Юлий Ким - Дифирамб - 2021-12-12
12.12.2021
Ксения Ларина
―
Добрый день! Начинаем программу «Дифирамб». У микрофона Ксения Ларина. А у другого микрофона на другом конце земли мой сегодняшний гость - замечательный поэт, исполнитель, музыкант, драматург, человек и пароход Юлии Черсанович Ким. Приветствую Вас, дорогой Юлий Черсанович! Здравствуйте!
Юлий Ким
―
Спасибо. В вашем небольшом дифирамбе одно слово лишнее. Ещё такого парохода нет.
К. Ларина
―
Проход будет. Обязательно. Надеемся, что при жизни. Вы что? Значит, смотрите, дорогие друзья, я хочу сразу объявить, что 23 декабря Юлий Ким отмечает солидный юбилей. Прямо скажем, какой. Ему исполняется 85 лет. В связи с этим устраивает подарок и себе, и вам в виде московского гастрольного тура, о котором мы, конечно же, сегодня подробнее поговорим. Но собственно на этом хорошие новости кончаются, Юлий Черсанович, поскольку да, время мы переживаем тяжёлое. Давайте мы вот с чего начнём наш разговор сразу же.
Ю. Ким
―
Давайте.
К. Ларина
―
С плохого. То, что сейчас происходит в стране, в России. За этим Вы безусловно, следите, я видела Вашу подпись под письмом в защиту «Мемориала», иностранного агента. И понимаю, что для Вас это все не пустой звук, и не просто плохие события. Это что-то большее. Давайте скажите вы как член семьи репрессированных, что такое «Мемориал», которой иностранный агент сегодня, и вообще сам факт, что его пытаются уничтожить, ликвидировать, да ещё и признают иностранным агентом.
Ю. Ким
―
Это совершенно в духе современного государственного направления. Государственное направление ведёт всю страну, я бы сказал, тащит за шиворот на триединство ещё царского самодержавия: государство... А, самодержание, православие и народность. Под народностью понимается тот оголтелый патриотизм, который изо всех сил насаждается. Но так я не заметил, чтобы он так уж активно прививался и подхватывался. Если не брать определённый процент достаточно пожилых людей... Я отношусь, конечно, к этим условиях в силу своего возраста, но в силу своего воспитания и умонастроение к ним не отношусь. Это так называемые патриоты и так называемый патриотизм, который взят на вооружение вместо предыдущих измов, а именно марксизмов, ленинизмов, сталинизмов и так далее. Вот мне кажется, что это такая странная попытка натянуть драное одеяло на здоровое могучее тело. И это попытка, обречённая на провал. Но тем не менее она изо всех сил на совершается, осуществляется эта попытка. И мы видим её - как сказать? - родимые пятна этого государственного патриотизма сплошь и рядом, там и сям. И самое неприятное событие, которое подходит под категорию этих родимых пятен - как бы сказать? - советского капиталистического патриотизма. Можно так выразиться?
К. Ларина
―
Можно. Да.
Ю. Ким
―
И самое неприятное, всем хорошо известное - это сидящий г лагере Навальный. Это историк Дмитриев под гнётом невероятного идиотского преследования и «Мемориал». Но, конечно, и рядом выстраивается ещё целый ряд событий, но я называю те, которые особенно резонансны и болезненны, конечно. Болезненно испытывается и переживается всем думающем поколением нашего времени. И «Мемориал» был основан Сахаровым. Там работал Арсений Рогинский. Там работает Александр Даниэль. С этим учреждением связаны имена всех наших отважных диссидентов, которые приближали наше будущее и так далее. И вдруг наше будущее остановилось в дали, и поезд начали изо всех сил тянуть назад. И вот как я понимаю, одна из самых последних и свежих усилий нашего государства - это попытка лидировать «Мемориал».
К. Ларина
―
Напомню ещё раз, мы часто употребляем в нашем разговоре и будем ещё употреблять название этой славной организации, которая больше, чем организация, «Мемориал», но, увы, вынуждены добавлять, что присвоен ему статус иностранного агента.
Ю. Ким
―
Это одна из...
К. Ларина
―
Да.
Ю. Ким
―
Одна из них идиотических проявлений этой самой государственной оголтелости. Они не понимают даже просто анекдотичности этого непременного приказа непременно упоминать при слове «Мемориал» его принадлежность к категории «иностранный агент». До этого даже Бенкендорф не додумывался при Николае I, чтобы клеймо обязательно носилось. Это очень напоминает, скорее всего, жёлтые звезды, которые наклеивали гестаповцы на евреев в своё время. И вот эту жёлтую звезду, вот переиначили теперешние власти и наклеивают её на всех, кто сколько-нибудь вызывает их подозрение.
