Социальная ответственность бизнеса-что это такое? - Константин Малофеев - Большой Дозор - 2013-03-12

О. БЫЧКОВА: Добрый вечер. Добрый день. Это программа «Большой дозор». У микрофона Ольга Бычкова и Евгения Письменная, обозреватель газеты «Ведомости». Добрый вечер.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Здравствуйте.

О. БЫЧКОВА: Наш гость сегодня – это Константин Малофеев, председатель совета директоров компании Marshall Group. Добрый вечер.

К. МАЛОФЕЕВ: Здравствуйте.

О. БЫЧКОВА: И мы собирались сегодня говорить о социальной ответственности бизнеса, что это такое и что конкретно люди, которые имеют и заработали деньги, могут сделать для других людей. Но в начале мы не можем не воспользоваться моментом, чтобы не задать вам вопрос по сегодняшним новостям, по поводу того, что президент Путин внес кандидатуру Эльвиры Набиуллиной на пост главы Центробанка в ГД. Там уже начались разные мнения на этот счет. Ваше мнение какое? Прокомментируйте.

К. МАЛОФЕЕВ: Я считаю, что, как Владимир Владимирович и говорил, это неожиданная фигура по сравнению с теми кандидатурами, которые всеми обсуждались. Но решение сильное. Известный специалист, человек работал министром, очень сильный экономист. На мой взгляд, это, безусловно, решение, которое позволит не менять скоро руководителя Центробанка, потому что их назначают надолго. Мне кажется, Эльвира Сахипзадовна подходит для этой роли очень хорошо.

О. БЫЧКОВА: Еще буквально вчера обсуждались кандидатуры людей, которые являются непосредственно финансистами, не экономистами вообще, а финансистами. Но президент сделал выбор в сторону макроэкономики.

К. МАЛОФЕЕВ: Если говорить просто – а я все-таки пришел в бизнес из юристов, поэтому я могу простым, человеческим языком, без денежной массы всё это рассказать…

О. БЫЧКОВА: Спасибо вам за это.

К. МАЛОФЕЕВ: Ведь вся дискуссия идет между тем, давать денег в экономику много и по маленьким ставкам или давать мало и по большим ставкам, потому что иначе будет инфляция – говорят те, которые не хотят давать деньги, а иначе будет застой – говорят те, кто просят денег больше. На мой взгляд, победили экономисты, т.е. победили те, кто предлагают давать деньги в экономику. На мой взгляд, это очень хорошо. По этому пути идут США и Европа, они дают деньги своей экономике. А у нас экономика в данный момент недофинансирована очень сильно. В банковской системе мало денег, соответственно, мало денег в экономике, и поэтому это, безусловно, влияет как на бизнес, так и на экономический рост в стране.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: У меня есть версия еще более простая, без денежной массы.

О. БЫЧКОВА: Еще более безденежная масса.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Я, например, тоже рада, что Эльвира Сахипзадовна, если Дума проголосует, станет главой Центробанка. Потому что впервые женщина в России становится такой крутой.

О. БЫЧКОВА: Я так и знала, что ты про это скажешь.

К. МАЛОФЕЕВ: 8 Марта опять же недалеко.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Это хорошо.

О. БЫЧКОВА: Мы посмотрим, что будет происходить в ГД. Мы надеемся, что там всё пройдет по сценарию. Коммунисты и «Справедливая Россия» пытаются возражать. А вы следите за тем, что там происходит?

К. МАЛОФЕЕВ: Там – это где?

О. БЫЧКОВА: Все эти последние скандалы… Извините, задам еще один вопрос, потом перейдем к основной теме. Все эти скандалы с квартирами, счетами, Майами и всем прочим. Какое у вас ощущение от всего, что там происходит? Вы на стороне тех, кого обвиняют, или на стороне тех, кто обвиняет?

К. МАЛОФЕЕВ: Это мировоззренческий вопрос, потому что он включает уже не просто отношение конкретно к построению демократии в России, но к демократии вообще. Потому что эти проблемы характерны для всех без исключения стран. И во Франции есть такие скандалы, и в Италии есть такие скандалы, и в Германии есть такие скандалы, и в Англии. В Англии недавно ужесточили, что member of parliament, он вообще не может иметь никакого даже консалтингового бизнеса, не может выступать с лекциями. Т.е. достаточно большие новые ограничения.

О. БЫЧКОВА: Тогда ему придется не иметь детей, тещ и родственников, сироте.

К. МАЛОФЕЕВ: Да. Поэтому это вопрос не в связи с тем, что в России вот эдак, а там везде всё хорошо и правильно устроено. Это везде проблема. Потому что где найти баланс, что законодатель, потому что он работает на государство, является публичным человеком, не имеет право, а что он как гражданин право должен иметь. И в отношении баланса, правильно ли он проложен там, где его сейчас прокладывают. На мой взгляд, у нас был сильный дисбаланс в сторону отсутствия отчетности. Например, в Российской империи отчетность высших должностных лиц, начиная со статского советника, это 4-й или 5-й сверху уровень, была такова, что даже о том, сколько дров ему положено, печаталось в газетах. По этой причине, мне кажется, у нас сейчас сильный дисбаланс в непубличность публичных людей. Поэтому до того, как мы достигнем баланса, у нас еще достаточно далеко.

О. БЫЧКОВА: Придется пережить серию скандалов.

К. МАЛОФЕЕВ: Если так, то, наверное, это будет называться скандалами. Возможно, люди просто сами поймут, что, выбирая между бизнесом и публичной политикой, они выбрали бизнес, например.

О. БЫЧКОВА: А вы бы пошли в публичную политику?

К. МАЛОФЕЕВ: Но я же в нее не иду.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Но вы уже в эфире «Эха Москвы».

О. БЫЧКОВА: Может, просто не зовут, а вам очень хочется.

К. МАЛОФЕЕВ: Давайте дождемся того, когда расскажут, что можно иметь людям в публичной политике, тогда я для себя разберусь, готов ли я на это.

