Оксана Мысина - Дифирамб - 2021-08-22
22.08.2021
Ксения Ларина
―
Добрый день! Начинаем программу «Дифирамб». У микрофона Ксения Ларина. А в гостях у меня сегодня мой друг, замечательная актриса и человек, и гражданин Оксана Мысина. Оксан, приветствую тебя! Здравствуй!
Оксана Мысина
―
Здорово, моя дорогая Ксения!
К. Ларина
―
Привет! Привет! Привет! Значит, мы не будем скрывать, что мы... «Эхо Москвы,» нас объединяет. И это эфир «Эха Москвы». Но я говорю тебе: «Привет, Греция дорогая!»
О. Мысина
―
Привет, Португалия!
К. Ларина
―
Очень, конечно, странно, что мы обсуждаем и будем обсуждать, конечно же, прежде всего новости России, находясь за пределами России. Но я знаю, что ты всегда переживаешь за происходящее на родине с такой же страстью, с какой ты переживаешь это, находясь внутри России. Это абсолютно неважно. Границы здесь не имеют значения. Поэтому мой первый вопрос: закрыт уже наконец фейковый «Твиттер» Лии Ахеджаковой?
О. Мысина
―
Закрыли. Сегодня?
К. Ларина
―
Я спрашиваю у тебя? Нет, у тебя спрашиваю.
О. Мысина
―
А! Ты спрашиваешь у меня. Ну, нет, не закрыли, к великому сожалению. И вчера там прошла такая информация, что якобы это не просто люди, которые решили создать этот сайт, это журналисты «Дождя», между прочим, «Эха Москвы», по-моему. То есть они хотят дать нам понять, что это вообще-то хорошие, прогрессивные люди этим занимаются. Ну, конечно, мы этому не верим. Никто этому не верит. Это удивительно. Это происходит.
К. Ларина
―
Ну, это же не первый случай, не первый раз. И мы... Я тут согласна с версией, что вполне допускаю, что это сам Соловьев и придумал.
О. Мысина
―
Я понятия не имею. Я совершенно не склонна гадать здесь. Но то, что это просто позор, это такая подлость, такая низость в отношение Лии Меджидовны Ахеджаковой, что просто я не знаю, у меня нет слов. Я знаю, насколько она переживает, насколько ей больно и отвратительно этим заниматься, потому что она такой искренний, такой открытый человек, она вообще не любит быть лишний раз на виду, лишний раз, чтоб о ней говорили, чтоб обсуждали это все. Она вся всегда работе. Да, она очень остро как актриса, как великая актриса ощущает вот то, что происходит всегда. Но то, что это не её слова, это чужие слова... Это чужие интонации. Это вообще чье-то, ну, не имеющее к ней никакого отношения дело. Это, конечно, возмутительно.
К. Ларина
―
Но она переживёт. Она боец. И я знаю, что она...
О. Мысина
―
Абсолютный.
К. Ларина
―
Да, она абсолютной боец.
О. Мысина
―
Да.
К. Ларина
―
Хочу тогда перейти уже к предмету искусства, хотя это тоже все перемешано. И когда я представляла Оксану как актрису, прежде всего, наверное, стоит добавить, что Оксана ещё и режиссёр и причём не только театральной, но и теперь уже режиссёр кино, поскольку совсем недавно дебютировала в игровом кино и выпустила такой фильм, жанр которого плавающий, пока не слишком определён. Или это фильм-читка, или это видеоспектакль, который называется «Обиженные». Посвящён он событиям годичной давности в Белоруссии и основан на пьесе Андрея Курейчика. Объясняю нашим слушателям, в свою очередь Андрей эту пьесу, как я поняла, написал в таком стиле докудрама с монологами реальных персонажей. Ну, собственно это как бы моё предисловие, а теперь, чтобы Оксана подробнее об этой картине рассказала.
О. Мысина
―
Картина действительно снята была в октябре месяце. Дело в том, что я и мыслить не думала снимать игровое кино сама. Я к тому времени, когда все это началось, я сняла два короткометражных фильма своих, очень таких странных импрессионистских, таких сумасшедших, ни на что не похожих тоже. Как определить этот жанр, я практически сама даже не знаю. Но я просто нахожусь в поиске того, что такое искусство кинематографа для меня. Да? И но когда начались все эти события в Беларуси, и когда мы все ночами, днями сидели, прикованные к телевизору, смотрели, плакали, переживали, видели эту стрельбу, видели это насилие, вдруг звонит нам наш друг Андрей Курейчик и говорит, что он написал пьесу и вот по горячим следам всех этих событий. Я говорю «наш друг», потому что я в юности практически ставила Андрей Курейчика в театр Янки Купалы в Беларуси, в Минске. Ну, то есть это была короткая пьеса, получасовой спектакль я сделала фестиваля современной драматургии, который тогда впервые проводился в Минске. А Андрею тогда чуть ли не 19 лет было. И я полюбила его как драматурга. Он безумно талантливый парень. Ну, уже сейчас он родился. Он... в общем-то, соорганизовал несколько каналов на телевидении в Белоруссии. Это были им как бы рождённые каналы. И вдруг он горячо он принял, что происходит сейчас, полюбил этих 3-х гениальных, потрясающих, невозможно красивых личностей, женщин своего времени, нашего времени. Я тоже разделяю абсолютно его восторги. Вдруг он стал членом координационного совета и написал пьесу. Прочла, у меня даже вопроса не было, я поняла, что к этому времени я научилась монтировать, то есть соединять просто вот кусочки, так сказать, киношные. Я освоила монтажные программы, сидя здесь во время коронавируса. И друзья из Москвы мне помогали и курировали. Вот. Так что я просто собрала команду друзей, и мы за 3 дня сняли фильм. За 3...
