Александр Миндадзе - Дифирамб - 2021-05-23
23.05.2021
Ксения Ларина
―
Добрый день! Начинаем программу «Дифирамб». У микрофона Ксения Ларина. Сегодня наш гость Александр Миндадзе, сценарист и режиссёр. Саша, приветствую Вас! Здравствуйте!
Александр Миндадзе
―
Добрый вечер! Очень приятно.
К. Ларина
―
Да. Здравствуйте! Значит, повод у нас очень хороший. В прокате сейчас идёт фильм Александра Миндадзе, который называется «Паркет». Я уверена, что многие из наших слушателей уже посмотрели эту картину, потому что ко всем работам Александра Миндадзе всегда такое пристальное внимание и со стороны критиков, и со стороны мыслящих, думающих зрителей. Это очень важно. Картина «Паркет», чтобы не рассказывать всё там содержание, ну, просто скажем там, место действия – это такой танцевальный клуб танго. Почему «Паркет»? Потому что на паркет обычно выходят танцоры. Есть такой… такой сленг профессиональный. И здесь три главных действующих лица, такое трио танго, которые когда-то в юности, в молодости танцевали и брали все призы. Но вот сейчас прошли годы, они все пенсионного возраста, где-то 50+ я так понимаю. И вот они встречаются на юбилее этого клуба танцевального для того, чтобы вновь этот… в этот танец погрузиться. Ну, а дальше, как вы понимаете, уже всякие подробности их взаимоотношений и прочее, прочее. В картине 3 блестящих артиста: 2 польских – он, она, и одна как бы русскоязычная актриса, но она в Израиле давно живёт и работает. Это Евгения Додина. Саша, как идёт кино? И вообще ходит ли сегодня зритель в кинотеатры? Или ждет, когда его по телевизору покажут?
А. Миндадзе
―
Ну, мне трудно сказать, как там ходят зрители. В принципе, ну, ходят так, как можно сейчас ходить в кино. Там ползала. Я не думаю, что такое большой энтузиазм. Но американский… американская индустрия, вот эта их кинематография такая индустриальная, массовая такая, для массовой культуры, она собирает, так сказать, большие достаточно цифры, но тоже не рекордные и так далее, и так далее. Это уже прокатно. А вообще это всё зависит на самом деле в моём случае от количества копий. Вот и это вся разгадка всего. Поскольку у меня прокат ограниченный, то я и не жду каких-то результатов огромных. Ну, утешение, правда, в том, что и те, кто ждёт результаты, кто имеет тысячные там копии, значит, у меня их всего 40, то тоже это всё не окупается. Ну, это общее. Это общая беда. Это надо как-то, может быть, исследовать, кому интересно, и вообще кто от кино ждёт прибыли. Это бизнес для кого-то. Поэтому, наверное, это уже их дело, их забота.
К. Ларина
―
Картина камерная. Конечно, тут даже… неловко даже говорить о том, что это может отбиться. Да? И прочее, прочее. Как-то заработать на этом. Это камерная картина, которую необходимо, как мне кажется, смотреть вот наедине с экраном. Я себе, честно говоря, не представляю, чтоб я смотрела такой фильм в зале и вокруг меня сидели бы люди, ели бы попкорн и что-нибудь там ещё бы комментировали, как это обычно сейчас бывает. А это очень авторское кино, хотя оно… Как сказать? Это не артхаус. Я думаю, что Александр Миндадзе это тоже вряд ли одобрил бы такое слово, такой термин. Да? Это, конечно же, авторское высказывание, как и все работы Александра Миндадзе. А я бы хотела, чтобы Вы немножко рассказали о том, как складывался этот фильм, из чего. Из каких кирпичиков он строился? Потому что для меня, может быть, я не права, то, что я в этом фильме увидела, в нём нет посвящения. Там не написано, посвящается таким-то, таким-то. Но я его отчётливо услышала. Это посвящение тем близким людям, которых нет больше на свете и никогда не будет, от которых остались одни воспоминания.
А. Миндадзе
―
Ну, да, конечно. Конечно. Видимо, так и есть. Хотя тогда, когда, значит, я только пытался что-то найти, я не думал о посещениях, да и ещё не было никаких предвестий горестных, если говорить о какой-то моей личной жизни. Вот. Поэтому это всё вот складывалось, как в жизни всё и складывается, таким вот случайным образом, который оказывается в результате неслучайным, как выясняется потом, когда ты смотришь на это, значит, ретроспективно. Складывалось? Ну, как обычно складывалось у меня, довольно непросто найти какую-то зацепку, в смысле замысел, какую-то… какой-то кусок какого-то сюжета или чего-то, что тебя, ну, хоть каким-то образом, значит, настроить на тот лад, что из этого выйдет нечто. Ну, вот и, в общем, был для меня это каждый раз, в общем, это так, ну, попытка заглянуть внутрь себя и, так сказать, каким-то образом транслировать какие-то свои ощущения от времени и от того, что, ну, зацепившись за какой-то сюжет, потом этот сюжет начинает вырастать, вырастать. Я над ним довольно долго, так сказать, работаю, превращаю в сценарий. Ну, а потом вот это вот съемочный процесс, который, конечно, там уже достаточно трудный и тяжёлый, особенно это связано с возможностью снимать, финансированием, вот с этими всеми, значит, достаточно непростыми сегодня обстоятельствами.