О. БЫЧКОВА: Ладно. Мы переходим к теме социальной ответственности.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: А можно прежде, чем перейти к теме социальной ответственности, спросить…

О. БЫЧКОВА: Как? Еще?

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Но это подводит уже совсем к теме. Можно спросить лично про вас? Вы совсем недавно продали крупный пакет «Ростелекома», а тему заявили, как социальная ответственность бизнеса. Вы себя ощущаете кем сейчас – бизнесменом, благотворителем, общественным борцом за чистый Интернет? Вы сейчас кто внутри?

К. МАЛОФЕЕВ: Я сейчас общественный деятель.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Т.е. фактически вы отошли от бизнеса, совершив удачную сделку.

К. МАЛОФЕЕВ: Я отошел от бизнеса раньше.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Когда?

К. МАЛОФЕЕВ: Еще год назад я перестал быть управляющим партнером в моей компании Marshall и стал председателем Совета директоров. Уже после этого я стал заниматься только стратегией, а не операционным бизнесом. Я для себя этот выбор сделал давно. Когда я понял, что у меня благотворительность и общественная работа занимают более 50% времени, то я себе честно ответил, что я, наверное, больше общественный деятель, чем бизнесмен.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: А общественный деятель какого свойства? У вас две такие стези получаются: одна церковная часть, я для себя так ее очертила, и это очень интересная тема на сегодняшний день, особенно обсуждаемая в обществе – отношения общества и церкви, поэтому ваша позиция будет интересна; и с другой стороны – борьба с черным списком Интернета. Или это как одно и то же?

К. МАЛОФЕЕВ: Это то, что видно в прессе. А вообще, моя позиция одна и та же – я христианин. Поэтому всё, что я делаю, так или иначе связано с тем, что я вероисповедую. Что-то из этого видно, что-то не видно. Я бы хотел, чтобы видно было гораздо меньше. Спаситель Иисус Христос сказал, что кто получает награду здесь, не получите на небе. Поэтому, сидя в эфире перед вами, я теряю всё то, ради чего бы нормальный человек должен заниматься благотворительностью.

Но я это делаю сознательно, потому что если все православные люди, которые занимаются благотворительностью, не будут об этом говорить ничего – что они и делают, – то будет создаваться ощущение, что, во-первых, они ничего не делают, а во-вторых, что и богатые люди у нас в стране, они характеризуются только какими-то скандалами, громкими покупками, вечеринками и так далее. Это тоже не совсем справедливо, потому что я знаю очень много людей, которые делают гораздо больше меня.

О. БЫЧКОВА: А почему нужно обязательно каким-то образом обозначать православную составляющую? Это ваше личное, внутреннее дело. Вы можете заниматься благотворительностью, вашими проектами, поддерживать даже церковь, совершенно не обязательно декларируя свою православную направленность.

К. МАЛОФЕЕВ: Потому что вы меня спросили.

О. БЫЧКОВА: Это же написано про вас.

К. МАЛОФЕЕВ: Вы меня спросили, почему я этим занимаюсь. Я ответил.

О. БЫЧКОВА: Это же написано в ваших интервью, в биографических вещах. Для меня это очень интересный вопрос всегда – почему нужно обязательно обозначать? Есть люди, про которых мы даже не знаем, православные они, или мусульмане, или иудеи, или атеисты, мы просто этого не знаем, но мы знаем, что они занимаются благотворительностью какой-то. Спросите, какая религия у Потанина, предположим.

К. МАЛОФЕЕВ: Потанин – обладатель всех высших церковных наград.

О. БЫЧКОВА: Предположить можно, но это не является вывеской большими буквами.

К. МАЛОФЕЕВ: Возможно. Но меня учили по-другому. Возможно, я читал другие книги. В них написано о том, что тот, кто отречется от меня, от того я отрекусь. Поэтому я не отрекаюсь, я в своей жизни вовсе не разделяю свою личную веру и свои общественные поступки. На мой взгляд, это протестантизм. И когда сейчас иногда такое встречается, особенно в образованной среде, когда говорят – вот здесь я дома православный, по воскресеньям хожу в церковь, на работе я другой, дальше я третий, в своих публичных выступлениях я четвертый. Ты всегда должен быть один и тот же. Я точно такой же и здесь, и дома, и еще в какой-то компании друзей, я не отличаюсь. Поэтому я так открыто это исповедую. Хотя, безусловно, мне это всё делать не очень удобно, потому что христианин я плохой. И если будут брать пример с меня, то, боюсь, не много людей воцерковится.

О. БЫЧКОВА: Давайте о ваших проектах поговорим сейчас. Они ведь тоже связанные с православием. Вот этот лицей, эта школа.

К. МАЛОФЕЕВ: Гимназия.

О. БЫЧКОВА: Гимназия, извините. Просто у вас было написано в одном из интервью, что вы хотите, чтобы выходили люди, как из Царскосельского лицея. Видимо, поэтому у меня отложилась такая ассоциация. Обязательно, чтобы обучение было тоже православным?

К. МАЛОФЕЕВ: Существуют конфессиональные школы. Я же не загоняю их туда силком. Существуют мусульманские школы, существуют иудейские школы, существуют православные гимназии. Моя гимназия православная. Мы этого не скрываем. Мы не подспудно внедряем в сознание учеников. К нам приходят родители, которые изначально этого хотят.

О. БЫЧКОВА: Т.е. там дети учатся всю неделю.

К. МАЛОФЕЕВ: Да, это не воскресная школа, это общеобразовательная школа с гимназическим повышенным стандартом. Соответственно, у нас есть классический язык, который мало где сейчас преподается.

О. БЫЧКОВА: Это какой?

К. МАЛОФЕЕВ: Это латынь. В начальной школе это церковнославянский. На греческий, к сожалению, времени пока нет, потому что наш государственный стандарт, он такой насыщенный, что туда тяжело что-то вставить.