К. Ларина
―
Как Вы думаете, почему так активно сегодня преследуются организации и люди, которые просто высказывают то, о чем они думают, которые занимаются историей? Почему такая борьба с прошлым? Чем это объясняется? Там как бы есть варианты. Кто-то говорит, что страхом, что это такая агония. А кто-то говорит, что вроде как и наоборот, как у... Есть такая картина Васи Ложкина, такого популярного художника, сатирического, на которой написано: «Вернём все взад». Вот это вот тот самый случай. Как Вы это определяете?
Ю. Ким
―
Да это, как говорится, и ежу понятно, поскольку курс идёт на объединение нации вокруг действующей вертикали, назовём её так, вместе с главным вертикальщиком. И всё идёт к тому, чтобы эту автократию всячески подпереть. Для этого нужно единство нации вокруг некоторой идеи и вокруг государства, и вокруг лидера. Для этого все и предпринимается. И поэтому самыми главными врагами такого рода устремлений являются мыслящие люди, свободномыслящие люди. Все то же самое, что было во времена послесталинские, когда возникло после разоблачения культа личности такого государственного и далеко не полного, немедленно возникло инакомыслие. И всё-всё мыслящее общество, какое только имелось тогда в Советском Союзе, немедленно стало мыслить инако. И самые отважные осмеливались заявлять о своём инакомыслии. Вот те, которые гласно заявлеяли о своём инакомыслии и тем самым шли на срок, эти люди и называется диссиденты. А инакомыслящими были практически все. И вот это инакомыслие и есть то разъедающее эту самую несчастную и проклятую вертикаль, то свойство или то вещество, которое, конечно, мешает вождям. Дальше что? Дальше кроме инакомыслия - это в первую очередь его резонанс этого, инакомыслие, идущее через печать, через слово, через анекдоты, через песню, через искусство, через что угодно. И дальше после этого возникает уже следующий шаг - организация. И вот этот шаг особенно тяжело переживается вертикалью и давится, и душится в самом зародыше, что называется. Это было, кстати говоря и при... тогда в славные диссидентские времена. Как только возникала маленькая, крошечная даже не пародия, нечто похожее на организацию, так сразу же она давилась. Так возникла и исчезла знаменитая Хельсинкская группа. Так возник и исчез... возник и исчез Сахаровский кабинет в защиту прав человека, который он организовал, и ещё какие-то крошечные такого рода объединения. Вот поэтому о профсоюзах я уж не говорю. Единственной пример мощного профсоюза, который восстал против просоветского государства был «Солидарность», как известно. Но, увы, это было в Польше. А у нас ничего похожего не было. Сейчас воздух для такого рода протестных или оппозиционных организаций стал помягче. Это, конечно, заслуга великой революции 91-го года. Это и Перестройка, и 91-го года, и последующий, когда ещё был воздух свободы в нашей несчастной России. Сейчас этот вздох изо всех сил отравляется миазмами вот этой новейшей государственной идеологии, которая называется патриотизм, НРЗБ в обнимку с государственным православием.
К. Ларина
―
А сегодня роль хроники текущих событий исполняет и выполняет интернет безусловно. Там все можно найти и настоящую правду, - да? - и информационную ленту, и YouTube-каналы, которые множатся со скоростью невероятной, и там очень талантливые и очень честные журналисты работают. А вопрос такой: как Вам кажется, насколько обществу российскому вообще все это сегодня интересно и важно?
Ю. Ким
―
Если под российским обществом подразумевать её мыслящую часть, то это необходимо как воздух, как хлеб. И Вы были сейчас перечислились в этом достойном ряду ещё и «Новую газету», и немножко и «Собеседник» был условно, и, конечно, «Эхо Москвы», и, конечно...
К. Ларина
―
И «Дождь», иностранный агент.
Ю. Ким
―
Да, да. Все это иностранные агенты, все это негодяи с точки зрения вертикальной нашей власти. Вот. Но это все завоевания тех лет, 90-х годов прошлого века, как бы их не клеймили, как бы их не проклинали. А это важнейшие завоевания, потому что как было сказано очень давно, в начале всё-таки было слово. И вот это слово звучит и, слава богу, пока государственная вертикаль не окончательно его вытравила из нашего быта. Да я думаю, что в связи с интернетом это не невозможно.
К. Ларина
―
Ну, и всё-таки вопрос повторю: что Вы думаете о российском обществе в широком смысле этого слова, а не только... Я не люблю слово там «народ», «население». Это все не так. Ну, в своём большинстве.
