Владислав Николаевский - Какого черта - 2008-11-15
Э.НИКОЛАЕВА: Сегодняшняя программа будет посвящена Муслиму Магомаеву. По этому поводу у нас в студии известный режиссер эстрады и телевидения Владислав Николаевский. По совместительству он один из самых осведомленных биографов недавно ушедшего от нас певца, олицетворявшего целую эпоху на отечественной эстраде. Здравствуйте, Владислав.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Ну, биограф – это, конечно, заявка очень серьезная, но я сказал бы так – я был настоящим поклонником Магомаева и с 70 по 75-й год е пропускал в Москве, в зале Чайковского ни одного концерта. То есть я был самым настоящим поклонником. Почему-то мое сознание раздваивалось на Высоцкого и Магомаева – до сих пор не могу понять, почему. Абсолютно разные люди. Но Высоцкого тогда мы только слышали. Естественно, мы его не видели, кроме отдельных кинофильмов. О чем пел Высоцкий, было мне близко. А как выглядел и манера исполнения, как человек советской эстрады тех времен – это был Магомаев. Потому что, скажу вам честно, в те годы советская эстрада делилась на две составляющие – Муслим Магомаев и все остальное. Вообще я скажу, что концерты Магомаева – для советских времен это была очень необычная штука. Вы ж знаете, что вся программа заверялась, как петь, как не петь, что можно, что нельзя. Магомаев делал такую вещь, как правило: первое отделение – это была классика, потом начиналось второе отделение – это были советские песни и так далее, здесь, конечно, звучали мои самые любимые – «Лучший город земли» и так далее, все ждали песню «Свадьба», которую, кстати, сам Магомаев очень не любил, он ненавидел ее, но понимал, что это шлягер. Он вставал, долго прощался, ждал, пока уйдут работники торговли, ответственные чиновники от Минкультуры, и начиналось третье отделение. Он сам садился за рояль и для своих поклонников, которых, мне кажется, он очень любил, начинал третье отделение. Там звучали – Yesterday, Фрэнк Синатра, там все звучало на английском языке. Скажу честно – к 70-му уже году, конечно, я наслушался оригиналов, но все равно это был прорыв.
Э.НИКОЛАЕВА: Честно говоря, я была удивлена твоим желанием прийти в студию и поведать известные тебе вопросы. Ты, я вижу, в этом вопросе человек неравнодушный, относишься к Муслиму с большим пиететом. И нельзя не сказать, Владислав, что ты фильм сделал очень сильный, который не так давно повторили…
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Его показали уже 4 раза за полгода. То есть сначала когда Муслим был жив, он видел этот фильм два раза.
Э.НИКОЛАЕВА: Ну расскажи историю, как ты этот фильм снимал.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Вообще, все произошло случайно. Я всегда мечтал сделать фильм о Магомаеве, потому что это было мое такое… за ним вообще был ореол тайны, потому что я вообще его считал королем на нашей эстраде.
Э.НИКОЛАЕВА: У тебя и фильм так называется…
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: «Страсти по королю». Хотя я хотел назвать – «Король на советской эстраде». Но когда я озвучил Магомаеву это название, он чуть не кинулся на меня.
Э.НИКОЛАЕВА: С кулаками?
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Да.
Э.НИКОЛАЕВА: Никакой советской эстрады.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Я говорю – король НА советской эстраде. Он говорит – слышать ничего не хочу, я музыкант. Видимо, он чувствовал, что люди будут все-таки его ассоциировать с советской эстрадой. А он ненавидел ни советскую эстраду, он ярым антисоветчиком, он сам это сказал, это вошло в фильм, он чуть не остался во Франции в свое время, и сколько эта советская власть одной рукой как бы ему что-то позволяла – все-таки тогда была хитрая национальная политика, а он выходец из Азербайджана, одному бакинцу – пусть поет, а потом уже вроде прозевали, и все полюбили – и Леонид Ильич полюбил. Хотя любовь-то больших чиновников очень переменчива. Потому что даже Хрущеву, когда увидел в 63-м году на днях культуры, он очень понравился – какой красавец, говорит, ну-ка подойдите ко мне. А Магомаев говорит – какое?! Его же даже из пионеров исключили. Несмотря на дядю, зампред совета министров, который его воспитывал, он сказал – я не буду вмешиваться.
