродских столовых на 200 человек, а сделали кухоньку в каждом комнатном блоке.И сейчас, когда одновременно принимается постановление, мы в кризисе в затяжном таком, непонятно, кончится ли он и когда, что у регионов, когда планировалось принять это постановление, еще не было ни Украины, ничего еще не было. И поэтому, конечно, никто не знал, что все кончится так, и денег не будет, и у регионов нет зачастую денег, чтобы это реализовать. А это нужно.
Надо переобучить персонал, вот, граждане-жертвователи, вы хотите купить айфон ребенку? Не надо. Вот оплатите курс переобучения персонала, чтобы они понимали, как им теперь работать с детьми по-другому, а вот не так по-свински, как это было раньше.
И. Воробьева
―
Хорошо, а как правильно это делать? Вот я, например, не знаю, я прихожу, и мне говорят: нужен айфон, а я говорю: нет, я хочу оплатить курс обучения. Мне говорят: а мы вообще не понимаем, о чем вы говорите и так далее.
Е. Альшанская
―
Я бы начала с другого пути, чтобы учреждение, в которое вы ходите – почитайте постановление 481 вот это самое об организациях для детей-сирот в Яндексе. Дальше приходите, прямо по пунктам: вы знаете, вот мы узнали, да...
И. Воробьева
―
Не отчета требовать...
Е. Альшанская
―
Не отчета, а именно – волонтер должен быть глупым и добрым, это главный вид, с которым волонтер приходит в учреждение. И, соответственно говоря, наивным, не глупым, а наивным. И дальше вот выясняется, как это происходит. И где нужна помощь при реализации конкретных пунктов, как это сделать с точки зрения того, чтобы это соответствовало, чтобы у ребенка было личное пространство, чтобы он мог выбирать свои вещи, чтобы он не питался в этой мега-столовой, чтобы у него воспитатели знали – там теперь написано куча того, что они должны делать: реабилитацию ребенку, интересы его чувствовать – они ничего этого не умеют, они работали как в детском саду: поел, поспал, вышел. Вот чтобы это все делать, человек должен получать... Опять же, очень мало курсов каких-то, но они есть. И наша организация, кстати, тоже проводит. Мы сейчас уже второй год переобучаем сотрудников домов ребенка в Москве, вот постепенно хотим всех переобучить, потом сделать программу для детских домов, там, у Люды Петрановской есть программа. Там есть отдельные истории, которые можно привлекать, чтобы персонал учить. Найти можно.
И. Воробьева
―
Скажи, пожалуйста – у нас тут уже время заканчивается, но этот вопрос с самого начала я хотела задать. Вот эти все жуткие истории о том, как детей из таких учреждений отправляют в психушки в качестве наказания и воспитания. Я это тоже не понаслышке знаю, видела это собственными глазами и ушами в одном из учреждений. И я ничего не могу с этим поделать.
Е. Альшанская
―
К сожалению, но сегодня это факт. Более того, я не могу сказать, что завтра это изменится. Но что дает надежду на лучшее в рамках этого постановления? Первое, что вот эта мера, психушка – это что такое? Это дисциплинарная мера, когда ты берешь детей, которые потеряли семью, которых забрали из семьи, которую они любили, или наоборот, забрали из семьи, где их, извините, насиловали, там, да? То есть, совершенно стрессовая ситуация – собрал их всех в одно огромное здание, сотенку так собрал, дальше у тебя нет никакой реальной психологической реабилитации, потому что один психолог на всех – максимум, что там уровень развития определяет. И вот ты вот этих всех детей, в жутком состоянии совершенно, собрал, а дальше ты выстраиваешь их: помылся – встал – поел – пошел учиться. У тебя это не получается.Это естественно, что у тебя ничего не получается: дети начинают как бы вести себя агрессивно, психовать. Они нормально себя ведут, я знаю, как люди в такой ситуации, реагируют они совершенно адекватно. А у тебя другая задача, ты их должен как-то построить, чтобы образовательный процесс вести в коррекционном учреждении. Это невозможно.
И в итоге что происходит? От отчаяния люди начинают прибегать к таким совершенно безумным античеловеческим мерам, которые им кажутся адекватными. Ребенок себя странно ведет, то, что он ведет себя нормально в неадекватной ситуации, это им в голову не приходит.
Вот как только мы перестаем выстраивать казарму, детям уже становится легче. И они не настолько ужасно себя ведут зачастую, когда они не просто... А воспитатели, которые привыкли принимать меры дисциплинарные в виде психушки, я бы их просто всех уволила, потому что их сложно переучить, потому что для них это уже некая норма. Просто как-то по анкетированию: считаешь, что это нормально – до свидания. И на их место набрать новых. То есть, я не уверена, что это лечится.
Хотя, с другой стороны, если они находятся в нормальных условиях, где стресса нет ни у детей, ни у воспитателей, а в небольшой группе постоянной разновозрастной с личным пространством без вот этого бесконечного казарменного учета жизни, как бы поменьше стресса будет у всех.
