Максим Никулин - Дифирамб - 2021-12-19
Ксения Ларина
―
Добрый день! Начинаем программу «Дифирамб». У микрофона Ксения Ларина. А у другого микрофона на экране монитора Максим Никулин, директор и художественный цирка на Цветном бульваре. Максим, приветствую! Здравствуем.МАКСИМ Никулин: Приветствую! И всех остальных.
К. Ларина
―
У нас сегодня... Да, у нас сегодня понятно передача такая плановая, датская, поскольку все прогрессивное человечество отмечает невероятную дату - 100-летие со дня рождения Юрия Владимировича Никулина. И, конечно, мы и наша передача не могла пройти мимо этого события. Я хотела Максима позвать, хотя я понимаю, я не одинока в своём желании, потому что Максим сейчас нарасхват, что вполне естественно. Но мы постараемся быть оригинальными в нашей сегодняшней встрече. Ой! С чего начать?М. Никулин: С оригинальности.
К. Ларина
―
Да, давай вот так я спрошу: что нового ты узнал о своём отце с тех пор, как его не стало? Когда ты взял на себя вот эту... этот крест нести дальше то, что его... дело его жизни. И я так понимаю, что многие вещи, которые раньше, может быть, тебя при жизни отца, мало как бы волновали и мало интересовали, сейчас вдруг в течение этого времени, вот уже сколько прошло лет после его ухода, вдруг открылись?М. Никулин: Я бы не сказал, что мне что-то внезапно открылось. Ну, и не знаю по поводу знаний об отце. Я отца вот за те 2 с половиной года, что мы вместе работали в цирке узнал и стал чувствовать и понимать вот именно за этот отрезок времени, чем за всю прожитую жизнь, потому что их мало, к сожалению, было в моей жизнь с мамой. Они работали, на гастролях были. А когда они так уже осели плотнее в центре страны, я уже своей жизнью жил. Да, мы общались, встречались, перезванивались, виделись, но, конечно, полноценного общения это заменить не может. А вот когда вот дверь в дверь, кабинет в кабинет каждый день, и потом у меня тогда ещё был такой период междужёнья, поэтому мы вместе жили ещё, в общем, тогда, вот тогда да. А после, ну, понимаешь, может это неправильно, но я себя не переделаю. У меня спрашивают иногда, вот Вы мысленно советуйтесь НРЗБ, когда Вы там совершение... поступки там планируете. Я говорю никогда. Реально совершенно никогда. Нет, я его... Естественно я его помню и буду помнить до конца своих дней, но не в этом плане, потому что сейчас уже другое все. И цирк поменялся, и жизнь поменялась. И сегодня если бы вот этот период жизни был с вами, тогда его совет был бы, конечно, неоценим. И я с ним советовался, когда мы вместе работали. А сейчас уже... уже не то время. Время его ушло. И уже четверть века прошло с тех пор, как его нет. А я другой по характеру по своему, по НРЗБ, по натуре. Мы другое поколение в любом случае, хоть и сын. Поэтому нет, не думаю, что этот... новые знания, они до меня снизошли, и я теперь могу ими поделиться. К сожалению...
К. Ларина
―
А ты узнаешь в себе отца? Вот у меня вот ощущение... Я очень часто себя вдруг узнаю в себе своих родителей, которых тоже давно уже нет на свете, но чем старше я становлюсь, тем ближе они мне внутренне становятся.М. Никулин: Не могу сказать с уверенностью, но, наверное, да. Скорее да, потому что, ну, не мог же я ничего от него не взять. И взял, разумеется. Я не старался как бы вот, когда там человек... Это скорее бывает с незнакомыми людьми, потому что на знакомых все время, кто бы они не были, на знакомых все время... ну, они ж все время здесь. Какая разница? Ну, завтра спрошу. Ну, послезавтра спрошу. Это когда с кем-то встречаешься из людей там совсем новых, интересных, вот начинаешь это все, вот каждое слово ловить. А тут вроде как это жизнь, и постоянно она так устроена. Поэтому да, наверное. Мне иногда говорят, кстати говоря, мои люди, которые со мной или близко работают... Я же здесь больше времени, чем дома провожу. Да и домашние иногда... У меня Маша, моя жена, говорит, вот ты сейчас как НРЗБ сказал и... Так что, наверное, что-то есть в этом. Он говорит, вот вы уже физически похожи на НРЗБ. Да, естественно.
К. Ларина
―
Я вспоминаю, кстати, что в фильме «Точка, точка, запятая...» сына Юрия Владимирович Николина играл совсем другой артист. Но все были уверены, что это его сын. Сына, я имею ввиду, героя. Да? Вот «Точка, точка, запятая...». Насколько он был внешне похож и по манерам, и по какой то мимике, по жестам! Это было поразительно. А только потом, через много лет я узнала, что Максим... Это не Максим. Максим там снимался. Он там был, кстати, - да? - в этом фильме...М. Никулин: Ну, я там где-то визуально присутствовал.
К. Ларина
―
Да, да, да.М. Никулин: Крайне фрагментарно.
К. Ларина
―
А что за парень? Ты его помнишь?М. Никулин: Серёжа Данченко. Да, мы с ним были знакомы. Но мы как-то так дружбы не возникло. Общение было и до съёмок. Мы там вместе ездили. Нас, маленькую группу тех, кто занят в фильме отправили в спортивный лагерь, там чтоб мы привыкали, потому что я так понял, что Александр Наумович Митта, он меня на одну из ролей планировал всё-таки. Но потом он понял, что я полный бездарь, и НРЗБ не надо никому, меня так отодвинули. Вот. И мы как-то очень хорошо общались. И он хороший парень. И не так давно нас с ним свели на телевидении. Была какая-то передача. Его пригласили в качестве гостя, было приятно его увидеть. Вот. А вот дружбы: Дружбы не возникло.