К. Ларина
―
Картина получилась интернациональная. Там несколько стран участвовало в её производстве. Но и актеры – тоже такой интернациональный букет. А почему иностранные артисты? Или это так как бы было по договору необходимо? Или это вот Ваше личное решение?
А. Миндадзе
―
Нет, нет, у меня не было никаких обязательств. И более того эти договоры возникали вследствие именно занятости каких-либо артистов. У меня не было ничего. Был замысел как обычно. Я очень много, значит, проводил проб. Я пробывал очень известных артистов, очень российских. Потом, значит, я поехал и довольно много пробывал в Прибалтике, значит, встречался, ну, вот потом в Польше тоже с очень многими людьми. Очень сложно, потому что этот возраст как раз, так сказать, плюс-минус 50, он довольно дефицитный сейчас в смысле, так сказать, вот именно актерских каких-то, значит, дарований.
К. Ларина
―
А куда они все исчезли? То есть либо… либо молодые, либо глубокие старухи. Так, что ли?
А. Миндадзе
―
Ну, Вы знаете, таким образом, что к тому времени, значит, те, кого… кто вкусил славу, они, так сказать, в общем, очень… Они во многом видоизменились. И, так сказать, очень трудно понять, какие там что… что внутри, что на самом деле, что не покрыто известкой актерской судьбы, многочисленными ролями, киносудьбы, каких-то, так сказать, других историй. И ты снимаешь практически, когда ты снимаешь, ты вступаешь поистине в соавторство с какими-то другими фильмами. Это меня очень, значит, как-то всегда отталкивало. Хотя я встречался в своей жизни с великими людьми, там с Олегом Борисовым в 3-х картинах. И будь он знаменитый или не знаменитый, или совершенно перезнаменитый, но это был, так сказать, гениальный артист, который мог всё. Вот. Поэтому ты сейчас встречаешь либо уже артиста, так сказать, с которым тебе трудно просто работать, который очень часто уже исчерпал… исчерпавших себя и механически проживающих свою экранную жизнь. А те, кто был молод, на них жизнь… и не снимался, и не работал, на них жизнь, конечно, так сказать, печатает свои, так сказать, тени. И они тоже, так сказать, довольно сложно с ними, они угасают. И, в общем, тут всюду… всюду бывают исключения. Но, конечно, легче найти там 20-летнего, 23-летнего артиста, который только начинает, который… у которого ещё нет штампов, который, так сказать, не покрыт, значит, пылью времен. Это сложно. Поэтому я очень долго искал, очень сложно искал. Но вот в конце концов я встретился с Аджеем Хырой, который является ведущим театральным актером театра Варликовского, с Агатой Кулешей, несмотря на то, что она известная артистка и оскароеовсная в смысле вот… и ты, и холодный войны…
К. Ларина
―
Да.
А. Миндадзе
―
… и прочее. Вот. Ну, и Евгения Додина, замечательная артистка, вот израильской примы, которая здесь заканчивали ГИТИС у Эфроса и, значит, работала вот в театре Маяковского какое-то время. Вот. И я столкнулся, конечно, с похожими вроде бы внешне людьми, которые можно понять, что, ну, наверное, это что-то, так сказать, близкое нам, так сказать, славянское, но вместе с тем, конечно, другими абсолютно. Я не говорю о профессии, которой они владеют блестяще. Но я говорю как бы ментально они вот… вот тебе границы, вот они тут буквально рядом. А они совершенно какой-то дух другой по крайней мере у польских артистов. Это я говорю с тем, с чем я столкнулся. Вот такая была история долгая равно как выбор натуры очень долгий, тяжелый. Найти натуру, гостиницу, пустующую, которую можно достраивать, в которой нет… никто не живёт, которую можно снимать было, тоже очень трудно. Очень дорого у нас там где-нибудь в Сочи. Это просто невозможно. Поэтому нашли в Румынии, значит, в Констанце вот такой отель, где разрешили строить, декорировать и так далее.
К. Ларина
―
Очень интересно. Вообще все это… всё то, что вот Вы говорите, рассказываете, это всё невероятное какое-то количество смыслов и различных толкований придаёт. И происхождение артистов…
А. Миндадзе
―
Может быть.
К. Ларина
―
Да. И место действия, и всё. Тут ещё одна такая вещь, вот Вы про это не говорите, ну, я могу сказать. Мне можно как мне, женщине, 50+. Значит…
А. Миндадзе
―
Минус. Минус. Минус!
