Максим Покровский - Дифирамб - 2022-02-06
06.02.2022
Ксения Ларина
―
Добрый день! Начинаем программу «Дифирамб». Как всегда ведёт её Ксения Ларина. Это я. Приветствую всех, дорогие друзья! У нас сегодня расклад такой - гость в студия, хозяин далеко. Так тоже бывает. И в этом ничего удивительного уже нет. Максим Покровский - наш сегодняшний гость. Музыкант, лидер группы «Ногу свело!» Максим, препятствую Вас! Здравствуйте!
Максим Покровский
―
Ксения, здравствуйте! И, конечно, здравствуйте все, уважаемые слушатели, теперь уже, получается, зрители. Вот. Я естественно хотел нагловато начать с того, что сегодня в студии я, Максим Покровский. У меня в гостях и так далее. Вот.
К. Ларина
―
Но не получится. Максим, сливается своей красной курткой с нашим логотипом «Эхо Москвы» красным, я вижу. И это прекрасно. Все. Максим, да?
М. Покровский
―
Да, когда...
К. Ларина
―
Говори.
М. Покровский
―
Когда я с Вами увиделся перед эфиром вот в эту минуту и увидел себя на фоне, я так себе понравился, что я себя очень комфортно чувствую. Я полностью в Вашем распоряжении. Вы из меня вытянете все.
К. Ларина
―
Ну, отлично. Ну, во-первых, я просто невероятно удивлена, что Вы в Москве. Все... все бегут из Москвы, а Вы в Москву. Это что ж такое?
М. Покровский
―
Ну, во-первых, я в Москве достаточно часто. По пандемии и ещё по ряду неприятных причин я не так часто как предыдущие 4 года до пандемии. Вот. Но тем не менее я сейчас часто и можно сказать даже чаще. Вот это во-первых. А, во-вторых, когда ты находишься как я двумя ногами на разных континентах, и когда ты второй ногой, исторически второй ногой стоишь уже твердо на втором континенте, а в хорошем смысле слова нормально тянет на первый.
К. Ларина
―
Не страшно?
М. Покровский
―
Пока нет. Но, разумеется, был семейный совет, и был совет с друзьями о том, какова сейчас ситуация вокруг меня лично и вокруг нас как команды. Вот. Пока принято решение, что не страшно.
К. Ларина
―
Концерты будут какие-то? Или Вы не за этим приехали сейчас?
М. Покровский
―
Я сейчас приехал для того, чтобы отыграть два частных концерта, которые отыграли мы. Мы - собственно группа. Не я. потому, что иногда там принято считать, что человек с гитарой выходит и так далее. Нет, нет. Мы полный группой. Тем не менее мы готовимся к концертам. Мы готовимся весной к концертам в Москве и в Питере.
К. Ларина
―
Тогда я давайте сразу о главном. На Ваш взгляд, сегодня роль вообще, ну, скажем, в широком смысле искусства в сегодняшней ситуации, когда явно всем не до искусства, насколько она изменилась за последнее время? И насколько она вообще влиятельна, на Ваш взгляд?
М. Покровский
―
Я в последнее время так много об этом думаю, что у Вас и уважаемых слушателей, возможно, сложится впечатление, что я пришёл, как будто домашнюю работу готовил. Но вот вам зуб, я не готовился к этой встрече и не делал домашнюю работу. Я действительно очень много думал о... Сейчас уже никакой роли нет. Сейчас... сейчас уже ничего не важно. То есть сейчас этот этап пройден, и влиять на то, что происходит... Та часть общества, ну, которую мы, условно говоря, называем прогрессивной частью общества, которая двигает остальное общество, она уже ни на что не может. Это моё мнение. При всей моей необразованности я сейчас не рисуясь перед Вами, я просто знаю, каково моё образование, и какова моя эрудиция во всех вопросах, в частности вот наших общественных вопросах, я не считаю себя очень эрудированным человеком. Но я возьмусь утверждать, что я уверен в своих словах. Ну, по крайней мере, это моё чёткое мнение.
К. Ларина
―
Ну, Вы говорите про то, что ничего невозможно изменить в стране с политической точки зрения.
М. Покровский
―
Да.
К. Ларина
―
Безусловно это так. А с точки зрения влияния на умы? Простите за этот пафос. Но тем не менее есть люди, которые слышат, о чем Вы им кричите, потому что последние вот несколько лет Ваши песни, вот по жанру я их определяю как... как крики, как просто вот достучаться действительно и разорвать вообще вот этот кокон, в котором находятся сегодня большинство граждан России.
М. Покровский
―
А у меня не очень будет утешительный по отношению к самому себе ответ. Мы, разумеется, затронули сердца людей этими песнями. Вот. И сердца людей, которые, может быть, раньше не обращали внимание на «Ногу свело!», и для них «Ногу свело!» не существовал как серьёзный коллектив, но при этом не произошло супер прорыва. То есть это не увеличение аудитории. Я не хочу сейчас этими... жонглировать этими понятиями. Но тем не менее вот... Нет, я неправильно выразился. Ну, не ради увеличения аудитории это делалось. Ну, то есть это не прозвучало огромной... Это не было взрыва. Это не было... Эти песни не вызвали никакой сенсации совершенно, несмотря на доброе их количество. Представляете, сейчас какой ужас, о чем я говорю. Я говорю даже сейчас не о качестве собственных песен, а об их количестве. Как в журнале «Ералаш»: неужели Козловский поёт громче меня? Я же громко пою. Послушайте, какой мой голос. У людей в ушах лещит, как я пою. Вот. Но далеко не все услышали. Тем не менее, наверное, всё-таки тут надо вернуться на 45 секунд позже. Конечно, ну, роль искусства есть, она остаётся. Просто это сейчас как, знаете, самолёт не посадили и его запустили на новый круг. И вот он на этот круг пошёл. И вот он этот круг должен пройти. То есть он не может сразу через там 2-3 минуты сесть. Он должен опять совершить круг, зайти на посадку. И вот пока самолёт совершает этот круг, непонятно, сколько в аэропорту ещё таких кругов ему дадут. Мы этого не знаем. Равно как и не знаем, не отправят ли его вообще туда куда-нибудь на запасной аэропорт в Нижний Новгород. Или куда? Какой здесь ближайший? Условно говоря. И там, не будет ли он мотать круги и так далее. Но тем не менее как минимум один круг он намотает. Что будет делать передавая часть нашего общества? А вот в эти, я не знаю, месяцы, наверное, это не месяцы. Наверное, это годы или пятилетки, которые будут длиться вот этот вот как минимум один круг. Это, прежде всего, решает передавая часть общества. То есть услышат её или нет, это, наверное, решают не люди. Люди решают в конце. Ну, то есть люди хотят или не хотят слушать эту музыку или смотреть эти спектакли, вот читать эти там статьи, стихи. Вот. Но изначально 1-й посыл-то должен идти от передовой части общества, которая на данном этапе нашего развития не справилась со своей задачей.