К. Ларина
―
Я прочитал твой замечательный монолог в «Новой газете». Вот как раз в пятницу вышла «Новая газета», кстати, с портретом Максима Никулина на 1-й полосе. Это вообще потрясающий совершенно выпуск. И там Максим говорит как раз про цирк. И меня там поразила одна вещь, что вдруг я поняла, когда ты рассказываешь про то, что это отдельная планета, и что цирковые - это отдельные люди, это отдельная касса, что весь мир делится на цирковых, не цирковых. Вдруг я поняла, что цирк - это и убежище. Вот то, что называлось внутренней эмиграцией. Вот в эту страну была возможность иммигрировать, в том числе и у Юрия Никулина, и жить в ней. Да? Можно так назвать, что это убежище для многих людей в самые разные времена политические?М. Никулин: Это интересная мысль. Я об этом не задумался. Интересная. Я подумаю. Но да, пожалуй. Пожалуй, это такой, в общем, уход в такое зазеркалье, потому что цирк, он не есть зазеркалье, другой мир. И да, наверное. Я не думаю, что это осознанно. Просто принимаешь, когда, может быть, кто-то вот ищет этого убежища, и он приходит в цирк, он начинает понимать, что здесь оно... вот оно здесь и есть. И поэтому, наверное, из цирка очень трудно уйти. Цирк не отпускает от себя. И, может, ты права. Может, действительно в этом плане есть какое-то, ну, как раньше люди уходили в монастырь - да? - себя оградить от внешнего. Может быть... может быть, и в цирк, потому что здесь... Ну, здесь честнее на самом деле реально.
К. Ларина
―
А моя юность прошла в стенах ГИТИСа, и я помню прекрасно аудиторию, в которой был огромный стенд, посвящённый артистам-фронтовикам. И я всегда помнила фотографию, которая была рядом со мной на этой стене - это знаменитое фото Юрия Никулина в будёновке совсем молодым. Война вообще была в ваших разговорах? Присутствовала? Или нет?М. Никулин: Нет, нет. Для отца это, ну, если не запретная тема такая... по крайней мере такая единая, скажем, потому что я помню как-то, может быть, раз или, может быть, два я какие-то вопросы ему задавал, будучи ребёнком ещё, и он очень мягко от этого уходил. Он не хотел об этом вспоминать. Я вообще о его фронтовом пути узнал гораздо больше, когда он книжку издал свою почти НРЗБ биографическую. Но писать легче, чем рассказывать. Наверное, поэтому. Да и вообще мы когда вот делали программу, на радио ещё работал, к 40-летию Победы, очень многое я видел фронтовиков. Тогда их гораздо больше было, чем сейчас. И вот которые настоящие, они очень неохотно делились. Порой раз и дядю Толя Папанова спрашивал, мы часто с собачкой вместе гуляли. Он напротив жил. Я тоже так не то, что в прямую, но какие-то заходили разговоры, ассоциации возникали, я... а вот у вас на фронте. И он тоже всегда очень неохотно, скупо и как-то так... Ну, ясно было, что говорить об этом не хочется.
К. Ларина
―
А почему, как ты думаешь?М. Никулин: А это такая внутренняя тактичность - говорить о себе и не говорить о других. Вот я ещё раз обращаюсь к своей памяти. Вот беседует НРЗБ с ветеранами войны, с фронтовиками, с героями. И у каждого из них есть неловкость, во-первых, перед теми, кто не вернулся, а он остался жив, вот он избранный такой. А, во-вторых, ну, почему обо мне? Все же воевали. Все герои. Ну, хорошо, я оказался там в каком-то месте, тогда важном, и вот мне там золотая звезда или там военная слава, а остальные нет. Они что? Меньше заслужили, что ли? Вот какая-то вот такая вот неловкость есть. Это то, что сразу происходит. Но остальное, наверное, для того, что... то, что люди это все спрятали в себе, скрыли, и не то, что не хотят делиться, не хотят сами ещё раз через это проходить, вспоминать. Пошли-то все через ад. Страна вся прошла от мала до велика, что в тылу, что на фронте.
К. Ларина
―
А он встречался с однополчанами? Вот были же эти традиционные встречи, когда ещё в парке Горького, когда происходило...М. Никулин: Нет, нет, нет. Он...
К. Ларина
―
Нет?М. Никулин: ... никогда в таких вот встречах официальных не участвовал. Ну, может, какие-то бывают там вечера к датам, его там куда-то приглашали, но это не то. А у него несколько было человек, которые остались, все жили в Ленинграде. И он когда был, в Ленинграде работал, они постоянно встречались, виделись, общались. Кто-то в Москву приезжал. Там у нас там даже останавливались. В гостинице дорого. Вот на этом уровне - да. Вообще День победы же для него главный праздник был. Не день рождения. И Новый год он любил.
К. Ларина
―
Ну, подожди... Да.М. Никулин: ... юбилеи - это вообще НРЗБ.
К. Ларина
―
А что тогда оставалось вот с фронтовой жизни... Ну, да, друзья, с которыми он изредка встречался, может быть, песни. Вот я знаю, что у него очень... целая была программа внутренняя песен, которые он никогда публично, наверное, не исполнял. Да? Вот песни, которые для себя, которые они пели во время войны. Или такого не было?М. Никулин: Был, конечно. И военных песен он много пел. И я их знаю и помню до сих пор естественно наизусть. Мы с ним вместе их пели. А ещё у него был цикл песен, которые я про себя называл «ленд-лиз блюз». Это английские, американские песни.