К. Ларина
―
Да, да. Ну, ладно. Что здесь Ваши актрисы, прежде всего, хотя и актёры тоже, у нас и актеры такие же, совершенно не боятся крупных планов. И тут надо отметить то, что я не сказала, когда пыталась описать фильм для слушателей не… без спойлеров, – да? – что это практически весь… вся картина на крупных планах. А учитывая, что это возраст, и он без топорика хирурга. Там никто ничего не поправлял, во всяком случае мне этого не заметно было. Я видела те… людей, возраст которых… вот которым я понимаю, сколько им лет. Они это не прячут. И мне кажется, что здесь тоже очень важный момент, который необходим, он не то, что… чтоб вы не понимали, дорогие слушатели, что как бы это является некой сверхзадачей – да? – картины. Нет. Безусловно нет. И здесь не выпячивается этот возраст. О, это просто так как есть. И всё. Вот это вот так, как есть, это было сложно этого добиться? Вот этого своего рода определенного некоего бесстрашия актерского?
А. Миндадзе
―
Ну, это… Мы добивались этого вместе с моим выдающимся, конечно, оператором румынский Муту, Олегом Муту, с которым я работал и над «Милым Хансом» и над «Субботой». Вот мы добивались, мы пробовали… Я пробовал в данном случае разные способы повествования, в том числе чередование там общих планов и так далее. Но как только, значит, всё-таки я уходил в какое-то обытовление, моментально всё распадалось, значит, пропадал какой-то темпоритм, который был заложен в сценарии, и мне было сохранить вот эту эмоцию и так далее. Поэтому мы пробовали разные способы приближения к лицам. И вот только такие, ну, я надеюсь, дали тот результат, которого мы ждали в смысле какой-то эмоциональной жизни, так сказать. Что касается наших замечательных артисток, то, в общем, на удивление я ни разу не слышал, а можно я вот всё-таки буду… вот нельзя вот меня снимать, вот, знаете, чуть правее, вот я буду чуть-чуть поворачиваться в профиль. Нет.
К. Ларина
―
Или как через чулок, говорят. Да?
А. Миндадзе
―
Они абсолютно… абсолютно в этом смысле бесстрашные и, так сказать…
К. Ларина
―
То есть они понимали, что это важно. Они понимали, что это важно?
А. Миндадзе
―
Они чувствовали. Да. Ну, они интуитивно и как всякие талантливые артисты, им же, Вы понимаете, тут не важен язык, тут важно НРЗБ считывание друг друга. Конечно, мне приходилось разговаривать. Конечно, мне приходилось, но одновременно они чувствовали, видимо, что-то, что я им, так сказать, пытался объяснять, чувствовали, и поэтому дальше шло, так сказать, таким образом, что они только что-то добавляли. Вот. И, как правило. Значит, никаких у меня не было… Вот у меня мои все сомнения были по крупностям только в том случае, когда я чувствовал, так сказать, что не слишком ли этот душно, или именно так душно и должно быть, может быть, это и есть плюс, так сказать, и так далее.
К. Ларина
―
Я почитала в рецензиях как… у кого-то… кто-то написал, по-моему, то ли Антон Долин, то ли кто-то ещё, что здесь как бы неважно место действия конкретное и время конкретное, что это всё не имеет значение, что обычно люди любят, чтобы это было привязано к конкретному месту, чтобы это было российское кино про российскую жизнь, чтоб это было им… чтоб было понятно, что это про это. Мне показалось, что здесь есть вещи куда более важные, чем быт, который определяет время. Мне кажется, здесь в этом фильме «Паркет», еще раз напомню, время определяет атмосфера. Вот о чём сейчас сказал Александр Миндадзе. Насколько это так?
А. Миндадзе
―
Ну, я надеюсь, что это так. Надеюсь, что Вы не ошибаетесь в своих, значит, оценках.
К. Ларина
―
Но Вы об этом думали, – да? – когда делали картину?
А. Миндадзе
―
Ну, я на это шел. Я в этом сомневался, но я в этом и не сомневался, сомневаясь, что… Ну, я на это шел напролом, рискуя и думая о, так сказать, каких-то… Ну, я шёл, тянулся к этому. Меня магнитом тянуло именно к такому способу повествования и к тому, что, конечно, я веду этот сюжет, его можно рассказать совершенно по-другому, он будет абсолютно реалистически мы абсолютно… Вот просыпается человек, заброшенный, больной, вдруг находит приглашение на юбилей клуба, едет в поезде из последних сил, там больной, там приезжает. Можно было и так всё рассказывать. Но у меня начинается уже… эта композиция как бы запрятана в действие и становится самим действием. Тогда это, значит, преамбула становятся своего рода экспозицией, своего рода сюжетом тоже. Не просто экспозицией, жил-был, вот он встал, ехал, а он танцевал. А кто он такой? И вот кто он такой, становится сюжетом.
К. Ларина
―
Саш, а почему всё-таки через танец? Ну, танго даже здесь… даже не столь важно танго,а именно через танец. Насколько Вам вообще знаком этот способ художественного выражения? Почему не через музыку? Допустим, они были бы трио музыкантов. Да? Или там не знаю, или через кино тоже, допустим, что они все три там артисты, которые когда-то были звездами какого-то хита там 100 лет назад. Или через театр. Почему именно через танец?