О. БЫЧКОВА: По-гречески у вас там не учат.

К. МАЛОФЕЕВ: По-древнегречески у нас не учат.

О. БЫЧКОВА: А у вас там было сказано, что у вас Гомера читают в подлиннике детям.

К. МАЛОФЕЕВ: Это у нас в интерактивном учебнике, исключительно в ознакомительной роли для них читается, чтобы они слышали язык. Педагоги говорят, что это очень полезно. Потому что когда нараспев читается гекзаметр, это совсем другое. Так же как японская каллиграфия – мы не очень понимаем иероглифы, но это красиво. Вот когда читают Гомера на древнегреческом, это тоже красиво.

О. БЫЧКОВА: Это для вас такая модель образовательного учреждения?

К. МАЛОФЕЕВ: Конечно, нет. Классические гимназии во всех европейских странах – это элитарные учебные заведения. Безусловно, нельзя распространить на всю страну. Но некоторые методики можно. Например, преподавание литературы, русского языка, истории. Мы стараемся, но пока нам трудно говорить о том, что мы стали методической базой, потому что нам всего 6 лет. Мы год назад переехали в новое здание, до этого мы находились в арендном. Нам всего 6 лет, поэтому нам сложно говорить, что вот у нас уже есть какие-то методики. У нас есть превосходные преподаватели, но как учебное заведение мы еще должны себя показать.

О. БЫЧКОВА: А сколько денег вы тратите на эту гимназию?

К. МАЛОФЕЕВ: В месяц или в год?

О. БЫЧКОВА: В год.

К. МАЛОФЕЕВ: Много. Это благотворительный проект. К сожалению, даже при полной загрузке, т.е. когда там будет 400 детей – а у нас две трети учатся за деньги, треть стипендиатов, которые учатся бесплатно, это дети из материально не обеспеченных семей, но которые учатся на отлично, – даже тогда она не выходит на окупаемость. Потому что очень дорогое содержание, очень дорогие педагоги. Потому что они хорошие.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: А сколько плата?

К. МАЛОФЕЕВ: 45 тысяч рублей в месяц.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: И какой-то вступительный взнос скорее всего.

К. МАЛОФЕЕВ: С момента, как мы построили новое здание, мы посчитали вправе брать вступительный взнос, он составляет 250 тысяч рублей.

О. БЫЧКОВА: Тем не менее, какие недостатки существующего сегодня школьного образования вы таким образом пытаетесь восполнять. Православие, я поняла.

К. МАЛОФЕЕВ: Да, но не только.

О. БЫЧКОВА: А православие, вы считаете, должно быть в школах, не только в вашей, а как система?

К. МАЛОФЕЕВ: Я считаю, что, безусловно. Отделение церкви от школы – это большевистский лозунг, или, если хотите, лозунг Французский революции. Это не обязательно, что в любых развитых странах школы отделены от церкви, это неправда. Школы вообще возникли из церкви, они всегда были в монастырях, потом они были рядом с приходами, были приходские школы. Отделение школы от церкви неправильно, потому что школа, особенно первая ступень, начальная школа – это воспитание. И церковь, она воспитывает. Я не говорю, что мы сейчас к этому готовы. У нас нет достаточного количества квалифицированных священников-педагогов, у нас нет достаточного материального обеспечения для этого, но в общем отделение церкви от школы – это большевистский лозунг, и мы должны его пережить.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Но вы же как-то пришли к христианству, но при этом наверняка жили в Советском Союзе, там, где не было никакой церкви в школе.

К. МАЛОФЕЕВ: Я и мое поколение выросли в уникальное время. Вы помните начало перестройки: закончились позывные коммунистического шаманства, закончилась коммунистическая пропаганда, но еще не началась либеральная. По этой причине у нас было несколько лет, когда мы могли мыслить самостоятельно, всё наше поколение. Поэтому, на мой взгляд, всё наше поколение, среди нас много по-разному мыслящих, мы, безусловно, самостоятельно в пору своей юности пришли к тем или иным выводам.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Почему же вы думаете, что нынешние дети не имеют права на такой же самостоятельный выбор, который был у вас. Ведь сейчас считается, что детям нужна свобода, что им надо впитывать всё. А вы на них надеваете колпак единообразия.

К. МАЛОФЕЕВ: Это не так. Свободы никакой сейчас нет. Сейчас есть совершенно полное, тоталитарное подчинение ребенка тому, что он читает в Интернете. Я сейчас отдельно скажу про Интернет. Я говорю про количество времени. По расчетам Всемирной ассоциации семьи, ребенок в сознательном возрасте, с 5 лет до 16-ти, проводит за компьютером в 50 раз больше времени в Интернете, чем он проводит с родителями. Интернет является сейчас воспитателем этого ребенка. По этой причине мы не можем говорить, что у него есть свобода, потому что то, что сейчас происходит в Интернете… А в Интернете есть определенный тренд, который ребенок находит, особенно на популярных молодежных сайтах. Это тренд жизненного стиля, который он находит в роликах, это тренд жаргона, который он находит в социальных сетях. Это всё его воспитывает. Поэтому мы не можем говорить сейчас, что ребенок совершенно свободен, как мы были в поздние 80-е в Советском Союзе, когда у нас никакого Интернета нет было, журналы издавались какие хотите – от «СПИД-Инфо» до «Нашего современника», ты мог выбрать всё что тебе угодно.

О. БЫЧКОВА: Это тот же Интернет, только более медленный, тоже информационное поле, весьма загрязненное.

К. МАЛОФЕЕВ: Не совсем. Интернет – это специальная культурная среда, я бы ее сравнил с блатным шансоном в Советском Союзе, когда всю страну сначала посадили в лагеря, а потом все вышли, стал очень популярен блатной шансон. Почему? Потому что когда люди попадали на зону, то там главными были урки, они задавали тренд. Точно так же, когда все попали в Интернет - будем называть этих людей сисадмины, хотя есть прекрасные, совсем другие сисадмины, - там этот жаргон, потому что Интернет-то возник от них, а потом туда пришел весь народ другой, не связанный специально с компьютерными технологиями, там был специальный жаргончик, там было вот это нигилистическое отношение к внешнему, и это наложило отпечаток на всех. Молодое поколение – сейчас у меня сыну 17 лет, я говорю об этом как отец, не понаслышке, – оно живет в среде этих мемов…

Е. ПИСЬМЕННАЯ: А вы лишили своего сына Интернета?