К. Ларина
―
Кстати, Лия Ахеджакова участвует? Почему это тоже важно. Да?
О. Мысина
―
Гениальная совершенно. Вот в этой работе она с листа практически прочла. Она прочла сердцем. И это невозможно не повторить, не так... когда не нужен ни 2-й дубль, ни 3-й, никакие разговоры. Не дай бог, разговоры с режиссёром! Это вообще НРЗБ. Вот это все не нужно. Каждый делал самосъёмку, в общем-то, так, как он чувствует эту ситуацию. И дальше я все это соединила. И канал «Дождь»*, спасибо им огромное, Наталья Синдеева тут же откликнулась. Очень горячо помогали они, присылали каждый день новые документальные кадры.
К. Ларина
―
Оксан, поскольку мы живём в такое время, когда новости могут изменить все в одну секунду, я хочу нашим слушателям сказать, что мы пишем нашу передачу в пятницу, 20 августа. И вот в эту секунду, когда Оксана рассказывает о своём фильме, который был поддержан телеканалом «Дождь», я сообщаю её прежде всего, что канал «Дождь» внесён в список иноагентов с этой минуты.
О. Мысина
―
Ну, это все нонсенс. Это такая... На самом деле это такая глупость. Это собственно вот, знаете, вот находясь здесь, я... Да, я на Крите. Но я здесь не потому, что я куда-то бежала. Я здесь, потому что я... Вот знаете, я... я ещё даже острее чувствую то, что происходит в России отсюда, потому что видя, что можно нормально жить без всех этих придумок, без всех этих фальшивых наклеек, клеем которые ставят на лбы людям, самым лучшим людям, самым достойным, самым честным, самым талантливым. Да? Но это такое безобразие. Не должно быть этого в России. Но просто не должно быть по определению. Вот так. Это вот то, что «Дождь» сейчас попадает в этот список, ну, это просто смешно. Это просто говорит о том, что ещё лучших они отметили. Но, конечно, это все изменится. Я всё-таки оптимист. Я не могу поверить, что это на... может быть, это ещё какое-то время протянется, но, по-моему, это уже агония.
К. Ларина
―
В этой связи, конечно же, стоит лишний раз сказать, как мне кажется, что искусство, пока ещё оставаясь самой свободной территорией в уже достаточно несвободной стране, сегодня во многом заменяют журналистику, что во многом сегодня выполняет те функции, которые может и должна выполнять журналистика, но по разным причинам уже она не способна это сделать. И вот возвращаясь к картине «Обиженные. Беларусь», я знаю, что продолжение Вы уже начали снимать с командой, что это тоже документ, это тоже свидетельство. И мне кажется, здесь помимо того, что это творческое высказывание...
О. Мысина
―
Конечно.
К. Ларина
―
... эта функция очень важна. Да?
О. Мысина
―
Конечно. Это документ нашего времени. Это прямые цитаты господина Лукашенко, прямые цитаты прекрасной Светланы Тихановской. И раз у нас уже дифирамб, вот смотри, Ксюша...
К. Ларина
―
Да.
О. Мысина
―
... я на днях, что получила? Наш фильм получил из Македонии, пароходом прибыл как бы такой приз. Называется «Лучший экспериментальный фильм». Вот.
К. Ларина
―
Поздравляю! Поздравляю! Молодцы!
О. Мысина
―
Спасибо. Спасибо. Но дело же, конечно, не в этом. А дело в том, что, когда появилась новая пьеса, новый материал, как раз основанный на документах же тех людей, которые попали под репрессии сейчас, в течение этого года, то, конечно, вопрос вообще не стоял. Звонила Косте Райкину. Теперь с нами Константин Райкин. Он гениально совершенно записал свой монолог. Мы с ним вместе плакали. Он... Я когда посмотрела то, что он сделал, я не могла сдержать слез. Я позвонила ему, мы плакали оба. И он меня даже не спрашивал, ну, как это делать. Он сказал: «Когда это надо?» Я сказала, как можно быстрее. Вот. И я надеюсь, что мы быстро сделаем этот фильм. И я хочу, чтобы это бы... это фильм против пыток. И у нас, и везде, и вообще против пыток.
К. Ларина
―
Это... Это не только с Белоруссией связан а - да? - тема? Не только белорусская?