Э.НИКОЛАЕВА: За что его исключили из пионеров?
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: За хулиганство.
Э.НИКОЛАЕВА: Мы послушаем его песни.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: В общем, я принес из его подарочного альбома несколько песен. И самое главное, честно говоря, не настолько важно, сколько я буду болтать, а главное – пусть по фрагменту, но людям еще услышать его песни.
ПЕСНЯ
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Мы не просто смотрели на красавца. Тут уже был кутюр от Магомаева, походка магомаевская. Это не только женщины сходили с ума, я бы назвал другое слово, что они там делали, не совсем для эфира. Они ничего не делали, но по глазам было видно. Мужики ведь тоже все сидели с высунутыми языками – они все хотели быть на него похожими.
Э.НИКОЛАЕВА: Эталон.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Это был эталон.
Э.НИКОЛАЕВА: Владислав, а как можно зарыть себя вот так? он рано ушел – это что, судьба всех мужчин, которые ведут напряженную бурную жизнь, а потом на старости лет уходят на покой? Как можно себя закрыть в четырех стенах?
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Артисты говорят так – мы как бы со сцены отдаем, а потом у зала что-то берем. Вот так существуем – энергетику свою отдаем, от них принимаем.
Э.НИКОЛАЕВА: Обмен энергетиками происходит.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Я не думаю, что он вампир. Вообще, я думаю, что он столько отдал, что мне так кажется… ни в коем случае мне не хочется, чтобы был намек, что я сомневаюсь в его таланте, в его величии, но наверное сцена его уже немножечко ломала, уже зрительный зал мог ломать. Наверное. Ведь столько, сколько работал он, никто не работал. Он работал по-честному. Это сейчас можно под стенограмму полтора часа простоять, и спасибо всем – звезда. Все же было серьезно. Я не знаю, что было тогда, но даже в 71-72гг. он через каждые две песни вытирал лоб, потому что он был весь мокрый. Потому что он работал с такой отдачей, что я не уверен, кто бы еще смог. По крайней мере, возникало совершенно потрясающее ощущение, я далеко не все песни Магомаева люблю, но, например, парадокс такой песни, которая называется «Бэла Чао» - поначалу он ее пел на итальянском языке, причем она стала любимой песней Брежнева, и когда Брежнев даже когда слышал вступление, говорил «Готовьтесь аплодировать» своим членам политбюро, предупреждал. Она так звучала эротично, это была такая сексапильная вещь, что не знаю, почему, то ли его попросили потом, но потом он стал ее исполнять пополам. И вдруг выяснилось, что это песня партизан, что он прощается, уходит на войну с фашистами, и он пел один запев с припевом на итальянском, потом на русском. И он отпевал, что мы идем с фашистами воевать…
Э.НИКОЛАЕВА: Хотя, казалось бы, манера исполнения совершенно не соответствовала текстам, да?
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Ну все же люди, сидевшие там, что это же стопроцентно про любовь. Какие тут фашисты?
Э.НИКОЛАЕВА: Какие фашисты, какие партизаны.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Хотя первым твистом считается «Черный кот» Саульского, которого Тамара Миансарова пела, и пока все накинулись на «Черного кота», Магомаев выдает блестящий твист Арно Бабаджаняна «Лучший город Земли». Конечно, музыку Магомаев привез из Италии с собой, это была песня «24 тысячи поцелуев» Челентано. Ну, Бабаджанян гениальный человек, он ее подделал. Дербенев написал замечательные стихи. Господи, они сами переименовали ул. Горького в Тверскую. Хрущев, которому очень нравился, окрестил эту песню… песню моментально снимают из эфира, но ровно через два месяца снимают самого Хрущева. И вся Москва заговорила, что кукурузник пострадал за Магомаева. Потому что песню немедленно вывели в эфир.