К. МАЛОФЕЕВ: Нет. Потому что я больше проводил времени, чем средний родитель.

О. БЫЧКОВА: Значит, надо воспитывать родителей, а не Интернет. Кстати говоря, вот этот закон анти-гейский, закон о противодействии пропаганде гомосексуализма… Ужас, даже не могу эти слова произносить. Это правильно, вы считаете?

К. МАЛОФЕЕВ: Я считаю, что пропаганда – это нехорошо.

О. БЫЧКОВА: Например?

К. МАЛОФЕЕВ: Пропаганда гомосексуализма – это нехорошо.

О. БЫЧКОВА: Например?

К. МАЛОФЕЕВ: Что является пропагандой? Гей-парад.

О. БЫЧКОВА: В Москве они не проводятся.

К. МАЛОФЕЕВ: Вы сейчас задали самый важный вопрос. Вообще, пропаганда, если вы изучите наш закон, наш кодекс, она тоже советский атавизм, который там остался и у которого очень сложная юридическая подоплека. Поэтому на самом деле очень хорошо, что с принятием в первом чтении закона законодатель стал размышлять, что же такое пропаганда. И если законодатель и для этого закона, и для других сможет разъяснить, что такое пропаганда, это будет очень полезно.

О. БЫЧКОВА: Может, надо было сначала поразмышлять, а потом принимать?

К. МАЛОФЕЕВ: Первое чтение – это значит, что фактически они только начали это обсуждать. Они могут до второго чтения идти еще достаточно долго. По этой причине пусть пообсуждают пока пропаганду.

О. БЫЧКОВА: Вы считаете, надо этим заниматься?

К. МАЛОФЕЕВ: Безусловно.

О. БЫЧКОВА: Я тоже начала размышлять на эту тему, когда появились все эти разговоры, и поняла, что я ни разу в жизни не видела ничего такого, что можно было бы приравнять к прямой пропаганде этого самого и чтобы оно еще на кого-то подействовало при этом.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Ты не то читала.

О. БЫЧКОВА: Ну извините.

К. МАЛОФЕЕВ: Знаете, сейчас нет, а завтра да. Я читал исследование о том, что современное поколение, оно уже совсем по-другому, чем мы с вами, относится, потому что оно живет в среде клипов, специального мышления, в котором живут подростки, совсем другое отношение к явлению, о котором мы с вами говорим. По этой причине, мне кажется, если правильно будет принят закон и будут разъяснены все понятия, а это самый важный вопрос, потому что пропаганда сейчас – это очень широкое понятие…

О. БЫЧКОВА: Это то, чего сейчас мы не имеем, собственно говоря.

К. МАЛОФЕЕВ: То, безусловно, этот закон может сыграть позитивную роль.

О. БЫЧКОВА: А если будет неправильно принят…

К. МАЛОФЕЕВ: А если будет неправильно, то негативную.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: А вы принимали участие в лоббировании этого закона? Если говорить «лоббирование» в хорошем смысле слова, а не так, как у нас чаще всего говорится.

К. МАЛОФЕЕВ: Задача нашего фонда – просветительская. Мы занимаемся просвещением. Законодательной работой мы занимались один раз, когда вносили в Думу (мы даже вносили в правительство) закон о реестре…

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Черных списков.

К. МАЛОФЕЕВ: В народе – черные списки. Это называет реестр интернет-угроз. Это был единственный раз, когда Лига безопасного Интернета, в которой я являюсь председателем правления, выступила с законодательной инициативой. В этом случае мы никоим образом в законотворчестве не участвуем.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: А вы довольны, как это всё прошло в итоге, как это было принято? Я имею в виду черные списки.

К. МАЛОФЕЕВ: Да. Я думаю, что все теперь понимают, что те опасения, которые были связаны со списками… Я тогда очень много выступал, не потому что я это очень люблю, а просто потому что нужно было разъяснять, что нечего бояться. Вот сейчас работает с 1 ноября этот реестр, там всего 2 тысячи запрещенных ресурсов, хотя сотни тысяч были проверены. Кроме двух довольно смешных историй с Lurkmore и YouTube по одному дню, больше ничего нет. Но Lurkmore и YouTube, они связаны не с профессионалами из Роскомнадзора, не с волонтерами Лиги безопасного Интернета. Это связано с тем, что правительство назначило еще также ФСКН (Федеральную службу по контролю за наркотиками), которую мы поздравляем с 20-летием, и также Роспотребнадзор ответственными органами. Они все-таки меньше связаны с Интернетом. Интернетчики, интернет-эксперты никогда бы не закрыли YouTube, мм бы в голову не пришло. А эти органы, они все-таки за другое отвечают, поэтому такие эксцессы случились.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Получается, что ваши волонтеры, волонтеры Лиги сейчас работают на Роскомнадзор?

К. МАЛОФЕЕВ: Да.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Бесплатно?

К. МАЛОФЕЕВ: Да.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: А много этих волонтеров?

К. МАЛОФЕЕВ: Тысячи.

О. БЫЧКОВА: Т.е. это люди сидят где-то у себя дома за мониторами…

К. МАЛОФЕЕВ: Они где-то работают. А приходя домой, они помогают нам ловить педофилов или вскрывать наркораспространяющие сайты.

О. БЫЧКОВА: Сейчас расскажете, сколько поймали. Константин Малофеев, председатель совета директоров Marshall Group, в программе «Большой дозор». Мы делаем перерыв, через новости и рекламу вернемся к вам.