А. Миндадзе
―
Ну, через танец очень сложно возвращаться назад, придумывать как. Ну, меня, конечно, привлекла… значит, мне были интересны эти люди, столь телесно соприкасающиеся, и что это за люди вообще-то. Вот. Вот с этого всё началось. Но потом, когда это, значит, у меня всё выросло в то, что вот Вы видите на экране, ну, в общем, танец – это горькая… Замечательно. Это празднично. И вместе в горькой истории, когда ты прижимаешь к себе партнера или партнершу, так сказать, но ты прижимаешь уже не её, а она прижимает тебя к себе, но ты ли это сам. То есть вот тут заложено, когда… Мы ли это? Мы ли это? Тут то ли дело едоков каких-то ностальгических, ощущениях того, что ты помнишь четверть века назад, как мы жили, что мы творили, и как нас било, так сказать. Ну, вот что-то мне казалось, что это большее. Это о том… о пороге о грядущем, так сказать, не бытие или бытие. В общем, там как-то много чего это касается. Ну, это возникало у меня, так сказать, по ходу, конечно. Никаких умозрительных построений в голове моей не было. Конечно, единственное построение – это сценарий, который должен развиваться, чтоб было, зачем следить и прочее, и прочее.
К. Ларина
―
А Вы сами танцевали когда-нибудь вот так всерьез?
А. Миндадзе
―
Нет. Всерьез? Ну, я естественно… выпить 150, когда это было возможно, я, конечно, танцевал. Потом всё-таки соединение в те годы с женщинами, они иной раз приходили и на танцплощадке тоже. И так да, и нет. По-разному. Да.
К. Ларина
―
Но здесь танца как такового всё равно вот нет целиком. Да? Вот Вы его частями показываете…
А. Миндадзе
―
Да.
К. Ларина
―
… то ноги, то крупные планы.
А. Миндадзе
―
Да, это важно. Это важно.
К. Ларина
―
Это важно?
А. Миндадзе
―
Это важно, что я не показываю танец-танец. Не потому, что я смотрел естественно очень много фильмов, и хотя их не так много об этом. Я смотрел фильм, идея которых была сфокурсирована… художественных, именно на танцах и так далее. И не потому, что этот опыт не был каким-то удачным, НРЗБ. Просто мне казалось, что мне были важнее эти люди, чем их ноги, хотя я всюду… У меня… Поскольку у меня всё-таки как вот в танцевальном фильме, так сказать, там танцуют дублеры, и это монтажно соединяют с тем, как ах, если как будто это танцуют герои. У меня танцуют они сами. И двое из них учились прямо во время съемок. Репетиция до съемок, после съемок. Они репети… И Кулеша. Кулеша единственная была… Она победитель «Танцы со звездами» польского аналога нашего, значит, «Танцы со звездами». Но у меня они танцевали сами. Но при этом я понимал, что я, конечно, должен обозначать, что это они танцуют не просто потому, что, а зачем же мы столько мучались, но еще и потому что я должен ритмически это понимать и дозировать. Я должен понимать, что если я уже устал от лица, я спускаюсь к ногам. Вот так.
К. Ларина
―
На этом сейчас небольшую паузу сделаем. Напомню, что Александр Миндадзе – наш гость сегодня. А программу ведёт Ксения Ларина.**********
К. Ларина
―
Возвращаемся в программу «Дифирамб». Напомню, что сегодня мы говорим о фильме «Паркет», который, я надеюсь, вам захочется посмотреть, если вы его не видели, после сегодняшнего разговора. Фильм идёт в прокате в России. Милости просим. АВТОР этого фильма в буквальном смысле, автор сценария и режиссер Александр Миндадзе – наш сегодняшний гость. Конечно же, Саша, я не могу не вспомнить Лену Гремину. Лена Гремина – режиссер и драматург, идеолог Театра.doc, строитель этого театра, ушла из жизни вот как раз в эти майские дни. Мы очередную годовщину ее ухода отмечаем. Я прочитала у Зои Световой, что Лена как раз была свидетелем того, как Вы начинали придумывать эту картину. Насколько вообще ей было интересно то, что делает её брат? Насколько это было её по её художественным ощущениям? Помогала ли она в чём-то? Вообще Вы эту тему говорили? О том, что как… как строится язык произведения – да? – в кино или в театре?
А. Миндадзе
―
Ну, поскольку я в то время до вот этого исхода драматического в мае 18-го уже года два жил у Лены, то есть вот, значит, в большой квартире, то естественно мы всё время общались и, конечно, я не оставлял ее своими назойливыми, значит, вопросами и рассказами о том, что я сейчас хочу сделать, или это стоит того, не стоит того, и как это и так далее. Вот. И она читала 1-й, собственно он же последний вариант сценария. Я очень ей верил. Она была очень тонкий человек с абсолютно безошибочным, даже сейсмическим чутьем.