ПЕСНЯ
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Вообще – он технарь потрясающий. Он сам себе дома записывал фонограмму, ему не нужны были никакие студии. Хотя я должен сказать, мы с ним даже в шутку стали обсуждать, что на его аппарате вся начинающая эстрада отработала, потому что у него был самый фирменный аппарат в стране.
Э.НИКОЛАЕВА: Он все по высшему разряду делал.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Да, и когда к 80-му году начали появляться всякие наши будущие звезды…
Э.НИКОЛАЕВА: Они брали у него в аренду.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Да он говорит – нельзя им сказать, пусть хоть кто-то рассчитается!? Он так и сказал.
Э.НИКОЛАЕВА: Шутка.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Ну конечно.
Э.НИКОЛАЕВА: То есть все лабали на магомаевском.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Да.
Э.НИКОЛАЕВА: Ему и в голову не приходило взять и денег с этого слупить.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Это был особый человек. Я обожаю всех эстрадных артистов, я очень многих знаю.
Э.НИКОЛАЕВА: Обожаю – это в кавычках, судя по всему. Видал ты их во всех видах…
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Кто-то помнит меня. Но я скажу, что основная масса – может, это трудное детство, может, еще что-то, но как правило это все люди очень прижимистые. Не знаю, могут ли они кого-то убить за 20 копеек, но сами удавиться за 20 копеек могут. Основная масса. За редким исключением. Есть люди абсолютно другого пошиба. Магомаев же был потрясающий человек. Ведь артисты привыкли, что их все время поют, угощают, спонсоры же существовали и в 70-е годы, работники рынков и вообще замечательной советской торговли. Хватало. От Магомаева администратор прятал деньги, потому что я задал вопрос Магомаеву, думая, что я просвещенный, спросил – а вывозили ли вы «тетю Машу»?
Э.НИКОЛАЕВА: а что такое «тетя Маша»? кремплин из-за границы?
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Нет, дело в том, что выезжающие за границу из актеров были оркестры симфонические и так далее – им хоть платили приличные суммы, на которые можно было что-то купить. Но они, конечно, даже себе часто не везли, а умудрялись оттуда кремплины привозить, какие-то женские… в общем, какую-то чушь за копейки они скупали…
Э.НИКОЛАЕВА: Джинсы, майки, пакеты, жвачки.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Джинсы – это не совсем тетя Маша, они стояли не так дешево. А представьте себе, что такая упаковка, пласт косынок стоила три доллара где-нибудь в Японии. Они везли, а здесь она стоила 20 рублей. Они везли т.н. «тетю Машу» для простых людей, а здесь потом покупали джинсы у спекулянтов. Магомаев же мне рассказывал – да что вы, я даже не знаю такого… Я говорю – да все вашего цеха знают, что это такое. Он жил в гостинице «Россия» очень долго, будучи свободным мужчиной Советского Союза, жил в люксе «России», и администратор был вынужден пачки денег 50-рублевых, а тогда это ж были колоссальные суммы… чтобы молодым было совсем понятно, умножьте на 4 – это была внутренняя покупная способность рубля. Если на колбасу переводить, на водочку. И это колоссальные были деньги. Люди получали зарплату 120-150 рублей, 200 рублей в месяц – это были великие люди. А он прятал эти пачки от Магомаева, потому что к Магомаеву пришел какой-то друг, причем необязательно великий, какой-то приятель – он могу пойти накрыть стол, всех накормить-напоить, он привозил из той же Италии, а он там был дважды на стажировке, аппаратуру какую-то, еще что-то, и он все раздаривал. В общем-то, вот он действительно вел себя настолько…
Э.НИКОЛАЕВА: Нерационально. Не накопил…
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Вот, наверное, короли не знают, как обращаться с деньгами. Вот Магомаев этого точно не знал.