НОВОСТИ

О. БЫЧКОВА: И мы продолжаем программу «Большой дозор». Константин Малофеев, председатель совета директоров Marshall Group, в нашей студии. Мы говорим о социальной ответственности бизнеса. Мы сейчас говорили о православии, об образовании. Я знаю, что у вас есть еще один проект. Я хотела бы вас спросить об этом более подробно. Когда люди объявляют о том, что они хотят взять какой-нибудь российский регион и там всё сделать по-правильному, то сразу возникает вопрос, что они такое сделают, чтобы их модель мира стала всем понятной.

К. МАЛОФЕЕВ: Я хочу сказать, что не столько мы взяли регион, сколько регион согласился наши прекраснодушные мечтания вместе с нами воплотить. И я благодарен губернатору Ситникову, потому что это требует большого мужества прежде всего от него. Суть программы «Область добра», которую реализует наш фонд вместе с Русской Православной церковью в Костромской области, сводится к тому, чтобы в рамках действующего законодательства и действующего бюджета Костромской области с некоторыми благотворительными вливаниями постараться добиться максимального статистически демографического результата. Это я вам говорю казенным языком.

О. БЫЧКОВА: Цель какая на самом деле?

К. МАЛОФЕЕВ: На самом деле цель – улучшить общественную нравственность.

О. БЫЧКОВА: Это не цель, это не конкретно.

К. МАЛОФЕЕВ: Сейчас я вам конкретно скажу. А именно конкретно это демографические показатели. Это уменьшение смертности, увеличение рождаемости, уменьшение внутренней эмиграции, т.е. тех людей, которые хотят уехать из Костромской области.

О. БЫЧКОВА: Это к какому году?

К. МАЛОФЕЕВ: Мы рассчитываем на три года. Мы будем делать замеры каждый год. Мы хотим увидеть позитивную динамику на фоне других сравнимых регионов. Если мы добьемся этого, тогда мы можем сказать, что наши идеи были правильные.

О. БЫЧКОВА: Костромская область бедная, дотационная.

К. МАЛОФЕЕВ: Дотационная. В Костромской области нет больших предприятий, в Костроме не проходит труба «Газпрома». Поэтому Костромская область в этом смысле подходит, потому что это такой средний российский регион, где живут люди, которые по московским меркам просто должны страдать от своего несчастья, потому что они получают маленькую зарплату, у них нет перспективы. На наш взгляд, это не главное, в жизни никакого человека экономика не может быть главной. Именно поэтому мы хотим в Костроме сделать следующее.

Просто расскажу конкретные вещи, тогда станет понятно, из чего это складывается. Во-первых, у нас уже сейчас есть законодательство, которое позволяет на муниципальном уровне бороться с такой всероссийской бедой, как алкоголизм и пьянство. У нас есть замечательное законодательство, которое ограничивает продажу, которое не дает возможности продавать это несовершеннолетним, которое в разных регионах очень по-разному соблюдается. Так вот в Костромской области оно должно в ходе реализации программы соблюдаться по максимуму. У нас запрещено распространение наркотиков, это зло карается.

О. БЫЧКОВА: Даже считается преступлением некоторым образом.

К. МАЛОФЕЕВ: Даже считается преступлением, но почему-то, за исключением некоторых громко известных регионов, у нас везде с этим беда. Опять же Таможенному федеральному комитету, Федеральной службе по контролю за наркотиками известны методики, каким образом решить проблему в корне. Есть такая проблема, как проституция. Безусловно, эта проблема должна быть решена, потому что без нее очень трудно решать проблемы, связанные с тем, чтобы девушка не делала аборт, рожала больше детей и всё остальное. Потому что это некая модель поведения.

О. БЫЧКОВА: И не выбрасывала ребенка в мусорный бак.

К. МАЛОФЕЕВ: И это тоже. По этой причине мы говорим о том, что обязательно должна быть просветительская программа по абортам, и мы ее уже там осуществляем. Безусловно, должна быть поддержка многодетных семей, чем мы тоже занимаемся. Безусловно, нужно решить проблему сиротства, и решить ее не в перспективе трех лет, ее можно решить за год-полтора полностью для одной области. Потому что безобразие – то, что творится.

О. БЫЧКОВА: Т.е. вы решили взять все неработающие лозунги, все нефункционирующие схемы и все безрезультатные прожекты и применить их в одной несчастной Костромской области.

К. МАЛОФЕЕВ: В одной счастливой Костромской области.

О. БЫЧКОВА: Но они же не работают.

К. МАЛОФЕЕВ: Они пока не работают. Они должны заработать, и это вполне по силам. Это вполне по силам руководству области. С нашей помощью, я думаю, оно сможет это сделать.

О. БЫЧКОВА: А вы уже начали?

К. МАЛОФЕЕВ: Да, мы начали это в сентябре. У нас есть некоторые результат, но мы будем считать ежегодно, потому что иначе это не статистический срез. И считать мы будем и абсолютно, и относительно других регионов. Есть же некая среднероссийская динамика или средняя динамика по Центральному федеральному округу. Т.е. мы должны посмотреть, результаты наших трудов к чему привели. Статистика очень важна. Например, у нас есть программа, которая уже в 10 регионах осуществлена, она называется «Живи, малыш». Мы в женских консультациях развесили экраны, на которых идет часовой клип, который мамам показывает, как хорошо быть мамами. Там звучат песенки, там звезды нашего театра и кино рассказывают, как они стали мамами, как хорошо, что они не сделали аборт.

О. БЫЧКОВА: Они не делают аборт. А потом они идут и сдают этого ребенка, хорошо, если в дом ребенка, а можно и что-нибудь похуже.

К. МАЛОФЕЕВ: А могут не сдать. Это же не значит, что его надо убить.

О. БЫЧКОВА: А сколько сирот в Костромской области?