К. Ларина
―
Трофейные.М. Никулин: Русский язык. Трофеи. Да, 2-й фронт. Переведённые на русский язык. Причём я не спрашивал, но я подозреваю, что некоторые он сам тексты писал. Ну, то есть не тексты, а то, что сюжет... ну, перевод как бы такой художественный. И я как-то... У нас тогда ещё работал Гаранян главным дирижёром, я к нему обратился, я говорю: раньше вот такая есть идея, есть песни, которые Никулин никогда не пел нигде, но они очень интересные, смешные с точки зрения истории. Был какой-то юбилей победы. Давайте мы запишем в Вашем студии-то. Он говорит, гениально - что ли? - гениально. Давай готовь Юрия Владимировича, и мы, значит. это все сделаем. Сначала он там напоёт, потом я сделаю аранжировочку, и мы уже оркестром всем там это подхватим. Не успели. То одно, то другое. Все заняты. Туда-сюда. Не получилось. Не получилось. Отца не стало. Ко мне приходят Гаранян и говорит: ты вот помнишь твой проект этот? Я говорю: ну, помню, конечно. А теперь что делать? Он говорит: давай ты сам. Я говорю: ну, я так не могу. Он говорит: ну, не можешь - не можешь. Ну, как бы в память сделаем, сделаем такую хорошую штучку, там, может быть, диск сделать. Да? Так. Я говорю: ну, чёрт его, не знаю. Я подумаю. Думал, думал, ушёл Гаранян. И я додумался до того, что я... Мне, может, стыдно признаваться, вот я полгода первые, карантин, пересидел в Монако, потому что я там в этот момент очутился, и все закрыли. И мы оттуда не могли улететь, потому что там 100 метров от дома отойти нельзя. И все закрыто. Аэропорты закрыты. Ничего не летает. Ничего не ходит. Мы там полгода сидели с женой. И я вспомнил эту идею, и ко дню победы, поскольку мы там до мая досидели. Даже больше. Я вспомнил эту идею, через знакомых там нашёл гитару и попытался всё это исполнить. Это всё есть в интернете...
К. Ларина
―
Да ты что?! Как я попала-то интересно пальцем в небо, но попала в удивительную историю. А я даже не посмотрела. Я найду. То есть это в «Ютюбе» есть? Да?М. Никулин: ... свободном доступе. Да.
К. Ларина
―
И ты прям поешь?М. Никулин: Ну, да.
К. Ларина
―
Ой, какая красота. Ну, я, кстати, видела несколько сюжетов, когда вот вспоминала все, что было у вас вместе с отцом, что часто он и пел под твою гитару. Я видела. Да?М. Никулин: Он часто пел. Он часто пел в последние годы. И я ему аккомпанировал, потому что ему надоело играть, да и играл-то он собственно, как он эти... 6 аккордов выучил в армии ещё, так он и играл. Но я тоже, так сказать, не это самый... не НРЗБ, понятное дело, но чуть побойчее.
К. Ларина
―
Ты знаешь, я почему вот говорю про много... спрашиваю про вот военное время в жизни Юрия Владимировича, потому что я посмотрела, это ж, получается, 7 лет он был в армии. Он ушёл в 39-м, а вернулся в 46-м году.М. Никулин: В 46-м году. Да.
К. Ларина
―
Это огромная часть. Это ещё явно человек не собирался быть профессиональным военным. Попробую так спросить: а есть ли какая-то... была какая то... Вот что осталось у него внутри от этой 7-летней... его 7-летней войны?М. Никулин: Я могу могу не знать, что осталось. И я ещё раз говорю, никогда не спрашивал. Так что он писал. А вот то, что не осталось - это однозначно. Его война не покалечила в отличие от многих. Не физически я имею ввиду, а... Не поломала...
К. Ларина
―
Я поняла.М. Никулин: ... и не сломало, потому что сломанных очень много было, как мне рассказывали после войны, люди, которые не могли его найти и терялись, и спивались. Ну, много было после войны уже трагедий именно на почве самой... самой войны. А вот отца и... Я как все его окружение, все его друзья близкие, они же все фронтовики тоже были. Вот они тоже вернулись с войны, толи душа была настолько чиста, что вот кровь эта, грязь не прилипала, скатывалась, и человек оставался чистым. Может быть, не знаю. Но вот этого у него... вот крови, грязи, ужасов в нем не осталось или было так глубоко, что это никто не видел и не читал, потому что, ну, что отец - это какой-то оптимизм, это юмор, это смех, это шутки, это радость, это добро. Вот то, что война уничтожала, то, что под корень рубила. В нем и в его друзьях это все не осталось.
К. Ларина
―
Может быть, его способность с любым человеком находить общий язык и с любым человеком сохранять какую-то естественность диалога, никакого ни высокомерия даже, когда он уже был суперзвездой советской, цирковой и не только, может быть, это в нем война воспитала? Черт её знает. Это я сейчас придумываю. Или это всё-таки такие качества природные его?М. Никулин: Это думаю, что это врождённое. Этому нельзя научиться. Это нельзя перенять, это нельзя в себе воспитать. Это либо есть, либо нет. Это вот да, абсолютно отсутствие 2-го плана. Его ведь ещё именно поэтому люди-то любили, что он со всеми был одинаковым. Он был искренен. Это такая квази искренность. Он не прогиба, не снисхождения, ничего. Он совершенно был естественен. Это гениальная черта, но это вот бог дал. Вот научиться бы. Но не получается. Это данность.
К. Ларина
―
Ну, кстати, я могу назвать ещё одного человека, который обладал таким даром. Не знаю, согласишься ты или нет. Тоже из того же поколения.М. Никулин: И я одного могу назвать.
К. Ларина
―
Олег Ефремов. Вот тот вот такой же был. Именно поэтому и любим был всеми, поскольку был абсолютно своим.М. Никулин: То же самое Папанов. Я просто говорю, что я с ним достаточно много так вот общался, с собачкой гуляя, и ни о чем на самом деле. Опять же никаких вопросов не возникало. Просто разговаривали. Ну, так как он со мной разговаривал, я значительно моложе его, а потом, кто он, кто я. Да? На самом деле неважно, что я там сын его товарища. Но такая же история. Я могу ещё назвать людей. Были такие люди замечательные.Может, они и есть и сейчас.