Э.НИКОЛАЕВА: Влад, на что же он жил в таком случае, если он не давал концерты?
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Я не знаю, но я думаю… вот Гейдар Алиев, который с ним дружил и был для него старшим товарищем, заменил отца по-своему, я думаю, что когда он вернулся в Азербайджан, он ему помогал. Но у Магомаева были очень трудные годы, на рубеже 90-х. Более того, когда мы записывали фильм… Тамара Ильинична, я не знаю, по какой причине, но она еще берет учеников – они приходят к ней на дом, то есть она еще в работе. Хотя она официально вроде преподает, но на дому какие-то уроки она дает…
Э.НИКОЛАЕВА: Ну а как-то жить-то надо.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Может, для джаза, может, для чего-то еще. Они не производили впечатления бедных людей, но они не производили и впечатления очень богатых людей.
Э.НИКОЛАЕВА: Итак, Влад Николаевский – биограф, я бы сказала, Муслима Магомаева.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Неофициальный.
Э.НИКОЛАЕВА: Перерыв на рекламу музея современного искусства, и мы продолжим.
РЕКЛАМА
Э.НИКОЛАЕВА: Итак, в студии нашей программы Владислав Николаевский, неофициальный биограф Муслима Магомаева, телесценарист и эстрадный режиссер и т.д. и т.п. Все грани Владислава не перечислишь. Ты мне скажи, как относился Муслим Магомаев к заработку реальному – как сейчас здесь чесы все устраивали по России, концерты. Он хоть куда-то ходил, хоть на что-то же как-то жил?
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: В 93-м году то, что сейчас на НТВ называют «Суперстар-2008», вообще-то я это сделал в 1993 году, когда артисты пели у меня песни друг друга на сцене. Тогда было это все вживую, оркестр играл. Я был тогда художественным руководителем Дворца молодежи 5 лет. Там Андрей Макаревич, «Машина времени» была, а вот такого бриллиантика не хватало. И девочка у меня вызвонила Магомаева. Причем мы ему ставили условие – он с Макаревичем поет песню «Хали-Гали» и одну песню самого Макаревича, а вроде бы за эфир никому не платят. Когда эфир, первая программа, заказчик старался на эту тему, но заказчики сказали – по 500 долларов всем надо заплатить, без ограничений. Люди с именами. И Магомаев приехал, на диктофон записывал исполнение песни Макаревичем, все слушал, выучил слова, все как положено. Конечно, мы заготовили плакаты, и я подошел к бухгалтеру и сказал – дайте мне тысячу долларов для одного артиста, я потом отчитаюсь, разберусь. А ему до выхода 5-10 минут, он стоит за кулисами…
Э.НИКОЛАЕВА: Зазубривает последние строчки.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: А эстрадникам же принято давать вперед.
Э.НИКОЛАЕВА: До работы, да?
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Конечно. Ну если уж знаешь его, некоторые говорят – потом. Но это редкость. И я подхожу и говорю – Муслим Магомедович, я ваш давнишний поклонник, а меня представляю как режиссера, вы не обидитесь, если я вам не 500 долларов вручить вам 1000? Это была растерянность большая, он сказал – большое спасибо, вы знаете, у меня такого никогда не было. Ну, тогда 1000 долларов была – не то, что сейчас. Это была приличная сумма. И вдруг он говорит мне – вы меня облагодетельствовали, я текст забыл.
Э.НИКОЛАЕВА: Неожиданность.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Может, он пошутил. Я не знаю. Он был еще молод и, собственно говоря, он без пафоса показал мне свое спасибо. Но он умудрился не кивать – «ой, спасибо, барин», а он так – «Ох, как вы, я аж текст забыл». По-королевски, хотя без пафоса, по-человечески.