К. МАЛОФЕЕВ: Несколько сотен. Это посильно решить. Я могу сказать, возвращаясь к программе «Живи, малыш». Это очень важно, что статистика, без нее это выброшенные деньги. Заниматься благотворительностью без этого – действительно, просто тратить деньги. Мы хотели сначала развесить во всех консультациях страны. Слава богу, остановились на 10 самых проблемных регионах. А самые проблемные регионы – это среднерусские регионы. Ингушетия – лидер, с точки зрения минимума абортов на сто рожденных. А лидером по абортам является Амурская, Магаданская и Вологодская области, это где больше всего абортов на сто рожденных.

Так вот мы развесили эти самые мониторы. А дальше очень интересная статистика. За первый месяц у нас было падение на 15%. Вы представляете, официальных абортов в стране 1 млн. 400 тысяч. Это получается 210 тысяч детей бы родились, если бы наша программа осуществилась. Вы представляете, какое вложение денег? Всего купили две с половиной тысячи мониторов, записали ролик – и вот 200 тысяч детей родилось. Ан нет, на следующий месяц – восстановление.

О. БЫЧКОВА: Т.е. это было какое-то сезонное колебание.

К. МАЛОФЕЕВ: Нет. Мы спросили докторов. Но мы сейчас дождемся статистических данных от Минздрава, потому что они нам замеряют. Но пока предварительно, насколько мы видим ситуацию, нам врачи говорили – знаете, надоели эти ролики. Нам стало интересно. Женщина ведь бывает в женской консультации 2-3 раза, за это время она не проводит там 2 часа. Соответственно, она не может просмотреть наш ролик так много раз, что ей надоело.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Врачам надоело.

К. МАЛОФЕЕВ: Совершенно справедливо.

О. БЫЧКОВА: Т.е. они стали выключать ваши ролики.

К. МАЛОФЕЕВ: Сначала врачам стало совестно, и они стали рекомендовать не делать аборт. А потом всё вернулось на круги своя.

О. БЫЧКОВА: Т.е. вы имеете дело с сопротивлением материала.

К. МАЛОФЕЕВ: Исходя из этого, я теперь называю себя не благотворителем, а общественным деятелем. Потому что простая благотворительность без воздействия на законодательную среду бессмысленна. Потому что до тех пор, пока врач не заинтересован, а, напротив, заинтересован, чтобы у него не было проблем в бесплатной консультации заниматься, тянуть эту роженицу, то смысла того, что ты издашь огромное количество брошюр, книг, просветительских материалов, раздашь бесплатные диски, где снят страшный американский фильм о том, что происходит с несчастным плодом, как у него бьется сердце, как мама его убивает – это всё бессмысленно, пока врач, человек, которому она абсолютно верит, не перестанет ей говорить – ты делай, а то у тебя будут осложнения.

О. БЫЧКОВА: Кроме того, Минздрав, или как он там сейчас называется, закрывает маленькие больницы, не только маленькие школы. И происходит вот это укрупнение всего на свете. И качество медицинской помощи и вообще жизни не становится лучше. Вы говорите, что экономика не имеет отношения к нравственности, но…

К. МАЛОФЕЕВ: Имеет. Но не является образующей, не является довлеющей.

О. БЫЧКОВА: Наверное, не является образующей. Но важным фактором тоже является.

К. МАЛОФЕЕВ: Помните, как у Достоевского: «Бедность не порок, нищета – порок-с». Есть такой уровень экономики, когда, конечно, она влияет непосредственно. Но когда это уже не нищета, тогда ее влияние весьма опосредованно и не главное. Возвращаясь к этой абортной теме, я хочу сказать, что Советский Союз и большевики подарили нам два прекрасных явления, в чем мы являемся законодателями и родоначальниками в мире. Это детские дома в том виде, в котором они существуют, и аборты. СССР – родина абортов и детских домов.

О. БЫЧКОВА: Детские дома были раньше тоже.

К. МАЛОФЕЕВ: Таких детских домов не было, это были сиротские приюты, когда родители умерли или подкинули. А детские дома как система, когда детей забирали от репрессированных или расстрелянных родителей, и государство интересовалось, это была целая политика – воспитать новое поколение советских людей, которое не будет связано узами со своей семьей… Детские дома пестовались в то время, потому что в 20-е годы они были просто необходимы. Недаром они находились в ведомстве Феликса Эдмундовича Дзержинского.

О. БЫЧКОВА: Так или иначе нам это всё досталось в наследство, так же как огромное количество брошенных детей при живых родителях, которых сейчас у нас чуть ли не миллион в стране, сирот.

К. МАЛОФЕЕВ: 650 тысяч, из них на иждивении государства находятся 128 тысяч, остальные имеют своих опекунов.

О. БЫЧКОВА: А почему вы говорите, что за полтора года можно решить эту проблему?

К. МАЛОФЕЕВ: Потому что в той же Костромской области есть такой замечательный отец Александр, который создал образцово-показательный детский дом. Он состоит из деревни многодетных семей. Это не детский дом, это на самом деле деревня многодетных семей. Государство достаточно может платить пособие в месяц. Всё, что не дает государство, это само жилье. Всё, что требуется от благотворителя – это построить дом. Это не так много, не так дорого.

О. БЫЧКОВА: Они берут к себе в семью ребенка?

К. МАЛОФЕЕВ: Да.

О. БЫЧКОВА: И всех могут разобрать, что ли, таким образом?

К. МАЛОФЕЕВ: Да. 7-10 детей. Что сейчас делает государство? Государство заточено на то, чтобы дети оставались в детских домах. Пособие в детском доме составляет… Я могу привести вам пример Москвы. В Москве денежное довольствие в детских домах составляет 52 тысячи рублей в месяц. Как только ребенок оказывается в семье, на него платят 12 тысяч рублей. А если, например, вы просто малообеспеченная семья и это ваш ребенок, то вы получаете 800. Внимание – вопрос: кого поддерживает государство? Малообеспеченная семья родила ребенка, ей платят всего 800 рублей в богатой Москве. В Костроме платится 150 рублей, совсем копейки. Дальше эта малообеспеченная семья, родив ребенка, она его, может быть, от бедности, не знаю, хотя, на мой взгляд, такой бедности не должно быть, чтобы все-таки родители отдавали своих детей, но, предположим, они отдали. Дальше в детском доме на него тратится больше всего. А если его забирают в семью, опять меньше. Т.е. государство мотивирует, стимулирует, чтобы ребенок оставался в детском доме. Это неправильно.