Ю. Ким
―
Мне это... Мне не очень ясно. Мне не очень ясны границы и очертания того, что называете нашим российским обществом. Если говорить о его мыслящей культурной части, то безусловно основные ценности - это ценности демократические. Это безусловно. Они были провозглашены уже на государственном уровне в 90-е годы, и сейчас усиленно вытаптывается, хотя провозглашение вроде бы остаётся на флаге, но это то же самое, что пролетарский гуманизм на флаге коммунистического общества. Но по сути дела, конечно, вот эта мыслящая часть сегодня достаточно велика, она достаточно слышна. Резонанс от высказываний в той или иной форме, будь это спектакль, фильм или статья, или выступление в эфире вот, или в интернете, всё-таки слышны гораздо яснее и обширнее, чем это было в те годы застоя. И поэтому мысль работает безусловно. Эта мысль постоянно работает. И мы встречаемся с нею сплошь и рядом в том же интернете, как уже было сказано, или вот на свободных линиях свободного нашего радио, эфирного вещания или газетного и так далее. Слава богу, это есть. Сказать, что сейчас мыслящих людей, мыслящих свободно и оппозиционно больше, чем было раньше, или меньше, чем было раньше, я не в состоянии. Я пока ещё не могу себе представить методики подсчёта такого рода оппозиционных голосов. Но признаки этого возмущения, несогласия видны повсеместно. Судя по тому, что политических заключённых в наше время стало больше, чем при Брежневе.
К. Ларина
―
То, что касается инакомыслящих, диссидентов, как мы их называли в прошлом, почему... Мой вопрос... Один из моих... Не могу найти ответа. Почему люди, которые выходили на площадь в 68-м году, в народном сознании так и не стали героями? Почему это... Почему этого не произошло? Был же период, который мы уже несколько раз сейчас упоминали, - эта Перестройка и 91-й год, когда всё-таки и общество было по-другому настроено и как-то рвалось вперёд, а не назад. Но все равно в итоге опять сегодня клеймо иноагента, оно сродни клейму врага народа, диссидента. И это инакомыслие раздражает людей. Почему?
Ю. Ким
―
Это кого раздражает? Раздражает обывателя, который в 1-ю очередь ищет личного благополучия, и при этом, конечно, он у себя на кухне может мыслить и говорить оппозиционно, но за её пределами он становится покорным российским гражданином и голосует за Путина. Почему это происходит? Я думаю, это всё-таки объясняется тем ужасом, который был пережит Россией в ХХ веке. Ужас, который начался, я так себе представляю, в 905-м году и продолжался до 91-го. То есть весь практически весь век. Сюда и гражданская война, и революция, и перевороты, и коллективизации, и Великая Отечественной, она же 1-я... то есть 2-я Мировая война, и следующие посадки, и прочее, и прочее, и пост наш... и значительная часть постсталинского периода. Это всё ужас, замешанный на страхе, который стал героем, по-моему, великого фильма Кончаловского «Дорогие товарищи». Это я его посмотрел и прямо поразился, насколько это мощная картина рассказывает о самом главном ужасе, который был пережит Россией. Он когда-то в одном из интервью так и сказал: главный герой моего фильма - страх. И он этот страх выразил с мощнейшей силой. К сожалению, многие, вероятно, скорее, и скорее всего, потому что Андрон Кончаловский принадлежит к известной фамилии, не очень поверили в искренность этого фильма. Искренний он с какой долей какого-либо расчёта это было снято и показано, меня абсолютно не интересует. Я потреблял результат, что называется. Я смотрел то, что получилось. И это на меня подействовало чрезвычайно. Вот этот страх на уровне или... да, на уровне какого-то гена и какого-то, если можно говорить о каком-то психологическом гене, возникшем в нашей биологической сущности в ХХ веке в России, вот он ещё очень силён и передаётся, к сожалению, из поколения в поколение. Преодолеть этот страх, вероятно, возможно. И кто-то на это идёт с той или иной долей отчаянной... отчаяния или смелости. Время от времени мы видим, не даром же, как было сказано выше у нас, у нас эти - как их? - не диссиденты, а у нас, значит, отсиденты. Так называют. Именно действующие политические заключённые. Политзаключённых больше, чем либо при Брежневе. Так что это т страх кем-то преодолевается. Но в массе своей он ещё не отрефлексирован. Не отрефлексирован. И ещё и даже очень многие хорошо, хорошо и по-настоящему образованные люди у нас ещё попадаются на удочку новейшего империализма или голосуют за наш Крым.
К. Ларина
―
Скажите, а Вам это чувство страха знакомо? Если да, как Вы с ним...
Ю. Ким
―
Конечно...
К. Ларина
―
Как Вы с ним справлялись?