К. Ларина
―
Кто виноват? Общество? Или передавая его часть?
М. Покровский
―
Это я... я знал, что Вы меня спросите, потому что, ну, мы все себя спрашиваем, что было раньше курица или яйцо, что нас сделало такими. То есть я для себя все общество делю на 3 части. 1-я часть - это люди. Все мы как люди. Просто обыкновенная масса. Это не очень красиво звучит, но я в самом уважительным смысле слова. И потом передавая часть делящиеся на 2 части для меня. Под... Подгруппы. Это альтруисты. То деятелей искусства, культуры, я не знаю, учёные, актёры и так далее, и так далее, музыканты, поэты, художники. И собственно профессиональные люди, которые занимаются профессионально политической деятельностью. Вот. Я их разделил специально на две группы. Вот эти две, они должны были в сработать, но они не сработали. И... Вот и все. А кто виноват, я не знаю. Виноваты они, мы. Вот мы, те самые группы людей, которые должны были двигать остальное общество вперёд. Вот. Но сейчас немножко другая ситуация. Моя дочка, там я не знаю, наша дочка с Таней пару лет назад, может быть, год-полтора назад, даже не пару лет, сказала: «Come on, guys! XXI век на дворе. Ну, надо образовываться самим». Я... Вы знаете, я прям реально себя ловлю на том, что я сейчас говорю, это звучит как домашняя работа, как будто бы я урок отвечаю. Я об этом думаю много каждый день. На протяжении долгих недель и долгих месяцев я об этом думаю. Я думаю о том, что демократия - это величайшая работа, это управление. Демократия - это власть народа и это управление народом. Мы как народ не захотели делать эту работу. Вопрос: кто виноват? Те, кто нас держали десятилетия в каком-то странном состоянии. С какого момента начинаем отсчёт? С момента отмены крепостного права? Или между отменой крепостного права и началом Перестройки. Пусть кто-то...
К. Ларина
―
Ну, вот смотрите... Я поняла, что Вы хотели сказать, что пусть кто-то поумнее решит. Да.
М. Покровский
―
Пусть кто-то поумнее решит.
К. Ларина
―
Да. Но это...
М. Покровский
―
Реально. Я не рисуюсь.
К. Ларина
―
Да. Это вопрос, который тоже так же, как и Вас меня мучает постоянно, когда это всё началось опять. В смысле, когда вдруг мы пропустили, мы как общество, прошу понять правильно, мы говорим, не мы с Покровским, дорогие слушатели, а мы как общество. Будем так. Всё-таки мы его его представители. А когда пропустили этот первый мяч, что это было, которое когда мы вдруг оказались, а бы... опять в изначальной точке. Это такой Советский Союз в самом худшем его проявлении. Да? И не работает, к сожалению, та знаменитая формула Карла Маркса, что история повторяется дважды сначала как трагедия, а потом как фарс. Что-то фарса мы не видим сейчас. Не смешно совсем. Вот для Вас какая-то точка, развилка Вы как для себя её определяете? Когда?
М. Покровский
―
Лично для себя - это, наверное, не очень релевантный ответ с точки зрения всё-таки оценки происходящего в целом в обществе. Но я позволю себе это просто потому, что я сижу в своём цеху. В своё время писали статьи в таких журналах как, если помните, наверняка помните, «Матадор», «Хара Мамбуру» - это песня эпохи, потому что тогда людям нужна была вот это вот бессмыслица, эта белиберда. Общество открылось. Это, разумеется, с середины ближе к концу 90-х. Я бы даже сказал, начало середины 90-х и ближе к концу 90-х, и к началу нулевых в моей профессии стало происходить следующее: все стали вумными как вутка. Программные директора на радиостанциях, на FM, специализированных, музыкальных FM-станциях стали правильно понимать, что им заводить. А возникла какая-то такая серая история. А когда уже не нужно было безумных, не нужно было ярких. Нужно, чтобы было похоже. И вот это похожее стало мириться. Похожее стало рождать похожее. Серое стало рождать серое. Мне не очень ловко об этом говорить. Я музыкант. Как бы это все... Ну, у нас же тут свой competition. То есть мы, ну, типа... типа коллеги-то мы коллеги, но у нас тут за места в хит-парадах боремся. Но тем не менее. А я понимаю, что я вот так вот узок сейчас, говоря об этом, но повторяю, у каждого свой муравейник. И я из своего муравейника смотрю. Столицы, ну, для меня их две, разумеется, Москва и Питер не справились со своей культурной задачей. В них хлынуло огромное количество потока музыкального, в частности опять же я говорю про свой цех, прекрасного огромного количества талантливых людей, работоспособных людей. Но столицы должны были фильтровать. И вот как-то... И, ну, и потом пошла вот это вся история, конечно, там, ну, круто сыграть у олигарха и как бы круто сыграть тут, круто сыграть там, круто... ну, найти себе какую-то нишу. Понятно, что пошло бабло по... ну, там пошли мы играть на Дне нефтяника, фиганика. И пошла, пошла вся вот эта история. То есть мы... мы начали получать эти деньги. Это я уже чуть-чуть... Мы начали получать эти нефтяные деньги все. И когда это началось, это тогда, наверное, и началось. Тогда. Потому, что тогда в руках у нас была демократия, с которой мы все обошлись как «Мартышка и очки». Но у мартышки, она... она безусловно бестолковая. Ну, она что-то пыталась. Она пыталась до такой степени, что даже разозлилась, потом и разбила их. А я не... Тут это такая тема, она деликатная. Я говорю про себя. Вот я даже... я не хочу говорить: «Мы - народ» там. Я вот... Я про себя говорю. Я, в общем, жил спокойно относительно.