О. БЫЧКОВА: И при этом государство отовсюду кричит – давайте усыновляйте.

К. МАЛОФЕЕВ: В той же Костромской области, если взять муниципальный бюджет, затраты на эти детские дома… Всё, что нужно делать, это оставить один детский дом, который будет неким транзитным центром, где не больше года будут находиться дети. Дальше они разбираются по семьям. Но надо увеличить пособия на детей. И, конечно, этих детей все разберут. А если есть замечательные люди, святые, как воспитатели в детских домах, пусть они имеют право первоочередного усыновления.

О. БЫЧКОВА: Знаете, что происходит дальше? Уже есть опыт, уже есть статистика. Детей забирают, получают деньги… Не будем говорить о тех, кто делает это корыстно, может быть, это не самая большая часть. А потом люди понимают, что ни за какие деньги они с этим ребенком не справятся. Потому что государство, которое должно помогать им психологами, экспертами, врачами, учителями, оно этого не делает в полной мере. И дальше происходит еще более ужасная вещь – ребенка возвращают в детский дом.

К. МАЛОФЕЕВ: Я слышал подобное же объяснение этой ситуации. Я тоже знаю достаточно много людей, которые забирали детей из детского дома, многодетные семьи, которые брали очень много. На мой взгляд, это советское отношение к государству, такое патерналистское, что государство должно всё за нас делать, оно неправильное. Не государство виновато – просто не в те руки отдали. В те хорошие руки, в которые отдают, они детей не возвращают. Не надо рассчитывать на государство. Не потому что наше государство плохое, а где-то оно хорошее. Это вообще неправильно. Семья – это основа, это правильное место воспитания и жизни человека.

О. БЫЧКОВА: Вы прямо либерал-анархист какой-то.

К. МАЛОФЕЕВ: Я не либерал-анархист.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Христианин.

К. МАЛОФЕЕВ: Я просто считаю, что в современном либерализме слишком много коммунистического. Поэтому если уж мы отказываемся от советского прошлого, давайте будем последовательно отказываться от всего, связанного с коммунистическими ценностями. Безусловно, усиленная роль государства – это ценность коммунистическая и социалистическая, а вовсе не либеральная.

О. БЫЧКОВА: Вы считаете, что нужно прибавить 10 тысяч рублей на ребенка – и проблема будет решена.

К. МАЛОФЕЕВ: Я считаю, что, если в Костромской области прибавить к 5 тысячам рублей, сколько сейчас платят, еще 10 тысяч рублей, всех детей заберут. И можно будет с помощью специальной комиссией выбирать хороших родителей, у которых есть – извините за мой бизнес-сленг – трек-рекорд, у которых есть позитивный опыт, и они могут продемонстрировать, что они уже хорошие воспитатели. И там есть такой пример, он уже действует.

О. БЫЧКОВА: Один?

К. МАЛОФЕЕВ: Там много домов, там 10 домов, в этой деревне 70 детей. Это достаточно много. Если там это удастся решить, то просто надо такие «Деревни добра»… Потом есть еще немецкий опыт, известные деревни, SOS они называются.

О. БЫЧКОВА: Там, где мамочки живут как воспитатели.

К. МАЛОФЕЕВ: Дети должны жить в семье. Детские дома - это анахронизм, атавизм, их не должно остаться.

О. БЫЧКОВА: Это абсолютно справедливо. Только как этого достичь? Я изучала эту проблему в Штатах, так получилось, уже довольно давно. Мне пришлось там пройти по многим инстанциям, по всей этой системе очень подробно, даже слишком подробно. Они приняли эту программу в 60-е годы, и у них ушло больше 20 лет на то, чтобы все звенья, вся структура заработала. Там, действительно, сейчас нет детских домов, детей просто выхватывают из рук, все хотят.

К. МАЛОФЕЕВ: Очередь стоит.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Вы готовы этим заниматься 20 лет?

К. МАЛОФЕЕВ: Конечно, если потребуется. Я думаю, что потребуется меньше.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Можно я задам вопрос общего характера, уже не в отношении сирот, а в отношении церкви? Вы человек богатый, бизнесмен, в жестких всяких условиях находились. Но при этом воцерковленный христианин. Сейчас вопрос церкви и общества очень острый и очень много обсуждается. Много вокруг этого разных историй. Как вы оцениваете эту ситуацию? Нравится она вам, не нравится? Как она будет развиваться? Как вы видите этот процесс?

К. МАЛОФЕЕВ: Вы так задали вопрос, что я могу на него так же ответить. На мой взгляд, за последние 20 лет мы пережили торжество православия. Если представить 25 лет назад, что сейчас православие в нашей жизни и церкви будет играть такую роль, то никто бы не поверил, по сравнению с той диссидентствующей церковью и с теми ущемленными в правах христианами, которыми они были 25 лет назад. Я могу сказать, что такого не было в истории церкви со времен окончания периода иконоборчества в 9 веке Византии и установления праздника торжества православия, который через неделю все мы будем праздновать, первую неделю Великого поста.

За это время возникли тысячи новых храмов, миллионы людей пришли в церковь. Но в этой связи, конечно, возникают проблемы роста, как в любой системе. Те христиане и православные, которые были в Советском Союзе, это были столпы веры. Потому что эти люди не то что за это ничего не получали… У меня есть знакомый священник, который сын священника, и он не получал октябрятскую звездочку. Его исповедание веры началось в 1 классе, когда директор ему сказал: «Давай я буду тебе звездочку здесь вешать, потому что родители-то у тебя наверняка мракобесы, а ты будешь, выходя, мне класть». Он сказал: «Я своему папе врать не буду». И после этого он, круглый отличник, имел одни четверки. И таких историй масса. А сейчас, когда этого уже не требуется, конечно, в этой связи люди приходят разные, и они, как любой системе, в любой организации, встречаются разные.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Я знаю очень много случаев, когда священниками становились парторги, военные. Это, наверное, вам тоже известно.