К. Ларина
―
Гердт. Зиновий Ефимович Гердт. Гердт, да?М. Никулин: Ну, Гердт. Да. Да.
К. Ларина
―
То есть это, может быть, это поколенческое. Вот скажи. Если говорить про поколение, вот что... как бы ты... В чём они их объединяют?М. Никулин: Может, меня заплюют, но это были высококультурные, интеллигентные люди. Неважно, где они учились или не учились. У отца же не было высшего образования. Но он и мама, они абсолютно интеллигентные люди, московская интеллигенция. И эта внутренняя культура, которая... Я не знаю, как она формировалась в те годы. Наверное, в семьях тоже, вот то, что и бабушка, и дедушка мои со стороны отца, они очень были интеллигентными людьми, культурными. НРЗБ. Вот это вот там это все в детстве происходит. Это вот лепка, формирование. Позже тоже, когда дано направление, а человек сам развивается, если может и хочет. А так да, ну, естественно. Вы понимаете, вот я тоже могу сказать, вот люди, с которыми меня сводила в детстве жизнь, ну, я кроме как сказать: «Спасибо, Господи!» не могу, потому что у нас в разные дни там была... Папа с мамой в Москве работали. Сейчас же поздно заканчивают в цирке спектакль, в театре спектакль, смена на студии. Поговорим, пока то, сё, пока дорога, к нам съезжался народ. Причём это была не тусовка, как бы сейчас сказали, это было несколько человек. Они там договаривались встретиться, посидеть. И каждый ещё кого-то с собой приводил. Ну, говорят: пойдём со мной, нормальные же собираются ребята, там посидим, выпьем чуть-чуть, поговорим все. Поэтому я ребёнок цирковой, и они все для меня были дяди и тёти по тем даже временам. И это... до сих пор это дядя Женя Евтушенко, дядя Булат Окуджава, тётя Белла Ахмадуллина, дядя Витя Некрасов, и можно перечислять дальше. И они... дяд Женя Урбанский. И они все собирались у нас. У нас была самая большая комната в коммуналке. Поэтому у нас сидели. И поэтому когда про нас, про детей забывали, это были лучшие моменты. И они до 2-х, до 3-х, до 4-х утра сидели. Они пели. Они читали стихи. Они спорили. Они рассказывали. Они травили анекдоты. Они смеялись. Причём это было настолько открыто, с таким куражом потрясающим, это 60-е годы - Оттепель, непонятная какая-то свобода маячит где-то, вот в воздухе витает весна. Их... Когда дядя Женя Урбанский пел, у нас стены дома дрожали. Все в 5 кирпичей сложенный старый особняк московский. И это не могло на меня тоже не повлиять. Ведь я сегодня могу не оценивать это, а просто вспоминать, и то, как щедро они друг с другом делились тем, что у них было тогда. Ну, и со мной, потому что я тоже там под столом где-то сидел и все это как мышка там, только чтобы не выгнали, чтобы послушать.
К. Ларина
―
Ну, вот к вопросу о воспитании: это как бы и есть воспитание. Вот эта вот среда, которая... которой пропитывается человек в детстве...М. Никулин: Конечно. Конечно.
К. Ларина
―
Да?М. Никулин: Ведь только из детства все.
К. Ларина
―
Да. Тут надо сказать про Урбанского, может быть, не все помнят и знают этого гениального, потрясающего артиста, который трагически ушёл из жизни.М. Никулин: Совсем молодым. Совсем.
К. Ларина
―
Да, да. Невероятного таланта, огромного таланта человек. Прежде всего, фильм «Коммунист», конечно, по которому помнит и знает его наше поколение. Но я очень любила вот «Чистое небо». Обожала этот фильм. Да, да, да. Я... Давайте так мы сделаем, в следующей части задам вопрос, который мне важно, уже связанный со актёрской карьерой Юрия Никулина. Я напомню, что сегодня мы разговариваем с Максимом Никулиным. У нас такая беседа ностальгическая. Я, кстати, привыкла Максима видеть остроумным, весёлым, всегда рассказывающим смешные, весёлые истории. А сегодня у нас какой то другой такой вот эмоциональный фон, что вполне объяснимо.М. Никулин: Вот этот настрой взяли как бы. Ну, что ж?
К. Ларина
―
Да.М. Никулин: Ну, сейчас я перестроюсь во время паузы.
К. Ларина
―
Не надо! Не надо!М. Никулин: Хорошо.
К. Ларина
―
Не надо!**********
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу «Дифирамб». Напомню, что сегодня наша передача посвящена памяти Юрия Никулина, которому вот 18 декабря исполнится 100 лет со дня его рождения. Исполняется. А и я вот хотела сказать про актёрскую его судьбу, которая совершенно поразительная. Ну, конечно же, понятно, все комедийные роли прекрасные и «Бриллиантовая рука», и культовые все вот эти гайдаевские. И с другой стороны, Герман и «Двадцать дней без войны». Но все равно его начало актёрское, оно произошло все равно в молодом возрасте. Я имею ввиду фильм «Когда деревья были большими». Тогда уже было понятно, что это большой драматический артист Юрий Никулин. Мой вопрос к тебе, Максим, на твой взгляд, какая из ролей Никулина ближе всего к его сущности, к его образу, к его облику, где он сам себе равен?