К. Ларина
―
И когда случилось это прозрение? У каждого... Я могу там вспомнить период, как Андрей Макаревич достаточно лоялен был по отношению к новой власти. Я даже помню, как они вместе с Владимиром Владимировичем сидели на концерте рядом, на концерте Пола Маккартни на Красной площади. И дальше потом ещё были встречи уже с Дмитрием Медведевым. Знаменитая встреча в рок... Как это называется? Hard-rock cafe, по-моему. Так называется, да?
М. Покровский
―
Ну, да. Видимо, если мы говорим о сетевом...
К. Ларина
―
Ритм... Ритм-н-блюз кафе Стаса Намина. Да.
М. Покровский
―
Hard-rock cafe - это некая мировая сеть...
К. Ларина
―
Да. Да, да.
М. Покровский
―
Бог с ним. Бог с ним.
К. Ларина
―
М. Покровский
―
И потом я просто вспоминаю вот путь конкретного человека из Вашего же цеха. И как потом человека просто как будто он... и у него сорвал... сам сорвал с себя маску эту, которая к нему прилипла, и он сквозь неё сначала ничего не видел. У Вас тоже так было? У Вас было... Мой вопрос: Вы как... У Вас были иллюзии по поводу вот нового руководства после руководства Ельцина? По поводу Путина?
М. Покровский
―
У меня не было... У меня не было мыслей. А это не совсем верный ответ, потому что не то, что я прям...
К. Ларина
―
Или вообще об этом не думали?
М. Покровский
―
Ну, я просто... Это не было у меня... Это не было повесткой моего дня. Я мог об этом там когда-то подумать раз-два, там я не знаю, условно говоря. Я понимаю Ваш вопрос. Дело все в том, что я постараюсь, чтоб ответ был не длинным, но все равно у него должен быть эпиграф, у этого ответа.
К. Ларина
―
Давай. Ой, прекрасно.
М. Покровский
―
Если помните, что сказал Горбатый? Горбатый сказал: «Баба, она нутром чует». Я в данном случае себя отношу к эмоциональной части популяции. То есть при Советском Союзе мне... Я же был очень активным пионером. Я обожал это. Я был пионером-инструктор... Я был лучший в районе горнист, барабанщик. Вот. Но потом меня в «Артек» отправили. 80-й год. Как... как это самое... Не как наказание, а как поощрение.
К. Ларина
―
Ничего себе!
М. Покровский
―
Вот! Да Вы что?! Да Вы что? И я просто стал чувствовать... Просто мне стало нехорошо от фальши. Мне стало от неё очень-очень нехорошо. Прям не затягивая с ответом, прям делая скачок вот сюда в это время, ну, как-то я просто, видя эту эстетику, я видел, что это просто... это какой то параллельный мир. То есть я живу. Я живу среди неких других форм жизни, которые нехорошие и неплохие. Я сейчас никого не хочу даже называть там хорошим или плохим. Просто это некие другие формы жизни. И я понял, что я не могу их... являться их частью. То есть я не могу являться частью этой эстетики. Я не могу... И у меня нет той пластики. Я не могу ей обладать. Вот это вот втягивание вот как-то вот так вот это... голову в плечи. Вот, ну, пребывание среди людей... Вот как-то вот эта вот манера ходить, глядеть, она просто стала... Вот. И это естественно происходило вот... Хорошее слово gradually. То есть это происходило постепенно. Вот. Плюс потом вмешалась жизнь. А жизнь вмешалась следующим образом: ну, во-первых, я начал жить на два континента. И я стал огребать за это, ну, там условно говоря, комментарии. Вот. Что не... В этом нет ничего страшного. Ну, как бы тебя это каким-то образом готовит к этой истории. Потом шашлык. Тот самый знаменитый «Шашлык Live», когда мы быстро согласились. Нам бабло прям сразу привезли. Играть в парке культуры. Ух ты! Нам платят. Я как раз в Москве. Скорее. А потом выясняется, что... что за этим стоит? Вот. И тут мне пришлось совершить... Неудобно самому про себя говорить. Мне пришлось совершить мужской поступок - позвонить там какому-то из администраторов и лично сказать, потому что я не хотел скрываться за своими... за спинами своих коллег. Ну, а потом пошла вот, значит, пошла уже вся вот, ну, как бы история. И, ну, вот потом был один тоже очень неприятный момент. Я даже не хочу их называть. Это интервью для одного екатеринбургского издания, якобы такого независимого, оппозиционного, который взяли, вынесли заголовок, вырвали часть моей фразы. Ну, или там одну фразу. Она состояла из двух. И тут, ну, как бы, ну, уже... Ну, ребят? Вот ребят. Ну, а потом дальше события, просто которые невозможно, ну, не видеть. Я их не хочу сейчас перечислять просто. У меня... У меня и так на голову, я уже на своём. Вот. Мы все знаем. Я имею в виду, что на голову на свою я накликал много всего.
К. Ларина
―
Да.
М. Покровский
―
Вот. Но...
К. Ларина
―
Но что делать? Это... это Ваши риски. Ну, куда? Куда уж теперь деваться?
М. Покровский
―
Это да...