Ю. Ким
―
А кому оно незнакомо? Ну, я так в основном думаю, я опирался не столько на свою жизнь, сколько на чувство... на самолюбие и на... и на совестное переживание. Не могу молчать. Это «не могу молчать» гремело в каждом человеке, но уровень, до которого он мог молчать и не мог молчать, у каждого был свой. Этот порог был у каждого свой. Кто-то шёл... Кто шёл на срок, кто-то уезжал за границу, кто-то один раз подписался, больше не смог. У меня нет претензий ни к кому, кто так или иначе в той или иной степени преодолевал страх, и поэтому я никак не могу присоединиться к пламенным воззваниям немедленно бежать на баррикады в то время, как братья стонут в окопах. Кто может бежать, тот пусть и бежит. Замечательно. Кто опасается, и неважно, если даже не себя, то за семью или за карьеру, то у меня тоже к нему уважение не снижается. Главное, чтобы было ощущение сопротивления. Кто, как может, пусть и сопротивляется.
К. Ларина
―
Ну, а что Вас разочаровывает тогда? Кто может лишиться Вашего уважения? Какие поступки Вам представляются не простительными?
Ю. Ким
―
Поступки - это в первую очередь... Не простительным поступком является откровенная, гласная поддержка этого нынешнего курса. Поддержка...
К. Ларина
―
То есть... Да.
Ю. Ким
―
Да. И если человек охотно его поддерживает, я, пожалуй, ему не поверю, что это он делает от чистого сердца, тем более если человек умный.
К. Ларина
―
Ну, тут есть ещё одна такая история людей, которые занимаются благотворительностью, которые спасают детей и больных стариков...
Ю. Ким
―
Да, да, это...
К. Ларина
―
... но при этом вынуждены идти на какие-то компромиссы. Вот как к этой категории людей Вы относитесь?
Ю. Ким
―
С огромным уважением. С огромным уважением, потому что всякая власть, в том числе и такая как наша власть безусловно заинтересована в положительном резонансе, в положительном отклике на всякие её действия. И поэтому она достаточно снисходительно относится к благотворительности. Более того она может с ней заигрывать и набирать очки от этого заигрывания. Пускай набирает сколько угодно этих очков, все равно главного клейма она себя этим не смоет. А зато польза прямая и жизненно необходимая польза от этого происходит. Что ж поделаешь? Жизнь не делится на плюс и минус, на белое и чёрное так, как, может быть, кому-то хочется. И понятие компромисс - это совершенно жизненно необходимое понятие, поскольку компромисс... бескомпромиссная общество мгновенно бы сгорело в своей кровавой междоусобице. И поэтому это, повторяю, вещь абсолютно необходимая. Другое дело, в чем? В благотворительности можно идти на компромисс с этой властью сколько угодно. И мы знаем много благороднейших примеров. И более того это тот канал, который позволяет людям чувствовать себя социально полезными для будущего в том числе. И для будущей власти или действующей власти, а для будущих поколений и для своей совести в том числе. Поэтому волонтерство, причём волонтерство, подчас связанное с большими рисками и с очень тяжёлыми препятствиями, потому что забота о парализованных, об умалишённых и о детях с отсталым развитием - это очень тяжёлая, тяжкая работа, но в ней потребность есть, и находятся волонтёры, слава богу. Я, кстати, такого...
К. Ларина
―
Юлий Черсанович, простите. Простите ради бога. Вынуждена Вас остановить, потому что нужно делать небольшую паузу. И вернёмся в передачу, прям с этого места и начнём. Ладно?
Ю. Ким
―
Хорошо.**********
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу. У нас сегодня это трудно назвать дифирамбом, потому что с нашим гостем Юлием Кимом мы говорим совсем не о праздничных вещах, не... а говорим о том, что... о проблемах, о болевых точках сегодняшнего... сегодняшней страны, сегодняшнего российского общества. Говорили мы про категорию волонтёров и благотворителей, которые вынуждены идти на компромиссы, в том числе и с властью и с властями, и с упырями, что называется. Кто это говорил? Ручку-то злодею поцеловать. Фёдор Михайлович Достоевский? Да?
Ю. Ким
―
Да, да.
К. Ларина
―
Вот. И Вы как раз хотели сказать про волонтёров вот отдельно ещё.
Ю. Ким
―
Я вот, знаете, как раз хорошо, что Вы эту тему затронули, потому что это было связано с моим художественным переживанием. Где-то в начале нулевых меня озарило прекрасная идея перевести историю «Трёхгрошовой оперы» на наши российские реалии. Я даже придумал название «Опера нищих на русский мотив». И там весь сюжет абсолютно спокойно переходил на русскую почву без всяких потерь. Если Вы помните, в «Трёхгрошовой опере» речь идёт о НРЗБ Мэкки, капитан Мэкхит, Мэкки-Нож, как его называли бандиты Лондона. И затем о жулике Пичеме, который... под рукой которого находилась целая армия фальшивых и подлинных нищих и безработных, которые работали на него на всех углах, выклянчивая милостыню или занимаясь мелким грабежом. Там же был коррумпированный милиционер. То есть... Как же его звали-то?