О. Мысина
―
Это герои из Белоруссии, но читает их монологи русские актёры плюс наш замечательный Илья Яшин. Я надеюсь... Я надеюсь, будет ещё несколько очень сильных людей и журналистов, в том числе и не только, и режиссёры будут принимать в этом участие. Это акция художников из Украины, из России, из Белоруссии. НРЗБ Щербан - звезда белорусского открытого театра с нами. Вот он питает... Он уже сделал гениально свой монолог, потрясающе. Мы хотим, чтобы люди видели, что происходит, чтобы они слышали не от Соловьева, ни к ночи будет помянутым, не от какого-нибудь «1-го канала» или ещё каких-то каналов, которые на самом деле я уже не смотрю, давно не смотрю это все. Я просто знаю, что там происходит, чувствую. Это НРЗБ депрессия, которая у людей, у моих коллег. Я вижу по состоянию, когда я приезжаю в Москву, я не... я не чувствую, что это моя Москва уже. Я чувствую себя не комфортно. Я не то, чтобы я чувствую, что за мной следят или что-то... Хотя, знаешь, там мы прожили с Джоном, с моим мужем больше 30 лет в России. Джон Фридман, мой муж, доктор наук, театральный обозреватель и журналист. И мы прекрасно знали, что у нас прослушивается квартира все эти годы. Ну, до какой степени знали? Ну, как тебе сказать? Вот мы приехали... поженились, мы в Люберцах тогда жили. 1-е, что произошло в течение месяца до того, как Джон переехал ко мне в Москву, он тогда решил, что не надо мне ехать в Штаты жить, потому что несмотря на там такой был колоссальный успех спектакля, с которым мы ездили на гастроли тогда, «Дорогая Елена Сергеевна», в Чикаго нас называли лучший спектакль города Чикаго 89-го года. Вот. Но Джон сказал, мне ничего не надо кроме тебя. Нужна ты и письменный стол. А тебе нужен русский язык. Ты хулиганка, ты импровизатор, тебе надо работать в своей среде. Не хочу, чтобы ты была на вторых ролях. Вот. И он поехал за мной. Так у нас вырубили деревья под окнами. Раньше мы вот занимались там любовью и слушали соловьев. А потом у нас колючую проволоку повесили и такой вот жуткий белый забор, и открыли отделение милиции. Мы поняли, ну, как бы это наши соседи...
К. Ларина
―
Ты рассказываешь как сценарий. Это уже готовый сценарий фильма.
О. Мысина
―
Однажды, ну, нас пригласили зайти в это отделение милиции. Меня... вот так вот в мою стройную грудь. Да? И потом вывели его и посадили в чёрную машину, и увезли в неизвестном направлении. Это было первый раз. Тогда...
К. Ларина
―
Это какой год? 91-й?
О. Мысина
―
Я думаю, да, где-то 91-92-й. мы, кстати, знаешь, всегда знали, когда власть меняется, когда одна формация перейдёт в другую, потому что они начинали всегда активизироваться. Приглашали, задавали какие-то вопросы. Но тут не просто вопросы. Они сначала угнали нашу машину, которую мне папа подарил тогда на свадьбу. «Жигули». Нам подарил свою бывшую машину папа. Вот они её угнали и Джона спросили: «У Вас какие-то проблемы, Джон?» Он говорит: «Какие проблемы? У нас все замечательно». А ему говорят: «Ну, как? У Вас машина пропала». Джон говорит: «Да, ну, её эту машину. Ну, её к черту! А Оксанин папа только этим и занимается. То колёса проколют, то зеркало снимут, то ещё что-нибудь. У нас не нет никаких проблем. Нет». - «Но если вы хотите, мы её найдём», - сказали они. А Джон сказал: «Нет, нет, не надо. Вы знаете, ведь мы так любим электрички. Мы очень любим электрички, стук колёс. Мы ездим...» Тогда они сказали, ну, всё-таки вы живёте как-то неказисто. Может быть, Вам-то... У Вас жена - актриса, а вы на первом этаже. Вот, может быть, квартиру в центре Вы хотели бы. Он говорит: «Вы знаете, мы так любим Люберцы! Это такой замечательный город! Вот у нас там есть пруд. У нас там есть лес. Да не хотим мы никакой... Ну, и так далее. А дальше...
К. Ларина
―
Прости, Оксан. Это...
О. Мысина
―
Да.
К. Ларина
―
Это элементы вербовки, наверное, были, да?
О. Мысина
―
Конечно! Джон тогда сказал им такую фразу. Он сказал: «Я прекрасно знаю, что вы знаете все о русском театре. И мы готовы вам рассказывать ещё больше, потому что это единственное, что нас обоих интересует на этой земле. Я готов вам рассказывать, но работу вашу за вас я делать не буду». Ну, и они отстали как бы. Как бы. Но я прекрасно знала, что они тут как тут. Мы разговаривали со стенами. Мы шутили на эту тему. Однажды я должна была... У меня премьера «Маргариты Наваррской». Представляешь, я должна там играть принцессу французскую. Отключили воду. Я говорю им, стенам говорю, ну, слушайте, ну, хоть шерсти клок какой-нибудь есть вообще хоть что-нибудь... Дайте воду. Мне сегодня премьеру играть. Вы у нас тут живёте с нами все эти годы. Через 5 минут дали воду. И так далее.