К. Ларина
―
И блестящий драматург, дополню… добавлю я. Просто…
А. Миндадзе
―
Конечно. Конечно. Это я говорю только вот конкретно о том, что она могла обсудить, но она кроме этого ещё сама, между прочим, и писала замечательные вещи. Замечательные вещи. И всё время… Она всё время была в работе постоянно. Она даже, когда она уже болела, она абсолютно не теряла такую, так сказать… Я удивлялся силе ее духа. И я даже, может быть, не смог тогда этого… не мог тогда этого оценить, какой же силой надо было обладать природной, чтобы так вот это, на всё это наплевав, пытаться, значит, жить и быть в каком-то пристойно хорошем настроении. И сейчас только я… просто это, так сказать, она аномально… аномальной твёрдости была женщина, которая была моей родной сестрой и так всю жизнь прожила. Я, так как мы всегда и бывает, не мог даже этого до конца понять, какой она твёрдости человек и при этом невероятных доброты, человеческой доброжелательности. Она, конечно, была уникальной. Даже на фоне хороших людей она как-то выделялась, почти была просто как ангел. Я даже не знаю, какие у неё были недостатки. При этом она еще тащила этот Театр.doc вместе с…
К. Ларина
―
С Мишей.
А. Миндадзе
―
… с Мишей, своим мужем Угаровым, замечательным человеком, который ушёл буквально за полтора месяца до ее кончины. И они это всё ещё тащили на себе. И там же всё время какие-то были бесконечные на них, значит, всякие, значит, наезды. То электричество, то что-то, то это. Проверки, проверки. Ну, как-то она всё время придумала какие-то ходы, не теряла, значит, оптимизма. Ещё ухитрились где-то всё время доставать деньги на то, чтобы влачить, ну, пусть это полунищенское, но существование. Ведь театр до сих пор… до сих пор существует. То есть он не умер, хотя для этого были все предпосылки. Она была совершенно уникальный человек. И надо сказать, очень твёрдый на самом деле человек, человек принципов и абсолютно непоколебимый, надо сказать. Я даже не представляю, чтоб она могла, так сказать, идти на компромисс в каких-то главных вопросах.
К. Ларина
―
А Вы никогда не говорили ей: «Лена, брось ты всё это. Бесполезно. Только нервы тратить свои»?
А. Миндадзе
―
Вы знаете, это невозможно было ей сказать, потому что это вызвало бы ее в ответ только обиду. Она могла только обидеться на такое, потому что это, так сказать, было не просто непонимание её, а каким-то образом даже какая-то совершенно идиотская. И она к этому… Она бы просто не поняла такого вот приглашения… предложения бросить. она не могла это бросить, конечно. Никак. Это было исключено.
К. Ларина
―
Тут тоже надо добавить, сказать нашим слушателям, кто не знает, хотя я уверена, что «Эхо Москвы»-то много говорило про Театр.doc. И Лена, и Миша были частыми гостями наших, во всяком случае моих уж точно…
А. Миндадзе
―
Да.
К. Ларина
―
… эфиров.
А. Миндадзе
―
Конечно. Да.
К. Ларина
―
И тут очень важно тоже добавить, что это Театр.doc не просто театр как помещение, это ценное… целое направление в российском театральном мире, в театральном искусстве, которое Лена и Миша открыли для нас, потому что до них этого театра Театра.doc, театр прямого действия, документального театра буквально не было. И безусловно большая часть их спектаклей, которые они делали у себя в театре, – это ещё и общественно значимые акции. Акции, которые… Акции бесстрашия. Акции какого-то героического характера. Они-то и остаются. Это как раз когда документ становится…
А. Миндадзе
―
Да.
К. Ларина
―
Те самые… Те самые рукописи, которые не горят. Они вот пылают на наших глазах, но они не исчезают, а наоборот остаются. И чем ярче горят, тем сильнее остаются в сердце каждого человека. Простите за этот пафос. Но это так. Я вспоминаю их «Час 18», спектакль, посвященный памяти Сергея Магнитского, собственно в котором моделируется вся история его убийства в тюрьме. Да? Вспоминаю спектакли, связанные с украинскими событиями, абсолютно бесстрашные. Ведь все эти наезды так называемые и все эти приходы прокуратуры, ментов, вызовы из Министерства культуры, они ж на пустом месте. Это всё по сути это политический театр был. Да?
А. Миндадзе
―
Ну, разумеется. И никогда… Надо сказать, я не помню ни одного случая, чтобы они что-то задумали, а потом решили, знаешь, давай всё-таки, ну, вот не надо сейчас, давай чуть позже. Вот даже такого компромиссного решения, компромиссного с самим собой я просто не помню. По-моему, такого не было, насколько я могу судить.
К. Ларина
―
Мой вопрос: насколько вообще Вам близко, так скажем, так политическое искусство? И были ли в Вашей жизни такие вот моменты, когда Вы хотели сделать вот такое вот открытое… открытое кино или написать открытый текст, лишенный вообще всякого 25-го плана? А вот прямой, почти политический.
А. Миндадзе
―
Такого, наверное, не было. Конкретно если говорить вот написать что-то вот прямое. Но так получилось, что какие-то мои, значит, фильмы, они в результате оказывались, в ту минуту казались непрямыми, а потом выяснялось, что достаточно прямыми там. Ну, я не знаю, можно вспомнить там «Остановился поезд» или там, значит, «Армавир»…
К. Ларина
―
А «Время танцора», между прочим, тоже.