Э.НИКОЛАЕВА: Влад, как я ни посмотрю все съемки с Муслимом Магомаевым, смотришь его ретрокадры, где он молодой, красивый, пышущий энергией, энтузиазмом, задором, вся жизнь впереди, и последние годы – либо он сидит беспрерывно в этом номере, рассказывают, взаперти, не выходя, то в своей квартире и курил-курил-курил. Я думаю – боже мой, ну как так можно себя не жалеть? Ведь это же целый Муслим Магомаев! Ну как, Владислав? Почему ему никто не сказал – «Ну хватит курить – пойди спортом займись!» Да что ж такое-то? Почему и жена как-то не повлияла, чтобы этот порочный образ жизни прервать? Как можно себя так загонять?
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Я думаю, что в нашей стране трудно было найти человека, который бы ему сказал – кури, не кури. Попробовала бы ты сказать – что б с тобой было, интересно? Тамара Ильинична – умная, умелая женщина, она сумела сохранить отношения. Понимаешь, рассуждать на тему – зачем Высоцкий употреблял лекарства наркотические, пил, лучше б он на горных лыжах катался. А Магомаев ходил бы в фитнес-клуб или боролся дзюдо. Я тоже про себя думаю об этом. Но это же обывательское восприятие. Тебе, наверное, как женщине хотелось бы, чтоб был жив еще такой герой-любовник, это естественно. А на самом деле он так себе выбрал жизнь. Это его судьба. Откуда мы знаем, почему он был? А может, он не хотел к 80 лежать говорящей головой? Откуда ты знаешь, что лучше? Нам не дано предугадать. Почему Пушкин пошел стреляться вроде бы из-за ерунда, а Лермонтов дразнил Мартынова несчастного ни за что ни про что при женщинах, называя мартышкой и так далее, карикатуры рисовал? зачем? – задаем мы вопрос. Нам не надо это. Хотя, я повторяю – для меня всегда очень важно: знаете, вот говорят – не лезьте в личную жизнь, артист это артист, поэт это поэт, вы лучше читайте стихи. Нет. Не потому. Потому что я хочу исполнителю верить, я хочу поэту верить. Вот когда поет Магомаев о любви или о королеве красоты или еще о чем-то…
Э.НИКОЛАЕВА: Ты хочешь знать его любовные похождения.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Я ему верю. Я знаю, что это мужчина, вот стоит передо мной настоящий стопроцентный мужчина. Мне не всегда важно, чем он там дома занимается. Когда же поют полумужчины, я не верю. Хотя может быть эти полумужчины тоже какие-то замечательные герои-любовники. Может, они даже гетеросексуалы, в чем я сомневаюсь. Но может же быть всякое в жизни. С кольцом в носу бывают и гетеросексуалы, если честно. Например, какие-нибудь папуасы. Я не верю. А я хочу верить. На эстраде очень немного людей, которым я верю. Вот Магомаеву верю.
Э.НИКОЛАЕВА: Скажи, а какие ходили о нем слухи, легенды? Помимо того, что от него деньги прятали от его щедрости душевной. И о том, что он ничего себе в кубышку не складывал – и бриллианты, и счета в швейцарском банке не накопил, хотя мог бы.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: О нем ходили потрясающие, конечно, легенды. Как ужасные, о том, что его в Большой театр не взяли, что он не может какую-то ноту взять, что слышна интонация восточная в голосе…
Э.НИКОЛАЕВА: Так это же колорит придавало.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Да нет, для Большого театра нельзя. Хотя все это было не так. Как потом выяснилось, Магомаев говорит, что не очень любит оперу, потому что вообще не любил рамки. Вот он человек вне рамок. Даже в советской стране. Я могу рассказать одну потрясающую историю, что такое человек вне рамок. Чем-то мне его поведение напоминало поведения Владимира Семеновича Высоцкого. Был такой замечательный шах Реза Пехлеви – потрясающий, европейского вида, шах Ирана, до иранской революции. У него была потрясающая жена – красавица. Она была наполовину или полу-азербайджанка, сейчас я уже не помню деталей. И она приехала в Баку – пригласили Магомаева, ЦК партии. Он спел одну песню, она сразу равнодушно допросила, кто это такой, вернулась в Иран и настояла, накапала мужу, чтобы он пригласил Магомаева. В общем, хотя он и был такой европеизированный, но необычная история. Явно была она неравнодушна – неслучайно продавливала мужу – «Пригласи Магомаева». Где Магомаев, где Иран. Он приезжает туда, выступил. Потом его просят – давайте для радио, для телевидения что-то запишем, так далее. И у него сопровождающие, которые говорят – знаете, Муслим Магомаевич, хоть вы и гость шаха, но у них принято деньги давать, поэтому вы не отказывайтесь, мы вам тут потом поменяем.