К. Ларина
―
Оксана рассказывает это как такую комедию абсурда. Я 1-й раз этот рассказ слышу. И вспоминается мне спектакль Михаила Угарова, по-моему в Театре.doc «Двое в одном доме», опять же связанный с Белоруссией, но с той первой волной протестов, когда одним из героев был, по-моему, это был Владимир Некляев, один из... Поэт, один из кандидатов в президенты оппозиционеров режима Лукашенко. И его посадили не то, что под арест под домашний, а поселили в его квартиру двух КГБшников. И вот они... Эта пьеса как раз посвящена вот этому сюжету, когда они с женой жили, вот как ты говоришь, со стенами разговаривали, только здесь вместо стен были два человека, которые жили вместе с ним. Спали, ели, все фиксировали, все записывали. И они здесь... Это было, в общем, ужас. Ужас.
О. Мысина
―
Ну, и когда это все закончится?
К. Ларина
―
И сколько это длилось, вот такая жизнь?
О. Мысина
―
Вся, вся наша биография. Потом мы переехали в Москву. Жили во дворе филиала Малого театра. Дальше прямо дверь напротив нас жил Коля, милиционер, и Надя, НРЗБ. Они за нами присматривали. А мы дружили естественно семьями, потому что, ну, куда от них деться? И вот в результате Коля НРЗБ, такой двухметровый милиционер, такой, ну, не очень многословный, но хоть добрая душа. Но он был в деле. Он присматривал, следил. Вот. И когда случился инфаркт, и Надя среди ночи кричала на улице: «Помогите! Помогите кто-нибудь», кто побежал первый им помогать? Джон. У него... Он умирал у Джона на руках буквально этот Коля наш. Вот. И Надя была рядом. И мы потом все были у него на похоронах. А потом ещё через год Джону вдруг не продлевают вид на жительство, как делали всегда раз в 5 лет. И вдруг молчание. Тишина. Никакой информации. Мы идём к Надя и... Надечка, что нам делать? Она говорит: «Я сейчас все узнаю». Дала нам адрес. Мы поехали в лес куда-то за Щёлково. И там в огромном здании был один кабинет на третьем этаже. На третьем этаже. Мы приходим, мы идём по коридору, и вдали открыта одна дверь. А мы туда входим, там сидит женщина. Я рассказываю, потому что мы всегда все рассказываем, Ксюша, ты знаешь, мы и про эти все приключения всегда рассказывали, давали интервью. И они знают, что мы всегда рассказываем. Мы такие люди. Мы ничего не собираемся скрывать. Вот эта женщина говорит: «Ребята, чай? Кофе? Как Вы хотите?» Мы говорим: «Ну, спасибо. Да, можно». Вот час примерно она рассказывала нам про нашу жизнь, задавала мне вопросы. А вот ты сейчас репетируешь с этим режиссёром? Ой, а как он вообще в жизни? А вот я видела... Дело в том, что она говорит, моя работа, я еду, и у меня в машине на экране я всё осматриваю, что ты написала в «Фейсбуке», что ты сняла, что ты где-то там сказала, показала. Ой, вы такие ребята открытые...
К. Ларина
―
... не в мундире? В штатском?
О. Мысина
―
Нет, она была в штатском. Вот. Ну, мы поддерживали разговор. И потом в конце она говорит: «А да, Джону же надо поставить паспорт». Достала из ящика печать, штамп, что что она продлевает тему. И прежде чем сделать вот этот жест, она говорит, ну, вы имейте в виду, любое какое-то нарушение - это в последний раз. Шмякнула эту штуку и говорит: «Ну, вы там не курите в метро, ребятки. Да?» Мы говорим: «Да мы бросили курить давно». Она говорит: «Это хорошо». Когда мы вышли оттуда и сели в машину, Джон сказал: «Это был последний раз». Потом мы через пять лет мы оказались здесь, потому что вот он за мной уехал тогда, а тут я поняла, что я уже... теперь же моё время. Я должна поехать за ним. И я не хочу больше, чтобы никто не сидел, не подслушал в нашей спальне, что мы делаем, или не дай бог, что мы где-то поссорились или что-то друг другу сказали, или как-то. Нам было НРЗБ, мы были очень молоды. Мы смеялись. Но теперь нам уже больше не смешно. Мы не хотим. Поэтому мы здесь, но мы работаем...
К. Ларина
―
Но пока ещё можете приезжать и в Москву. Да? Пока ещё въезд не закрыт. Хотя вот в связи с последними инициативами считанные там оставить шаги до принятия каких-то поправок к закону о въезде и выезде на территорию Российской Федерации, поскольку там они уже собираются русофобов каких-то не пускать. Если человек там допустил какие-то русофобские высказывания, то ему въезд ва Россию будет запрещён. Тут уже обсуждать даже страшно вообще, что происходит. Это при том, хочу подчеркнуть, что Джон Фридман не является политическим обозревателем. Да? Он всю жизнь работал вот всё-таки в этом... в области культуры, был таким человеком, который рассказывал миру о том, что происходит, какие культурные события происходят в России. И его интерес к этому, и к российской истории, к российской культуре он не имеет ничего общего с какую-нибудь условной политической деятельностью. Но сегодня это уже никого не интересует.