А. Миндадзе
―
Да, да. Ну, «Время танцора». Разумеется, «Время танцора» и «Милый Ханс». И это всё как-то отражает, и какое-то послесловие к этому каждый раз каждый в силу своих, так сказать, естественно возможностей интеллектуальных и душевных делает именно, может быть, и политическое. Поэтому я думаю, что поскольку я надеюсь, что мои какие-то антенны ещё работают, я каким-то образом считываю какое-то внутри себя, может быть, время, атмосферу, и, значит, вот она воплощается в этих фильмах. И потом в результате начало становится, так сказать, финалом в том смысле, что вот послевкусие этого всего будет. Там фильм «Суббота». Там, ну, и много о чем можно говорить. Вот. Это не предмет моей гордости, что это именно так. Но и естественно это хорошо, что если это так. Я не делал ради этого. Но если это из этого исходило, ну, значит, я был по крайней мере, ну, правдив, так скажем, или и отражал время. Я, так сказать, сейчас не беру, так сказать, художественные достоинства, не мне судить, но во всяком случае, конечно. Конечно. Ну, мне трудно иначе, наверное, было быть, поскольку, ну, что ж, я воспитывался там в коммунальной квартире, там ночевали, когда я была совсем ребенком, люди, приезжавшие из заключений во время амнистий вот тех ещё, значит, бериевских приезжали и ночевали какое-то время у нас. Так что я это всё очень хорошо впитал вот, понимаете, непосредственно. Непосредственно. Поэтому это не могло быть иначе. Я не мог быть другим. У меня есть… Поэтому это отражается, наверное.
К. Ларина
―
Саш, когда вот последнее время очень много вспоминали о Вашем фильме «В субботу», особенно после сериала «Чернобыль». Сейчас ещё появился фильм Данилы Козловского тоже. Я не знаю, видели Вы его или нет. Но про «Чернобыль» английско-американский я бы Вас спросила. Насколько… Как Вам… Как Вам эта картина, этот сериал?
А. Миндадзе
―
В общем, мне замечательно. Замечательная… замечательная картина, где воссозданы события просто хроникально, документально и достоверно, и деликатно, я бы сказал. И это очень достойная картина. Она совершенно, так сказать… Это ход, это дорога в другую сторону от меня, потому что у меня картина, в общем, о человеке и о том, как он пытается от этого ужаса бежать, а бежать не может, и ноги вязнут, ноги ведут опять туда. Опять туда, так сказать, туда, откуда он хочет бежать. И все эти обстоятельства кажутся очень уважительными. То девушка, то вдруг он увлекается барабаном, откуда его выгнали за конформизм. И он уже не можешь у барабана оторваться. Потом они напиваются. И пошло оно всё. Но мне казалось, что это очень всё о нас, что это как бы метафоры, которые, в общем, о нам всех…
К. Ларина
―
Абсолютно.
А. Миндадзе
―
… в общем смысле. Да? Но ноги бегут и прибегают туда же, откуда бегут, так сказать. Как бы не было ужасно там и так далее. Безусловно да. Но то, о чём Вы спросили, это очень хорошая, очень хорошая картина, вот сериал «Чернобыль», превосходная.
К. Ларина
―
Она, кстати, еще… поразительно еще проникнута вся сочувствием к людям. Там нет никакого злорадства. Там нет…
А. Миндадзе
―
Да, да, да.
К. Ларина
―
Да? Это так было удивительно. Удивительно.
А. Миндадзе
―
Да, это очень… это очень хорошо. Да, это очень хорошо. И я это очень всё понимаю, как это сделано ещё и потому, что я вижу, что они изучали те же примерно… Да? Вот там есть… У них там есть те же снятые сцены, которые я и снимал до этого там в 80... И 80 каком? В 80… В 2011 году. Просто это не потому, что кто-то у кого-то калькировал. Ничего подобного. Просто это факты. Это одни и те же источники. Там есть это.
К. Ларина
―
А Козловского не видели фильм?
А. Миндадзе
―
Нет. Козловского я как-то не видел. Нет, нет.
К. Ларина
―
Там тоже, как я поняла, такая история, ну, про человека. Там герой… Ну, я тоже читаю только хорошие отзывы, вижу во всяком случае. И мне это приятно. Тем более что Александр Роднянский, который продюсер этого фильма, для него это почти личная история. Почти. Вот НРЗБ весь сюжет с Чернобылем, поскольку он сам родом оттуда, с Украины. И это, конечно…
А. Миндадзе
―
Да, да, да.
К. Ларина
―
… очень про это говорит с огромной болью.
А. Миндадзе
―
Да, да. Я это знаю. Да, да, да. Главное, чтоб, так сказать, личный опыт переправлялся в личное. В личное и достойное кино. Это главное.
К. Ларина
―
А скажите, пожалуйста, на Ваш взгляд или по Вашим ощущениям, сегодня благоприятное время для творчества?