М. Никулин
―
Во всех ролях, потому что он везде сам, везде это, если там брать цирк, это не клоун Юрик, а это Юрий Никулин. Семён Семёнович Горбунков - Юрий Никулин. Майор Лопатин - это... Он не играл героев, он был самим собой. Это вообще, я считаю, высший пилотаж в актёрской профессии, когда человек не играет, а живёт, он переживает эту жизнь, моменты какие-то, когда он не играет персонажа или героя, а он живёт и ведёт себя так, как вёл бы себя он сам на его месте, поставленный в эти вот придуманные обстоятельства. Это вот высший пилотаж. Таких очень немного было актёров. Они были. Но это... Ну, это... да, это тоже от бога это все там. Кстати говоря, вот там все гайдаевские, там начиная от «Пса Барбоса» и там дальше до «Бриллиантовой руки», до, в общем, вершины его комедийного и Гайдая тоже комедийного творчества. ЦКогда деревья были большими» было же до Балбеса.
К. Ларина
―
Да, это вообще-то...
М. Никулин
―
... же не было.
К. Ларина
―
Потрясающе просто.
М. Никулин
―
... ролей не было. И самое смешное, что Кулиджанов, он не видел никогда отца раньше. Он в цирке его увидел клоуном и взял на, в общем, такую полутрагическую роль.
К. Ларина
―
Потрясающе.
М. Никулин
―
Кто-то его и спрашивал тогда, Лев Александрович, а почему Вы вот клоуна увидели и решили, что это вот ваш герой серьёзного, очень серьёзного фильма. Он сказал, я глаза его увидел и понял, что это вот то, что надо.
К. Ларина
―
И это попало. Это вообще...
М. Никулин
―
Да, выстрелило, конечно. Но это вот талант режиссёра - умение понять, там в какой-то момент, что вот оно... оно и есть.
К. Ларина
―
А как он военное кино... Про военное кино опять же спрашиваю, поскольку он сыграл всё-таки вот им у Германа и Лопатина, и естественно «Они сражались за...» Да, «Они сражались за родину». А я знаю, что он трудно соглашался на эти роли, потому что боялся соврать. Я это даже у тебя где-то прочитала, - да? - в твоих интервью.
М. Никулин
―
Бондарчуку было проще, потому что там в принципе он как бы самого себя играл. Солдат и солдат. Ну, вот это Шолохов как бы. Поэтому там у него сомнений-то, если они были, то они были не выражены. Я о них не знал. А вот с Лопатиным - да, он в какой-то момент даже отказался. Я думаю, что он просто боялся себя, боялся не потянуть. Он был таким человеком очень ответственным в плане работы и творчества да и жизни тоже. И он просто боялся. Его мама сподвигла моя и Символов Константин Михайлович. Вот они его уговорили вдвоём. И кино получилось замечательное. На просмотре, когда был 1-й просмотр на «Мосфильме», ещё даже не НРЗБ кинопремьера, на «Мосфильме» мы посмотрели. Вру. Как раз это был, значит, «Ленфильм». Это я не мог смотреть. Это я... Тогда Дом кино, значит. И после премьеры мы пришли домой, и как сели, так все, он говорит: ну, ладно, сейчас-то вот как вам это все? Я говорю: «Юра, ты знаешь, я вот даже не знаю, как сейчас с тобой разговаривать после этого, потому что совершено настолько это мощно, настолько это все это попадание». И там в каждом кадре попадание.
К. Ларина
―
Да.
М. Никулин
―
И я считаю, что это лучший фильм Германа. Да, был «Лапшин», была «Проверка» и прочее, прочее. Но для меня не потому, что там отец играл, а вот как зрителю, для меня это то, что НРЗБ, Герман.
К. Ларина
―
Там, что не эпизод - шедевр. Я сейчас вспоминаю и сцену с Лией Ахеджаковой их потрясающую совершенно. Про часы. Помнишь?
М. Никулин
―
Да конечно. Это я его помню...
К. Ларина
―
Ой! (томно вздыхает).
М. Никулин
―
... монолог Петренко в поезде.
К. Ларина
―
Да, да, да.
М. Никулин
―
Там если посмотреть картину, если будешь в следующий раз её смотреть, то обрати внимание, там очень плохой звук. Там очень плохой звук, потому что писали только на микрофон, а в студии он потом не смог переозвучить. Он в этих тепличных условиях не...
К. Ларина
―
Не смог повторить. Невозможно.
М. Никулин
―
... состояние. Да, он не мог. Поэтому оставили черновой звук. Настолько это все проникались... этим.
К. Ларина
―
Я, кстати, ещё одну картину люблю его роль. Это не фильма «Чучело», где он играет отца... дедушку героини - да? - Кристины Орбакайте...
М. Никулин
―
... недавно об этом. Но там такая как бы тоже в эпизоде... Я сейчас не про картину, про отношения. Кристина рассказывала, что у неё незадолго до этого умер дед, которого она очень любила. И вот это вот опять как бы возвращение... У меня был даже какой-то протест. Как бы она все время вспоминала дедушку, которого нет, и это вот постоянное общение. Она говорит, а потом вдруг я неожиданно поняла, что я называю Юрия Владимировича дедушкой вне кадра, в разговорах каких-то. То есть так неожиданно все, говорит, повернулось.
К. Ларина
―
Скажи, а почему он не снимался после «Чучела», практически уже не было ничего, хотя всё-таки ещё, бог ему отмерил много прекрасных лет...
М. Никулин
―
Не было интересных предложений.
К. Ларина
―
Но они были?
М. Никулин
―
Были. Они были всегда. Они были всегда. И более того вот там в такие урожайные годы сценариев по 10 минимум приходило, присылали в месяц. 10-12. Причём не самый последний режиссёр, не самый последний автор. Он все честно читал, потом давал читать маме, потом давал читать мне. Потом, говорит, ну, ваше мнение. Ну, там бывали, конечно, лучше сценарии, хуже бывали. Были неплохие сценарии, на что мы собственно и говорили с мамой. Ну, а что? Нам понравилось. Может неплохое получиться кино. Как он говорит, я не буду сниматься. Не моё. Я ничего не чувствую. Я прикидывал, пробовал, но не моя история совсем. И отказывался. Ему-то лучше было, чем его коллегам по цеху. У него цирк был за спиной.