К. Ларина
―
Это ж все.
М. Покровский
―
Извини. Даже не риски. Вы знаете, мы к... Я ко всему отношусь очень, ну, позитивно и философски. Во-первых, все, что мы сделали не за... не жалеем. Мы, мы, мы. Семья. Группа. Команда. Не жалеем, не сомневаемся и гордимся тем, что сделали. И я это воспринимаю как поступки чрезвычайно богатых людей, бесящихся с жиру, которые позволили себе купить услугу - выступление, открывание рта. Вот.
К. Ларина
―
Как красиво.
М. Покровский
―
Это не может длиться бесконечно. И наш рот сейчас не на замке, но он так придерживаем.
К. Ларина
―
Много у Вас не врагов, а вот из тех Ваших коллег по цеху, которые крутят пальцем у виска и говорят, что совсем с ума сошёл?
М. Покровский
―
Я не могу ответить на этот вопрос сверхвнятно, потому что я очень мало общаюсь с коллегами.
К. Ларина
―
Ну, Вы же слышите какой-то... наверняка долетают какие-то отклики.
М. Покровский
―
Да.
К. Ларина
―
Не может быть...
М. Покровский
―
Да, долетают. Один из откликов, ну, пожалуй, единственный такой, скажем, официально сказанный, он долетел до нас в районе 9 мая прошлого года. Просто я не помню до или после концерта, с которого нас вежливо попросили сойти. Вот. И я не буду специально называть имя артиста, потому что то есть...
К. Ларина
―
Не надо.
М. Покровский
―
На самом деле надо. Надо. Но я не буду. Вот. Просто самому потом приятнее будет выйти из этой студии. Вот там пошли комментарии в мой адрес. А что типа, ну, да, ну, если ты хочешь выступать на таких концертах, ты не делай того, что ты делаешь. Условно. Это не quote - unquote. Это я не цитирую человека. Вот потом у меня был один неприятный сон. Мне приснилось, что я этому человеку подал руку.
К. Ларина
―
И много таких людей среди коллег, да?
М. Покровский
―
Повторюсь, их... их очень-очень мало, потому что я очень-очень мало общаюсь. И вот если, ну, какие-то публичные комментарии там про наши действия, ну, нет, их, конечно, очень мало, потому что, наверное, тоже они не бестолковые. Ну, чего они будут себе... Они просто молчат и молчат. В общем, нормальные... нормальная линия поведения системного либерала - молчать. Это вполне...
К. Ларина
―
Ну, а Вы не пытались никого перевоспитывать? Вы такие политические, споры с друзьями ведёте вообще, если они придерживаются другой точки зрения?
М. Покровский
―
Нет. Нет. Во-первых, потому что безумно повезло. У нас безумно узкий круг общения. И мы общаемся... Мы все одна одной... как бы вот одной крови. И поэтому переубеждать никого не нужно. Во-вторых, это невозможно. То есть... В чем переубеждать человека? В том, что он сформировал для себя некий кокон, и что ему... Ну, это же работа. Это работа, которую нужно проделать над собой. Я ведь... Я ведь. Ну, я не знаю, мой... Искренне - неискренне, но с определённой долей иронии я Вам скажу, ну, что мне... кому... Мне было б очень круто, чтобы этого всего не было. Сидел бы я сейчас, купался бы в благосклонности больших людей. То есть как-то, ну, ты себя перестраиваешь. Это... Ну, когда ты ищешь свой путь, когда ты ищешь свой мир какой-то. Вот опять же, ну, тут я не могу не прибегнуть к этой своей... к нашей общей истории вот этой жизни на двух континентах, потому что ты просто ищешь, ты... Мы ставим под сомнение себя, свои ориентиры какие-то. Мы их... Мы сверяемся. У нас постоянно идёт сверка.
К. Ларина
―
Максим, делаем небольшую паузу. Вернёмся через несколько минут в программу «Дифирамб», которая, конечно же, совсем не похожа на дифирамб. Максим Покровский у нас в гостях.
М. Покровский
―
Спасибо.**********
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу «Дифирамб». Напомню, что в гостях у нас сегодня Максим Покровский. Вернее я у него в гостях, поскольку он находится в студии «Эха Москвы», а я вот на экране у него. Меня зовут Ксения Ларина. Я не могу всё-таки отделаться от этого совершенно невероятно впечатления визуального, потому что я посмотрела на днях фильм «Капитан Волконогов бежал». Не видели его, этот фильм?
М. Покровский
―
Нет. К сожалению, нет.
К. Ларина
―
Обязаны. Обязаны! Это Ваш... Ваш фильм, Ваше кино. Просто там герои в красных шароварах. Вот. Такие опричники. Новые опричники. И вот этот цвет красный невероятно красивый. Вам очень идёт. Просто супер. Итак...
М. Покровский
―
Я Вам...
К. Ларина
―
Давай.
М. Покровский
―
Я Вам скажу пару слов про шаровары, когда будет... когда это...
К. Ларина
―
Хорошо. Хорошо. Итак, друзья, давайте мы уже придём к музыке, к текстам, потому что тоже мы часто это обсуждаем, что сейчас наступило время старых песен с одной стороны, но и старых песен о главном, - да? - не той стилизации милой, которой мы когда-то были увлечены вместе с Леонидом... благодаря Леониду Парфенову и Константину Эрнста, кстати, тоже. Да? А новых смыслов старых песен. Мы открываем для себя миры. Если говорить о группе «Ногу свело!», то даже «Хара Мамбуру» уже сегодня звучит по-другому. Я даже подумала, что черт, надо написать уже новый текст для этой песни. Но тем не менее, - да? - Вы согласны со мной, что смысл совсем новый у старых текстов, у старых писем, те, которые мы не подозревали даже.