К. Ларина
―
Да.
Ю. Ким
―
... Так его звали. Он заведовал лондонской полиции и был ещё фронтовым коришем нашего гангстера, потому что они вместе воевали за великобританские интересы в Индии в своё время в этой колониальной войне. И вот это всё очень хорошо переехало на нашу российскую почву. Поэтому у меня в моем варианте Мэкки-Нож стал Лёха-ствол. Этот самый жулик стал Жора Цыган. Вот такая его была кличка. Пантера Браун у меня стал... Как же его? Там это... Как же его там у меня зовут? Ну, ладно. Неважно. И, в общем, тоже ветеран Афганской войны. И тоже на свадьбе у своего гангстера в обнимку наш коррумпированный полицейский поют свою афганскую песню точно так же, как у Брехта в обнимку Пантер Браун вместе с Мэкхитом на свадьбе Мэкхита поют свою знаменитую «От Гибралтара до Пешевара» на великую музыку Курта Вайля. Я мгновенно написал всю эту историю практически что-то за месяц, по-моему. И никак не мог придумать, куда же мне выворачивать-то, потому что всё-таки у нас что-то такое было, чего не было у Брехта. И прошло несколько лет прежде, чем я почувствовал, что надо выворачивать на тему... на историю нашего российского волонтерства. Честь ему. Великая честь ему и великая слава. Я снимаю свою шляпу как перед нашими отважными диссидентами 60-х - тире - 80-х годов и так перед отважными волонтёрами, которые, как говорится, не щадя своего времени и живота, занимаются этими несчастными, этими социальными проблемами, которыми должно заниматься государство или какая-нибудь очень активная общественность. Но наша широкая общественность до этого пока ещё не доросла. Но тем не менее это движение достаточно широкое, приблизительно я так сравниваю как с бардами, потому что барды не особенно светятся в телевизоре, но зато их фестивали происходят в год несколько сотен на всем земном шаре, прямо скажем, не только в России. И вот волонтерство тоже такое, смело могу назвать его, массовое движение, поскольку в нем принимают участие очень многие и, как правило, молодые люди. Честь им и слава. Когда здесь приходится идти на соглашения какие-то, на договорённости с начальством или с какими-то олигархами. Кстати, наша средняя буржуазия и не только средняя буржуазия в этом тоже принимает участие. И там тоже все далеко неоднородно, и далеко не всегда люди идут на поклон. Иногда ещё поклонов и не требуется, а сами имеющие власть и мощь свои услуги предлагают. Так что все это никак не может однозначно подвергаться какому-то упрёку, критики, когда возникает такого рода компромисс. Ближайший пример для меня - это Хельсинская группа. В своё время она возглавлялась Людмилой Алексеевой, которой никто не бросит упрёк в том, что она беспринципна и так далее. Тем не менее она пошла на этот компромисс, когда Путин предложил ей свою поддержку взамен иностранной. Она эту поддержку приняла, потому что так по идее и должно-то быть, чтобы государство поддерживало общественную организацию, работающую... защищающую права человека. Для Путина это безусловно был плюс. Хорошая помощь была и для Хельсинской группы. Я, правда, не знаю, насколько это далеко продвинулось. И, может быть, уже давно эта помощь прекратилась, особенно с кончиной самой Людмилы Михайловны.
К. Ларина
―
Ну, вот мы свидетелями были очередной встречи Путина с президентским советом по правам человека. Я не знаю, смотрели ли Вы какие-то фрагменты из этого...
Ю. Ким
―
Частично. Да.
К. Ларина
―
И, конечно, тогда мне было бы важно узнать Ваше мнение о выступлении Александра Николаевича Сокурова как человек всё-таки искусства. И вот я сейчас говорю и вспоминаю эту реакцию страшную Владимира Путина на его слова. Я поняла, что вот это вот ощущение оскорбления, оно, может быть, даже самое страшное, то, что испытал Александр Николаич Сокуров на публичную... вот на этом заседании. Не знаю, были ли когда-нибудь у Вас такие столкновения.
Ю. Ким
―
Я смотрел только часть этого заседания и часть этой полемики Сокурова с Путиным, причём, вероятно, я смотрел какую-то не самую острую часть, а только может быть первую половину, и особенных оскорблений не заметил. И поэтому я не вправе комментировать это, поскольку не досмотрел какую-то, вероятно, самую...
К. Ларина
―
Давайте я по-другому спрошу. Вот что было понятно по реакции Путина, что он дал понять, простите за тавтологию, Сокурову, что он залезает на чужую территорию, не на свою, что он в этом ничего не понимает.