О. Мысина
―
Никто не собирается останавливаться. Находясь здесь, мы должны обязаны помогать, как можем, тому, что бы это поскорее закончилось.
К. Ларина
―
Давайте сейчас сделаем паузу небольшую. Напомню, Оксана Мысина - гость нашей сегодняшней передачи. Вернёмся через некоторое время.**********
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу «Дифирамб». Сегодня наша гостья Оксана Мысина, актриса, режиссёр, гражданин, музыкант ещё забыла добавить я. Да? Ведущая передачи Ксения Ларина. Но раз уж мы рассказали вот перед перерывом всю эпопею, историю жизни и историю отъезда из России, наверное, всё-таки мне очень хочется надеяться, что это временное отсутствие. Как я могу также и про себя сказать, что мы не эмигранты. Мы люди, которые временно не живут в России. Оксан, ну, вот по поводу Греции, твоя работа актёрская, театральная жизнь, она как-то складывается здесь?
О. Мысина
―
Ну, Ксюша, что-то удивительное. Конечно, появились какие-то там... какие-то друзья, знакомства. И меня позвали в одну... в комнату, где сидят старики, которые любят театр. И я пришла в эту комнату, и я поняла, что боже мой, так как они играют, я не знаю, мог играть только... Да я даже не могу сказать кто. Это гениальные люди. Это люди, которые... У них нет никакого зазора между тем, как они говорят, и когда они играют какой-то чужой текст. Вообще нет даже...
К. Ларина
―
Это профессиональные актёры?
О. Мысина
―
Здесь нет такого понятия. Вот это меня вообще убило. Если человек может выйти на сцену, и на него идёт публика, значит, он актёр и все. Так вот эти люди, она начали заниматься театром, так сказать, с нашей точки зрения профессионально, то есть играть в какой-то пьесе после 80 лет. Самой старшей было 94, и она звезда острова. На неё ходила публика...
К. Ларина
―
Обалдеть.
О. Мысина
―
Я стала играть у них сразу. Ну, как сразу? Я сначала им сыграла на скрипке, попела. Они меня давай обнимать, давай тоже петь, танцевать. Море... Они учат меня греческому языку. Мы плаваем, и они мне говорят: «ένα, δύο, τρία, τέσσερα, πέντε...» Вот считаем мы. Я благодаря им поняла, что... почему вообще это в Греции все возникло. Потому что у них вот все в генах. Им не надо ни школу ходить, не дай бог, там учиться чему-то. Понимаешь, тут они такие не испорченные. Они святые люди абсолютно. Ну, и я, конечно, с ними уже хулиганила. Я в двух спектаклях до коронавируса с ними сыграла. Меня даже там НРЗБ одну роль. Там я у них самая юная актриса. Вот. Да. Но я с ними сняла документальный фильм, главное. А я его уже смонтировала, уже закончила этот фильм, а называется «Дорога к Антигоне». Попросила их рассказать о мифе. Каждому. Кто, когда о нем услышал, что думают. Кто-то рассказывал вообще про проблему выбора, про то, что происходило с ними во время войны, когда они там прятались в катакомбах, в горах, и пришёл какой-то пьяный немец. Они его выбили отсюда. А на следующее утро их всех созвали на площадь, весь город, который пряпался во времена 2-й Мировой войны там в этих горах, их собрали на площади и сказали, сейчас расстреливаем всех. Но один человек знал немецкий язык и попросил, чтобы расстреляли всех мужчин. Пожалуйста, расстреляйте всех мужчин, но оставьте женщин и детей. Вот такие вещи в этом фильме мне рассказывали. Одна... И меня вообще эта тема Антигоны всегда очень волновала и НРЗБ. Мне вообще интересно всегда понять, что может один человек. Что может один человек? Кто такой человек, который может сказать нет, который может взять на себя ответственность за всех. Да? Дело в том, что мне кажется, мы сейчас в таком мире живём, что вообще все самые простые ценности, они раздавлены. Не осталось простых вещей, которым люди бы доверяли и измеряли свою жизнь, свои поступки, исходя из каких-то вот этих моментов. А у меня ощущение потерянности в России у людей. Потерянности. Поэтому я делала этот фильм, потому что мне это интересно, что зависит от нас, зависит ли что-то от нас, если зависит, то что. Да? И как... когда человек подходит к проблеме выбора, то он должен, как он должен оповестить? И от этого зависит его судьба и судьба его близких, и судьба поколения, и судьба страны в конце концов и так далее. Это...
К. Ларина
―
Как ты сама отвечаешь на этот вопрос, зависит ли что-то от нас, и зависит ли что-то от поступка одного человека?