М. Покровский
―
По принципам профессиональной корректности, я не имею права с Вами соглашаться, потому что таким образом, находясь в программе «Дифирамб», я себе пою дифирамб. Вот естественно мне это очень льстит. И когда я вижу и слышу, из отзывов читаю собственно комментарии в наших социальных сетях на наших страницах, то да, я это понимаю. Вот. Но сам про себя я такого сказать не имею права.
К. Ларина
―
Но это только не Ваш случай. Необязательно. Это не только связано с Вашим творчеством. И можно взять любой. Того же Макаревича, которого упоминала добрым словом. Я уж не говорю про Гребенщикова, про Шевчука. А я уж не говорю про Высоцкого и Галича. Вот Вам, пожалуйста, все это опять сегодня актуально.
М. Покровский
―
Я сейчас Вам скажу в самом хорошем смысле слова, мы уж с Вами не говорим про Чехова, Салтыкова-Щедрина и...
К. Ларина
―
Ну, это красивая аналогия. Но тем не менее...
М. Покровский
―
Ну, я... Я и не имею права приравнивать никаким образом... вот. Но этих людей, которых Вы назвали, пожалуй, мы можем попробовать.
К. Ларина
―
Ну, а чем это объясняется? Мы ж... Хорошо, Гоголя и Салтыкова-Щедрина оставим в покое. А вот именно рок-музыку, допустим. Чем это объясняется? Её актуальность.
М. Покровский
―
Хорошо. Я не думал над этим вопросом. Поэтому надо думать быстро. Мы же в эфире. Ну, во-первых, наверное, талантом, поэтическим талантом тех, кто писал эти тексты. А, во-вторых, Вы и сами, наверное, уже ответили на этот вопрос вот в начале нашего разговора. Мне кажется так. Собственно мы вернулись на круги своя. Мы вернулись к той точке, из который... в которой мы были там перед Перестройкой. Или как? Все то же самое.
К. Ларина
―
Советское... в советское время.
М. Покровский
―
Абсолютно.
К. Ларина
―
Да? А почему, как Вам кажется, в то время перестроечное, когда возникала группа «Ногу свело!»... Это, если я не путаю, конец 80-х, наверное, да?
М. Покровский
―
Самый-самый.
К. Ларина
―
Перестройки.
М. Покровский
―
Да.
К. Ларина
―
Да. Почему так было... с такой благодарностью было воспринято аудиторией и появление Вашей группы и многих-многих других того времени перестроечных групп? Почему тогда было общество открыто вот к таким важным обсуждениям, к таким темам, да? А сегодня - скорее нет.
М. Покровский
―
Не знаю. Но чисто опять же вместе с Вами, вот я не знаю, в режиме мозгового штурма, может быть, давайте попробуем предположить. Ну, во-первых, внешняя составляющая, она всё-таки... Мы появились, ну, не сразу после отмены запрета рока. Но всё-таки свежачок ещё был. Конечно, понятно, что после отмены запрета рока - это прежде всего там поколение «Машины времени», затем уже «ДДТ», «Алиса». Вот потом уже такие как мы. Но всё-таки, повторюсь, был свежачок. А, во-вторых, потому что тогда жили при абсолютно честном совке. То есть там был социализм. Вот. А здесь же последние 20 лет мы как бы провели-то, ну, ёлки-палки... Ну, давайте включим телевизор. Я обожаю это делать. Нормал все. Бизнес есть. Там вот все тут это... Дома у нас самые высокие. «Бентли» у нас самые быстрые. Ну, просто я вот приезжаю в Москву. Ну, что здесь? Ну, где? Ну, я... я смотрю, здесь шикардос. Я смотрю на это... Я смотрю на телевидение. Краски на телевизоре. Все люди цветные, довольные все. Все нормально. Вот. Ну, естественно, что глубинные несчастья и глубинная эта история, она не... не... как бы вот. А это уже второй уровень. Я имею в виду...
К. Ларина
―
То есть грубо говоря, всем плевать, грубо говоря. Получается, что тогда... тогда было наоборот, как мне кажется Ну, собственно мы все в этом варились. Была невероятная какая-то эмпатия по отношению к... к людям, пострадавшим от несправедливости, к людям, чьи имена были вычеркнуты из истории культуры, когда открывала... открывались архивы, когда открывались запретные книги, запретные песни. А сегодня мне кажется, что больше равнодушия или раздражения.
М. Покровский
―
Сложил оружие. Ответ не знаю. Не знаю. Не знаю. Мы хотим верить. Мы с моей женой Таней много говорим. Она говорит: «Посмотри, посмотри, посмотри. Люди меняются. Все больше и больше людей хотят чего-то другого». Я не особо это вижу. Я не особо вижу и вынужден это признать. Я вижу огромную махину, красивую махину. Я имею в виду эту страну, богатую, прекрасную. Вот сейчас много произнесу дежурных слов. И верьте мне эти все слова будут все искренние. Ни одного, чтобы вот самого взыскательного слушателя сейчас взбодрить и ублажить. Нет. Талантливые, красивые, хорошие. Не знаю как... Не знаю, как выжившие с точки зрения всё-таки... всё-таки наличия души, таланта и готовности производить какой-то продукт, включая интеллектуальный, как этот народ вообще ещё может это делать. Может. Но при этом, похоже, ничего не хочет. Не знаю. Я сейчас говорю противоречивые вещи. Меня можно сейчас... Мою фразу сейчас можно разобрать на куски и понять, что я наполовину брежу. Я просто вот думаю, эмоционально как-то реагирую.
К. Ларина
―
Вот эта вот апатия, она чем объясняется, на Ваш взгляд? Страхом или без... ощущением бессмысленности, что ничего не получится?