Ю. Ким
―
Это мне очень понятно. Это мне очень понятно, потому что это как раз скорее всего характеризует нашего президента и более того и его изначальную профессию, которая как раз особенно зиждется на сохранении тайны. И сохранение тайны - это ещё, по-моему, Достоевский, говоря о каких-то трёх китах, на которых держатся и государственная тайна, и авторитет. И вот заслужить авторитет и иметь всегда тайну в своих действиях - это важнейшая обязанность той организации, особенно которая является государством в государстве. Я имею в виду, конечно, так называемые правоохранительные органы, которых наш президент от плоти и крови представляет собой. И представление о том, что там наверху творится судьба, не скажу человечества, но по крайней мере судьба страны, и что она связана с очень важной информацией, которая совсем не обязательно распространять среди всех во избежание неприятных... целого ряда всяческих неприятностей. И это святая святых для сознания высших государственных деятелей. И вот тут оно, мне кажется, вполне развернулось. Что вы судите о том, чего вы не знаете? Вот в основном подтекст выступления Владимира Владимировича. Это очень характерно для начальника. Начальник знает то, что ему положено, и что совсем не обязательно положено знать всем остальным, хоть вы будь трижды знаменитый кинорежиссёр и лауреат всех нобелевских премий, поскольку оно... Ему, начальству, видение. Вот это и есть очень характерный... очень характерный признак того, что называется диктатурой или как-то ещё. Авторитаризм. Вот это да. Вот эта вот черта.
К. Ларина
―
Вы бы согласились бы принять приглашение стать участником совета по правам человека, допустим?
Ю. Ким
―
Я бы, конечно, очень многое бы взвесил. Вот я помню, что была такая группа, куда входил... Она называлась, по-моему, она была общественная группа. Возглавлял её... У меня сейчас с памятью стало сложно. Но туда входил и Фазиль. Они занимались... Они занимались...
К. Ларина
―
Миссия помилования?
Ю. Ким
―
... амнистии.
К. Ларина
―
А, амнистия.
Ю. Ким
―
Да, да. Это Фазиль туда входил. Булат туда входил. А возглавлял все это очень хороший тоже писатель. Забыл его фамилию. Это была очень благородная организация. И президент тогдашний, то есть Ельцин прислушивался, конечно, к их рекомендации. Туда же во власть, кстати, и входил великий, самый один классический диссидент Сергей Ковалев. Не в комиссии по помилованию, а вообще. Он же было бы омбудсменом, потому что он защищал права...
К. Ларина
―
... Да.
Ю. Ким
―
Да.
К. Ларина
―
Я вспомнила, Приставкин. Приставкин возглавлял комиссию.
Ю. Ким
―
Приставкин. Если я, проанализировав ситуацию, почувствовал, что чего-то можно добиться через это ОПЧ, тем более там хорошие люди имеют место. Сванидзе там Николай Карлович и ещё несколько человек очень хороших.
К. Ларина
―
Резник. Резник.
Ю. Ким
―
Да. Резник. Да. И поэтому, что ж, почему бы не попробовать и через этот инструмент воздействовать на нашу власть, тем более что конъюнктура очень колеблется, как колеблется и авторитет нашей государственной власти, и она иной раз нуждаются в поддержках, а для этого она должна эту поддержку заслужить.
К. Ларина
―
А мы сегодня переживаем время старых песен не о главном, ну, хотя, наверное, и о главном тоже, потому что сегодня вновь какой-то новый виток популярности и востребованности песен, запрещённых в советское время, текстов я имею ввиду. Это песни Галича. Это песни там Высоцкого. Это песни Юлия Кима безусловно. Мы часто вот с Ирой Петровской в нашей передаче ставим ваши старые песни, которые сегодня звучат про сегодняшний день, вот начиная там, не знаю, от «Адвокатского вальса». Значит ли это, что мы переживаем эпоху, похожую на советскую...
Ю. Ким
―
Реставрации? Безусловно...
К. Ларина
―
Да, да.