Э.НИКОЛАЕВА: Проблем не будет.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: У них на востоке так принято, что хоть и гость вы… У нас не принято, неудобно, а у них принято. А он поступал всегда, и я это на себе испытал, с точностью до наоборот. И когда ему выдали толщенный конверт с деньгами, он говорит – «Да вы что, я не возьму. Я гость шаха». Сопровождающий был, конечно, недоволен. Кстати, его больше туда не выпустили, несмотря на то, что шах продолжал его приглашать.
Э.НИКОЛАЕВА: Магомаева больше не пустили?
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Сопровождающим ничего не досталось.
Э.НИКОЛАЕВА: Нет, сам провожающий, член партии, хотел привезти и отчитаться, сколько они для партии денег заработали. Что-нибудь Магомаеву бы дали. Больше его так и не выпустили. Магомаев сам об этом пишет. Это не выдумки. Но самое главное – шах ему дарит замечательный ковер персидский, естественно, этот замечательный перстень, который мы все время видели на пальце у Муслима Магомедовича, золотые часы, какую-то шкатулку драгоценную и так далее, и на таможне…
Э.НИКОЛАЕВА: У него все это забирают?
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Тетенька говорит – это надо вписать в декларацию. А вот ковер надо пока здесь оставить, потому что вообще-то запрещено ввозить. А стоит встречает работник иранского посольства. Что бы сделал любой советский человек? Он был стал вписывать в декларацию. Ну что девушка попросила? ничего особенного она не попросила. А он сказал – «Вы знаете, я ничего из страны не вывозил, я только везу сюда. Я никаких деклараций заполнять не буду. Вот стоит представитель иранского посольства, вот вы отдайте все ему и передайте только, что подарки от шаха пусть он везет домой». Девушка, конечно, дико испугалась, что она может быть вовлечена в конфликт, региональный по меньшей мере, прибежали все начальники. И оказалось, что можно все ввозить – и ковры…
Э.НИКОЛАЕВА: А ведь мог лишиться подарков.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: А дело в том, что я уверен, что он бы не переживал. Потому что он привык так себя вести. Да подавитесь, ребят! Ну нельзя, значит, будьте счастливы с этими своими… Так не мог поступить никто, я уверен. Я могу расписку здесь оставить.
Э.НИКОЛАЕВА: Даже самый богатый человек?
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Ну из артистов, наши артисты. Богатые, небогатые – были ж замечательные дирижеры, высокооплачиваемые, которые и не суточные получали за рубежом. Евгений Светланов получал постановочные гонорары. Это не просто 20 копеек. То есть даже Игорь Моисеев, который тоже получал не суточные. Но никто бы не решился это сделать. Вот никто!
Э.НИКОЛАЕВА: Какой был человек… нет таких сейчас в нашей жизни. Вот как жалко. Как мало таких людей.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Знаешь, я бы хотел, чтобы все его поклонники, а особенно поклонницы все-таки продолжали слушать Магомаева. Знаете, у нас принято – закопали человека и все забыли сразу. А женщинам Советского Союза и России, которые никогда его не видели, я бы выразил большое сожаление. Очень может быть, что в своей жизни они не видели никогда настоящего мужчину.