О. Мысина
―
Ну, а как же? Тоже... Ну, в том, что это... Я сказала: «А как же?», опять же эти слова, они не отвечают на это вопросы. Кто-то скажет, ну, вот ей там легко говорить, а как же, она сидит там на Крите. А как же? Конечно, а нам тут как? Как мы сейчас выйдем на площадь и что скажем? Пожалуйста, не надо «Дождь». Отдайте «Дождь». Да? И каждый знает, что он будет сидеть в автозаке, а потом его будут бить, а потом его будут пытать, а, может, он оттуда не выйдет. Да? Ну, как бы это все и риторические вопросы. Это вещи, о которых люди должны думать, задумываться, ну, как бы... Как это сказать? Искусству легче, конечно. Легче. Но иногда надо и выйти. Надо...
К. Ларина
―
Мы... мы знаем такие примеры.
О. Мысина
―
Мы знаем. Мы все выходили.
К. Ларина
―
Да. А вот скажи мне, Оксан, а вот...
О. Мысина
―
... мы все.
К. Ларина
―
... с этой точки зрения Алексей Навальный - герой?
О. Мысина
―
Конечно.
К. Ларина
―
Можно ли сказать, что он такой уже герой, почти античный... античной трагедии?
О. Мысина
―
Абсолютно античный, абсолютно настоящий. Настоящий герой с большой буквы.
К. Ларина
―
Да.
О. Мысина
―
И когда думаю о нем, слезы на глаза наворачиваются, потому что, ну, во-первых, потому что я лично его видела, я провела митинг в Митино вместе с Алексеем...
К. Ларина
―
Да, я была на том митинге. Я была на том митинге и НРЗБ. Была ведущей. Да, да.
О. Мысина
―
Нет, но ты понимаешь...
К. Ларина
―
В Марьино. В Марьино это было.
О. Мысина
―
В Марьино. Да. А я в Митино... Марьино. Марьино. Да. Но... Видела, какой искренний этот... искренний человек, какой чистый. Чистый, наивный, трепетный. Трепетный, живой. Живой человек. Точно так же как Немцов. Я тоже стояла рядом с ним, когда вот они меня попросили, тогда война начиналась, попросили меня что-то сказать, когда начиналась война с Украиной. Ну, как я могла не сказать? У меня тоже не было проблем... не было такого выбора. Я сказала, конечно, я хочу сказать, потому что я родилась в Донбассе, о том, что моя бабушка, она научила русской словесности детей в украинской деревне, потому что мои родители в результате родились в Днепропетровске, хотя бабушка моя, дворянка, поехала туда учить детей по зову сердца и прочее. И после того, как я там что-то сказала... я сказала главное, что я процитировала свою маму, которая сказала, что это все путинские понты. Не будет войны. Не смогут наши стрелять. Нельзя стрелять, братцы, друг в друга, мы же родные. Ну, что же? Нельзя этого... нельзя этого допустить. Не будет этого. И подошёл ко мне Борис Немцов. Выше меня на голову, а я 2 метра, понимаешь. И помню его глаза, улыбку, потрясающей красоты человек. И он говорит, какая ты молодец. Я говорю, да ну, глупости, я сбилась, я НРЗБ молодец, ничего я этого не умею. Он говорит, да не важно, ты молодец, что не испугалась, что ты это сделала. Вот. А потом через месяц его убили. Ты понимаешь? И я ездила в театр. Я ездила в театр на свои спектакли мимо того места, где его кровь пролилась. И я не могла больше дышать спокойно. Я не могла больше жить в этой стране. Мне больно, а я не могу это простить. Я не понимаю, как могли так поступить с ним. И это удар, колоссальный удар для всех, для нас, для будущего России, для вот детей прекрасная... Для всех, кто его любил.
К. Ларина
―
Оксан, ещё тема, конечно, которая очень важна, и тоже тяжёлая тема - это вопрос отношения общества к своим героям. Вопрос, который меня ужасно мучает, когда я думаю так же, как и ты там о судьбе Алексея, о судьбе Бориса, о судьбе многих таких вот людей бесстрашных. Их много. Они есть, существуют. Но вопрос главный: достойно ли наше общество таких жертв? Оценит ли эта страна, Россия, вот этих своих героев? Нужны ли эти герои ей? Может быть, она, совсем других считает героями? Ведь объясню, почему у меня сомнения. Эта же история длится. Почему не стали героями те люди, которые выходили в 68-м году на Красную площадь? Они до сих пор почти враги народа. Вот так же и ушла Горбаневская и многие из них с этим клеймом как сегодня иностранные агенты, тогда диссиденты. Они не становятся народными героями. Как... как это можно объяснить? Что не так в наших отношениях с обществом, с людьми?
О. Мысина
―
Ну, знаешь, я смотрю на молодёжь. Они пока молоды очень. Они хороши собой. Да? Они ездят на этих прекрасных своих мопедах, мотороло... вот этих маленьких...
К. Ларина
―
Самокатах.