Ю. Ким
―
... эпоху реставрации. Это очень характерно для многих режимов и не только российских. Попытка реставрировать за неимением нового. А не за неумением почувствовать, ну, то, что называется, новые вызовы, а следовательно и необходимость нового стиля управления. Но в данном случае стиль управления - понятно, речь идёт о демократии, о демократической революции, которая у нас совершилось номинально, но не фактически. А фактически она ещё... до неё ещё далеко. Поэтому особенно в области общественного и государственного устройства. Вот так что здесь уход к этим ценностям царского самодержавия абсолютно естественен для такого рода режима. Это очень удобная форма управления такой большой и такой... и такой ещё полудикой страной, скажем так. Вот. Когда говорят, что русский человек не дорос до демократии, я сразу... меня начинает воротить. Он ещё её не пробовал. А как только ею повеяло, как хорошо стало жить. И повеяло дважды: во времена хрущёвской Оттепели и во времена горбачевской Перестройки, и немножко дальше при Ельцине ещё веяло, веяло очень. И недаром тогда некоторые завоевания этого нового веяния так и остались нерушимыми вроде, например, железного занавеса. Железный занавес открылся при Горбачёве, ещё больше раскрылся при Ельцине, и теперь закрыть его нет никакой возможности у новой власти. Я полагаю, что желание тоже... потому что это от них их собственные дети просто отрекутся. Что касается идеологии, то вот новой идеологии кроме либерально-демократической человечество пока не изобрело. Наверное, нужен человек, который придумает название, приспособив её к русской жизни и к русским каким-то началам. И я не знаю, как это название... как это... кто додумается до этого названия и разработает её основы. Наверное, надо покопаться в наших свободных философах начала ХХ века, может, там что-нибудь найдётся. Не знаю...
К. Ларина
―
И читать Войновича. Войновича можно пересчитать «Москва 2042». Вот вам, пожалуйста.
Ю. Ким
―
Нет, это памфлет, конечно. Это памфлет. И памфлет во многом оправдавшийся. Но это памфлет, который... это сатирическая жалоба в сторону как раз реставрации, реставрации а-ля царское самодержавие. Это вот поэтому все песенки протеста против такого рода... против такого рода явлений опять имеют место и опять востребованы не так широко и жадно, как это было в те времена, но звучат совершенно актуально. Например, и я, как говорится, смотрел в даль, в современное правоприменение в наших государственных судах, которые исправно иллюстрируют русскую поговорку: закон, что дышло, куда повернёшь, туда и вышло. Вот они поворачивают... И вот они этим дышлом и ворочают с помощью государственной власти. У меня в «Адвокатском вальсе» есть такие четыре строчки:«Судье заодно с прокурором Плевать на детальный разбор — Им лишь бы прикрыть разговором Готовый уже приговор».
Эта формула у нас должна быть просто высечена на всех этих судах, когда сажают на трое суток, на пять суток или дают хороший срок в 13 лет, а теперь уже и в 15, как дали Юрию Дмитриеву. Прямо нет сдержать своего гнева, как хочется ужасно проклинать этих людей, которые затеяли вот эти дела, особенно, конечно, дмитриевское дело, как говорится, жжёт моё сердце.
К. Ларина
―
Да. Давайте раз мы вспомнили про песни, про музыку, песни протеста, давайте скажем про концерт. И вот у меня предо мной программа гастрольного тура Юлия Кима по Москве.
Ю. Ким
―
Да, да. Вы знаете...
К. Ларина
―
На финальную... Да.
Ю. Ким
―
Я сразу должен Вас прервать по той причине, что это не гастрольный тур. Это...
К. Ларина
―
Ну, красиво.
Ю. Ким
―
... наша несчастная чума ХХ… XXI века, то есть чума под названием коранавирус нас с женой загнал в Израиль довольно надолго. И хотя немножко удаётся возвращаться в Москву. Это всё-таки требует усилий и каких-то переживаний. И вот сейчас особенно, конечно, в связи с днём рождения необходимость обнять большое количество друзей и родных влечёт меня в столицу. И это будет совсем не гастрольный тур. Нет, это будет два концерта, которые устроили для меня... устраивают для меня друзья мои, потому что называется «Бардовская тусовка». Наша бардовская тусовка огромная. Она очень дружеская. И я принимал в ней участие, в её делах множество раз, когда отмечались всякого рода годовщины, праздники и вспоминались имена Визбора, Высоцкого, Булата и так далее. Вот типа по поводу моего так называемого юбилея организуется два концерта. Один будет Доме музыки 24 декабря, а другой 28-го будет в «Гнезде глухаря». Это известное бардовское кафе. Известное по всей Москве и всем москвичам очень хорошо. Вот это и можно назвать юбилейным туром. Кроме того у меня будет несколько запланированных ранее выступлений, не связанных ни с каким юбилеем. Вот я собираюсь 17 декабря в обнимку с Дмитрием Львовичем Быковым поговорить и посудачить на разные темы в Доме литераторов, например. И будет ещё парочка каких-то... А 26-го я ещё выступаю в клубе...
К. Ларина
―
В «Эльдаре».
Ю. Ким
―
Это давно, за полгода запланированное моё выступление, обыкновенный мой концерт. Но он будет никак не связан с юбилеем. Он и назначался задолго до юбилея, но covid все время отодвигал эту дату, пока она не остановилась на 26 декабря. Это так просто случилось. Это просто мой... моё давно запланированное выступление в «Эльдаре». Это будет 26-го числа. Вот и весь так называемый юбилейный тур, который на самом деле опирается на два вечера 24-го и 28-го числа.