К. Ларина
―
Ну, конечно.
М. Никулин
―
А остальным-то работать приходилось, сниматься. У хороших, замечательных актёров были слабые картины и слабые режиссёры, потому что надо было на жизнь заработать. А у этого-то там все было в тылу все спокойно. А с другой стороны позвонил этот юноша и говорит, Юрий Владимирович, или там товарищ Никулин, я уж не помню, вот я студент ВГИКа, режиссёр, и у меня диплом, нужно фильм снять дипломный. Это я написал сам сценарий. Мне бы очень хотелось, чтобы Вы снялись. Я понимаю, что Вы заняты очень и, конечно, безнадёжная история. Да и тем более мы же не платим ничего. Дипломной работа все. А отец мой говорит, ну, присылай. Тот ему прислал сценарий. Он прочитал Он у нас есть. Называется «Тут недалеко». Режиссёр Юрий Николаенко. Он уже... Имя у него есть. Значит, он пошёл после этого. Отец ещё потом... Он позвонил, говорил здорово во телефону с Львом Константиновичем. И говорит: слушай, Лев, тут сценарий принёс парень молодой. Давай снимем все вместе? Там есть эпизод, милиционера надо сыграть. И Дурову тоже...
К. Ларина
―
Молодец. Это тоже, конечно, детали о многом говорящие. Безусловно. Я, кстати, не забыла сказать, что ты находишься на работе. Да?
М. Никулин
―
Да, в цирке сейчас сижу.
К. Ларина
―
Это кабинет директора цирка?
М. Никулин
―
Нет, это мой кабинет.
К. Ларина
―
Да.
М. Никулин
―
Но он...
К. Ларина
―
Ты же директор.
М. Никулин
―
Да. Но это я в этом кабинете ещё будучи замдиректора ещё. А у отца напротив кабинет. Мы его как кабинет не используем. Он, скорее, у нас как приёмная. Во-первых, мы там совещания проводим. У меня он меньше кабинет. А мы там все не помещаемся. Там у отца стул большой. Потом гости приходят какие-то. Мы там накрываем слегка и... То есть там мы это все сохранили, как при нем было. Вот абсолютно ничего не трогали. Но это не мемориал, там не музей. Это такая как бы живая вещь. Мы утилитарно пользуемся. Поэтому... У меня оно здесь видно просто. Но это отец об этом мечтал, когда там цирк ещё только сломали, даже не построили ещё. Он говорил, когда построим цирк, а мы тогда все, мы когда собирались все... Помнишь, эти фильмы старые? Революционные солдаты и матросы сидят у костра НРЗБ, и все там грезят, вот построим коммунизм там, вот мировая революция грянет, вот заживём. Страна... И мы так же как идиот здесь тоже сидели, все говорили, вот цирк построим, то-то там будет, то-то там будет. А отец говорит, а, ну, когда цирк построим, я соберу всю старую мебель, которая была в цирке ещё там при Саламонском, и сделаю себе кабинет, буду как Саламонский. Финны построили цирк и сдали кабинет вместе с мебелью уже. Ну, не ломать же это все? Поэтому вот только когда отца не стало, я собрал всю мебель старую. Я сейчас сижу... Не сейчас сижу...
К. Ларина
―
Исполнил слои... исполнил его мечту. Да?
М. Никулин
―
А вообще я сижу за столом Саламонского, 1-го хозяина и директора цирка. Сижу в его кресле. У меня в кабинете его шкаф и диван. Причём кресел у него было 2, одно он проиграл в карты Чинизелли, владелец цирка в Санкт-Петербурге. Оно сейчас там тоже есть, но они не реставрировали. Так что у меня такой полуантик.
К. Ларина
―
Я, когда смотрела там по новостям, что происходит вокруг имени Юрия Никулина, и вообще действительно всё ли прогрессивное человечество отмечает, я поняла, что я не преувеличиваю. Меня поразил размах именно российский. В каких-то маленьких городках мне вываливаются новости то там, то сям. К 100-летию Никулина там прошёл вечер, там открыли какую... там открыли то ли доску, то ли памятник, там провели какую-то конференцию. Ну, понятно, что он был везде как цирковой, потому что это вся жизнь на чемоданах. И как никто, наверное, другой прекрасно знал, из чего и из кого состоит наша страна. Я даже могу сказать советская страна. А вот были ли у него какие-нибудь любимые места? И вообще вот что давало вот это ощущение погружённости в мир советской страны, в мир большой страны?
М. Никулин
―
Черт его знает таких мест. Он изъездил. Вот, например, он крайне редко бывал на своей исторической родине. Вот человек...
К. Ларина
―
Под Смоленском?
М. Никулин
―
Да. Под Смоленком. Демидов. Это было 80 километров от Смоленска, бывшее Поречье. В Смоленске он бывал. С цирком не знаю. Там цирка нет в городе. Может быть, шапито туда не заезжали в те ещё совсем там 50-е годы. А так вот, чтобы, знаешь, там сесть и поехать в свои места детства, такой ностальгии не было. И туда его как-то не сильно тянуло. А это вот как по принципу: хорошо там, где мы есть. Вот мы так несколько лет, допустим, подряд ездили под Канев на Украину. Там замечательный стоял пансионат, назывался «Тарасова гора». И там даже двери не закрывались. Ну, такой советский абсолютно вот фанерный такой вот конструктив. И там было хорошо. Мы там купались. Мы ездили, плавали на лодке на острова, там рыбу ловил я. Там загорали всей семьёй, отдыхали. Там было хорошо. Потом построили Каневскую ГЭС, там все залило. Поэтому это все перестало быть интересным. Вот поэтому места какие-то, вот знаешь, специально прикормленных... Дачу он любил очень. Вот на дачу... Да. Дача - это такой вот тоже... Ну, это как дом тоже, мы там много времени проводили. Мама там после его ухода лето прожила и больше никогда туда не ездила. И мы тоже.