М. Покровский
―
Да. Это очень хорошая тема. Это очень... Это очень такие большие... большие вещи и большие процессы. Годы, миллионы людей, миллиарды, триллионы рублей, а очень тонкие грани. Очень тонкие грани. Вот когда что-то происходило последние два года, ну, кто-то мог сказать, вот кто... Ну, кто-то из моего... Ну, даже не из моего окружения, а с кем я общаюсь. Ну, так, ох! Да неужели вот это? А там и буквально через неделю прилетишь, ну, так условно очень, ну, так вот у нас теперь же так. Поэтому сначала было, да ладно, что? Перестройка. Там, в общем, бизнес. Потом да ладно тебе, успокойся. Нормально. Тут это... И это тут... тут делают это. Тут делают то. Тут люди знают. Тут люди знающие. Ты чего? Лезешь в свои дела? Нормально. Сейчас все нормально. Что ты лезешь? Что ты спокойно живите?! Тебе же дали жить спокойно. У нас был один музыкант. Я сейчас немножко не на Ваш, как бы я немножко ухожу от темы, но это просто красивая очень картинка. В этом тебе... Макс, ты же понимаешь, есть люди, которым все... Да, что ты, Макс? Ну, я вот беседовал с людьми нормальными. Я там в бане парюсь с ребятами. Ну, что они мне сказали. Ну, что Макс такой? Ну, что? Нормальный же мужик. Ну, пусть он, знаешь... То есть вот эта вот история. Ну, что ты? Ты же видишь, что люди все... Вот так. А потом бах! И уже ничего нельзя сделать. И это с одной стороны... А в атлантическом побережье, ну, там по крайней мере те побережья, которые я знаю, включая город Нью-Йорк, есть такие течения, они связаны, по-моему, с рельефом почвы, называется rip tide. Втягивает тебя вода. Девушка рядом со мной... Я на пляже один. Семья у меня куда-то улетела. Я сижу в городе, пошёл на пляж. Девушка вот на расстоянии вот, ну, я не знаю, ну, вот так, ну, чуть-чуть больше, 3-4 метра от меня плывёт. Я говорю: «Аккуратней плывите. Вас может унести». А она так ещё на меня смотрит типа, что я к ней докапываясь. Проходит минута или две, и уже вот такой свисток, и спасатели на доски и вытаскивать её. Это очень плавное движение. Оно такое мягкое-мягкое. Мягкое-мягкое. И все. И ты уже ножками уже ты дна не касаешься, а потом начинаешь грести. А грести ты начинаешь очень-очень-очень нервно, потому что ситуация незнакомая, выдыхаешься тут же и понимаешь, все.
К. Ларина
―
Красивый образ. Вам нужно книжку писать уже. Прозы.
М. Покровский
―
Ой, блин! Умоляю Вас. Это Вы меня тут вдохновляете. Я так два слова с трудом связываю.
К. Ларина
―
Ну, смотрите, возвращаясь к Вашим последним песням... Ну, как последним? За последние годы. Как я уже говорила, это крики, как я понимаю, объясняются желанием растолкать. Ну, вот это вообще искусство прямого действия, оно вообще Вам свойственно или всё-таки... или раньше всё-таки были и у Вас, и у всех всё-таки раньше был так называемый или Эзопов язык или всё-таки язык метафор. А сегодня, когда на меня человек, сбитый, бежит просто на меня как поезд и кричит: «Задолбали, суки!», - я понимаю, что что-то изменилось в этом времени. Со мной так раньше не разговаривали в мире искусства. Да? Такого языка не знали. Да.
М. Покровский
―
Да, был Эзопов. А и мы недавно говорили... Не имею права называть, просто не спросил. С одним замечательным журналистом. Он говорит, как можно было ожидать вообще это от «Ногу свело!»? Ведь «Ногу свело!» - это развлекательный группа. Нет. Просто говорили другим языком. Ну, и дурака валяли, конечно. 90% валяли дурака. Но там были те самые золотые 10. Ну, для меня золотые. Вот. Сейчас они стали - да, и язык стал более прямым. Ну, знаете, тут ещё немножечко помог случай, потому что песня «Золотое время», с которой все началось, она, в общем-то, не... даже и не совсем об этом. Это у меня какая-то была чуйка. И covid-то толком не начался ещё. Он только начинался, а я ходил, я помню, как я ходил, у меня эти слова крутились. Я обязан проведению этим. То есть это я не хочу переоценивать собственный... вот собственную сознательность в этом. А потом уже вслед за «Золотым временем» пошли более осознанные, которые осознанно написанные в состоянии нервном. Я имею ввиду это. Те, которые вошли в альбом «4 стадии карантина», помимо «Золотого времени». Это «Дышать», «Селекция» и «Телезвезда». Вот. Ну, и потом уже дальше. Это песня на букву «З» и вслед за ней «Молчание ягнят», потому что я очень не хотел заканчивать цикл этих песен. Я не оговорился. Я очень не хотел заканчивать цикл этих песен на матерной песне. Поэтому я написал «Молчание ягнят», но не закончил цикл.
К. Ларина
―
А вы где это пишите? Где записываете, я имею ввиду. Студия в Америке?
М. Покровский
―
В Нью-Йорке. Да, это...
К. Ларина
―
А музыканты? А музыканты?
М. Покровский
―
Я очень много пишу сам и сам и продюсирую песни. Но считаю, что это, конечно, зло, когда работает один человек. Поэтому на удалёнке работают ребята московские. Многие. В основном Олечка Захарова, наш саксофонист. Женя Баштан, гитарист, помогает. И большинство гитарных партий уже не на удалёнке пишет Дима Вишнепольский. Это наш нью-йоркский гитарист.
К. Ларина
―
То есть все равно все российские люди, российские музыканты, да?
М. Покровский
―
Ну, на записях так получается. То есть у нас в Нью-Йорке духовая секция - это два американца, американца-американца. Вот они что-то записывали. Совсем чуть-чуть там записал Мэтт. Его зовут Мэтт Брюер. Какие-то тромбоновые минимальные партии. По-моему, там для «Золотого времени» и что-то. Может быть, даже вот это только звук и пр-р-р-р ай-ай-ай-ай, может быть, ещё что-то. Я просто сейчас не вспомню. Вот. Ну, так да, так просто получилось. Вот. Но Дима - американец. Он 25 лет уже живёт в Америке. Но он русский американец.