К. Ларина
―
Вы общаетесь с публикой на таких вечерах? Разговариваете? Или только поёте?
Ю. Ким
―
Я всегда говорю, задавайте вопросы. Я всегда прошу устроителей ставить корзинку для записок. Иногда она успевает наполнится, иногда на нас не... далеко не полна, и там на дне лежат 4 или 5 записок, как правило, с заявками спеть ту или иную песня, причём когда я их читаю уже в конце концерта, я вдруг вижу, что две из 3-х я уже выполнил. Так что бывает всякое. А бывает так, что и интересные попадаются записки, ну, в отличие от Губермана, который может хвалиться бесконечно или гордиться, скажем так, огромных числом вопросов, которые ему задаёт публика. По сравнению с Губерманом я пасс.
К. Ларина
―
А Юлий Черсанович, мы, конечно же, не пели, но мне бы хотелось, чтобы мы в финале всё-таки что-то услышали. Если у Вас есть желание прямо сейчас это сделать, и мы, зрители, будем очень Вам благодарны.
Ю. Ким
―
Да. Ага. Хорошо. Тогда, знаете, я, наверное, вот что... Поскольку меня уже начали с моим так называемым юбилеем поздравлять, то я, следуя своей традиции, заготавливаю универсальный ответ на все эти поздравления. И вот с Вашего позволения, я его, как принято сейчас говорить, озвучу. Некоторые ненавидит этот глагол, но он, по-моему, так прочно вошёл уже в обиход нашего употребления русского языка, в нашей обычной жизни, что я всё-таки его применяю и, кажется, применяю правильно. Итак... Нет, наверное, всё-таки не озвучу. Я продекламирую свой универсальный ответ всем поздравляльщикам.Я дотянул уже вот до сколька, Чему причиной несомненно, И воздух Ближнего Востока, И гены Дальнего Востока И среднерусской полосы Неповторимые красы. Своим почтенным долголетием И видом доблестным вполне Обязан я и тем, и этим И дорогой моей семье. И замечательной тусовке, Где я варился, креп и рос В объятиях бардовской массовки При свете театральных звёзд. (Вот прямо так нравится. Про себя сочинил) Благодарю, merci, спасибо! Вы навсегда в моей душе. Авось, глядишь ещё что-либо Спою вам, люди, ЕБЖ.
К. Ларина
―
Ну, что ж?
Ю. Ким
―
Так.
К. Ларина
―
Прекрасно.
Ю. Ким
―
Но я не уверен, что все, кто смотрит в данный момент нашу с вами беседу, знает, как расшифровываются эти последние 3 буквы, которые...
К. Ларина
―
Ну, давайте напомним, хотя я уверена, что знают. Но напомните. Да.
Ю. Ким
―
Да. Так подписывал на старости лет свои письма Лев Николаевич Толстой. И расшифровывается «если буду жив».
К. Ларина
―
Ну, что же? Я тогда, если Вы уже отвечайте на поздравления, то мы вас и поздравляем с наступающими праздниками. Пусть будет хорошо. Пусть будет хорошая кампания. Пусть будут хорошие люди, потому что если о чём-то и мечтать, то только о хороших людях. Они и есть наше спасение. Я говорю банальности, но мне кажется, что это единственное, что остаётся на сегодня, - это близкие хорошие люди.
Ю. Ким
―
Нет, ну, почему же единственное, что остаётся? Остаётся огромное поле деятельности. Вот у Вас замечательное поле деятельности. У меня. Сиди и собирай, что хочешь, если не напечатают на родине, то напечатают где-нибудь ещё.
К. Ларина
―
Это точно.
Ю. Ким
―
Нет, здесь совсем стало гораздо вольнее и свободнее, чем было при советской власти. Нет, нет, нет. Сколько угодно простора. И более того я скажу, что этот колпак цензуры снят со многих властей нашей духовной жизни, на которых он сидел прочно при советской власти. Живопись, живописцы... Как была такая...
К. Ларина
―
Окуните ваши кисти.
Ю. Ким
―
Окуните ваши кисти. Окунайте сколько угодно, только желательно всё-таки в краску, а не ещё куда-нибудь экстравагантное дерьмо.
К. Ларина
―
Мы должны. Да.
Ю. Ким
―
... творите, музыканты. А уж что касается моей любимой области театральной, она такой свободы не знала никогда, не при царях, не при советской власти, какую она знает сегодня, и я могу только благословлять эту невероятную свободу, которую театральное искусство получило.
К. Ларина
―
Прекрасная кода! Свет в конце туннеля. Спасибо Вам огромное за это. Юлий Ким - наш сегодняшний гость. И встречайте его в Москве, дорогие друзья.