К. Ларина
―
Насколько это связано с ним, да?
М. Никулин
―
Да. Ну, понимаешь, в чем дело? Это тоже как-то Гриша Горин мне сказал, когда НРЗБ с ним говорили, он говорит, знаешь, вот я считаю, что «Белый попугай» надо закрывать. Стержень выпал.
К. Ларина
―
Когда ушёл Юрий Владимирович?
М. Никулин
―
Да. Нет человека, которого все собирались. Он говорит, сейчас мы записывали программу, ну, мы сидели как идиоты. И никто из себя не может выдавить ничего. Никто смешно вспомнить не может. Вот он ничего же там не делал на самом деле. Он просто был. Вот вокруг этого все как бы и строилось.
К. Ларина
―
Даже когда он... Если даже не рассказывает он, я помню эту потрясающую... Ты прав. Реплика или просто взгляд - это такой вот говорящий. Это действительно человек, который скреплял собой. Вся драматургия.
М. Никулин
―
Смешно, что Олег Митяев, я недавно с ним тоже в одном концерте был, посвящённом памяти отца, а я не слышал эту... Он говорит, мы с ним тоже на «Белом попугае», и редактор Алёна Красникова говорит ему, Олег, значит, у тебя 2 песни там запланировано в программе. Давай ты сразу их споёшь, а мы потом НРЗБ, чтобы не прерываться. Вот сейчас у тебя же все состоит, и свет, и прочее. Он говорит, да не вопрос никакой. Ну, вот все время все сидят, и Олег песню 1-ю спел и говорит, а сейчас я... сейчас я ещё одну спою. Никулин смотрит на Горина и говорит: «Слушай, это не Кобзон?»
К. Ларина
―
Ну да. Ну, да. Я, кстати... Интересная вещь по поводу чувство юмора. Я понимаю, что уже много раз про это спрашивали, откуда это все берётся. Да ниоткуда! Боже мой. А меня поразило другое в этом чувстве юмора Юрия Никулина. Опять же я посмотрела там какие-то видео старенькие, то ли какие-то «Голубые огоньки» 50-60-х годов. Он там молодой совсем. И он рассказывает так называемый абстрактный анекдот, который вообще... Это такая джазовая вещь, которая... Как могла она просочиться вообще сквозь Железный занавес в то время, я не очень понимаю, потому что это анекдоты не советские он рассказывает там... там про собачку, которую в окно выкинули. Да? А вот это вот чувства юмора, я думаю, что это главное, что тебя роднит с твоим отцом. Это первое, что бросается в глаза, когда с тобой разговариваешь.
М. Никулин
―
У меня была потрясающая реакция на это, на эти на все... Как-то я ему позвонил, и мама говорит: Юра заболел. Ну, как заболел? Там 37 и 7 температура. Он, значит, там сидит, что-то у него там сопли текут. А он не любил очень болеть. Он не любил. Раздражало его все. То надо дома сидеть этой... Я говорю, ну, я к вам заеду. Она говорит, меня не будет. Я там куда-то в свой этот клуб собаководства. Ну, говорит, отца навести, приезжай днём к отцу. Годы 70-е были. А он сидит, смотрит телевизор. Вот надо помнить, что показывали днём по телевизору. Ну, вот. А там показывали какой-то кубинский фильм черно-белый, называется «Я Фидель». Они в конце там все погибают со словами «Я Фидель». Ну, там это всё... Ну, я пришёл, и чтобы его там не прерывать... Он, значит, досматривает фильм, с этим посидел, посмотрел минут 10, он выключил телевизор и такой задумчивый. Я говорю: «Ну, как тебе?» Он говорит: «Ну, что тебе сказать? Да бывают фильмы говно, а это говно в кубе».
К. Ларина
―
Но вообще его, конечно, ирония, это спасало. Да?
М. Никулин
―
Конечно.
К. Ларина
―
... его в отношении, потому что всё-таки сегодня много мифов строится вокруг прекрасной советской страны, но на самом-то деле все было по-другому, начиная от бытовых проблем, от дефицитов и заканчивая бесконечно телевраньём - да? - и в новостях. Вот я думаю, что наверняка у вас были антисоветские разговоры в доме? Велись?
М. Никулин
―
Разговоров не было. Была литература. А разговоров не было, потому что они, конечно, привозили под полой и Сан Саныча, и Бродский, и разного другого рода литературу, такую как бы именно литературу, не пасквили там, не клевету, а именно книги. И это все читалось в доме. А разговоров не было. Отец, он не был диссидентом никогда. Хотя он как никто другой в силу своей мудрости, он мог все понимать прекрасно и понимал, и полмира объездив, естественно видел там и здесь, и... Но ни он никогда не заводил, ни как-то в его присутствии такие разговоры не... не та тема. Что мы об этом говорим?
К. Ларина
―
А анекдоты политические?
М. Никулин
―
Ну, это, конечно. Вся страна рассказывала естественно. Понятное дело. И про дорогого Леонида Ильича, и про всех остальных. Вот поэтому да, это само собой. Но это другое. Это не диссида. Это другая история. Это не оппозиция. Вот. Хотя за это тоже можно было НРЗБ. Ты знаешь, его ведь ни разу не приглашали на кремлёвские концерты. Ни разу. Там был такой pool артистов каких-то, которых дежурно приглашали. Хотя он был член партии и, так сказать, человек известный и полярный, и любимый наверху там. Все. Но как-то, вот знаешь, такая вот... такая подспудная неуверенность. Ну, потом клоун НРЗБ, понимаешь, потом это...
К. Ларина
―
Да, да, да.
М. Никулин
―
Поэтому как-то так вот тише. Но хотя ему от многих...