Э.НИКОЛАЕВА: Владислав, у меня слезы навернулись на глаза.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Ведь дело в том, что были, конечно, всякие Козловские и Лемешевы, я говорю про старые времена, но такого количества поклонниц, как у Магомаева, «магомаевки», такого не было. Более того – я скажу, известный факт, что очень много настоящих поклонниц Магомаева так и остались одинокими. Они просто не смогли в реальной жизни найти отражение Магомаева. Раневская сказала замечательную фразу – если женщина восхищается мужчиной, с которым она даже не целовалась, то она уже в него влюблена. Вот представьте себе женщину, которая влюбилась в Магомаева, и она психически не может от этого оторваться. И все, что ей попадается, она понимает, что это не то. И очень многие оставались одинокими.
Э.НИКОЛАЕВА: А помнишь, как он столкнулся в дверях в Италии с известной певицей оперной в Ла-Скала?
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Нет, это была балерина. Анна Прина. У меня в фильме много реконструкций постановочный, и там тоже есть этот эпизод. Он ее встретил там – Анна Прина – балерина. Он ее встретил там. Здесь по-другому – он ее сразу снял. Роман, как он говорит, из платонического не успел перейти, потому что на третий день уже приехал человек из посольства и сказали, что прекращайте. Нельзя. И о каждом поведении капали постоянно. И я спросил у Магомаева – а там же было пять человек, это ж была целая группа. Кто стучал-то? И он мне сказал – знаю, кто, но не скажу. У него были какие-то принципы. Хотя прошло уже столько времени, никого уже нет. У него было такое важное отношение – он все время говорил – «Я не люблю очень это лицемерие, что вот – знаете, эта женщина такая любимая, и я сторонник больших романов, чтобы это был серьезный роман, я по девочкам не хожу!» Он говорит – вот мне это ужасно, потому что ну вот встретились люди, выпили, закусили, переспали (это его слова, вошедшие даже в фильм частично), один, два, три дня, а потом расстались и все хорошо; я считаю, говорит, что и мужчина имеет право, особенно если он способен, а женщина, даже если она замужняя, это уж она со времен Евы вольна поступать, как угодно. Для меня такая позиция полуженская была, честно говоря, непонятна. А потом я понял, что для него это не совсем то, что для нас. Потому что хотя по большому счету он был сторонник серьезных романов, ведь он даже сватался к замужней Эдите Пьехе. А ведь получилось так, что он сказал – если вы знаете, я прокомментирую, а если вы не знаете, я не люблю выдавать женщин и так далее. Если подтвердит вам любая, я не возражаю. Но мне не нравится, когда впереди паровоза бегут, называют всех женщин, которые, может, уже замужем, которые не хотят этого. И вдруг Эдита Пьеха сказала. А мы не знали этого. Он засылал ей сватов. Она немножечко испугалась. Она ж старше его. Говорит – я ж замужем за Броневицким, ну как же… Надо ж, чтобы Муслим поговорил с Броневицким. Но я не знаю, я не будут строить догадки. Я знаю только одно – что когда в 69-м году он выехал в очередной раз в Париж с ленинградским мюзик-холлом, где была Эдита Пьеха, а Броневицкий по какой-то причине не приехал, как у Броневицкого это получилось, но он умудрился через несколько дней приехать и залез в окно к ней, проверяя, нет ли там Магомаева.
Э.НИКОЛАЕВА: Слушай, если б ты составлял хит-парад его песен, какой была бы первая пятерка? Давай вспомним, как он пел.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Я первую пятерку вам не назову по одной простой причине. У меня есть любимые вещи. Потому что, наверное, надо сказать – «Ты моя мелодия, я твой преданный Орфей…» - это не мое. Хотя, наверное, с точки зрения музыки это правильно. Я выстраиваю так: «Королева красоты», потому что я твистовый человек, «Лучший город Земли», т.н. «Хали-Гали», она носит скромное название «В путь», эта песня, и я хотел бы напомнить, что все очень хорошо знают, что в «Кавказской пленнице» «Хали-Гали» поет Юрий Никулин, и все знают ноты, это очень известная история, но никто не знает, что это все взято с пластинки Муслима Магомаева, где он поет «Е-е-е», правда, без «Хали-гали», у нее очень скромное название – «В путь», но это шик. Пусть прозвучит.