И. Воробьева
―
Возможно, эти меры перестанут...
Е. Альшанская
―
Но те, кто привык, они могут продолжать. Поэтому, это вопрос, а нужно ли их сохранять в системе.
И. Воробьева
―
Я совершенно согласна.
Е. Альшанская
―
А второй момент – это какой-то контроль над этим, и там, например, написано, что, во-первых, для детей должно быть доступно, они должны знать, там, телефон Генпрокуратуры, милиции, и там написан целый список. И везде иметь возможность позвонить. А проверьте это. Есть ли у детей телефончик, по которому они могут в прокуратуру позвонить, в учреждении?
И. Воробьева
―
Главное – что дальше-то? Ну, позвонили.
Е. Альшанская
―
Должно идти разбирательство. Но вот эта история с дисциплинарной психиатрией, она как бы открытая. Я думаю, что мы, общественный сектор, мы должны ее додавить, она отдельная. С одной стороны, если действительно все будет по этому положению, постепенно начнет по нему работать, оно, конечно, снизит уровень стресса, а это, конечно, от него все происходит, взаимные как бы ужас и агрессия, которые в учреждении происходят, оно приводит к таким вот последствиям дисциплинарным. Вот, с одной стороны – да. С другой стороны – это все равно нужно отдельно разбираться. Нужно эту лавочку, конечно, закрывать, чтобы не было никакой возможности в легкую взять ребенка из учреждения и держать его. Причем, обычно в психбольнице прекрасно понимают, что дети там находятся в качестве наказания.
И. Воробьева
―
Конечно.
Е. Альшанская
―
Они это на камеру открыто говорят, абсолютно не стесняясь, говорят, что они все понимают, что ребенок у них там... вот за это должно быть очень жесткое наказание.
И. Воробьева
―
Тут я с тобой согласна. Спасибо большое. Ну, у нас заканчивается время, к сожалению. Но в конце нашей программы – я напомню, что мы говорили о реформе детских домов и об этом постановлении – анонсы, как всегда.Я благодарю гостью сегодняшней программы, это президент благотворительного фонда «Волонтеры в помощь детям-сиротам» Елена Альшанская.
И анонсы, собственно, начну именно с этой организации. 2 июля в 19 часов будет вот «Волонтеры в помощь детям-сиротам» проводить вводный семинар проекта «Волонтерский уход». То есть, там будут рассказывать о работе волонтеров команды в детской инфекционной больнице, как это все делать, там тяжело, понятно, что больница, и не только из-за болезней и неприятных медицинских процедур. Какие стрессы, от каких там событий – в общем, все это будет 2 июля. Приходите.
Е. Альшанская
―
Не пугай волонтеров стрессами и событиями. То есть, те, кто хотят приходить к детям из учреждений сиротских в больницу, вот они могут прийти на наш вводный семинар и понять, для них это или не для них.
И. Воробьева
―
И понять, что их там ждет, и принять решение, готовы они или нет. Это будет 2 июля, «Волонтеры в помощь детям-сиротам».Что касается ближайших событий, анонсы от Добро Mail.Ru.
С 26
―
го по 28-е, то есть, один денечек остался, в Лужниках Фонд «Подари жизнь» приглашает не шестые Всемирные детские «Игры победителей», это праздник жизни и спорта, там соревнования для детей, которые перенесли онкологические заболевания. Более пятисот детей в возрасте от 7-ми до 16-ти лет. Там игры, соревнования, победители. В Лужниках, напомню, с 26 по 28 июня. Остался завтрашний день и еще немножечко сегодняшнего – пожалуйста, успевайте, если хотите.Благотворительный турнир «Папа может!» 28, то есть, завтра, в 16 часов в ресторане Sillycat. Фонд Константина Хабенского приглашает на этот турнир. Там будут 6 команд, папы, все это приурочено к празднованию Дня отца России. Завтра, 28 июня в 16 часов.
День фонда в магазине «Лавка радостей», 29 июня в Artplay, благотворительный фонд «Жизнь как чудо» опять проводит. У них не первый раз уже этот день фонда в магазине «Лавка радостей». Благотворительная распродажа всяких брендовых вещей, можете купить их приехать выбрать и пообщаться с сотрудниками фонда за чашкой чая. Ну, и там десертики тоже обещают. 29 июня в Artplay день фонда в магазине «Лавка радостей».
Благотворительная выставка-аукцион «5 королей» 28, то есть сегодня до 6-ти – все уже, да.
Значит, завтра с 9 утра до 18 в пространстве «Умная среда» фонд «Разные дети» приглашает на благотворительную выставку-аукцион. Завтра с 9 до 6 часов вечера.
И благотворительная ярмарка «Оле-Лукойе» завтра с 12 до 17 в кафе «Андерсен», тоже мам, малышей на всю эту ярмарку приглашают. Много там прекрасных летних вещей.
Все, время закончилось. Спасибо большое. Это была программа «Чувствительно». До встречи через неделю!