А. Миндадзе
―
Вы знаете, если говорить как бы о творчестве, то оно абсолютно благоприятное, и оно, так сказать, постепенно становится… да, значит, таким, так сказать, закрытым творчеством, когда ты уходишь в подтекст, который рождает на самом деле большие искусства. Как всё русское искусство там во все времена, оно было, так сказать, в общем, во многом подтекстовым, когда нащупывались вот внутренние там опосредованные связи. То есть уход в глубь там человека, так сказать, это самое. Это я говорю не о эзоповом языке, я говорю вообще, так сказать, о способе неоткрытого письма, неоткрытой съёмки. Это если говорить о, значит, вот творчестве, которое, значит, как и в застойные времена, но сейчас тоже уходят всё куда-то, так сказать, видимо, в подтекст, потому что в каких-то, так сказать, более публицистических моментах бессмысленно стараться, пытаться это сделать, если это связано с деньгами, с кинематографом. Это же не гусиное перо. И он писал. Вот над замыслом слезами обольюсь. Да, это требует денег. Это требует денег. Раз это денег требует, значит, это зависимость. Значит… значит, возникает при отсутствии цензуры в том виде, в каком она была при, допустим, советской власти, когда ты должен был, так сказать, играя в ловкие шахматы с ними как-то, так сказать… и они в результате этого тебя не понимали, иногда-то кого-то закрывали. Но сейчас при отсутствии такой цензуры существует просто куда более эффективная, так сказать, цензура, которая заключается в том, что это очень всё хорошо, но если б ты пришёл ко мне позавчера, у меня были деньги, а сейчас у меня нет денег. Вот и всё. И ты не можешь разжать кулак государственного продюсера, который в основном берет деньги у государства бюджетные, потому что его… они… Ты получаешь от государства деньги как бы в расчет на то, что это даётся под тебя, но поскольку это попадает в кулак посредника, то разжать этот кулак бывает очень сложно. Вот. И эти люди, которые, значит, имеют возможность НРЗБ брать у государства деньги на кино и воплощать, нанимать там авторов, режиссеров, то эти люди, они еще более сервильны, чем те, которые работали на государство редакторами, получая твёрдую зарплату. Они не будут делать ничего, что было бы, так сказать, не угодно.
К. Ларина
―
Рисковать не станут, да?
А. Миндадзе
―
И что в следующий раз приведет к того, что вы знаете, мы вам в прошлый раз уже давали. Давайте пропустим в этот раз. Вот чтобы этого не было, вот ради этого они, так сказать, будут дуть на воду и будут святее Папы Римского. Поэтому это вот такого рода цензура, понимаете, исходя из схемы просто продюсирования, ну, наверное, есть исключения безусловно, тут же оговариваюсь малодушно я, хотя это оговорка, так сказать, не, в общем, правильная, потому что, конечно, есть люди, которые готовы закладывать и свою квартиру там и так далее, и так далее, и так далее. Но, конечно, в основном это берущие у государства невозвратные деньги, так сказать, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нигде никакая страна так не дает деньги просто бюджетные на кинематограф. Я такой другой страны не знаю. В Америке так вообще не дают, там даже… В Германии дают понемногу там от фондов. Ну, такой не знаю. Так что мы в этом смысле молодцы, мы впереди.
К. Ларина
―
Ну, подождите. А какой тогда вариант, идеальная модель, модель для свободного творчества и без унижений, без того, чтобы человек ходил с протянутой рукой? Какая? Она существует?
А. Миндадзе
―
Ну, это довольно сложно стало. Это довольно сложно стало. Ну, во всём мире, так сказать, можно там брать деньги в банках. Ну, у нас деньги под кино не дают. Просто банки не дают и правильно делают…
К. Ларина
―
У нас дают олигархи.
А. Миндадзе
―
… потому что… У нас дают олигархи. И, так сказать, порой эти олигархи, так сказать, как-то, значит, ориентированы на какие-то, в общем, свои вкусы, и они бывают готовы помочь. Кроме того существует фонд Абрамовича. Вот. Сейчас. Где тоже какие-то деньги можно получить. Но вообще это надо собирать бюджетные. Ну, слушайте, особенно на авторское кино. Во всём мире, в общем, так, если честно. Я сейчас не беру про, так сказать, истории государства денег. Но вообще к примеру Ларсу фон Триеру собирают деньги какие-то, значит, маниакальные продюссерши, выхватывая там в разных европейских странах, по 200 000 складывая и так далее. И он, несмотря на величину своего имени, абсолютно не субсидируем никем и никаким меценатов, никем, и никто не покрывает вот так его жизнь деньгами, и никакое государство. Ну, и вот так же точно ему очень сложно собирать бюджет каждый раз. И не только ему. И не только ему. Понимаете? И Звягинцеву у нас там собирать деньги, и Сергею Лознице, который европейский житель, однако…
К. Ларина
―
Да.
А. Миндадзе
―
… понимаете, сколько он уже пытается найти…
К. Ларина
―
Да.
А. Миндадзе
―
… финансирование своего проекта «Бабий Яр». Казалось бы, – да? – при наличии, так сказать, надо предполагать, что было бы много богатых людей, которые в память о погибших своих предках могли бы дать деньги, однако нет. Ну, вот видите. Ну, дай бог, дай бог, вот как-то, конечно, будет снимать. Вот. Ну, это сложно. Это сложно всюду. И у нас тоже очень сложно, поскольку ещё, так сказать, специфично и так далее, потому что между государством и этим существует вот эти самые посредники.