К. МАЛОФЕЕВ: Конечно. У меня тоже есть много разных знакомых. Вы же прекрасно понимаете, как устроено информационное поле. Если мы будем говорить только о недостатках или о скандалах, связанных с церковью, то возникнет ощущение, что только они в церкви и есть. Например, когда 4 млн. человек стояло в очереди к поясу Пресвятой Богородицы…

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Очень активно освещалось.

К. МАЛОФЕЕВ: Не очень освещалось. По сравнению со ста тысячами человек на Болотной освещалось гораздо меньше.

Е. ПИСЬМЕННАЯ: Неправда.

К. МАЛОФЕЕВ: Гораздо меньше.

О. БЫЧКОВА: Каждый день просто.

К. МАЛОФЕЕВ: Можно восстановить эфир.

О. БЫЧКОВА: Потому что это длилось не месяцы, а две недели.

К. МАЛОФЕЕВ: А о том, что были чудеса исцеления, тоже никто не говорил. А они были, и об этом было известно всем тем, кто там мог находиться. Мы говорим достаточно мало про православные праздники, про святых. И по этой причине когда мы на этом фоне говорим о скандалах – вполне справедливо, потому что если кто-то на машине кого-то сбил, то, безусловно, об этом надо говорить, – возникает ощущение, что только это и есть. Вот это несправедливо и неправильно.

О. БЫЧКОВА: Нам Юля пишет, возвращаясь к предыдущей теме: «В Костромской области не несколько сотен сирот, а 2265 человек на 661 тысячу населения». Правильно?

К. МАЛОФЕЕВ: Сейчас посмотрим.

О. БЫЧКОВА: Т.е. много всё равно.

К. МАЛОФЕЕВ: Но не настолько много, чтобы нельзя было решить.

О. БЫЧКОВА: А чтобы изменить ситуацию в регионе, с чего нужно начать, с губернатора? Кого нужно наказать, поменять, выгнать или, наоборот, привлечь?

К. МАЛОФЕЕВ: Мы все-таки не государственная власть, мы общественная организация. В данном случае у нас есть губернатор, наш соратник, который хочет реализовать эту программу. Мы ему можем только помогать. Без желания и воли губернатора, главы региона это сделать невозможно. Поэтому если какая-то другая область – у нас есть переговоры – хочет получить наши методики, в основном это методики, потому что наши деньги по сравнению с бюджетными деньгами мизерны.

О. БЫЧКОВА: А какие деньги вы вкладываете?

К. МАЛОФЕЕВ: Небольшие. Например, дома для сирот, проведение различных мероприятий, которые у нас запрашивают. Поддержка образовательных, культурных, просветительских программ. Это небольшие деньги по сравнению с бюджетом самого этого, даже дотационного региона. Поэтому когда губернаторы спрашивают нас, готовы ли мы реализовывать и с ними, первое, что мы их спрашиваем, готовы ли они. Потому что они – главные люди в реализации этой программы, мы можем лишь помочь. Поэтому отвечаю прямо на ваш вопрос – это всё зависит от губернатора.

О. БЫЧКОВА: А чем плохо? Придут люди, заплатят за пару фестивалей или концертов, чего-нибудь еще, какие-нибудь дополнительные программы организуют. Является ли это методикой?

К. МАЛОФЕЕВ: Нет. Главная методика – это изменение муниципального законодательства. А это как раз то, что должно решаться в комплексе. Потому что, например, в другой, тоже широко освещаемой теме, по нашему эксперименту, по предустановленному родительскому контролю в Костромской области, бессмысленно тратить деньги на социальную рекламу, если ребенок, приходя домой, будет смотреть порнографию.

О. БЫЧКОВА: Т.е. родительский контроль в компьютере?

К. МАЛОФЕЕВ: Да. В чем разница между тем, что происходит в Костромской области в рамках программы «Область добра», по сравнению с тем, что происходит везде по стране? Когда к вам приходит сейчас провайдер, вы подмахиваете соглашение не глядя и вас интересует только тариф в месяц, это одна история. Если вам буками, как на пачках сигарет, будут писать – «находящийся у вас дома ребенок может встретиться со сценами насилия, с маньяками в Сети, с порнографией», т.е. со всеми реальными опасностями, которые встречаются в Сети, то родитель немедленно просвещается. И он делает свой осознанный выбор. Если он считает, что его это не интересует, или он один живет, или это семья взрослых, тогда он под этим подписывается спокойно, потому что он осознает все риски.

А если у него ребенок, может, он задумается и скажет – «нет, я не хочу, тогда давайте мне родительский контроль». Родительский контроль, он и сейчас есть, он встроен в браузеры, просто об этом мало кто знает, и люди не умеют пользоваться. Но благодаря тому, что каждый раз, когда он подписывает этот договор с провайдером, он с этим ознакомиться, ему не надо будет искать этот браузер, повышать свою компьютерную грамотность, ему достаточно будет сказать – «я хочу, чтобы ребенок был защищен». Ему скажут: «Ну хорошо, тогда с родительским контролем».

О. БЫЧКОВА: А сколько родителей в Костромской области выбрали преподавание православия в школе?

К. МАЛОФЕЕВ: Этого я не знаю.

О. БЫЧКОВА: А интересно было бы узнать. Спасибо вам большое. У нас время закончилось уже. Константин Малофеев, председатель совета директоров Marshall Group, в программе «Большой дозор». Ольга Бычкова, Евгения Письменная были с вами. Спасибо. Приходите.

К. МАЛОФЕЕВ: Спасибо вам.