К. Ларина
―
Да?
М. Никулин
―
Хотя ему однажды, правда, были уже 80-е годы, но ещё Советский Союз был, он при мне послал на три буквы полковника КГБ, который рекомендовал ему с этим человеком не встречаться. Он его абсолютно грамотно отправил и сказал, что я буду с кем хочу, с тем я буду встречаться, и не надо, значит... Я его таким не видел никогда ни до этого, ни после этого. Он ходил по квартире, я ему говорил, ты тихо-тихо НРЗБ. Нет, и не в этом дело, потому что поскольку наплевать, но... Говорит, а что они мне сделают. Вот что они мне сделают? Звонили НРЗБ мне не давали. Из партии выгонят? Не выгонят. Не они принимали. За границу не пустят? Да хрен с ней, всю я объехал уже. Мне здесь интереснее. Через 5 минут звонок. Ну, мы там договорились, можно встречаться, дают добро и...
К. Ларина
―
Потрясающе. Но это такое было 1-е его столкновение с...
М. Никулин
―
При мне вот такого...
К. Ларина
―
... системой?
М. Никулин
―
Да.
К. Ларина
―
Ну, кстати, если говорить о чём... Ты говоришь не диссида. Извини меня, интонация, она бывает иногда страшнее, чем прокламация. Это мы прекрасно знаем. И то, собственно говоря, чем отличался его образ и стиль его работы на манеже... Или как правильно говорить? В манеже?
М. Никулин
―
Можно и так, и так. Да. Мы говорим «в манеже». Да.
К. Ларина
―
Да. Ведь этот... от такого юмора такого циркового клоуна таких цирковых клоунад не было ни в одной стране мира. И за то и любили. Любили все. Вот почему смеялись и дети, и взрослые, потому что взрослые всегда это считывали, этот 2-й план. Понимали, про что это. Вот все вот их замечательные репризы с Шуйдиным, конечно же, вот особенно, которые остались классикой. Это повторить невозможно. Из ничего, но сказано все. Да.
М. Никулин
―
Невозможно. Невозможно. Был замечательный клоун такой Семён Маргулян, он себя считал... Но он сейчас в Израиле живёт. Давным-давно уже на пенсии. А он себя считал как бы учеником Никулина, хотя у отца не было учеников. Он говорил, я это не умею...
К. Ларина
―
Невозможно...
М. Никулин
―
... не умею передавать. Вот. Но Сеня так считал. И когда отец перестал работать, ушёл на пенсию, с манежа ушёл, он говорит, Сень, ну, бери репризу же в репертуар. Есть там 66 реприз, по-моему. Выбирай, делай. Они смешные. Что? Можно же. Я же не работаю уже. Он с партнёром, Семён, стал пробовать, не получается, не смешно. Это не их. Это абсолютно индивидуальная, это эксклюзивная вещь, под себя написанная, про своё отношения к жизни, про свою философии. А другой, даже человек талантливый и хороший клоун, но это не его. У него получается не смешно. Почему? Непонятно. То есть понятно, но так вот... Ну, что? Какая разница? Все. Так рассказать анекдот. Ну, один рассказывает, все лежат от смеха. Другой рассказывает... Ну, и что? Уж лучше б не рассказывал. Я знаю таких людей. Не умеют рассказывать. Страшно любят, есть чувство юмора, но рассказывают, ну, никак. Лучше б молчал. Вот поэтому индивидуально. А потом, понимаешь, ведь что за этим за всем стоит? Ведь я повторю, любили-то ведь не клоуна Юрика и не Семёна Семёновича Горбункова, и не майора Лопатина, любили Юрия Никулина. Это такой же как бы из всех этих... Из персонажей образ - это только вот такой backстейщик. А любили человека, прежде всего. Человека, потому что... в котором было все через край, который всем этим делился. А чего всем не хватает? И нам не хватает сегодня, и никогда не будет хватать. Это любовь. Это добро. Это щедрость. Это милосердие. Это желание помочь. Это искренность. Это честность. Вот этого всего в дефиците всегда. А человек это отдавал. И люди с благодарностью это принимали и за это его любили. Вот в чем суть-то такая несложная.
К. Ларина
―
Очень хорошая кода для нашего разговора с Максимом. И вообще я когда вот готовилась к программе, потому что ты видишь, что это огромный мир, который уже никогда не повторится и его невозможно пересказать, его невозможно объяснить. Я сейчас имею в виду не только самого Юрия Владимировича Никулина, но и все, что было вокруг него, внутри него, и его друзья, про которых та... его соратники по поколению, про которых мы сегодня вспоминали. Вообще это всё страшная история, которую будут переживать уже наши внуки. Счастливы те, которые успели увидеть. Я счастлива.
М. Никулин
―
Вот...
К. Ларина
―
Я была свидетелем. Я была в цирке, когда выступал Юрий Владимирович Никулин. Я помню прекрасно, с папой мы были на представлении. На вечернее надо было попасть обязательно, потому что в вечернем показывают то, что не показывают утром и днём.
М. Никулин
―
Да, не всегда.
К. Ларина
―
Да.
М. Никулин
―
Ты знаешь, когда отца не стало, какое-то время прошло, ну, небольшое, мы сидели дома и что-то стали вспоминать. Ну, как-то к слову просто пришлось. И младший мой сын, которому тогда было лет 8, наверное, он сказал, слушайте, а я вот такой счастливый, что знал дедушку. Только очень мало. Ну, Булат Шалвович Окуджава пел в своё время: «И пряников сладких всегда не хватает на всех».
К. Ларина
―
Спасибо большое, Максим...
М. Никулин
―
Спасибо. Спасибо.
К. Ларина
―
... огромное за такой разговор хороший. Спасибо тебе.Звучит песня «Старый клоун» в исполнении Юрия Никулина.