К. Ларина
―
А, Саш, хочу тоже про сериалы спросить. Мне кажется, что здесь у нас какой-то прорыв сейчас происходит благодаря тому, что появились так называемые стриминговые платформы, где есть возможность производить произведения художественные, кино, большие картины многосерийные, не учитывая никакие вот эти вот ни запреты, ни запросы, ни пожелания, ни патриотическую риторику, вообще нет, независимо. И мы видим, как многие большие режиссеры и большие сценаристы работают весьма успешно здесь. Ну, я прежде всего назову там Бориса Хлебникова и Наталью Мещанинову, совершенно прекрасный творческий дуэт, которые уже много сделали картины и сейчас по работе находятся. У Вас не было такого, ну, как бы, скажем, такой идеи, такого желания работать вот в этом пространстве?
А. Миндадзе
―
Вы знаете, так абстрактно, гипотетически, что называется, я готов. Но там есть своя специфика. И это не тот случай, когда там нет совсем своих требований. Понимаете, как вот ты закончил ВГИК, твой рецензент Гена Шпаликов, все вспоминается, и ты должен к этому написать исповедь. Только напиши, чтоб это было искусство, и сразу Сергей НРЗБ в ответ несёт это на студию Горького, и с нами заключают договор. Такого нет уже давно. И это нормально. Это кино. Это бизнес. Это бизнес во всём мире. А там есть свои… Во-первых, там снимают в основном сериалы. И надо иметь вкус к тому, чтобы снимать сериал. Это… Если к этому относиться серьезно, то это очень непростое и специфическое дело снимать эти сериалы. Во-вторых, надо… надо очень хотеть этого. А хотеть по-настоящему можно только того, что ты сам из себя вытаскиваешь. Это не значит, что режиссер, который берет чужое произведение и его интерпретирует, что он там каким-то образом хуже человека, так сказать, сугубо авторского, ну, так сказать, такого Тарковского типа, который мог только свое снимать и брал, так сказать… иногда ему помогали какие-то люди. Да? Нет, может быть и интерпретатором, так сказать, тогда это легче. Но если ты каждый раз ищешь в себе, что ты пытаешься это выразить, ну, конечно, это гораздо хуже, потому что он в этих платформах тоже есть своя конъюнктура. Я не называю это цензурой, ну, по крайней мере свои условия. Потом это должно быть где-то более как-то свободно, ну, это может быть, понимаете, обернуто в такую, так сказать, фольгу. Она должна поблескивать.
К. Ларина
―
Да.
А. Миндадзе
―
Вот тогда это интересно платформам. Хотя там есть свои, так сказать, удачи безусловные и много хороших людей, которых я очень люблю, там работают, и дай бог, как говорится, всем счастья на этом поприще.
К. Ларина
―
Ну, мы должны заканчивать уже. Я хотела спросить, хотя я понимаю, что Вы наверняка на этот вопрос бы не ответили. Но спрошу. Как Вы думаете, почему молчит Вадим Абдрашитов? Почему он не снимает столько времени?
А. Миндадзе
―
Мне трудно сказать. Понимаете, иногда подлинно мы когда встречаемся, разговариваем. Ну, я полагаю, во-первых, у него есть какой-то замысел и, по-моему, уже даже сценарий. И думаю, так сказать, я уже не знаю, какие у него сроки, и каков его секундомер, но Вы видите, что сейчас происходит с финансированием.
К. Ларина
―
Да.
А. Миндадзе
―
Оно очень непрочное, неточное. Но я думаю, что он готовится к съемкам, живёт, так сказать, как бы творчески, потом…
К. Ларина
―
Надо позвать его. Я поняла, что мне надо будет сделать. Позвать и задать ему этот вопрос.
А. Миндадзе
―
Вот, наверное, да, лучше, конечно, сейчас он больше об этом понимает. Я думаю, что он в хорошей форме. Он готов снимать. Я думаю, что у него есть, что снимать. И дай бог, он будет снимать. Кроме того он преподает во ВГИКе очень интенсивно уже не первый год. Так что вот так.
К. Ларина
―
Ну, тогда я и Вам желаю, чтобы были замыслы…
А. Миндадзе
―
Да, это главное.
К. Ларина
―
… успеха в их воплощении, и чтоб вот эти вот…
А. Миндадзе
―
Ну, да.
К. Ларина
―
… фильмы, которые уходят от Вас, чтобы они все-таки были главными не только для зрителя, но и для Вас. А мне кажется, что для Вас главное то, что Вы говорите, то, что Вам необходимо… что есть желание сказать. Всегда ждём. Огромное вам спасибо.
А. Миндадзе
―
… единственное ради чего я работаю. Спасибо за внимание.
К. Ларина
―
Спасибо.
А. Миндадзе
―
Спасибо, Ксения, спасибо. Всем привет! Хорошего дня!