ПЕСНЯ
Э.НИКОЛАЕВА: И «Бэла-Чао». Вот если можно, то чтоб это не обязательно была пятерка. Хотя у него есть еще замечательные. Он спел 600 песен. Все-таки не просто так. Но вот эти песни у меня в машине, и эти песни я постоянно слушаю.
Э.НИКОЛАЕВА: Почему? Чем он болел, скажи мне?
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Я думаю, что это тайна, которую только Тамара Ильинична… Врачи намекают, а многие, наверное, даже знают. Не хотят. Я был у него дома, если честно, 4 раза на все про все. И я скажу, что мне показалось, что у него был плохой кашель. Он курил очень крепкое красное мальборо, и даже когда он предложил покурить на двоих, я все-таки сбегал за своими слабенькими. Он говорит – ну покурите мои. Я сказал – извините, я уже такие не могу. А он курил самые крепкие мальборо по три пачки в день, это известно. Но это, конечно, здоровья не прибавляет. Но все равно очень многое магомаевское продолжало оставаться в нем. Но повторяю – я думаю, что Магомаев решил так: все равно, если он 60 или сколько там лет будет выходить на сцену, кто-то будет восхищаться из старых поклонников, а кто-то начнет жалеть. А те, кто помнят его в 60-е годы и начале 70-х, еще живы. Не все, но живы.
Э.НИКОЛАЕВА: И в заключение вопрос – почему его увезли хоронить в Баку? Ведь вся его слава и жизнь – в Москве.
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Я хотел бы другое сказать. Когда я приехал на панихиду, я очень расстроился. У нас ведь в нашей стране многие вещи происходят не по злому умыслу, а по глупости. Просто наверное где-то на самом верху решили похоронить его по высшему разряду и поручили кремлевской похоронной команде. И я представлял себе, что я войду в зал, что я сейчас увижу, что стоит рояль, высвеченный прожектором, может, тот же Николай Петров подходит и что-то играет, может, просто пустое место какое-то, портрет. Стоит гроб, несколько человек, и солдаты с винтовками. Четыре солдата, которые постоянно меняются. Что это?! Я поразился. Это вот человек, который все это ненавидел! Вот если б ему сказали, это был бы единственный повод, чтобы он бросил курить, что будет так. Я так расстроился, потому что я подумал – как так можно? И эти же солдаты выносят его. Очередь стояла на Патриарших прудах, и ведь многих людей так и не пустили. Все равно же обидно, когда люди отстояли. И солдаты с винтовками выносят гроб… Ребята, он певец! Я уверен, что нашлось бы масса людей – тот же Лещенко, масса современных, - которые с удовольствием вынесли бы этот гроб, сделав какой-то месседж нынешнему поколению, чтобы молодежь подумала: а кто это такой, давайте послушаем. Но это только у нас могли сделать! И привезли в Баку. А в Баку все было по-другому. Никаких солдат не было. Может, там армии нет в Баку, я не знаю, но солдат с винтовками не было. Вынесли нормальные мужчины в гражданских костюмах. Хотя сам зал был сделан демократично – всех, кто был аккредитован, пустили. Большое им за это спасибо. Зал Чайковского – это первый зал, где полторы тысячи зрителей и сотрудников на следующий день после его первого сольного концерта в Москве, оповестили весь город, что появилась суперзвезда.
Э.НИКОЛАЕВА: Да. Какого черта! Что еще можно сказать, когда от нас уходят такие люди? Спасибо тебе, Влад, что ты хранишь добрую память об этом выдающемся человеке и поделился с нами. Всем пока. В эфире была я, Элина Николаева и…
В.НИКОЛАЕВСКИЙ: Владислав Николаевский.
ПЕСНЯ