К. Ларина
―
Я просто почему так подробно спрашиваю? Простите. Потому, что думаю, вот там наверняка сидят американские какие-нибудь звукорежиссёры с жвачкой и с ногами на пульте и думают: «О чем орёт этот русский парень? Что? Что у него... что у него не так?»
М. Покровский
―
Нет, нет, нет. Ну, во-первых...
К. Ларина
―
Нет?
М. Покровский
―
Во-первых, повторюсь самопродюсирование. Вот. А... и, ну, естественно опять же там ребята советуют и так далее. Нужна не одна пара ушей. А что? Звукорежиссёры, которые там сидят... Попробуй, пойди, у меня посиди! У меня вот был один очень хороший парень, с которым я работал. Он живёт тоже в Нью-Йорк-Сити. Он живёт в Харлем и, ну, просто стал дурку ломать. То есть он там стал меня чаджить за то, что не делает, стал он там, ну, просто лениво работать. Ну, и все. Как бы больше не работает.
К. Ларина
―
До свидания?
М. Покровский
―
Ну, не то, что до свидания, что я ему сказал: «Все. До свидания!», а просто, ну, как бы я понял, что мне намного выгодней не платить ничего, а делать лучше. Я с удовольствием буду платить что-то и делать ещё лучше. Ну, сделайте мне ещё лучше.
К. Ларина
―
На что вы живёте?
М. Покровский
―
Мы всё-таки продолжаем жить за счёт музыки, потому что есть какие-то концерты. Вот. Жить на это нормально нельзя. Вот. Мы, ну, каким... ну, что-то мы продаём из песен, потому что мы можем это продавать. Это тоже несерьёзная история, но когда две несерьёзных складываются, становится чуть более серьёзной. Вот. И потом мы нашли способ, ну, хотя бы как-то себя поддерживать в США финансово. То есть если нам... У нас здесь ничего нет, мы будем жить очень скромно и максимально... максимально скромно. Я бы даже сказал, бедно. Но мы найдём, как выжить.
К. Ларина
―
Ну, подождите, а там концерты нереально давать в Америке?
М. Покровский
―
Нет, там реально. Мы даём. Только что были два концерта в Сан-Франциско и Сиэтл. Вот.
К. Ларина
―
И что? Русские?
М. Покровский
―
Да. Да, разумеется, русские. То есть для того, чтобы это был американский... Это отдельная жизнь вообще. Вот я пишу сейчас очередные песни. У нас готовиться 5 песен на английском языке. Вот одна из них, только одна из них - это перевод такой очень-очень осмысленный. Я не пишу тексты сам. Я в этом сильно участвую, но я сейчас нашёл себе очень хорошего соавтора. Вот это перевод песни «Последний день в раю». Собственно она так и называется «The final day in paradise», но там слова не является переводом построчным даже близко. Вот и ещё 4 песни - это абсолютно другие песни. Оригинально написанные тексты на английском языке. Все идеи, извиняюсь за наглость мои, но осуществление наше общее при моем минорном участии. То есть мой товарищ, его зовут Карстон, он пишет больше, чисто больше строк. И талантливый.
К. Ларина
―
И «Последний день в раю» я слушала, смотрела как раз вот клип твой перед эфиром нашим, перед записью и подумала, что можно подумать, что это Вы описываете дворец в Геленджике, потому что очень подробно. На минус первом этаже там... Что там делают? Черти жарят Вас, да?
М. Покровский
―
Нет, но...
К. Ларина
―
Какие там тексты?
М. Покровский
―
Но в данном случае... Чтобы и себя обезопасить. Но в данном случае мне это легко сделать, потому что я душой не кривлю, я просто отвечаю нет. Нет, нет. Не описываю.
К. Ларина
―
Нет?
М. Покровский
―
Не описываю.
К. Ларина
―
Ну, вот те, кто не видел эту песню не слышал, обязательно послушайте. У меня вот такие ассоциации сразу возникли. Максим, конечно, надо сказать тогда про тот фрагмент, который мы сегодня покажем в конце программы. Это что? Это продолжение цикла? Так я аккуратно спрашиваю. Песня, которую, мы представим, да?
М. Покровский
―
А я... я попробую аккуратно ответить. Но видите, я затравочку-то бросил. Я цикл вот таких вот кричащих песен хотел завершить на «Молчании ягнят», но не получилось. Вот там был и пас... «Пора прощаться 2020» и собственно «Последний день в раю». Вот. Но эта песня другая. Она называется «Я боюсь». Я безумно рад, что она вам понравилась. И я просто от имени всей команды прошу у Вас прощения, что мы её заводим сегодня не целиком, потому что заводить сейчас целиком песню, которая не выпущена... Мне даже там одно слово предстоит перепеть, одно имя прилагательное в конце песни. Оно не прозвучит в этом фрагменте. Вот. Эта песня о том, что я боюсь, просто боюсь за себя. И не только за себя. Боюсь за все, что происходит. Боюсь за всех нас.
К. Ларина
―
Когда она прозвучит целиком?
М. Покровский
―
Она прозвучит целиком тогда, когда мы смонтируем видео. Пока видео мы не снимали. Вот. Но наша программа, я так, полагаю, в воскресенье в эфире. И начиная... Мы снимаем на неделе. На следующей неделе. Вот. У нас 3 дня на то, чтобы поездить, побегать, тут поснимать, а потом будем монтировать. Монтировать будем сами. И сколько это времени займёт, я не знаю. Как пойдёт монтаж. Соответственно либо одна неделя, либо две. Ну, а потом запустим какой-то процесс подготовки, ну, чтоб просто анонсировать и так далее. Если говорить очень-очень грубо, то, наверное, через там месяц она будет к примеру, или два.
К. Ларина
―
Так. Ещё две темы осталось. Это про шаровары про красные.
М. Покровский
―
Ага.