О. Мысина
―
... самокатах. Вот они крутые. Они хорошо одеты. У них все в порядке. Но я смотрю на них, и я понимаю, что я должна понимать, что это внешняя свобода. Это не... Это не свобода. Это их юность. Это их молодость. Это их энергия, которую они принимают за свободу. И, конечно, ну, что говорить? Мы не можем судить других людей. Каждый отвечает за себя. Но что и видения в полном разложении. И это давит на мозги очень многим, действительно ломает сознание. Люди, которые может быть и не такие уж как бы головые, - да? - но когда просто это целенаправленная, адская, преступная на самом деле работа идёт на телевидении. Я считаю, что то, что произошло с российским телевидением - это преступно, что они делают. На «1-м канале» то, что они вытворяют, - это преступно в отношении своего народа, в отношении людей, каждого отдельного человека, который живёт в России. И далеко не так благополучно, как ещё относительно благополучно люди живут в Москве, в Петербурге. На самом деле Россия брошена. Люди брошены. Ни копейки никто не помог в коронавирус. Никто совершенно не... Вот это вся какая-то стравливание прививочники, не прививочники. Какая-то некрасивая игра идёт все время. У меня ощущение, что это все лишь бы вот разделить и властвовать, лишь бы только, чтобы люди собачились между собой в одном плане, в другом, в 3-м. Да? Там среди оппозиционеров, среди таких... Вот только этим они занимаются. Это, конечно, страшные игры, позорные игры. Конечно, должно наступить время, когда нужно... требуется. Люди будут тянуться к консолидации. Они будут тянуться к тому, чтобы... очистить своё сознание от этой шелухи, потому что это все вранье. Я как человек, который всю жизнь занимается искусством театра, - да? - актёрством, да я просто, ну, не приемлю фальшь, не приемлю ложь и вранье. И искусство актёра - это не... это не прикидывание, это не вранье, это не... это совершенно другая миссия.
К. Ларина
―
Оксан, значит, тогда мой вопрос к тебе такой: как ты справляешься с разочарованиями,, когда ты наблюдаешь какие-то превращения, которые происходят с людьми, которых ты знаешь, с которыми, может быть, встречаешься и по работе, и в конце концов, может быть, и с друзьями? Я уверена, что такие превращения случаются. Никто не застрахован. Нет такой гарантии. Как ты с этим справляешься? Пытаешься ты людей, что называется, переубедить или просто закрываешь их для себя?
О. Мысина
―
Пытаюсь, пытаюсь переубедить, дойдя до определённого момента, а потом просто иду дальше. Просто... Мне просто не интересно становится с этим человеком. Он перестаёт мне быть интересен. Я не понимаю людей, которые просто настолько... в каких-то своих воззрениях, что они... они готовы пожертвовать чем угодно, дружбой. Если это так, ну, значит, это так. Я иду дальше. У меня появляются новые друзья, новые коллеги, с теми, с которыми я могу работать, двигаться так, как я чувствую, потому что сидеть, пить водку с кем-то на кухне, говорить: «Ты меня любишь? Я тебя люблю. Я тебя не...», нет, мне это никогда не было интересно, а теперь тем более. Да? Тем более.
К. Ларина
―
Но случались расставания на почве политических разногласий?
О. Мысина
―
Очень даже.
К. Ларина
―
Да?
О. Мысина
―
С моими однокурсниками по Щепкинскому училищу. К сожалению, да. И я не сожалею. Я считаю, что ты должен остаться при своих.
К. Ларина
―
Ох, я могу тебе такое рассказать про некоторых своих однокурсников. Это вообще просто думаешь, как... как этот человек?! Как это может быть?! Как это совместить? Вообще если говорить про цех творческий, скажем так широко, творческой интеллигенции, что ты скажешь об этом? Это вообще, что это за... Она существует сегодня или нет? Само понятие интеллигенции существует для тебя в России?
О. Мысина
―
Конечно. Благо был бы жив Олег Басилашвил. Слава богу, есть Толик Белый. Это люди, которые 2 разных поколения, но они держат как... как атланты держат на своих плечах очень-очень много. И вокруг них крутятся люди, которые может быть, не могут так ярко выразиться и так ярко себя проявить. Это... Ну, они разговаривают, они общаются, они приобщаются к идеям и прочее. Это все живое, живое дело очень. Конечно, есть, но меньше, чем хотелось бы.
К. Ларина
―
Ну, просто вот даже взять последнюю историю, опять же связанную с Лией Ахеджаковой, поскольку она участник тоже этого спектакля в театре «Современник» «Первый хлеб», по-моему, - да? - как это называется. Просто коротко напомним, что там был такой наезд со стороны специально обученных оскорбленных групп, которые обвинили спектакль в глумлении над историей, в очернении ветеранов, черт знает в чем. Меня поразило в этой истории, что не было никакого солидарного протеста и возмущения со стороны коллег по цеху, со стороны других театров. Почему это произошло? Ведь это может случиться с каждым. И случится, дорогие друзья. Не сомневайтесь. И к вам придут. Почему этого не произошло, как ты думаешь? Почему никто не встал на защиту кроме... Вон Мысина письмо там организовала, подписывали разные люди, да?