К. Ларина
―
Ну-ка! Это что?
М. Покровский
―
Шаровары не красные. В моем случае шаровары это синие. А это когда группа «Ногу свело!» впервые вышла на сцену. Не, ну, на самом деле не первый был это концерт, а второй в жизни «Ногу свело!», но это был серьёзный концерт, фестиваль надежд московской рок-лаборатории на сцене ДК Горбунова. Я такой дурак. Я взял здоровые треники... То есть это были не украинские шаровары и не шаровары вообще. Это были просто огромные треники. Я натянул их себе на плечи. То есть надел.
К. Ларина
―
Так.
М. Покровский
―
Засунул руки в штанины. И вот такое существо - голова, ноги - я выскочила на сцену. Вот. Просто когда Вы сказали про красные шаровары, я вспомнил сразу этот наш... свой первый выход... второй, но первый серьёзный, официальный выход на сцену вообще в жизни.
К. Ларина
―
Ну, и как? Сработало?
М. Покровский
―
Сработало. Потом была газета, по-моему, это была... писали в газете «Сдвиг». Это союз.... газета московской рок-лаборатории. Либо это писали в комсомольском... в «Московском комсомольце». Всё-таки, по-моему, это писали в «Сдвиге», что выбежал... выбежал дурак, нога... голова... То есть как... Вот так.
К. Ларина
―
Вообще удивительно. Удивительно. Вы любите тот образ свой?
М. Покровский
―
Да!
К. Ларина
―
Это тот.
М. Покровский
―
Кирзовые сапоги, треники и белая рубашка с каким-то значком там.
К. Ларина
―
Ну, это кто? Вот давайте попробуем определить, что... представитель какого... какой части общества тогдашнего? Кто это такой?
М. Покровский
―
Ну, это некие такие вот существа, которые жили и которые говорили немножко на своём языке. И жили в своей эстетике. И вот они просто смотрели на мир как другие люди. Другой язык был популярен и у питерских «2-х самолётов». И, разумеется, то, что было раньше, и то, что было даже раньше «Хара Мамбару», по-моему, это совершенно потрясающий, выдающийся московский коллектив «Тупые». У них была песню «Бамбольц». Уф! Это вообще отдельный разговор. Это отдельный час разговора, какова была Москва, и какова была культуры, каково было наследие. Но оно и остаётся, разумеется. Но тогда как бы вот такое горячее наследие... Не наследие, а последовать... В хорошем смысле последователи звуков «му». Там Петя, отец родной. Как он повлиял на... я назвал только что группу «Тупые», на Диму Голубева, который недавно ушёл, там года полтора-два назад ушёл из жизни. Это невосполнимая потеря. Вот. Которые так или иначе повлияли на то, что уже... на то, что уже слабее, сырее и просто удалось выжить больше, прожить больше творчески, я имею в виду «Ногу свело!». Но это были... Это были гиганты. И вот мы жили, каким... Вот я любил очень рисовать. Я не умею рисовать. Но я любил рисовать людей. Я обязательно рисовал таких людей вот, ну... А если посмотреть на обложку оригинального «Хару Мамбуру», это я рисовал. То есть я рисовал вот таких странных существ. Они вот ходили вот так, вот как-то вот так смотрели на все. Я видел таких людей. Вообще я и вижу людей такими. Я просто... Мне постоянно... меня ругает моя жена. Я вижу, идут по улице люди, где угодно, в какой угодно стране. О, пошёл. Смотри. А чего он так ногами делает? А чего он так вот... Вот, говорит, отстань от людей. Это нехорошо. Я говорю, но я же... Почему? Но я же не со зла. Я просто вижу в людях, а они такие... Они живут. Каждый о своём думает. Найдёт такой галстук. У него такие уши, такие оттопыриваются, он такой идёт. Вот. Нехорошо это, может быть. Но я просто... я вижу какими-то такими вот людей. И я их таким рисую. Очень часто я их рисую с гениталиями. Тут сразу возникает вопрос, а что у него с головой. Но люди с гениталиями, они очень... которые видны, я имею в виду, они очень ранимы, они очень как бы, ну, они очень безоружны. Поэтому вот это как бы...
К. Ларина
―
Вот так... вот так рождается настоящее искусство, дорогие друзья. Это сейчас был такой... творческая кухня Максима Покровского. Да? Как из ничего рождаются вот эти щупальца и это чувство прекрасного в итоге. Максим, мы должны заканчивать. Повторю, фрагмент песни «Я боюсь». Это такое preview. Мы так это называем. А премьеру? Премьеру официальную ждите. Спасибо.
М. Покровский
―
Спасибо, что не прозвучал вопрос, а чего я боюсь. Но я... хотя я уже и сам говорил. Вот. Но тут для меня самый...
К. Ларина
―
А то мы не знаем.
М. Покровский
―
Да, да, да. Но самый важный для меня момент. Я боюсь всё-таки, вот как я говорил, в эпоху последнего героя вернуться на большую землю. То есть я не могу всю жизнь быть вот этим глашатаем. Это ни в коем случае не означает, что я отрекаюсь от того, что сделал. Я делал, и я, может быть, буду, а, может быть, и нет. Но я музыкант. Мне нужно вернуться в свой цех. И я боюсь, немножко боюсь вместе с тем, чего я боюсь просто как обычный человек, вот я боюсь как профессионал, как я вернусь в этот цех, и как я буду писать опять про своих НРЗБ for you, вот потому, что в моей жизни было это. В моей жизни был... Он... он не был. Я его ни в коем случае от себя не отталкиваю. Он был и останется навсегда этот период жизни, когда я реагировал на то, что происходит в нашем обществе. Повторяю, может быть, и продлится. Вот. Порежьте меня, где хотите.
К. Ларина
―
Спасибо, дорогой.
М. Покровский
―
Спасибо большое.
К. Ларина
―
Спасибо.Звучит фрагмент песни «Я боюсь» в исполнении группы «Ногу свело!».