О. Мысина
―
Да. Нет, ну... Понимаешь, сейчас уже... уже даже невозможно выйти, я не знаю, к президентскому дворцу с плакатом. Я выходила, например, - да, - вот с плакатом выходила ещё два года назад или полтора. Вот как раз перед тем, когда Сенцова освободили. Вот. А ещё было это... Но я хочу сказать, что я вышла тогда, потом выяснялось, что люди стали ходить... Там на один мой концерт пришло много народа. И они говорят, а мы за вами стали ходить и ходим теперь каждый день с этим плакатом туда на этот... Ну, то есть я думала: «О! А я думала, у меня там... 10 минут постояла, что это может дать?» Это дало у других тоже какой-то импульс. А что касается того, как происходило тогда с Лией, это я все в этой связи я тоже думаю, почему никто не вышел там, я не знаю, на Красную площадь. Это... Это же женщина, ради которой люди должны выйти и там всякие акты с собой совершать, чтобы остановить этот предел. Да? Но подумала, ну, кто-то должен написать письмо. Я взяла, в онлайн написала этот текст. И как пошли эти тысячи людей с любовью, с благодарностью. Они подняли её на руки и сказали: «Не отдадим. Не отдадим наше сокровище». Ахеджакова! Там она их обожает. Да она несравненная. О боже мой! И вот они все вышли, потому что, ну, надо людям помочь иногда, помочь иногда высказаться. И Костя Райкин потрясающе...
К. Ларина
―
Да.
О. Мысина
―
... сказал. И все. И на самом деле это все очень повлияло, потому что в этом... Как его называют? В «Твиттере». В этом «Твиттере» какие-то шевеления начались. Да? Они вдруг раз и признали, что это fake, что это не настоящий. Они сами признались, потому что волна пошла, потому что мне кажется, что... я верю в то, что гласность и открытость, её надо просто декларировать всем, кто... как... как мы можем, потому что в конце концов, ну, не пересажают же всех. Страну-то не пересажают.
К. Ларина
―
Да. А если хочется надеяться.
О. Мысина
―
... конечно, страшно.
К. Ларина
―
Хочется надеяться. Да.Оксана, а почему всё-таки вы не в америку уехали? Почему в Грецию? В Америке-то все было бы проще, наверное.
О. Мысина
―
Да.
К. Ларина
―
Мужу... И мужу, и тебе.
О. Мысина
―
Нет, в тот момент там уже... Там бузовал... А Джон просто, он кидался ботинками в телевизор, когда это все происходило. Вот поэтому. А он, он разочаровался так, как вот ты говоришь, вот я разочаровываюсь вообще в наших, что с людьми делается. Так же Джон разочаровался в Америке к тому моменту. Как так? Такого сумасшедшего, такого неадекватным человек и почти половина Америки его поддерживает?! Да этого не может быть. Вот. Поэтому на этой волне мы приехали просто погостить в Грецию. Мы раньше никогда не были в Греции. И выяснилось, что мы чувствуем этих минойцев, которые под нами как бы.
К. Ларина
―
Да, абсолютно. Это вообще, если говорить про артистку Мысину, она абсолютно как вот Афродита из пены, так артистка Мысина, она рождена в античной трагедии. Это всегда было видно, что это Медея, Антигона и все героини. И вдруг вот попасть сейчас именно в эту среду, которая... в которой она должна была родиться.
О. Мысина
―
Да, именно. А представляешь, именно... вот сейчас мы с тобой говорим, а у нас в нашем городе на западе Крита идёт спектакль под названием «Медея медиа». Я играла Медею, ты знаешь, у...
К. Ларина
―
Да, да, да.
О. Мысина
―
... в школе драматического искусства. Вот.
К. Ларина
―
Да.
О. Мысина
―
Но вот у них там парафраз Медеи. Вот. Но всё-таки. И как бы это моя родная Медея. И здесь идёт комедия. А я вместо этого сижу и беседую с тобой. Но мы пока не ходим в театры из-за коронавируса, потому что всё-таки мы считаем, что это неправильно сейчас сидеть рядом с людьми и, не дай бог, стать носителем вирус и кого-то там заразить. Очень здесь пожилых столетних людей живёт. Здесь люди очень долго живут. Поэтому мы очень аккуратно ходим. Вот так.
К. Ларина
―
Мы должны заканчивать уже. И я знаю, что при всём отчаянии и при все этой боли открытой, которая сопровождает все разговоры о том, что происходит дома, все равно ты неисправимый оптимист. Может быть, какое-нибудь скажешь нашим слушателям, вот какой есть... в чем, собственно говоря, в чем надежда? Ни в чем сила, братцы. Да? А в чем надежда, сестра? В чем твоя надежда?
О. Мысина
―
Ну, я хочу, чтоб как можно быстрее, наступила прекрасная Россия будущего, и мы все вместе опять обнимались и никого не обзывали никакими иностранными агентами, и мы понимали совершенно так, как собственно люди чувствуют все, что мы отличаемся только разными языками, разной культурой. Но это же грандиозно! Надо же этим восхищаться, а не оскорблять кого-то тем, кто родился на какой-то другой земле. Это глупо. Так что любовь сильнее страха, конечно.
К. Ларина
―
Мы на этом заканчиваем нашу творческую встречу международную. Я хочу передать привет Джону от меня. Я просто очень к нему отношусь с огромным уважением. И вообще очень люблю вашу семью. Обнимаю вас, ребят.
О. Мысина
―
Спасибо огромное, солнышко. Спасибо! До встречи! Удачи!* - российские власти считают иноагентом